Мать и мачеха

                Мои ранние годы прошли в суровом краю, где длинная, холодная

зима и короткое не жаркое лето. Но детство запечатлелось в памяти как наполненные теплом

и солнцем летние дни. И самое яркое воспоминание – мама, не лицо или руки, а просто

доброе её присутствие. Она умела радовать своих дочерей.

                За лето помидоры на грядках в нашем огороде не созревали и

краснели в валенках под кроватью, не росли и фруктовые деревья, только у бабушкиного

дома была дикая яблонька с мелкими горьковатыми плодами. Витамины черпались из тайги,

благо, она окружала нашу маленькую станцию со всех сторон. Первую яблоню с крупными

сладкими плодами увидела я в дедушкином саду, в средней полосе России, когда мне было

уже шесть лет, и для меня до сих пор остаётся загадкой: где мама на исходе зимы, в день

моего рождения, раздобыла большое красное яблоко? В то утро она разбудила меня поцелуем

и попросила засунуть руку под подушку. До сих пор помню тот охвативший меня восторг,

когда я вытащила оттуда великолепное яблоко. После этого случая каждый год в дни своего

рождения искала я что-то под своей подушкой, надеясь на чудо.

                Однажды к нам приехала родственница, большая мастерица при помощи

швейной машины выбивать на ткани узоры, она взялась учить этому мастерству маму. Я и

сестра целый день  не отходили от них, клянча разрешить нам покрутить ручку машинки.

Вечером мы заснули под её стук, а утром увидели на настенном коврике у нашей кровати два

наполненных конфетами узорчатых кармашка. Мы стали расспрашивать маму, откуда привалило

нам такое богатство, и узнали, что ночью к нам приходила с угощением лиса. Мы стали

выпытывать подробности и выяснили: на ней была красная юбка, белый платок на голове, на

ногах – валенки, а в «руках» -  корзинка с конфетами. Описанная картина запечатлелась в

моей памяти так реально, что позже, уже не веря в Деда Мороза, я долгое время

предполагала, что «наша» лиса всё же была, наверное, в виде исключения…

                Хотя лишилась я мамы очень рано, она успела зажечь в моей душе

свет, может, именно поэтому я оптимистка и верю в лучшее, наперекор всему. Тем не менее,

мамы не хватает: в детстве она жизненно необходима, но ещё больше она нужна взрослому

человеку. Особенно когда ему плохо и срочно нужна жилетка, в которую можно поплакаться.

И чтобы мама погладила по голове и сказала слова утешения.

                *****

                Маленькая железнодорожная станция, где мы живём, благоухает

ароматом древесины: огромные штабеля брёвен и досок тянутся вдоль станционных путей. У

нас во дворе тоже множество досок, а дом – новый деревянный сруб. Любимая занятие у меня

с сестрой в летнюю пору - строительство шалаша и игра внутри него. Из дома выносится

табуретка и ставится посреди двора, на неё вверх тормашками ставится другая, затем

берётся доска, один конец которой укладывается на верхнюю табуретку, а другой опускается

на землю. Вторая доска располагается таким же образом рядом с первой и остальные – по

кругу. Оставляется место для входа, и шалаш, весь пронизанный солнцем, готов! Нас не

смущает, что передвигаться в нём можно только на четвереньках, а посидеть - лишь в

центре, тут уютно и вкусно пахнет деревом.  Мы часами возимся в своём доме с куклами и

всякими скляночками, не желая его покидать, но мне срочно надо "сходить в магазин". Я

выползаю из шалаша, поднимаюсь на ноги и вижу маму - она стоит на крыльце дома и,

серьёзно глядя на меня, задаёт вопрос:

- Лида, что ты будешь делать, если я умру?

                Вопрос неожиданный и странный, он застаёт меня врасплох - свет

меркнет в моих глазах, настолько мне становится страшно. Солнце светит по-прежнему, и

летний день продолжается, но нелепый мамин вопрос выдёргивает  меня из безмятежного

состояния бытия. Потрясённая и оглушённая, смотрю я на маму и молчу, а потом начинаю

плакать.

                Родители для нас в детстве – гарантия жизни прекрасной и вечной.
 
Лучше бы им поддерживать в детской душе эту сказку как можно дольше. Даже если сам

взрослый решил свести счёты со своей собственной жизнью.

                *****

              Самое раннее воспоминание: присматривавший за мной в отсутствие родителей

дядя  усадил меня на уступ печи под потолком, где я и сидела, рассматривая комнату с

высоты. Мою душу переполнял восторг, вдруг он сменился диким ужасом, когда открылась

дверь, и с матерью на руках вошёл отец. Он уложил неподвижное тело на кровать и завёл с

дядей оживлённую беседу, а я затихла на своём месте, парализованная страхом. Кто-то из

взрослых, заметив не свойственную в присутствии малого ребёнка мёртвую тишину, обратил

на меня внимание. Увидев в моих глазах, обращённых на кровать, отражение ужаса, мне

объяснили: мама спит. Далеко не сразу, а после долгого наблюдения за нею и обнаружения

шевеления от дыхания, моя паника постепенно угасла. Позже я уясню: в сон мама могла

проваливаться после вечеринки с горячительными напитками, отца подобные развлечения лишь

делали балагуром и весельчаком, но на ногах он стоял твёрдо.

            Через пять лет мне и сестре тоже скажут, что мама спит, и её нужно отвезти в

больницу, чтобы разбудить. Спящую, усаживали её в кабину грузовой машины, чтобы увезти

из села в районный центр, а я чувствовала: что-то здесь не так, и мою душу сковывал

невыразимый ужас. Я ощущала ложь в уверениях взрослых, и это усугубляло мои страдания.

Тягостные переживания навсегда перекрыли воспоминания о событиях тех дней. Я смотрю на

старую фотографию: мама лежит в гробу, установленном посреди двора дедушкиного дома, я и

сестра прильнули к отцу, он держит нас за руки, рядом - толпа родственников и

односельчан. Запечатлённый на фото эпизод жизни есть, а у меня провал в памяти, хотя она

хорошая и меня не подводит.

           Есть бытующее мнение, что малые дети ничего не понимают. Возможно, это и так,

но они всё чувствуют, даже гораздо острее, чем взрослые. Не лучше ли последним

придумывать какие-либо правдоподобные сказки при таких обстоятельствах, или говорить

горькую правду. Я и в тот раз, и позже не плакала в жизненных ситуациях, требовавших

эмоциональной разрядки, а было бы гораздо лучше, если бы лила слёзы в горе и смеялась в

радости.

                *****

        С шести лет меня и сестру воспитывала мачеха: отец с лёгким сердцем отдал нас в

её руки и в процесс воспитания не вмешивался. Я наслышана о том, как протестуют дети,

когда вдовый родитель пытается вновь создать семью. Это не про нас - мы всем сердцем

приняли чужую женщину как родную маму спустя несколько месяцев после смерти нашей. Я

хотела поскорее избавиться от воспоминания дикого ужаса, который испытала летним утром,

когда в мой сон ворвался удалявшийся и приближавшийся жуткий вой - это бабушка, мамина

мама, бегая вокруг дома,  издавала нечеловеческие вопли. Выйдя утром во двор и обнаружив

висящее тело дочери на тополе у дома, она мгновенно лишилась разума. Этот день

запечатлелся во мне кошмаром, а все последующие – непреходящей тоской, но я по-детски

верила: с обретением новой мамы всё жуткое из жизни уйдёт, и она потечёт по-старому,

беззаботно и счастливо.

                Позже я узнала трагическую историю родной мамы: молодая цветущая

женщина в одночасье стала инвалидом, с провалами памяти и постоянной головной болью.

Несчастье случилось, когда она ехала в  пассажирском поезде и вышла на остановке в

тамбур вагона подышать свежим воздухом. Когда паровоз резко начал движение, что довольно

часто бывало в то время, вагоны состава по очереди сильно содрогнулись, и в это

мгновение не державшаяся за поручни мама выпала из двери тамбура и ударилась головой о

рельсы, потеряв сознание. Семейная легенда гласит: когда она очнулась на операционном

столе и осознала, что произошло, первыми её словами были: «Не отрезайте волосы!», на что

врачи, вняв просьбе, выстригли только прядь вокруг раны. Волосы, действительно, были её

украшением - она укладывала их на голове в виде роскошной короны. Последующее лечение

маме не помогло, и медики, расписавшись в собственном бессилии, посоветовали лишь

поменять место жительства.

              Родители продали новый бревенчатый дом, построенный собственными руками, и

мы переехали с дальнего востока, родины отца, в среднюю полосу России, очутившись в

крохотной сельской избе маминых родителей, с земляным полом и соломенной крышей.

Профессия отца -  шофёр была востребована везде, а в селе особенно, он уходил на работу

и пропадал, бывало, дней на несколько. Раскисшие от дождя грунтовые дороги становились

непреодолимым препятствием для его грузовой машины, либо задерживали в райцентре

нескончаемые колхозные дела. В один из таких дней мама и задумала покончить с жизнью,

что и осуществила, и наличие двух малолетних детей её не удержало. Нам рассказал

дедушка, позже восстановивший ход событий: вечером перед роковой ночью она нас искупала,

всё перестирала и написала предсмертную записку, распределив в ней своё богатство -

швейную машинку мне, а наручные часы сестре.

                Дедушка признался мне, что обвиняя нашего отца в случившейся трагедии,

хотел тогда застрелить его из своего охотничьего ружья и уже прицеливался, но его

остановила мысль – в случае гибели зятя на него ляжет бремя воспитания внучек-сирот, тем

более что жена его, наша бабушка, так и не восстановилась в разуме. Атмосфера накалилась

до предела, отец стал искать новую жену, очень быстро обретя её в 21-летней деревенской

девушке, симпатичной, работящей и бедной. Молодая, наивная, она поверила его обещанию

сытой городской жизни и предала своего любимого парня, не дождавшись того из армии.

Видимо, очень сильно хотелось ей избежать заранее определённой участи деревенской

женщины с её тяжёлой работой на колхозных полях.               

                С образованием  – семь классов сельской школы -  мачеха мечтала

работать "нарядно одетой в тёплом помещении", а пришлось – чернорабочей в фуфайке, с

кайлом и лопатой в руках, в бригаде, которая вечно рыла какие-то траншеи, в жару летом и

в мороз зимой. Под конец своей трудовой деятельности она поработала так, как мечтала, но

это её уже не радовало - получила она лёгкую работу в помещении и тепле по предписанию

врачей – у неё имелся целый букет серьёзных заболеваний.               

                Не сразу я заметила, что новая мама относится ко мне не так, как

родная, и вначале бурно протестовала в виде громкого плача, но быстро сообразила - этим

её не пронять. Раньше я не знала, что любовь и ласку надо заслужить хорошим поведением:

они давались просто так и безвозмездно. Теперь пришлось стараться получить желаемое, но

это было практически невозможно. Множество переделанных мною в течение дня дел редко

вызывали её одобрение - она почти всегда находила, к чему придраться, и я получала

очередной нагоняй. Мои подруги с нетерпением ждали возвращения с работы своих матерей, у

меня же после обеда постепенно падало настроение, а к концу рабочего дня со страхом,

даже ужасом, я ждала, когда мачеха откроет дверь. И почти всегда моё худшее опасение

оправдывалось - так много бранных слов я от неё услышала, столько обид вытерпела, что

мечтала только об одном - окончить школу и бежать из родительского дома без оглядки!

            Мучительно было, когда мачеха пыталась вычеркнуть из моей памяти

воспоминания о маме, подчёркивая свой героизм в нашем воспитании. Присутствовал в ней и

суеверный деревенский ужас, и осуждение самоубийц, она пыталась внушить их и мне. Но

однажды я услышала от неё рассказ о её встрече с моей мамой, в котором прозвучало скорее

сочувствие, нежели порицание. Это произошло у колодца с исключительно вкусной водой,

который был рядом с дедушкиным домом, к нему приходили сельчане, имевшие поблизости от

своих домов другие колодцы. Мама уже набрала воду и понесла полные вёдра, но

остановилась и опустила ношу на землю, когда увидела подходившую мачеху. Она её

спросила:

- Девушка, ты чья?

- Я такая-то, - ответила та.

- А-а..., - сказала мама, сильно задумалась, а потом опять спросила:

- Девушка, ты чья дочка?..

                Уже в зрелом возрасте, заимев собственных детей, я стала

подозревать мачеху в том, что она, видимо, хотела избавиться от двух падчериц, не марая

при этом рук. Иначе, невзирая на их протесты и страхи, зачем посылать малолетних детей

тёмным вечером в дальний магазин, или в подвал, расположенный под нашим многоквартирным

домом, куда и днём идти страшно? Или приказать прополоть сорняки на огороде, за много

километров от города? Я тогда с сестрой натерпелась страху, заметив группу подростков,

ехавших нам навстречу и радостно завопивших, увидев нас, одних, в безлюдном месте. Мы в

ужасе развернули свои велосипеды и мчались во весь дух, а, догнав по дороге мужчину с

ребёнком, спешились и пошли рядом. Мы видели недоумение в глазах мужчины, но для нас

важными были не его эмоции, а то, что подростки не рискнули приставать к нам в его

присутствии: мы прочитали на их наглых рожах следы разочарования, когда они проехали

мимо. Однажды нас посадили в поезд и отправили одних вдаль к родственникам, с

пересадками по пути. В этом путешествии нас задержала милиция и долго думала, что делать

и кого наказывать, решив в итоге закрыть глаза на ситуацию и просто помочь нам

приобрести билеты для дальнейшего пути. Наверное, был всё же у нас ангел-хранитель, не

допустивший нашей погибели. Однажды его роль сыграла соседка, когда мы варили на

керогазе варенье и практически угорели: форточка по наказу мачехи у нас никогда не

открывалась, и в тот раз она про неё не вспомнила, что странно для деревенской женщины,

с детства знакомой с печным отоплением и опасностью, связанной с угарным газом. Тётя

Валя стучалась в нашу дверь до тех пор, пока сестра нашла в себе силы встать и открыть

её, я же лежала уже без движения, так мне было плохо.

                Я теперь знаю, счастьем – иметь в лице родителей лучших друзей - 

обладают очень немногие люди, и мне, оказывается, ещё повезло, ведь у меня бывали

задушевные беседы с мачехой. Однажды после окончания вуза я испытала депрессию: мне

казалось, что жизнь закончена и впереди нет ничего радостного, а она нашла простые

слова, вернувшие меня к позитивному настрою. Как человек совестливый, мачеха понимала,

что очень часто поступает с нами несправедливо, потому, видимо, и повторяла всем и

каждому: "Не та мать, что родила, а та, что воспитала". Но этого утверждения оказалось

мало - укоры совести привели её к болезням, и в 38 лет она умерла, оставив сиротой

своего сына.

                При виде грозной мачехи я немела от страха, но, если бы, несмотря

на свой ужас, я не молчала и высказывалась, то, глядишь, она остереглась бы поступать со

мной несправедливо. Услышала бы она, как я трактую иное её деяние, возможно, устыдилась

бы, и наша совместная жизнь могла бы пойти по другому, более счастливому, и для неё,

кстати, сценарию. Подаренная родителями любовь греет их детей всю жизнь. Увы, я могу

поблагодарить свою мачеху только за бесценный опыт: после одиннадцати проведённых вместе

лет, мне уже ничего в жизни не страшно. Я точно знаю - хуже не будет никогда!