Последние рыцари Российской империи

                «И в мире нет истории страшней, безумней, чем история России»

                В КАЧЕСТВЕ  НЕОБХОДИМОГО  ВСТУПЛЕНИЯ.   
            
           Получилось так, что когда исследование я завершил,  и рукопись была уже готова лечь на стол редактору,  я рискнул показать ее одному из  друзей,  знакомых с прежними моими публикациями. В результате -  мне были высказаны довольно серьезные претензии и пожелания.   Выходило  так, что,  обратившись к серьезной и малоизвестной для широкого читателя теме  - масонства,  и взяв для исследования очень  узкий раздел, я не удосужился познакомить потенциального читателя ни с краткой историей самой проблемы, ни с очевидной связью проблемы с современностью.
              Для того, чтобы  исправить свои недоработки, я воспользовался публикациями  на тему о масонстве  Виктора Брачева, и  нашего  земляка, историка Константина Колонтаева

                МАСОНЫ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ.

             «Большой кабинет окнами на Садовое кольцо. Общественная организация, арендующая помещение в правительственной конторе. Отмечается день рождения видного журналиста. Среди гостей – зам. министра, руководители Информагентства, солисты Большого театра, полковники (один из Мин. Обороны, остальные из штабов частей), коллеги-журналисты. Компания, объединенная, казалось бы , случаем – общим знакомством с виновником торжества; возвышенные речи, подарки со значением, завязывание новых связей… И вдруг замечаешь на пальцах одного из присутствующих масонский перстень, в петличке пиджака другого – масонский значок. А тихий гуманитарий-доцент в очках, оказывается удивительно похожим на Великого мастера, мелькнувшего инкогнито на телеэкране. Так вот, какие  они  масоны, вот их сфера действия - частная жизнь, совместные трапезы, полезные знакомства, вневедомственные коммуникации. Настраивание на один общий духовно-моральный камертон»,  - таким солидным и респектабельным предстает перед нами современное русское масонство со страниц демократических изданий. А ведь еще лет 10-15 назад ни о каких масонах в Москве не могло быть и речи.
             Чтобы избежать фантазий, неизбежных при описании таинственного и вместе с тем, уже традиционного  на Руси  явления, каким, к сожалению, является масонство, я обратимся к мнению знатока проблемы – журналисту и писателю Виктору Брачеву.
              Он глубоко убежден, что именно масонская конспирация стала прообразом многих западных разведок, и, прежде всего, ЦРУ и «Массад». «Обволакивание власти» сетью своих сотрудников и агентов влияния, использование шантажа, подкупа, запугивания и шельмования своих противников вошли в арсенал этих родственных друг другу организаций, преследующих общие цели установление «нового» иудейско-масонского миропорядка. Сращивание руководства масонских лож, мондиалистских организаций и западных спецслужб стало правилом жизнедеятельности этих сообществ. В послевоенный период  не возможно привести ни одного примера, когда руководитель западной спецслужбы не состоял бы одновременно в целом ряде масонских лож и мондиалистских организаций. Классический пример тому – идейный враг русского народа и российской государственности,  основатель и многолетний руководитель ЦРУ Ален Даллес. Став руководителем ЦРУ, Даллес до конца своей жизни оставался директором Совета по международным отношениям  и активным масоном. Известное выступление А. Даллеса в Совете по международным отношениям с чудовищной программой подрывной деятельности против России и растления ее молодежи вполне закономерно в рамках этого принципа. Из 29,1 млрд. долларов, выделенных американским правительством в 1999 году на деятельность ЦРУ, по оценке экспертов, около 9 млрд. долларов, т.е. почти треть, расходовалась на подрывные операции в России и бывших республиках СССР. Часть этих средств через подставные организации и фонды направлялась на поддержку бандформирований в Чечне и других районах Кавказа и Средней Азии.
            Брачев приводит информацию, полученную  от  бывшего  сотрудника ЦРУ, русского  по происхождению, названного им условно «Р». В свое время «Р» специализировался на тайных операциях, спланированных  государственным  департаментом  США   против русского православия. Искренне раскаявшийся человек рассказал ему немало интересного о некоторых известных ему методах работы ЦРУ. Американские спецслужбы во многих случаях считают масонов надежной опорой в своей тайной работе. По линии «братской» связи осуществляется налаживание отношений с необходимыми лицами. При прочих равных условиях при поборе агентов предпочтение отдается вольным каменщикам и членам их семей. Масонские ложи служат не только кадровым резервуаром, но и своего рода гарантом надежности того или иного сотрудника. В странах Восточной Европы, особенно в Польше и Чехии, организация масонских лож служила первым этапом создания агентурной сети ЦРУ. Масоны- сотрудники этой организации – сколачивают ложи, присматриваются к своим новым братьям, постепенно втягивая их в свою подрывную работу. Будущий президент Чехии Вацлав Гавел (масон 33 градуса), например, образовал серию масонских лож, преимущественно из журналистов, литераторов, преподавателей вузов, часть из которых впоследствии была завербована американской разведкой. Подобные приемы  использовались и в СССР. В 1987-1988 гг. масоны из ЦРУ создают в Париже Содружество русских масонов, объединив в своих рядах около 50 вольных каменщиков преимущественно шотландского ритуала. Орган ЦРУ – радио «Свобода» - начинает регулярно передавать призывы к гражданам СССР  вступать в масонские ложи. Одним из первых и главных опорных пунктов ЦРУ по вербовке, по словам «Р», становится ложа «А.С. Пушкин».
               Именно эта ложа и возникшая на ее основе ассоциация «А.С. Пушкин» стали инициаторами создания целого ряда других лож, и в частности уже упомянутой ложи «Новиков» (Москва), а также «Сфинкс» (Петербург), «Геометрия» (Харьков). Опираясь на солидную финансовую поддержку  ЦРУ, вольные каменщики шотландского ритуала  протянули свои щупальца в провинцию. Сегодня известно о существовании лож шотландского ритуала в Нижнем Новгороде, Воронеже, Курске, Орле, Туле, Новосибирске, Владивостоке, Калининграде, Ростове-на -Дону и даже в Новочеркасске.
             В 1992-1996 годах несколько лож шотландского ритуала образовалось  в армии  и во внутренних войсках ( на 1997 год имелась достоверная информация о двух ложах.). Состоят они преимущественно из среднего и высшего офицерства. По имеемым данным, с середины 90-х годов функционирует масонская ложа, тесно связанная с ассоциацией «А.С. Пушкин», состоящая из офицеров Министерства обороны и Генерального штаба.
             Хотя своими связями с ЦРУ «засветились» преимущественно масоны шотландского ритуала, работавшие под крышей Великой Ложи Франции, не меньшую роль западное разведывательное сообщество придавало развитию лож Великого Востока Франции. Недаром организатором лож этого ордена в России стал известный своими связями с американской разведкой «американский друг» А. Комб. Вместе со своим соратником Ж. Орефисом он подготовил несколько десятков масонов для работы в глубине России. Своего рода учебным центром по подготовке кадров для России стала ложа «Григорий Вырубов» в Париже. Руководство этой ложи регулярно дает объявления в газетах и по радио о готовности принять новых кандидатов в масоны. Вслед за ложами «Северная Звезда» (Москва, 1991) и «Свободная Россия» (Москва, 1992) Великий Восток Франции берется за восстановление лож этого ордена в Петербурге, Нижнем Новгороде и в ряде других городов. Работа осуществлялась секретно, новых братьев обязывали хранить масонскую клятву не только от окружающих, но даже от членов семьи.
             В июне 1996 года в Москве была зарегистрирована ложа «Аврора», предназначенная специально для иностранцев, поживающих в Росси. Ее представитель В. Новиков заявил, что ложа будет стремиться влиять на общественную жизнь России в масонском духе. Современные русские масоны, сообщил Новиков, «это в основном интеллигенты: преподаватели, журналисты, офицеры».
             По мнению бывшего сотрудника ЦРУ «Р», функцию, аналогичную масонству, играют и клубы «Ротари». Объединяя в своих рядах специалистов, руководителей предприятий, государственных и общественных учреждений, «Ротари» являются идеальным местом для сбора разведывательной информации, так как действуют в среде людей, владеющих ею. «Р» располагал многочисленными примерами, когда через клубы «Ротари», действующие в 156 странах мира и объединяющие 1,2 млн. человек, американская разведка получала необходимую ей информацию. Чаще всего это осуществляется в рамках так называемого служения мировому сообществу. Под этим «служением» у ротарианцев понимается «международная деятельность, предоставляющая возможность клубам сотрудничать с одним или несколькими зарубежными клубами и обмениваться  информацией, опытом, оборудованием, специалистами, денежными фондами для осуществления значимых совместных проектов».
               В 1996 году в России существовало около 30 клубов «Ротари». За 90-е годы, кроме уже упомянутых Брачевым клубов в Москве и Петербурге, ротарианские организации возникли в Иркутске, Киеве, Дубне, Якутске, Магадане, Хабаровске, Владивостоке, Новосибирске, Красноярске, Барнауле, Кемерове, Екатеринбурге, Ангарске. Ротарианское движение управляется из США. Его штаб-квартира находится в городе Эванстоне ( штат Иллинойс). Непременными членами «Ротари» являются американские президенты, начиная с Тафта,  и руководители ЦРУ, начиная с Даллеса.
              Установление официальных отношений режима  Ельцина с Мальтийским орденом и вступление в него лично нашего бывшего «гаранта конституции» и многих деятелей из его окружения, в частности С. Филатова, Б. Березовского, В. Юмашева, В. Костикова, Р. Абрамовича и др. , открыли двери его многочисленным эмиссарам. В Петербурге возникает филиал мальтийцев-католиков. Его основал В. Феклист, «уполномоченный Всемирного Парламента рыцарского Мальтийского ордена».
              Кроме католического Мальтийского ордена в Петербурге действует «православный Мальтийский орден», основанный епископом Макариосом. Управляется орден из Лондона и пользуется финансовой поддержкой богатых греков-масонов в США. По данным печати, в его петербургский филиал входят  интеллектуалы из Пушкинского дома и университета; резиденция находится в Старой деревне. Одно время «православные мальтийцы» претендовали на Зеленецкий монастырь под Волховом.
             Особняком от прочих масонских лож и объединений в современной России стоит исламское масонство. Известно о нем немного. Больше всего разрозненных сведений о ложе «Молодая Турция», созданной на основе масонских образований, существовавших в Турции с конца 19-го – начала 20-го века. Генетически эти объединения связаны с Великим Востоком Франции. Известно так же о посещении этих объединений российскими масонами начала 20-го века (А. Гучков, М. Маргулиес и др.). После Второй мировой войны, по-видимому, не без участия спецслужб США и НАТО, деятельность этих объединений, и прежде всего «Молодой Турции», переориентируется с внутренних проблем на осуществление идей Великого Турана – создание глобального мистического Турецкого государства на масонских началах, притяжение к Турции земель, принадлежащих России-СССР, включая мусульманские территории Кавказа (Азербайджан, Чечня, Дагестан), Средней Азии и Поволжья. До распада СССР главной целью вольных каменщиков «Молодой Турции» и подобных им организаций, было «наведение мостов» с национальной интеллигенцией этих регионов с «перспективой дальнейшего вовлечения ее в масонскую работу». Располагая большими финансовыми средствами, «Молодая Турция» достигла заметных успехов в продвижении бредовой идеи Великого Турана. В частности, питомцем этой масонской организации стал Г.Джемаль, впоследствии председатель Исламского комитета России. В начале  90-х годов членами ложи стали руководители чеченских бандформирований Д. Дудаев (а позднее и Масхадов), президенты Татарстана и Ингушетии М. Шаймиев и Р. Аушев. Поддерживает связи с этой ложей (не являясь ее членом) и президент Азербайджана Г. Алиев. Наличие такого количества высокопоставленных персон объясняется скорее не просто масонским значением этой ложи, а политическим весом тех сил, которые инициируют ее деятельность и финансируют антирусские проекты ее членов.
            В России 90-х годов мощнейшим механизмом дестабилизации и разрушения в руках мировой закулисы являлся Фонд Сороса, возглавляемый одним из руководителей «мирового правительства», членом Совета по международным отношениям и Бильдербергского клуба Джоном Соросом. Под видом «филантропической» деятельности, о которой уже шла речь, этот влиятельный масон и мондиалист создал разветвленную подрывную организацию, тесно сотрудничающую с ЦРУ и «Массад» и ставшую легальной крышей для многих сотрудников этих разведок. Фонд Сороса координировал свою деятельность с другими подрывными, антирусскими организациями Запада. По признанию еще одного представителя «мирового правительства», члена Совета по международным отношениям и Трехсторонней комиссии, заместителя госсекретаря США С. Тэлботта, «политика Сороса не идентична той, которую проводит американское правительство, но она соперничает с ней. Мы пытаемся синхронизировать наши усилия в бывших коммунистических странах с Германией, Францией, Великобританией и Джорджем Соросом».
            Теперь остается сделать поправку на 10-ть лет,  с момента публикации Виктора Брачева,  и представить себе обстановку по «проблеме», сложившуюся в наши дни в России и на постсоветском пространстве.
             Когда актуальность избранной для исследования темы вполне обоснована,   попытаюсь  в качестве справки дать краткую информацию по истории российского масонства.
  Первая официальная масонская ложа в России появилась в 1730 году в Петербурге. В дальнейшем масонство в России развивалось совершенно легально, если не считать кратковременных гонений в конце царствования Екатерины Великой. Обстановка несколько изменилась в  1822 года, когда Александр Первый, который большую часть своего царствования относился к масонам довольно благосклонно, под влиянием поступившей к нему информации о наличии в стране многочисленных тайных обществ, готовящих его свержение, принял некоторые предупредительные меры, среди которых было распоряжение о недопустимости существования в государстве обществ, созданных без официального разрешения.
             Этот официальный запрет  деятельности в стране тайных обществ, вовсе не означал, что российское масонство тут же исчезло. Но после указа о запрете тайных обществ,  и особенно после усиления правительственных репрессий, направленных против   декабристов, российское масонство было вынуждено временно  отойти от активной  политической деятельности, а  бывшие члены масонских лож, воспитанные в «лучших» масонских традициях, в зависимости от своего положения в обществе,  предавались либо активным придворным интригам, либо увлеклись претворению в жизнь бредовых, масонских идей   в армии и государственных структурах, либо переключились на мистику и оккультизм, сопровождая свои сомнительные эксперименты  диспутами в Английском клубе.
            Из анализа более значимых  событий в России, в период с 1825 по 1890-е годы, было бы большим заблуждением считать, что представители масонства полностью устранились от влияния на  политическую и общественную жизнь   в Империи и за ее рубежами. И тем более не стоит умалять  влияние  русских масонов иностранного подчинения на политику и  экономику России.  С 1822 по 1862 год русское масонство возглавлял глава петербургской ложи граф С.С. Ланской, занимавший ряд видных государственных постов, в том числе незадолго до своей смерти, последовавшей в 1862 году, пост министра внутренних дел. В последствии, при анализе деятельности масонов России в этот период, многие исследователи, ангажированные властью,   представляли  графа Ланского, ленивым и недалеким человеком,  только изображавшим  свою масонскую деятельность…  Иностранные связи русское масонство в этот период поддерживало в основном с консервативным шведским и английским масонством, традиционно вредившим России. 
               Описанию жизни русских масонов в этот период посвящена повесть Писемского «Масоны», единственное художественное произведение по теме не только в русской, но и в зарубежной литературе.
               Мы не станем отрицать  очевидного факта, что к концу 60-х годов 19-го века аристократическое русское масонство приходит в упадок, одновременно с общим ослаблением экономического могущества  класса дворян, - помещиков, чиновников, офицеров.  Примерно в это же время активизируется деятельность  русских дворян и буржуа, проживающих в Париже, Берлине, Лондоне, многие из которых вступают  в местные масонские ложи. Так, в конце 60-х годов в парижскую ложу «Биксио» вступил И.С. Тургенев. В 80-е годы членами французских лож становятся философ В. Вырубов, врач-психиатр Баженов, известный инженер-электротехник П. Яблочков, историк М. Ковалевский. Максим Ковалевский после Первой русской революции, будучи видным деятелем кадетской партии, стал одним из ведущих руководителей русского масонства.
             В 1887 году Яблочков и Ковалевский открывают в Париже ложу «Космос» специально для русских эмигрантов и общественных деятелей, тяготеющих к загранице. Среди ее членов оказались практически все будущее руководство партии кадетов: писатели А. Амфитеатров, В. Немирович-Данченко, земский деятель В. Маклаков и ряд других.
             В 1900 году руководители ложи «Космос» открывают в Париже «Русскую высшую школу общественных наук», целью которой, как записано в ее уставе, было: «Смягчение резких противоречий между крайними мнениями, сближение политических групп, способных действовать на общей почве». Таким образом, французские и русские масоны, задолго до  формирования масонских лож непосредственно в России стали готовить кадры для  подготовки базы либеральной оппозиции  царизму.
             Кроме либерального масонства  ситуацию  в России внимательно отслеживали   консервативные круги французского масонства. В период 1902-1905 гг. в России несколько раз появлялся и был принят при царском дворе доктор Папюс, глава масонского ордена мартинистов, член ложи «Розового креста» (розенкрейцеров – Б.Н.), директор оккультного университета в Париже.
             12 января 1906 года Максим Ковалевский, обратился к Совету «Великого Востока Франции» с просьбой об открытии в России подчиненных ему масонских лож.   Уже 15 января 1906 года в Петербурге была открыта масонская ложа «Полярная звезда». В нее вошла основная часть руководства кадетской партии: М. Ковалевский, С. Ключевский, С. Урусов, М. Маргулиес. Как уже говорилось, многие из них уже являлись членами французских масонских лож с высокими степенями посвящения.
             Открывали ложу «Полярная Звезда» высокопоставленные представители «Великого Востока Франции», тут же посвятившие непосвященных или имевших малые степени посвящения сразу в 18-ю степень. После этого в Москве была открыта ложа «Возрождение», подчинявшаяся «Полярной Звезде».
             В мае 1908 года «Полярная Звезда» получила из Парижа право самостоятельно открывать новые ложи в России. К концу 1909 года масонские ложи с подчинением «Полярной Звезде» были открыты в Киеве, Одессе, Харькове, Екатеринославле, Нижнем Новгороде и ряде других крупных городах России.
             На мой взгляд, основным, ключевым событием в деле предстоящего завоевания политической власти в России  масонами-кадетами стало создание в 1909 году «Военной ложи», в которую вошли несколько десятков генералов, адмиралов, полковников. Среди них особенно выделялись генералы: Алексеев,  Крымов, Рузский, Ломоносов, Вырубов, Теплов, Маниковский, адмирал  Вердеревский, полковники Головин и Половцев.
             В 1910 году русские масоны формально получают от «Великого Востока» якобы полную независимость. Происходит перераспределение руководящих функций, руководящим органом вместо «Полярной Звезды» становится ложа «Малая Медведица». Для осуществления масонского руководства оппозиционными, к царизму партиями в 1913 году создается «Верховный Совет народов России» во главе с кадетами Некрасовым, Терещенко и эсером Керенским, которые вступили в масонские ложи в 1909-1912 гг. и представляли молодое поколение масонов, -  «русские младотурки».  В дальнейшем все трое стали ведущими министрами Временного правительства, а Керенский стал впоследствии его главой. Всего же из 10 министров первого состава Временного правительства 9 были масонами.
             «Верховный Совет народов России» координировал деятельность  всего спектра оппозиционных партий. Если перечислять их слева направо, то получается следующая картина: меньшевики, эсеры, трудовики, кадеты, прогрессисты, октябристы.
             Осенью 1915 года «Верховный Совет народов России» из представителей всех вышеперечисленных партий сформировал в 4-й Государственной Думе так называемый «Прогрессивный блок» для принятия в недалеком будущем власти из рук, ими же разрушаемого  самодержавного строя.
           Дальнейшие события всем хорошо известны. Стоит только отметить, что,  в связи со всем вышеизложенным,  Гражданская война 1917-1922 гг. в России, вопреки расхожим представлениям, сформированным советской историографией, особенно такими ее «патриархами», как академики  Минц и  Нечкина,  была вовсе не борьбой между реакционными монархистами и большевиками, под ногами у которых путались эсеры, меньшевики, а  борьбой между масонами-большевиками и либерально-масонским лагерем, руководящая роль в котором принадлежала кадетской партии и монархистам, а рядом с ними  на вторых и третьих ролях суетились меньшевики и эсеры.
     Теме тайных обществ и их влиянию на  ход исторического процесса в России посвящено немало капитальных  трудов и частных исследований. Тематика, отражающая деятельность масонских лож в России основательно исследована в трудах Берберовой, Олега Платонова. Следует признать, что  элементы потребительской психологии все больше проникают во все аспекты нашей жизни, в том числе и в отношение к нашей отечественной и мировой истории. Не у всякого школьника или студента можно вызвать живой интерес к проблемам древней истории, и даже события отечественной истории 19-го века, в большей степени воспринимаются ими с позиции рациональности, полезности и востребованности этих знаний в современной жизни.  В этом, конечно, есть своя объективная закономерность, тем более, что мы без устали талдычим, что история учит нас жизни.  Но  задача учителя истории, социолога, психолога, грамотно, творчески  строя свою работу,  вызвать и поддержать в молодых, пытливых умах интерес к различным  аспектам исторических знаний и эпохам.   В полной мере эта проблема касается и приподнятой нами темы, где настоятельно требуется проследить контакты с современными нам проблемами. Тема  тайных обществ в России, начиная от  петровских времен до декабристского периода достаточно хорошо освещена в академических и популярных публикаций. Поэтому, волевым усилием, перенесемся в начало 20-го века, т.е. в ту эпоху, связь с которой сохранилась ровно настолько, чтобы фигурантов исследуемых событий можно было бы отследить  в трех последних ушедших поколениях.  Более того, в рамках исследования,  вычленим в большом многообразии различных социальных групп и профессий, ту, которая нам понятнее, роднее и ближе по духу,- офицеров флота.
     Грянул год 1917, год революции. Россия вошла в эпоху тяжелейших испытаний. К исходу 1917 года, все те, кто совсем недавно страстно желал овладеть русской землей, оказались в разбитом  корыте, и корыто это неслось в свирепом и мутном потоке в неведомый бурлящий океан. В этой ситуации, офицеры флота, казалось бы, привыкшие к сюрпризам  суровой морской стихии, оказались на грани жизни и смерти. И самым диким могло показаться то, что некоторые из них  своей тайной деятельностью приблизили эту бурю. Последнюю четверть века нашу страну  преследовали постоянные неудачи. В мировой войне союзники взвалили на плечи России  главную тяжесть вооруженной борьбы. Наш народ  заплатил страшную цену за близорукую политику последнего царского правительства  и вероломную политику Временного правительства. По абсолютным потерям Россия не имела равных в лагере Антанты. Казалось, что жертвы эти не напрасны, - еще небольшое усилие и страны Германского союза будут побеждены. Но если бы наша страна продолжила воевать, этот кровавый счет неизбежно катастрофически возрос бы. Более того,-  видеть Россию среди победителей не желали не только враги, но и «друзья» по блоку Антанты. Особенно эта тенденция возобладала с вступлением в войну США, руководители которой  считали,  что эта будет победа «демократий» над отжившими европейскими монархиями.
Претенденты на власть в России оказались во многом агрессивнее, кровожаднее и беспринципнее царских министров, как молодой хищник куда сильнее и кровожаднее одряхлевшего, старого льва.  Нынешние российские «демократы», в оправдание своей хищнической сути пытаются  авторов и исполнителей Февральской революции изобразить некими рыцарями, бескорыстными служителями все той-же «демократии». За последние 20 лет выросли горы книг о славных надеждах Февраля 17-го года, будто увядших и растоптанных  сторонниками Октября. Работающие в этом ключе ангажированные властью исследователи всеми силами и средствами выпячивают на поверхность внешнюю сторону событий  в надежде на то, что внутренние, сокровенные пружины деятельности буржуазии надежно скрыты. В этой связи стоит обратить внимание  на деятельность российского масонства и те изощренные  методы, которыми они пытались замаскировать свои следы на магистральной дороге истории нашей Родины.
Из всего многообразия вопросов, невольно возникающих при стороннем взгляде на малопочтенную, но могущественную масонскую структуру,  постараюсь вычленить и последить деятельность масонов-моряков из тех, кто непосредственно  влиял на деятельность Военно-морского флота России с начала двадцатого века.
Обратиться к этой несколько специфической теме меня подтолкнуло  четкое осознание того факта, что я сам имел сомнительное счастье общаться с масоном-моряком - отставным вице-адмиралом Александром Васильевичем Немитцем. Последние годы жизни адмирал Немитц жил в Севастополе на улице Луначарского, в доме № 42. С 1947 года он был в отставке и работал в картографическо-корректорском отделении отдела Гидрографической службы Черноморского флота.  Севастопольцы, живущие на центральном городском холме, на улицах, расположенных между Петропавловским собором и зданием Гидрографии, могли часто наблюдать любопытную картину - среднего роста  сухонький  старичок в летнем пальто военного покроя с золотыми погонами вице-адмирала, идущего  маленькими шажочками под руку с пожилой женщиной, старомодно, но очень элегантно одетой. Обычно их маршрут пролегал через сквер Луначарского, по левой стороне улицы Советской,  мимо Владимирского собора, и особняка командующего флотом , - к зданию гидроотдела. У меня, почему-то сложилось впечатление, что и летом и зимой адмирал ходил в одном и том же пальто. Эту картину я наблюдал с 1957 по 1967 год. Связано это было  с тем, что живя на улице Садовой, в 1-м доме, мой маршрут в школу и обратно дублировал маршрут старого адмирала. Большинство мальчишек Севастополя, уже изначально,  по факту своего рождения и проживания в нашем,  по всем меркам необычном городе, вольно или невольно соприкасаются с живой историей  в обстановке, располагающей, к последующим занятиям краеведением, военно-поисковой деятельностью.   Личность адмирала Немитца, - этого, в лучшем смысле этого слова, «осколка» старой, дореволюционной эпохи, нас интересовала неимоверно.  Отставной адмирал всей своей внешностью привлекал внимание окружающих. Севастополь  в те годы, в отличие от Петербурга, не настолько был богат адмиралами, возраст которых зашкаливал за 80 лет. В этом отношении адмирал Немитц был в известном роде редчайшей достопримечательностью города.  Встречаясь с ним, всякий раз, мы как бы соприкасались с живой историей флота  и уже тем  были горды.   Повод ближе познакомиться со старым адмиралом  мне, совершенно случайно,  представился только в год его смерти, ранней весной 1967 года. В феврале этого года, адмирал один возвращался домой и у него возникли проблемы при спуске по обледенелым ступенькам лестницы, от собора на улицу Луначарского. Я со своими друзьями оказался рядом  и решительно  вызвался помочь  ему дойти до дома. По ходу этого «скользкого» маршрута  говорить о чем-либо с Александром Васильевичем было совершенно не с руки. Сам Александр Васильевич, как бы извиняясь за свою некоторую беспомощность, рассказал,   что дочь,- верная спутница и помощница,  болела гриппом, и по этой причине Александр Васильевич  оказался на улице один.   Прощаясь с адмиралом,  я несколько осмелел  и представился: ему как «кандидат к поступлению в Военно-Морское училище».  Не просто ученик 10-го класса, а именно «кандидат». И в скверике Луначарского я оказался не случайно, - в нынешнем Петропавловском соборе был городской Дом культуры, и в нем у нас, абитуриентов, спланированных к поступлению в училище Нахимова,    там  проходили плановые, подготовительные  занятия в клубе «В морях твои дороги».
  Будучи воспитан в лучших традициях своего поколения, адмирал, прощаясь,  сказал, что будет рад видеть меня у себя в гостях. При этом, он наверняка был уверен, что видит меня в первый и последний раз. Но, вот тут-то он уже ошибался,- я такой шанс упустить не мог. Будучи по характеру и воспитанию скромным пареньком, я, несмотря на ряд неудачным попыток, все-таки оказался дома у Александра Васильевича. Я очень хорошо запомнил этот день, - 22 апреля 1967 года.  Севастопольцы моего поколения хорошо помнят, что в этот день, - в годовщину дня рождения В. Ленина, устраивались праздничные шествия по кольцу города с последующим возложением цветов к памятнику вождя мировой революции. Для меня этот день 22 апреля 1967 года был памятен еще и тем, что я отнес в училище заявление на  поступление. В момент, когда я  выходил за ворота училища, ротные колонны курсантов возвращались с праздничного шествия. День был исключительно теплый и, для меня в двойне радостный,- несмотря на грядущие выпускные экзамены в школе и вступительные экзамены в училище, я ощущал себя уже «ну почти курсантом» и это ощущение придавало мне решительности.  Прямо из Стрелецкой я позвонил Александру Васильевичу и напросился в   гости.  По тем временам купить торт  - уже было подвигом, и этот свой первый подвиг во имя благородной цели я совершил. На улице Ленина,  наискосок от Дома Офицеров, в полуподвале была лучшая  в городе кулинария, и мне посчастливилось купить свежий бисквитный торт. Скромно и опрятно одетый, по-уставному постриженный (для визита в училище), я с сияющей,  улыбкой появился в гостях у Александра Васильевича. Теперь-то я точно могу сказать, что только молодости свойственна такая самоуверенность, граничащая с наглостью. То, что 22 апреля  был мой день, я тогда уверовал окончательно, по этому, остановить меня было уже сложно.  В момент моего выхода на лестничную площадку второго этажа, где располагалась квартира адмирала, дверь неожиданно открылась, и из нее решительно и  вышел полный, розовощекий  адмирал, чуть было  не смявший меня вместе с тортом, как танк полевую ромашку. В таком несколько помятом виде я предстал перед Александром Васильевичем, который вышел из квартиры проводить гостя. Как оказалось, в тот день у него в гостях был адмирал Пархоменко.  При виде сразу двух адмиралов,  мой энтузиазм немного поугас  - я понял, что Александр Васильевич был уже изрядно утомлен и рад был бы отдохнуть. Но, видимо моя вымученная улыбка и коробка с тортом, которую я держал как камикадзе мину, - прижимая к тощему животу, убедила адмирала в моей решительности,  и он пригласил меня войти. Осознавая явную несвоевременность своего визита, я извинился перед Александром Васильевичем, на что он обреченно  махнул рукой и пригласил в свой кабинет. Обстановка квартиры адмирала Ниметца была  неожиданно скромной. Поскольку мы прошли в кабинет, то я толком не рассмотрел остальных комнат, их было, кажется, три. Кабинет адмирала произвел на меня исключительное впечатление.  Судя по всему, вся обстановка в кабинете и в целом, в квартире была КЭЧевская.  Я очень хорошо запомнил инвентарные бирочки на секциях книжных шкафов, стоящих вдоль двух стен кабинета.. У большого окна стоял старинный двухтумбовый письменный стол, с традиционным зеленым сукном по столешнице.  Громадные, книжные шкафы были заполнены литературой по океанографии и военно-морскому искусству. На отдельной подставке стояли громадные тома военно-морского атласа. В одном из шкафов была военно-морская литература на немецком и английском языках. Слева от письменного стола на специальной полке стояла модель эскадренного миноносца типа «Новик». На письменном столе обращали на себя внимание массивный письменный прибор, с бронзовыми маяками, якорями  и классическая кабинетная настольная  лампа. Перед письменным столом стояло вертящееся корабельное кресло, голубая мечта любого старого моряка. Обстановку кабинета завершали два глубоких кожаных кресла и стандартный, кожаный, кабинетный диван. По кругу общения моего отца, корабельного офицера, по моим контактам с семьями моих одноклассников, сплошь и рядом выходцев из семей офицеров флота, мне неоднократно приходилось бывать и  в адмиральских квартирах. Так называемый «вещизм» не особенно уживался  в этом кругу. Так, семья контр-адмирала Копылова, проживала в доме на Большой Морской, где на первом этаже десятки лет располагался магазин «Мелодия», потом, - магазин «Табаки». У адмирала,  не смотря на солидный и ответственный пост помощника командующего флотом и начальника гарнизона, своего отдельного кабинета не было. В квартирах адмиралов  Ильи Михайловича Нестерова,  Лазебникова  тоже не было кабинетов. В квартире адмирала Агафонова был кабинет, но он, по своей должности заместителя командующего флота по тылу,  жил в адмиральском доме напротив кинотеатра «Победа» и там самим проектом квартиры предусматривался кабинет. В этой связи, обстановка кабинета адмирала Александра Васильевича Неметца произвела на меня неизгладимое впечатление. По моему нынешнему разумению - это было грамотно подуманное и  прекрасно оборудованное рабочее место моряка-ученого. Дочь Александра Васильевича, видимо, не важно себя чувствовала и в нашем чаепитии не участвовала. Войны, десятилетия службы в штабах, на флотах и преподавания в академии, сделали Александра Васильевича настолько коммуникабельным, что он, видимо, одинаково легко общался с заслуженным  опальным адмиралом и зеленым десятиклассником. Для начала адмирал поинтересовался,  не внук ли я бывшему командиру «Авроры» и не сын ли бывшему начальнику штаба Черноморской эскадры.  Когда выяснилось, что я ни то и не другое, а третье, - сын бывшего боевого катерника, награжденного четырьмя боевыми орденами, ветерана боевого траления на Дунае и Черном море,- это в какой-то степени  явилось контактным мостиком между нами. Адмирал показал мне альбом фотографий, периода обучения в корпусе  и службы на Черном море  до 1914 года. Видя мою скованность и желая как-то поддержать разговор, Александр Васильевич  повел разговор о воспитании  кадетов в Морском корпусе в старые времена. Я грешным делом, предположил, что,  затронув эту тему, адмирал конкретно намекает на мою невоспитанность, выразившуюся в назойливости. Но, по ходу дела, оказалось, что к этой проблеме старый адмирал вернулся после визита к нему адмирала Пархоменко. Это, значительно позже, в процессе учебы и многолетней службы, я многое узнал о жизни и службе того же Пархоменко, Никольского, а те годы любая информация о представителях, той, военной эпохи была для меня исключительно интересна. Так вот, Александр Васильевич привел  эпизод, который  наверняка при встрече вспоминали они с Пархоменко. В 1955 году, сразу же после назначения С.Г. Горшкова первым заместителем Главнокомандующего ВМФ, дела и обязанности командующего Черноморским флотом принял вице-адмирал Пархоменко. Мы уже вели речь о том, что после выхода в отставку,   Александр Васильевич, работая служащим   в Гидрографическом отделе флота; продолжал носить адмиральскую форму, ходить на службу  и это позволяло ему по-прежнему ощущать себя в «боевом строю». По очередным служебным вопросам,  он посчитал возможным записаться на прием к командующему флотом и ему назначили конкретный день и час. В назначенное время Александр Васильевич прибыл в приемную командующего и попросил адъютанта доложить о своем приходе. Адъютант, доложив командующему флотом вице-адмиралу  Пархоменко о визите отставного вице-адмирала Ниметца, передал просьбу командующего немного подождать. Александр Васильевич выждал полчаса и повторно, через адъютанта напомнил Пархоменко о том, что он ожидает  в приемной. И повторно последовала просьба - «подождать». Александр Васильевич оказался в несколько сложном положении. Дело в том, что по постоянно снующему вестовому  и по звукам гитары из кабинета Пархоменко, было ясно, что командующий флотом действительно занят «ну очень серьезным и неотложным делом». Кипя справедливым гневом, отстранив опешившего адъютанта, вице-адмирал Ниметц резко открыл дверь и вошел в кабинет командующего флотом. В кабинете пред ним предстала следующая картина: Пархоменко сидит с гитарой на диване в окружении двух дам и поет романсы… Перед ними накрыт фуршетный столик со спиртным и закусками.  Гостьи командующего, правильно оценив ситуацию, поспешно вышли из кабинета  через внутренний вход. Пархоменко с несколько смущенным видом начал извиняться перед Александром  Васильевичем за то, что заставил его ждать. Не считая адъютанта в приемной, свидетелей этой сцены не было. Со слов Александра Васильевича, им было сказано следующее: «Мальчишка, когда ты еще под стол ходил пешком, я уже командовал Черноморским флотом, да не таким флотом как сейчас,  а в три раза мощнее, и ты позволил себе, развлекаясь с бабами, продержать меня в приемной в течение часа…»…         
    С учетом явной усталости Александра Васильевича и с перспективой наших возможных встреч, я не посмел злоупотреблять его гостеприимством, поблагодарил за оказанное мне внимание и вежливо откланялся. К сожалению, встреча эта была первой и последней. В ближайшие месяцы мне предстояло сдавать выпускные экзамены в школе и вступительные экзамены в училище. Как известно,  в ноябре 1967 года вице-адмирал Нимитц умер. По свидетельствам  сослуживцев  и в  личных воспоминаний адмирала, неоднократно упоминалось о его глухоте. В процессе кратковременного общения с Александром Васильевием  обращала на себя внимание его громкая, отрывистая речь, свойственная  слабослышащим людям.  Иногда он пользовался полированной, деревянной слуховой трубочкой (электронные слуховые аппараты в те годы не часто употреблялись), но это вовсе не производило впечатления, что общаешься с совершенно глухим человеком.
   В качестве основного фигуранта своего исследования  я избрал человека, на первый взгляд, не имевшего  ни малейшего отношения  к масонским структурам; более того, всей своей жизнью и выдающейся служебной деятельностью, неоднократно доказавшего свою преданность, как писалось в служебных характеристиках, - Советской власти и Коммунистической партии. Кстати, в последнем,- я ни сколько не сомневаюсь, иначе бы его творческая биография оборвалась, уже где-то в 1921 году.
   Я нисколько не сомневаюсь и в том, что мне было бы значительно удобнее, перспективнее и надежнее, в качестве стержневой фигуры своего исследования о масонской прослойке среди офицеров флота, выбрать, скажем, адмирала Дмитрия Вердеревского. Его колоритная фигура,  яркая, выдающаяся служебная деятельность, а главное - его активнейшая деятельность масонского функционера, на фоне революционных событий в России,  более привлекательна и перспективна для подобной роли. Но суть моего исследования не только в том, чтобы приподнять давно известные факты из истории тайных масонских сообществ на фоне исторического процесса в России, но,  используя в качестве объекта исследования ограниченный корпоративными рамками офицерской корпус Императорского флота России, на фоне мощнейшего исторического излома, вызванного войной и революцией, показать всю порочность и преступность целей и задач  масонских лож и конкретных, на первый взгляд,  незаметных  их участников. 
  Я заранее предвижу возмущение,  и даже праведный гнев в свой адрес. Что своим пасквилем я осмелился бросить тень на  память заслуженного человека, адмирала, профессора и пр. пр. На это я вам скажу следующее. История России, и особенно ее советский период исключительно богат примерами, когда суду, а то и смертной казни предавали не только генералов и адмиралов, но и маршалов, министров, членов ЦК и Политбюро…  Подойдите к кремлевской стене и вы увидите фамилии  Урицкого, Вышинского, Мехлиса, Землячки и многих других, при жизни по уши залитых человеческой кровью своих жертв. И таких  как они «несть им числа». Для самых выдающихся живодеров кремлевской стены не хватило, для их погребения использован и газон под стеной. А, ведь, по божеским законам, не один из них не был бы захоронен  внутри кладбищенской ограды. Кстати, большинству из них  не нашлось бы места и за оградой Православных храмов.  Казалось бы, ничего не поделаешь,- у каждой эпохи свои герои и свои песни… И все-таки, не лишне, хотя бы изредка, анализировать с некоторым пристрастием отдельные исторические сюжеты и проверять, что называется «на вшивость» отдельных фигурантов той, теперь уже  полузабытой эпохи.
  Совсем недавно мы прославляли революционные заслуги и жертвенность  Петра Шмидта, его именем были наречены мосты, проспекты и улицы. Ну и что же? Похоже, мост в Петербурге уже переименован, на очереди проспекты  и улицы.  Кстати, по ходу расследования я привожу факты «творческих» контактов  «демократа вне партий» Петра Шмидта и  масона Дмитрия Вердеревского.

                МОРСКИЕ ОФИЦЕРЫ  - ЧЛЕНЫ МАСОНСКИХ ЛОЖ.
   Исходными материалами, свидетельствующими о наличии среди офицеров флота членов масонских лож, являются  документальные свидетельства, в том числе – архивные,  воспоминания современников, и косвенная обобщенная информация, свидетельствующая  о масонской деятельности того или иного фигуранта нашего исследования.  Начнем с основных  - документальных источников. 
   Из материалов, представленных в исследованиях основных специалистов по российскому масонству, удалось выявить следующих фигурантов:
АЛЬТФАТЕР ВАСИЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ, капитан 1 ранга, ложа Великого Востока Франции.
БЕКЛЕМИШЕВ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ, хранитель Морского музея, помощник Великого князя Алексея Михайловича в тайном обществе филалетов, Великая ложа «Карма», 1898 г, Москва.
БОТКИН СЕРГЕЙ ДМИТРИЕВИЧ,  капитан 2 ранга в отставке, глава «Русской эмигрантской делегации» в Берлине, признанной германским правительством как центр эмиграции в Германии в  1920-е годы. Ложа Великого Востока Франции.
ВЕРДЕРЕВСКИЙ  ДМИТРИЙ НИКОЛАЕВИЧ, 1873-1946, адмирал, командующий Балтийским флотом, (июнь-июль 1917 года) Морской министр Временного правительства ( август-октябрь 1917), член масонского Верховного Совета, ложи Великого Востока Франции, «Астрея». «Юпитер», (Досточтимый мастер, 1931), Ареопаги «Лютеция» и «Ordo abChao», Депутат ложи и 2-й охранитель входов.
ВЕРХОВСКИЙ   АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ, генерал, начальник штаба дивизии, предназначавшейся для морского десанта на Босфор, революционный деятель, военный министр Временного правительства, Военная ложа.
ВОЕВОДСКИЙ ГЕОРГИЙ СТЕПАНОВИЧ, ложа «Астрея», Париж 1920-е.
ВОЛКОВ НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ, ложа Великого Востока Франции.
ГОРЧАКОВ СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ, князь, капитан 2 ранга Гвардейского экипажа, ложа Великого Востока Франции.
ГОФМАН ГЕОРГИЙ ФЕДОРОВИЧ, капитан 2 ранга, штурман дальнего плавания, ложа «Астрея», Париж, 1920-е.
ГУЧКОВ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ, 1862-1936, сын русского купца и еврейки, организатор и лидер партии октябристов, председатель 3-й Госдумы, ( 1910-1911), член Государственного Совета и масонского Межпарламентского союза. Во время 1-й мировой войны председатель Центрального Военно-промышленного комитета и член Особого совещания по обороне, один из двух учредителей и председатель Военной ложи в Петербурге. Военный и Морской министр Вр. Правительства (март-апрель 1917), член русских лож с 1914 года, ложа Великого Востока Франции.
ДОМОЖИРОВ контр-адмирал, ложа «Великого Востока Франции».
ДОМОЖИРОВА МАРИЯ ИВАНОВНА, вдова контр-адмирала, член масонской фракции «Денница», член Российского Теософического общества, 1908 год.
ЕРМАКОВ МСТИСЛАВ ПЕТРОВИЧ, адмирал, ложа Великого Востока Франции.
ЖДАНОВ ВАДИМ КОНСТАНТИНОВИЧ, капитан 1 ранга, ложи «Северное Сияние» и «Великого Востока Франции». СПБ, 1900-е.
ЖДАНОВ БОРИС ВАДИМОВИЧ, лейтенант, ложи «Аврора» и «Лотос», Париж, 1930-е, 1940-е.
ЖИТКОВ КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ, капитан 2 ранга, редактор журнала «Морской сборник», ложа «Великого Востока Франции», 1917 год.
Граф КАПНИСТ АЛЕКСЕЙ ПАВЛОВИЧ, контр-адмирал, с 1914 года – начальник Морского  Генерального  штаба. «Адмиралтейская ложа».  С 1911 года находился в отставке и был полтавским предводителем дворянства. Расстрелян большевиками в Пятигорске в 1918 году. Алексей Павлович был двоюродным братом отца В.С. Трубецкого- автора «Записок кирасира».
КЕДРОВ МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ, адмирал, Морской министр первой коалиции Временного правительства, май 1917 года. Ложа Великий Восток Франции.
ЛЕБЕДЕВ ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ, эсер, заменял Керенского в июне 1917 года как премьер-министр, Морской министр, член Уфимского совещания, член редколлегии журнала «Воля России» (1921-1932).
ЛУКИН К.Л. , капитан 2-го ранга, член Морской  ложи, сотрудник парижских «Последних новостей».
МЕЛЬГУЗЕН  АЛЕКСАНДР, лейтенант, ложа «Постоянство», 1920-е, «Великий Свет Севера», Берлин с 1922 г.
НАЗАРОВ БОРИС МИХАЙЛОВИЧ, капитан 2 ранга, член общества «Воскресение», 1920-е. Россия.
РЕЙНГАРТЕН И.П., член «тайного офицерского кружка», после революции руководитель «Балтийского кружка».
РОМАНОВ АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ, 1866-1933, Великий Князь, адмирал, дядя Николая Александровича, женат на Ксении Александровне, - сестре Императора, главноуправляющий РОПиТ  и портами ( 1902-1905), «мистический масон», спиритик, считал себя розенкрейцером и филалетом, «Великокняжеская ложа» ( 1907-1917); основатель «Адмиралтейской ложи», ( 1910-е), работавшей по ритуалу филалетов.
РУССЕТ (РУССО) КОНСТАНТИН, капитан 2 ранга, «Адмиралтейская ложа».
СОЙМОНОВ ПЕТР МИХАЙЛОВИЧ, лейтенант флота, ложа «Астрея», Париж, 1920-е.
СТАНКЕВИЧ ВЛАДИМИР БЕНЕДИКТОВИЧ,  он же Владас Станка, 1884-1969, народный социалист, поручик царской армии, секретарь трудовой фракции в 3-й Госдуме, член Исполкома Петроградского Совета, комиссар ставки Главковерха (Керенского), комиссар флотилии Северного Ледовитого океана, начальник политотдела в кабинете военного и морского министра. Военная ложа.
ТЕЛИЧЕВ СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ, лейтенант флота, член общества «Воскресение», Россия, 1920-е.
ФОНДАМИНСКИЙ ИЛЬЯ ИСИДОРОВИЧ, профессиональный революционер, член ЦК партии эсеров, Генеральный комиссар Черноморского флота  ( июль – декабрь 1917 года, ), религиозный философ, публицист. Ложа «Астрея».
ЧЕРКАССКИЙ  МИХАИЛ БОРИСОВИЧ, капитан 2 ранга,  член «Балтийского кружка», Морская ложа.
ШИНГАРЕВ АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ, 1869-1918, врач, земский деятель, кадет, депутат 2-4 Госдум, член Бюро масонского Межпарламентского Союза. В 1915-1917 – председатель Военно-Морской комиссии Госдумы, министр земледелия, а затем министр финансов ВП, парижская ложа.
ШПАКОВСКИЙ ГЕНРИ АЛЕКСАНДРОВИЧ, капитан 1 ранга, Морская ложа.
ЯНУШЕВСКИЙ  ВЛАДИМИР, лейтенант флота, ложа «Великий Свет Севера», Берлин, 1923 год.
 Я перечислил в этом списке офицеров флота, и крупных масонских функционеров, которые своей деятельностью оказывали известное влияние на развитие флота. Их  имена   по разным причинам оказались «засвеченными» в течение последних девяноста лет. Подавляющее большинство этих офицеров оказалось в эмиграции,  продолжая сотрудничество в ложах, ничем, практически не рискуя, и уже ни на что, толком, не влияя. Несколько офицеров пытались продолжить свою  деятельность в ложах в условиях Советской России и оказались в подвалах  «чрезвычаек». Это – Капитан 2 ранга Назаров Б.М. и лейтенант Теличев С.А.
Для того, чтобы мои изыскания  носили более или менее конкретный характер, я  в качестве «опорного» материала   возьму деятельность двух адмирала  Вердеревского Дмитрия Николаевича, о принадлежности которого к масонским структурам имеется более чем достаточно достоверных фактов, и на их фоне рассмотрю служебную и внеслужебную деятельность адмирала Александра Васильевича Немитца.    О принадлежности к масонским структурам  Александра Васильевича. Немитца можно будет судить по ходу событий. 
 Жизнь и деятельность  адмирала - Вердеревского, имеет смысл рассматривать, как талантливого моряка,  умнейшего, решительного военного администратора и исключительно  скрытого масонского функционера.
 Особого внимания заслуживает   Великий Князь Александр Михайлович.  По всем внешним признакам  адмирал Романов Александр Михайлович,   был явным масоном. Он был инициатором создания, так называемой «Великокняжеской ложи», в которой, кроме внешней атрибутики более ничего масонского и не было. Сам он более в шутку, чем всерьез, называл себя «мистическим  масоном», спиритиком, розенкрейцером и филалетом. Но вся эта мишура была рассчитана на легкомысленную публику. На спиритические сеансы в его салоне собирались  великосветские красавицы столицы, весьма далекие от проблем тайных сообществ. В тоже время, такая солидная легенда прикрытия, позволила Александру Михайловичу  создать свою, «домашнюю» «Адмиралтейскую ложу» в которую вошли самые перспективные, решительные  и главное,- лично преданные ему офицеры флота.
  Что же касается данных о масонской деятельности адмирала Вердеревского Дмитрия Николаевича, то я, для начала приведу только то, что общеизвестно:  Член масонского Верховного Совета, ложи Великого Востока Франции, ложи «Астрея»,   ложа «Юпитер», Ареопаги «Лютеция» и «Ordo ab Chao»,  и 2-й охранитель входов. Анализ всей его деятельности, начиная с 1905 года только подтверждает действительность всех перечисленных титулов и должностей в масонской иерархии, в чем мы, по ходу изложения  событий, с вами неоднократно сможем удостовериться.               
 Теперь же, попытаемся с некоторым пристрастием  проанализировать жизнь и  деятельность капитана 1 ранга Императорского флота, контр-адмирала Временного правительства и вице-адмирала Советского Военно-морского флота НЕМИТЦА АЛЕКСАНДРА ВАСИЛЬЕВИЧА. Кстати, правильно фамилия эта пишется НЁМИТЦ.

ПЕРВЫЙ ЭТАП ПРИСТРАСТНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ  БИОГРАФИЧЕСКИХ
                ДАННЫХ АЛЕКСАНДРА ВАСИЛЬЕВИЧА НЕМИТЦА.
  Александр Васильевич родился 26 июля ( ст. стиля) 1879 года в селе Котюжаны Хотинского уезда Бессарабской губернии в семье мирового судьи,  надворного советника  Василия Фердинандовича Нёмитца и Софьи Аполлоновны Кузнецовой. Сведения об отце будущего адмирала  ограничиваются фактом его ранней смерти. О себе Александр Васильевич впоследствии писал: «Я родился в семье, говорящей по-русски; крещен православным христианином, вырос с детства в православной церкви, как и отец, и мать, сознавал и чувствовал себя русским, и любил, и люблю, знал, и знаю родиной Россию».  По официальной версии, впервые озвученной самим  адмиралом в 1962 году, отец его,  Василий Фердинандович,  принадлежал в роду тевтонских рыцарей и село  Котюжаны было родовым имением  Нёмитцов. Я не стану с первых строк слишком строго анализировать  эти факты из родословной   уважаемого адмирала, только скажу, что в официальном описании Бессарабского края, датированном 1811 годом, то есть за 68 лет до рождения Александра Васильевича, село Костюжаны не имело владельца, а точнее, оно было приписано к владениям господаря Молдавии. Ну, а поскольку, на окрестном кладбище, действительно, в течение долгого времени сохранялось несколько могил с готическими письменами,  удостоверяющими факт захоронения под могильными плитами предков Александра Васильевича по отцовской линии, то остается  предположить, что  им    принадлежал богатый хутор в окрестностях этого села, но не более того.    Имеемые в нашем распоряжении документы свидетельствуют, что батюшка Александра Васильевича был вписан во 2-ю часть  родословной  дворянской книги Одесской губернии. Как следует из записи, право причисления к потомственному дворянству Российской империи получено «службой»: «Означенный Надворный Советник Немитц с сыном его Александром  внесен во 2-ю часть   Дворянской родословной книги по предоставлении засвидетельствованной  с формулярного о службе его Списка копии   и в подлиннике Метрического свидетельства  о рождении сына». Далее указывается, что: «из недвижимого имущества за ним  числится 150 десятин земли под виноградниками». Никакого упоминания о рыцарских предках и о крупных земельных владениях и  в помине нет.  Да это и не мудрено, если бы даже таковые и имелись, то для подтверждения  права причисления к титулованному дворянству потребовалась бы масса документов и заняло бы это ни один год.. Ни в одном из документов до 1917 года включительно  рядом с фамилией Немитц не появлялась приставка «фон», а до 1962 года и о рыцарском наследстве речь никто не вел  не те времена были. Видимо, проблема с «рацарской» родословной оставалась Александра Васильевича известным «пунктиком» до самого конца жизни. …  Генерал-лейтенантам Николаю и Андрею Дельвиг для подтверждения права на баронский титул потребовалось более 15-ти лет. Это при том, что их права на титул были несомненны, и все документы, подтверждающие их «рыцарское достоинство»,  было собраны в течение двух лет. Даже генерал-адъютант Тотлебен, имея в роду несколько поколений немецких  графов, не отличавшихся избыточной скромностью,  титул этот стал использовать только после официального утверждения его в «графском достоинстве» Российской империи.       В России фантазеров  всегда хватало, особенно из числа земляков барона Мюнхаузена. но на стаже законов всегда стояли бдительные чиновники,  особенно, если вопрос стоял о каких-либо привилегиях…   Что касается дворянских корней матери Александра Васильевича, - Софьи Аполлоновны, то ссылки на родственные связи с  адмиралами  из родов и Кузнецовых тоже не находят документальных подтверждений. Судя по всему, отцом Софьи Аполлоновны был Аполлон Дмитриевич Кузнецов по своей последней должности губернский почтмейстер Херсона, статский советник. Что же касается родственных связей с семьей   Перелешиных, то она прослеживается с большим трудом и ограничивается на уровне «крестных родителей». Эта информация соответствует и документам, поданным в Морской кадетский корпус при зачислении кандидатом в него Александра Немитца.   Особых вопросов при поступлении Александра Немитца в Морской кадетский корпус не было,  обязательным условием поступления  было подтверждение «столбового» дворянства хотя бы одного из родителей кандидата, тем более, что  батюшка-«юрист» к тому времени умер. Только  создание в ходе 1-й мировой войны при Морском корпусе,  так называемых, параллельных   гардемаринских классов, отменило для своих  слушателей  столь  жесткие  требования по обязательному подтверждению «столбового дворянства».  Юноши, овладевавшие специальностью флотских офицеров,  на этих классах, получали негласное прозвище «черных гардемарин», не столько за особенности их формы одежды - сколько за происхождение. Из тех, с кем придется нам столкнуться в ходе исследования поставленной проблемы, из «черных» гардемарин вышли Федор Раскольников, Иван Исаков, Викторов,  писатель Александр Малышкин, будущий командующий Черноморским флотом Павел Кожанов. Правом ускоренного получения образования на параллельных классах, прежде всего,  воспользовались юноши,  в том числе и  из дворянских семей, имевшие законченное и не полностью законченное высшее образование, независимо от профиля гражданского вуза, и спешившие стать офицерами флота.   
  Детство и юность будущего адмирала «трех империй» и семи монархов прошло в Одессе, где у его отца была обширная частная  адвокатская практика. Четырнадцати лет, 2 сентября 1893 года,  Александр поступил в Морской кадетский корпус и завершил курс обучения в 1899 году. Незадолго до окончания Морского корпуса Александра Васильевича в составе группы из четырех гардемарин жестоко наказали за грубый воинский проступок - коллективное пьянство и оскорбление начальника. В послужном списке адмирала этот факт практически не прослеживался. Настораживало лишь то, что  он был выпущен юнкером флота, и только по истечении четырех месяцев ему было присвоено звание «мичман». Об этом эпизоде рассказал в своих воспоминаниях однокашник по корпусу и «подельник» по чрезвычайному происшествию – контр-адмирал Сергей Евдокимов. Чтобы не перемудрить с отдельными деталями, я воспроизвожу полностью его рассказ: «В 1899 году наш выпуск оканчивал Морской кадетский корпус. В сентябре после окончания плавания мы возвращались в Петербург и производились государем императором в мичманы. С большим нетерпением ждали мы этого счастливого дня. Весной этого года был поднят вопрос о праздновании 200-летнего юбилея Морского кадетского корпуса. Мы были очень рады, что наш выпуск совпадает с юбилеем. Была масса разговоров о праздновании: будет высочайший парад, гонки, обед, великолепный бал, нагрудные знаки  в память о юбилее. Однако летом историки выяснили, что корпус основан не в 1699 году, а в 1701 –м, и все празднества для нас пропадают, так как нас уже не будет в корпусе.
В это время мы находились в плавании на крейсере 2 ранга «Верный». Командиром был хорошим парусным моряком. Мы много ходили под парусами. Он был очень требователен, строг, а подчас и очень жесток. Обидевшись на историков, мы решили сами отпраздновать 200-летие корпуса, которое должно было заключаться в хорошем ужине с вином и произнесении речей на тему юбилея. Для доставки на судно вина был придуман следующий способ: каждый из нас вшил в рукав бушлата по шкерту, и бутылка  удавкой или выбленочным узлом бралась за горло, и таким способом в каждом рукаве было по бутылке. В это время мы посещали занятия и стрельбы в учебном артиллерийском отряде, где по нашей просьбе мичманы снабжали нас вином. При возвращении на «Верный» при выходе с трапа бушлаты снимались и брались на руку. Таким образом, вино попадало на судно. Бушлаты вешались на вешалку на палубе. В удобную минутку вино пряталось. К назначенному дню для празднования у нас получился большой запас спиртных напитков.
   Накануне намеченного праздника мы снялись с якоря  и ушли под парусами в крейсерство, а потом в Гельсингфорс. Ужин начался в 18.30. С 18 часов и до полуночи мое 1-е отделение заступило на вахту. Я стоял на вахте на грот-марсе марсовым старшиной. Нам не повезло  - 1-е отделение не могло принять участие в праздничном ужине. В полночь, сменившись с вахты, мы получили закуски, ужин и вино, нам было все оставлено. Спустившись на палубу, мы застали многих гардемарин сильно выпившими. Нам рассказали, что было несколько столкновений с корпусным офицером, который среди нас вообще не пользовался авторитетом, но ничего особенного не произошло. Когда подвыпившие гардемарины начали шуметь, командир корабля послал корпусного офицера на палубу с приказанием прекратить шум и ложиться спать. Эта была большая ошибка командира, так как он должен был понимать, что появление этого нелюбимого и непопулярного офицера среди подвыпивших гардемарин вызовет еще больший шум. Послал бы другого, и все бы обошлось благополучно, и шум бы прекратился. Наше отделение, сменившись в полночь, поужинало, взяло койки и легло спать без всяких недоразумений. Как нам рассказали, гардемарин Владимир Вульф в своей речи очень ядовито высмеял командира.
   Утром мы встали, и начались обыкновенные работы и авралы под парусами. Мы ожидали, что нас вызовут на шканцы во фронт, командир произнесет речь и, может быть, несколько человек посадит в карцер. Но все обошлось совершенно благополучно. Пришли в Гельсинфорс, постояли три дня на якоре, очередное отделение уволили на берег – значит все кончено и забыто. Снялись с якоря, пришли в Кронштадт и только стали на якорь, как к нам подошел катер с лейтенантом Игнатьевым и с караулом. Лейтенант передал пакет командиру корабля. Засвистели дудки, обе вахты гардемарин выбежали наверх, стали во фронт. Последовал приказ: «Гардемаринам стать во фронт на правых шканцах». Прибывший караул сошел с катера и стал во фронт на левых шканцах. Командир открыл пакет и перед фронтом прочел следующее: «По высочайшему повелению фельдфебель Александр Немитц и гардемарины Вениамин Подъяпольский, Сергей Евдокимов, Евгений Алексеев и Владимир Иловайский за произведенный беспорядок на судне лишаются гардемаринского звания и разжалываются в юнкера флота с правами матроса 1-й статьи, с зачислением в нижеследующие экипажи, где арестовываются на 5 суток в карцер каждый. По получении одобрительного отзыва могут быть произведены в мичманы».
  Когда командир окончил читать, я заявил, что был на вахте и не мог принять участие в происшедших беспорядках. Командир ответил, что он сам слышал мою недисциплинированную речь, в которой я его бранил. Гардемарин Владимир Вульф вышел вперед и заявил, что это он говорил. Тогда командир сказал, что было плохо слышно и голос Вульфа он мог принять за мой. Тогда вся рота заявила, что я был на вахте на марсе и ни в чем не мог участвовать и что командир должен исправить ошибку, так как из-за нее я делаюсь матросом вместо мичмана. Командир ответил, что он не может ничего сделать, ибо донес на высочайшее имя. Вульф настаивал, чтобы была восстановлена справедливость. Командир заверил, что вдовствующая государыня его знает, хорошо к нему относится,  и что он дает слово через нее через некоторое время хлопотать, чтобы мне все было возвращено и чтобы я ничего не потерял. Так как гардемарины сильно волновались и были сильно возбуждены, была дана команда «Смирно» и приступили к разжалованию. Переодели в матросское платье, арестовали, под конвоем свезли на Петровскую пристань и отвели в карцер экипажей. Так мы окончили Морской кадетский корпус и стали матросами 1-й статьи. Отсидев 5 суток в карцере, я написал письмо родителям обо всем случившимся и уверял их, что командир исправит свою ошибку и я буду произведен. Мне так хотелось смягчить их горе, хотя сам я ни минуты не верил, что у его хватит мужества осознать свою ошибку. Так оно в действительности и было».
    Производство в мичманы выпускников Морского корпуса состоялось 14 сентября 1899 года. Наши же пятеро  штрафников, как уже говорилось, были конвоем отправлены в карцеры  с перспективой последующей службы в назначенных им экипажах в качестве матросов 1-й статьи. Дело в том, что во все времена, система возможных наказаний кадетов и гардемаринов Морских корпусов и в последующем Военно-морских училищ была исключительно обширна и многогранна. В нашем конкретном случае гардемарины практически полностью завершили курс обучения и им оставались буквально считанные дни до производства в первый офицерский чин. Вне всякого сомнения, несмотря на тяжесть дисциплинарного проступка, были учтены их успехи в учебе и дисциплине за все время обучения, приняты во внимание заслуги их отцов на службе Отечеству и проч. , проч.. Вне всякого сомнения, в Указе о наказании оговаривался возможный минимальный срок повторной аттестации и представления на присвоение офицерского звания. В исследуемый нами период нередки были случаи, когда, с учетом крайне низкой успеваемости морского кадета, особенно по профильным военно-морским дисциплинам,   на уровне Морского министра по ходатайству директора Морского корпуса принималось решение присваивать таким выпускникам звание подпоручика или даже прапорщика «по адмиралтейству»,   с правом последующей аттестации на присвоение  звания «мичман» в ходе дальнейшей службы.
   В наше время, в 70-е годы прошлого века, в случаях подобных вышеизложенному, курсант выпускного курса покидал стены училища с присвоением звания мичмана или главного корабельного старшины  с правом производства на следующий год  в  лейтенанты флота одновременно с очередным выпуском училища.  В 1972 году на крейсере «Дзержинский» командиром группы управления ракетным оружием  зенитного ракетного дивизиона служил старший лейтенант Кузнецов. Я служил с ним в одном дивизионе  в должности инженера стартовой батареи.   Кузнецов  считался перспективным офицером, в течение длительного времени он успешно  исполнял обязанности  помощника командира корабля, и это   притом, что  в 1970 году, накануне выпуска из училища,  он был уличен в «многоженстве», привлечен к судебной ответственности и выпущен из училища со званием «мичман». Суть его проступка заключалась в том, что в 1967 году он женился на своей односельчанке, зарегистрировав брак в сельсовете. Через три года, накануне выпуска из училища,  посчитав первый свой брак незначительной мальчишеской шалостью, он официально женился второй раз. Факт многоженства обнаружился. Прослужив год на крейсере, он в 1971 году с очередным выпуском   получил офицерское звание и продолжил службу на том же корабле. По всем объективным признакам, Кузнецова ждала отличная командирская карьера, но отучившись на  Высших Офицерских классах, и отгуливая отпуск, он трагически погиб, утонув в штормовом море, развлекая знакомых барышень. Со мной в училище в одном классе учился Михаил Моцак,  - будущий начальник штаба Северного флота, вице-адмирал. В марте 1972 года во время преддипломной стажировки, находясь в Севастополе, курсант-стажер Моцак, в легком подпитии,  нагрубил начальнику гарнизонного патруля, выпускнику нашего училища  лейтенанту Звереву. Этот грубейший проступок был предан гласности,  и Михаилу грозило серьезнейше наказание, вплоть до разжалования и отправки на флот.  На помощь Михаилу пришел его будущий тесть – адмирал Шаденков. Все кончилось тем, что Миша спорол с погон нашивки главного старшины и после выпуска из училища отправился служить инженером лаборатории в сибирский арсенал. А в обычном, стандартном случае,  Михаилу грозила  расправа на уровне той, что испытали наши фигуранты во главе с теперь уже  бывшим фельдфебелем-  Александром Немитцем. Возможно, имеет смысл порекомендовать подобную проверку «на живучесть» для всех  жаждущих дослужиться до вице-адмиральских погон.
  3 января  1900 года Александр Немитц был произведен в мичманы с назначением   на Черноморский флот. Свой первый год офицерский  службы 20-летний мичман пробыл в должности адъютанта 32-го флотского экипажа, а с 25 апреля 1901 года, с началом кампании,  состоял в должности ревизора на минном крейсере «Казарский». 
               
                ПЕРВОЕ ДИПЛОМАТИЧЕСКОЕ ПОРУЧЕНИЕ.
В ряде официальных биографий,  дублирующих послужной список  Немитца, говорится, что в 1902 году мичман Нёмитц «был с дипломатическим поручением» в Турции. Этот эпизод, со слов Александра Васильевича, привел в своих воспоминаниях, опубликованных, в свое время,  в журнале «Наш современник»,  адмирал Иван Степанович Исаков. Я особо выделил тот факт, что публикация эта вышла именно в свое время, а не раньше или позже. 60-е годы прошлого века вошли в историю России как годы хрущевской «оттепели». Отдельные категории наших граждан освободились от того состояния страха, в котором они умудрились прожить более сорока предшествующих лет.
Теперь же,  по прошествии очередных 40-ка лет, наблюдая этапы, последовавшие за той постсталинской «амнистией» страха, невольно задаешься вопросом, а не поспешили ли тогда наши руководители? Может,  было бы гуманнее позволить поколению 60-ти и 70-ти летних граждан тогдашней России умереть в привычном для них состоянии настороженности и страха? Страха за те грехи, вольные или невольные, что они совершили  за последние 50 лет. 
  Вот и наш герой, Александр Немитц, отставной адмирал, переваливший в ту пору за восьмидесятипятилетний  рубеж, и несколько расслабившись, решил не препятствовать своему младшему коллеге по преподаванию в академии,  адмиралу Ивану Степановичу Исакову в издании отдельных фрагментов из  своих «изустных»  воспоминаний в виде коротких рассказов.  Сам же, Александр Васильевич, до тех  пор издавал только свои научные труды, воздерживаясь от публикации  биографических материалов, о которых ходили легенды с 1942 года,  и которым в ожидаемом, полном варианте, так и не суждено было увидеть свет.  Должно быть, были на то свои причины. Я же, в части касающейся, слегка прокомментирую  события, описанные в вышеупомянутом  рассказе, но сначала ознакомимся  с вариантом событий, изложенных на туже тему одесским журналистом Феликсом Зинько.
  Итак, 1902 год. Севастополь. Мичман Александр Немитц служит ревизором на минном крейсере «Казарский».    «Мичмана Нёмитца вызвали в царский дворец Ливадия, и сам министр иностранных дел вручил ему пакет для российского посла в Турции Ивана Алексеевича Зиновьева и снабдил специальным пропуском, выданным Генконсулом Турции в Одессе, освобождавшим от таможенного досмотра. На пароходе Доброфлота «Саратов» Нёмитц прибыл на Босфор. Русские суда в те поры швартовались прямо перед зданием Российского посольства. Молодой офицер сдал пакет в собственные руки посла и остановился на несколько дней в посольстве до следующего парохода на Одессу. Тут началась странная интрига. В Российское посольство на имя господина Нёмитца фон Биберштейна  А.В. пришло приглашение из германского  посольства.  Германский посол граф Маршалл фон Биберштейн приглашал своего «родственника» в гости. Посол и первый советник Николай Петрович  Щербачев тут же поняли, что это повод к вербовке. Оказывается,  немцы уже знали о прибытии Нёмитца, но не знали о содержании пакета. А знать очень хотелось. Вот и запустили «живца». Призвали Нёмитца. Он промямлил: «Тетки говорили что-то о Биберштейнах… черт его знает – что не помню». Решили так – Нёмитца тут же препроводили на борт русского стационера – канонерку «Донец» и посадили под арест при каюте. На 10-й день,  ночью, тихо паресадили из шлюпки на греческий пароход за пять минут до отхода в Одессу. Хотя сам мичман не имел даже понятия о содержании пресловутого пакета.
 Такова была суть «первого дипломатического поручения», по первичной  официальной версии самого Александра Васильевича. Так же назвал свой рассказ склонный к флотскому юмору адмирал  Иван Степанович Исаков, неоднократно пересекавшийся с Александром Нёмитцом на Каспии, на Азовском и Черном  морях  в ходе гражданской  войны, и годами трудившийся рядом с ним   в аудиториях  Морской академии.
 О приключении  Александра Васильеича Немитца нам  очень своевременно напомнил Феликс Зинько на страницах журнала «Вестник», №11 от 26 мая 2004 года,  в очерке «Два адмирала», где,  кроме всего прочего, автор  очередной раз развенчал легенду о том, что наш фигурант,  Александр Васильевич Нёмитц,  был чуть ли не родным братом американскому адмиралу Честеру Уильяму Нимицу. По сути дела, Зинько с ненавязчивым одесским юмором прокомментировал  давно известные факты и отдельные вымыслы из жизни и служебной деятельности Александра Васильевича. Мы  же  вернемся к событиям  1902 года в Константинополе, описанным  Ивана Степановича  Исаковым, по более «свежим» воспоминаниям Александра Васильевича Немитца. Дело в том, что Александр Немитц  эту историю Ивану Степановичу Исакову  рассказывал в разные году с некоторыми, весьма существенными,  изменениями. Так, версия, «озвученная» Феликсом Зинько была рассказана Александром Немитцом в 1954 году.  Версия,  дополненная и уточненная,  была воспроизведена Иваном Степановичем Исаковым на страницах сборника «Военные приключения» в 1965 году.
Дело в том, что «приключения», случившиеся с Немитцем в Константинополе, кроме дитективной и юмористической,  содержали еще одну немаловажную составляющую. Вот об этой, несколько специфической составляющей мы сейчас и поведем речь.
 Если бы не последняя публикация рассказа Ивана Исакова, то вся информация по стамбульским приключениям Александра Немитца  ограничилась бы только официальной, уже рассмотренной нами версией, где все выглядит  четко и пристойно.
Следует признать, что при всей видимости открытости и доступности, Александр Васильевич Немитц  был настоящим, прирожденным разведчиком, что  соответствовало специализации, полученной им в стенах Морского Генерального штаба, и  вполне гармонировало    его натуре при успешном  выживании  в  непростых советских   житейских  условиях.   
   Дело в том, что адмирал Нёмитц не менее адмирала Исакова ценил морской юмор и был отличным рассказчиком, увлекался поэзией, имел литературный дар, что при явной склонности к эпистолярному жанру, позволяло надеяться на то, что он порадует нас интересными и подробными воспоминаниями о своей продолжительной и насыщенной событиями жизни, службе, позволившими бы нам ответить на очень многие вопросы. Но минули  пятидесятые, за ними последовали шестидесятые годы, когда, как говорится, только ленивый не писал воспоминаний. Под давление требовательной и любопытной «морской общественности» адмирал в течение длительного времени  успешно имитировал   написание воспоминаний.  Именно – имитировал, потому как  рукопись,  хранящаяся  в специальной библиотеке музея Героической обороны и освобождения Севастополя, полноценными мемуарами не может быть названа. В лучшем случае, рукопись эта может быть названа тезисами к воспоминаниям. Тем не менее, частями она была опубликована.   Просматривая  страницы этой  публикации, у нас крепнет убеждение в том,  что до написания  настоящих воспоминаний, подробных, хронологически выдержанных, очередь у Александра Васильевича так и не дошла, а мы имеем дело с развернутым планом – конспектом планируемых к написанию воспоминаний, на первом своем этапе не предусматривавшим  никакой конкретики.   Вот и получается, что о сути интересующего нас    «дипломатического приключения» в Стамбуле, мы узнаем не из воспоминаний  основного его участника, а от его более словоохотливого и, с возрастом,  менее осторожного  сослуживца. 
Как уже говорилось, рассказ  адмирала Исакова «Первое дипломатическое поручение» был опубликован издательством «Воениздат» в сборнике «Военные приключения». Повести и рассказы в 1965 году. В предисловии к очерку адмирал Иван Исаков пишет: «рукопись в черновом виде хранилась в одном из дальних ящиков  стола и была забыта. Вспомнилось о ней в связи с недавним уголовным  процессом в Москве, о котором буржуазная печать очень дружно утверждала, что прикосновение атташе иностранных посольств, их семейств и старших советников к вербовке изменников своей родины – дело абсолютно нетипичное и случайное. Вот тогда-то я вспомнил случай с А.В. Нимитцем и попросил у него разрешение на публикацию». Интересные ассоциации, однако, возникли у адмирала Ивана Степановича Исакова.
Кстати, упоминание адмирала Исакова о нашумевшем процессе над изменником Родины,  бывшим полковником  одного из управлений Генерального штаба  Пеньковском, даст нам возможность   наметить некоторые зыбкие параллели.  Дело в том, что в «деле» Пеньковского  военные атташе США и Англии выглядели не как матерые монстры разведки,  а  более как статисты-новички, потому как  основная   инициатива по сотрудничеству  с  разведками этих стран исходила от самого Пеньковского. Но уже интересен сам факт, что  основную канву своего рассказа Иван Степанович  как-то связывает с историями  шпионских скандалов.
Адмирал Исаков немного лукавил, имея феноменальную память,  он «забыл» о материале по «приключениям»  Александра Немитца в Стамбуле только  до той поры, когда уже по давности событий своей публикацией  он   никому не смог бы  навредить. Большинство  участников   описываемых событий давно уже ушли в мир оной, а сам  главный герой  повествования уже уверенно шел к финишной прямой.  То, что основания для некоторого беспокойства  у Александра Васильевича все-таки были,   вы поймете по ходу событий из моих комментариев. Что же касается автора рассказа,   глубокоуважаемого адмирала Ивана Степановича  Исакова, то при всем его природном уме и государственной мудрости, длительный процесс приема сильнейших обезболивающих средств, после высокой ампутации ноги, видимо, несколько  снизил   порог ощущения    опасности. Так или иначе,  Иван Степанович опубликовал рассказ только с разрешения Александра Васильевича.   На момент публикации Александру Васильевичу было 86 лет, - возраст позволяющий изменить своим профессиональным принципам и отбросить всякие предосторожности. И, потом, это уже тот возраст, при достижении которого,  давно, казалось бы, существовавшие легенды прикрытия  начинают плавно переходить  в действительно имевшие место исторические события, и наоборот. Самое время для подобных публикаций.
По версии самого Немитца   выбор его как делегата для доставки дипломатической почты  определялся, прежде всего, знанием иностранных языков.  Такое утверждение не выдерживает критики, так как практически все офицеры флота  владели как минимум двумя иностранными языками. Утверждение же о том, что выбор командующего флотом пал на «самого дельного и расторопного офицера», тоже не выдерживает критики. Во все времена для выполнения, пусть даже самых ответственных поручений, не связанных напрямую с исполнением прямых служебных обязанностей, выделялись офицеры, не особо обремененные своими должностными  обязанностями.   Да, и потом,  доставка  рейсовым  пароходом    дипломатической почты было повседневным  явлением в деятельности  посольств  и консульств  и в мирное время не составляла  особых проблем. Другое дело, что документы эти могли быть  особой срочности и различной степени  секретности. В нашем, конкретном случае, действительно,   на дипломатическом уровне Германией, Францией и Турцией  прорабатывался вопрос и создании концессии для строительства  железнодорожной магистрали между Берлином  и Багдадом,  и переписка между  министрами  иностранных дел и   посланниками  в Стамбуле  приняла   несколько напряженный характер, но не более того. Типичным был и тот факт, что дипломатическая почта не подлежала таможенному досмотру, и о том делалась особая отметка в «подорожной»  у делегата связи. То, что по линии турецких  и германских консульских структур  между Одессой и Константинополем  прошла информация о следовании  с рейсовым пароходом очередного делегата связи  с документами,   тоже не должно было  особенно никого настораживать. Другое дело, что  военный агент при германском посольстве  майор фон-Морген мог случайно обратить внимание на  фамилию очередного делегата связи, направленного с корреспонденцией   к Российскому послу. И фамилия эта у профессионального разведчика и военного дипломата вполне закономерно  ассоциировалась с многоярусной фамилией его нынешнего начальника,  германского посла -  графа и камергера Маршалла  Немитца  фон Биберштейна. Видимо, от недостаточной загруженности текущими делами и появилась у майора свежая идея  по вербовке этого заезжего юного   русского офицера, подкрепляя вербовку «искренним» желанием помощи в  восстановлении  родственных связей со столь именитым  германским вельможей. 
В конкретных условиях, как потенциальный  источник информации для немецкой разведки,   мичман Немимтц  не представлял ни малейшего интереса. При положительном  для вербовщиков развитии событий, молодой, и, похоже, перспективный  офицер мог представлять собой интерес разве что в   качестве потенциального сотрудника. 
Как уже говорилось, по официальной версии, в день прибытия Немитца в Константинополь, чуть ли не во время завтрака в посольском салоне,   из немецкого посольства был доставлен пакет, адресованный «Офицеру Российского императорского флота – господину Немитцу  фон Биберштейну   А.В.». Роскошный пакет оказался незапечатанным, что уже являлось нарушением дипломатического этикета.  В углу вложенного  квадрата из слоновой бумаги с золотым обрезом был вытеснен вычурный герб константинопольского яхт-клуба, «созданного заботами и попечением старейшин дипломатического корпуса при Блистательной Порте». Красивым готическим шрифтом было написано, что «…члены тевтонской секции клуба будут рады приветствовать в интимном кругу дорогого гостя…». Дальше с немецкой пунктуальностью следовал адрес, час и минуты, форма одежды, «без дам» и другие не менее важные указания, которые знающему местные обычаи подсказывали, что состоится попросту холостяцкая попойка. И самое главное, что, кроме немцев  на ней никого не будет.
Сам факт получения подобного пакета в Российском посольстве уже должен был рассматриваться  как изрядная оплеуха  всей нашей заграничной дипломатической инфраструктуре. Немецкие дипломаты с прусским чванством и наглостью дают понять российскому посланнику, что его дипломатическая переписка находится под контролем  немецкой резидентуры, более того, им даже  заранее известны фамилии делегатов связи, направляемые с дипломатической почтой. Если даже учесть, что немцы желаемое выдавали за действительное, то все равно  факт это был неприятный. Но немецкая наглость этим не ограничилась, - теперь они проверяют уже  на «вшивость» российского посла, а не станет ли он препятствовать  приглашению в гости  к германским дипломатам «случайно»?  оказавшегося  в Константинополе  делегата связи?
И вот с этого момента и начинаются «разночтения» в описании дальнейших событий. По версии самого Александра Васильевича, наш посланник Иван Алексеевич Зиновьв, по согласованию с 1-м советником посольства  действительным статским советником Николаем Петровичем Щербачевым, во избежание возможных провокаций со стороны  германских дипломатов,  принимает решение  изолировать  мичмана  Немитца  от возможных контактов  с немецкими резидентами, имитируя  домашний арест мичмана Немитца с  содержанием его «при каюте» на борту нашего корабля-стационера канонерской лодки «Донец», стоящей на рейде залива «Золотой Рог». Затем, прямо с борта «Донца» Александр Васильевич, якобы тайно, был доставлен на борт греческого транспорта «Орфей», следующего рейсом в Одессу. Как документальное подтверждение этой стройной версии  появилась запись в послужном списке  Александра Васильевича: «В 1902 году был с дипломатическим поручением в Турции». И не более того.
Теперь о том, как события развивались фактически, по крайней мере, со слов самого Александра Васильевича в приватной беседе с Иваном Степановичем Исаковым.
    Не желая  нарушать дипломатический этикет, наш посланник Зиновьев считает целесообразным  Александру Немитцу  принять приглашение военного агента германского посольства майора Моргена, и тем самым  оценить методику  работы  германской резидентуры  со своими потенциальными агентами. И процесс, что называется, пошел. Одним приглашением, естественно, дело не ограничилось. Перед каждым визитом  к немцам Немитца инструктировал  Щербачев, перед ним же он отчитывался  по возвращении. После встреч  с тевтонской секцией яхт-клуба последовали пикники, музыкальные вечера у сестры германского посла фрау фон Биберштейн, на которых пела ее очаровательная  дочь Анна-Луиза. Очевидным фактом было и то, что именно повышенное внимание голубоглазой фрейлейн Анны сыграло решающую роль в том, что молодой мичман не отказался ни от одного последующего приглашения. Из-за нее же он не побывал в тайном доме свиданий с восточным колоритом, где ему обещали показать гурий «в натуральном виде». Естественно было и то, что этим отказом он очень раздосадовал майора Моргена, потому как  профессиональные жрицы любви были более техничны  в процессе обольщения  юных мичманов, чем племянницы германских вельмож.
   В процессе общения  майор Морген доверительно сообщил Немитцу, что граф Маршалл, очень любящий Россию,  заинтересовался его персоной и очевидно ожидает, что молодой человек попросит принять его в частной аудиенции. Одновременно сам Морган выразил удивление тем, что сам Немитц  до сих пор не оценил своих возможностей, сулящих ему общение с графом и с его окружением. В том, что русские дипломаты  и их семьи поддерживали связи с немецкой колонией не было ничего удивительного, так как в этот период кайзер Вильгельм всячески афишировал дружбу с  российским императором. Но это обстоятельство отнюдь не мешало немцам открыто интриговать против русских интересов во многих регионах, где соприкасались интересы двух держав, в том числе и в Турции.
  Вот почему появление мичмана в окружении  немецких дипломатов  и военных агентов  не вызвало особого удивления в других посольствах, тем более, что несмотря на публичные возражения самого Немитца, его «родственные» связи с Маршаллом  широко раздувались молвой, инспирированной членами тевтонского клуба.   По сути дела, Александр Немитц, вращаясь в компании немецких дипломатов, во главе с военным агентом майором Моргеном, наверняка «засветился» у тех же французских и английских дипломатов.
  Майор Морген, военный агент германского посольства, имел особое положение как флигель адъютант  и личный друг кайзера. Для Александра Немитца  это, по крайней мере, означало, что  особо долго дурачком прикидываться не стоит,  - не тот уровень. Да и сам процесс «врастания в обстановку» шел к развязке – Морген, очень любезно, но тоном, не терпящим возражения, сообщил Александру Васильевичу, что «эксцеленц»  пожелал, чтобы   тот представился ему во дворце султана после селямлика,(религиозного праздника. – Б.Н.) когда закончится официальная часть церемониала. Прежде чем расстаться, Морген, перейдя на интимный тон, чуть слышно произнес: «Завидую вам… Завтра – переломный день в вашей жизни. Подумайте только, если вы понравитесь графу , - в чем я не сомневаюсь, - и окажетесь благоразумны, вся ваша последующая жизнь и карьера будут обеспечены. Ведь граф сможет дать о вас блестящую характеристику своим друзьям в Санкт-Петербурге. В случае необходимости вы сможете писать ему частным образом, на правах Биберштейна. В свою очередь он сможет дать вам отеческие советы и указания….  Повторяю, я вам завидую…».
    Прошу вас, читатель зафиксировать в памяти те заманчивые возможности, о которых шла речь между  майором Моргеном и мичманом российского флота Немитцем. Нам впредь придется  неоднократно искренне удивляться поразительным совпадениям  карьерных подвижек Александра Немитца с нарисованными Моргеном  радужными перспективами.
   Итак, Зиновьев и Шербачев встречу Немитца с графом Маршаллом одобрили. Щербачев объяснил Александру Васильевичу, что место встречи  в суете селямлика,  вполне должно сойти за случайное представление «на нейтральной почве». Для себя же посланник и 1-й секретарь решили, что такой вариант германского посланника ни к чему не обязывал, даже в случае  каких-либо неожиданностей. Догадываясь, что  во всей этой истории  1-й секретарь посольства Николай Щербачев усматривает свой особый, оперативный интерес, Александр Немитц, наконец» понял, что его используют как подсадную утку, и потребовал объяснений. Щербачев вынужден был объяснить Александру Васильевичу, что Зиновьев  не разрешил посвящать  его в суть игры  с немецкими дипломатами. Во всяком случае, до определенного этапа. Теперь же, отдельные моменты он готов пояснить. Прибытие особого курьера с важными документами, в момент, когда подписано германо-турецкое соглашение о концессии в Хайдар-паша и идет борьба за  строительство магистрали «Берлин – Багдад», не могло не привлечь внимания наших «друзей». Когда же появилась догадка, что, возможно, Немитц  происходит из рода Биберштейнов, это решили использовать как подарок судьбы. Но надо различать две фазы. Сперва родство служило фоном , в ожидании пока он сам не решился осчастливить себя выгодными, родственными  связями. На фоне этого этапа предпринимались попытки испытания: вином, картами, одалисками, опиумом, гашишем и нежным вниманием Анны-Луизы.
   Щербачев был поражен наивностью Немитца, принимавшего всерьез возню с ним личного друга кайзера, настоящего прусского юнкера, офицера свиты, военного агента в звании майора германской армии. Но теперь наступает вторая фаза: вместо грязных шпионских  приемов, немецкие разведчики переходят к более  «чистым» и более активным. Не смутившись от потерь первого тура, они рассчитывают взять реванш во втором.
  Если верить самому Александру Немитцу, то он был откровенно возмущен грязными методами работы германских дипломатов. Особенно его шокировало участие во всем этом спектакле  самого германского посланника и его очаровательной племянницы, к которой он, похоже, был неравнодушен.  Щербачев, по реакции Немитца,  понял, что тот опять  не «дозрел» для серьезных разговоров. И. здесь  он был не прав, толком не завершив инструктаж,  пустив дело на самотек.
  На следующий день, в процессе этого турецкого селямлика, майор Морген представил графу нашего юного мичмана.
  -Отлично! Я так и думал… Блондин, голубые глаза, выправка – типичный представитель нордической расы!
 Немитц, который был напряжен до крайности, так как очень хотел казаться непринужденным, чуть не вспылил, настолько его задела высокомерная  манера рассматривать собеседника, как породистую лошадь. Но не успел он раскрыть рта, как последовал вопрос:
-Вы, надеюсь,  знаете, что  в ваших  жилах течет кровь рыцарей…
Маршалл не ждал ответа, так как не допускал никаких сомнений, а тем более возражений. Как-то странно втягиваясь и выпячивая расшитую грудь, чтобы казаться еще более величественным, он продолжал:
-… кровь тех рыцарей, которые защищали родину, стоя на берегах Рейна. «Вахта на Рейне»! Это о нас, Биберштейнах, немецким народом сложены песни.
   Глаза всех членов свиты восторженно  сияли, с явным расчетом, что граф заметит наиболее ретивых патриотов.
- Прошу извинения, exzellenz, но если подобное родство существует, то, очевидно, оно очень отдаленное. Лично я узнал о такой версии здесь, в Константинополе.
    Возмущенные и даже испуганные взгляды свиты. Затем раздраженный голос посла:
    -Это неважно. Можно не знать, но нужно чувствовать! Если в вас есть хоть капля крови Биберштейнов, она заговорит в нужный момент. А раз вы узнали, то это должно переполнять вас гордостью и, кроме того, заставлять  думать о вашем будущем. Или вы вовсе отрицаете бремя рыцарства, возложенное на вас историей и предками?
    -Никак нет,  txzellenz. Но только я считаю, что в наши дни каждый офицер должен быть рыцарем и нести бремя своей чести и воинского долга.
    -Отлично сказано!.. Вот в этих словах чувствуется Биберштейн! Вы преуспеете, если будете прислушиваться к голосу крови.
    Вздохи облегчения. Улыбки. Разрядка общего напряжения.
    - Однако офицер офицеру рознь. Так же как рыцарь -  рыцарю. Вот вы. Например. Что подсказывает вам кровь рыцаря?
    - Она… она не  подсказывает,  а громко и неотступно твердит мне, что раз я, как офицер,  дал присягу, то никогда не должен ей изменить, а оставаться верным ей во всем , всегда! До последней капли крови, независимо от того, какого рода эта кровь ни была! (Вот бы напомнить Александру Васильевичу его гордую речь о святости присяги в  марте  1917 года).
    Как-то неожиданно получилось, что Немитц слишком приподнято, звенящим голосом  произнес эту тираду, вкладывая в нее всю силу своего искреннего убеждения. Но, заканчивая ее, он осекся, чуть не прикусив язык, так как сияние померкло, и перед ним уже не было  ни звезд, ни орденов, ни напряженного старого лица с острыми глазами, а виднелась лишь спина сановника, внезапно развернувшегося на каблуках. Больше того, эта спина удалялась, так же как удалялся и камергерский ключ, подвешенный ниже спины.
   Наступила мертвая пауза.
   Круг распался. Старшая часть свиты бросилась догонять посла, а другая часть, младшая, панически растворилась в толпе с явным расчетом сделать вид, будто ее здесь вообще не было. Она не должна была видеть и слышать происшедшего.
   Немитц стоял как вкопанный. Зрительная память, как фотоаппарат, зафиксировала злые, возмущенные и растерянные физиономии.
    Что же случилось? Ведь он не сказал ничего обидного?!
   Неизвестно откуда появившейся Щербачев твердо взял мичмана под локоть, увлек его какими-то коридорами к боковому выходу и, усадив в карету, привез  в посольство. В пути не было сказано ни слова. Когда же они проходили от ворот резиденции к домику, где помещались военные агенты, первый советник сказал бесцветным голосом:
   - Прошу вас не выходить из своей комнаты, пока не получите дальнейших указаний…
Наконец он у себя.
Бросившись на тахту, Немитц решил более обстоятельно пересмотреть свое поведение за все дни пребывания в Константинополе,- он понимал, что объяснение с Зиновьевым неминуемо.
 Но обилие впечатлений, реакция от напряжения и жара сделали свое дело – мичман не заметил как уснул. Когда же он открыл глаза, почувствовал в комнате присутствие постороннего человека.
 Над ним стоял капитан-лейтенант Щеглов, который подчеркнуто-официально сказал:
- Прошу вас одеться и следовать за мной на канонерскую лодку «Донец». Катер ждет.
В полной тишине они отвалили от грязной городской пристани и подошли к стационеру. На борт поднялся только мичман, а капитан-лейтенант, немного смущенный своей ролью, передал пакет вахтенному начальнику, после чего повернул к берегу.
  Сейчас я дословно процитировал строки из рассказа Ивана Степановича Исакова.
     Должно быть, Иван Степанович считал, что рассказ - это не исторический очерк, и он имеет полное право на художественный вымысел.  Но, вводя в свое повествование реальных исторических персонажей, неплохо было бы соблюсти и реальные  временные рамки. По ходу событий, описываемых в рассказе, появляется капитан-лейтенант Александр Николаевич Щеглов. По тем функциям, которыми его наделяет рассказчик, Щеглов не может быть никем иным как морским агентом, либо его помощником. Ни тех, ни других обязанностей  Александр Николаевич Щеглов в то время не мог исполнять, так как  в этот период он являлся  младшим флаг-офицером штаба начальника учебно-артиллерийского отряда  на Балтике и имел звание «лейтенант». В следующем, 1903 году,  Щеглов стал   старшим флаг-офицером командующего Отдельным отрядом судов Средиземного моря, что было несколько ближе к Константинополю, но должность морского агента в Турции он займет только через шесть лет - в 1909 году.  В исследуемый  же период нашим морским агентом в Константинополе являлся подполковник по адмиралтейству Николай Иванович Щербо – опытный офицер,  хорошо ориентирующийся в обстановке разведчик, но почему-то о нем  нет никаких упоминаний в рассказе. Было бы слишком наивно предположить, что оперативная разработка операции предпринималась Николаем Щербачевым  без привлечения военного и военно-морского агентов, -  в функциональные обязанности которых входила контрразведывательная деятельность, тем более, что в операции был задействован морской офицер. 
    Что касается совершенно неуместного упоминания   в рассказе Александра Щеглова, то в любой другой ситуации  можно было бы не придавать значения  этой неувязке, но у нас как раз  тот случай, когда мы не можем себе этого позволить. Александру Николаевичу Щеглову предстоит стать одним   из главных фигурантов нашего исследования, поэтому, да пусть простит меня  покойный адмирал Иван Степанович Исаков за мое грубое вторжение в его  литературно-художественный замысел.  Безусловно, можно вполне допустить, что   кто-то другой выполнил бы эту деликатную функцию, по выдворению  нашего несостоявшегося контр-разведчика  на канонерскую лодку, стоящую на рейде.  Суть же в том, что будь  Щеглов в тот период  в составе нашего посольства, то  по приписываемой ему должности принял бы самое деятельное участие в  описываемом эпизоде,  и, уж, по крайней мере, не допустил бы фактического срыва операции. Более того, зная крутой характер Щеглова, легко себе представить  его возможную реакцию на весь ход  этих  «гастролей» Александра Немитца, завершившихся  подобной,   столь трудно объяснимой провальной самодеятельностью. Уж мало бы, почитателю  девушек с арийской внешностью и поборнику  высокой нравственности  не показалось бы…
     Благодаря богатому воображению  и здоровому  флотскому чувству юмора, присущему адмиралу Ивану Степановичу Исакову, вся эта история с молодым мичманом Александром Немитцем  приобрела  приключенческо-комический характер. При более пристальном анализе этой истории,  она иллюстрирует пример исключительно дилетантского, преступно легкомысленного   подхода наших дипломатов  и военных агентов к процессу  планирования и проведения  оперативных контрразведывательных операций.
    По ходу всей этой истории возникает слишком много вопросов. Почему-то Александр Немитц упорно доказывает, что наши дипломаты его использовали, что называется «втемную»,  что его не ввели в курс всей  оперативной разработки. И в тоже время,  Иван Исаков не перестает нам напоминать о том, какой  Немитц был умный, наблюдательный, не по возрасту  осмотрительный… Не нужно было иметь столько несомненных достоинств, чтобы сразу понять, что прусский майор, военный разведчик, входящий  в ближайшее окружение посланника, друга  кайзера, не стал бы без  серьезного основания  обхаживать юного,  безродного российского офицера, случайно попавшего в его поле зрения… А уж о том, что  следовало спокойно, без всяких выкрутасов выйти на контакт  с послом Германии, с перспективой выхода  на  его ближайшее окружение, было сказано на последнем инструктаже. И что здесь было неясного?  С учетом всех несомненных достоинств Александра Немитца, я не исключаю, что он  вел свою, личную оперативную игру, а видимый  конфликт с посланником на виду у всех на селямлике   служил ей неплохим прикрытием.  Ведь, по сути дела,  в течение любого из  четырех предшествующих дней, Александр Немитц мог вполне войти в соглашение  с майором Моргеном и договориться о  дальнейшем  сотрудничестве. В этих делах  посредничество графа Маршалла, по его должности,  было совершенно неуместно.  Тем более, что на официальном  уровне были предварительно оговорены возможные каналы связи для поддержания  вновь приобретенных  «родственных» контактов. То, что  в процессе реанимации родственных чувств  приняла активное участие  очаровательная  Анна-Луиза, придало  всему процессу общения  еще большую привлекательность, не говоря уже  о романтических  надеждах…
   В течение последующих шести дней Немитц находился на борту канонерской лодки в ожидании  рейсового парохода, следующего в Россию. Накануне отправления в  Россию Немитца  посетил 1-й советник  посланника Николай Щербачев. Их разговор, по крайней мере,  в итерпритации   самого Александра Немитца,  для нас не представляет особого интереса. Суть же его в том, что Щербачев сетует на то, что Немитц своими дерзкими ответами германскому посланнику в присутствии всего его штата   дал  повод для злорадства многочисленных недоброжелателей графа.  Более того, по убеждению Щербачева, этим поступком был  окончательно сорван план вербовки мичмана в качестве возможного на перспективу источника информации. Далее, Николай Щербачев  очень доходчиво и красочно описал возможные варианты  мести униженного графа, от почетной смерти на поединке, до «случайного» отравления чашечкой кофе. По убеждению Николая Шербачева, стоит только Немитцу  ступить на константинопольскую землю, и   все эти кары неминуемо обрушатся на него  – виновника   и основного, «чужого»  свидетеля  унижения графа Маршалла. Судя по всему, все эти «страшилки» были призваны окончательно и бесповоротно похоронить надежды мичмана на встречу с очаровательной  Анной-Луизой.   При этом, Щербачев  не забыл  отметить и тот факт, что  «заточением» мичмана  канонерке,  он спас ему жизнь и честь офицера. И в довершение, после описания  всех  страстей, статский советник Щербачев, для солидности, звякнув  своими многочисленными орденами, по-отечески доверительно, но убедительно   втолковал  Немитцу, что не только немцам, но и нам, русским, крайне невыгодно разглашение этого «маленького» конфликта. Тем более, что  немецкий кайзер и наш монарх всячески афишируют  свою дружбу:  «Когда станете старше, поймете – вспомните добром  меня,  старика…».
   По моей версии причина не разглашать суть того «маленького» конфликта у самого Александра Немитца была более основательная, чем у незадачливого контрразведчика и   дипломата Николая  Петровича Щербачева. А повод вспомнить об этом случае  подоспеет через  пятнадцать лет, когда незадачливый и к тому моменту   уже бывший,  командующий Черноморским флотом контр-адмирал Немитц в приемной командующего Румынским фронтом  генерала Дмитрия Григорьевича Щербачева, выслушивая в свой адрес обвинения в развале организации на флоте и в фактической измене присяги, данной императору, в полной мере оценит разницу в воспитательных методах   двух двоюродных братьев  - дипломата и боевого генерала.
    Комментируя рассказ Ивана Степановича Исакова о «любопытнейшем» случае, произошедшем с его старшим товарищем и наставником Александром Васильевичем Немитцем, у меня и в мыслях не было заподозрить уважаемого адмирала 50 лет «верой и правдой» служившего российскому императору, масону Керенскому и советской власти   в связях с германской разведкой.  Просто, анализируя списки военачальников, репрессированных в период с 1921 по 1940 год, где напротив каждой фамилии значатся разведки тех стран, на которые они, сердешные, якобы «работали», то с уверенностью можно сказать, что напротив фамилии Немитц, окажись он в чекистском застенке той поры, без сомнения, значилась бы разведка германского генерального штаба  по службе в ней его константинопольского «друга» и собутыльника  майора Курта фон-Моргена.
  Кстати, приведенная в рассказе Иваном Исаковым фамилия германского венного агента – Морген, по своему звучанию  поначалу невольно ассоциировалась с  опереточной  фамилией  командира  экипажа германского танка  в исполнении его актером из   известной труппы  «Лицедеи». Но я был не прав.  Курт фон Морген  -  действительно, исторический персонаж, офицер германского Генерального штаба:  в 1910 году в звании полковника служил начальником оперативного отдела штаба 8-й  германской армии,  в 1914 году служил командиром 3-й резервной пехотной дивизии,  в 1915-1918 годах  командовал резервным корпусом и армейской оперативной группой, отличился в боях  на  Восточном фронте. В 1918 году стал генералом от инфантерии. То есть, Александру Васильевичу Немитцу, может,  и  не стоило бы скрывать знакомство с таким достойным офицером. А что касается каких-то неуместных подозрений о связях с германской разведкой, то среди его будущих  коллег-большевиков разве только самый ленивый  не отметился на этом почетном поприще.

            СЛУЖБА АЛЕКСАНДРА НЕМИТЦА  ДО НАЗНАЧЕНИЯ  В МОРСКОЙ
                ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ШТАБ.
    Осенью того  же 1902 года Александр Васильевич поступает и 1903 году успешно заканчивает курс обучения в офицерском Артиллерийском классе, получив квалификацию артиллерийского офицера 2-го разряда.  После окончания учебы, 22 сентября 1903 года,  мичман Нёмитц назначен вахтенным начальником  минного заградителя «Буг». С 9-го октября того же года был назначен  командиром учебной роты-преподавателем  в школе комендоров и гальванеров Черноморского флота. Такое совмещение служебных обязанностей было допустимо  в связи с тем, что с октября заканчивалась летняя кампания и корабли переводились на зимнее время в так называемый «вооруженный резерв». Далее следует отметка о том, что за  период обучения рота объявлялась лучшей по уровню подготовки специалистов. Ни в коем случае не подвергая сомнению, профессиональный уровень молодого офицера-преподавателя, имеет смысл пояснить, что раз рота эта была единственной по своему специальному профилю,  то  вести речь о более высоком уровне подготовки этой  роты по сравнению с другими, подготавливавшими специалистов другого профиля, к примеру,  трюмных специалистов, не совсем логично.   С началом 1904 года мичман Нёмитц переводится вахтенным начальником на состоящий в вооруженном резерве эскадренный броненосец «Чесма».
  28 марта 1904 года Александр Нёмитц производится в лейтенанты и назначается артиллерийским офицером на учебное судно «Березань» по-прежнему, совмещая и эту должность с преподаванием в учебной роте гальванеров и арт-электриков Учебного отряда Черноморского флота. Буквально за полгода до  назначения Нёмитца на «Березань» на этом судне была предпринята попытка вооруженного мятежа, своевременно локализованного и успешно подавленного его командиром, капитаном 2 ранга Голиковым. Так что  молодой лейтенант попал на корабль с хорошими традициями и грамотными офицерами.   К сожалению, тот же Голиков, уже в звании капитана 1-го ранга, командуя  новейшим броненосцем «Потемкин-Таврический», не смог столь же успешно подавить на нем мятеж  и пал  его жертвой.  30 мая 1905 года лейтенанту Александру Нёмитцу по результату экзамена присваивается квалификация артиллерийского офицера 1-го разряда. В этот же период Нёмитц успешно прошел курс кратковременного обучения минной специальности.
   Начиная с лета 1905 года в служебной деятельности лейтенанта Александра Нёмитца появляются некоторые сложно объяснимые эпизоды. Как известно, на фоне антиправительственных  вооруженных  выступлений в Одессе  произошел вооруженный мятеж на броненосце «Князь Потемкин-Таврический», вслед за ним на учебном судне «Прут». Командование флотом предпринимает решительные действия против охваченного мятежом «Потемкина». Так с задачей поиска и возможной торпедной атаки мятежного броненосца  в море вышел контрминоносец «Стремительный» с экипажем из офицеров-добровольцев. «Стремительному» не удалось перехватить «Потемкина» и выполнить поставленную задачу. Нас же в этом эпизоде, прежде всего,  интересует тот факт, что в числе офицеров-добровольцев, составивших команду «Стремительного» и   решительно настроенных на борьбу с мятежниками был и лейтенант Александр Немитц. Более того, после интернирования «Потемкина» в Констанце, Александр Немитц участвовал в операции по возвращению частично покинутого  командой броненосца в Севастополь. Об этом факте в 1962 году сам Александр Васильевич поведал журналистке «Флага Родины» Валентине Фроловой в присутствии библиотекаря  Морской библиотеки Евгении Шварц. Этому эпизоду можно было бы не придавать особого значения, но   вслед за этими событиями    последовал ряд судебных процессов над организаторами этих антиправительственных  акций, и уже в них лейтенант Немитц проявил себя уже с несколько неожиданной стороны.  Если организаторы и участники военного мятежа  на броненосце «Потемкин» после всех своих «мятежных» приключений сошли на берег в румынском порту Констанце и оказались вне зоны досягаемости военно-ссудной системы России, то организаторы мятежа  на транспорте «Прут» были захвачены властями и преданы суду. Валентина Фролова в своей публикации «Три финала и один эпилог», пишет о Немитце: «…по просьбе матросов  взял на себя защиту подсудимых. Не имея юридического образования. Защиту провел блестяще. Спас от смертного приговора четверых. Сумел смягчить участь еще почти двухсот моряков».  Утверждение это по конкретному эпизоду   несколько неожиданное, так как,     по приговору  Морского суда организаторы мятежа на военном транспорте «Прут»: Александр Петров, Иван Черный, Дмитрий Титов и Иван Адаменко были приговорены к расстрелу.  В 5 часов утра 24 августа  за Михайловским фортом  приговор над четырьмя смертниками был приведен в исполнение. Кроме них  16 участников мятежа были приговорены к различным срокам каторги, один – к отдаче в исправительное арестное отделение, шестеро – в дисциплинарные батальоны и один к месячному аресту. Остальных оправдали из-за отсутствия прямых улик. Информация эта подтверждена многими архивными документами и никогда по ней не возникали спорные вопросы. Именно в прямой связи с этими событиями   прослеживается информация о том, что лейтенант Нёмитц был назначен начальником расстрельной команды и, якобы,  отказался выполнить приказ командования. Основным  источником этой информации, впервые появившейся в феврале 1917 года и благополучно просуществовавшей до сего дня,  является сам Александр Васильевич, и очевиден тот факт, что адмирал Нёмитц при жизни ее не опровергал. Стоит принять во внимание, что по существовавшему положению для исполнения подобной акции офицера  могли назначить только с его согласия, поэтому  об официальном отказе возглавить расстрельную команду речи не могло и быть.  Судя по всему, уважаемая Валентина Фролова  слегка попутала два совершенно различных события - суд и приговор над участниками мятежа на транспорте «Прут»   и ход судебного процесса над участниками ноябрьского восстания в Севастополе.  Если уж до конца соблюдать последовательность событий  на Черноморском флоте, то были еще и  судебные процессы над матросами броненосца «Георгий Победоносец»  и  матросами «Потемкина», рискнувшими вернуться на Родину из Румынии, а также над моряками из команды миноносца №267, сопровождавшего «Потемкина».
Я считаю,  было бы более логичным  на время отложить всю  гору материалов, включая архивные источники по этим событиям и обратиться к воспоминаниям самого Александра Васильевича Немитца. Адмирал пишет: «В роте учеников-гальванеров были убежденные революционеры и принадлежавшие к революционным партиям. Я был единственным офицером в роте и единственным преподавателем этого класса. Отношения между мной и учениками, подчиненными, были очень хорошими; я пользовался их доверием. Оно не поколебалось во время революционных восстаний во флоте. По ходу усиленных занятий я почти не разлучался со своей ротой. В самые бурные дни класс гальванеров, рота, сохраняла полную дисциплину. Проявлялось это, между прочим, в караулах и  нарядах в обходах (уличных), в которых она участвовала. У начальства создалось наполовину неправильное представление о действительном умонастроении ее людей.
 Когда восстание было подавлено  и был вынесен первый смертный приговор четырем морякам с транспорта «Прут», начальство предложило мне и моей роте «как образцовым в отношении дисциплины» приведение в исполнение смертного приговора. Я отказался, за себя и за учеников-гальванеров. Меня отправили лично к адмиралу, временно исполнявшего обязанности командира Черноморского флота в отсутствии адмирала Чухнина, вызванного в Петербург. Это был контр-адмирал Писаревский, начальник Учебно-артиллерийского отряда Он повторил свое предложение. Я повторил свой отказ.
- А вы знаете, что вам за это угрожает? – сказал мне старик.
-…знаю,- отвечал я, - но тем не менее отказываюсь. Я считался тогда выдающимся офицером, у меня были кое-какие заслуги, превышающие средний уровень; адмирал Писаревский сам по себе был добрейший старик. И меня, и учеников – гальванеров оставил в покое…..   «Вместе с победой режима Столыпина начались военные суды над участниками восстаний на Черноморском флоте. Не считая дела крейсера «Кагул» (имеется в виду бывший  «Очаков».- Б.Н.) и лейтенанта Шмидта, выделенного особо и рассмотренного в срочном порядке и конченного расстрелом этого революционного борца и с ним трех других кагульских моряков, все остальные выступления были объединены в одном судебном процессе военно-морского суда в Севастополе. В казармах томилось около тысячи заключенных черноморских моряков и солдат, небольшое число рабочих Севастопольского порта и несколько интеллигентов, участников восстания. В числе арестованных был один мой ученик-гальванер, Тихонов, убежденный революционер и лучший, первый ученик в моем выпуске гальванеров. Я получил от него письмо, в котором он и группа его товарищей по заключению просили меня взять их юридическую защиту в суде. Письмо было мне передано нелегально. Я увидел в этом обращении исключительное доверие ко мне, как к человеку. Это доверие я оправдал. Умница Тихонов сумел одновременно обратиться официально к прокурору  с тем же вопросом. Прокурор обратился к главному командиру, адмиралу Скрыдлову (адмирал Чухнин был перед тем убит). Адмирал Скрыдлов увидел в упомянутом обращении признаки «раскаяния матросов», сам вызвал меня к себе и разрешил защиту в судебном процессе. Я был допущен в среду арестованных. Слышал и видел там вполне революционные слова и выступления. Все это осталось судебной тайной защиты, 200 человек сначала были моими подзащитными. В ходе судебного следствия, которое продолжалось месяц, выяснилось, что моя защита приносит судимым больше пользы, чем защита адвокатов. Адвокатов было двое из выдающихся; однако, они больше обостряли отношения подсудимых с судом, чем вытаскивали из огня людей, которым грозила смертная казнь, каторга, арестантские роты. Я лучше мог помочь людям, особенно потому, что лучше знал и жизнь на кораблях, и факты восстания, и свидетелей, и офицеров. Число моих подзащитных, по их желанию, росло. К концу судебного следствия под защитой моей были все судимые моряки и рабочие. Было их уже меньше: часть освободили, по официальным  представлениям в отношении малозамешанных, прямых начальников. Многое удалось сделать для подсудимых. Однако, 4 человека суд приговорил к смертной казни. Адвокаты пришли ко мне, как только стал известен приговор, и говорили, что есть еще надежда добиться, чтобы смертный приговор не был конфирмован. Надежда эта была слабая,  так как было специальное «высочайшее» повеление, не обращаться к царю и в центр для утверждения приговора и с просьбами о помиловании, а кончать дело на месте, для чего генерал-губернатору и разным начальникам было предоставлено право конфирмации. Я, однако, немедленно (поздно вечером) поехал во дворец к главному командиру, который должен был конфирмировать приговор. Адмирал Скрыдлов меня принял. Я доложил. Старый моряк впал в мучительное колебание. Я, как мог, убеждал его не брать этого на душу. Адмирал Скрыдлов, пожертвовав служебным положением (он вскоре был сменен  после этого), заменил смертный приговор каторгой». 
    Воспоминания  Александра Васильевича  позволяют несколько систематизировать весь процесс дознания и следствия по  мятежным событиям 1905 года на Черноморском флоте. Очевиден и тот факт, что Александр Немитц не имел ни малейшего отношения  к судебному процессу над участниками мятежа на крейсере «Очаков». Получается так, что Александра Васильевича  привлекли как защитника в ходе судебного процесса над участниками  восстания в казармах  флотской дивизии и над теми участниками мятежа из числа солдат и рабочих, что содержались в  военной и городской тюрьмах. Становится ясным мотив по которому лейтенанта Немитца привлекли к процессу дознания и к защите в ходе судебных заседаний.
   Действительно    впоследствии  Александр Васильевич ставил себе в заслугу то, что его участие в процессе дознания способствовало тому, что из  1600 изначально находящихся под следствием моряков, их осталось  200, а непосредственно суду были преданы  только  44 человека. По информации, подтверждаемой архивными документами, жандармские офицеры, наблюдающие и контролирующие ход дознания и следствия,   были возмущены процессуальными нарушениями, которые имели место по ходу событий. Да оно и понятно - у жандармов одни приемы работы, у  флотских следователей и защиты – другие. В своей книге «Движущие и направляющие силы первой русской революции на примере ноябрьского восстания в Севастополе» я подробно «документировал» обстановку в ходе дознания и следствия. 
    Воспоминания Александра Васильевича,  на которые мы  сделали упор для объективной оценки обстановки  по ходу  процесса дознания и следствия  были записаны со слов Александра Васильевича в 1963 году специальным корреспондентом «Неделя» Медведевым, и у нас не было  оснований им не доверять. Но сразу же возникает несколько вопросов: кто входил в состав этой четверки, приговоренной к смертной казни? Почему в воспоминаниях фигурирует название крейсера «Кагул»,  а не «Очаков»;  какова действительная роль в описываемых событиях  адмирала Николая Скрыдлова, принявшего  обязанности командующего Черноморским флотом  осенью  1906 года.
 Судя по всему, Александр Васильевич  в своих воспоминаниях привел эпизод, имевший место в сентябре  1906 года,  перед вынесением приговора очередным  четырем фигурантам процесса: Исааку Уланскому, Григорию Елиничу, Александру Пятину, Григорию Мойшееву и  Ивану Задорожному. Тогда, действительно по времени и по сути событий, все совпадает. По совокупности преступлений подсудимых,  стоял вопрос о вынесении сметного приговора этим «активистам» восстания. Григорию Елиничу, не достигшему к моменту вынесения приговора совершеннолетия, смертная казнь была заменена сроком на каторге, а за судьбу остальных фигурантов - Уланского, Пятина, Мойшеева и Задорожного,  действительно разгорелась ожесточенная борьба, в финале  которой, по конфирмации адмирала Скрыдлова  «расстрельный» приговор был заменен длительными сроками каторжных работ. Но на этом трогательная забота адвокатов и всякого рода правозащитников  об осужденных не закончилась; в ходе следования к месту каторжных работ, им был организован побег из арестантского вагона, о чем я подобно написал в своей книге «Движущие и направляющие силы первой русской революции».
  Обстановка в Империи была очень сложная, «розовая» и «красная» пресса надрывалась в истерике о «зверствах» царских опричников. Вполне уместен вопрос,- почему , из более чем 300 младших офицеров флота,  на роль защитника  на судебном процессе был назначен  лейтенант Нёмитц? На флоте было несколько дипломированных военных юристов, но согласно положению, защитник должен был назначаться из строевых офицеров.  Есть, некоторое  основание считать, что командующий флотом   поддался на известный прессинг группы юристов и журналистов. Юристы, взявшие на себя защиту  «узника свободы» лейтенанта Шмидта и его подельников, подключились потом к отдельным, частным процессам над группами осужденных матросов. Именно они   могли поспособствовать тому, чтобы на военном суде  со стороны  защиты  звучал голос сына «юриста», одессита,  лейтенанта Александра Нёмитца. 
       Феликс Зинько, цитируя  строки воспоминаний старого адмирала, был удивлен,   что подобная, столь отчаянная  инициатива не повредила дальнейшей карьере лейтенанта Нёмитца и объяснил такой нестандартный ход событий тем, что Александра Васильевича в его добрых делах «хранил какой-то ангел». Я тоже верю в божественное предначертание хода исторических событий, но считаю, что в нашем, конкретном случае,  именно плодотворное творческое  общение с группой столь известных адвокатов не только подстраховало  «сына юриста» от возможных репрессий со стороны командования флотом, но и способствовало его дальнейшей столь стремительной карьере…
    Имеет смысл  обратить внимание на адвокатов - участников процесса:  БАЛАВИНСКИЙ С.А. – один из лучших и успешных столичных юристов. Нам же он интересен еще и тем, что он был масоном и  входил  в первую ложу французского подчинения России. Членство его в этой ложе не вызывает сомнения. Список членов ложи написан рукой Н. Баженова, широко известного масонского функционера.  В нем перечисляются к тому времени ставшие членами 1 Государственной думы учредитель кадетской партии В. Маклаков, историк В. Ключевский, небезызвестный уже нам по  севастопольским событиям  князь С. Урусов, дипломат И. Лорис-Меликов, присяжный поверенный М. Маргулиес и др. От ложи отпочковались новые ее филиалы: в Москве – «Возрождение», в Петербурге – «Полярная звезда». Из примерно сорока входивших в них лиц большинство были кадетами, несколько человек представляли народников (трудовиков и народных социалистов). Были и лица свободных профессий – уже упоминавшийся адвокат М. Маргулиес (возведенный прямо в тюрьме в 18-ю степень), инженер барон Г.  Майдель, заведующий отделом Публичной библиотеки А. Браудо, историки Н. Павлов-Сильванский и П. Щеголев, адвокат О. Гольдовский и наш уважаемый С. БАЛАВИНСКИЙ.  Не правда ли, серьезная компания?       Даже, если предположить, что членство в одной масонской ложе  заместителя министра внутренних дел князя С. Урусова и присяжного поверенного С. БАЛАВИНСКОГО  случайное совпадение, соприкосновенность  обоих фигурантов  с ноябрьскими событиями в Севастополе  несколько настораживает.
 ЗАРУДНЫЙ А.С. 1863-1934, народный социалист, получивший международную известность, как защитник в деле БЕЙЛИСА, впоследствии -  министр юстиции Временного правительства, член Парижской ложи.
Штатным адвокатом  подсудимых  являлся только  юрист военно-морского ведомства ДЭВИССОН.
   Адвокаты-масоны, о которых шла  речь,  на громких политических процессах  оттачивали свое  профессиональное мастерство, нарабатывали политический капитал… и, по ходу дела,  высматривали среди наиболее перспективных  офицеров армии и флота  единомышленников  и потенциальных соратников  в своей  «благородной и беспощадной борьбе за светлое будущее всего человечества».
   Я постараюсь более конкретно сформулировать  свою версию: дальнейшая служба и карьера Александра Васильевича Нёмитца  контролировалась и поддерживалась представителями могущественных  масонских лож, имевших несомненное влияние на общественно-политические процессы в России.   
    Оказывается,  вышеприведенными  фактами «правозащитная» деятельность  лейтенанта Нёмитца в событиях 1905-1907 годов не ограничились. После подавления революционных выступлений на Черноморском флоте и планирования  комплекса мероприятий  по недопущению подобных событий на флоте и в гарнизоне, инициативная группа офицеров флота  выработала ряд мер, по их разумению, способных   оздоровить  обстановку на флоте и Севастопольской крепости. Документ этот был представлен Морскому министру и в  последующем  лег в основу некоторых радикальных преобразований на флотах и в приморских крепостях и гарнизонах. Впервые этот документ был упомянут в воспоминаниях адмирала Г.В. Цивинского «50 лет в императорском флоте», изданных издательством «Ориент» в 1927 году в Риге. Нам о нем напомнил капитан 1-го ранга в отставке, КИН, В. Симоненко своей статьей во «Флаге Родины» от 13 ноября 1997 года. Сам подлинник документа хранится в фонде Царскосельского дворца  среди материалов  имеющих непосредственное отношение к ноябрьскому 1905 года восстанию в Севастополе. ( ЦГИАМ, ф. 543, ед.хр. 113, лл.21-25).  Причина же столь долгого забвения этого документа в том, что в нем  отсутствует первый лист с оглавлением,  и он сразу  начинается словами:  «…следствие по делу «протокола» выяснило, что причинами мятежных движений в Черноморских командах были следующие обстоятельства:…». И далее на нескольких листах следуют два столбца; в левом в порядке номеров указываются проблемные вопросы, а в правом - черновые наброски рекомендованных мер… Далее нам нет смысла останавливаться на этом документе, те кто интересуются проблемами преобразований на флоте после 1907 года, могут ознакомиться с ним в моей книге «Движущие и направляющие силы первой русской революции». Сейчас же документ этот нам интересен уже тем, что   доставлен он был  в Морское министерство… правильно вы догадались - конечно же,  сыном «юриста»,  лейтенантом Александром Нёмитцем,  убывшим в столицу для продолжения службы в Морском Генеральном штабе.   Но не пытайтесь найти об этом упоминание в воспоминаниях  Александра Нёмитца  - за него это сделал адмирал Иван Степанович Исаков.  Но не в этом суть проблемы.  Дело в том, что над выработкой этих рекомендаций инициативная группа офицеров работала без согласования с командующим и штабом  флота. И доставка документа так же носила характер частной инициативы. В результате, история эта получила огласку,  и большая часть «инициативной группы» была наказана в дисциплинарном порядке, а некоторые  офицеры, по плану «оздоровления обстановки на флоте» были переведены на другие флоты и флотилии… Среди разработчиков этих рекомендаций явно просматривается стиль изложения материала «бывшего» друга, «бывшего» лейтенанта  Шмидта – лейтенанта Дмитрия Вердеревского. Свои идеи и рекомендации вполне созвучные с вышеупомянутым нами документом он смело и настойчиво доводил до флотской общественности, публикуя статьи в «Морском сборнике» в период 1906-1909 годов. Но, как ни странно, этому выдающемуся моряку и волевому, решительному военному администратору не нашлось места в Морском Генеральном штабе.  К сожалению, стремясь реализовать на практике свои толковые и прогрессивные идеи, и не находя должной поддержки флотского руководства, Вердеревский активно вошел в деятельность масонских структур…
     А какая же судьба в этой непростой обстановке ждала нашего героя? Уж больно резко он  меняет он свою политическую ориентацию, как бы на крутом повороте не занесло…Судите сами,  офицер по собственному желанию входит в состав офицерского  экипажа контр-миноносца «Стремительный», перед которым стояла задача  уничтожить торпедами  восставший броненосец «Потемкин». Такой поступок вполне вписывался в схему «офицер-патриот – активный борец с бунтовщиками - врагами исторической России». И вдруг, этот же офицер активно, и главное -   эффективно выступает на суде, призванном  справедливо покарать тех же смутьянов и бунтовщиков… Пройдет несколько месяцев и  этот неожиданно  «полевевший» офицер будет назначен  старшим артиллеристом   мореходной канонерской лодки «Терец», офицерский состав которой в критические дни ноября 1905 года составил основу офицерского экипажа, в задачу которого входила атака теперь уже крейсера «Очаков», захваченного бунтовщиками, силой оружия  удерживавшими заложников-офицеров. Вполне естественная реакция кают-компании «Терца» - коллективное осуждение офицера и дворянина лейтенанта Немитца… Корпоративные законы, тем более законы офицерской чести  -  жесткое,  жестокое, но вполне логичное  явление.  Командир канонерской лодки «Терец» сорокасемилетний  капитан 2 ранга, отец многочисленного семейства  вызывает на дуэль своего непосредственного подчиненного – двадцатисемилетнего молодого человека, старшего артиллериста  лейтенанта Немитца. Видимо, расчет был на то, что Александр Васильевич покается перед офицерским коллективом и командиром  и напишет рапорт о списании с корабля… Но, видимо, лихой и жестокий был в молодости Александр Васильевич  - он принимает вызов на дуэль. Последствия такого поступка вполне предсказуемы - не зависимо от дальнейшего хода событий, дуэлянты подлежали уголовному суду. Командир от своего вызова уклонился , сославшись на семейные обстоятельства,  но дело дошло до суда. Согласно Своду  военных законов Российской Империи, суровой ответственности  подлежали оба  несостоявшихся  дуэлянта, тем не менее, судили только Александра Немитца  и приговорили к исключению со службы и заключению на 1,5 года в крепости, при этом командир на суде выступал лишь в роли свидетеля. Кроме чисто «дуэльной» проблемы военные судьи усмотрели в  действиях  Александра Васильевича  попытку  «подорвать авторитет» командира корабля… Ситуация для Немитца складывалась критическая. В ходе последнего заседания суда ему пригодились хорошие знания  уголовного законодательства  и практика  защитника  в суде.  Но самое главное, что свои выдающиеся «профессиональные»  услуги ему предложил уже небезызвестный нам адвокат Зарудный, а защиту свою блестяще провел сам обвиняемый.  В результате, при активном участии адвоката, приговор суда был опротестован прокурором, который вполне обоснованно усмотрел всю искусственную подоплеку процесса  и посчитал предложенное судом наказание чрезмерно жестоким. Дело было пересмотрено, осталось обвинение лишь в «непочтительном отношении к начальнику», но и такая формулировка приговора грозила крахом карьеры.  В результате - приговор Военного суда Севастопольского порта определил для лейтенанта Немитца  4 месяца гауптвахты, из которых  два последних месяца были заменены домашним арестом.  Но и это еще не все - финал у этой истории был просто фантастический…но об этом несколько позже. 
      В начале 60-х годов, когда большинство участников описываемых событий  отошли в мир иной, с «хрущевской оттепелью» появилась  уверенность в личной  безопасности,  утвердилась  надежда и в  то, что никто не станет ворошить события столь далекого и,  казалось бы, никому не интересного прошлого; старый, мудрый адмирал позволил себе несколько расслабиться  и заговорил  о том, о чем следовало бы помолчать… Дословно в тезисах воспоминаний Александра Васильевича  записано следующее: «У меня нашлись, (без какой бы то моей инициативы) горячие защитники среди моих товарищей. О действенной и бескорыстной помощи  некоторых из них  я навсегда сохраняю глубокую благодарность. Некоторые из них были со связями в столице. Дело было пересмотрено; я оказался обвиненным лишь в «непочтительном отношении к начальнику» и был посажен на гауптвахту на 4 месяца».
     Не сложно себе представить к какой категории должны были принадлежать «горячие защитники» офицера флота, отличившегося в процессе защиты смутьянов и бунтовщиков, и в части касающейся пострадавшего за свои  действия…
     Да, действительно, в результате этого «блестяще проведенного процесса», который включал и протесты адвоката, и ходатайства, и аппеляции,     «дружба» между офицером флота Александром Немитцем и адвокатом Зарудным  еще более укрепилась;   ей еще предстоит проявиться  на более высоком уровне. Проблема была лишь в том, что «дружба» эта, судя по некоторым признакам, предусматривала   дальнейшие взаимные услуги…
     Далее адмирал сетует на то, что «неоправдание по суду влекло за собой тяжелые последствия для службы: «отныне я не мог быть произведен в следующий чин, иначе как с «высочайшего повеления», не мог получить высшего военно-морского  военного образования,  поступить в академию, другими словами, военная карьеа была закрыта. Но не успел отсидеть своих 4-х месяцев на гауптвахте, как уже вышел приказ о моем назначении в Морской Генеральный штаб.
     Это тоже была помощь друзей. В морском Генеральном штабе собирали инициативных молодых офицеров. Начальником его был контр-адмирал Брусилов, талантливый офицер».
     Да, видимо, сказывался возраст и, чего там говорить, не простая, полная тревог и забот жизнь, иначе бы не стал адмирал  поминать своих столь могущественных друзей, влияние и участие которых ему пришлось  ощущать как минимум в течение 50 последующих лет…
 Итак,  наш «демократ» и  «делегат связи», ожидавший наравне со всей «инициативной» группой  репрессий со стороны скорого на расправу  командующего  флота, вдобавок к тому, осужденный по суду и отбывающий наказание за нарушение статей Военного свода законов,   вдруг получает предписание о переводе в формируемый Морской Генеральный штаб… Пока нам остается прикинуться наивными простачками и поверить в «простое чудо» - превращение осужденного сослуживцами, опального, подсудного лейтенанта в блестящего офицера Морского Генерального штаба. В послужном списке Александра Нёмитца появляется запись: «…В июне 1907 года прикомандирован к Морскому генеральному штабу для занятий в должности офицера военно-исторической части.  Да и ,  в конце концов, – а почему  бы и нет? Ведь пишет же в воспоминаниях старый адмирал: «В морском Генеральном штабе собирали инициативных молодых офицеров». Ну кто, даже теперь, по прошествии ста лет, станет утверждать, что  не был Александр Васильевич инициативным, или что не был молодым, да и офицерские погоны чудом сохранил…
   Итак, -  отсидевшись в военное время  в тылу ( на Дальнем Востоке шла кровопролитная война с японцами.- Б.Н.), в Севастополе, прокомандовав учебными  ротами и проявив себя в   «правозащитной деятельности», лейтенант Нёмитц отправился в столицу, служить в Морском Генеральном штабе, и более того,    теперь, когда аудитории Морской академии заполнили офицеры-ветераны русско-японской войны, израненные, награжденные боевыми орденами,  он, изучая  эту войну по бюллетеням и сводкам, взялся их учить с невольной оглядкой на их профессиональное мнение… 
               
  СОЗДАНИЕ МОРСКОГО ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА. ПРИНЦИПЫ ФОРМИРОВАНИЯ
                И АНАЛИЗ ЕГО ПЕРВОГО СОСТАВА.         

  Начиная с 1906 года в Петербурге, при Морской академии, с разрешения Морского министерства был создан на добровольных началах военно-морской кружок. Основными инициаторами его создания были старшие лейтенанты Александр Колчак и Александр Щеглов. В него входили Римский-Корсаков, В.К. Пилкин, Н.Н. Кутейников, А.Д.Бубнов  и ряд других молодых, способных, перспективных офицеров, прошедших русско-японскую войну, испытавших боль за  трагедию русского флота в войне,  и поставившие своей целью возрождение  флота. Члены кружка усматривали основные причины поражения флота в неправильном построении структур высшего эшелона власти Морского министерства, слабой и неэффективной организации боевой подготовки флота и расстановки его руководящих кадров.  Основные из перечисленных недостатков они рассчитывали устранить путем проведения соответствующих оздоровительных реформ  на флотах и в управленческих структурах. Первой из этих реформ они намечали создание Морского Генерального штаба как высшего стратегического органа управления флотом. В его обязанности, по их мнению, должны были входить разработка морской стратегии государства, определение направленности строительства военно-морского флота, составление оперативных планов на военный период, оборудование морских театров, руководство боевой подготовкой флота и осуществление оперативно-стратегического управления им во время войны. Весной 1906 года члены кружка направили Морскому министру докладную записку, подписанную А. Колчаком, А. Щегловым и другими, в которой доходчиво и убедительно обосновывалась необходимость создания в России Морского Генерального штаба.   Мы не станем сейчас полемизировать о месте и значении в этом процессе Колчака и Щеглова  - главным был результат.  Морской министр, согласившись с аргументацией «инициативной группы», доложил ее Императору, представив при этом разработанный проект организации Морского Генерального штаба. Император согласился с доводами офицеров, и в апреле 1906 года в России был создан Морской Генеральный штаб. Первым его начальником по предложению передовой флотской общественности был назначен молодой талантливый офицер, командир крейсера «Громобой», капитан 1 ранга Лев Алексеевич Брусилов, произведенный в 1907 году в контр-адмиралы. Брусилову было дано право укомплектовать штаб офицерским составом по своему личному усмотрению. В представленный им для утверждения список были включены многие офицеры, входившие в военно-морской кружок. В числе первых значился лейтенант Колчак, назначенный на одну из наиболее важных должностей – начальника отдела статистики. (отделу этому в перспективе предстоит взять на себя функции разведки  на основных военно-морских театрах. – Б.Н.)
    На стадии  образования и формирования в Морском генеральном штабе начали сотрудничать самые способные, заслуженные молодые офицеры, имевшие большой опыт командования кораблями, научные достижения, в подавляющем большинстве,  прошедшие морские сражения в войне с японцами. Практически,  любой из сотрудников Морского Генерального штаба тех годов – личность яркая, самобытная, наделенная многими талантами и способностями, уже проявившимися в той или иной отрасли военно-морского дела. Имена Александра Колчака,  Михаила Кедрова, Михаила Смирнова, Михаила Черкасского, Александра Бубнова, Александра Покровского, Сергея Погуляева, Макалинского, Василия Черкасова вплоть до 1918 года  были чтимы и уважаемы как выдающихся руководителей флота и  морских генштабистов. И только после непринятия ими советской власти большинство этих имен были преданы забвению, а на замутненной поверхности советской  военно-морской историографии запечатлелись  имена  Василия  Альтфатера,  Евгения Беренса и Александра Немитца… Кстати, именно в этом порядке они возглавляли Военно-морские силы советской России. Но именно  подборка этих, с позволения сказать,  выдающихся военно-морских деятелей и позволяет развенчать миф о том, что  Морской Генеральный штаб в «полном составе перешел на службу Советской власти». Самый поверхностный анализ позволяет сделать выводы о том, что  более чем из пятидесяти штатных офицеров и адмиралов Морского Генерального штаба, служивших в нем с 1906 по 1919 год,  на пальцах  можно сосчитать тех кто стал служить Советам.  Но факт остается фактом  - троим   вышеназванным  фигурантам,    в порядке тогда  еще «живой» очереди предстоит   возглавить   военно-морские силы Советов.  Примыкал к этой группе  Модест Иванов, капитан 1 ранга, которому Первый Всероссийский съезд моряков военного флота 21 ноября 1917 года «за преданность делу революции, как истинному борцу и защитнику прав угнетенного класса»,  присвоил звание контр-адмирала и назначил членом Верховной морской коллегии. Кстати, из вышеперечисленных офицеров Альтфатер, Беренс и Немитц контр-адмиральское звание получили уже при Временном правительстве. А.Ф. Керенский уж точно знал кому,  и за какие заслуги присвоить это высокое  звание.  Каждый их этой группы  типичный карьерист с ярко выраженным комплексом инородца  с явно  завышенными амбициями…  Пусть вас особенно не воодушевляет   фамилия  «Иванов»  среди первых советских главкомов, так как сам адмирал Модест Иванов, с полным на то основанием, утверждал, что дедом его по отцу  являлся декабрист  Павел Пестель. Александр Бережной в своей публикации в альманахе «Факел»  за 1989 год: «Легенда или семейное родство советского адмирала» эту версию исследовал и  в части касающейся подтвердил. Более того, исследователь  обнаружил,   что следы той митавской красавицы, которой Павел Пестель был готов предложить руку и сердце,  и которая родила  ему сына, - отца будущего первого «красного адмирала»,  привели в хранилище Метрических книг еврейско-лютеранских приходов Латвии. Учитывая строжайший указ Императора Николая Павловича  по детям государственных преступников – декабристов,  ребенок, тем более, рожденный вне брака,  после 1826 года уже числился как «Иванов Василий, уроженец Петербурга, родившийся в 1814 году».  Мы эту версию адмирала Модеста Иванова  без комментариев примем  к сведению, тем более, что она положительно  вписывается в канву нашего исследования. Теперь о «живой» очереди на должность главкомов ВМФ, или как в те годы говорили – Командующих Морскими силами республики… Василий Альтфатер умрет в Москве от склероза венозных сосудов сердца 20.04.1919 года, на 37-м году жизни, пробыв в должности чуть более полугода - о более чем очевидной причине его неожиданной смерти нам еще предстоит поговорить;  Евгений Беренс пробудет  в должности с апреля 1919 до февраля 1920 года - т.е.  целых десять  месяцев  и,  сдав должность он проживет еще восемь лет.  Умер   7 апреля 1928 года на 52-м году жизни. В феврале 1920 года должность принимает Александр Немитц и пробудет в ней до декабря 1921 года, став лидером по срокам пребывания в должности. По какому принципу подбирались участники этого столь изнуряющего и небезопасного для жизни марафона? То, что Василий Альтфатер и Евгений Беренс принадлежали к масонскому сообществу -  подтверждается документально. Возможно, что нечаянному «документированию» их в масонских списках,  способствовала их ранняя смерть. Перед нами стоит задача определиться с третьим  участником смертельного марафона  – Александром Немитцем.  И эта задача остается основной канвой   нашего исследования.
  По конкретному сюжету мы вели речь об офицерах Морского Генерального штаба, «первого призыва», нам еще предстоит довести этот славный и под конец,- печальный список до 1919 года.  Коль невольно была затронута тема о принятии или непринятии советской власти высшими офицерами флота,  придется кое-что уточнить. Да, действительно, были старшие офицеры флота, сразу и безоговорочно принявшие новую власть. Среди них особенно заметно выделяются профессора ВМА  капитан 1 ранга Егорьев Всеволод Евгеньевич, генерал-майор Кладо,  генерал-майор Винтер Виктор Андреевич, капитан 1 ранга Доливо-Добровольский Борис Иосифович. Но и здесь требуется некоторое уточнение: двое последних уже в тридцатые  годы были репрессированы.  Предполагая возможные, стандартные  возражения по числу «принявших» советскую власть высших  офицеров флота, можно с оговоркой назвать еще   контр-адмиралов А. Развозова, С. Зарубаева и капитана 1 ранга А Щастного. Но очень большие сомнения вызывает сам факт «добровольного принятия» власти этими офицерами. Не стоит забывать, что Щастный, возглавивший героический «ледовый» переход Балтийского флота из Гельсингфорса в Кронштадт, будет казнен   по личному приказанию Троцкого;  Зарубаев, принявший «дела» по командованию Морскими силами Балтийского флота у Щастного, уже 18 января 1919 года  будет отстранен от занимаемой должности  и в августе 1921 года будет расстрелян ВЧК по так называемому «заговору Таганцева»;  контр-адмирал Александр  Развозов 20 марта 1918 года будет отстранен от должности командующего и уволен от службы «за нежелание считать для себя обязательными декреты Совета Народных Комисаров и за отказ подчиниться Коллегии Морского комиссариата». Он будет арестован в 1919 году ВЧК и умрет после операции в тюремной больнице.  Едва ли такая перспектива службы новой власти была способна воодушевить  всех остальных желавших ей послужить… Кстати,  Сергей Валерианович Зарубаев звание «контр-адмирал» получил в одном  Приказе с Александром Васильевичем Немитцем, 21 июля 1917 года.  Критическая совокупность  таких «случайных» совпадений и приведет  к тому, что уже в  декабре 1917 года ставший к тому моменту командующим Черноморским флотом, Александр Немитц не выполнит требование Коллегии Морского комиссариата и не прибудет в столицу «на доклад»… Но все это произойдет несколько позже.  Для некоторого «нагнетая» обстановки, пришлось  заглянуть вперед на 11 лет, так что поспешим вернуться в коридоры и кабинеты Морского Генерального штаба июня 1907 года…
   Все познается в сравнении - очевидные заслуги,  достоинства и  особенно конкретные результаты деятельности.    Представьте себе рядом, в кабинетах Морского Генерального  штаба Александра Колчака, имевшего к тому времени мировую известность полярного исследователя, кораблестроителя, лихого командира миноносца, награжденного тремя боевыми орденами и золотым оружием «за храбрость» и Александра Нёмитца, награжденного «золотым» значком за 200-летие основания Морского корпуса,  прослужившего семь лет на первичных корабельных должностях, прокомандовавшего учебными ротами и не поднявшегося по служебной лестнице выше артиллериста канонерской лодки, основной и весьма сомнительной по тем временам  заслугой которого отмечалась «демократичность», уже явившаяся косвенной причиной судебного разбирательства.  Справедливости ради следует отметить, что в 1906 году в течение нескольких месяцев лейтенант Немитц «исправлял должность» старшего флаг-офицера штаба Отдельного практического отряда Черного моря. Только едва ли  этот кратковременный и малозначащий служебный эпизод мог  послужить основанием для направления молодого офицера на службу в Морской Генеральный штаб.   Я уже говорил о том, что   основными  задачами  создаваемого  Морского генерального штаба были возрождение  и модернизация флота на основе анализа его боевой деятельности в ходе русско-японской войны.  Даже при беглом анализе послужных списков морских генштабистов «первой волны»  Александр Немитц, практически,   был единственным офицером штаба  не имевшим боевого опыта, и новаторские приемы которого не выходили за границы программы подготовки гальванеров флота…
   Ну, что поделаешь, молодость, и отсутствие служебного опыта, это те недостатки, которые легко, при желании,  преодолевается. Тем более, что крепнет вера в то, что    «Силы», которые буквально «втиснули» опального и подсудного лейтенанта Немитца в число офицеров Генерального штаба, должно быть не оставят его участием и впредь…    При этом, большую печаль навевает мысль о том, что никто из руководства МГШ не воспротивился этому назначению.  Более того, из тех же воспоминаний Александра Васильевича следует и то, что сам начальник Морского Генерального штаба контр-адмирал Брусилов, в части касающейся,  способствовал этому назначению, уже только этим вызывая у нас некоторые, пока незначительные,  подозрения.  Немалую роль в процессе назначения Немитца в штаб могло  сыграть то,   что 13 лет назад  фельдфебель Александр Колчак был  непосредственным начальником и воспитателем морского кадета Александра Немитца , и знал его, что называется, «как облупленного». Но, даже принимая в расчет  задатки выдающихся способностей скромного и работящего кадета Немитца, едва ли     Александр Колчак мог себе вообразить какую  основательную «школу демократии» и «правозащитной» деятельности успел за неполных семь лет пройти его бывший питомец  и насколько полученные им навыки смогут сгодиться офицеру Морского Генерального штаба. Судя по анализу ситуации, процесс формирования  структур создаваемого Морского Генерального штаба происходил при личном участии  Александра Колчака и Александра Щеглова, с очевидным приоритетом  Колчака. Поэтому, считаем вполне естественным тот немаловажный факт,  что среди назначаемых в штаб офицеров и оказались бывшие питомцы Александра Васильевича Колчака по Морскому кадетскому корпусу - лейтенанты Кедров, Смирнов и Немитц..  У самолюбивого, властолюбивого и решительного Колчака были реальные возможности собрать под «своим крылом» перспективных, а главное - преданных и верящих в него офицеров… Молодым офицерам, действительно,   было с кого брать пример.
     Александр Васильевич Колчак  с 1906 года становится  одним из ведущих специалистов Морского Генерального штаба, и при том, непосредственно занимается разработкой оперативно-стратегических планов на главном, Балтийском театре предполагаемых боевых действий,  общими планами реорганизации военно-морского флота, неоднократно выступает  в Государственной Думе в качестве эксперта по военно-морским вопросам. Совмещает столь  насыщенную  деятельность с преподаванием в Морской академии. Более того, в 1907-1910 годах он занимался подготовкой Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, официально утвержденной в августе 1910 года. Одной из задач  планируемой экспедиции было исследование Северного морского пути. В 1909-1910 годах  экспедиция, в составе которой А.В. Колчак командовал ледокольным транспортом «Вайгач», совершила переход из Балтийского моря через Индийский океан во Владивосток, а затем – плавание по направлению к мысу Дежнева, что стало его последней экспедицией в арктические моря. С 1910 года  Колчак -   начальник балтийского оперативного отдела Морского Генштаба, при этом, занимался разработкой судостроительной программы России, сочетая это с преподаванием в Морской академии.
  Этот кратенький,  сравнительный анализ за пять лет  дан мной для иллюстрации одной лишь фразы в воспоминаниях Нёмитца: «В период с 1907 по 1912 годы мы  с А.В. Колчаком в звании капитанов 2 ранга служили в Морском Генеральном штабе». Даже в одном звании и в одной организации служить можно по-разному. 
  Я позволил себе  поставить два эти имени рядом   и ужаснулся от одного факта этого сопоставления.   Несмотря на то, что эти два офицера временами  работали в кабинетах одного учреждения, ходили по одним коридорам, возможно,  курили папиросы из одной пачки…, при всем при этом, они  существовали и творили в разных масштабных измерениях в иных координатах, имея  точки соприкосновения разве только на одной временной шкале. Их можно было бы сравнить с атомами двух металлов - урана и свинца, -  только один вращался на своей орбите в процессе термоядерной реакции, а другой  конвульсивно вздрагивал в своем свинцовом панцире. Единственно, что их объединяло,- это соприкосновение  металлов, позволяющие в какие-то доли микросекунд сближаться атомарным орбитам, для того, чтобы опять бесконечно удаляться друг от друга, сохраняя природу урана и свинца…  При оценке служебной деятельности и успешности карьеры офицеров флота, иногда звучит поговорка - «во вторых рангах все встретимся». Действительно, эта служебная ступенька во все времена являлась промежуточным стартом для одних и финишной ленточкой для других. Но именно на этом этапе непременно сталкиваются лентяи и работоголики, хронические неудачники и звездные любимцы фортуны. И на этом этапе служебного общения первых со вторыми может возникнуть опасная иллюзия  их  равновеликости…  Служебные орбиты Александра Васильевича Колчака и Александра Васильевича Нёмитца  пересекались трижды. Первый этап их совпадения  нами сейчас рассматривается.   В 1912 году, после службы в Морском Генштабе, капитан 2 ранга Александр Колчак принимает командование эсминцем  на Балтике, в декабре 1913 года получает звание капитана 1 ранга, назначается флаг-капитаном оперативной части штаба командующего флотом Балтийского моря.
   При оценке уровня значимости и возможных перспектив   специалистов Морского генштаба , сравнение  Александра Немитца с Александром Колчаком выглядит не просто нелогичным, а противоестественным,   как величин по большинству параметров просто несопоставимых, но, учитывая  тот очевидный факт, что   через  десять лет  Александр Немитц возомнит себя достойным преемником  Александра Колчака на посту командующего Черноморским флотом, наше сопоставление уже и не кажется  таким абсурдным… Я уже предвижу привычные в среде офицеров флота  образные примеры  сравнения несопоставимых величин и помаленьку отрабатываю назад…
  По ходу нашего исследования без сравнений и аналогий не обойтись, но при этом надо знать меру и не выходить за рамки здравого смысла.   На данном этапе возьмем  в качестве коллег-соревнователей двух  однокашников Немитца по корпусу  волей судеб также оказавшихся в составе Морского Генерального штаба: Михаила Кедрова и Михаила Смирнова и не менее достойного  их  ровесника  - Василия Черкасова.  Здесь даже самый придирчивый читатель согласится, что у всех четверых  генштабистов  стартовые условия  были равны. Кедров и Смирнов идеально подходят для сравнения еще и потому, что их карьеры и судьбы прослеживаются на всем последующем этапе, до  самого момента их смерти первого – в 1945, второго - в 1940 годах. Жизнь Василия Черкасова, оставшегося после 1917 года в СССР,  к сожалению,  прослеживается только до 1929 года… Для начала, сравнительный анализ этих офицеров мы проведем только до интересующего нас этапа - «причисления» к Морскому Генеральному штабу.
    
ПЕРВЫЙ ЭТАП СЛУЖБЫ АЛЕКСАНДРА НЕМИТЦА В МГШ.  ПЕРВЫЕ
                ПРОБЛЕМЫ.   

Наверное,  не стоит, до известной поры, так уж  предвзято рассматривать деятельность одаренного от природы, работоспособного, образованного, а главное - рассудительного и     инициативного молодого офицера. Судя по сохранившимся документам, воспоминаниям  бывших сослуживцев, лейтенант Александр Нёмитц  на конкретном историческом этапе активно участвовал в формировании  канцелярии   штаба, а любая «канцелярщина», особенно штабная, - это весьма кропотливая, ответственная и неблагодарная работа. Для этого не нужно было быть опытным мореплавателем и проверенным в сражениях стратегом; кстати, и те и другие штабной канцелярщины  боятся как огня.  И именно эти столь дефицитные  у   моряка качества  проявились в деятельности Александра Васильевича, вот уж где «рыцарская» кровь «сработала» в полной мере.  В 1909 году, очевидно сознавая свое явное несоответствие должности офицера-оператора Морского генерального штаба, Александр Нёмитц демонстративно поступает в Николаевскую Морскую академию, пытаясь сохранить рабочие контакты с Морским Генеральным штабом.     Такой поворот событий был вызван сменой руководства в Морском Генеральном штабе. (Далее- МГШ-Б.Н.).
    Сам Александр Васильевич этот неожиданный поворот в своей карьере объясняет так: «…после перевода  в Организационно-тактическое отделение мне было поручено разработать основы новой «организации корабля». Это был мой второй военно-морской научный труд. Он назначался в основу переработки Морского устава. Труд этот остался незаконченным вследствие моего ухода из Морского Генерального штаба. В незаконченном виде он все же был роздан (но было уже без меня) участникам переработки Морского устава в качестве руководства. Пользы от этого было немного, так как Организационно-тактическое отделение Морского Генерального штаба для переработки Морского устава собрало комиссию из почтенных капитанов. Метод работы никуда не годный. Переработка Морского устава не удалась: в прежнем, очень устаревшем, почти ничего не изменили, мало живого внесли».
Что касается важности конкретного «научного» труда и возможных методов доработки подобных документов, я специально оставлю без комментариев, потому как по обеим позициям в корне не согласен с уважаемым адмиралом.
 «…Ушел я из Морского Генерального штаба по своей инициативе. Ушел в Военно-морскую академию, куда меня пригласили в это время читать лекции о русско-японской войне. Но было в моем уходе нечто, от меня не зависящее. В деле я был оппозиционером, не согласным с основной стратегической установкой Морского Генерального штаба: «прежде всего флот для Балтийского моря», и личных отношениях, по мнению некоторых сослуживцев в Морском Генеральном штабе, я был в нем «чуждым элементом» (бывший под судом и не оправданный, и строптивого нрава). Контр-адмирал Брусилов, привлекший меня в Морской Генеральный штаб, к этому времени уже умер.
 До меня дошли сведения о какой-то тайной баллотировке, тогда в Морском Генеральном штабе произведенной, «на предмет» дальнейшей службы в нем, на которой же отдельное мнение было высказано против меня. Мне не сообщили никаких решений этой баллотировки. Сам ее факт держался в секрете. Была она в сущности незаконной. Выступать, однако, против, значило бы стать в ряды врагов учредителей Морского Генерального штаба (читай - Колчака и Щеглова. Б.Н.), а не на  стороне старых бюрократов Морского министерства. Материально я был независим от службы, имея свои средства – 150 десятин земли. И предпочел по своей инициативе уйти из Морского Генерального штаба, бросив в нем интересную работу».
   Любопытнейшую  информацию сообщил о себе  Александр Васильевич, и она требует некоторых комментариев. По сути информации следует однозначно, что не уйди Александр Немитц из штаба «по своей инициативе»,- его обязательно заставили бы это сделать в принудительной форме, а решительно порывать со штабом, как это в свое время сделает Колчак, Александру Немитцу, похоже, очень не хотелось.   То, что офицер штаба «младшего оклада», занимался разработкой и переработкой повседневной флотской документации, такой как разделы Морского устава (заметьте - не Боевого устава. Б.Н), это вполне естественно, - уровень таких заданий значительно   превышал его  служебный опыт. И,  при этом, сетуя на свою оппозиционность, вести речь о  несогласии с  основной вырабатываемой  штабом стратегической установкой  не просто  нескромно, а несколько, я бы сказал,  нагловато.   Я сомневаюсь в том, что Брусилов, Колчак, Щеглов и  Римский-Корсаков - прирожденные морские стратеги,  стали бы выслушивать, в этой связи,  «особое» мнение лейтенанта Немитца.
   Для объективной оценки соответствия  Александра Немитца ответственной должности в МГШ, проще оценить его служебный, боевой и тактической уровень на фоне этих же характеристик  его ровесников, двое из которых, как уже говорилось,- его однокашники по корпусу.  Итак, старт ровесникам-соревнователям Александра Немитца  дан… 
   КЕДРОВ Михаил Александрович. Родился 13 сентября 1878 года.  В специальный класс Морского кадетского корпуса поступил  после учебы в 4-м Московском кадетском корпусе. Окончил Морской корпус в 1899 году,  1-м по списку. В 1900 -1903 годах  совершил заграничное плавание на фрегате «Герцог Эдинбургский». Звание «лейтенант» присвоено 6 декабря 1903 года. 18-го флотского экипажа лейтенант Кедров 3-й состоял флаг-офицером Штаба командующего флотом Тихого океана адмирала С.О. Макарова, затем, с 16.03.04 года – флаг-офицером походного штаба наместника Е.И.В.(Его Императорского Величества. - Б.Н.)  на Дальнем Востоке адмирала Алексеева. Отличился во время атаки брандеров в ночь с 11 на 12 февраля 1904 года.  31.03.04 года, в день гибели адмирала Макарова на броненосце «Петропавловск», лейтенант Кедров 3-й, как офицер штаба,  находился в разведке на миноносце «Боевой». 7 апреля 1904 года Назначен Старшим флаг-офицером Штаба начальника 1-й Тихоокеанской эскадры контр-адмирала В.К. Витгефта. 26 июля 1904 года ранен и контужен тем же осколком, коим был убит адмирал Витгефт.  28 июля участвовал в бою в Желтом море на борту флагманского броненосца «Цесаревич», контужен, отравлен газами, получил ожог 2-й степени всего лица и кисти правой руки, ранен в голову и правую руку. После прибытия «Цесаревича» в Као-Чао был помещен в германский госпиталь, откуда после двухмесячного лечения самостоятельно прибыл в бухту Камрань на эскадру вице-адмирала З. Рожественского. Получил назначение артиллерийским офицером на крейсер 2-го ранга «Урал». После гибели «Урала» в Цусимском сражении был подобран из воды транспортом «Анадырь». В 1907 году закончил Михайловскую Артиллерийскую академию и был причислен к Морскому Генеральному штабу. В 1908-1909 годах – старший офицер учебного броненосца «Петр Великий», сменив в этой должности лейтенанта Дмитрия Вердеревского. 
СМИРНОВ Михаил Александрович. Родился в 1880 году. Из петербургских потомственных дворян. Морской корпус окончил в 1899 году, 7-м по успехам из 66 выпускников, с награждением премией адмирала Нахимова.   Служил младшим флаг-офицером штаба начальника эскадры Тихого океана в 1900-1902 годах, штаба командующего флотом в Тихом океане в 1904 году.  Успешно закончил Минный офицерский класс,  с присвоением квалификации – Минный офицер 1-го разряда». В 1906 году одним из первых зачислен на должность – обер-офицер Морского Генерального штаба. В 1909 – 1910гг. – исполнял должность штаб-офицера высшего разряда МГШ. В 1914 году окончил Военно-морское отделение Николаевской морской академии.
ЧЕРКАСОВ Василий Нилович. Родился 17 апреля 1878 года в Богородском уезде Нижегородской губернии в семье флотского офицера. В 1897 году, 11-м по списку окончил Морской корпус, получив премию имени вице-адмирала Назимова, затем в 1901 году – Артиллерийский офицерский класс. Служил на балтийских кораблях: броненосце береговой обороны «Адмирал Ушаков» (1898 г.), крейсерах «Герцог Эдинбургский» (1898-1900 гг.) и «Минин» (1900 г.). В период службы артиллерийским офицером эскадренного броненосца «Пересвет» (1901-1903 гг.) он совместно с лейтенантом М. Римским-Корсаковым составил «Наставление командирам батарей, групп и плутонгов» своего корабля. Эта работа молодого офицера оценивается специалистами как наиболее полное  и обстоятельное на то время руководство по организации боевых стрельб эскадренного броненосца. К началу Русско-японской войны Василий Нилович уже являлся артиллерийским офицером 1-го разряда и  старшим артиллеристом  броненосца «Севастополь», на котором участвовал в бою с японской эскадрой 27 января 1904 года. 10 апреля он был переведен на аналогичную должность на броненосец «Пересвет» и исполнял ее вплоть до гибели корабля 27 ноября, после чего заведовал изготовлением снарядов в мастерских на Тигровом полуострове. Во время сражения в Желтом море легко отравлен газами. За участие в русско-японской войне был награжден  орденами Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом (14 марта 1904 года), Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом (12 декабря 1904 года), Святого Станислава 2-й степени с мечами (7 августа 1906 года) и золотой саблей с надписью «За храбрость» (12 декабря 1905 года).
Отказавшись после сдачи Порт-Артура идти в японский плен, В. Черкасов вернулся в европейскую Россию. После шестимесячного отпуска он стал старшим артиллеристом учебного судна «Рында» в отряде судов Морского корпуса. Вскоре в числе молодых перспективных офицеров Василий Нилович был назначен в только что созданный Морской Генеральный штаб, где служил с 1906 по 1912 гг.,  с четырехмесячным перерывом на исполнение обязанностей старшего офицера учебного корабля «Император Александр Второй» (1909 г.).  Последней должностью Черкасова в штабе стал пост начальника Оперативной части, которой он заведовал незначительный сок. Одновременно, в 1906-1912 гг. Василий Нилович читал курсы «Тактическая часть артиллерии», «Элементарная морская тактика» в Артиллерийском офицерском классе и Николаевской морской академии.
  С прохождением службы лейтенантом  Александром Немитцем,   за тот-же период,  мы уже имели возможность ознакомиться. Вот теперь и делайте вывод  по нашим выбранным для сравнения фигурантам, принимая во внимание не только природные, наследственные таланты, но и очевидные заслуги перед Родиной и флотом… Мог ли Александр Немитц считать себя ровней в эдаком  звездном коллективе, имел ли он на это моральное право? Думаю, что не имел.
По ходу исследования  мы еще не раз вернемся  к нашим соревнователям-генштабистам, с которыми Александра Немитца будут связывать не только служебные обязанности в штабе, но  и  служба на флоте, а с  Михаилом Кедровым, похоже, и тайные, масонские проблемы.
 На данном этапе исследования оставим в стороне «стратегические» амбиции лейтенанта Немитца, обратив внимание лишь на  признание того факта,  что уход его из МГШ был напрямую связан со сменой руководства. Речь шла о том, что  вместо тяжело заболевшего адмирала Льва Брусилова  штаб возглавил адмирал Эбергард. Кстати, в ряде последних исследований  причиной оставления  Брусиловым поста начальника Морского Генерального штаба указываются серьезные разногласия адмирала с Морским министром  и Государственной думой по проектам судостроительной программы, а уже заболевание рассматривается как прямое следствие служебных неурядиц.   
Практически, любой начальник, освоившись на новой должности,   проводит кадровые перестановки  и это вполне естественный процесс.  И, если   словами Александра Немитца: «Контр-адмирал Брусилов привлек меня в Морской Генеральный штаб» уже многое, если не все было сказано, то и от назначения в штаб адмирала Эбергарда, известного своими авторитарными замашками, следовало ожидать основательных кадровых перемен.  Лев Брусилов, до момента прихода в штаб  Немитца похоже,  и не подозревал о его существовании  и уже это дает мне право предположить ,  что у лейтенанта были могущественные ходатаи, которые   настоятельно «порекомендовали» принять на службу опального кандидата, с явно «не проходными» для  Морского Генерального штаба характеристиками. Фигуры обоих братьев Брусиловых – генерала Алексея и адмирала Льва,  по сей день вызывают очень много спорных  вопросов у исследователей. То, что оба брата заметно выделялись  умом и талантами, выдающимися боевыми заслугами,  –  это более чем очевидно, как и то, что оба брата были очень близки к  руководящим масонским структурам. Эти связи и далеко  за океан идущие контакты, особенно явно проявились у старшего - Алексея, о чем у нас будет повод вспомнить.
   Следует признать, что  временный «исход»  лейтенанта Немитца из МГШ  был официально мотивирован очень пристойно  - молодому офицеру следует подучиться. Тем более, что именно  в 1909 году в Морской академии был создан Военно-морской факультет для обучения флотских  офицеров морской тактики, стратегии, военно-морской истории. В этот период в академическую программу  были включены лекции капитана 2 ранга Морского Генерального штаба Колчака  по краткому  курсу «Служба Морского Генерального штаба». Кстати, не дочитав этот курс до конца, Александр Колчак  прервал свое преподавание в академии и ушел из Морского Генерального штаба,  не найдя  общего языка  с адмиралом Эбергардом. Стоит  принять во внимание, что в 1909 году  Морской  Генеральный штаб покинет и Щеглов. Он получил назначение в Константинополь. К его деятельности в должности морского агента в Турцию мы еще вернемся. Без большой натяжки можно считать 1909 год,-  годом смены ведущих специалистов штаба. Но  не следует уход из штаба Колчака и Щеглова, даже связывать  с временным «переходом» Немитца в Морскую академию.  Говоря языком земляков  нашего «сына юриста» - «это были две большие разницы»… 

СЛУЖБА АЛЕКСАНДРА НЕМИТЦА С 1909 ПО 1914 ГОД. НАУЧНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В АКАДЕМИИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОРСКОЙ  ГЕНЕРАЛЬНЫЙ
                ШТАБ.

 6 декабря 1909 года Александр Нёмитц производится в старшие лейтенанты. А после окончания первого курса, не прерывая обучения, его - слушателя военно-морского отделения академии, приказом по Морскому ведомству от 4 октября 1910 года  назначают штатным преподавателем Морской академии.   Начиная с 1909 года, окончательно определяются  взаимоотношения МГШ и Военно-морской академии. Этот процесс  отвечал амбициозному характеру адмирала Эбергарда, поддержанного новым Морским министром адмиралом И.К. Григоровичем. С 1910 года была введена штатная должность начальника Военно-морской академии,  и ее бессменно, до весны 1917 года,  занимал генерал Шульгин.
  В подавляющем большинстве характеристик, написанных в советское время,  и  относящихся к этому периоду деятельности Александра Васильевича  Нёмитца написано: «В Морском генеральном штабе, а затем и в Николаевской академии раскрылась новая грань способностей Нёмитца  - склонность к глубоким аналитическим исследованиям различных проблем военно-морского дела, главным образом в области организации и стратегического применения флота». Именно в этот период в послужном списке Александра Васильевича появляется запись: «За годы службы в Морском Генеральном штабе и учебы в академии детально изучил опыт русско-японской войны на море и написал о ней несколько трудов, публиковавшихся в «Морском сборнике». Да, действительно, война с японским флотом велась исключительно напряженно. Подавляющее большинство офицеров флота, в той или иной степени,  участвовали в этой борьбе, многие в ней сложили головы  или испытали прелести  японского плена. При формировании на Балтике так называемых  2-й и 3-й эскадр  перед отправкой их на Дальний Восток   для укомплектования кораблей привлекали даже офицеров, призванных из запаса, таких как Шмидт, Вердеревский. Кстати, Шмидт  в этой связи,  был направлен на Балтику с Черноморского флота. Удивительно, как это два таких перспективных «демократа», Немитц и Шмидт,  служа рядом,  не  познакомились в Севастополе? Лейтенант Дмитрий Вердеревский, менее разборчивый в знакомствах,  такую возможность не упустил…
  Итак, старший лейтенант Александр Немитц – слушатель второго курса Морской академии и одновременно «приватный», т.е. сверхштатный  преподаватель  академии. 
  Уважаемый читатель - поверьте мне, прослужившему на военно-морском флоте 28 лет, из них 9 лет несшему ходовые вахты вахтенным офицером на флагмане советского Военно-Морского флота, авианесущем  крейсере «Киев». Пройдя  все ступени корабельной службы, доступные среднему офицеру флота - от командира группы управления до командира ракетно-артиллерийской боевой части противолодочного крейсера,   получив   все звания от старшего лейтенанта до капитана 2 ранга, практически,  не сходя с палуб и мостиков кораблей,  я вынес глубочайшее убеждение в том, что офицер флота не прошедший все  ступени  службы, включая этапы  командования кораблями, соединениями и объединениями кораблей, не способен   профессионально  со знанием дела разбираться в проблемах и тем более в теории стратегического применения флота. Да будь наш глубокоуважаемый Александр Васильевич Нёмитц прирожденным  корифеем  тактики и стратегии флота  - что уже изначально попахивает профанацией, потому, что такого явления природа  не рождала - и даже тогда  флотская академическая аудитория не восприняла бы его за такового, не убедившись предварительно в том, что преподаватель не просто прошел все оговоренные мною командные ступени,  но и проявил себя на этих  должностях соответствующим образом. При всем при этом, безусловно,  имеются и в академическом курсе такие дисциплины как гидрометеорология,  военно-морская география, военная администрация. Но даже и эти  дисциплины во все времена преподавались  заслуженными капитанами 1  ранга  и адмиралами, имевшими колоссальный служебный и жизненный опыт, и воспринимались  слушателями  -  офицерами флота,  через призму служебного опыта лектора, и никак иначе. Конечно, - исключения бывают во всяком правиле. По сей  день живет и здравствует в Москве мой однокашник по школе - полковник запаса 4-го Управления  Главного штаба ВМФ  Агафонов Евгений Данилович. У него, что называется, на роду было написано - стать стратегом-аналитиком военно-морского флота. Будучи сыном адмирала  Д.В. Агафонова, родным братом адмирала Геннадия Даниловича Агафонова, он, начиная с шестого класса средней школы,  не читал никакой литературы кроме специальных учебных пособий по морской тактике и стратегии. Несмотря на некоторые ограничения по здоровью, наш потенциальный  «стратег», пройдя курс обучения в престижном московском ВУЗе, проработав инженером в одной из лабораторий  академика Сахарова,  как говорится, «не мытьем  - так катаньем» - втиснулся в военную структуру в ранге младшего военпреда,   прошел курс обучения в Военно-инженерной академии, и закончил службу в должности заместителя начальника отдела боеприпасов ракетно-артиллерийского управления ВМФ. И, уже став военным пенсионером,  он стал завсегдатаем нештатного аналитического центра при Главном штабе ВМФ, где старые, заслуженные адмиралы-академики воспринимали его на равных… Но, при этом, всерьез воспринимать-то его можно было только как рафинированного теоретика, не имеющего даже признаков какой-либо военно-морской  практики, да и  теория предмета ограничивалась  информацией, получаемой  от брата-адмирала.   В обычном, привычном варианте, его стратегические «измышления» не выходили  за пределы уютной кухоньки в квартире дома на Садово-Кудринской 8, с окнами во внутренний двор персидского посольства, где «накатив» по 200 грамм хорошей водочки, закусив дефицитной закусочкой, посматривая во двор на экзотически разодетых жен дипломатов, можно было и порассуждать о проблемах советского флота и  перспективах его применения  на просторах мирового океана.  По аналогии с исследуемой нами ситуацией  - полковника  Евгения Агафонова  можно было бы с таким же успехом назначить преподавателем тактики и стратегии Военно-морского флота… Но, при этом,  пришлось бы ответить на два традиционных  при таком назначении  вопроса: неужели не нашлось более достойного  и более подготовленного  кандидата,  и как воспримут слушатели морской  академии такого «наставника-преподавателя?...Любопытно было бы посмотреть,  как  весьма требовательная  аудитория офицеров флота отреагировала бы на   появлении в  качестве преподавателя этого высшего уровня военно-морской науки, офицера  ни одного дня не служившего не только на корабле,  но и в береговой части флота. Это уже даже и не смешно, а грустно…и невольно наводит на разные мысли…
Со значительно большим моральным  правом  я в течение 10 лет читал курс Военной истории  будущим офицерам тыла военно-морского флота. Читал я этот курс творчески,  уверенно и увлеченно, с полным сознанием того, что передо мной сидят будущие  помощники командиров кораблей по снабжению, начпроды и начвещи  частей флота. И, уже  в этой схеме «лектор-слушатель», я - бывший командир боевой части корабля 1-го ранга, был для них  непререкаемым авторитетом. И это,  притом, что в  обычных   Военно-морских  училищах  существовало  негласное, но вполне логичное требование,  - к преподаванию  этой дисциплины в основном допускались офицеры, как минимум,  имевшие  опыт командования кораблями, и в большинстве случаев закончившие командный факультет Военно-Морской академии. 
   Не знаю, смог ли я  убедить Вас, читатель,  в том, что какие-то пока «неведомые» силы усиленно и уверенно, не взирая на все условности, и реальные препятствия,  способствовали стремительному служебному и научному росту нашего основного «фигуранта», Александра Васильевича Нёмитца.  То, что папенька-юрист, уже давно отошел в мир иной, мы уже упоминали,  о каких-либо влиятельных родственниках речи не было, разве только «родственная» поддержка  германских дипломатов, - друзей    по  Константинополю?  Но  такой помощи не пожелаешь даже своему заклятому врагу…
В процессе своих   воспоминаний   Александр Васильевич неоднократно  пытался нас убедить в своей экономической и финансовой независимости  от превратностей службы, с гордостью вспоминая о «родовом поместье» в 150 десятин земли.  В разные  времена на необъятных просторах Российской Империи  по-разному оценивались масштабы земельных владений и доходность земли. Вне всякого сомнения, земля в Бессарабии была  значительно доходней,  чем в губерниях центральной части России. Но всегда существовали известные пределы,  в которых земельный надел  мог считаться престижным владением.  Даже среди природных князей имелись, так называемые, «однодворцы», но именно так они и значились по своим губерниям, не претендуя на изменение своего земельного статуса.  К примеру,  мой прадед, отставной генерал-майор гвардейской артиллерии  в поисках дачного места  приобрел  в окрестностях Курмыша крошечное поместье с 75-ю  десятинами земли, но никогда не считал возможным   числить это владение как серьезную недвижимость.   Проживая  на своей даче в летние месяцы, на фоне богатейших соседей, он числился  не более как  средним хуторянином, а о   каких-либо серьезных доходах с земли и речи не было.
 В том, что Александр Немитц,  при своей завидной  неприхотливости, наверняка довольствовался скромной заработной платой морского офицера (служившего, кстати,  в основном,  на береговых штабных  должностях.- Б.Н.) и, при этом,  настойчиво пытался нас убедить  в своей финансовой независимости, было нечто сродни его призрачным   рыцарским фантазиям…   
   Я  провожу этот несколько пристрастный,  нестандартный анализ деятельности Александра Васильевича Нёмитца,  в конкретном случае, - по его  должности офицера-оператора Морского Генерального штаба и  преподавателя Истории Военно-морского искусства  Военно-морской академии. В этой связи появилась необходимость сделать кое-какие пояснения.  К структуре Морского Генерального штаба  относились морские агенты, по современной терминологии – военно-морские атташе при посольствах  государств, имевших военно-морские флоты. Точно так же как к структуре Генерального штаба относились военные агенты, ныне  военные атташе. Когда я кратко  характеризовал офицеров флота, составивших военно-морской кружок, ставший основой в формировании Морского Генерального штаба,  то, имело бы смысл, кроме уже перечисленных свойственных им профессиональных и деловых   качеств,   обратить внимание  на обостренное самолюбие, высочайшее чувство собственного достоинства,  нетерпимость к фальши, высокую  требовательность к понятиям офицерской чести. Но Морской Генеральный штаб – это уже не просто  клуб единомышленников, фанатов идеи возрождения флота, это уже военно-бюрократическая, штабная структура  со всеми свойственными ей чертами. И это явилось причиной того, что отдельные офицеры, стоящие у истоков  проектирования и создания самой структуры МГШ, со временем,  по разным причинам,  не находили общего языка с начальниками и бывшими единомышленниками. Так, одним из первых покинул МГШ старший лейтенант Александр Щеглов, по ряду принципиальных вопросов оспаривающий первенство  со старшим лейтенантом Александром Колчаком.   Пройдет совсем немного времени и примерно с теми же проблемами столкнется и Александр Колчак.
  Любопытная складывается картина - капитан 2 ранга Щеглов, получив назначение морским агентом в Турцию, продолжал числиться в составе МГШ, старший лейтенант Немитц, отчисленный от  ГМШ для занятий в Военно-морской академии, уже через год не только читает курс лекций в той же академии, но и привлекается как офицер-оператор МГШ. Об этом периоде, через 50 лет, Александр Немитц напишет: «…мне был поручен один из основных курсов «Русско-японская война». Я разработал свое: «Стратегичесое исследование русско-японской войны» в  Историческом отделении Морского Генерального штаб на основе архивных материалов. Курс мой имел успех и у слушателей,  и у руководителей Военно-морской академии. Мое изложение и моя критика деятельности во время войны (1904-1906 годов) Морского министерства и командования фотом были совершенно свободны и били по ним сильно. Мне в этом никто не помешал за все годы моих лекций (1910-1914 годы). Это было следствием гуманности и здравого смысла начальника Военно-Морской академии генерала Г. Шульгина».
Да, похоже, избытком скромности Александр Васильевич никогда не страдал… О других он напишет: «Лейтенант А. Бубнов создал и  с успехом читал курс Тактики флота, легший в основу последующих ее курсов в академии. Читали лекции с пользой и другие офицеры Морского Генерального штаба – лейтенант М. Римский – Корсаков  - «Организация флота»; лейтенант В.Черкасов – «Тактические основы применения артиллерии».  По основным же предметам, таким как «Теория  корабля», «Международное право», и др. читали первоклассные специалисты, такие как академик А. Крылов и другие…».  Ну и за то спасибо, что оценил Александр Немитц преподавательскую деятельность академика Крылова, не забыл Бубнова, Черкасова и Римского-Корсакова. 
  Здесь же Александр Васильевич пишет: «По решению конференции мы, молодые преподаватели, сами сдали зачеты по курсу слушателей, экзаменуясь друг у друга. Так волей судьбы, я закончил Военно-морскую академию, не имея права в нее поступать»…
  По анализу обстановки, практически не меняя места и рода занятий, Александр Ниметц, прослушал академический курс, переждал смутные времена, и как только на смену адмиралу Эбергарду  пришел  адмирал Ливен, он был тут же восстановлен в своей прежней должности  в структуре МГШ. Интересные выводы делает Александр Немиц: «…самые способные и активные офицеры, создатели Морского Генерального штаба, деятельностью реакционных сил «цусимского» ведомства рассеяны. Удалены из него. Но молодое учреждение уже практически доказало свою полезность, прямую необходимость в руководстве плавающим флотом, строительством нового флота, всей деятельности Морского министерства. Новый Морской министр адмирал А. Григорович, понявший это, оперся во всех важнейших делах на Морской Генеральный штаб. Адмирал князь Ливен, новый начальник Морского Генерального штаба, по свойствам характера и образования был как раз на своем месте. Благодаря ему и некоторым новым людям, пришедшим на место ушедших «активистов», Морской Генеральный штаб продолжал работать активно и фактически повел за собой все Морское министерство».
  Последний абзац написан Александром Немицем в лучших традициях советской военной риторики, под ним,  наверное, не   задумываясь подписались бы все бывшие начальники ГПУ  ВМФ
 

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ  НАШИХ МОРСКИХ АГЕНТОВ ПО ЗАЩИТЕ НАЦИОНАЛЬНЫХ И ГОСУДАРСТВЕННЫХ ИНТЕРЕСОВ РОССИИ.  ИХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ С МОРСКИМ ГЕНЕРАЛЬНЫМ ШТАБОМ  В ГОДЫ,  ПРЕДШЕСТВУЮЩИЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ
                ВОЙНЕ.
    Теперь мы  попробуем оценить фактическую деятельность МГШ,  взглянуть на динамику его работы с позиций  самых периферийных  его сотрудников, - морских агентов в основных морских державах Европы. Такой подход нам интересен еще и тем, что позволит  объективно оценить  деловые и моральные  качества  отдельных, интересующих нас,  офицеров  МГШ.
   Для этого сравнительного анализа упор сделаем на  конкретную пару  - начальника  2-го (Черноморского отдела) ГМШ старшего лейтенанта Немитца и морского агента в Турции капитана 2 ранга Щеглова.
 Должность морского агента во все времена была достаточно престижной в материальном и служебном плане. Возлагая на офицеров большую ответственность, она одновременно предусматривала и значительную самостоятельность, и известную инициативу в организации своей деятельности. Помимо военно-дипломатических функций как морские, так и военные агенты традиционно занимались сбором секретной информации каждый по своему профилю. Эта сторона их деятельности постепенно становилась основной, превращая агентов в резидентов внешней разведки своего ведомства. В нашем случае – Военно-морского ведомства. Учитывая эти обстоятельства, пост  морского агента был находкой для самостоятельного и инициативного Щеглова, тем более, что сбор разведывательных данных напрямую относился к обязанностям офицеров МГШ, а морские агенты, входя в его структуру, подчинялись непосредственно его начальнику. Таким образом, Щеглов фактически оставаясь офицером МГШ, перешел  от анализа информации, по прежней своей должности,   непосредственно к ее сбору и передачи для анализа в центральный орган. Безусловно, для морского агента было важно, в какой стране он будет трудиться. Во все времена наиболее популярными и значимыми для дипломатической работы были европейские морские державы, назначение в которые считалось своеобразным поощрением офицера флота.  Щеглов рассказывал, что после заседания 22 апреля 1906 года окончательно утвердившим необходимость создания МГШ,  было произведено предварительное распределение должностей для будущих морских генштабистов, ему было предложено отправиться морским агентом во Францию или Турцию. Предложение было заманчивым, но принято им не было. «Бросить начатое мною большое дело ради личного комфорта в Париже я не мог отказаться…» вспоминал он. Таким образом, перевод на должность морского агента в Константинополь был для Щеглова своего рода понижением статуса  ответственного  «направленца» генштаба.  Более того, этот вариант назначения был нежелателен и потому, что для Александра Николаевича все-таки ближе был европейский морской театр, за который он отвечал последние годы в МГШ. В конкретной ситуации, назначение морским агентом в Турцию могло рассматриваться как понижение в должности. Кстати, после ухода Щеглова морским агентом, его должность «направленца» по 1-му отделу (Балтийский морской театр) перешла к Александру Колчаку.  Примерно в это же время на военно-дипломатическую работу были направлены: капитан 2 ранга Карцов Виктор Андреевич – последовательно занимал должности морского агента во Франции, Бельгии, Испании и Португалии; старший лейтенант Келлер Павел Федорович -  в Дании, Швеции и Норвегии; капитан 2 ранга  Беренс Михаил Андреевич – морским агентом в Германии; капитаны 2 ранга Рейн Николай Готлибович - в Англии;  Сташевский Владимир Арсеньевич - Швеции, Дании и Норвегии. Затем, накануне и в ходе мировой войны,  произошло назначение новых и переназначение прежних морских агентов: капитана 2 ранга Бескровного Бориса Сергеевича – в Данию; капитана 1 ранга Волкова Николая Александровича – в Англию; капитана 1 ранга Дмитриева Владимира Ивановича – во Францию; капитана 2 ранга Яковлева Василия Васильевича  – в Румынию, а затем во Францию; Контр-адмирала Додурова  Бориса Петровича – в Японию; капитана 2 ранга Веймарна Павла Петровича – в Норвегию; капитана 1 ранга Щеглова Александра Николаевича – в Румынию.
Это только малая часть служебных перемещений морских агентов; прежде всего тех, кто, в той или иной степени, будет фигурировать в ходе нашего дальнейшего исследования.
 Параллельно с деятельностью наших морских агентов  по планам Генерального Штаба Военного министерства  строилась работа  военных агентов, в том числе и в странах, имевшим выход к морям и океанам.
   Как уже говорилось  на данном этапе исследования  мы рассмотрим  служебную деятельность    морского агента в Константинополе, капитана  2 ранга Александра  Щеглова, его взаимоотношения с руководством МГШ, особенно в период 1911-1914 годов.  Именно в эти годы  старший лейтенант Александр Немитц выполнял обязанности офицера-оператора по Черноморскому направлению, а  в январе  1912 года он был  назначен заведующим  2-м отделением (Черноморским направлением), т.е., в части касающейся  «курировал» деятельность морских агентов  в странах юго-западного  направления, включая Турцию. 
   Для начала, с позиции  морского агента в Константинополе  мы попытаемся, что называется, «свежим взглядом» охватить  специфику работы морских агентов в регионе и в целом  по западному стратегическому направлению.
   Прибыв на место своего назначения в Константинополь, Александр Николаевич дал весьма нелестную оценку результатов деятельности своего предшественника и друга- полковника Николая Щербо. Это  притом, что  работа полковника Щербо как морского   агента оценивалась до некоторых пор  как вполне успешная. Николай Иванович был скромный и деликатный человек, владевший турецким и греческим  языками,  обладавший обширными связями в Константинополе  и немалыми  связями в Петербурге. В последнее время  у руководства МГШ появлялось все больше претензий к его работе. С усложнением обстановки в регионе  штаб требовал от своего агента всесторонней и исчерпывающей информации о событиях в стране пребывания и у ближайших соседей, являвшихся потенциальными противниками России на Черноморском театре. От Щербо же приходили известия  подобные тому, что было послано 1 ноября 1908 года: «Девятый день в постели с довольно серьезным тифом, поэтому и не смог Вам ничего донести, а особенно важного нет ничего». 7 ноября Щербо уточнил причины своей болезни: «…омарами отравился, по-видимому…».  В другой раз Николай Иванович, высылая служебную телеграмму, указал неверный адрес, и важные сведения попали в МГШ с опозданием. Случалось, что  он е мог разобрать шифров телеграмм из МГШ. Более того, Щербо позволял себе иметь деловые контакты с другими лицами и учреждениями Морского ведомства, не информируя об этом своих  непосредственных начальников. У МГШ были претензии к агенту и относительно его финансовой деятельности, связанной с расходованием экстраординарных средств, предназначенных исключительно для добывания секретной информации. Поэтому, есть все основания предполагать, что назначение А. Щеглова морским агентом именно в Константинополь было связано  не столько желанием «задвинуть» на периферию  слишком беспокойного и норовистого  сотрудника,  сколько стремление нового начальника МГШ поправить дела с получением разведывательной информации из Турции. «Наследство» Щеглову досталось незавидное. «Несмотря на то, что агентура существует здесь почти 20 лет, - писал он в рапорте на имя начальника МГШ,- я не получил не только от полковника Щербо, но и от его предшественников никакого архива, ни  одной данной, которая могла бы мне послужить отправной точкой для работы». Поэтому первое время  пребывания   в Турции Щеглов изучал оперативную обстановку в районе и заново формировал собственную агентурную сеть. Его помощниками и осведомителями стали как представители православного славянского населения, так и чиновники различных государственных учреждений в Константинополе, в том числе и служащие турецкого военно-морского флота. Для контактов с ними русскому резиденту было необходимо знание турецкого языка, которым он, по данным близко знавших его друзей, владел в совершенстве. По свидетельству А.Шеремета, плотно работавшего с архивами ГМШ, по его отдельным сотрудникам, Щеглов овладел турецким языком еще до своего приезда в Константинополь, будучи офицером черноморского направления МГШ. Однако, в более позднее время, Александр Николаевич заведовал 1-й оперативной частью МГШ и отвечал за Балтийский морской театр и, уже решившись уйти из штаба на должность морского агента,  по его собственному признанию, рассчитывал попасть не в Турцию, а в одну из стран Европы. Остается только удивляться выдающимся способностям Щеглова, позволившим ему, с учетом большой загруженности делами, найти время  для занятий иностранными языками.
 Вскоре в Россию от Щеглова начала поступать исключительно важная информация. Насколько основательно он «внедрял» своих негласных помощников в государственные и военные структуры, можно судить уже по тем сведениям, которые он присылал в МГШ. К примеру, только в течение июня-июля 1911 года ему удалось добыть откорректированную секретную карту телеграфных линий Оттоманской империи с указанием всех станций Черноморского побережья и района Босфора, организационные документы Морского министерства Турции с характеристикой отдельных его структурных подразделений и списками служащих  в них офицеров, описание и чертежи мины заграждения, находившейся на вооружении турецкого флота.  Причем,  Щеглов держал в руках подлинные   документы и сделал  их  фотокопии.
  Немаловажную роль для достижения подобных результатов играло предельно внимательное отношение Щеглова к своим информаторам, о которых он знал все, включая сильные и слабые стороны их натуры, и с успехом этим пользовался. Многое решалось с помощью денег и морской агент в Константинополе постоянно просил дополнительных средств на содержание своих новых агентов. В другой раз, чтобы укрепить дружеские связи с еще одной «полезной» персоной» - английским инструктором в турецком флоте капитаном 1 ранга Хоотом, по наблюдениям Щеглова человеком достаточно честолюбивым, он просил начальника МГШ адмирала А. Эбергарда наградить англичанина российским орденом Святой Анны 2-й степени или даже более высоким. Но сделать это он предлагал в неофициальной форме, через Щеглова, чтобы избежать ненужной компрометации. За это он получил внушение от Эбергарда, обвинившего Щеглова в том, что тот не желает считаться с установленными в России правилами награждения иностранцев.
 Создание столь эффективной системы получения секретных сведений, несмотря на кажущуюся простоту , потребовало от Щеглова значительных денежных средств, а также огромных затрат сил и энергии. Насколько трудным и беспокойным был режим работы у Щеглова , иллюстрирует один инцидент, произошедший в июле 1911 года. В середине июня  была обнаружена пропажа корреспонденции от Щеглова. Выслана она была с дипломатической почтой из Константинополя. Когда в ходе начатого расследования  потребовалось выяснить, имели ли место подобные случаи ранее, Щеглов послал в МГШ срочную телеграмму, в которой просил сообщить номера его донесений, полученных  в штабе с начала текущего года. Не получив в течение двух недель ответа на свой запрос, Щеглов написал 2 июля на имя начальника МГШ довольно резкий рапорт, в котором обвинил ответственных за переписку с ним офицеров в том, что они проявили, таким образом,  «крайнюю небрежность, самоуправство или жалкую растерянность, последствием чего было то, что расследование  и следы виновных здесь в пропаже не могли быть открыты своевременно,  в ущерб делу». (Ф.418.оп.1. д.4217. л. 21-21 об.) Из Петербурга в столь же резком тоне агента попросили впредь воздержаться от подобных «неуместных» оценок действий офицеров штаба. Щеглову еще повезло, что в это время Эбергард находился в отъезде, иначе дело, наверняка получило бы иной резонанс. Причины, заставившие всегда сдержанного и корректного Александра Николаевича разговаривать в столь не свойственной для него манере, становятся понятны из его рапорта от 25 июля 1911 года. «При сем представляю украденные из посольской вализы рапорты за №211 и 212, - писал он. – Из содержания рапорта № 211 Вы изволите усмотреть, что если рапорты эти попали в руки турок, то им становится ясной организация моей тайной разведки». (Там же. Л.26). Таким образом, из-за досадной случайности или служебной небрежности под угрозу ставился не только результат двух с половиной лет кропотливого труда самого Щеглова, но и интересы всего государства.
Вскоре у Щеглова скопился такой объем материала, который позволял сделать необходимые обобщения. Опыт работы Александра Николаевича в Морском Генеральном штабе позволял этот анализ провести на месте, но такой подход к решению проблемы  вызывал у руководства МГШ болезненную реакцию, особенно после конфликтов, вызванных последними проблемами с доставкой  оперативной информации. Тем не менее, в августе 1911 года, Щеглов по собственной инициативе систематизировал собранный им за два с половиной года материал и сделал обобщенную сводку свих донесений в МГШ  за этот период. Предчувствуя реакцию Эбергарда, Щеглов заранее признавал, что «вторгся в чужую область ответственности и выполнил работу, составляющую обязанность оперативных отделений», но он позволил себе это по той причине, «что без таковой сводки нельзя далее целесообразно работать, ибо необходимо было выяснить общую картину обстановки, слагающейся из мелких отдельных данных, дабы затем иметь отправную точку для направления дальнейшей разведки». (РГА ВМФ.Ф.418.Оп.1. Д.4217.Л.16, 20,24.).
  Относительно приемов составления сводки Щеглов писал, что «порядок составления материала и методы исследования применены строго согласно теории военных наук, причем в конце каждой главы даны по возможности выводы, которые должны быть перелиты на практику и послужить основанием для оперативных соображений в случае переработки стратегических планов 2-й оперативною частью…». И более того: «Ввиду сравнительной обширности сводки, для облегчения работы 2-й оперативной части выводы эти подчеркнуты красным карандашом». Этот документ достаточно точно передает принципиальный подход Щеглова  к решению поставленных задач - разумная, творческая инициатива и самостоятельность при определении основного объекта приложения собственных усилий, доказательность и объективность в оценке общего состояния проблемы, научный подход к выбору приемов и методов достижения намеченных целей и решения поставленных  задач.  Сознательно нарушая установленные штабом принципы субординации, Щеглов убедительно  доказывает рациональность и практичность в организации рабочего процесса в конкретных условиях и в конкретном месте. Если полковника Щербо приходилось постоянно подталкивать и подсказывать варианты решения отдельных задач местного уровня, то  теперь в работе со  Щегловым  уже МГШ и другие инстанции Морского министерства частенько оказывались в роли нерадивого и нерешительного партнера, не успевая «переваривать» получаемую информацию, не выполняя всех просьб и рекомендаций своего беспокойного агента, смело бравшего на себя инициативу и не боявшегося возможной ответственности.
 Наверняка не все сотрудники МГШ были солидарны с режимом  деятельности  морского агента в Константинополе.  Начальники, даже самые лояльные и благодушные, очень не любят   когда их начинают учить подчиненные. Специфика той работы, которая  во все времена велась морскими и военными агентами, изучалась в основном в курсе Академии Генерального штаба, поэтому морские офицеры, в том числе прошедшие обучение в Морской академии, не всегда в должной мере владели сложными приемами ведения  агентурной работы, организации специальной связи, грамотным использованием шифров и кодов. Этому всему следовало учить,  но не каждый это мог в должной степени  усвоить. Щеглов  всеми этими премудростями владел в совершенстве.
Судя по всему, инициатива морского агента капитана 2 ранга Щеглова   нарушала привычный, спокойный ритм работы солидных, почтенных учреждений и министерств, способствовала конфликтным ситуациям с Военным министерством,  с Генеральным штабом  и  Министерством иностранных дел.
 Анализируя военно-политическую обстановку в Турции, на Балканах и в странах Средиземноморья, Щеглов невольно соприкоснулся  с деятельностью масонских структур. Масонские ложи  Франции и Англии, не смотря на противоречия между ними,  проявили завидную солидарность в борьбе со всем славянским миром,   и, прежде всего,  с Российской империей.  Начиная с 1906 года внимание масонских лож к проблемам наследства  «Блистательной Порты» резко возросло. По сообщениям российской внешней разведки и контрразведки  усилиями пяти масонских лож Италии, Франции и Турции было создано организационное ядро политической партии «Единение и прогресс». При этом руководство масонских лож, естественно, оставалось в тени, а всю черновую работу выполняли рядовые члены лож – так называемые   профаны, большинство из которых составляли государственные чиновники и молодые турецкие офицеры.  Пройдет совсем немного времени и они станут  организаторами и основной движущей силой  младотурецкой  революции. Уже после свершения  младотурецкой революции усилиями тех же масонских лож Франции и Италии в Константинополе создается самостоятельная турецкая масонская ложа «Великий Восток Турции». Великим мастером этой ложи стал один из лидеров младотурецкого движения Талаат-паша, который одновременно являлся председателем   комитета партии «Единение и прогресс». Именно он весной 1914 года возглавлял дипломатическую миссию в России и вел переговоры от имени турецкого правительства с официальными лицами Российской империи.
 По разработкам  Александра Щеглова Талаат-паша был в большей степени озабочен партийными, а не государственными делами. Не менее заметную роль в политической жизни Турции этого периода играл министр финансов младотурецкого правительства Джавил-бей. По сведениям нашего военного агента в Константинополе генерала М.Н. Леонтьева, Джавид-бей  принадлежал к французскому и турецкому масонству. Он осуществлял связь турецкого правительства с финансовыми кругами Франции через своего советника Анри-Лорана, который представлял отделение масонской ложи «Великий Восток Франции» в Константинополе. Именно ему удалось 15 февраля 1914 года примерить французских держателей пакета акций Оттоманского банка с «Дойче Банком» относительно зон деятельности германских и французских железнодорожных кампаний.
  Чем глубже анализировал Щеглов ситуацию в правительственных и военных кругах Турции, их контакты с масонскими структурами Франции, тем  в большей мере он ощущал шаткость своего служебного положения – как основного информатора  об этом руководства МГШ.  Военный профессионал и грамотнейший аналитик, Щеглов хорошо представлял возможную степень распространения  и внедрения   масонов   в руководящие  структуры  России… Именно этим была вызвана его повышенная нервозность и подозрительность при анализе проблем с доставкой специальной  корреспонденции.
 «В течение трех месяцев я трижды письмом просил нашего агента в Берлине сообщить весьма нужные для меня баллистические данные и особливо дальность выстрела пушки 15 сантиметровой  Крупа,- писал в рапорте на имя начальника МГШ в июле 1911 года. – Не получая от капитана 2 ранга Беренса ответа, имею честь запросить от имени Вашего: получал ли он мои письма…». (Л.25);  (масонские контакты и личная деятельность в «Адмиралтейской ложе»  Михаила Андреевича Беренса  станут очевидными в 1917 году.- Б.Н.).
 Эта бурная активность и решительный тон, балансирующий на грани допустимых  рамок субординации, все чаще выводили из себя начальника МГШ адмирала А. Эбергарда. Щеглов это хорошо понимал и заранее предвидел незавидную судьбу своих оперативных разработок и исследований. «Если же сводка моих донесений не будет отпечатана, - писал он Эбергарду, - то я имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство, как особой милости к себе и награды, приказать снять копию и от моего имени препроводить ее капитану 1 ранга А. В. Шталь». Резолюция Эбергарда на рапорте Щеглова : «…уведомите капитана 2 ранга Щеглова, что ему будет сообщено мое решение.. Я запрещаю ему в такой форме писать мне рапорты… Предложить от меня  агенту в Турции подписывать официальные бумаги полным чином». (Там же. Л.34. 34 об. «Кап.2 р. Щеглов» - так подписывал свои донесения Александр Николаевич. -  Б.Н.). Первый помощник начальника МГШ А. Шталь пользовался  большим доверием  у офицеров штаба  и  просьба адресовать документ ему лично в известной мере была гарантией того, что документ будет своевременно рассмотрен и  принят к исполнению. Со временем  у Щеглова установился довольно оригинальный способ общения с начальником МГШ – посредством резолюций. Он даже просил одного из свои бывших сослуживцев по штабу сообщать ему все резолюции и директивы Эбергарда, которыми тот неизменно сопровождал рапорты Щеглова. Трения во взаимоотношениях с начальником МГШ были не единственным обстоятельством, осложнявшим Щеглову службу в Константинополе. Достаточно натянутые отношения сложились у него с послом России в Турции гофмейстером П.В. Чарыковым. Посол изначально был против назначения морским агентом А. Н. Щеглова и приложил немало усилий, чтобы сохранить на этой должности Н.И. Щербо. Когда же это ему не удалось, он не упускал случая досадить строптивому кавторангу, убеждая всякий раз коллег-дипломатов, что вряд ли можно найти более подготовленного и умелого человека чем Николай Щербо… Однажды Щеглов сообщил в МГШ об отказе ему со стороны командира стационера (канонерской лодки «Донец») в отправке шифротелеграммы на основании того, что для этого необходимо разрешение посла, в руках которого находился и специальный фонд для оплаты корреспонденции. Указывая на нелепость подобных требований, Александр Николаевич предлагал обязать командиров стационеров принимать от агентов особо важную информацию и передавать ее по назначению, а также упростить операцию по финансированию телеграфных отправлений, чтобы агенты имели большую уверенность в том, что их сообщения  вовремя дошли до адресата.
  В очередной раз Щеглов выразил желание иметь официальную возможность знакомиться с журналами секретных телеграмм посольства. Он хотел знать точку зрения и цели правительства, чтобы в соответствующем русле строить и свою работу, но Чарыков ему отказал в этом. Когда же кто-то из сотрудников посольства предложил ему  возможность ознакомления с входящими и исходящими телеграммами, не ставя об этом в известность посла, Щеглов отказался, сославшись на формальное запрещение посла. Посол и морской агент расходились и по принципиальным взглядам относительно ближайших военных планов Османской империи. Чарыков был убежден, что Турция вполне миролюбиво настроена по отношению к России, и потому средства на военные приготовления Черноморского флота следовало бы расходовать более экономно. Щеглов, напротив,  был уверен, что Константинополь наращивает свои военные усилия  и рассматривает Россию как основного потенциального противника на  случай  войны. Еще в феврале 1911 года  Щеглову  удалось по этой проблеме выступить с трибуны Государственной Думы, где он присутствовал с делегацией представителей Морского министерства в составе Морского министра, его заместителя  и начальника МГШ. В ходе заседания депутаты выступили против строительства линейных кораблей для Черного моря. Щеглов нашел собственное объяснение такой неожиданной позиции депутатов. «Уже в самом начале прений,- писал он позднее, - для меня стало совершенно ясно, что все возражавшие против постройки кораблей для Черноморского флота и сами понимали необходимость строительства этих кораблей, но возражали только потому, что ими руководило недоверие к лицу, находившемуся во главе Морского ведомства, отставка которого была желательна  Г. Думе». (Ф.1234.Оп.1.Д.10.Л.25). Высмеяв попытки думцев всерьез рассуждать о военных делах, он сравнил строительство линейных кораблей только лишь для  Балтийского моря (где оно начато было силами самого Морского министерства) с шитьем шубы с одной полой. Парламентарии обиделись на обвинении их в некомпетентности и предвзятости, но аллегория Щеглова понравилась Петру Столыпину, который сам был большим мастером подобных сравнений, и он даже пожелал лично встретиться с ее автором. О содержании этой встречи Щеглов подробно не вспоминал, но сделал оговорку, что сказал премьеру  все, что хотел. (Там же. Л.26.)
 Для Щеглова было неприемлемо слепое исполнение чужой воли. Он стремился предварительно выяснить смысл и общую цель своей деятельности. Выбор же путей реализации и решение всех частных проблем, с которыми ему приходилось при этом сталкиваться, Щеглов, со всей ответственностью, оставлял за собой. Не случайно он настойчиво добивался и от посла, и от своего руководства в МГШ всесторонней и исчерпывающей информации по различным вопросам, чтобы иметь возможность свободно ориентироваться в происходящих событиях и адекватно на них реагировать.
 Щеглов определяя цели и задачи своей деятельности,  исходил из того, что основная задача внешней политики России на южном направлении  состоит в том, чтобы добиться контроля над черноморскими проливами. Решить эту задачу ему представлялось возможным только военной силой. «… Готовиться к войне нужно всемерно и неустанно, но это не значит, что необходимо во что бы то ни стало воевать только для того, чтобы воевать…» - полагал он. Особенность ситуации  Щеглов усматривал в том, что в Турции пересеклись интересы многих государств Европы и Америки, сделавших ее объектом своих капиталовложений. По этой причине открытая агрессия со стороны России в отношении Турции грозила ей международной политической и экономической изоляцией. «Если мы будем иметь войну с Турцией, нами затеянную, - писал он,- то мы, тем самым, возбудим против себя не только всю Европу, но и Америку». Поэтому в ближайшем будущем, при существующем раскладе сил, война с Османской империей представлялась невозможной и стратегия России во взаимоотношениях с ней, согласно оценки Щеглова должна была строиться следующим образом: «Россия должна спокойно, не поддаваясь интригам, ожидать наступления естественного, в силу внутренней розни оттоманского элемента, распадения Турции и в этот момент быть готовой силою поддержать свои требования в европейском концерте…».
По мнению  В. Шеремета, Щеглов оценивал идею захвата черноморских проливов как бесперспективную и с военной, и с дипломатической точки зрения, одновременно указывая на существование в Турции сил, заинтересованных в дружбе и сотрудничестве между Россией и Турцией. (Военно-исторический журнал. 1994. № 7). Я в большей мере согласен с автором исторического исследования биографии Александра Щеглова - А. Седых, который,  основываясь  на вышеприведенные  данные архивов и мемуарные источники,   документально опровергает мнение Шеремета.  А если уж Шеремет и заговорил о «силах, заинтересованных в дружбе и сотрудничестве между Россией и Турцией», то не лишне было бы и назвать эти «силы». Да, действительно,  существовали группы радикально настроенных турецких офицеров, руководимых масонскими функционерами, но подобные стремления «к сотрудничеству с Россией»  реально определились  только после  падения Российской империи и приходу к власти  в России  аналогичных им масонских групп… 
У Щеглова были серьезные основания  настороже держаться с послом и не доверять его окружению - это не способствовало нормальной, продуктивной работе. Отстаивая свои принципы в работе, Щеглов неоднократно позволял себе критиковать действия посла, прекрасно понимая, что тот является проводником воли Министерства иностранных дел и последствия этой критики могли быть самыми непредсказуемыми. Последовавшие вскоре события подтвердили правильность выводов Щеглова. Ситуация в Турции осложнялась с каждым днем, начиная с 1912 года служба Александра Николаевича, по его же словам, «протекала в условиях военного времени». (Там же. Ф. 898. Оп.1. Д.24.Л.3.). Когда в Константинополе вспыхнула эпидемия холеры, то Щеглов  не покинул свой пост, и в МГШ регулярно продолжали поступать от него  сведения . Даже посол оценил самоотверженность Щеглова и с похвалой отозвался о его работе в письме к Морскому министру. 
 Я надеюсь, что читатель не будет  сильно рассержен за то, что я несколько увлекся описанием военно-дипломатической деятельности  Александра Щеглова в Константинополе, тем более , что мы в своем описании приблизились к тому моменту, когда в далеком от Константинополя Петербурге,   в солидных  уютных кабинетах  Морского генерального штаба произошли  изменения и перемещения, имевшие непосредственное отношение  и к Щеглову и к основному нашему фигуранту - старшему лейтенанту Александру Немитцу.
 В этот период произошла смена Морского министра  и начальника Морского Генерального штаба. После того, как министром стал адмирал Григорович,  атмосфера в морском министерстве  несколько изменилась. Значительные перемещения и изменения произошли на флотах; от Государственной думы  были получены кредиты на постройку  линейных кораблей, в том числе и для Черного моря. Начальником МГШ назначается адмирал князь А. Ливен, а его предшественник- адмирал Эбергард,   принял командование  Черноморским флотом  - и уже тем стал   еще «ближе и родней» морскому агенту в Константинополе капитану 2 ранга Щеглову.
   Что же касается Александра Немитца, то у него , похоже, все было в полном порядке.  8 марта 1912 года старший  лейтенант Александр Нёмитц награждается орденом Святой Анны Третьей степени, а 30 сентября оканчивает академию по 1-му разряду с получением соответствующих прав и преимуществ. И уж чем-чем, а отдельными  правами и преимуществами Александр Васильевич успел воспользоваться   в полной мере еще в период обучения в академии. К чему теперь вспоминать    о тех лихих временах,  когда злонамеренные руководители из старого состава штаба, провели своеобразную аттестацию штатного состава  штаба, «вычистили» офицеров,  не соответствующих  занимаемым должностям … За эти три года вынужденной «опалы»(?),  Александр Немитц прошел обучение на основном и дополнительном курсах академии, дважды прочитал курс «Русско-японская война на море»; опубликовал  в «Морском сборнике» работы: «Стратегическое исследование русско-японской войны на море»; «Исследование русско-японской войны на море периода командования флотом адмирала Макарова»; «Русско-японская война на море»; «Очерки по истории японской войны»; «Очерк морских операций русско-японской войны».  Итогом этой исследовательской деятельности стал труд: «Прикладная стратегия», изданный Морской Академией в 1913 году. Вот бы , при такой основательной теоретической подготовке  с явной ее ориентацией   на Тихоокеанский морской  театр,  и направить молодого дипломированного специалиста, скажем,  морским агентом в Японию… Но, видимо, новому руководству МГШ   было виднее, где успешнее  мог проявить себя  Александр Васильевич Немитц.  Быть может, назначение состоялось с учетом богатого служебного опыта офицера   на Черном море? Не стоит фантазировать и гадать - карьера Александра Васильевича Немитца контролируется и направляется  все теми же «горячими защитниками, действенными и бескорыстными, со связями в столице». (по признанию самого Александра Немитца.- Б.Н.)
   Как бы там ни было, но  старший лейтенант Александр Немиц  совершил резкий карьерный рывок, - его назначают начальником 2 – го (Черноморского отдела ) МГШ.,  должность солидная и исключительно ответственная.  Во время  третьего года обучения в академии  Александр Васильевич   привлекался как дежурный офицер-оператор этого отделения.  Может быть  и не стоило этому придавать   значения, но именно в этот период     по докладам  морского агента  в Константинополе  капитана 2 ранга Щеглова,   в отделе  наблюдалось  серьезные нарушения  в процессе  приема, передачи,  регистрации и обработки оперативной секретной информации. Дословно, Щеглов вел речь о  фактах «крайней небрежности, самоуправства или же жалкой растерянности, последствием чего было то, что следствие и следы виновных здесь в пропаже не могли быть открыты своевременно в ущерб делу».   За стандартными, казенными формулировками служебного рапорта прослеживается следующая ситуация. В процессе сбора, обработки, систематизации, шифрования  и пересылки оперативной информации  в  посольстве были выявлены факты утраты отдельных секретных материалов и документов. Для объективной оценки возможного  ущерба, определения этапа, на котором  произошла утрата режимного материала, требовалось срочное подтверждение сроков прохождения и приема в МГШ целого ряда документов за контрольный период.  После получения столь тревожного сигнала из Константинополя, среди офицеров, ответственных за прием-передачу и регистрацию секретных сообщений, наблюдалась, мягко скажем,  «некрасивая возня». Хорошо, если только возня, и дай бог, чтобы только «некрасивая», а не умышленная и  направленная на  заметание следов…  По результатам служебного расследования  было принято решение -  к оперативному дежурству в отделах Морского Генерального штаба привлекать только штатных сотрудников, прошедших специальную подготовку.
   Когда  в 1906 году создавалось  и утверждалось штатное расписание  Морского Генерального штаба, благородные и прямодушные Александр Колчак и Александр Щеглов и речи не вели о контроле контрразведки за деятельностью  офицеров создаваемого штаба. Должно быть,  по их разумению, само звание офицера флота и, тем более,  должность офицера Морского Генерального штаба  предполагали абсолютное доверие к сотрудникам  и не допускали даже мысли об измене… Официальный контроль  Морской контрразведки за деятельностью всех сотрудников Морского Генерального штаба был  учрежден только накануне войны,  в 1913 году.
   Вот такая ответственная и хлопотливая должность досталась  Александру Васильевичу Немитцу. Да и само «Черноморское направление» в эти годы  больше, чем когда-либо,  было чревато  всякими проблемами  и все явственней «дышало» войной и революцией…
 
    БОСНИЙСКИЙ КРИЗИС И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ. КРАЙНЕЕ ОБОСТРЕНИЕ
            МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ В РЕГИОНЕ.  ВЛИЯНИЕ ДВУХ
        БАЛКАНСКИХ ВОЙН НА РАЗВИТИЕ СИТУАЦИИ ВОКРУГ БОСФОРА И
                ДАРДАНЕЛЛ. КРАХ  ПОЛИТИКИ  РОССИИ  НА  БАЛКАНАХ.
               
                Еще в бытность Эренталя послом Австро-Венгрии  в России, министр иностранных дел Извольский настойчиво убеждал его в очевидном благе для обеих держав соединить наше согласие на аннексию Боснии и Герцоговины  с согласием Австрии на поддержку России при решении проблемы открытия для нас Черноморских проливов. Теперь же, когда Австрия,  не согласовывая  ни с кем своих действий  аннексировала Боснию и Герцоговину, в европейской прессе появились сообщения  о том, что Извольский, облеченный доверием российского правительства,   поддержал эту агрессивную акцию. То, что Извольский попался на удочку Эренталя, было очевидно, как и то, что Россия не только не получит доступ в проливы, но и значительно испортит отношения с балканскими славянами и с Турцией.
Очевидно, министру иностранных дел Австро-Венгрии А. Эренталю удалось убедить А.П. Извольского не препятствовать аннексии Боснии и Герцоговины в обмен на согласие Вены способствовать пересмотру режима черноморских проливов в благоприятном для России смысле. Действительно,  2-3 сентября состоялась встреча А. Извольского с А. Эренталем в замке Бухлау в Моравии. В результате переговоров А. Эренталь  согласился,  не дожидаясь распада Османской империи, принять российскую формулу относительно проливов: все суда России и других прибрежных государств Черного моря могли входить и выходить через проливы при сохранении принципа  закрытия их для военных судов других наций. Оба эти вопроса, по мнению российского министра иностранных дел, должны были пройти через конференцию европейских держав, подписавших в свое время Берлинский меморандум 1878 года. В отличие от своего коллеги, А. Эренталь был уполномочен своим правительством на обсуждение этого проекта и, более того,  чувствовал за собой реальную поддержку Вильгельма Второго.
Уже 8 октября А. Эренталь в одностороннем порядке объявил об аннексии Боснии и Герцоговины, что, однако, не помешало ему заявить, что он действовал в полном согласии   с Россией.
Как  и следовало ожидать, инициативу А. Извольского по  изменению  режима Черноморского бассейна не поддержали ни союзники, ни соотечественники. Проблемы проливов на тот момент  интересовали общественное мнение России значительно меньше, чем настроения  балканских славян. 25 октября участники совещания Совета министров приняли решение настаивать на созыве международной конференции и «не соглашаться на аннексию, как это требует русское общественное мнение. Лучше дело длить и вести затяжку».
  Россия была не готова вооруженной демонстрацией подтвердить свои требования, а союзники решили не принимать участия в споре Сербии и Австро-Венгрии. В марте 1909 года Германия в ультимативной форме потребовала от России признания аннексии. Россия была вынуждена  принять ее требования. Ценой жестокого унижения мир в Европе был сохранен, но русская дипломатия понесла тяжелейшее поражение. Ее престиж  на Балканах был подорван. Была продемонстрирована  политическая и военная слабость государства, считавшегося великой державой. Карьера А. Извольского пошатнулась.
    Настороженность вызывает уже то, что на всех предыдущих этапах своей деятельности,  при разрешении противоречий с Японией в Манчжурии; с Англией в Персии, Иране и Афганистане,  Извольский  принимал исключительно грамотные,  и обоснованные  и дальновидные решения. Так, за уступки в Иране и Афганистане Извольский  получил от британской дипломатии важную для его будущей политики компенсацию: обещание поддержать Россию в решении вопроса о проливах. Как известно, обещание английского кабинета  так обещанием и осталось.  Самое интересное то, что Извольский сумел выйти из этой скандальной ситуации без особых потерь, не считая морального урона, через год он оставил пост министра иностранных дел и принял страстно желаемый пост посла во Франции. То, что разжигание  страстей на Балканах вполне соответствовало желаниям Франции и Англии, это не вызывает сомнений, как и то, что  в этом процессе приняли самое активное участие представители  масонских лож. По сути дела Боснийский кризис был одним из этапов борьбы за наследство Османской империи, и то, что Ивольский, представляя интересы России, способствовал тому, что наша политика на Балканах понесла серьезный ущерб, наводит на некоторые размышления.  Поскольку в уме и в талантах дипломата Извольскому нельзя было отказать  и сотрудничество в ложе «Великий восток Франции»  на тот период документально  не прослеживается, то остается констатировать, что он «искренне хотел добра России, но «невольно»(?)  послужил интересам Франции»  и тем заслужил доверие и благодарность французского правительства. Известным компроматом на такого солидного дипломата и политика, каким был Извольский,  смотрится его многолетняя и «плодотворная»  дружба с Поклевским-Козеллом  Станиславом Альфонсовичем   – на тот момент  1-м советником посольства в Англии, члена масонского Межпарламентского союза, в последствии посланника в Румынии, всячески препятствовавшего ее вхождению в военный союз с Россией…  Как уже говорилось, через год  А. Извольский оставит пост министра иностранных дел и передаст его Сергею Дмитриевичу Сазонову, который еще в большей степени  будет способствовать деятельности  масонов в своем окружении,  в том числе и на ответственных дипломатических постах. Достаточно упомянуть Гулькевича и фон-Мекк в Швеции, Стаховича – в Испании, Лорис-Меликова – в Швеции и Норвегии, Кудашева – в Китае, Щербацкого – в странах Латинской Америки, Забелло – в Италии, Иславина – в Черногории, Поклевский-Козелл – в Румынии.  Уже это дает нам основания с большим подозрением относиться к деятельности этих дипломатов. Имена Щербацкого, Иславина, Забелло и Поклевского  еще появятся по ходу нашего исследования.
  Проблема черноморских проливов ни на один день не сходила с повестки дня дипломатического и военно-морского ведомства России. Во время Итало-турецкой войны 1911-1912 годов имел место, так называемый, «Демарш Чарыкова». Министерство иностранных дел России решило воспользоваться началом военных действий между Турцией и Италией, чтобы в очередной раз попытаться открыть проливы для российского военного флота. Инициатором и автором этого плана стал российский посол в Турции  Н.В. Чарыков.  Чувствуя потребность в кипучей деятельности, бывший «товарищ министра» иностранных дел Николай Чарыков,   неоднократно напоминавший в Петербурге о том, что «уже теперь представляется возможным использовать выступление Италии для нового шага по пути соответствующего коренным русским интересам разрешения одного из старейших и значительнейших вопросов внешней русской политики – вопроса о проливах» (МОЭИ.- Серия 2. 1900-1913. Т.18 (2).- С.5-54).
 В первые же дни войны Россия официально объявила о своем нейтралитете, что не помешало российским дипломатам приступить к переговорам с Турцией о строительстве малоазиатских дорог и  подступиться к  вопросу о проливах.
  12 октября российский посол Чарыков вручил великому визирю проект русско-турецкого соглашения, придав ему форму личного письма.  Согласно этому проекту, российское правительство обязалось оказывать турецкому правительству поддержку для сохранения существующего режима черноморских проливов в обмен на непрепятствование  со стороны Турции проходу через проливы российских военных судов.
 Петербург рассчитывал если не на поддержку, то хотя бы на отсутствие противодействия со стороны союзников – Англии и Франции. У российских дипломатов были некоторые сомнения в позиции Германии и Австро-Венгрии, которые могли обусловить желаемое признание русских «специальных» интересов  в проливах какими-либо компенсациями. Министр Иностранных дел Германии А. Кидерлен-Вехтер вел искусную игру «друга» России. В Берлине рассудили  просто: пусть Англия выступит против России, это даст трещину в Тройственном согласии. У немцев были достаточные основания надеяться,  что англичане не изменят своей подлой и двурушнической  тактики по отношению к России. Сами же немцы уже успели осознать близорукость своей позиции во время «боснийского кризиса», и пытались хоть как-то наладить контакт со своими русскими коллегами.  Враждебная позиция по отношению к России была популярна только среди радикалов и социал-демократов. Уходя в отставку,  канцлер Б. Бюлов сам вынес приговор своему крупнейшему успеху, сказав Вильгельму Второму: «Не повторяйте боснийской акции». В Берлине заранее решили, что если Турция и Россия договорятся вопреки общему желанию держав, то у Германии всегда найдется время и повод для  вмешательства. Однако, ни та, ни другая просчитанная немцами ситуация не наступила. Только тогда, когда неудача демарша Николая Чарыкова стала очевидной, австро-германская дипломатия официально обнаружила негативное свое отношение к русскому проекту.
    Российская дипломатия  заблуждалась, веря в лояльное, союзническое  отношение Англии к предпринимаемым Николаем Чарыковым  переговорам. Англия вполне  допускала возможность открытия проливов для военных судов всех наций, а не только для России.  Более того, есть все основания предполагать, что, пользуясь масонскими каналами, английский кабинет пытался вынудить Россию принять именно такой вариант решения проблемы Черноморских проливов. (Записка  советника МИД  А.А. Гирса с изложением «своего видения» решения проблемы проливов.)
  Встретив упорство турецкого правительства, при очевидном  саботаже союзников,  министру иностранных дел С.А. Сазонову  пришлось дезавуировать «демарш Чарыкова» официальным опровержением во французской прессе.
  Таким образом, попытка России использовать обострившуюся к концу 1911 года обстановку на Балканах и Ближнем Востоке с целью открытия проливов для своего военного флота не увенчались успехом. Предложения Н.В. Чарыкова не были поддержаны не только в Берлине и в Вене, но и в Париже и Лондоне. На открытую борьбу Петербург не решился.
Во время итало-турецкой войны, как Россия, так и Германия стремились избежать развязывания общеевропейского конфликта, который мог бы вызвать преждевременную постановку вопроса о проливах.  С окончанием итало-турецкой войны  обстановка в регионе нисколько не разрядилась; сказывались последствия «боснийского кризиса». Первой в войну с Турцией вступила Черногория., а 17-18 октября 1912 года, сразу же после подписания Турцией мира с Италией, остальные балканские союзники: Болгария, Сербия и Греция  включились в вооруженный конфликт.
В российском правительстве обсуждались планы решительных действий в зоне проливов. Однако дальше обсуждений,  благих пожеланий и решительных призывов  процесс не сдвинулся. Признавая на словах значение для России проливов, предоставив  «чрезвычайные полномочия» послу,  военному и морскому агентам в Константинополе, Петербург стал ждать развязки событий. Не исключалась возможность выхода к проливам основного боевого ядра Черноморского флота, но реально подготовить к немедленной высадке в Константинополе смогли только 5 тысяч человек на двух пароходах  РОПИИТ  «Петербург» и «Херсон». (РГА ВМФ. Ф.418, оп.1, ед.хр.782. л.18). Эти пять тысяч солдат, вооруженных легким стрелковым оружием,   в лучшем случае могли бы защитить посольство от погрома, который не исключался в случае разгрома Турции и занятия ее столицы болгарскими войсками , но связывать  с этим «контингентом» какие-либо решительные планы по захвату и удержанию проливной зоны, конечно, не приходилось.
В конце октября непосредственная угроза захвата угрожала уже турецкой столице. Болгарская армия подошла к Чаталджинским  высотам. Реальная угроза  вступления болгарских войск в Константинополь серьезно встревожила правящие круги России. Казалось бы, разгром Турции и занятие ее столицы Болгарией, пользующейся покровительством  России, вполне соответствовали планам последней.  Но к такому резкому повороту событий была совершенно не подготовлена русская дипломатия и русское  правительство. И самое главное, - Россия страстно желала видеть Константинополь  «русским», но не «болгарским». Кроме того, по объективному анализу ситуации Сергеем Сазоновым  не исключалась «возможность международной оккупации  турецкой столицы, дабы предупредить крупные беспорядки и оградить интересы крупных кредиторов Турции». Российский министр иностранных дел, оказывается, прежде всего,  заботился о благополучии банкиров Англии, Франции и Германии, которые едва ли поступились бы своими финансовыми  и политическими интересами ради интересов России.  Такой вариант оккупации Константинополя  отодвинул бы на неопределенное время  реальную возможность овладения черноморскими проливами.
  То, что и Германия здесь не осталась бы в стороне, было ясно  по ходу событий. Удержать же  союзников  от оккупации турецкой столицы  можно было только единодушным заявлением  всех заинтересованных  держав.  Франция и Англия  отказывались от слишком сильного давления на Болгарию, мотивируя это тем, что это оттолкнуло бы ее от держав Тройственного союза  и облегчило бы сепаратное соглашение между Австрией и Болгарией. Более того, обе союзницы  по Антанте всячески поощряли Болгарию к захвату Константинополя, преследуя при этом свои собственные, корыстные цели.
В этих условиях поведение Германии было довольно сложным. А. Кидерлен-Вехтер в письме послу в Вене Чиршке,  и в беседах с австро-венгерским послом отмечал, что не в интересах Германии и Австро-Венгрии  удерживать Болгарию от вступления в Константинополь; это – исключительно в интересах России  и Тройственного согласия.
Как справедливо отмечали исследователи Балканского кризиса А. Могилевич и М. Айропитян,  в расчет принимались  возможные разногласия в лагере Тройственного согласия   и на возможный распад Балканского союза.  В Берлине не без оснований предполагали, что партнеры по Тройственному согласию не допустят усиления  позиций России  в Малой Азии и, особенно, в районе проливов. (Могилевич А.М., Айропитян М.Э. «На путях к мировой войне 1914-1918 гг.».  – с.12—121.). Во-вторых, позиция статс-секретаря показывала, что в Германии начинали мириться с окончательной потерей Турцией значительной части своей европейской территории и даже, боле того, считали, что такой процесс  консолидирует Османскую империю: Турция  останется мусульманской, окрепнет и станет серьезно угрожать кавказской границе России.
К середине 1913 года политика России в отношении проливов определилась совершено ясно. Все ее устремления были направлены на сохранение политической стабильности в районе, с тем, чтобы оттянуть окончательное решение проблемы проливов до того времени, когда  правительство Империи  сочтет возможным решить все спорные вопросы в свою пользу. Германия также решительно выступила против раздела Османской империи, так как ослабленная, расчлененная Порта  не смогла бы стать ее плацдармом против  России и стран Антанты. В результате Балканских войн противоречия между Россией и австро-германским блоком еще более обострились. Россия не решилась использовать войны на Балканах для изменения режима Черноморских проливов в свою  пользу.
               БАЛКАНСКИЙ КРИЗИС КАК РЕЗУЛЬТАТ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
                МЕЖДУНАРОДНЫХ   ДЕСТРУКТИВНЫХ СИЛ.
  Теперь, проведя краткий  ретроспективный анализ  военно-политических проблем, захлестнувших Балканы  в период с 1908 по 1912 год, посмотрим на  тот же процесс, что называется, «изнутри».
  По единому мнению русских военных агентов  и дипломатов  главной деструктивной силой на Балканах выступали масонские организации. Информация об этом поступала из различных источников. Уже с начала 20-го века повышенное внимание к проблемам масонства отмечалось и по линии официальных дипломатических представителей Российской империи. Представители российских спецслужб, дипломаты, военные и морские агенты,  обнаруживающие, по роду своей деятельности,  проявления деятельности масонских структур, отмечали  явную недостаточность мер чисто полицейского характера  для противодействия масонству. Они совершенно справедливо считали, что с масонством можно было бороться только объединенными усилиями церкви, полицейских структур и заинтересованных департаментов государственного аппарата, создав невыносимые условия для их существования  и постоянно разоблачая их преступную деятельность.
3 января 1906 года министр иностранных дел Российской империи  граф В.Н. Ламсдорф  направил на имя императора «Записку об анархистах». Речь в ней шла о материальной поддержке русских революционеров со стороны  заграничных  буржуазных  организаций. Основываясь на информации дипломатов и военных агентов, на сведениях поступающих по каналам российской разведки и контрразведки,  Ламсдорф писал об особой роли, которую играло мировое масонство в процессах дестабилизации обстановки в Российской империи. Он писал, что заслуживает самого серьезного внимания международная составляющая российского революционного движения, которая «выражается, прежде всего, в том факте, что оно в значительной степени поддерживается из-за границы».
Вместе с тем,  Ламсдорф с полным основанием утверждал, что поддержка российского революционного движения из-за границы оружием и деньгами «едва ли может быть отнесена  за счет иностранных правительств, за исключением  точно определенных, частичных случаев, как, например, поддержка финляндского движения из Швеции и, может быть, отчасти польского из Австрии». (В том числе, в ходе русско-японской войны,  финляндского  польского на японские деньги. Б.Н.)  Ламсдорф  был убежден, что революционное движение в России явилось проявлением  общего революционного плана, сущность которого состояла  «в водворении в политическом строе – республики, в экономическом – социализма, в религии – атеизма». Он предлагал выработать систему совместных мероприятий в организации бдительного надзора и совместной борьбы «с общим врагом христианского и монархического строя в Европе».  В качестве первого шага предлагалось немедленно начать переговоры с германским правительством. Ознакомившись с этим документом, Николай Второй наложил резолюцию следующего содержания: «Следует приступить к переговорам безотлагательно. Вполне разделяю высказанные мысли. Царское село, 3 января 1906 года». Однако, весной 1906 года российское правительство сменилось, и Ламсдорф ушел в отставку. К сожалению, сменивший его А.И. Извольский, как уже говорилось,  придерживался французской ориентации и явно сочувствовал  масонам, которые к 1906 году активизировали свою деятельность  и в России.  Департамент полиции установил систематическое наблюдение за деятельностью масонских функционеров в Москве и Петербурге. В частности, в активной разработке негласной агентуры находился депутат Государственной думы Е.И. Кедрин. Полицейские власти по своим каналам зафиксировали прибытие в Россию масонских эмиссаров ложи «Великий Восток Франции»  Гастона Буле и Бертрана Сеншоля.  Российская разведка установила их встречи с рядом лиц, подозреваемых в шпионаже.  Были получены убедительные доказательства  связи  французских масонских лож с  отдельными ложами, создаваемыми  в России.
 К этому времени российская  разведка  и контрразведка сумели проникнуть во французские масонские ложи. В 1908 году руководителю Зарубежной агентуры Департамента полиции в Европе А.М. Гартингу удалось внедрить во французскую ложу «Жюстис», входившую в «Великий Восток Франции», своего агента. Это был некий Биттар-Моненан, продержавшийся в этой ложе около пяти лет, пока не был разоблачен знаменитым «охотником за провокаторами» В.Л. Бурцевым. Донесения Биттара позволили Департаменту полиции установить подлинную цель приезда в Россию масонских эмиссаров  Лаффера и Вадекара, открывших в Петербурге и в Москве  ложи «Полярная звезда» и «Возрождение» под эгидой «Великого Востока Франции».
Подрывная деятельность масонства сильно тревожила российские власти. Свои соображения по этой проблеме Император  Николай Второй высказал министру внутренних дел П.А. Столыпину. В ходе обмена мнениями  и император, и министр признали, что расследование Департамента полиции о подрывной деятельности масонов ведется неудовлетворительно. По личному приказанию Столыпина был назначен специальный эксперт по этой проблеме. Им стал старший помощник делопроизводителя, коллежский асессор Борис Кирович Алексеев. Для сбора необходимой информации он был командирован в Париж. Здесь его основным помощником стал бывший заведующий Заграничной агентурой Департамента полиции, опытный  оперативник Леонид Александрович Ратаев. С 1906 года он находился в отставке и проживал в Париже под фамилией Рихтер. Здесь он  занялся сбором информации о деятельности российских масонов и связях их с масонами французскими. В Государственном архиве Российской Федерации хранится его переписка с руководством российского Министерства внутренних дел. Уже в марте 1911 года им был представлен первый обзорный доклад на эту тему.
 Б.П. Алексеев при посредничестве ЛА. Ратаева вошел в контакт с руководителем Антимасонской лиги  и, в частности, с аббатом Турмантеном. Материал, собранный Алексеевым, позволял ему сделать выводы о том, что французское масонство прямо зависит от еврейского капитала.
В декабре 1910 года товарищ министра внутренних дел генерал Курлов представил на имя императора доклад, в котором указывал на  неотложную необходимость полного освещения масонского вопроса в России. По словам дворцового коменданта генерала Дедюлина    этот доклад «сильно заинтересовал Его Величество, причем Государь несколько раз говорил, что по этому вопросу необходимо назначить отдельную аудиенцию». По запросу  Департамента полиции А. Ратаев  подготовил подробную записку о масонстве, в которой особо отмечал «серьезное противогосударственное значение возрождения масонства в России и указывал на необходимость серьезной борьбы с ним».
Предстоящая аудиенция (совещание с присутствием Императора) по масонскому вопросу для обсуждения программы борьбы намечалась Столыпиным после киевских торжеств или после возвращения царя из Крыма осенью 1911 года. Уже в середине 1911 года П.Г. Курлов представил «в высшие сферы» подробную докладную записку  о деятельности масонов. Очевидно, к этому времени Столыпин в полной мере осознал всю серьезность и реальную угрозу национальной безопасности России со стороны внешне безобидных масонских лож и теперь планировал предпринять решительные меры против них. Очевидно, убийство П.А. Столыпина в Киевском оперном театре 1 сентября 1911 года не без оснований связывалось с деятельностью масонов. В пользу такого предположения свидетельствует донесение Б.К. Алексеева, полученное после убийства премьер-министра. В этом документе, найденном после Февральской революции в материалах Департамента полиции, он писал: «Покушение на жизнь Председателя Совета Министров находится в некоторой связи с планами масонских руководителей».
Убийство Столыпина резко изменило политический климат страны. Оно привело к отставке его ближайших сотрудников по Министерству внутренних дел.  Одним из первых был отправлен в отставку Курлов. В этой связи  выработка программы борьбы с масонством была отложена на неопределенный срок, а фактически так никогда и не была осуществлена. Новый председатель Совета Министров В.Н. Коковцев в своей программной речи заявил: «Довольно националистической реакции, теперь нужно примирение». По данным О.П. Платонова  сам Коковцев состоял в масонском обществе «Маяк». В масонских ложах состояли самые высокопоставленные государственные чиновники  среди которых были В.Ф. Джунковский, князь С. Урусов, А.А. Мосолов, призванные защищать интересы национальной безопасности Российской империи. Естественно, они всячески тормозили проведение антимасонских мероприятий. В декабре 1912 года министром внутренних дел был назначен черниговский губернатор Н.А. Маклаков, родной брат известного масонского функционера, одного из лидеров кадетской партии В.А. Маклакова. Пост товарища министра занял генерал В.Ф. Джунковский, ставший шефом Отдельного корпуса жандармов. При нем началась соответствующая перестройка российских спецслужб. Многие сведения, добытые нередко  с риском для жизни, сразу же становились известны руководителям масонских лож. Так, глава «Союза русского народа» А.И. Дубровин,  еще 10 октября 1910 года по этому поводу писал: «…Департаменту полиции он больше никаких сведений по масонству давать не будет, потому что сообщения его, переданные конфиденциально… были известны в масонских кругах на следующий день».
Вот в такой, мягко скажем,  усложненной обстановке, на родине, в России, приходилось действовать полиции, а российским дипломатам  и военным агентам -  за рубежом,  в Европе, на Балканах, в Турции, где их основными противниками  являлись спецслужбы  Франции и Англии, действующие в  прямом контакте с масонскими структурами.
  Масонские ложи Франции, Англии и Германии  в полной мере воспользовались напряжением на Балканах. Еще в начале 20-го века масонские ложи Франции обратили особое внимание на славянские страны Юго-Восточной Европы. Многие из участников переворота в Сербии принадлежали к масонским ложам. За различными масонскими ложами Сербии и Хорватии стояли их руководители за рубежом, которые через них проводили свою  политику. Многие сербские ложи находились под покровительством французской ложи «Великий Восток Франции». Самые активные участники дворцового переворота 1903 года принадлежали к масонской ложе «Объединение», основанной в 1903 году французскими и сербскими «вольными каменщиками». Особенно активизировалась деятельность тайных организаций после 1908 года. Французские масоны способствовали перевооружению сербской армии новейшим французским стрелковым оружием и размещению во Франции заказа на производство  полевой артиллерии. Заметьте -  все это происходило при очевидной зависимости и традиционной ориентации Сербии на Россию.
  В 1911 году Франция предоставила Сербии заем в размере 94,5 млн. франков. Совместными усилиями масонских структур создается мощная антитурецкая коалиция Балканских стран. Основной задачей этого союза  было окончательное разрушение Османской империи.  Непосредственными  союзниками  этих славянских государств рассматривались  организации  турецких офицеров, руководимые и направляемые комитетом «Единение и прогресс». Эти же масонские структуры способствовали разжиганию разногласий между славянскими  народами Балкан,   в расчете на их  взаимное ослабление. В любом случае при этом укреплялись позиции великих держав, чьи интересы  проводили в жизнь масонские структуры. Именно эти факты стали предметом особого внимания российской военной разведки и контрразведки  в эти годы. Известную проблему составляло лишь то, что та же французская ложа «Великий Восток Франции» успела к этому времени  вовлечь в свои  структуры  ряд российских политиков, чиновников, дипломатов  и военачальников, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Оставалась надежда на получение оперативной информации о деятельности масонских лож на Баканах от наших резидентов во Франции,  Англии и Германии. К сожалению, и эти источники информации  не были в должной мере защищены от происков масонов.
В аналитических записках  Л. Ратаева обращалось внимание на активизацию деятельности масонских лож в Турции и Македонии. В одном из писем содержалась подробная информация о деятелях российского масонства. К сожалению, эти материалы остались невостребованными. Последний документ Ратаева о масонах относится к февралю-марту 1916 года. Однако, тогдашний директор Департамента полиции генерал Е.К. Климович, ознакомившись с ним, какого-либо хода документу не дал. Нас документы и материалы Ратаева интересуют в той степени, в какой они согласуются со служебной перепиской военных и морских агентов  с руководством  соответственно  Генерального и Морского генерального штабов.
В частности, речь идет о донесениях русского военного агента во Франции  графа Г.И. Ностица военному министру Российской империи В.А. Сухомлинову.
Генерального штаба полковник граф Ностиц Григорий Иванович был высококвалифицированным, талантливым и деятельным  разведчиком-генштабистом. Он родился 23 января 1862 года в аристократической, состоятельной дворянской семье. Закончил Московский университет, 2-е  Константиновские  училище и Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду. Службу проходил на командных и штабных должностях в гвардейской кавалерии. С марта 1898 по апрель 1900 года исполнял обязанности военного агента в Берлине, затем продолжил службу делопроизводителем в Военно-учетном комитете  Главного штаба. Это был главный аналитический орган российской разведки и контрразведки. В 1901-1908 годах занимал должность штаб-офицера для поручений при штабе генерал-инспектора  кавалерии.  С  3 августа 1908 года по 1 марта 1912 года – российский военный агент в Париже. После возвращения из Парижа до 1915 года был начальником штаба гвардейского корпуса, а затем «состоял в распоряжении» начальника Генерального штаба.
Нас, естественно,   интересует период службы Григория Ивановича на должности военного агента в Париже. Для представления особых условий службы полковника Ностица в Париже небезынтересно  уточнить некоторые моменты из служебной деятельности его предшественника – полковника Генерального штаба Владимира Петровича Лазарева. Это был очень глубокий  разведчик-аналитик. В военных кругах французского общества он был весьма непопулярен. Основной причиной такого отношения  было его скептическое отношение к боеспособности французской армии. Учитывая союзнические отношения, именно он предложил французскому Генеральному штабу  примерный план действий против  возможного наступления германских армий по левому берегу Мааса через территорию Бельгии. Он много потрудился над этим планом, однако французские военные аналитики оставили его без должного внимания. Прогнозы В.П. Лазарева подтвердились во время Первой, а затем и Второй мировой войны, когда германские войска действительно вторгались на территорию Франции через территорию Бельгии вдоль левого берега реки Маас.
В отличие от В.П. Лазарева Григорий Иванович Ностиц легко и непринужденно сблизился с французскими военными кругами. Поток оперативной информации в Главное управление Генерального штаба резко возрос. Количество документов, отправляемых им в Петербург, указывал впоследствии его приемник граф полковник Алексей Игнатьев, производило сильное впечатление астрономическими цифрами исходящих номеров. Ностиц был весьма богатым человеком и по пышности своих приемов затмил российского посла. Такой подход к делу позволил ему получить весьма ценные источники информации во всех слоях французского общества. Как и его предшественник, он также  весьма критически оценивал боевые возможности французской армии,  находя одной из основных тому причин  всемерную демократизацию армейских структур. В одном из своих сообщений в Петербург Ностиц писал: « Дрейфусовское дело, дав возможность этим людям произвести разлад в военной среде, разбило прежнее единство, и с тех пор под влиянием жидовствующих и масонских правящих кругов целый ряд мер был направлен к низвержению лучших французских военных элементов и к уничтожению принципов, на которых основана военная дисциплина».
Особую озабоченность у него вызывал подрыв принципов офицерской корпоративности, когда «чувство товарищества  и принадлежности к единому целому было среди офицеров в корне потрясено». Большой блок информационных материалов, приходящих от Ностица,   касался внутриполитических проблем Франции. Основными препятствиями на пути укрепления обороноспособности страны перед лицом  военной опасности  он считал «пацифистов, социалистов, масонов и представителей еврейского капитала». По мнению Ностица, в равной  степени  эти же категории составляли и основу деструктивных элементов в России, и уже тем  анализ, проводимый Григорием Ивановичем,   мог быть полезен полиции  и контрразведчикам  внутри  Российской Империи.
  Информируя руководство ГУГШ о масонах и финансовых кругах Франции, проникнутых  неприкрытой русофобией, в марте 1909 года Ностиц сообщал о сочувственном восприятии франко-русского союза  широкими кругами французской общественности, не исключая, кстати, и масонов, многие из которых были настроены антиавстрийски и антигермански.   Однако  он тут же делал оговорку, что «…довольно влиятельная политическая и финансовая  группа, в которой преобладали евреи, предпочла бы  заключение соглашения с Германией и Австро-Венгрией  в случае дальнейшего обострения  австро-русского конфликта». Содержание служебных сообщений, донесений и рапортов Ностица носило ярко выраженный антимасонский характер. Членам масонских лож он отводил роль «пятой колонны»,  прогермански настроенных элементов французского общества, выступавших со злобной критикой политики Императорской России.
В 1909 году эта тема становится доминирующей в информационных сообщениях полковника Ностица, направляемых в штаб-квартиру российской разведки. Негативная оценка роли и методов масонства в общественно-политической и международной деятельности  западноевропейских стран заметно усиливалась. В распоряжении Ностица оказывались документы и оперативные материалы, которые свидетельствовали  о серьезной подрывной деятельности  франкмасонов на Балканах и Ближнем Востоке, об усилении их влияния на политические процессы внутри Российской Империи.
Поиск внутреннего врага был весьма характерен для оборонного сознания представителей охранительных структур и военных ведомств многих стран, не составляла в том плане исключение и Россия. Это позволяло нацеливать охранительные структуры на соответствующий анализ обстановки, с последующим докладом  руководству силовых структур. Исходя из этих соображений, Ностиц направил военному министру Сухомлинову специальное сообщение о завершении совместного «съезда» французских и германских масонов в Баден-Бадене, на котором представители французских лож публично отказались даже речь вести  проблеме возвращения Эльзаса и Лотарингии  Германии. «Почин в этом принадлежит ложе города Венсана, близ Парижа,- сообщал Ностиц,- резолюция была принята  единогласно всеми ложами Франции. В Эльзасе и Лотарингии это возбудило всеобщее негодование, члены масонских лож, по заявлению французских газет, решили выйти из масонской секты».
 По наблюдению полковника Ностица  представители масонских лож  проявляли повышенную  активность  на Балканах. Но и в этом случае, масонские ложи в большей степени  способствовали своей национальной дипломатии и  военно-политическим кругам в достижении  влияния и определенных преимуществ в этом регионе.  В равной степени это касалось лож английских и германских. В этой связи особенно печально фиксировать очевидную ориентацию лож, создаваемых в России, на Францию, Англию и Швецию.
 Вполне естественно, что ознакомление  с  идеологическими  и политическими   установками западноевропейского  масонства  воспринималось российскими дипломатами и военными агентами через призму  военной угрозы и государственной безопасности России. Более того, прогнозируя возможную степень распространения этого опасного явления, наши разведчики не исключали появления масонов  в руководстве силовых и дипломатических  и военных структур России. Как прямое следствие «всемирного масонского заговора» против Российской империи полковник Ностиц рассматривал открытую русофобскую кампанию в печати накануне визита Николая  Второго в Шербур.
Антимасонская и антигерманская деятельность российского военного агента не являлась секретом для руководства масонских лож и для представителей германских спецслужб во Франции. Когда она стала реально угрожать их безопасности, были приняты радикальные меры, чтобы устранить не в меру ретивого российского военного агента. 1 марта 1912 года Ностиц неожиданно подает прошение о переводе его с должности в Париже. Причиной к тому оказалась неудачная женитьба.
На одном из дипломатических приемов старый холостяк потерял голову при встрече с эффективной американкой, которая была женой видного берлинского банкира. Ностиц долгое время добивался ее развода с мужем, а потом женился на ней. О том, что произошло после женитьбы, подробно описал в своих воспоминаниях приемник Ностица на посту военного агента – граф А.А. Игнатьев. «Для вящего блеска своего парижского «двора» он (Ностиц – Б.Н.) взял себе в адъютанты красивого гусара… Этому молодчику удалось иметь успех у супруги своего начальника. Дело ограничилось бы «семейными обстоятельствами», если бы французский Генеральный штаб неожиданно не довел до сведения министра иностранных дел о подозрениях, падающих на гусара за преступную связь его с Берлином. Высоко метили на этот раз германские вербовщики». На языке спецслужб, это была грамотно организованная «медовая ловушка», подготовленная германской  разведкой и контрразведкой совместно с французскими и немецкими масонами. Руководство Российского Генштаба по своим каналам предупреждало Ностица  о работе против него вышеперечисленных структур, но наш военный агент высокомерно отказался принять помощь. Я думаю, что графу Игнатьеву стоило более уважительно вспоминать своего предшественника на посту военного агента в Париже, тем более, что за самим Алексеем Алексеевичем  тянулся весьма заметный масонский след…

После вынужденной отставки Ностица временно исполнял обязанности военного агента  полковник Генерального штаба М.А. Ада-баш, а 10 марта 1912 года на должность военного агента России в Париже был назначен полковник Генерального штаба  граф А.А. Игнатьев. Выпускник Пажеского корпуса и Николаевской академии Генерального штаба, он планировался Генеральным штабом на аналогичную должность в Вену. Со слов самого генерала Игнатьева, австрийское правительство отказалось принимать военного дипломата, который носил слишком славянскую фамилию. Можно подумать, что стало бы Иностранное отделение Генерального штаба удовлетворять всем капризам австрияков при назначении своего военного агента, если бы не  стандартная   масонская афера по внедрению «своего» назначенца в Париж. Умиляясь и удивляясь кипучей деятельности своего предшественника, полковника Ностица, полковник Игнатьев не наследовал его специфику и высокую результативность его работы, что особенно проявилось  в  слабом «освещении» из Парижа остановки на Балканах и в Турции.
   Теперь, когда имеется возможность взглянуть на весь этот процесс с  позиции истекшего столетия, используя документы МИДа, МВД, и воспоминания современников, то приходишь к убеждению, что назначение на должность Алексея Игнатьева в полной мере удовлетворяло французское правительство и военное министерство,  наверняка приветствовалось  французскими масонами, и состоялось при  содействии «союзных им» российских масонов. Вся дальнейшая служба и жизнь бывшего генерала Генерального штаба, бывшего графа, бывшего гвардейского офицера и бывшего русского человека Алексея Алексеевича Игнатьева  тому подтверждение. 
На примере судьбы генерала графа Ностица  можно сделать вывод, что масоны обид не прощают, и при случае жестоко за них мстят. Выйдя в отставку в феврале 1917 года,  граф Григорий Иванович Ностиц поселился в своем имении в Крыму. В марте 1917 года, в Ялте, на даче вдовствующей императрицы Марии Федоровны, собирались представители русской аристократии, проживающие в Ялте и ее окрестностях. Бывал там и граф Ностиц. Об этой группе можно найти упоминания у разных исследователей, правда,  с разной хронологией. «Еще в апреле 1917 года здесь (в Крыму -Б.Н.) образовалась монархическая организация «Партия тридцати трех» во главе с генерал-лейтенантом Ностицем, тесно связанная с жившими в окрестностях Ялты представителями царской династии, матерью Николая Второго, великой княгиней Марией Николаевной и его дядей, великим князем Николаем Николаевичем». Специальная комиссия Временного правительства ликвидировала этот кружок. Летом в ряде районов Крыма, пишет В.И. Королев, появились листовки и воззвания монархической организации, выступавшей под лозунгом «Вперед за царя и святую Русь». Королев предполагает, что это были результаты деятельности, остававшихся на свободе все тех же представителей «партии 33-х». При этом, тот же Королев не исключает и провокационные действия новоявленных «борцов за демократию». В Крымском областном архиве обнаружены следы существования монархической группы под романтическим названием «Лига Красной Перчатки», в отношении которой в июне 1917 года даже было возбуждено обвинение. Некое «Тайное общество спасения» выпустило несколько машинописных листовок  и обращение, которое относится, правда к началу 1918 года. О том, что подобные явления носили явно провокационный характер, свидетельствует один из пунктов резолюции майского съезда Таврических СР и СД: «вести борьбу с антисемитскими настроениями в некоторых пунктах губернии, особенно на Южном берегу. В этом отношении любопытно воззвание Симферопольского комитета ПСР : «Если вы попробуете допытаться, кто тот человек, который подбивает вас против евреев, то непременно окажется, что это черносотенец и монархист»… Помните, что черносотенцы не только враги евреям, но и всему трудовому народу, и главная тайная цель их – не дать народу ни земли, ни воли». (ГААК.Ф.483.оп.4.д.1193.л.35-38). 26 апреля, с распространением слухов о готовящемся заговоре монархистов, Севастопольский совет направил в Ялту специальную комиссию во главе с подполковником А.И. Верховским. В результате ссыльные великие князья и представители их  семей подверглись бесцеремонному обыску, угрозам,  оскорблениям, и тривиальному ограблению, что было прикрыто представителями Временного правительства. Членами комиссии не было найдено убедительных доказательств, каких либо противоправных действий со стороны представителей дома Романовых, проживавших в Крыму. В ряде исследований имеется информация о том, что,  контр-адмирал Лукин В.К., с отъездом Адмирала Колчака в Петроград, исполнявший обязанности командующего Черноморским флотом, чуть ли не лично руководил безобразной акцией против семейств великих князей. Самое интересное, что «первоисточником» этой информации явился А.И. Верховский, который, в действительности, лично руководил всеми репрессивными акциями против представителей великокняжеских семей, проживающих в своих дворцах на Южном берегу Крыма. (см. Верховский А.И. соч. «Россия на Голгофе», стр. 239-240).
 Таким образом,   на  волне «демократизации», по Крыму прокатилась волна арестов  лиц, заподозренных в «черносотенстве». Процесс этот был инициирован  местными советами.  Таврическая губернская комиссия в составе председателя, члена окружного суда Э. Роля, члена Губернской земской управы П. Бобровского и члена Симферопольской городской управы Б.Я. Лейбмана  (тройка.- Б.Н.) рассмотрев донос, поступивший на отставного генерал-лейтенанта Ностица, пришла к выводу, что деятельность  возглавляемой им монархической организации, «угрожает государственному строю и общественной безопасности», и нашла основание для возбуждения судебного преследования, их не смутил тот факт, что кроме руководителя  заговора не было других обвиняемых. Кстати, губернский суд к рассмотрению «дело» не принял.  Григорий Иванович Ностиц, не стал испытывать судьбу и весной 1918 года перебрался в Европу, где благополучно прожил до 1926 года. Нас в этом эпизоде более всего настораживает причастность полковника А. Верховского во всей этой некрасивой возне вокруг великих князей и, особенно,  графа Ностица. Членство А. Верховского  в Военной ложе прослеживается в ряде документов, а информация, взятая из   его  дневниковых записей, в части касающейся, вполне, может быть и дезинформацией…
Очередная информация о подрывной деятельности масонских лож в странах Балканского полуострова содержалась в донесениях, поступавших в ГУГШ  от российских агентов. Так в сообщениях российского военного агента в Сербии полковника В.А. Артамонова  содержалась оперативная информация об удачной попытке масонов взять под свой контроль деятельность тайной организации «Объединение или смерть», более известной как «Черная рука». 9 ноября 1911 года он докладывал в Генеральный штаб следующее: «Разочарование армии в правительстве, которое оказалось неспособным противостоять экспансии Австро-Венгрии, стремление военных создать сильную власть, намерение офицерства вести более решительную политику, направленную на присоединение к Сербии единоплеменных народов…  К сожалению, за идею воссоединения югославских земель вокруг Сербии взялись люди совершенно не подходящие и вместо партии создали тайную организацию, напугавшую многих, а привлечение в нее нескольких молодых людей бросило тень на репутацию сербского офицерства».
 В другом сообщении содержалась подробная информация о составе, структуре и отделениях организации в Словении, Македонии, Боснии и Герцеговине. Подробно сообщалось о символике и ритуалах вступления  в союз, которые до мелочей копировали масонские. Организация выступала с тактикой индивидуального террора. Полковник Артамонов сообщал, что в проскрипционных списках тайной организации числились болгарский царь Фердинанд, король Греции Константин, черногорский монарх Николай и австрийский престолонаследник Франц Фердинанд. Все славянские организации  бойскаутов, гимнастические общества «соколов» и даже антиалкогольные братства – все эти легальные объединения, по сути, были хорошо законспирированными отделениями «Черной руки».
17 января 1912 года Артамонов уведомляет руководство разведки Генерального штаба о следующем факте: «Черная рука» сделала через одного офицера попытку войти в сношение со мною. Конечно, я немедленно и решительно отклонил приглашение переговорить с членами этой тайной организации, чтобы не дать им возможность примешивать при агитации имя России». Опытный разведчик вполне обоснованно считал это возможной провокацией австрийских спецслужб.
Одновременно в Российский Генеральный штаб поступали сообщения от русского военного агента в Черногории Генерального штаба полковника Н.М. Потапова, в которых  отмечалась деятельность «неких деструктивных сил» в Черногории по «расколу сложившегося союза: «народ-войско-население» на две враждебные половины». Такая деятельность подрывных  сил обусловливалась особым, военным менталитетом черногорского народа. В одном из своих донесений Потапов пишет: «Черногория имеет замечательный, хороший материал для создания действительно серьезной боевой силы, так как каждый черногорец – воин в душе  несет военную службу,  быстро к ней применяясь».
Большую озабоченность русского военного агента вызывала откровенно проитальянская  ориентация черногорского князя Николая. В плане необходимых мероприятий по укреплению позиций России в Черногории, представленном в Генеральный штаб, Потапов предлагает ограничить денежные субсидии непосредственно князю Николаю, способствовать давлению черногорского общества на власть и нейтрализовать деятельность деструктивных сил.   Теперь уже точно зная о лояльном отношении Н.М. Потапова к французскому масонству и о принадлежности его к Военной ложе российского масонства, последняя часть его рекомендаций вызывает неоднозначную реакцию… Если учесть еще и тот факт, что российский посол в Черногории, тайный советник Иславин  Л.В. входил в ложу «Великого Востока Франции», то становятся  понятными  проблемы борьбы с масонским влиянием…

ОБСТАНОВКА В ТУРЦИИ В ПЕРИОД С 1909 ПО 1914 ГОД. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
 НАШЕГО  ПОСЛАННИКА, ВОЕННОГО И МОРСКОГО АГЕНТОВ   В ЭТОТ
                ПЕРИОД.
Не возникает ни малейшего сомнения, в том, что между Великобританией, Францией и Германией существовали известные политические и особенно  экономические противоречия. Так же очевидно и то, что эти противоречия часто отходили на второй план при необходимости  оказать противодействие  интересам Российской империи. Особенно это явление рельефно проявлялось в периоды кризисов. На поверку выходило так, что не смотря на заключение союза с Англией и Францией, Россия не находила реальной союзнической поддержки ни на Балканах, ни в Турции, как и в прочих точках соприкосновения  межгосударственных интересов.
После вынужденного   отклонения от основной темы исследования,  которое я замысловато обозначил как оценку  различных аспектов  Боснийского кризиса, мы возвращаемся в Константинополь в резиденцию морского агента капитана 2 ранга Александра Щеглова, находящегося в   контакте  с вновь назначенным начальником 2-го оперативного отделения  Морского Генерального штаба старшим лейтенантом Александром Васильевичем  Немитцем.
Начнем с того, что летом 1912 года была предпринята попытка отравления  Александра Николаевича. Учитывая его крайнюю осторожность и разборчивость в еде и напитках,   отравлено было копченое мясо, кусок которого в первую очередь  достался его любимой собаке. Дальше все происходило примерно так же как в известном сериале про Шерлока Холмса и доктора Ватсона в эпизоде с собачкой незадачливого комиссара полиции, которого бесподобно сыграл покойный Брондуков.   Если с отравлением устрицами предшественника Щеглова, полковника Н.И. Щербо не было явных признаков устранить морского агента, то в последнем случае с Александром Николаевичем  все было предельно ясно. Чем же так мог досадить русский морской агент, и  почему был выбран совсем не турецкий способ отравления? Если неугодного и опасного для потенциальных врагов полковника Ностица  всего лишь  устранили с занимаемого поста, то в борьбе с морским агентом в Константинополе был избран  более радикальный и отчаянный способ.  … Для того, чтобы в полной мере проникнуться спецификой деятельности морского агента, окунемся в атмосферу   Константинополя  1910-1912 годов.
В небольшой заметке деятеля британской лейбористской партии К.Г. Норманна говорится о том, что английские, французские и венецианские масоны активно участвовали в развязывании Первой мировой войны. «Где-то в 1906 году,- пишет Норманн,- меня пригласили на встречу англичан, чтобы обсудить положение о создании Английской ложи Великого Востока… Ложа должна была заняться пропагандой на стороне Антанты… Такое откровенно невинное начинание возражений у меня не вызвало. Но я решил выяснить, ограничивалась ли  эта задумка только такими благими намерениями. К своему удивлению, я выяснил, что Великий Восток собирался приступить к реализации масштабного политического плана совместно с российской Охраной, и этот план мог быть осуществлен только в результате чудовищной европейской войны».
В подобное заявление верится с трудом, но, к сожалению, факты эти нельзя  полностью игнорировать, так как агенты «Охранки» действительно «сотрудничали»  с масонами.  Вне всякого сомнения, ни о каком сотрудничестве на официальном уровне и речи не было. Дело в том, что с  1896 года  начальником секретной полиции России – Охранного отделения  был полковник Зубатов, решительный англофил и известный авантюрист.                До того как занять пост начальника секретной полиции России, Зубатов, руководствуясь весьма сомнительными философскими установками,  на протяжении многих лет внедрял полицейских агентов-провокаторов в различные левые и социалистические группы. Обоснование своей методологии в работе Зубатов изложил в записке своему коллеге,- полицейскому офицеру: «Когда революционер выступает за чистый социализм, с ним можно бороться исключительно полицейскими мерами, но когда он начинает эксплуатировать в своих целях мелкие недостатки существующего законного порядка, одних репрессивных мер недостаточно. Необходимо убрать саму почву из-под ног». Видимо, при работе с заграничной агентурой  Зубатов руководствовался теми же установками. Только с такой точки зрения и можно было расценить внедрение своего агента  в масонскую структуру англичан. Вот только кандидатов для выполнения столь деликатных и ответственных заданий  Зубатов подбирал не всегда удачно. По крайней мере, это относится к Владимиру Жаботинскому  - авантюристу высочайшего класса, соратнику  нашего старого знакомого Парвуса – Гельфанда.
Для уяснения особенностей политической обстановки в Европе  десятых годов двадцатого века необходимо осторожно  заглянуть сбоку из-за портьер театра,   на сцене которого   как в громадном   окутанном паре котле кипели величайшие страсти. Крышка этого котла, представляющего Европу,  тряслась, гремела и  норовила  упасть…В качестве  «альтернативного» топлива  для разогрева этого европейского котла  действовала группа венецианских финансистов, группировавшихся вокруг графа Пьеро Фоскари из древнего рода дожей (одного из семейств, из которых избирали дожа – главного олигарха Венеции).
На публике эту группу «венецианцев» представлял Джузеппе Вольпи – финансист, промышленный магнат и высокопоставленный франкмасон. В 1909 году Вольпи  выразился довольно определенно: «Три сотни людей, лично знакомых друг с другом, определяют экономические судьбы Европы  и выбирают наследников из своей среды». У Вольпи был теснейший контакт с финансистами лондонского Сити. Начиная с 1905 года Вольпи занимал ведущие позиции в электротехнической промышленности Италии, причем это была только одна из областей его деятельности. Его финансовым партнером был  Джузеппе Теплиц, глава венецианского филиала синархистского Банка Коммерческого Италии (BCI), созданного в результате соглашения между итальянским премьер-министром и гроссмейстером масонской ложи Франческо Криспи с другими крупнейшими европейскими банками. Этот всеевропейский финансовый картель снабжал деньгами масонские ложи по всему континенту  на Балканах и в Оттоманской империи  в духе традиций финансирования масонства в Венеции 16-го века. В последние десятилетия 19-го века и до самой смерти в 1910 году масонство официально возглавлял принц Уэльский, он же был главным конструктором всех войн последней четверти 19-го и начала 20-го вплоть до Первой мировой войны. Не будет большим преувеличением сказать, что благодаря слаженной деятельности его «команды»,  Россия воевала с турками в 1878-1879,  принимала участие в боевых действиях против Китая  в 1901 году и воевала с Японией  в 1904-1905 годах. Под непосредственным надзором принца Уэльского, ставшего к тому времени уже Эдуардом Седьмым, произошел поворот масонства и других обществ подобного типа к откровенно люциферовским  формам; в 1884 году была создана ложа «Четверо коронованных», покровительствовавшая Алистеру  Кроули.
  Эдуард Седьмой непосредственно направлял деятельность Вольпи и его единомышленников, находившихся в самой гуще развязанных масонами войн, революций и убийств на Балканах и в Константинополе, сыгравших решающую роль в развязывании Первой мировой войны. Банк BCI во времена Теплица был синонимом масонства. Позже, уже после Второй мировой войны, около него возникнет скандально и печально  знаменитая ложа П-2 (Пропаганда-2). Нас фигура Теплица интересует еще и в той связи, что до перехода в католичество он целенаправленно увлекался культом ДЕНМЕ, чьи сторонники были последователями Саббатая  Цви, еврейского агента венецианской Левантской кампании в Оттоманской империи, известного «лже-мессии» к моменту смерти в 1676 году. Иудеев, соплеменников Цви поставили перед выбором: принять ислам или лишиться головы. Среди принявших ислам многие надели турецко-исламскую личину, оставаясь «иудеями» по убеждениям. В действительности, они не были ни тем, ни другим, а исповедовали гностический культ, по которому спасения можно достичь только совершая самые мерзкие грехи. Масоны-денме составляли основу движения младотурков, захвативших власть в Оттоманской империи в 1908 году, и были тесно связаны с Данунцио и его фиумским проектом. Данунцио утверждал, что  духовную основу ницшеанского сверхчеловека составлял древний бог Дионис, и цель дионисийского, по сути фашистского,  мирового порядка состоит в разрушении образа Прометея, олицетворявшего человечество с древнейших времен.
   Свою деятельность Джузеппе Вольпи направлял из Черногории. Место это было им выбрано не случайно. Черногория на протяжении столетий была фактически в вассальной зависимости от Венеции. По словам одного из биографов Вольпи, «… за несколько лет, с 1903 по 1909 год, он превратил Черногорию в настоящую колонию Венеции, со всеми атрибутами средневековой эпохи, когда прокураторы Венеции набирали рекрутов для службы на кораблях и в гарнизонах на суше». Из Черногории Вольпи  спроектировал и отслеживал восстание 1903 года в Сербии, когда были убиты король Александр и королева Драга из династии Обреновичей, и к власти пришла панславянская и антиавстрийская династия Карагеоргиевичей. Вольпи даже работал на новый сербский режим, он был сербским вице-консулом в Венеции. В этот период на Вольпи активно работал начальник сербской полиции полковник Драгутин Дмитриевич-Апис.  Достаточно вспомнить тот факт, что именно Апис в 1914 году занимался организацией убийства в Сараево.
    Утверждение о том, что основу движения младотурков составили денме подтвержается многими источниками. Так, очевидное родство младотурков с денме подметил английский резидент в Константинополе: «Всякий раз, когда я иду на встречу с младотурками,  я встречаюсь со старым евреем». Этим «старым евреем» был деловой  партнер  и «коллега» по масонской ложе Вольпи и Парвуса, конспиратор и торговец зерном Эммануэль Карассо. Вольпи лично находился в Оттоманском банке в Стамбуле во время мятежа младотурок, открывшего широкие возможности для коммерческих  и политических интриг  в Турции и на Балканах. Личный представитель Вольпи в Стамбуле, Бернардо Ногара, позже станет главным управляющим финансами Ватикана, после конкордата 1929 года между Ватиканом и Муссолини. Еще позднее некоторые протеже Ногара станут влиятельными фигурами в ложе П-2.
    Мы уже вели речь о том, что в 1908 году «Комитет за союз и прогресс», объединивший наиболее радикальных  молодых турецких офицеров и чиновников, в дальнейшем получивших название «младотурок», совершил военный переворот и захватил власть в Оттоманской империи.
Итак, мы убедились в том, что немалую роль  в создании  движения младотурок принадлежала  итальянскому  масону и торговцу  зерном Эммануэлю Карассо. Еврей по рождению и мафиози по убеждениям, Карассо был  у истоков создания  масонской ложи в Салониках – «Ложи возрождения Македонии». К деятельности этой ложи сразу же подключились французские и английские масоны, рассматривающие ее как  мозговой центр подрывной деятельности против целостности Османской империи. Практически все  ведущие члены движения младотурков состояли в этой ложе. Предтечей ложи македонского возрождения был и другой агент Пальмерстона и параллельно революционер-провокатор Джузеппе Мадзини.
 Судя по всему, все тот же Карассо  способствовал созданию ложи «Великий Восток Турции», где он занял доминирующее положение.
 Но вот на этом этапе повествования самое время  вывести из привычной для него тени нашего старого знакомого Израиля Лазаревича Гельфанда – Парвуса. Я далек от мысли, что такие колоритные во всех отношениях  фигуры как Парвус или Жаботинский,   стали бы убежденными последователями  культа денме, но, судя по всему, активно включившись в деятельность  правительства младотурок,  его отдельные установки они с успехом  проводили в жизнь.
Для начала стоит уточнить, что было причиной  приезда  Парвуса в  Константинополь.
После «кровавого воскресенья», приведшего к массовым революционным беспорядкам в Петербурге, Парвус появляется, уже как ближайший соратник Льва Троцкого и других руководителей петербургского совета. На пару с  Троцким  они  купили либеральное издание «Российскую газету», оппонировавшую большевикам. Когда все руководство Петербургского совета, включая Троцкого,  было арестовано и помещено в тюрьму в декабре 1905 года, Парвус был осужден и приговорен к ссылке на поселение в Туруханск, но с дороги, воспользовавшись помощью Дейча, он бежал сперва в Петербург, а потом – в Германию.   И вдруг   в  1908 году Парвус появляется в Константинополе.
Профессор А. Столешников в своем обширном исследовании под названием «Реабилитации не будет»  очередной раз обращает наше внимание на то, что  по-прежнему средства массовой информации, не исключая и Интернет, продолжают  упорно тиражировать уже порядком затасканную и не выдерживающую серьезной критики  идею о том, что октябрьскую революцию в России устроили немцы. Приводится пример со статьей из нью-йоркской русскоязычной газеты «Новый меридиан» за № 390, где автор В. Устюжанин в публикации с характерным названием «Октябрьскую революцию устроили немцы» отчаянно продолжает нас убеждать в этом. То есть провокационная  и по большей части фальсифицированная идея американской контрразведки, основанная на «Отчете Сиссона»,  упорно продолжает гнуться и сейчас. Эта статья представляет собой интервью автора с Элизабет Хереш, еврейкой из Австрии, специализирующейся на истории России первой четверти двадцатого века, то есть изначально предполагает провокацию. В свое время  Солженицин  пытался уже нас убедить в том, что Парвус  намеревался активизировать в Турции стачечное движение,  Волкогонов утверждал, что  Парвус скрывался в Константинополе  от преследования царской «охранки». Особенно умиляет утверждение покойного генерала Волкогонова, потому что даже школьники знают о том, что, находясь в Константинополе, Парвус, общаясь с агентом иностранного отдела «охранки» Жаботинским,  выпил не одну сотню литров коньяка.  Элизабет Хереш в своей книге  «Тайное дело Парвуса. Купленная революция»  пытается нас убедить в том, что международный аферист Парвус-Гельфанд, будучи независимым еврейским активистом, ведомым  навязчивой идеей разрушения России, для реализации своей цели сотрудничал с немецким Генеральным штабом. То есть Хереш  пытается убедить нас в том, что Парвус  по своей личной инициативе пришел в немецкий  Генштаб и предложил финансировать через него  русскую революцию и  якобы в штабе было принято его предложение. Такая версия выглядит, по меньшей мере, наивно и рассчитана на легковерных простаков. Имея представление о менталитете немецких генштабистов и  особенностях их психологии, такая идея видится абсурдной. Кто был для них Парвус? В то время Парвус  был известен только в узких кругах  ортодоксальных революционеров и международной еврейской мафии. Однако  Элизабет Хереш, проводя свою версию, проговаривается. Говоря о сумме, полученной Парвусом,  якобы  от германского казначейства, она называет сумму  в 100 миллионов марок, фактически полученных от  банкирского дома Варбургов, при том, что германский Генштаб ему первоначально ассигновал лишь один миллион. Но, видимо, невольно признавая зыбкость  своей версии, Элизабет Хереш  вскользь  добавляет: «Парвус распоряжался не только немецкими деньгами – он получал большую поддержку из Америки». Из этого следует, что если Парвус и приходил в германский генштаб, то только после того, как оговорил все детали  финансовой  операции с  американскими еврейскими банкирами. Вариант с немецким Генштабом, по анализу документов, выявивших очевидную скупость немцев, был не более как легендой прикрытия на случай провала революции в России, чтобы не «засветить» непосредственное участие еврейских банкиров в финансировании  большевиков.
  Мы можем еще понять Элизабет Хереш, когда она в своей публикации, посвященной Парвусу, убеждает нас в том, что Израиль  Лазарович  в своем противоборстве с Российской империей  оставался «независимым еврейским активистом», старательно и настойчиво  замалчивает   его плодотворное сотрудничество  с еврейской финансовой мафией. Элизабет Хереш  австрийская еврейка  и этим уже все сказано. Но когда предъявляется к защите диссертация на тему «Проблема Черноморских проливов в российско-германских дипломатических отношениях  в 1908-1914 годах» и соискатель ученой степени ( с 21 мая 2009 года - кандидат исторических наук) Лариса Анатольевна Фишер в своем капитальном  и скажу откровенно, качественном исследовании  заявленной темы  ни словом не обмолвилась о роли Гельфанда-Парвуса   в  исследуемом процессе, то это уже не просто настораживает, а откровенно возмущает. Объяснение такому  печальному явлению, как сознательное замалчивание  очевидных исторических фактов, повлиявших в известной степени  на  процесс,  исследуемый  ученым, претендующим на объективное и всестороннее исследование, в конкретном случае может быть только один – Лариса Анатольевна хоть и наша… русская…. но, все-таки, -  Фишер.
  Мы немного увлеклись, перекинувшись во времени в 1915 год.  Сразу же по прибытии в Константинополь Парвус  становится «деловым» партнером Карассо. Он делит с ним прибыльный бизнес по поставкам  продовольствия в Турцию. Карассо также финансировал многие газеты и пропагандистские листки младотурков, включая  газету «Молодой турок», редактором которой был никто иной как Владимир Жаботинский. Другим «деловым» партнером «издателя» Карассо  становится Парвус,  присвоив себе функции  экономического и политического обозревателя. Одновременно Парвус становится  партнером Базиля Захарова  по торговле все тем же зерном и еще оружием для турецкой армии. Из Лондона действия младотурков «курировал» некто Обри Герберт, внук одного из партнеров Мадзини. Во время Первой мировой войны Герберт возглавит деятельность всех британских секретных операций на Ближнем Востоке. Карьера Герберта легла в основу исторического романа о британском разведчике времен Первой мировой войны Джона Бакана – «Зеленая мантия». Ведущая роль Эммануэля Карассо в движении младотурок  и последующих войнах на Балканах любопытна для нас  еще с одной точки зрения. Карасо был протеже и деловым партнером Джузеппе Вольпи ди Мизурата, крупнейшего итальянского банкира начала 20-го века, не только финансировавшего младотурков, но и способствовавшего приходу к власти чернорубашечников. Очень значимым фактом, на мой взгляд, является назначение послом США в Турции доктора Штрауса. Принимая должность посла  в Константинополе, Штраус сохранил за собой все служебные обязанности на посту главы финансового еврейского мира Америки. Это уже само собой предполагало, что большая часть финансовых потоков из США  в Европу пройдет через Константинополь.
 По версии А. Столешникова Парвус находился в Константинополе по заданию еврейского центра. Именно после резни армян Парвус стал, как и Базиль Захаров, очень богатым человеком. Такую версию следовало бы подкрепить документальными подтверждениями. Что за центр, с какой целью направил? То, что свои первые миллионы Парвус заработал в Турции – это очевидно. Можно было бы принять на веру утверждение, что миллионером Парвус стал как компаньон Эммануэля Корассо по поставкам продовольствия в Турцию и снабжением всеми видами довольствия турецкой армии во время Балканских войн. Более вероятно, что миллионные доходы принесло Парвусу сотрудничество с Базилем Захаровым – торговцем оружием и снаряжением.
Профессор Столешников связывает с приездом Парвуса в Константинополь последовавший в 1915 году геноцид турецких армян. То,  что Парвус редкостное чудовище в человеческом обличье, это еще не доказывает, что все преступления, совершавшиеся младотурками с 1908 по 1915 год  его рук дело… Вопрос здесь следует поставить иначе, антиармянские настроения всегда имели место среди турок;  армяне приветствовали наступление русских войск на Кавказе в 1915-1916 годах,  но решиться на крупномасштабный геноцид армянского населения  младотурки могли только по предварительному сговору с масонскими функционерами. Другое дело, что Парвус наверняка был среди масонов, принимавших это решение. Весьма сомнительна и  версия Столешникова о том, что источники сказочного обогащения Парвуса и Базиля Захарова также напрямую связаны с ограблением армян в процессе их массовой резни. Если даже «погрели руки» на армянской резне эти два авантюриста, то это был далеко не самый главный источник их обогащения. Бизнес на торговле стрелковым и автоматическим оружием у Захарова процветал начиная с 1907 года, да и Парвус к 1915 году был очень богат. То, что сам факт геноцида армян был связан с доминированием денме среди  руководства младотурков,-  это очевидно. Косвенным подтверждением тому может служить статья в американском миссионерском журнале «Миссионерский Геральд» за апрель 1836 года, в которой приводятся любопытные данные о том, что в начале 19-го века  армяне якобы преследовали евреев, перешедших в армянскую христианскую церковь, но тайно соблюдавших иудейские обряды, то есть делавших то, за что в свое время испанская инквизиция преследовала евреев-марранов, то есть оборотней.
 По версии же Столешникова армянская резня была проявлением обычной еврейской мести, устроенной евреями-денме  турецким армянам. Кстати, последователей культа  денме было очень много  в русской Польше и в Прибалтийских губерниях, но среди  еврейского населения этих губерний они были презираемы как  перевертыши, а у русской администрации  все они были под большим подозрением.
 Этнические чистки младотурков по отношению ко всем не тюркским народам и варварское отношение ко всем меньшинствам, включая армян, греков и болгар, спровоцировали начало балканских войн 1912-1913 годов  и уже только поэтому могут рассматриваться как «плановые мероприятия» масонских структур. То, что  младотурки того периода были настроены откровенно антирусски не стоит отрицать, как и то, что  изначально эти идеи им внушил английский агент и масон Уилфред  Блант, чья идея разрушить Россию розыгрышем «исламской карты» на целое столетие опередила замыслы нашего современника Бернарда Льюиса. Но, выпячивая в этих акциях роль английских масонов, стоит обратить внимание и на то, что среди национальных меньшинств Османской империи не подверглась геноциду только одна нация – евреи. Читаем: «Планы уничтожения армянского населения «младотурки» начали разрабатывать еще до Первой мировой войны. В октябре 1914 года на совещании младотюркского министра внутренних дел Талаата была организована «тройка» (знакомый по событиям 1937 года почерк) «Исполком трех», которому было поручено организовать избиение армянского населения Турции. В состав этого комитета вошли главари «младотурок»(?) Назим, Бехаэтдин Шакир и Шюкри». Естественно, что турецкие фамилии еще не говорят о том, что у истоков  этой варварской  резни были  непосредственно  этнические турки, но,  представляя сколько евреев было в младотурецкой партии, возникает подозрение, что организаторами этой зверской акции были именно евреи-денме.  Для нас здесь важен факт, что в период планирования этой акции Парвус являлся  советником по политике и финансам  турецкого правительства и уже только поэтому никак не мог оставаться в стороне при  принятии подобных  решений государственного уровня.
Анализируя новейшую историю Европы, профессор Столешников проводит аналогию между итальянскими  «карбонариями» , «младотурками» и  «большевиками» России, усматривая  их очевидную общность  как  еврейских партий.  Я не стану спорить с уважаемым профессором, но с таким же успехом  к категории «еврейских» партий можно было бы отнести руководящий состав  повстанцев  в Венгрии, Австрии, Германии  1848 года, т. наз. Коммуны  1870 года. С подобным же явлением столкнулся  Наполеон, подавляя  экстремистские группировки  во Франции на завершающем этапе Великой французской революции. Проще было бы сказать, что  большинство повстанческих акций в Европе конца 18-го  19-го столетий направляли и возглавляли евреи - тайные или явные.
Весьма неожиданно  в публикации Элизабет Хереш появляется откровение: «В Турцию Парвус отправился, чтобы поддержать  революционное еврейское движение «младотурок». Вот в этой связи  уже обретает определенный смысл  появление Парвуса в Константинополе.  Резню армян всегда пытались представить неким изолированным и случайным, незначительным эпизодом, никак не относящимся к событиям в Европе. Однако резня армян, произошедшая под грохот орудий  Первой мировой войны, была важным элементом дестабилизации обстановки в Османской и Российской империях. Нечто подобное прогнозировал  посол Турции в Вене  Хюсейн Хельми-паша  в своей переписке с послом в России в 1912 году и, похоже,  не он один так мыслил.  Причастность масонов к геноциду армян – несомненна, и об этом нам предстоит поговорить в следующей главе.
   Ну, а пока, не имея убедительных документальных подтверждений, я не стал бы «притягивать за уши»  Парвуса  к геноциду армян в Восточной Анатолии в 1915 году, достаточно и того,  что Парвус по всем  нашим нынешним меркам был настоящий мафиози, и  это уже очевидный факт. И что касается   попытки отравления морского агента России Александра Щеглова, здесь уже определенно прослеживается его почерк. Не травят турки своих врагов копченым мясом, они традиционно используют для этой цели сладости и кофе с алмазной  пылью.
 
   
      ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ  РУССКОЙ ДИПЛОМАТИИ  И РУССКОЙ РАЗВЕДКИ
 ПРОИСКАМ  МЕЖДУНАРОДНОГО МАСОНСТВА  НА БАЛКАНАХ И В ТУРЦИИ 
                НАКАНУНЕ МИРВОЙ ВОЙНЫ. 
    В 1912 году два высокопоставленных турецких масона Ниязи Фахретдин-бей и Хюсейн Хильми-паша получили высокие назначения на  дипломатические посты. Хюсейн Хильми был назначен турецким послом в Вену, а Ниязи Фахретдин стал послом Турции в Петербурге.
 Они дружили со времен обучения в Стамбульском военном училище. Вместе они  служили в частях, расквартированных в Македонии, и носили прозвище «фракийские львы»  поскольку первыми вошли в масонскую организацию «Единение и прогресс». Оба активно участвовали в путче 1908 года, а затем входили в руководство младотурецкой партии. Послы поддерживали активную переписку. Черновики писем Ниязи Фахретдина и некоторые письма его корреспондента периодически становились достоянием сотрудников российской контрразведки, замыкавшихся  на  2-е (Черноморское отделение) Морского Генерального штаба. Обратить внимание на переписку этих двух послов своим коллегам рекомендовал морской агент в Константинополе Александр Щеглов. Перлюстрация переписки офицерами отдела дала весьма ощутимые результаты. Так,  становилось очевидным, что Вена и Берлин  пытаются нацелить прогермански настроенных турецких  офицеров  ориентироваться не на Балканы, а на Арабский Восток, на Среднюю Азию и Кавказ, всячески  располагать к себе население  и создавать там нелегальные опорные базы.
 Большая группа писем была посвящена разбору итогов Балканских войн 1912-1913 годов. Турецкий посол в Вене  рассматривал проблему беженцев  как возможную основу будущих  национальных конфликтов. Прежде всего, это была проблема балканских турок, бежавших в Малую Азию. «Турецкие беженцы -  это символ и провозвестник крушения самой Турецкой империи, - писал Хюсейн  Хильми-паша. – Турецкие беженцы – это часть национального горя. Однако, если появятся на дорогах Европы и России миллионы славянских беженцев, то рухнут многие кабинеты»,- предсказывал прозорливый дипломат. Он считал, что военный пожар на Балканах уничтожит сразу три империи: Османскую, Австро-Венгерскую и Российскую. Оба турецких дипломата считали возможным создание Юго-Восточного блока. В основу его должен быть положен союз России, Турции и славянских балканских стран. Большие опасения  обоих дипломатов вызывала панисламистская и пантюркистская политика младотурецкого руководства, воспитывающая среди мусульман ненависть ко всем христианам. Турецкий дипломат в Петербурге писал венскому коллеге о своих информаторах из Российского Генерального штаба и Министерства иностранных дел, которые доверительно информировали его, что программа перевооружения российских сухопутных и военно-морских сил завершится только к лету 1917 года. «Воевать раньше этого срока не входит в планы русских»,- писал он. 
Из переписки турецких дипломатов можно было извлечь не только массу интересных деталей о реальных взаимоотношениях России и Турции на Балканах,  но и стратегию масонских лож в Турции. В частности, до середины 1920-х годов предполагалось вести выжидательную политику, активизировать ее в 1930-е годы и к середине 1940-х – середине 1950-х годов позволить  Турции занять прочное лидирующее положение среди Балканских и Ближневосточных стран.
Ниязи Фахретдин-бей был всесторонне образованным человеком.  Он неоднократно стажировался  во Франции, знал русский язык и свободно говорил на нескольких  европейских языках. Он был самым убежденным и последовательным сторонником укрепления российско-турецких связей. Однако  с горечью должен был констатировать в письме своему другу: «Русские не доверяют болгарам, к румынам их доверие также сильно поубавилось, как, впрочем, и к грекам. Нам верят менее всего». Дело в том, что позиция посла резко контрастировала с официальными устными и письменными  заявлениями военно-морского агента Турции в Санкт-Петербурге Али Мухтар-бея. Посол и морской агент диаметрально расходились по принципиальным оценкам русской политики. Али Мухтар-бей был совершенно иным по характеру и воспитанию. Это был чрезвычайно ограниченный  и подчеркнуто правоверный турецкий офицер, часто и не к месту выпячивающий свое высокородное происхождение. Долгое время он служил адъютантом военного министра Турции Энвер-паши, бывшего одним из лидеров младотурецкой революции. По данным наружного наблюдения российской контр-разведки, Мухтар-бей был желчным и неуравновешенным человеком; в обществе своих коллег, турецких военных и дипломатов держался скованно и заносчиво. Его весьма недолюбливали и избегали. Каждый свой шаг он сверял с австрийским посланником в Петербурге, которому, по докладам наружного наблюдения, «доверял больше, чем собственной супруге». В переписке с Энвер-пашою он постоянно поносил Россию и негодовал по поводу массы приемов и празднеств в русской столице. По  анализу современных российских исследователей  он навредил русско-турецким связям накануне войны значительно больше, чем сделал доброго его непосредственный дипломатический начальник  - посол Турции в России…
Посол весьма трезво оценивал положение не только России, но и Турции. Он категорически отвергал возможность поднять народы Кавказа против России  и весьма трезво оценивал финансовые возможности Турции: «Франция не сможет дать нам новых  сумм. Тех же денег, что нам дает Германия, нам не хватит на ведение войны. Необдуманное выступление может быть гибельным для государства. Надлежит принять необходимые меры и произвести частичную мобилизацию, сохраняя при этом нейтралитет». Это было последнее письмо Фехретдин-бея его венскому другу. Оно так и не дошло до адресата. Хельми-паша не получил это письмо. После перлюстрации, по неизвестным причинам(?), оно не было отправлено адресату , а осело в архиве российского МИДа. Очень вероятно, что именно недоставка этого письма адресату насторожила послов и прервала  их  переписку.   Русские контрразведчики установили, что Фахретдин – бей имел формуляр в Императорской Публичной библиотеке. Они внимательно изучили его и установили, какие газеты регулярно читал турецкий посол. Анализ прочитанных газет и его переписки с Хильми-пашой позволил контрразведчикам сделать вывод об антигерманских настроениях турецкого посла.
 Я не ставил себе задачу тщательно исследовать  деятельность русской  заграничной разведки, контрразведки и МИДа в процессе развития российско-турецких отношений накануне Первой мировой войны, но отдельные факты из этой области,  что называется, «лежащие на поверхности», требуют некоторого уточнения.
 В структуре  2-й оперативной (Черноморской)  части МГШ, возглавляемой Александром Немитцем, был , так называемый, «стол особого делопроизводства», возглавляемый старшим лейтенантом А. А. Нищенковым. В обязанность этого офицера, в части касающейся, входила разведывательная и  контрразведывательная  деятельность по заведываемому направлению. Именно он организовывал и обеспечивал наружное наблюдение за  военно-морским агентом Турции в Санкт-Петербурге – Али-Мухтар-беем.  В тоже время  наблюдением за  военным агентом Турции   занимались  «коллеги» из соответствующего направления Генерального штаба; за турецким послом  «досматривала» соответствующая структура МВД…  Вся оперативная информация из вышеперечисленных инстанций, после соответствующего анализа поступала в том числе и в  заинтересованные структуры МИДа. Можно ли при такой усложненной схеме удивляться, что одно из писем  турецкого посла было задержано и «осело» в архиве МИДа и уже тем способствовало «сворачиванию» переписки?  Я думаю, что такой «простенький» факт  не только удивляет, но и настораживает… То, что в государственных структурах , в том числе и в МИДе,  имелись явные и тайные сторонники  осложнения российско-турецких отношений - это очевидно.  Причем,  как показывает самый поверхностный  анализ обстановки,  обострению отношений России с Турцией весьма активно способствовал бывший министр иностранных дел Александр Петрович Извольский.
Усложнившаяся военно-политическая ситуация на Балканах  потребовала точной информации и трезвых аналитических расчетов  российских Генерального штаба и Морского Генерального штаба. Как мы уже наблюдали в предыдущем эпизоде  - ключ к  труднообъяснимым зигзагам во внешней политике  заинтересованных сторон  лежал на стыке  внутриполитической борьбы в регионе и активизации деятельности тайных обществ и организаций. В связи с этим  в материалах российских спецслужб, и, прежде всего – органов военной разведки стали появляться  донесения о деятельности масонских лож Франции, Германии и отдельных этнических сообществ. В Морской Генеральный штаб поступала стратегическая и военная информация, рассчитанная на выработку стратегических решений. Отличительной чертой этого периода было относительно точное прогнозирование возможного хода событий в Юго-Восточной Европе и Турции. Так, аналитики Морского Генерального штаба отмечали следующую особенность. Если в странах Западной, Центральной и Северной Европы  расстановки внутриполитических сил скорее определялись социально-классовой, чем этнической и, уж,  тем более,  религиозной составляющей, то для Балканских стран и Турции этнический и конфессиональный аспекты играли в определенные периоды доминирующую роль.
    Наиболее тесно связанной с Россией в военно-политическом отношении  была Черногория. Деятельность  в этой стране военного агента генерал-майора Николая Потапова была весьма специфична. Он осуществлял руководство  подготовкой черногорской армии в строевом, хозяйственном и в боевом отношениях. Сербия, еще в большей степени,  традиционно рассматривалась российским Генштабом как самое сильное  в военном отношении государство среди суверенных славянских стран на  Балканах. Она также являлась традиционным союзником  России. Военными агентами в Сербии были опытные офицеры-разведчики Генерального штаба: генерал-майор И.Н. Сысоев (до 1906 года), Генерального штаба полковник В.П. Агапов (1906-1909), генерального штаба полковник В.А. Артамонов (с октября 1909 года). В сфере их особого внимания кроме чисто военных интересов отслеживались и тенденции межгосударственных отношений балканских государств. По сути дела, военные и морские агенты выполняли задачи внешнеполитической разведки, военной разведки и контрразведки на местах.  Особенно активизировалась деятельность  нашей разведки в период Боснийского кризиса и Балканских войн. Именно в это время в сфере действия наших агентов оказалась деятельность функционеров масонских структур. В эти годы балканское масонство в значительной степени инициировало славянский вопрос. Бывший заведующий Заграничной агентурой Департамента полиции Л. Ратаев, действующий по собственной инициативе,  в письме директору Департамента полиции сообщал, что организационный центр всех интриг и заговоров на Балканах  находится в г. Салоники, где с начала века сосредоточили свою деятельность пять лож: «Истина», «Возрожденная Македония», «Труд и Свет», «Постоянство» и «Филиппополь». Особым влиянием, по его словам, пользовалась ложа «Возрожденная Македонии». Ее деятельность в значительной степени инициировала  повстанческое и революционное движение на Балканах и не только способствовала разрушению Османской империи, но и во многом создавала и поддерживала политическую нестабильность в регионе.
Для   Балканских стран было характерным создание тайных конспиративных  организаций среди военных и политиков. Руководители масонских лож делали особую ставку на проникновение в военную среду и создание там своих отделений. Так, в июле 1909 года русский военный агент в Греции полковник В. Артамонов докладывал начальнику Генерального штаба, что в Салониках произошло объединение трех подпольных групп  в одну конспиративную организацию во главе с полковником Н. Зорбасом, получившую название «Военная  лига». По сути, это была военная секция балканского отделения «Великого Востока Франции».
    Кстати, эта модель в полной мере сработала  в России   при создании Военной и Адмиралтейской лож,  имевших  аналогичные цели и задачи…
    В контексте этих проблем  особое внимание привлекает фигура генерала Николая Потапова.  Ряд документов неопровержимо доказывают сотрудничество Потапова не только с  масонскими структурами, но    с июля 1917года  -  с Военной организацией Петербургского комитета РСДРП. Дочери Потапова неоднократно обращали внимание исследователей  на  контакты  генерала с Николаем Подвойским. В этой связи  несколько под иным углом  смотрится  история посредничества Потапова в перевооружении сербской армии стрелковым оружием французского производства и размещение заказов на полевую артиллерию, опять-таки на французских заводах. При том,  уж чем другим, а стрелковым оружием Россия вполне могла бы обеспечить крошечную армию Сербии.  Настораживает и то,  что накануне этой «сделки» шла активная переписка между Потаповым и  помощником военного  агента в Англии подполковником Генерального штаба   Половцевым  Петром  Александровичем.  Если о масонском следе  Генерального штаба генерале Николае Потапове имеется достаточная информация,  то на деятельность   Петра Половцова, в этой связи,   стоит обратить особое внимание.
 Отцом Петра Александровича был действительный тайный советник и государственный секретарь Александр Александрович Половцов, матерью - Надежда Михайловна Июнева,- воспитанница барона А.Л. Штиглица, внебрачная дочь Великого князя Михаила Павловича. Богатая родословная, близость к императорскому дому, одаренность натуры и отличное образование открывали  перед Петром Половцовым  путь к блестящей карьере. После окончания Историко-филологической гимназии и петербургского Горного института, Петр Половцов поступил в сентябре 1897 года вольноопределяющимся в 44-й Нижегородский драгунский полк. В 1899 году  он с успехом выдержал экзамен на первый офицерский чин при    Николаевском кавалерийском училище и был выпущен корнетом в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк. По окончании Николаевской академии Генерального штаба в 1904 году по первому разряду  штаб-ротмистр Половцов был  переименован  в капитаны Генерального штаба. С началом русско-японской войны Половцов - офицер штаба 1-го Сибирского армейского корпуса; с 20 декабря 1905 года – старший адъютант штаба 37-й пехотной дивизии. С 20 декабря 1906 года по 12 декабря 1907 года был прикомандирован для занятий к Главному управлению Генерального штаба. С 3 января 1908 года по 3 января 1909 года проходил цензовое командование ротой в 1-м Туркестанском стрелковом батальоне. С 29 января – старший адъютант штаба 2-й гвардейской пехотной дивизии, подполковник. С 26 ноября 1909 года по 27 февраля 1911 года состоял в распоряжении начальника Генерального штаба, исполняя обязанности помощника военного агента в Лондоне.  А вот с этого момента -  стоит  немного по подробнее.
Я неспроста подробно изложил этапы службы Петра Половцова, выделив время пребывания в Лондоне, в составе аппарата военного агента. Дело в том, что Петр Александрович принадлежал к очень непростой, во всех отношениях, семье. Его батюшка - Александр Александрович своим умом и поразительной работоспособностью сделал блестящую карьеру, достигнув должности Государственного секретаря, стал членом Комитета финансов. В 1885 году он был произведен в действительные тайные советники; в июне 1892 года  назначен членом Государственного совета. С 1901 по 1905 заседал в Департаменте законов; с 1905 года входил в число присутствующих членов Госсовета; участвовал в совещаниях по разработке учреждения Государственной Думы и реорганизации Государственного совета в Верхнюю палату. За многолетнюю государственную деятельность был удостоен многих высших российских орденов до Святого Владимира 1-й степени включительно. В большинстве справочных изданий правительственного  уровня А.А. Половцев числился следом за премьер-министром С.Ю. Витте  в компании с  П.А. Валуевым, В.Н. Коковцевым, Е.М. Феоктистовым, А.В. Богдановичем, В.П. Мещерским  - то есть принадлежал к самому высшему эшелону власти в России. Немаловажным фактом было и то, что женой Александра Александровича, и соответственно,- матерью Петра Александровича Половцова,  была воспитанница банкира, барона А.Л. Штиглица, внебрачная дочь Великого князя Михаила Павловича - Надежда Михайловна Июнева. Судя по всему, на примере этой семьи мы имеем ярчайший пример семейного сращивания представителей  высших государственных структур с промышленным и банковским капиталом. Имеется информация о том, что,  владея солидным капиталом, Александр Александрович Половцов тратил большие средства на благотворительные цели, в том числе на поддержание Центрального  училища технического рисования имени своего покойного друга и компаньона  А.Л. Штиглица. 
   Служебные контакты статс-секретаря Александра Александровича и семейные традиции Половцовых  вполне способствовали тому, что, пребывая в Англии,  подполковник  Петр Александрович в 1909 году становится  членом английской масонской ложи. Насколько основательна была его масонская деятельность на том этапе  сказать сложно. Мы уже вели речь о первом секретаре посольства в Лондоне, Станиславе Поклевском-Козелле, его племяннике - помощнике морского агента. В том же промасоненном коллективе, чуть позже, весомо  отметится Константин Дмитриевич Набоков, сменивший Козелла… Не получив страстно желаемой должности военного агента в Индии, подполковник Генерального штаба Петр Половцов выходит в отставку и  путешествует по Индии. Через Гималаи возвращается в Россию. Имеется вполне обоснованное  подозрение, что отставка Петра Александровича была фиктивной, а его «путешествие» по Индии и Гималаям было согласовано с планами Генерального штаба. По возвращении из Индии  Петр Александрович представил на рассмотрение специальной комиссии Генерального штаба подробный отчет о своем «путешествии».  В начале мировой войны Петр Половцов возвращается в армейский строй  и  командует  Татарским конным полком в Кавказской Туземной конной дивизии, командиром которой был младший брат Императора, Великий князь Михаил Александрович. Здесь самое время упомянуть о том, что князя Михаила Александровича и Петра  Половцова связывала детская и юношеская дружба в Царском селе. Теперь у них появилась возможность скрепить свои отношения боевым братством.  За бой 15 февраля 1915 года у деревни Брунь полковник Петр Половцов  был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. С 25 февраля 1916 года  он назначается  начальником  штаба дивизии. 15 июля 1916 года лихой атакой,  опрокинув противника у деревни Езеран, Петр Половцов  был награжден Георгиевским оружием.
Во время февральского государственного переворота Половцев  находился в отпуске в Петрограде. Был выбран в Думу, где участвовал в работе военной комиссии. В апреле 1917 года возвратился на фронт. 22 мая 1917 года был назначен командующим войсками Петроградского военного округа, сменив на этой должности генерала Корнилова. Во время июльского выступления большевиков руководил подавлением попытки большевистского путча. Получается, что деятельность Петра Половцова с марта по июль вполне вписывалась  в планы Верховного масонского совета России, а решительная борьба с большевиками уже преследовала  совершенно иные цели. Есть все основания предполагать, что здесь Петр Половцов действовал с согласия и в интересах своего друга и сослуживца - Великого князя Михаила Александровича, расчищая ему плацдарм для легитимного  занятия Престола. Из пристального анализа ситуации следует, что на этом этапе  Петра Половцева активно поддерживал Александр Гучков. Резко выступив против вмешательства Советов в деятельность Временного правительства, Александр Иванович  демонстративно ушел в отставку с поста Военного и Морского министра, возглавил «Общество экономического возрождения России» и активно взялся за подготовку военного переворота против А. Ф. Керенского. Видимо, Петр Половцов вполне соответствовал требованиям к кандидату в военные диктаторы. Попытку большевистского путча Петр Половцов  подавил, но дальнейшие его цели явно не совпадали с целями Гучкова.    Этот эпизод в истории России, с одной стороны, связанный  с масонской интригой Гучкова, а с другой с отчаянной попыткой  восстановления монархии Половцевым,  еще ждет своего исследователя.
  Для уяснения обстановки следует учесть, что еще 1 марта 1917 года  Великий князь Михаил Романов подписал «Манифест великих князей». В манифесте, составленном группой великих князей от имени Императора, говорилось, что в России вводится конституционная монархия, что «…прерванные Указом Нашим занятия государственного Совета и Государственной Думы» возобновляются». Планировалось передать этот манифест Николаю Второму и убедить его опубликовать. Но  как известно, 2 марта Император  в связи с болезнью наследника  царевича Алексея, отрекся от престола в пользу Михаила. Манифест отречения заканчивался так «…в согласии с Государственной Думой признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя верховную власть. Не желая расстаться с любимым Сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского…». Как стало известно позднее, изданию этого манифеста и обману Императора предшествовала мерзкая масонская интрига, приведшая к последующим неисчислимым бедам и кровопролитию. Михаил Романов не согласился с отречением Императора и власти не принял. На следующий день, 3 марта, в своем ответе на манифест отречения Николая Александровича  он пишет, что примет верховную власть только в случае, если народ выразит на это свое волеизъявление  посредством всенародного голосования на Учредительном собрании. Таким образом, верховная власть так и осталась у Императора Николая Романова, не принятая Михаилом. Пытаясь идти легитимным путем, Михаил Романов признал за  Временным  правительством всю полноту власти в стране до созыва Учредительного  собрания. «Правильный» ход мыслей Временному правительству пытался подсказать генерал Петр Половцев но,  как известно, большевики, действуя своими бандитскими методами, не дали  провести Учредительное собрание, разогнали силой оружия многотысячные демонстрации в его поддержку и издали декрет о его роспуске.
В большинстве исследований  советского периода, посвященных  событиям марта-октября 1917 года, Великий князь Михаил Александрович показан слабохарактерным  и нерешительным, не готовым и неспособным наследовать Императорскую власть в России. Такое мнение в корне ошибочное. Являясь четвертым сыном Александра Третьего, младшим братом Императора  Николая Александровича, в 1899 году после кончины  наследника престола, Великого князя Георгия Александровича,   стал наследником цесаревичем, но перестал им быть в 1904 году, после рождения у Николая сына  -  Алексея. Теперь, не считая себя связанным особыми династическими обязательствами, в 1907 году Михаил Александрович познакомился, а в 1912 году женился на Наталье Сергеевне Вульферт, бывшей жене офицера гатчинского гарнизонного полка, шефом которого он являлся. Наталья Сергеевна (в девичестве Шереметьевская),   до брака с Владимиром Владимировичем Вульфертом, побывала замужем за Сергеем Ивановичем Мамонтовым. Из-за морганатического брака, в который вступил Михаил Александрович, Император Николай, своим указом, опубликованном в официальном правительственном вестнике от 3 января 1913 года, отменил положение, согласно которому Михаил в случае кончины Николая до того, как Алексею исполнится 18 лет, становился бы правителем государства (регентом). Имения Михаила Александровича, этим же указом, переходили под государственную опеку. Такая оскорбительная для Михаила ситуация сохранялась вплоть до начала Мировой войны, пока  Император Николай не простил своего брата. Было более чем очевидно, что репрессивная мера по отношению к Михаилу была предпринята Императором, не столько из почтения к закону о престолонаследии, сколько  по требованию Императрицы Александры Федоровны, чье показное ханжество не раз являлось поводом  к семейным «разборкам»  в Доме Романовых.  Судя по всему, у Михаила Романова действительно был существенный для Великого князя и потенциального императора недостаток  - он был более человечный,  чем того требовало его высокое  положение. Он чисто по-человечески позволил себе жить с любимой женщиной, отбросив мысли о своей необычайной ценности, проявлял  отвагу и рисковал  своей  жизнью в бою; мог, в конце концов,   чувствовать себя оскорбленным  Державным братом, действовавшим по требованию упрямой психопатки,- своей державной супруги… Как это не печально фиксировать , но чувство глубокой, человеческой  обиды, наверняка, сохранилось  у Михаила Александровича при   решении вопроса о престолонаследии…
В обстановке  мартовского,   государственного переворота,  смуте и неразберихе  способствовало отсутствие решительности и жесткости со стороны Императора Николая и предательство его ближайшего окружения. 
   Михаил Александрович Романов  был отличным кавалерийским офицером, пользовался заслуженным авторитетом в гвардии и в армии. Приняв в августе 1914 года командование над Кавказской туземной конной дивизией, он неоднократно отличился с ней в боях, укрепив свой авторитет военачальника и смелого, волевого командира, но как-то решительно повлиять на  события в столице в  марте 1917 года он не успел  или не захотел?
Летом 1918 года большевики казнили 13 из 32 членов дома Романовых по мужской  линии, в том числе и Михаила Александровича. Этот варварский  акт  окончательно  затвердил  захват власти большевиками в России и похоронил реальные надежды на возрождение монархии.   У остававшихся  членов  Императорской семьи не было прямых законных  прав на Российский престол.   
Что же касается Петра Половцова, то вначале сентября 1917 года  своими коллегами-масонами, он от греха подальше, был отправлен  командовать  Кавказским Туземным корпусом, который был передислоцирован на Северный Кавказ. С 20 октября 1917 года он - Военный губернатор и командующий войсками Терской области. С ноября 1917 по январь 1918 года - командующий войсками Терско-Дагестанского края. Получив информацию о зверской расправе большевиков с семьей Императора, о трагической гибели Великого князя Михаила Александровича, Петр Половцов, отказался от дальнейшей активной борьбы и   летом  1918 года  покинул Кавказ. В отличие от прочих военачальников бывшей Кавказской армии, он не стал испытывать судьбу (как группа генералов во главе с Рузским, ставшая жертвой расправы в Пятигорске.- Б.Н.)  а, прихватив портфель с деловыми бумагами и двумя кольтами,  привычным для него маршрутом перебрался  в Персию                и в сентябре 1918 года уже был в Лондоне.    Было бы наивно искать документальные подтверждения масонских связей генерала. Столь опытные разведчики-генштабисты следы своей деятельности  грамотно «заметали», да и добровольные помощники иногда находились. Так, личный архив Половцова был сожжен во время второй мировой войны не в меру  инициативными и чересчур осторожными масонами П.А. Бобринским и Лыщинским.  И, тем не менее, мы располагаем информацией о том, что Петр Александрович был членом  парижской масонской ложи и капитула ложи «Астрея»; членом-основателем ложи «Гермес»; членом ложи  «Друзья любомудрия», консистории России, русского особого совета, имея высшую,  33-ю степень посвящения. Еще ранее он являлся членом ложи международной шотландской филантропии к розе Ницце (ВЛФ № 597), и членом Англо-Саксонской ложи в Париже (ВЛФ № 343).
    Несколько разобравшись с Петром Половцовым,  вернемся к «черногорским» проблемам 1909-1914 годов.
Мы уже  вели речь о том, что операции масона Вольпи в Черногории дали ему реальные рычаги влияния в России. Черногорский князь Николай и его сын Данила, наследный принц, редкостный повеса, оба были в долгах у венецианцев, которые раз за разом  давали им деньги, когда им уже никто не давал. Николай Михайлович Потапов знал об этом прекрасно, но вместо того, чтобы оплатить долги легкомысленных князей, он способствовал тому, что «из воспитательных целей» было прекращено их финансовое обеспечение из Петербурга. Князя Николая называли «свекром Европы». Одна из его дочерей была замужем за итальянским королем Эммануилом Третьим, две других – за русскими Великими князьями. Это были «черногорские принцессы», печально известные своей явно чрезмерной активностью   при  дворе Императора  Николая  Александровича. Черногорские красавицы(?) – тощие, низкорослые, высокомерные  интриганки,  став великими княгинями, пользуясь расположением  Императрицы Александры Федоровны, устроили во дворце бесконечный балаган из масонских скоморохов, мистиков и религиозных шарлатанов. Среди последних был , например, предводитель мартинистов и спирит Папюс, которого в последующем сменил Григорий Распутин. Муж черногорской княгини Анастасии, Великий Князь Николай Николаевич, был ведущей фигурой в «партии войны»: способствовал развязыванию Балканских войн, в последующем приветствовал сараевское покушение, командовал русскими войсками в первый год войны и показал себя неплохим командующим. Полковник Генерального штаба Потапов, по специфике своей должности военного агента в Черногории,   в течение многих лет пользовался    покровительством Великого князя  Николая Николаевича и обеих черногорских «красавиц». Начиная с 1903 года,  Потапов успешно занимался боевой подготовкой черногорской армии, которая показала высокие боевые качества в Балканских войнах. Имеется информация и о том, что Потапов через доверенных лиц оказывал поддержку финансами и оружием масонским убийцам эрцгерцога Фердинанда.  На завершающем этапе  Первой мировой войны  Потапов , казалось бы, с незаметного поста военного агента в Черногории  был назначен главным генерал-квартирмейстером   русской армии (начальником оперативного управления Б.Н.), а затем начальником  военной разведки. Как мы уже говорили, Потапов,  «трезво» оценив обстановку, уже с июля 1917 года сотрудничал с Подвойским, а,  возглавляя штаб Красной армии, активно проводил «чистку» старого военного аппарата при полнейшем доверии  Троцкого. Было бы величайшей глупостью искать документальные подтверждения  масонской деятельности  Николая Михайловича  Потапова, но  весь его «творческий путь» - явное тому подтверждение. В «лучших» традициях генштабистов и профессиональных разведчиков, отбросив чувства офицерской этики и корпоративной чести,  бывший генерал Николай Потапов   в 1927 году принял  активнейшее участие в провокационной операции ВЧК под названием «Трест», где со стороны эмигрантских кругов  главной фигурой  выступал его бывший благодетель Великий князь  Николай Николаевич.
 Я думаю, что пока  нет необходимости  приводить пофамильный  список офицеров Генерального штаба,  чье членство в масонских ложах  подтверждено документально и чье участие  в процессе разрушения российской армии и государства   не вызывает ни малейшего сомнения. В процессе нашего расследования  часть фигурантов из этого списка «засветятся» в 1917 году, другие проявятся в 1930, и наиболее изобретательные доживут до 1938 года. Наиболее колоритно в  этом списке смотрится  генерал Поливанов Алексей Андреевич, член Государственного Совета, в 1915-1916 годах Военный министр. Фигура слишком значительная и деятельность заметная, поэтому и  членство его в Военной ложе  не являлось никогда большим секретом. Список масонов-моряков  по значимости и по достоинству возглавлял великий князь адмирал  Александр Михайлович, следом за ним  шел адмирал Дмитрий Вердеревский.  Вспомнив только об этих трех  фигурантах, сразу задаешься вопросом, а   стоило бы  после этого  искать следы решительной борьбы нашей разведки  с кознями масонов на тех же Балканах; впору было бы уберечь свои государственные структуры от их  разрушительных действий…
 Оставим в покое планетарные масштабы борьбы с масонством и  вернемся  на избранный нами уровень -  «2-е оперативное отделение МГШ – морские агенты в Турции, Болгарии, Румынии, Греции».


ПОПЫТКИ   МОРСКОГО  ГЕНЕРАЛЬНОГО  ШТАБА И МИД  НАМЕЖДУНАРОДНОМ 
              УРОВНЕ  СПОСОБСТВОВАТЬ  ПРОГРАММЕ  ВОЗРОЖДЕНИЯ
                РОССИЙСКОГО ФЛОТА.
 Разразившийся боснийский кризис рельефно высветил очевидную слабость Черноморского флота. В этой связи любые известия и даже газетные слухи о возможной  покупке Стамбулом  какого-либо из латиноамериканских дредноутов, строящихся верфями Британии и США, заставляли Морской Генеральный штаб России  резко настораживаться. 
 Так, во второй половине 1909 года, русские морские агенты в Англии и Турции  пристально следили за судьбой достраивавшейся на верфях «Амстронг» и «Викккерс» первой пары линкоров для Южной Америки» - бразильских «Минас-Жерайс» и «Сан-Паулу». 7 июля морской агент из Лондона успокаивал Петербург: «Вчера вечером мне удалось узнать из очень достоверного источника, что пока никаких предположений насчет продажи бразильских броненосцев  Турции не имеется…». Но в середине сентября он докладывал уже обратное: «Слухи о предполагавшейся  продаже бразильских судов турецкому правительству  снова появились, притом в более настойчивой форме, чем раньше. Подполковник Поклевский –  Козелл, на днях бывший в Барроу, привез мне известие, что на заводе открыто говорят о продаже, не упоминая, однако, кому. На днях ожидается комиссия из  турецких офицеров. Быть может, тогда что-нибудь более определенно выяснится…. Продажную цену называют в 17 400. 000 рублей».
 На первый взгляд - обычная текущая оперативная информация  той категории,  что составляла  секретную корреспонденцию морского агента. Стоит обратить внимание лишь на то, что последняя информация получена  от  Поклевского – Козелл Иосифа Ивановича, (10.03.1876 -25.04.1911) – подполковника корпуса инженер-механиков флота, с августа 1907 года  помощника военно-морского агента в Англии. Не исключено, что у Иосифа Ивановича были трудно разрешимые личные проблемы, или же он   оказался в эпицентре какой-то сложной интриги, потому как вскоре после описываемых событий он  был госпитализирован в связи с сильнейшим психическим расстройством. Видимо, было  от чего «крыше съехать»  у молодого офицера… Почему бы нам не предположить, что проблемы подполковника Поклевского  в какой-то мере были связаны с выполнением его служебных обязанностей… Кстати, именно в это время, с должности помощника военного агента  решительно вышел в отставку другой подполковник - Петр Александрович Половцов. У нас еще будет повод оценить обстановку в российском посольстве  в Лондоне, всесторонне оценивая  многочисленные  и многосторонние «достоинства» первого  советника посла, камергера Станислава Поклевского-Козелла. На данном этапе нашего расследования, рискуя подорвать высокий престиж английского королевского дома,  отметим лишь «слишком близкие», более чем приятельские отношения  Станислава Альфонсовича с королем Эдуардом Седьмым, возглавлявшим международное масонство.  Но, не столько эти пикантные  подробности из личной жизни высокопоставленного дипломата нас настораживают, как то, что любвеобильный наш Станислав Альфонсович в исследуемый период был еще и членом Межпарламентского  масонского совета  России, являясь , при этом, ближайшим другом министра иностранных дел Александра Извольского.   Вы скажете, и какая связь со всем этим околокоролевским бардаком  и проблемой с бразильскими линкорами? Да, если хотите, то самая прямая, если объективно взглянуть на ситуацию:  могли ли должным образом отстаивать национальные интересы России  высокопоставленные извращенцы  и карьеристы, связанные с международными масонскими структурами?
Известия из Англии вызывали тем большую тревогу, что, благодаря  бездарной (если еще не изменнической) деятельности таких дипломатов как Извольский, Поклевский-Козелл  и других, им подобным, международный Боснийский кризис окончился поражением российской дипломатии на Балканах  и высветил очевидный факт, что российский Черноморский флот, по своей слабости, ничем не может ей помочь. Стамбул, меж тем, проводил активную подготовку к оформлению  заказа на дредноуты  британским фирмам. Одновременно, как докладывал русский морской агент в Англии капитан 1 ранга Н.Г. Рейн, «… в начале 1910 года турки энергично  вели переговоры с Бразилией  для немедленной покупки «Сан-Паулу» и «Минас Жерайс». Деньги в количестве 2. 200. 000 фунтов стерлингов за каждый корабль были гарантированы нашими друзьями, французами через государственный банк Франции. Но переговоры прервались из-за нежелания бразильского парламента и президента». Оба корабля в 1910 году вошли в состав военно-морских сил Бразилии, уже тем временно сохранив превосходство на Черном море  российского флота. Но до того, как это произошло, нашим морским агентам и послам в Турции и Англии пришлось  еще много понервничать. Еще в сентябре 1910 года  наш морской агент в Турции капитан 2 ранга Щеглов доносил, что переговоры о покупке Стамбулом «Минас-Жерайс» и «Сан-Паулу» возобновились. Выдержка их этого сообщения была, кстати, доведена до Высочайшего сведения. Правда,  в октябре из Лондона и Стамбула поступили обнадеживающие известия о том, что турецкое правительство решило вообще не приобретать и не строить линкоров. Но как показало недалекое будущие, они были дезинформацией. Зная уже о «плодотворной деятельности» Поклевских-Козеллов, дяди и племянника, это уже и   неудивительно. 
А «некоторые слухи и предположения, исходящие из частных источников», о возможной продаже двух бразильских линкоров  в последние месяцы 1910 года продолжали поступать, например, от морского агента в США капитана 1 ранга Д.С. Васильева. Циркулировали версии и о том, что Бразилия приобрела линкоры с целью дальнейшей выгодной перепродажи. И эта информация вполне заслуживала внимания, так как с покупкой линкоров  правительство Бразилии приобрело себе известную «головную боль». У президента Родригеса-да-Фонсеки оказалось достаточно государственной мудрости чтобы не принимать поспешных решений и линейные корабли остались под бразильским флагом. Он собирался провести реформирование и обновление флота, уделив особое внимание подготовке личного состава. Ну а пока, как писал в своем донесении от 4 декабря 1910 года русский посол в странах Южной Америки П.В. Максимов, военно-морские силы Бразилии дезорганизованы, команды новых линкоров расформированы,  корабли поставлены в консервацию: «Можно сказать, что Бразилия без войны на долгое время потеряла свой флот». Именно Максимов первый обратил внимание  своего руководства  в Министерстве иностранных дел на новый линейный корабль с названием столицы южноамериканского государства: «строящейся еще в Англии дредноут «Рио-Жанейро» является только лишней обузой, от коей правительству было бы всего выгоднее отделаться, но этого не допустит, надо полагать, национальное самолюбие. Тем не менее, было бы,  быть может, небезынтересно проследить за участью «Рио-Жанейро» в Англии, на заводе Амстронга, так как здесь, если даже решаться его продать, то это постараются сохранить до последней минуты в строжайшей тайне».
Последний прогноз российского посла полностью оправдался несколько лет спустя.
  Вся эта тревожная суета  вокруг бразильских линкоров  способствовала тому, что на государственном уровне были приняты меры, направленные на усиление Черноморского флота. Так, в связи с угрозой усиления турецкого флота, председатель Совета министров П.А Столыпин 20 июля 1910 года адресовал Морскому министру С.А. Воеводскому письмо о необходимости срочного наращивания российских военно-морских сил на Черном море. Министр, получив столь мощную поддержку, уже 26 июля обратился с докладом на Высочайшее имя, запросив немедленного внеочередного выделения средств на постройку трех линкоров дредноутного типа и ряда других кораблей для Черного моря. После согласия Николая Второго  Морское министерство 23 сентября предоставило в Совмин   финансовые  обоснования  по этой программе. Еще до их утверждения С.А. Воеводский утвердил задание на проектирование черноморских дредноутов. В начале декабря правительство поддержало Морского министра, и 17 января 1911 года соответствующий законопроект был направлен в Государственную думу. Появившиеся в марте известия о заказе Турцией в Англии двух линкоров заставили парламент быстро проголосовать за отпуск необходимых кредитов. До этого момента   консервативно настроенные законодатели несколько лет упорно отказывались финансировать кораблестроение по планам «цусимского ведомства».
О том, что морскому агенту в Турции, капитану 2 ранга Александру Щеглову довелось в феврале 1911года выступить на  заседании этого исторического для флота заседания Государственной думы, мы с Вами уже говорили.
Вдумчивый читатель, внимательно анализирующий вслед за мной  ход событий, вправе задать вопрос, логично ли будет, обозначив на данном этапе исследования  главными фигурантами -   Александра Немитца и Александра Щеглова, и при этом так подробно отслеживать эту историю с бразильскими дредноутами… Поверьте, в этом есть определенный смысл. История с этими линкорами, создав проблему всему Морскому Генеральному штабу, поставив, что называется, «на уши»  2-е оперативное «Черноморское отделение) штаба и всех  задействованных в проблеме морских агентов, продолжала составлять серьезную проблему  вплоть до самого начала боевых действий флотов в ходе  Мировой войны.  Что стоило бы все предварительное стратегическое планирование действий того же Черноморского флота  при «неожиданном»(?)  усилении флота Турции на один-два  новейших дредноута?  Поэтому запасемся  терпением и попытаемся представить себе на фоне дальнейших событий состояние  и степень ответственности  за порученный участок деятельности  начальника  Черноморского оперативного отделения МГШ и морского агента в Турции.
 Третий дредноут, заказанный Бразилией, проектировался  с явным намерением сделать недосягаемым лидерство этой страны по мощи линейного флота, уже приобретенное  среди держав Латинской Америки, после покупки «Минас-Жерайс» и «Сан-Паулу». Государства это региона были небогаты, но Бразилия обладала стратегическим сырьем – кофе, контролируя в начале 20-го века до 75% его мирового производства. Благодаря этому страна добилась экономической стабилизации, роста доходов, позволивших получать крупные кредиты в английских банках. Пользуясь тем, что ближайшие соседи – Аргентина и Чили   заключили между собой в 1902 году договор о прекращении гонки морских вооружений, бразильцы приняли в 1904 году кораблестроительную программу, кроме дредноутов, включавшую 2 легких крейсера, 10 эсминцев, 3 подводные лодки. Программа была полностью выполнена: крейсера и эсминцы английской, субмарины итальянской постройки вошли в состав флота. Как прямой ответ на этот вызов для Аргентины в США в середине 1910 года заложили два линкора с таким же главным калибром орудий, как и у достраивавшейся пары линкоров для Бразилии – по двенадцати 305-мм орудий. Одновременно Буэнос-Айрес заказал по 4 эсминца в Англии, Германии и Франции. Руководство Чили вскоре тоже поспешило утвердить программу усиления флота, предусматривающую строительство в Англии 2-х линейных кораблей, 6 лидеров и 4 подлодок. Бразильцы, рассмотрев ряд проектов дредноутов с более мощной артиллерией (вплоть до 406-мм ), решили не терять темп в гонке военно-морских вооружений  и, исходя из требований унификации, остановились на английском варианте с прежними двенадцатидюймовыми орудиями, при этом увеличив их число. В Рио-де-Жанейро верно рассчитали, что никто из соседей-соперников не сможет в обозримом будущем выделить из своего бюджета средств больше чем на два линкора. Поэтому, заказывая еще один сверхмощный корабль, Бразилия противопоставляла двадцатичетырем орудиям главного калибра каждого из вероятных противников  сразу тридцать восемь своих.
   К тому времени, когда российский посол отправил свое донесение из Рио-де-Жанейро, одноименный столице дредноут, заложенный на верфи «Амстронг» в Ньюкастле 14 сентября (нового стиля)  1910 года,  строился лишь два с половиной месяца. Уже на следующий день начальник Иностранной части Морского Генерального штаба направил его военному агенту в Англии  с просьбой «…по мере возможности навести справки согласно подчеркнутому», без указания сроков. Но спустя неделю копию этого же донесения МИД получил от Столыпина и сам Воеводский. Совет министров обсуждал специальный доклад П.В. Максимова от 2 ноября 1910 года, где посол обосновал политическую необходимость сближения России с южноамериканскими странами  и предлагал ряд мер к этому. Судя по всему, в ходе дискуссии упоминался и строящийся  линкор и не исключено, что морской министр получил поручение выяснить данные о его  стоимости и  возможности приобретения Россией. Во всяком случае, адмирал Воеводский уже 28 февраля  лично приказал начальнику МГШ дать специальное распоряжение об этом морскому агенту в Англии.
   Капитан 1 ранга Н. Рейн ответил на запрос 25 марта: «Что касается бразильского броненосца «Рио-де-Жанейро», то я буду старательно следить за его положением, для чего я предпринял все меры, какие только могут быть, без нарушения корректных отношений, заведены… Из разговоров с разными лицами выяснилось, что в постройке не замечается ненормальностей или задержек. Несколько бразильских морских офицеров наблюдают за постройкой, причем, вероятно, не более 30% веса корпуса поставлено на место. По многим отзывам, весьма вероятно, что броненосец можно купить, если только Англия, которая сама имеет, по-видимому, виды на него, позволит это».
   В это время снова обострилась ситуация вокруг возможного заказа Турцией  дредноутов  у Англии. Уже в конце марта была получена информация о возможности  оформления заказа Стамбулом  в Англии двух линейных кораблей. Закладка их планировалась на верфях «Виккерс» и «Амстронг» в августе и декабре 1911 года соответственно. Им было присвоено наименование «Решад Пятый» и «Решад-и-Хамис». По проекту на них  планировалось установить по десять 343-мм орудий главного калибра. Но весной 1911 года  наш морской агент в Лондоне еще не только не имел точных данных по этим контрактам, но и доносил в МГШ, что турки заключили с фирмой «Амстронг» договор на постройку «одного броненосца последнего типа и одного защищенного крейсера». Но уже и эта информация  способствовала тому, что были всемерно активизированы работы по проектированию черноморских дредноутов типа «Императрица Мария». Спуск на воду первого из них планировали только на середину 1913 года, а вступление в строй на конец 1915 года. «Рио-де-Жанейро», по любым меркам,  должен был вступить в строй в середине 1914 года.
    В  рапорте от 30 марта 1911 года Рейн сообщал: «Работы на «Рио-де-Жанейро», как я уже доносил, продолжаются, хотя в несколько уменьшенном размере. Секретность почему-то относительно постройки этого корабля соблюдается особенно строгая. Контракты хранятся на частной квартире главного директора sir Andrew Noble и  даже неизвестны другим директорам, равно как и чертежи наиважнейших элементов. Фактически данных и верных относительно вооружения и постройки всего корабля даже никто из директоров не может дать, кроме директора sir A.  Noble. Так как броненосец будет готов не позже осени 1912 года, то теперь более чем пора приступить к переговорам по покупке его. Глубоко убежденный в пользе для России такого приобретения, убедительно докладываю, что не следует терять времени и надо купить это судно». По мнению агента не исключалась возможность покупки «Рио-де-Жанейро»  Японией, для которой с января 1911 года на верфи «Виккерс» строился мощнейший на тот момент в мире сверхдредноут – линейный крейсер «Конго» с 14-дюймовой артиллерией.  Н. Рейн имел сведения, что японцы ведут переговоры  с «Амстронгом» о заказе еще одного линкора, но речь могла идти и про бразильский корабль: «Если Англия кому-либо согласна будет уступить это судно (30 миллионов рублей), то в первую голову Японии, притом именно тогда, когда, несмотря на переговоры о мире с Америкой, у Англии появится надежда натравить Японию на Америку, как раз перед открытием Панамского канала. Нам будет очень обидно, если «Рио-де-Жанейро» перейдет неожиданно (для публики), как «Ниссин» и «Касуга» (броненосные крейсера, проданные Японии Англией накануне русско-японской войны. - Б.Н.),  не в наши руки,  а в чужие.  … Япония явно и усиленно вооружается и готовится к войне, притом на два фронта, усиливая и ускоряя боевую готовность армии (многое от «Амстронга» предназначено и для армии) и флота. Кто же противники? Америка и Россия,  Англия и Германия и даже Франция будут при этом частными маклерами».
    Судя по всему, морской агент в Лондоне был солидарен с мнением той части военных экспертов и дипломатов, которые считали, что основной целью Японии остается оттеснение Российской империи от берегов Тихого океана, пользуясь ее военной слабостью на Дальнем Востоке. Действительно, посетивший Приморье как раз в апреле-мае 1911 года военный министр Сухомлинов справедливо отметил: «Что касается морских сил, то можно считать, что их во Владивостоке совсем нет».
   В своих прогнозах военный агент в Лондоне капитан 1 ранга Рейн  углубился в сферы, слишком далекие от  области нашего расследования. Тем более, чувствуется, что Николай Готлибович не в полной мере учитывал значительные улучшения  в отношениях России с Японией на фоне обострения американо-японских отношений. Но приоритеты российской внешней политики изменились. Основные военные и политические усилия были теперь сориентированы на Европу, где заканчивалось оформление антигерманского блока с Францией и Англией. Для Петербурга  сохранение сложившегося после договоров 1905 и 1907 годов разделения Манчжурии на зоны влияния  было гораздо более приемлемо, нежели, например, развивавшаяся агрессивная экономическая экспансия  США в Китае. Поэтому еще в 1910 году было заключено русско-японское соглашение, подтвердившее дружественность отношений двух держав. Как заметил министр иностранных дел А.П. Извольский: «Америка нам войны по этому поводу не объявит и флота в Харбин не пришлет, тогда как Япония в этом отношении гораздо опаснее  и нам важно считаться с этим обстоятельством».
    Таким образом, сомнения Н. Рейна по поводу японцев были с точки  руководства МГШ  не актуальны, а вот турецкий «дредноутный кризис» продолжал нарастать.  Уже 14 апреля 1911 года военный агент в США капитан 1 ранга Д. Васильев доносил в МГШ  о том, что «Аргентинская  республика строит там свои дредноуты  «Морено» и «Ривадавия» исключительно для последующей спекуляции…», то есть для перепродажи. Первый из них должен был сойти со стапелей в штате Нью-Йорк в сентябре того же года, а второй готовился к спуску в штате Массачусетс месяцем раньше.  В мае оперативное отделение штаба начальника  Действующего флота Черного моря получило информацию от своей разведывательной сети в Турции о планах Стамбула в ближайшее время приобрести линкоры, строящиеся в Англии и США для южноамериканских стран.  Наконец 1 июня на стол недавно  назначенного Морским министром И.К. Григоровича легли петербургские газеты, излагавшие уже подробности этой сделки. Реакцию министра легко себе представить, если учесть, что не далее как 21 апреля он направил секретное письмо председателю Совмина , в котором говорилось о неизбежности грядущего преобладания Турции в Черном море к 1914 году, не смотря на усилия, предпринимаемые Россией для ускорения собственного судостроения. Последовало распоряжение начальнику отделения Иностранной статистики МГШ капитану 2 ранга Б.И Доливо-Добровольскому: «выяснив – доложить».  Уже на следующий день начальник штаба вице-адмирал А. Эбергард полностью подтвердил все опасения и предложил «войти  в сношение с министерством иностранных дел о принятии мер для того, чтобы  помешать этой покупке, дабы эти суда в случае возможного конфликта с Турцией не сыграли роль «Ниссина» и «Касуга» в минувшую войну».
   Судя по всему, этим двум крейсерам суждено на долгие времена стать  напоминанием  о вероломной сути  традиционной британской политики по отношению к России.
    Приняв во внимание рекомендации  начальника МГШ,  Григорович уже 2 июня направил секретное письмо временно управляющему МИД А.А. Нератову с просьбой рассмотреть возможность противодействия дипломатическим путем приобретению турками  бразильского дредноута в Англии и аргентинских в США. Спустя девять дней с Певческого моста, где располагалось министерство иностранных дел,  через Дворцовую площадь в Адмиралтейство – резиденцию Морского министра , был доставлен ответ. Чтобы  обсудить способы решения поставленной проблемы, дипломатам требовались дополнительные данные: частные или государственные верфи ведут постройку кораблей, если частные, то зависят ли они от правительства; каковы условия контрактов, кто является вероятным посредником при продаже линкоров Турции?  МГШ  переадресовал эти вопросы нашим  морским агентам в Англии и США. Получив задание  14 и 24 июня соответственно, Н. Рейн и Д. Васильев справились с ними весьма оперативно, если учесть, что часть информации явно имела разведывательный характер. В Петербург ответ из Вашингтона пришел 2 июля, а из Лондона – тремя днями позднее. Но на другой конец Дворцовой площади, в МИД, копии рапортов морских агентов добрались при письме И. Григоровича только 21 июля.
    В этом  эпизоде несколько настораживает упоминание о том, «оперативное отделение штаба начальника Действующего флота Черного моря получило информацию от своей разведывательной сети в Турции о планах Стамбула…».  Дело в том, что разведывательное и контрразведывательное отделения  в штабе Черноморского флота было сформировано, к сожалению, только в октябре 1915 года, а до этого времени вся информация  разведывательного характера  на Черноморском оперативном  направлении добывалась, систематизировалась и направлялась в МГШ только по линии  морских агентов в Турции, а позднее в Румынии и Болгарии. Так что, основным и единственным источником информации  из Стамбула  в указанный период мог быть только морской агент капитан 2 ранга Александр Щеглов.  Но, так или иначе, сама проблема была поднята и «инициирована» очень своевременно, даже с некоторым запаздыванием…
     Дипломатическое ведомство в это же время вышло с предложением  своего варианта разрешения «черноморского кризиса». Так, например, 31 мая 1911 года, в соответствии с резолюцией Императора, Морскому министру на отзыв поступила записка советника МИД А.А. Гирса. Обеспокоенный ситуацией, складывающейся на Черном море в связи  со слабостью своих военно-морских сил, дипломат предлагал с помощью союзников по Антанте  решить проблему путем нейтрализации проливов. Это означало предоставление права свободного прохода через Босфор и Дарданеллы кораблям любых держав, в любое время и в неограниченном числе.   
   Если принять во внимание, что согласно действующим тогда решениям Берлинского конгресса 1878 года черноморские проливы были полностью закрыты для военных флотов и этот порядок всячески отстаивался Россией  на протяжении последних десятилетий, то предложения ответственного дипломата  были несколько неожиданными. Гирс утверждал, что в условиях тесного союза с Англией и Францией решениями Берлинского конгресса можно было бы пренебречь, зато получение права свободного прохода через проливы позволит беспрепятственно усиливать Черноморский флот кораблями с Балтики.
   Специалистами 2-го оперативного (Черноморского отделения) МГШ  было подготовлено отрицательное заключение на этот проект: эскадра любого потенциального неприятеля , появившись в Черном море еще до объявления войны, не даст русскому флоту  провести минно-заградительные мероприятия в районе Босфора  и поставят Черноморский флот в наиневыгоднейшее положение. Более того,  сильные морские державы  получат возможность  оборудовать свои базы  на берегах  черноморских государств, чем так же создадут известные проблемы  нашему флоту.  Наконец, попытка провести русские корабли через проливы может явиться поводом к войне, а Турция при такой ситуации обязательно воспользуется  преимуществом, получаемым за счет более ранней готовности своих дредноутов. Вывод: стратегические последствия открытия проливов  для флотов всех стран будут крайне невыгодны для России. Следует активизировать строительство военно-морских сил на Черном море  и готовиться к захвату Босфора, а до той поры дипломатическими средствами сохранять там мир и статус-кво.
    К сожалению, как показывает анализ, руководство МИД  часто придерживалось иной точки зрения, зачастую действуя  в вопросах  о проливах и Балканских проблемах  совершенно автономно не только от Морского ведомства, но и вообще от правительства. Поэтому МГШ мало рассчитывал на помощь отечественной дипломатии и по другим вопросам.  Очень большое подозрение, в этой связи,  вызывает и сама  личность Советника  А.А. Гирса. Дело в том, что суть предложения Гирса почти  полностью совпадает с рекомендациями  переданными  МИД  Великобритании своим послам  в Константинополе  и в Римеи и невольно наводит на мысль о том, что и Гирс, составляя свою аналитическую записку,  руководствовался теми же рекомендациями…
    Если в чем и был прав Советник МИДа А. Гирс, так это в том, что при существующем режиме проливов, даже приобретя бразильский линкор, Россия встретила бы значительные проблемы при переводе его в Черное море.  Не встречая поддержки со стороны  МИДа и правительства  по приобретению бразильского линкора для усиления флота Черного моря, начальник 1-й (Балтийской) оперативной части МГШ капитан 2 ранга А. Колчак  и адмирал А. Эбергард  выходят  перед  Морским  министром с новым, неожиданным предложением.  По их мнению, «при желании бразильского правительства уступить право на строящийся корабль путем покупки, действительным хозяином положения является Англия… а ,   следовательно, в лице ее возникает препятствие для приобретения «Рио-де-Жанейро» такой державой, которая непосредственно или косвенно признается возможным политическим противником Англии. Таким образом,  маловероятной становилась возможность появления этого дредноута под флагом Турции,   ….которая в политическом отношении подчинена в настоящее время воле берлинского кабинета.
   Признавая  возможность продажи линкора через англичан Японии, как противовесу Соединенным Штатам,  составители доклада лишь  мимоходом упомянули этот  вариант. А. Колчак и А Эбергард подводили предполагаемого читателя документа  к своей главной мысли: « Надо думать, что в одинаковой мере для правительства Великобритании представлялось бы желательным, если увеличение морской силы, приобретаемое покупкой «Рио-де-Жанейро», произошло на Балтийском море, как известная противудействующая той силе, против которой создаются английские эскадры на Северном море. Морской Генеральный штаб полагает, что если со стороны великобританского правительства не последовало уже решения зачислить «Рио-де-Жанейро» в списки своего флота, то вероятно оно не оказало бы препятствия намерению нашего императорского правительства приобрести покупкой этот корабль. Основания, по которым выполнить это крайне желательно, заключаются в следующем.
   Окончание постройки и вступление в строй в 1914 году четырех линейных кораблей типа «Севастополь» с турбинными двигателями большой мощности  вызывает необходимость заблаговременной подготовки на эти корабли личного состава, как для обслуживания совершенно новых для нашего флота механизмов, так и для надлежащего использования их боевых элементов. Большинство матросов, относящихся до управления кораблями большого водоизмещения с мощными турбинными двигателями, стрельбой и управлению огнем современных линейных кораблей типа «Дредноут» имеют и будут иметь у нас до готовности строящихся судов типа «Севастополь» только теоретическое решение. Можно ожидать, что пройдет значительный промежуток времени от официальной готовности судов и окончания на них приемных испытаний до того момента, когда новые линейные корабли образуют действительную силу, отвечающую их техническим качествам, силу, всецело определяемую подготовкой и практикой обслуживающего их личного состава. Большой промежуток времени, уже потерянный при разработке  вопросов, относящихся до нового судостроения, исчисляемый в четыре года (1905-1909гг.), сравнительная медленность самой постройки, обнимающая также промежуток времени не меньший четырех лет, при крайне интенсивном строительстве и огромных усилиях  предпринятых за истекший после войны период во всех иностранных государствах, вызывает крайнюю необходимость ускорить боевую готовность строящихся  судов всеми возможными средствами.
   Имея в виду наиболее важную часть этого вопроса – подготовку машинных команд на строящиеся линейные корабли типа «Севастополь», Морской Генеральный штаб внес в усиленную программу судостроения 1911-1915 гг.  возможно скорейший заказ на германских заводах двух турбинных крейсеров, которые надлежало бы построить по готовым уже чертежам судов этого класса («Кольберг» или «Эмден»), не внося никаких изменений  и соблюдая строжайший срок постройки, который при строгом выполнении упомянутого выше условия,  может быть определен в пятнадцать месяцев.  Возможность приобрести покупкой строящийся  на заводе  Амстронга  «Рио-де-Жанейро»  разрешила бы самым удовлетворительным образом все вышеупомянутые затруднения, сделав излишним,  вообще говоря, нежелательный заказ турбинных крейсеров на германских заводах. Обеспечив покупкой этого линейного корабля  надлежащую подготовку личного состава на строящиеся у нас суда,  мы одновременно усиливаем  наличные силы Балтийского флота, хотя бы в отношении  одного артиллерийского вооружения орудиями крупного калибра почти на  75% (двенадцать орудий на «Рио-де-Жаейро» против шестнадцати на плавающих кораблях и в 1914 году можем сразу получить огромное увеличение силы нашего флота  действительной боевой готовностью строящихся артиллерийских платформ с сорока  восемью 12-дм. орудиями.
    В настоящем году будут спущены корпуса новых линейных судов, являющиеся основанием будущего морского могущества  нашего. Необходимо иметь в виду,  что окончание постройки  судов типа «Севастополь» совершенно изменяет всю военно-политическую обстановку  на Балтийском театре и нет  никакого сомнения, что таковая перемена  не является желательной для всех государств, а такое положение вещей определяет всегда необходимость возможного увеличения собственных сил, которое является единственной страховкой и обеспечением дальнейшего  развития вооруженного могущества.  Необходимо признать, что еще в течение нескольких лет совершенно не исчезнут суда додредноутного типа, современный линейный корабль является даже в единственном числе  боевой величиной такой силы, что ее можно рассматривать  как политический фактор. Поэтому вступление в строй такой единицы, как «Рио-де-Жанейро» дает наличию Балтийского флота усиление, с которым всякой державе придется считаться, не только с чисто военной, но и с политической точки зрения.
    Необходимо все-таки иметь в виду возможность приобретения этого корабля Турцией, особенно нежелательное  ввиду скорой готовности «Рио-де-Жанейро» и невозможности ране трех лет выставить на Черном море с нашей стороны соответствующего ему противника. Покупкой этого корабля мы снимаем с рынка весьма опасное в руках Турции оружие, непосредственно направленное против нас… В силу вышеизложенного, Морской генеральный штаб, признавая существующий состав Балтийского флота не отвечающим в достаточной мере  государственным требованиям и считая необходимым не останавливаться ни перед какими средствами для скорейшего возрождения могущества нашего в водах Балтийского моря, учитывая значение военное и политическое строящегося в Англии корабля «Рио-де-Жанейро», непосредственное усиление нашего флота и косвенное – через подготовку личного состава на строющуюся  бригаду линейных кораблей, представляет на благоусмотрение вашего превосходительства мнение свое и немедленном возбуждении вопроса в Совете министров о приобретении покупкой строящегося  на заводе  Armstrong  в   Elswick  для бразильского правительства линейного корабля «Рио-де-Жанейро». (Орфография подлинника  сохранена.- Б.Н.)
   Из этой пространной, «кучерявой» докладной записки  видно, что,  обосновывая необходимость приобретения бразильского линейного корабля, руководство МГШ имело в виду, прежде всего, усиление Балтийского флота.  «Турецкий фактор» использовался скорее как средство нажима  для положительного решения вопроса, так как политическое руководство империи было весьма  чувствительно к любой угрозе изменения  баланса сил в районе черноморских проливов.
  На следующий день после  составления доклада А.А. Эбергарда известили  о том, что 6 июня состоится заседание Совета министров. Начальник МГШ немедленно направил А.В. Колчаку записку с просьбой подготовить препроводительное письмо П.А. Столыпину «…о том, что не признает ли он возможным внести на обсуждение Совету (или части его) этот вопрос в быстрейшее время».  Секретное отношение, вместе с докладом МГШ, 5 июня было представлено Морскому министру, подписано им и отправлено председателю Совмина. Министры рассмотрели аргументы моряков и ответили адмиралу И.Г. Григоровичу, что: «…разрешение этого предложения может последовать лишь в порядке законодательном, путем внесения морским ведомством соответствующего  по сему предмету  представления в Государственную Думу, по предварительному сношению с министерством финансов и Государственным контролем и одобрения такового представления Советом министров для чего Вашему превосходительству надлежит предварительно ближайшим образом выяснить как возможность такового приобретения, так и все условия оного и представить их на рассмотрение Совета министров».
    Этот ответ можно было рассматривать как форму вежливого отказа, поскольку сроки согласования, утверждения и прохождения  подобных документов через все инстанции исполнительной и законодательной власти  обычно затягивались на месяцы, без всякой надежды на положительное решение.
   Но МГШ не собирался сдаваться. А. Колчак своей кипучей энергией невольно заразил флегматичного адмирала Эбергарда и было решено проблему с приобретением бразильского линкора «протолкнуть» на волне последних успехов с утверждением судостроительной программы: в конце апреля 1911 года Император одобрил Программу усиленного судостроения Балтийского флота 1911-1915 годов, а в мае Дума выделила средства на строительство кораблей для Черноморского флота. Во всяком случае, не дожидаясь официального ответа Петра  Столыпина Морскому министру, пришедшего только 9 июня, А. Эбергард уже на следующий день после заседания Совмина отправил шифрованную телеграмму Николаю Рейну в Лондон: «Срочно и в совершенно определенной форме сообщите, возможно ли приобрести покупкой «Рио-де-Жанейро»  и какова ее стоимость. Нужны точные сведения о главных элементах, размерах и вооружении, а также положение работ на корабле и сроки его готовности». Морской агент в Лондоне ответил шифровкой в 3 часа 35 минут ночи  8 июня: «Теперь «Рио-де-Жанейро» не продается подробности донесением». Необычная краткость донесения объяснялась тем, что по случаю коронационных торжеств короля Георга Пятого все офисы в Лондоне были закрыты и Николаю Рейну с большим трудом удалось отправить телеграмму. В своем донесении, датированном уже 14 июня, морской агент сообщал: «… из переговоров и справок, главнейшим образом с первым директором судоверфи Амстронга  сэром Сакстоном Амстронгом, удалось выяснить, что бразильское правительство только что дано  приказание об изменении чертежей и размеров и уменьшении как тоннажа, так  и  вооружения. К сегодняшнему дню переработка чертежей и данных не закончена  даже в главных частях. Новая комиссия от Бразилии из лиц морского ведомства следит за работами. Бразилия теперь, когда опубликовано послание нового ее президента о морской программе и, в частности, о «Рио-де-Жанейро», не согласится на продажу. Работы на корабле, находившиеся в зачаточном состоянии, застопорены и на полную готовность требуется месяцев 25-27, по контракту же 30. Английское  Адмиралтейство, по моему мнению, сейчас не воспротивилось бы покупке, если таковая была возможна. Нахожу это дело на долгое время безнадежным. Серьезные хлопоты о покупке, притом,  за слишком дорогую цену, могли бы быть ведены только у бразильского правительства. Этого же мнения держится  и наш посол в Лондоне. Данные о «Рио-де-Жанейро» держатся в таком секрете, что  работают над чертежами избранные люди,  и  каждый вечер чертежи лично запираются директором».
    Тем не менее, Генмор все еще не отступал от своего намерения добиваться покупки бразильского дредноута. В датированном 10 июня и подписанном А. Эбергардом «Списке наиболее важных вопросов, проведение которых желательно  в ближайшее время», это дело значилось первым пунктом: «В случае получения сведений о возможности такой покупки – войти в Совет  министров и с всеподданнейшим  докладом о производстве покупки в порядке 87 ст. Основных Законов, не ожидая созыва Государственной Думы». Данная статья позволяла правительству проводить законопроекты чрезвычайными указами, без обсуждения в палатах  парламента. Именно таким путем вступила в силу часть задуманных Петром Столыпиным реформ, в том числе земельная. Морской и Военный министры неоднократно пытались подвести свои проблемы под чрезвычайно-указное законодательство и тем самым избежать процесса их  обсуждения Думой. Иногда это удавалось, как например в 1908 году с финансированием  начального цикла строительства линкоров типа «Севастополь». Последний случай применения Столыпиным 87-й статьи Основных Законов произошел весной 1911 года. Очевидно,  И. Григорович и А. Эбергард решили воспользоваться тем обстоятельством, что летом  Дума была на парламентских  каникулах. 15 июня начальник МГШ наложил на донесение морского агента в Англии следующую резолюцию: «По получении сведений о главных элементах «Рио-де-_Жанейро» морской министр приказал выйти с представлением в Совет министров». Однако это намерение так и не было исполнено. Есть основание считать, что морское министерство окончательно отказалось от попыток приобрести  бразильский линкор после получения донесения Н. Рейна из Лондона от 5 июля. Морской агент,  сообщив об очередном изменении проекта и тактико-технических характеристиках дредноута, повторил: «Весьма убежденно докладываю, что покупка  невозможна без согласия бразильского правительства и, главное, президента». Если Россия желает, это возможно , купить «Рио-де-Жанейро», то насколько мне представляются сложные обстоятельства такой покупки, значительный выигрыш во времени и в деньгах получился бы, если вызвать, уплатив расходы, одного из директоров в Петербург, например Мистера Нобеля, для переговоров с Морским министром. По крайней мере, так мне заявил директор. Параллельно  должны идти переговоры с бразильским правительством».
  Столь политически и экономически сложная комбинация, в случае успеха сулившая получение  только начатого постройкой корабля не выяснено определенно боевой ценности, заведомо не имела шансов на одобрение Совета министров.
     Являвшийся ранее активным сторонником покупки линкора Николай Готлибович Рейн, непосредственно изучив все обстоятельства дела, завершил свое донесение следующим соображением: «Осмеливаюсь доложить, как бы я поступил: я заказал бы вновь желаемый для меня корабль, который, я уверен в том, вступит в строй через 26 месяцев после заказа, который я поручил бы, доверившись вполне, генерал-майору Крылову, дав ему необходимых двух помощников, двух чертежников и трех писцов».
    Таким образом, предлагалось заказать линейные корабли в Англии, сторонником чего являлся, например, и начальник Морских сил Балтийского моря Николай Оттович фон-Эссен. О приобретении же бразильского дредноута речи уже не заходило.
    Посетив верфь в Эльсвике, морской агент 30 октября 1911 года среди прочего сообщил в МГШ: «…я  увидел и прошел, сколько мог  (50% длины корабля)  вдоль «Рио-де-Жанейро»  (23-24 тысячи тонн; тип, вероятно, «Кинг Джордж Пятый»). В носу шпангоуты начинают заканчиваться, в корме поставлено только половина набора. Бразильский капитан был тут же. Корабль не продается и будет готов в 1913 году». Любопытно, что достоверные тактико-технические элементы линкора, Николаю Рейну выяснить тогда так и не удалось.
    Итак, страсти вызванные строительством дредноута «Рио-де-Жанейро»  в Петербурге улеглись, для того, чтобы внезапно вспыхнуть уже в Константинополе.
    Критически настроенный читатель с полным на то основанием может сказать, зачем в попытке вскрыть процесс взаимоотношений  между  старшим  лейтенантом Немитцем, капитаном 2 ранга Щегловым и каким-то пока неосязаемым масонским центром было приплетать всю эту историю с постройкой на верфях  Англии и Америки  дредноутов, в первую очередь «Рио-де-Жанейро»?
   Представьте себе   условный  треугольник,   в вершине которого  находится МГШ,  с заведующим Черноморским оперативным отделением  старшим лейтенантом  Александром  Немитцем,  в основании  этого треугольника, с одной стороны  наш морской агент в Константинополе капитан 2 ранга Александр Щеглов,  с другой -   еще командующий  Черноморским  флотом со своим штабом в Севастополе. Условным  «центром  тяжести», или магнитным центром этого условного треугольника  является клубок из пяти масонских лож,  с выносным центром в Салониках.  В довершении этой виртуальной картинки можно предстать себе  рядом с центром  треугольника в центре Константинополя  сидящего в дорогом ресторане похожего на Карабаса-Барабаса  Парвуса, держащего в постоянном напряжении всю шаткую виртуальную конструкцию и  наших фигурантов, находящихся в вершинах треугольника. После такого виртуального отступления, представьте себе, что в один из углов и без того зыбкого в своей неустойчивости  треугольника, в Константинополе,   появляется новейший дредноут, уже одним своим присутствием грозящий нарушить и без того хлипкую виртуальную конструкцию. Вот и получается, что борьба с этим  линкором, представлявшим до сих пор пока  условную, т.е. виртуальную опасность ,  явилась краеугольным камнем  в деятельности  дипломатии, МГШ и  разведки. С учетом такой грозящей опасности, грош цена любым планам обороны Черноморского побережья, если эта оборона не подкреплялась мощными, современными линейными кораблями , в окружении быстроходных турбинных крейсеров и миноносцев,  с поддержкой авиации и подводных лодок. Но такая  перспектива  ждала Черноморский флот, не ранее 1915 года, а опасность неожиданного разгрома превосходным противником явственно  просматривалась,   начиная с 1912 года…

            
               ВОЗВРАЩЕНИЕ К ПРОБЛЕМЕ  С БРАЗИЛЬСКИМ ЛИНКОРОМ.
   
  В 6-й главе набросков воспоминаний Александра Немитца читаем:  «Изучение иностранных флотов. Организация разведки и многое другое. Это положительные итоги деятельности за этот период Морского генерального штаба…. Дальше можно не цитировать, все последующие пункты «положительных итогов»  не имеют объективных  подтверждений. В этой связи имеет смысл обратиться к воспоминаниям бывшего Морского министра адмирала Григоровича: «Самым, по-видимому, слабым местом в деятельности штабов командующих флотами в первые месяцы мировой войны оказалась их неспособность организовать эффективное разведывательное обеспечение сил. Разведку на морских театрах военных действий планировал и осуществлял Морской генеральный штаб, штабы флотов разведывательных органов не имели. «Собирание военно-статистических сведений», формально входившее в перечень функций статистического отделения оперативной части штаба командующего флотом, по существу, не предполагало ведения разведки своими силами и средствами, а сводилось к получению информации от соответствующих подразделений  генмора. Такое положение, естественно, приводило к отрыву разведывательной деятельности от интересов действующих флотов. Морские генштабисты часто не знали реальных потребностей флотов и поэтому нередко организовывали «разведку ради разведки». Занимаясь главным образом агентурной разведкой в стратегических интересах под руководством начальника МГШ, статистическая часть генмора практически упустила из виду оперативную разведку в интересах командовании объединений и группировок флота. Как правило, сведения, поступавшие флотскому командованию без проверки достоверности анализа в штабе флота, скорее дезориентировали командующего и флаг-капитана по оперативной части, нежели помогали им правильно оценивать обстановку. Подтверждением тому может служить выдержка из рапорта командующего флотом Черного моря адмирала А.А. Эбергарда Верховному главнокомандующему Великому князю Николаю Николаевичу. От 29 декабря 1914 года за № 1043: «Что касается агентурной разведки, то, к сожалению, во флоте не принят тот порядок, что в армии, где каждый округ ведет разведку на своем театре. Вся агентурная разведка флота была сосредоточена в Морском Генеральном штабе, откуда флоты, как Черноморский, так и Балтийский, получают уже готовые сведения. Эта же разведка, по отношению к Южному театру, с начала войны, то есть с 16 октября по 1 ноября 1914 года, не дала ни одного известия о неприятеле… Все скудные сведения, которые получались мною о движении неприятельских транспортов, являлись частью запоздалыми и часть противоречивыми».
   Еще откровеннее выразился на сей счет флаг-капитан по оперативной части штаба командующего Балтийским флотом капитан 1 ранга А.В. Колчак: «Мы совершенно лишены сведений о противнике.  Разведке нашей цена ноль. Она ничего путного не дает».
     Вот вам и сравнительно объективная оценка деятельности заведующего  Черноморской оперативной частью  МГШ за отчетный период…
  Все участники этой полемики по проблемам организации разведывательной службы со стороны МГШ и на флотах  справедливы в выражении своего праведного гнева. Но, при этом, будет нелишне заметить, что каждый их них, служа на руководящих должностях в Морском министерстве или в МГШ, вполне могли, в части касающейся,  лично участвовать в процессе формирования и  реорганизации разведывательной службы  и тем способствовать ее успешной работе. Поэтому винить в недоработках и просчетах работы МГШ по Черноморскому направлению только начальника оперативного направления, капитана 2 ранга Немитца,  было бы несправедливо.  В равной степени эти претензии можно было бы отнести и к основному, традиционному критику начальника отдела – морскому агенту в Константинополе капитану 1 ранга Александру Щеглову,- в свое время главному «конструктору» организационной структуры МГШ.   Не стоит оправдывать и адмирала Эбергарда. Мы уже имели возможность убедиться в его предвзятом отношении к Александру Щеглову. А ведь именно Щеглов со своей нештатной агентурной сетью успешно  обеспечивал разведывательной информацией МГШ и, в части касающейся, и   штаб Черноморского флота.  Поскольку своей разведывательной сети  штаб Черноморского флота, как уже говорилось, не имел, то с уходом из Константинополя Щеглова  все источники информации в Турции были потеряны, что и привело к критической  ситуации,  о которой с сожалением   докладывал адмирал Эбергард Верховному главнокомандующему, Великому князю Николаю Николаевичу.
   Требования жанра заставляют нас вернуться к  проблеме  с бразильским  дредноутом.
    Еще   в декабре 1912 года  морской агент в Турции капитан 2 ранга  Александр Щеглов вновь получил данные о желании Стамбула приобрести бразильский линкор. На запрос об этом морскому агенту в Англии пришел следующий ответ: «Едва ли, а вот турецкий дредноут купить можно». Дело в том, что переговоры с морскими агентами происходили во время краткого перемирия  в ходе 1-й Балканской войны, в которой Турция потерпела решительное поражение. Туркам, действительно,  было тогда не до покупки  чужих кораблей, более того, из-за финансовых трудностей пришлось даже  отказаться от постройки заложенного у «Амстронга»  собственного линкора «Решад-и-Хамисс», который и имел в виду  морской агент в Лондоне  капитан 1 ранга Рейн в своем донесении.
  Между тем, «Рио-де-Жанейро» 22 января 1913 года  был спущен на воду.  После  длительных дискуссий бразильское руководство все же приняло решение продать недостроенный дредноут. При принятии окончательного решения, видимо, прислушались к  мнению командующего бразильским ВМФ, который считал, что в окончательно  принятом при достройке варианте новый линкор не сможет эффективно взаимодействовать с линейными кораблями типа «Минас-Жерайс». На барыжный взгляд англичан  самым выгодным покупателем оказалась Турция. После потери большей части европейских владений в 1-й Балканской войне Стамбул  несколько восстановил свой военный и политический престиж  успешным  ведением  2-й Балканской войны против Болгарии в 1913 году. Правительство младотурок предпринимает решительные меры по модернизации  вооруженных сил Порты. Тот факт, что с этого момента турецкое правительство все в большей мере ориентируется на Германию, заставляет нас вспомнить о нашем старом  константинопольском  знакомом – Израиле Лазаровиче  Гельфанде-Парвусе. Находясь по-прежнему в прямом контакте с военным министром, являясь консультантом  турецкого  правительства по политическим и финансовым проблемам,  Парвус  всемерно способствовал прогерманской ориентации турецкого кабинета. Более того, консультируя, а значит, в известной степени,  контролируя финансовую деятельность кабинета, он  отслеживал и контролировал весь процесс, связанный с линкорами, строящимися на  английских верфях. Если при этом учесть, что его друг и деловой партнер в Константинополе -  Базиль  Захаров,  будучи  совладельцем концерна  «Виккерс», являлся основным поставщиком  оружия в турецкую армию,  и уже только поэтому,  имея  прямой выход на своих партнеров по бизнесу в Англии,  вполне мог являться основным связующим звеном в конкретной  порочной цепочке «торговцев смертью».
   Коль мы уже вспомнили о деловых и личных контактах  Парвуса с Захаровым, то стоит сказать несколько слов об этом усиленно замалчиваемым  деятелем мировой закулисы. Это русский еврей и мультимиллионер Василий Захаров. Родители его из России, а сам он родился уже в Константинополе. В описываемый период Захаров осуществлял крупные сделки со стрелковым и автоматическим оружием, поставляя его  обеим воюющим сторонам. Для иллюстрации его деятельности стоит привести слова полковника Лейна из его книжки «Скрытая рука»: «Захаров был, возможно,  одним из самых влиятельных евреев в тогдашних закулисах». Его прозвали «Продавец смерти», «Оружейный монстр». С именем Захарова связывают постоянные недопоставки стрелкового оружия в  русскую армию в 1914-1917 годах  и изобилие новейшего оружия в распоряжении еврейских боевиков, а в последующем – еврейских большевиков. В своих военных мемуарах бывший английский премьер-министр Ллойд-Джордж приводит отчет офицера британской  разведки, сделанный в 1915 году.  Из этого отчета следует, что фирма «Викерс» (Базил Захаров) не поставила в оговоренные сроки вооружение русской армии, что и явилось одной из причин  гибели 3 миллионов 800 тысяч русских солдат из всего 6 миллионов погибших русских. Оружейная фирма «Виккерс», которую в Европе представлял Базил Захаров, все заказы и поставки осуществляла под руководством еврея Эрнста Касселя, близкого друга Якова Шиффа  и близкого друга  и компаньона Сэра  Базиля Захарова, который, видимо, за эти «особые» заслуги и получил звание Сэра в Великобритании. По требованию российского правительства  для того  чтобы  расследовать на месте  причины срыва в снабжении вооружением русской армией, а также случаи поставок бракованного вооружения, из Англии в Россию на крейсере «Хэмпшир» отбыл член палаты лордов Лорд Китченер.  Лорд Китченер был также против предложения британскому премьер-министру Лорду Асквицу, сделанного еврейским членом кабинета Гербертом Самуелем о создании еврейского государства в Палестине. Более того, Лорд Асквиц  решительно выступил против открытия Второго Фронта в Палестине.. Однако, процесс,  инициированный еврейскими банкирами, был запущен - полковник Лоренс, резидент Интелидженс Сервис,уже вовсю подстрекал арабов к мятежу против Османской империи, т.е.  деньги были уже проплачены.  Такие демарши еврейские банкиры-мафиози  не могли простить даже  члену британского кабинета. Вот  где надо искать корни того, что крейсер, на борту которого направлялся в Россию лорд Китченер,   затонул при странных обстоятельствах. Немецкий генерал Людендорф в воспоминаниях пишет: «Его (Лорда Китченера) загадочная смерть не была вызвана германской миной или торпедой, но той силой, которая не позволит России воспрянуть с помощью Лорда Китченера, потому что взрыв всей России уже был запланирован».
    Вот такие компаньоны как Эммануль Карассо, Жаботинский и  Базил Захаров, каждый на своем уровне способствовали осуществлению заветной цели Парвуса – уничтожению Императорской России.
    У нас есть достаточные основания утверждать, что  Стамбул во внешней политике все больше ориентировался на Германию, с ее же помощью реформировал свою сухопутную армию. Это, при том, что  в руководстве турецкой  полиции было много французов, модернизация и процесс пополнения флота новыми кораблями были доверены британским офицерам. Вполне  интернациональный подход к проблемам  модернизации страны, если не считать традиционной для Турции антиславянской и антироссийской  внешней политики. Складывалось впечатление, что военно-политическому противостоянию Британии и Франции с империей кайзера Вильгельма такой расклад вполне импонировал. 
    Под впечатлением  столь неприятного для России вывода мы  возвращаемся к проблеме с линкорами, строящимися на британских верфях.
    Что касается линкора «Рио-де-Жанейро»,  то бразильцы действовали очень осторожно, чтобы не вызвать лишнего международного ажиотажа, могущего повредить планируемой с турками сделке. В начале августа 1913 года в Гамбурге состоялась секретная встреча бразильских эмиссаров с командиром строящегося в Англии линкора «Решадие» Вассиф-беем и родственником великого визиря египетским принцем Туссуном. По данным  Александра Щеглова речь шла о приобретении Портой дредноута «Сан-Паулу». Причем турки желали заключить договор о покупке немедленно, чтобы воспользоваться самим фактом покупки для давления на партнеров по проходившей тогда в Бухаресте конференции о заключении мира между участниками 2-й Балканской войны. Позиция турок вполне понятна: вместо того, чтобы решать проблемы с покупкой линкоров, находящихся на различных степенях постройки,- взять да и купить боеготовый дредноут, с отработанными механизмами и проверенным оружием… Однако представители Бразилии отказались пойти на нарушение международных договоренностей по запрету продажи вооружений странам, формально находящихся в состоянии войны. Последующие события убеждают нас в том, что на этой же встрече шла речь о покупке Турцией линкора «Рио-де-Жанейро».
   Действительно, в конце сентября - начале октября 1913 года,  практически одновременно произошли события, которые слишком было бы наивно  считать простым совпадением: был подписан мирный договор между Турцией и Болгарией,  Бразилия официально уведомила фирму «Амстронг» о желании продать линкор «Рио-де-Жанейро»,  в Англию выехал полномочный представитель турецкого  правительства Реуф-бей, отличившийся во время Балканских войн в должности командира крейсера «Гамедие».  Формально он возглавлял закупочную комиссию, направленную в Италию и Англию с целью  приобретения устаревших кораблей для пополнения турецкого флота. 9 октября, как бы случайно, в Константинополь прибывает директор фирмы «Амстронг», который должен был заключить контракты на реконструкцию военно-морского ремонтного завода и постройку крупнотоннажного плавучего дока  текущего и капитального ремонта  линейных кораблей. Спустя три дня после появления представителей «Амстронга» в Стамбуле  Александр Щеглов донес срочной телеграммой в МГШ: «Предполагается перепродажа Бразилией линейного корабля  «Рио-де-Жанейро». Факт этот подтвердился и в течение октября-декабря 1913 года  морской агент в Константинополе регулярно уведомлял МГШ о том, что переговоры между  «Амстронгом» и турецким правительством продолжаются. К сожалению, нашему  Морскому Генеральному штабу на этом этапе закупочного процесса отводилась роль просвященного зрителя. Это при том, что в 1911 году  тот же директор «Амстронга» предлагал  приехать в Петербург для  ведения переговоров  по тому же «Рио-де-Жанейро» с русским правительством. Можно себе представить, с каким чувством в МГШ прочли любезно присланную генерал-квартирмейстером Генерального штаба выдержку из сообщения военного агента в Константинополе генерал-майора М.Н. Леонтьева от 26 декабря, где выражалось «сожаление, что этот сильный дредноут не был приобретен для России, что могло совершенно изменить соотношение сил в ближайший критический для нас период. Если бы даже этот дредноут не усилил нашего Черноморского флота, то по крайней мере не получил бы чувствительного приращения и турецкий флот». Легко представить себе реакцию на это сообщение  Александра Колчака, предпринявшего со своей стороны максимум усилий, чтобы линкор этот был приобретен Россией.
    Как это ни  странно, в поисках «стрелочника»  по проблеме с бразильским линкором, была  предпринято судорожная   попытка обвинить  Александра Щеглова  в том, что он  несколько запоздал с информацией о продаже  линкора,  и тем лишил МИД возможности воздействовать на Англию по своим, дипломатическим каналам. Стоило бы  предъявить некоторые  претензии к деятельности морского агента в Англии капитана 1 ранга Николая Рейна.  Добыть нужные для МГШ сведения   в Лондоне действительно было  сложно. Комментируя обстановку, Рейн сообщал: «Все что касается кораблестроения  в настоящее время в английском флоте считается совершенно секретным, так что даже ни одному английскому офицеру,  участвующему в постройке корабля нельзя без особого разрешения  подходить к месту постройки. Остаются только официальные сообщения, пресса,  осторожные опросы в обществах и клубах, сбор и слежение за мелочами. Поэтому нужна осторожность в выводах. Так для всех агентов кроме может быть японского. Единственный путь секретная агентура, но морской агент этого не может». Судя по всему,  Николай Готлибович Рейн  проявлял явную осторожность и  излишнее для разведчика  чистоплюйство   при добывании сведений оперативного характера.  15 июля 1913 года Рейн передал дела и обязанности морского агента в Лондоне капитану 1 ранга Н.А. Волкову, которому еще только предстояло освоиться в новой обстановке. 
   Бразильский дредноут официально был объявлен  собственностью Порты 29 декабря 1913 года и переименован в «Султан Осман Первый». Стамбул должен был выплатить за него  «Амстронгу» 1 миллион 300 тысяч фунтов стерлингов. Высказывалось мнение, что Турция не с состоянии собрать такую сумму из-за перманентного финансового кризиса в стране. Но прекрасно ориентирующийся в ситуации Александр Щеглов 3 января 1914 года доносил в МГШ по этому поводу следующее: «Покупка «Рио-де-Жанейро» вызвала во всей стране громадный энтузиазм и полное одобрение такого решения правительства. Комитет по сбору пожертвований на флот вновь принялся усиленно за пропаганду в пользу флота,  и эта работа комитета идет весьма успешно, т.к. сбор происходит и во всех провинциях. Здесь же, в столице и в Галатее, я лично наблюдал как в кафе или иных публичных местах даже совсем бедный люд и тот кладет в кружки свою лепту. В моих рапортах я не раз имел случай докладывать, основываясь на знании местных условий, что расстроенные турецкие финансы не являются поводом для прекращения турецких вооружений и как бы еще раз в подтверждение этого 31 декабря правительство неожиданным указом объявило… что зачисляет декабрьское жалованье всех лиц, находящихся на государственной службе, как пожертвование на флот. Эта произвольная мера, совершено невероятная для какого бы то ни было государства, не вызвала здесь в массе ни удивления, ни негодования  и была принята с чисто восточным равнодушием, и дала правительству 800 000 лир. Таким образом, если с тем же успехом применить ее еще раз, то уплата за «Рио-де-Жанейро» будет закончена».
   В подтверждение  сообщения Щеглова российский вице-консул в Яффе  доносил в МИД , что местные власти по распоряжению Стамбула приняли целый ряд решительных мер для получения средств на новый линкор: ввели дополнительные сборы, вычеты, налоги и так далее. События вокруг «Султана Османа Первого» в Турции до некоторой степени напоминали кампанию по строительству флота на добровольные пожертвования, прошедшую в России в 1906-1908 годах.
    Что же касается нашей версии, возникающей   по ходу  расследования, то не стоило бы  особо умиляться жертвенности нищих турок,  которые, согласно сообщений турецкой печати:   «...  по «пиастру» и по «лепте» собирали  деньги на  покупку  линкора «Рио-де-Жанейро», а всерьез   принять к сведению   информацию морского агента Александра Щеглова о том, что по агентурным данным, еще до начала кампании по сбору пожертвований ,  более 60% требуемой суммы было внесено  анонимным  «жертвователем»…  Кто был этим жертвователем, отгадать, конечно, очень сложно… Вызывает откровенное восхищение  то, как крупно и рисково играл   Израиль Гельфанд-Парвус. Как покажут дальнейшие события  очередная партия игры в «Морской бой» состоится  в августе  1914 года и будет им выиграна, но в качестве проходной в «дамки»  пешки будет выступать не пресловутый бразильский линкор, а немецкий линейный крейсер «Гебен»… А вот то, что  лорды Британского кабинета, все-таки «кинули» нашего землячка, взяв денежки, оставили линкор себе, означает лишь  то, что Парвусом на этом этапе была проиграна лишь  промежуточная, а не решающая  партия.
   
   
   

ВТОРОЙ ЭТАП СЛУЖБЫ АЛЕКСАНДРА НЕМИТЦА В ОПЕРАТИВНОМ  ОТДЕЛЕ
                МОРСКОГО  ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА.
   С назначением начальником МГШ контр-адмирала Ливена  совпали  некоторые кадровые изменения. Так, старший лейтенант Александр Немитц был назначен во вторую, Черноморскую оперативную часть. Начальник этого направления старший лейтенант Владимир Иванович Дмитриев был однокашником по Морскому кадетскому корпусу Александра Немитца, т.е. как и наш основной фигурант  был, по сути,   «назначенцем» Александра Васильевича  Колчака. В самом скором времени    руководством  МГШ к обоим офицерам были предъявлены достаточно серьезные претензии. Мы уже вели с вами речь о скандальной ситуации,   инициированной нашим морским агентом в Стамбуле капитаном 2 ранга Щегловым.  При расследовании фактов «утечки информации» в цепочке связи  между нашим  посольством в Стамбуле и МГШ, Щеглов привел убедительные факты низкой организации  секретного делопроизводства  и отсутствия  должного контроля  за приемо-передачей  оперативной информации в Черноморской оперативной части МГШ.  Вполне естественно, что с уходом на действующий флот Колчака, всей его «молодежной команде» стало несколько неуютно в стенах Морского Генерального штаба. Так или иначе, но в начале 1913 года старший лейтенант Владимир Дмитриев  посчитал за счастье  принять назначение морским агентом в Париж, а старший лейтенант Александр Немитц – принял  у Дмитриева дела и обязанности  по руководству Черноморской оперативной частью.
   В 1913 году   при назначении начальником  2-го отделения  ГМШ  на Александра Васильевича были возложены исключительно сложные и ответственные обязанности. Непосредственно в подчинении у него было 6 офицеров штаба. По сбору и обработке оперативной информации на отдел непосредственно замыкались морские агенты в Турции,  Греции,   Италии, а в последствии -  Болгарии и  Румынии. В двух последних странах по их незначительности  штатные морские агенты не предусматривались и их обязанности периодически   возлагались на командиров кораблей-стационеров, периодически находящихся в распоряжении российских послов.
   Основополагающим документом, принятым  Немитцем от Дмитриева,  был План кампании на Черном море.  Если судить по автобиографическим запискам  Александра Немитца, то он обратил внимание на явное несоответствие между разрабатывавшимся Морским Генеральным штабом  планом и внешнеполитической деятельностью русского правительства и министерства  иностранных дел. И самое главное - по документам, действующим на конец 1912 года, уже  прослеживалось явное несогласование и несоответствие планов Генерального штаба армии и Морского Генерального штаба.
  Для того, чтобы не быть голословным, я предлагаю вам возможность ознакомиться с основными положениями планов войны на Черном море, начиная с 1908 года и кончая планом на 1913-1914 годы. Совсем не нужно быть офицером генерального штаба, чтобы представить себе ограниченность и некоторую ущербность этих планов, напрямую связанных с наличием в составе флота устаревших, тихоходных броненосцев, малотоннажных угольных миноносцев, несовершенных подводных лодок и малочисленной слабой авиацией. Если к этой, и без того мрачной картине, прибавить слабую крепостную и портовую инфраструктуру с береговыми батареями, оснащенными артиллерией образца 1878-1896 годов, то становятся понятным те сложные проблемы, которые пришлось решать МГШ и Морскому министерству  в условиях резко возросшей опасности войны на предполагаемом Черноморском театре военных действии.
     Для объективного анализа рассмотрим планы войны на Черном море, составлявшиеся с момента образования Морского Генерального штаба, т.е. периода, когда  Российское морское министерство сосредоточилось на реализации балтийской и черноморской судостроительных программ, и  Морской Генеральный штаб разрабатывает стратегические планы с учетом  изменившихся  условий.
   До 1911 года в действии был план, разработанный в 1908 году. Для того, чтобы  читатель проникся всей серьезностью ситуации, я приведу основные положения этого плана.
                ПЛАН НА СЛУЧАЙ ВОЙНЫ С ТУРЦИЕЙ В 1908 ГОДУ.
 
    В начале 1908 года, вследствие политических осложнений на Ближнем Востоке, возникла угроза войны с Турцией, вызывающее поведение которой по отношению России и усиленные вооружения вызывали серьезные беспокойства русского правительства.
    Морским Генеральным штабом был составлен план войны  в расчете на единоборство с Турцией, получивший одобрение царя 18 февраля 1908 года.
    План этот не предусматривал десантной операции на Босфор, сущность его сводилась к стремлению заблокировать последний и искать случая разбить турецкий  флот, коль скоро таковой выйдет в море. В виду того, что база флота в Севастополе являлась слишком удаленной, чтобы поддерживать непрерывную блокаду, предполагалась обширная постановка минных заграждений у Босфора, которые на время отсутствия главных сил флота, должны были охраняться дежурной частью флота.
    Уже после того, как план был составлен и утвержден, председатель Совета государственной обороны  письмом сообщил Морскому министру (19 марта), что в основу плана с Турцией должны быть приняты следующие положения:
              а) нейтралитет со стороны Австро-Венгрии и Румынии,
              б) доброжелательные отношения со стороны Англии,
              в) возможность осложнений в Финляндии,
              г) вероятность совместных действий с Болгарией,
              д) главный театр войны – Европейская Турция,
              е) приведение нашей армии на военное положение не должно заключать в себе
мероприятий, которым может быть придан характер подготовки к войне против Германии и Австро-Венгрии…
Примечание. Вторая половина этого документа  также может представить известный интерес, как показатель общего положения, в котором находились в то время планы обороны государства. «Вместе с сим – писал председатель Совета государственной обороны –Е.И.В.  благоугодно было на отдельном мнении е.и. высочества  генерал-инспектора по инженерной части, приложенном к сему журналу, отчеркнуть нижеследующие строки и начертать «верно»: с начала своей деятельности Совет государственной обороны высказывается по многим важным делам, но,  тем не менее работы его не могли быть до сих пор достаточно плодотворны, так как остался неразрешенным наиболее существенный вопрос создания общего плана обороны страны, дающего принципиальные положения, почерпнутые из традиционных исторических задач нашего отечества и удовлетворяющего исконному патриотическому чувству…  Пока эта коренная задача не будет разрешена, сложная и напряженная деятельность  Военного министерства по всем его отделам будет не объединена, а потому может носить характер случайных мероприятий и привести к роковым последствиям…»

   В своих воспоминаниях  адмирал Немитц пишет, что: «…политические события не подтвердили вероятности изолированной войны России с Турцией. Уже к 1909 году стало вполне ясно, что таковая может иметь место лишь в масштабе общеевропейской войны. Поэтому следующие планы Черноморского флота  имеют уже это последнее задание…».
   Когда читаешь эти косноязычные документы,  насыщенные казенными формулировками с совершенно неприемлемыми оборотами, с замутненным смыслом, где конец фразы  не является логичным  завершением ее начала, то начинаешь и  себя представлять достойным продолжателем  «лучших» традиций морских генштабистов…
    В октябре 1912 года  сияющий от счастья, от сознания своего высокого служебного положения   начальник 2-го оперативного отделения  Морского Генерального штаба представляет начальнику  штаба  новый, доработанный план войны на Черном море.
         
   
     ПЛАН ВОЙНЫ НА ЧЕРНОМ МОРЕ РОССИИ С ЗАПАДНОЙ КОАЛИЦИЕЙ.
План войны на Черном море России с западной коалицией 1909-1913 гг., утвержденный морским министром 8 июня 1908 года сводился к следующему:
1) Военно-политическая обстановка. «Мировое политическое положение ставит Россию в необходимость быть готовой к борьбе с западной коалицией, которая может составиться из Германии, Австо-Венгрии, Румынии и Турции. Последние три державы могут вступить с Россией в борьбу за обладание Черным морем, так как, достигнув такого обладания, они будут иметь возможность производить высадки на наше побережье Черного моря и прервать необходимую для нас связь в этом море между Кавказским и Одесским военными округами».
2) Указывая  на опасность неприятельских десантов, план ставит главную военно-политическую задачу на случай войны с коалицией: «…сохранение обладания Черным морем». «Имея в виде несомненное превосходство морских сил противника, подобная задача может быть выполнена Черноморским флотом только временно, и срок этот должен быть обусловлен хотя бы возможностью беспрепятственного производства мобилизации нашими войсками и отправления их на главный театр, на что потребно около 19 дней».
3) В том случае, когда полное обладание Черным морем станет для нас невозможным, главной стратегической задачей нашего флота явится борьба за обладание северо-западным участком Черного моря и всем Азовским морем.
4) Задачи Черноморскому флоту устанавливались следующие: «…главной стратегической задачей флота в этой борьбе является наиболее продолжительное сохранение за собой обладания Черным морем. Для достижения таковой цели флот должен преградить доступ противнику как со стороны проливов, так и со стороны реки Дунай». «Эта задача возлагается на активный флот, усиленный подводными лодками, и установкой минных заграждений в проливах и на внешнем босфорском рейде. Задача по преграждению доступа со стороны реки Дунай может быть возложена на суда резервного флота, действия коих также могут быть поддержаны действиями подводных лодок и установкой минных заграждений на внешнем сулинском рейде…».
5) «Последующая борьба Черноморского флота, а именно – оспаривание им обладания северо-западной частью Черного моря, может выразиться созданием преград движению противника, состоящих из полей минных заграждений с защитою их флотом, а также действиями подводных лодок».
6) «Борьба за обладание Азовским морем может заключаться в создании преград в Керчь-Еникальском проливе из минных заграждений и защитой их временными береговыми укреплениями. Означенные задачи могут быть возложены на резервные суда, на приспособленные пароходы, а также на суда активного флота, кои почему-либо окажутся вынужденными отступить от пролива»…
 По плану  развертывания сил  на 1909-1913 годы к Босфору планировалась  вывести группировку кораблей  в составе:
3-4 линейных корабля,
2 дивизиона миноносцев,
3 подводные лодки,
1 крейсер,
1 подводная лодка  - в проливе.

У устья Дуная:

2 резервных линейных корабля,
2-3 подводные лодки,
7 канонерских лодок,
1 дивизион миноносцев,
1 заградитель, 1 транспорт.

Кроме того, сторожевые суда и миноносцы для наблюдательной службы вдоль восточного побережья Черного моря. Минные заграждения.

У пролива выставлялось, по мере надобности 1 400 м
В Сулинском районе 200
У Констанцы 100
 В разных районах Одесского залива   2000
 У Херсонесского маяка   700
  У Керченского пролива    500


Этой таблицей, поясняющей протяженность спланированных минных заграждений, заканчивался план  войны на Черном море. С очень незначительными изменениями  этот план представлялся на утверждение в 1913 и 1914 годах. Стоит обратить внимание на то, что вопрос о десантной операции к Босфору не входил уже в задания для флота.
    Выдержки из представленных планов нам интересны уже тем, что фактическим создателем последнего плана являлся Александр Васильевич Немитц, что он сам и подтвердил,  приводя их  в качестве иллюстрации своей деятельности на посту начальника 2-го оперативного отделения МГШ.
  Планы эти дают нам представление о силах и средствах, которыми располагал Черноморский флот вплоть до начала Первой мировой войны. При этом следует иметь в виду, что показанные в корабельном составе флота линейные корабли – это броненосцы, построенные в период с 1883 по 1896 год. Если их сопоставлять по боевым возможностям с современным линкором дредноутного типа, то  теоретически для боя с кораблем типа «Рио-де-Жанейро» следовало выставлять три-четыре наших броненосца, стараясь выбрать из этого «стада дряхлых мамонтов тех, что помоложе», а фактически, учитывая различие в скорости до 12 узлов при  значительно большей дальнобойности орудий дредноута,  даже такое соотношение  сил не предвещало ничего хорошего нашему флоту. В этом было несложно убедиться в нескольких боевых столкновениях  нашего броненосного флота с германо-турецким линейным крейсером  «Гебен» в 1914-1915 годах.
   После ознакомления  с планами, любезно предоставленными нам их автором-составителем  и  ненавязчивого напоминания  о вполне реальных перспективах  войны на Черном море,  вернемся  к тем нашим фигурантам, от  деятельности которых фактически  зависел  исход будущих сражений на  Черном море.
    Со слов Александра Васильевича, он  вышел с предложениями по согласованию планов  в части касающейся  Черноморского оперативного направления, и в этом «…установил полное единомыслие со своим начальником адмиралом Ливеном и полного контакта и единомыслия с Министерством иностранных дел. Полная личная поддержка со стороны министра иностранных дел С.Д. Сазонова в отношении Морского Генерального штаба, адмирала Ливена и лично меня в начатой «черноморской» деятельности».
  Далее, Александр Немитц ведет речь о разработке нового плана войны на Черном море, и  его основных идеях. О согласовании плана с Морским Генеральным штабом Франции. Останавливается он на проведении франко-русской морской конференции 1913 года. О переговорах и о попытках согласования  наших стратегических намерений с Англией.
   С учетом той информации , которой мы сейчас владеем, офицеры Морского Генерального штаба Франции почти все без исключения  были членами масонских лож, агрессивно ориентированных против России,  и в этой связи, столь близкие рабочие контакты с ними наших морских генштабистов несколько настораживают…
  По кругу своих обязанностей, Александр Немитц участвует в реформировании и усилении оперативной части штаба Черноморского флота. К сожалению, структура и состав штаба флота не в полной мере соответствовала его возросшей роли как органа управления. Новое положение о штабах командующих флотами будет высочайше утверждено только 12 мая 1914 года  и доведено до непосредственных исполнителей буквально за месяц до начала войны. Постоянные же штаты штабов были введены только 4 мая 1915 года  секретным приказом по флоту и морскому ведомству. В подчинении руководителя оперативного органа штаба (флаг-капитана по оперативной части) находились два офицера (начальники оперативного и статистического отделений), два кондуктора (делопроизводители), четыре унтер-офицера (писари) и четыре матроса (ординарцы).
  Далее, Александр Немитц ведет речь о разработке им плана операций на 1913-1914 годы. У нас уже  была  возможность ознакомиться с основными положениями этого плана.
   Сейчас же для нас боле интересен факт, созыва «Особого совещания» под председательством С.Д. Сазонова. В задачу этого совещания входило согласование политической доктрины России со стратегическими  планами  Генерального штаба армии и Морского  Генерального штаба.
Руководящая идея нового плана войны, представленная Верховной власти МГШ и министрами морских и иностранных дел, и ею утвержденная, заключалась в следующем: в основу всех работ по строительству и подготовке к войне флота положить цель: положительно для России разрешить вопрос о выходе из Черного в Средиземное море, в том случае,  если начнется большая европейская война и Турция выступит   на стороне противника России. К 1917-1919 годам в Черном море была бы готова эскадра в 8 кораблей (линкоров), а в Средиземном море (по этому плану)  должна была быть сосредоточена другая, также в 8 линкоров из Балтийского флота. Франция, по достигнутому соглашению, предоставляла России для балтийской эскадры в Средиземном море свой военный порт Бизерту. В случае этой европейской войны этот флот в 16 линкоров с соответственным числом крейсеров, эскадренных миноносцев, подводных лодок и авиации и с двумя крупными десантными армиями на двух берегах проливов должен был овладеть намеченным объектом, какие бы обстоятельства на других фронтах не проходили. На западном фронте – активная оборона. В Финском заливе  одна дивизия линкоров (четыре корабля типа «Петропавловск») и старые корабли на укрепленной позиции обороняют столицу.    Начатые плановые работы имели в виду срок готовности к войне 1917-1919 годы.
 Для дальнейшего согласования военных планов Генеральных штабов армии и флота должно было послужить «Особое совещание»  под председательством министра иностранных дел  С.Д. Сазонова. При этом основой и директивой для его работы должна была послужить уже рассмотренная и одобренная Императором  «морская» часть плана войны. Совещание с первых же минут своей работы выявило, как и предполагалось,- полное несоответствие армейского плана разработанному плану морскому. По плану, разработанному Генеральным штабом армии, предусматривалось наступление на Западном фронте против Австрии и Германии. Лишь после решительного разгрома Австрии и Германии  планом предусматривалась возможность приступить к операции по овладению Константинополем и противной зоной. План этот выгодный, в первую очередь, Франции и Англии  в борьбе за господство на европейском континенте против Германии и Австро-Венгрии, но не учитывающий стратегических, государственных  интересов России. Произошедший обмен мнениями морских и армейских генштабистов выявил глубокие разногласия, но оставил надежду на достижение взаимопонимания.
    Предстояла дальнейшая борьба мнений, теорий, авторитетов, в которой    на стороне представителей Морского Генерального штаба была и воля Императора. К сожалению, даже этой, Императорской воли, оказалось недостаточно, когда в этот спор, на первый взгляд, чисто академический,  вмешалась политика и, в части касающейся, ориентация влиятельных  групп генштабистов на  отдельных союзников  по Антанте. В этой  не в меру «кучерявой фразе» я пытался довести свою мысль о том, что, например, адмиралы Григорович, Русин, Эссен, Колчак были сторонниками жесткой привязки наших планов морской войны с Англией; генералы Поливанов, Алексеев, Рузский, Потапов до самого последнего дня упорно придерживались французской ориентации. Нашлись и такие военачальники как генерал Брусилов, который, как оказалось, с апреля 1917года    придерживался американской ориентации. Чем это все закончилось, нам хорошо известно.
   К большому сожалению,  в ходе заседаний по плану «Особого совещания» отсутствовал главный идеолог и «толкач»  плана, предлагаемого Морским Генштабом вице-адмирал Александр Ливен. По официальной версии начальник Морского Генерального штаба Александр Александрович Ливен  умер от сердечного приступа в поезде около городка Удинэ, возвращаясь из отпуска в Венеции в С.-Петербург. У адмирала была больна печень, но по прогнозам лечащих его врачей, после основательного курса лечения, состояние здоровья его не вызывало опасений. Деятельность Александра Ливена на посту начальника МГШ и его влияние на ближайшее окружение императора вызывало нескрываемое раздражение и тревогу у явных и скрытых врагов России. Не секрет, что адмирал  критически относился к союзу с Францией, и не скрывал своей неприязни к антироссийской политике британского кабинета. Князь Ливен один из немногих военачальников, объективно оценивавших   сложную международную обстановку, был  сторонником партнерских отношений с союзниками по Антанте, но,   оставаясь убежденным патриотом России,    призывал к    сохранению добрососедских отношений с Германией и Австро-Венгрией. Как покажут дальнейшие события, верх в этом споре одержат генштабисты, связанные с политическими и финансовыми кругами,  зависимыми от французских влиятельных структур.
    Трудно сказать, какими соображениями руководствовался светлейший князь, контр-адмирал Александр Александрович Ливен, способствуя, в свое время,  назначению на столь ответственную должность  в МГШ  Александра Немитца. Послужной список офицера  по многим позициям должен был его насторожить. Остается предположить, что за  Немитца и этот раз ходатайствовали  очень «серьезные и влиятельные  друзья» Вспоминая об этом  периоде службы в Морском Генеральном штабе, Александр Васильевич Немитц, неоднократно, и  совсем не кстати, отмечал свои отличные служебные взаимоотношения с новым начальником штаба светлейшим князем, вице-адмиралом Ливеном. Дословно в воспоминаниях Александра Немитца это звучало так: «Установление полного единомыслия со своим начальником адмиралом Ливеном. Установление полного контакта в деятельности и единомыслия с Министерством иностранных дел С.А. Сазонова в отношении Морского Генерального штаба, адмирала Ливена и лично меня к начатой «черноморской» деятельности.  Ни для кого из ближайшего окружения адмирала не было секретом то, что его здоровье было в значительной степени подорвано предыдущей напряженной корабельной службой. И ,тем не менее, всех поразила его скоропостижная кончина при возвращении после лечения за границей, в самый канун мировой войны».
    Смерть адмирала Ливена  очень походила на тщательно спланированное убийство. Похоже, в предвоенной суете эта неожиданная и, по - своему загадочная смерть, почему то не была тщательно расследована.    
   По словам Александра Немитца:  «после смерти адмирала Ливена, последовавшей 22 февраля 1914 года, Вторая оперативная часть Морского генерального штаба лишилась главной своей поддержки. Новый начальник МГШ адмирал А. Русин был совсем другим человеком. Ознакомившись с начатой мною работой, он прямо заявил: «Я с вашим планом не согласен». К нему присоединился бы и помощник начальника штаба капитан 1 ранга Ненюков, человек того же типа, что и адмирал Русин. Образовался против начатой работы «единый фронт»: начальник Морского Генерального штаба, начальник Генерального штаба армии и его генерал-квартирмейстер. Не смотря на поддержку министра иностранных дел  продолжать начатую работу в Морском Генеральном штабе оказалось невозможным. Я обратился к Морскому министру и просил освобождения от оперативной деятельности и назначения в строй флота. Министр сначала не соглашался, но,  встретив твердость, сделал распоряжение о назначении меня командиром судна 2 ранга».
   Я не вижу особой необходимости подвергать глубокому анализу последнюю информацию, приведенную в воспоминаниях Александром Немитцем. Уважаемый Александр Васильевич, похоже, слишком завышал значимость своей деятельности в МГШ, толком не объясняя сути своих разногласий с адмиралом Русиным и Ненюковым. Сказал бы проще - пришелся «не ко двору» новому руководству МГШ и попросился на строевую должность на флоте
    Вне всякого сомнения, по прошествии 50-ти лет, объясняя свой повторный «исход» из Морского Генерального штаба, солиднее выставить  себя жертвой научный битвы за торжество правой стратегической идеи против пагубной антироссийской, империалистической   концепции, чем  признать  ряд неверных действий, недоработок, не реализованных проектов по наращиванию своих военно-морских сил и сдерживанию могущества потенциального противника. А ведь именно об этом  свидетельствовали результаты деятельности Черноморского оперативного управления МГШ за  период с марта 1913 по апрель 1914 годов. И уже по этим результатам последовали очередные кадровые перемещения.  Коль больше всего нареканий пришлось на Черноморский оперативный отдел, то вполне логично, капитан 2 ранга  Немитц  оказался в числе первых «перемещенных» лиц.
    Кстати, Д.В. Ненюков уже  21 июля сменил должность заместителя начальника МГШ  на должность начальника Военно-морского управления штаба Верховного главнокомандующего.  Не пройдет и года, как   основной недоброжелатель и «научный оппонент» Александра Немитца,- адмирал А.И. Русин,    сменит должность начальника МГШ на более престижную должность начальника Морского штаба Ставки верховного главнокомандующего, и каждый понял бы его правильно.
  Прежде чем проводить капитана 2 ранга Александра Немитца  в Астрахань, где он должен был принять командование канонерской лодкой, хотелось бы его спросить, что же он так неохотно поделился с нами  информацией о проблемах, с бразильскими линкорами, что держали в постоянном напряжении и МГШ, и наших морских агентов, и послужили, по многим признакам  тем кадровым перестановкам, в процессе которых он, собственно, и покинул свой уютный кабинет.

ДАЛЬНЕЙШЕЕ ОБОСТРЕНИЕ МЕЖДУНАРОДНОЙ ОБСТАНОВКИ ПОСЛЕ ПРИБЫТИЯ В ТУРЦИЮ ВОЕННОЙ МИССИИ ГЕНЕРАЛА ЛИМАНА ФОН-
                САНДЕРСА
    Мы уже вели речь о том, что, начиная с ноября 1911 года Морским Генеральным штабом руководит адмирал Александр Александрович Ливен. Он был третьим после Брусилова и Эбергарда начальником штаба. Новый Морской министр адмирал И.К. Григорович объективно оценил роль и значение МГШ  по его влиянию на  основные направления деятельности Морского министерства. Адмирал князь Ливен, по свойствам своего характера,  уровня образования и опыта службы   соответствовал своей должности в лучшем смысле этого слова. Под его непосредственным руководством происходила доработка программы строительства флота, непосредственно начала осуществляться «программа судостроения 1912-1919 годов», стал реализовываться в штабах и на флотах «Закон о флоте», завершено проектирование и начато строительство Ревельского порта, Ревельской крепости.  Приступили к оборудованию Нарген-Поркалаудской  минно-артиллерийской позиции, и расширению Кронштадского и Гельсингфорского  портов. Приступили к реализации «Дополнительной Черноморской программы судостроения», принятой в ответ на усиление турецкого флота с помощью Англии и Франции, при непосредственном  «курировании» и руководстве Германии.
    С новым начальником МГШ адмиралом Ливеном у Щеглова были отличные отношения. Князь Ливен  знал и ценил Александра Щеглова по   службе на Дальнем Востоке и по совместной плодотворной деятельности  в Генеральном штабе.  Учитывая эти благоприятные обстоятельства,  в 1913 году, почувствовав сильное переутомление от круглосуточной работы, не просматривая реальных перспектив службы  в качестве корабельного офицера, Александр Щеглов, поборов природную гордыню, обратился к начальнику МГШ с нетрадиционной просьбой произвести его в следующий чин капитана 1 ранга. Предыдущее звание- капитана 2 ранга, Щеглову было присвоено 6 декабря 1910 года, значит,  присвоение очередного звания должно было рассматриваться как внеочередное. Служебная категория морского агента вполне соответствовала испрашиваемому званию, но Щеглов прекрасно понимал, что просьба его противоречит целому ряду основополагающих принципов существующей системы чинопроизводства, например принципу старшинства  в звании, и вследствие этого почти наверняка обречена на неудачу. Поэтому, излагая ее, он подчеркивал, что по роду своей деятельности уже давно является штабным работником и в дальнейшем намерен продолжить ее «по адмиралтейству», не претендуя, «за неимением опыта», на строевые должности, соответствующие испрашиваемому чину, и не являясь помехой для впереди стоящих строевых офицеров. Повышение в звании должно было автоматически поднять статус Щеглова среди представителей дипломатического корпуса в Константинополе и уравнять его с командирами русских судов- стационеров, назначаемых в Турцию.
   Автор исторического очерка об Александре Щеглове А. Седых, считает, что это производство в очередной чин лишало его возможности возвращения в МГШ как офицера, потерявшего связь с действующим флотом. Это не совсем так. Производство Александра Щеглова в звание капитана 1 ранга «вне очереди», действительно давало ему преимущества среди сверстников по службе    только при  рассмотрении вопроса о назначении его командиром корабля «1 ранга», но никак не могло препятствовать его   возвращению в МГШ. Кстати, именно подобная ситуация, плюс личные амбиции подтолкнули Александра Колчака, а следом за ним, Александра  Немитца  перейти со штабных должностей на  корабельную службу. Наш старый знакомый, капитан 1 ранга Николай Рейн, оставив пост морского агента в Лондоне,  принял командование линкором «Цесаревич». Можно с уверенностью сказать, что и в этих условиях   Александр Щеглов успел бы сделать успешную  карьеру как  корабельный офицер - в этом  были убеждены все, кто знал его по прежней службе. Например, летом 1907 года он в течение нескольких месяцев успешно командовал миноносцем №133, специально назначенным в распоряжение МГШ  из отряда минных судов Балтийского флота. В 1912 году товарищ по военно-морскому кружку и коллега по МГШ  В.К Пилкин, назначенный командиром новейшего линкора «Петропавловск», настойчиво приглашал Щеглова принять должность старшего офицера  с реальной перспективой дальнейшего роста. «Зная Вас по нашей прежней совместной службе,- писал Пилкин, - и глубоко ценя Ваш ум, благородный и твердый характер и преданность делу флота, я имею честь предложить Вам место моего ближайшего помощника и заместителя на корабле, совершено уверенный, что не ошибся в своем выборе». Для Щеглова это предложение было реальной возможностью возвратиться к корабельной службе, но руководство МГШ не нашло морскому агенту в Стамбуле достойной замены  в той критической ситуации, которая сложилась во время Балканских войн в Турции.
   С другой стороны, умный, рассудительный и искренне преданный делу Александр Щеглов, прекрасно понимал, что возможностей  принести пользу Родине на посту морского агента  в том же Константинополе несоизмеримо больше, чем на любой самой престижной корабельной, командной должности  в  текущий период. Новый морской министр адмирал Григорович, начальник МГШ  вице-адмирал Ливен высоко оценивали результаты деятельности  морского агента в Константинополе   Александра Щеглова. 4 ноября 1913 года Александр Щеглов был зачислен в береговой состав флота, а 6 декабря того же года «за отличие» он был произведен в капитаны 1 ранга. Присвоение  воинского звания «вне очереди» тому красноречивое подтверждение. Очевидно, что  при новом руководстве Морским министерством и Морским Генеральным штабом, морской агент в Константинополе получил максимальные возможности для самореализации. 
    Завершив фразу, поймал себя на мысли, что концевка ее звучит как в партийной характеристике времен эпохи Леонида Брежнева, да и, симпатизируя  Александру Николаевичу, вместе с ним пытаюсь найти вещественное, документальное подтверждение следов этой «самореализации». И приходится признать, что, действительно, оценивая  признание своих заслуг руководством,  были  у Александра Николаевича основания  для печальных размышлений. За годы службы он был награжден орденами Станислава 3-й и 2-й степеней и рядом юбилейных медалей. Это при том, что среди иностранных наград у него имелся турецкий орден Меджидие 4-й степени, греческий орден Спасителя Кавалерского креста, французский орден Почетного Легиона Кавалерского креста, прусский Красного Орла 4-й степени, тунисский орден Нишан-Ифтихар. Невольно складывается впечатление, что правительства иностранных государств,   по докладам своих послов в Турции, в большей степени оценили достоинства и заслуги морского агента Российской империи в Константинополе, чем правительство дорогой его сердцу России. В один из своих приездов из Константинополя  во время осмотра строившейся Ревельской крепости (Морской крепости имени Петра Великого. - Б. Н.) морской министр адмирал И.К. Григорович, ценивший ум,  дарования стратега и недюжинные способности организатора  Александра Щеглова, сказал ему: «Вот видите – Вашу программу мы исполняем». Эти слова Щеглов почитал неизмеримо выше всех наград  из всех им полученных.  Так уж сложилась  служба и  судьба, что на всех занимаемых им  должностях: младшего флагмана штаба начальника учебно-артиллерийского отряда (1902), старшего флаг-офицера штаба командующего Отдельным отрядом судов Средиземного моря (1903), офицера канцелярии Особого комитета Дальнего Востока (1904-1905), штаб-офицера высшего оклада Морского Генерального штаба (1906-1909),  автора работы «Значение и работа штаба на основании опыта Русско-японской войны» и проекта образования Морского Генерального штаба – везде  особо ценили его природный ум, распорядительность,  дарования аналитика и морского стратега. При этом, находясь в гуще событий Русско-японской и Первой мировой войн, Щеглову так и не пришлось подкрепить свои таланты  подвигами в боях  и тем заслужить высшие боевые   награды…   
      Нам же остается признать, что лучшей кандидатуры для исполнения обязанностей морского агента в Константинополе,  чем Александр Щеглов,  и представить себе сложно.
      В ноябре  1913 года в Константинополь прибывает германская военная миссия во главе с генералом фон-Сандерсом.  Такой поворот событий вызвал серьезный внешнеполитический кризис. По заключенному с турецким  правительством соглашению вооруженные силы Порты фактически ставились под контроль немецких офицеров. Успех дипломатического противоборства в этом вопросе с Берлином напрямую  зависел от   поддержки России союзниками по Антанте. В этой ситуации даже проблема с продажей Турции  бразильского дредноута   отодвигалась на второй план. Как и следовало ожидать, союзники по Антанте  предоставили России право самостоятельно   выяснять отношения с Германией. Формально кризис, вызванный миссией фон-Сандерса,   к началу 1914 года был урегулирован. Сама ситуация, связанная с активизацией деятельности Германии в зоне черноморских проливов, однозначно давала понять, что до прямого военного конфликта  совсем недалеко. В этой связи министр иностранных дел С.Д. Сазонов еще 23 ноября 1913 года обратился к императору с запиской, в которой  подробно проанализировал возможные перспективы развития ситуации вокруг Босфора и Дарданелл. Министр  считал, что  единственной надежной гарантией интересов России в этом  регионе  может служить такое состояние Черноморского флота, которое обеспечило бы проливы от захвата любой державой, прежде всего путем проведения упреждающей десантной операции. Нынешнюю ситуацию Сазонов расценивал как критическую и, прежде всего,  из-за приобретения  Турцией дредноутов: «Страшно подумать, что турки к концу 1914 года будут сильнее нас на Черном море. Еще год назад я бы этому не поверил, а теперь это почти свершившийся факт».   
   Эту записку министра иностранных дел получил также и адмирал И.К. Григорович. В качестве ответа не нее, а заодно и на известие об официальной покупке Стамбулом бразильского линкора,  МГШ представил 19 декабря 1913 года  специальный доклад. Констатировав факт, что теперь к осени 1914 года Турция будет иметь два дредноута, а Россия – ни одного, 2-й оперативный отдел штаба предложил ряд мер, призванных  выправить положение. Кроме традиционных пожеланий таких  как:   ускорения готовности заложенных на Черном море линейных кораблей,  постройки там новых эсминцев и минных заградителей,  задержания «дипломатическими средствами» ввода в строй дредноутов вероятного противника  -  были высказаны две новые идеи: план отправки в Средиземное море  балтийских линкоров типа «Севастополь» и соображения по поводу покупки  строящихся в Англии и США чилийских и аргентинских дредноутов, с возможным переводом этих кораблей в Черное море.      
   Записка С.Д. Сазонова и предложения МГШ рассматривались 8 февраля 1914 года с участием военного и морского министров, начальников обоих генштабов  и офицеров -«направленцев» от МГШ и ГШ.  чиновников МИД. Главной темой обсуждения была готовность вооруженных сил России к высадке десанта на Босфоре в случае угрозы захвата проливов другой державой. Представители Генмора решительно заявили, что после появления у турок «Решадие» и бывшего «Рио-де-Жанейро»,  десант невозможен вплоть до вступления в строй в 1915 году русских кораблей того же класса.
   Справедливости ради, стоит отметить, что и до развития кризиса, вызванного значительным усилением турецкого флота, МГШ не планировал операции по захвату проливной зоны, подтверждение тому – план, разработанный  МГШ на случай войны с Турцией на 1907-1908 годы,  и План войны на Черном море с западной коалицией на 1909-1913 годы не предусматривали  десанта в проливную зону. Для того, чтобы не быть голословным, привожу полностью документ, озаглавленный:
                «Вопрос о десантной операции в 1910-1911 гг.».
 «…однако, под влиянием имевших место осложнений в Турции и возникшего вопроса о возможности вмешательства Европы в турецкие дела, проблема десантной операции была вновь поставлена на очередь.
     В 1909 году состоялось распоряжение о приостановлении дальнейшего расформирования запасов Одесского военного округа, предназначавшихся для этой цели. Вместе с тем Генеральным штабом (сухопутным) было приступлено к пересмотру вопроса о десантной экспедиции на Босфор и разработке соображений по производству десанта в Трапезунд, равно как и для перевозки войск из северных портов Черного моря в Батум для усиления Кавказского военного округа. В 1910-1911 гг. по этому поводу были неоднократно собираемы совещания, в результате работы которых Генеральный штаб признал, что десантная экспедиция к Босфору, при современном соотношении русских и турецких военно-морских сил невыполнима, перевозка же войск в Батум, а также десантная операция в Трапезунд – возможны, для чего сила наших судов и запасы мин достаточны. «Что же касается прочих запасов, то они излишни (на этом основании было испрошено разрешение о полном упразднении десантных запасов Одесского военного округа).
    31 января 1911 года начальник Генерального штаба написал начальнику Морского Генерального штаба письмо, в котором, основываясь на заключениях упомянутых совещаний, констатирующих слабость флота, находил, однако, что «обстановка, ныне неблагоприятная, может измениться через некоторое время в нашу пользу, и наша обязанность быть готовыми ее использовать в полной мере…» «Главнейший наш враг,- писал далее начальник Генерального штаба,- на Черном море это – Турция, с которой мы можем вести борьбу или на европейском театре, или на кавказском фронте. В первом случае – потребуется производство десантной операции, ибо в будущем трудно рассчитывать, чтобы Румыния согласилась на пропуск нашей армии через ее территорию. Вполне понимая, что операция на Босфор ныне трудно осуществима, необходимо, однако, иметь в виду возможность действий к Константинополю со стороны Варны или Бургаса, может быть, даже совместно с болгарами, или со стороны Вифинийского полуострова, при условии, опять-таки, совместных действий с болгарами.
   В обоих случаях ядром действующей армии должны быть войска Одесского военного округа, штаб которого должен изучит , все относящееся к такой экспедиции, и подготовиться к немедленному осуществлению этого предприятия, когда обстановка будет этому благоприятствовать…».  Сообщая о необходимости приступить к выработке соответствующих планов, он указал, что расформирование запасов Одесского округа «отнюдь не вредит подготовке намеченных в будущем экспедиций…».
  Начальник Морского Генерального штаба в своем ответном письме подтвердил необходимость совместной разработки планов перевозки и десантных экспедиций, при чем, ссылаясь на превосходство  (в тот момент) Черноморского флота над турецким, писал: «…вместе с сим считаю для себя крайне приятным сообщить Вашему превосходительству, что в настоящее время обстановка на Черном море благоприятна для нашего флота…».
    Эта переписка характеризует состояние вопроса о десантных экспедициях. Как видно, обстановка по-разному оценивалась обоими Генеральными штабами, но отношение к Босфорской экспедиции установилось вполне определенное: не более, как предположение для отдаленного будущего. С другой стороны, Черноморский флот получил новые задания по перевозке войск и подготовке десанта в Трапезунд. Эти задания сохранили свое значение до мировой войны. По ним были сделаны все необходимые расчеты, и даже произведены небольшие маневры. (В 1914 году предполагались большие маневры с перевозкой десанта в 20.000 человек, но они не состоялись в виду начала военных действий).
    По ходу заседания под председательством С.Д Сазонова, офицером МГШ  капитаном 2 ранга В.М. Альтфатером была представлена   специальная справка с изложением всех обстоятельств дела «о несостоявшемся приобретении Россией в 1911 году строившегося бразильского дредноута». Справка эта  в том виде,  в каком она была зачитана Альтфатером, сохранена в Морском государственном архиве полностью, среди тысяч подобных справок и,  судя по пометкам на архивном бланке, приложенном к ней, не вызывала у прежних исследователей повышенного интереса. Казалось бы, стандартная ситуация  - по явной недоработке МИДа, Морского министерства и МГШ допущено усиление   флота потенциального противника новейшим дредноутом, при том, что,   этот же корабль, приобрети мы его, способствовал бы усилению нашего флота  в ущерб тому же противнику. В попытке оправдать действия Морского министерства, МГШ и ,соответственно,  задействованных в процессе    офицеров, представитель МГШ представляет членам заседания ряд аргументов и фактов, подкрепленных  соответствующими документами, подтверждающих, что со стороны ведомств, представляющих флот, были предприняты все возможные действия для  положительного решения  проблемы… Судя по всему, присутствующие на заседании были вполне удовлетворены  аргументами, представленными в  записке Альтфатера, тем более, что по ходу исследования мы с вами смогли убедиться, что основной  причиной, способствующей  возникновению обсуждаемой ситуации, явились  недоброжелательное, я бы даже сказал,   враждебное отношение  Британского Адмиралтейства к любым действиям, направленным на усиление мощи флота России. Дальше можно было вести речь о бюрократических препонах,  о проблемах финансового обеспечения строительства флота и пр.
   Нас же в этой ситуации   настораживает, прежде всего,  то, что   морской агент в Англии, капитан 1 ранга Николай Готлибович Рейн, не предпринял всех, зависящих от него действий для успешного  решения всех поставленных перед ним задач, чем, в известной мере не оправдал доверия руководства МГШ. Судя по всему, руководство МГШ имело достаточные основания  для сомнений в искренности действий своего морского агента.  Подводим итог: член масонской ложи Великого Востока Франции, капитан 2 ранга Альтфатер  оправдывает действия члена Адмиралтейской масонской ложи капитана 1 ранга Рейна. В составе группы офицеров МГШ на совещании присутствовал начальник 2-го оперативного отделения МГШ  капитан 2 ранга Немитц    Александр Васильевич, который нами разрабатывается как вероятный член Берлинской и Адмиралтейской масонских лож.  Капитан 2 ранга Немитц  в процессе совещания делал сообщение по перспективам развития Черноморского флота, с учетом изменения политической и оперативной обстановки на театре и не привел конкретных мер, предпринятых  Черноморским  направлением  МГШ по сдерживанию роста военно-морского флота Турции.   
   Критически  настроенный читатель скажет, что это «за уши» притянутые, не достаточно аргументированные  факты,  более того, делается попытка бросить тень подозрения на заслуженных, честных офицеров. Что касается фактов, то по данным, опубликованным общепризнанным специалистом по истории масонства  Ниной Берберовой: «Рейн Николай Готлибович. 20.09.1870-1.03.1917.Родился в Новгородской губернии в семье полковника. Контр-адмирал 30.07.1916.Морской агент в Англии1911-1913. Командир линкора «Цесаревич» 1913-1915. Являлся членом масонской офицерской организации на Балтийском флоте. (195.178.193.140./history/navy/biogra16htm).  Что касается капитана 1 ранга Альтфатера, то данные по его масонской принадлежности прослеживаются по многим источникам, в том числе и «Тайной истории масонства. Масонской галереи Росси» Олега Платонова: «Альтфатер  Василий Михайлович, капитан 1 ранга, ложа Великого Востока Франции». При этом, заметьте, я не сторонник использования информации  не имеющей  документального подтверждения. А ведь очень многие коллеги по службе в российском Императорском флоте были уверены о давних связях Альтфатера   с  Морской разведкой Великобритании.
     По масонской принадлежности упомянутых мною  офицеров следует иметь в виду, что первые два  фигуранта только потому и были «засвечены», что завершили свой жизненный путь – один в марте 1917 года, а второй в 1919 году, а третий наш фигурант доставляет нам столько хлопот, прежде всего, тем, что прожил он сравнительно благополучно до 1967 года.
   Я не настаиваю категорически  на том, что проблемы с приобретением Россией линкора «Рио-де-Жанейро» возникли в результате спланированной масонами операции.  Я лишь фиксирую отдельные факты и  ситуации, непосредственно связанные  с этим линкором, где  подтверждается  наличие масонского следа.  Как мы уже говорили, в ходе «сражения за право обладания линкором», высветились такие фигуранты как дядя и племянник Поклевские-Козелл, первый – дипломат высокого  ранга, аккредитованный в Лондоне, второй - подполковник Генерального штаба, помощник морского агента капитана 1 ранга Николая Рейна. Принадлежность Поклевских-Козеллов к масонскому братству подтверждается многими авторитетными источниками. Внимательно и с некоторым пристрастием мы изучили все телеграммы и донесения Николая Рейна, связанные с линкором.  На завершающем этапе к этой и без того колоритной группе «соучастников процесса» присоединяется Василий Альтфатер, по своей должности в МГШ, курировавший проблему. А здесь еще, хоть и «с боку-припеку», но тоже,  оказался   «при делах» - капитан 2 ранга Александр Немитц, который, по своей должности в МГШ, казалось бы, погонами и головой должен был отвечать за всю эту историю с  бразильско-турецко-английским, но почему-то не русским(?)  линкором. Претензии можно было бы предъявить и нашему морскому агенту в Константинополе капитану 2 ранга Александру Щеглову. Возможно,  получи МГШ сведения о предстоящей сделке заблаговременно, то имелся бы шанс как-то воспрепятствовать ей, воздействуя на английское правительство. Но упрекать морского агента в Турции не стоит – вплоть до осени на Балканах шли ожесточенные сражения с непредсказуемым исходом; был период, когда болгарская артиллерия занимала огневые позиции вблизи европейской части турецкой столицы.  Все внимание капитана 2 ранга Щеглова было привлечено к этим событиям.  По конкретному сюжету, имеемые факты я проанализировал,  подозрения свои высказал, а теперь я готов принять ваши упреки в том, что мне везде и во всем чудятся масонские интриги и заговоры.
   В ходе второй части все того же  совещания начальник МГШ  докладывал   о мерах,  спланированных для  стабилизации оперативной обстановки на предполагаемом Черноморском ТВД. В числе этих мер – модернизация старых и строительство новых мощных береговых батарей,  инженерное обеспечение будущих минно-артиллерийских позиций, призванных защитить черноморское побережье России от возможного нападения флота вероятного противника. Одним из итогов совещания  стала спешная разработка Морским министерством новой программы усиления Черноморского флота, предусматривающая ускоренный ввод в строй линейного корабля, 2-х крейсеров, 8 нефтяных эсминцев и  6 подводных лодок.
   Эта программа в законченном виде уже 17 марта 1914 года была одобрена Императором и представлена в Совет министров, а 24 июня утверждена Государственной Думой.
   Еще одним итогом того знаменательного совещания  было санкционирование Императором Николаем Александровичем мер по закупке четырех аргентинских и чилийских дредноутов. Александр Немитц даже указывает сумму, ассигнованную на покупку аргентинских и чилийских дредноутов, которые намеревалась купить Турция: «100 миллионов рублей». Дальнейший рассказ об этом проекте явно не вписывается в наше и без того сумбурное исследование, тем более, что сделка эта не состоялась.  Единственно, что в этой связи стоит отметить - непосредственным толчком  ко всем вышеупомянутым мероприятиям  явились проблемы, вызванные интригами, роящимися вокруг дредноута, в девичестве - «Рио-де-Жанейро», в несостоявшемся первом браке по расчету  значился   «Султан-Осман Первый» и   в оформленном  браке по «любви»  прожил  долго и счастливо под  наименованием «Эджинкорт».
  Комментируя вышеизложенные событии, Александр Васильевич Немитц вспоминает:
«Большой проблемой оставалась дороговизна постройки судов на отечественных верфях. Так, стоимость эта в 1,5 раза превышала германскую. Медленность постройки их, в 2 раза сравнительно с германской и английской. Крупные недостатки в типах новых судов, особенно линкоров. Положенные в основании первой их дивизии кораблей типа «Петропавловск», тактико-технические элементы, принятые под впечатлением личного боевого опыта участников русско-японской войны. Без проверки их специальными научно-техническими опытами  и сверки с параллельной деятельностью иностранного судостроения, оказались ошибочными; бронирование кораблей и подводная защита корпуса недопустимо слабы. Произведенные с запозданием специальные опыты в Черном море, полностью обнаружили этот дефект. Тем не менее, после ряда колебаний приняли бесхарактерное решение: не переделывать первую дивизию линкоров и продолжать строить вторую по типу «линейных крейсеров» и по их прежнему проекту, учтя полученные опытами выводы лишь для третьей дивизии. Недопустимые явления при производстве главной артиллерии линкоров: разрешение Обуховскому заводу изготовлять их из обыкновенной углеродистой стали, что сводило на нет высокие данные их проектов, и тому подобное.
  Где коренились причины этих и других отрицательных явлений русского судостроения того времени?
  Некоторые другие дефекты в деятельности Морского Генерального штаба в эти годы:
Разработка проектов и организация Ревельской крепости и порта посредством комиссий, применение того же негодного метода при продолжающейся переработке Морского устава и написании истории русско-японской войны. Следствия этого метода.
  Слабая разведка.
  И наиважнейшее: несмотря на высокие личные качества начальника Морского Генерального штаба, как такового, и хорошую разработку предварительных оперативных соображений, план войны все-тики оказывался неудовлетворительным. Он исходил из обстановки войны Франции и России против Германии и Австро-Венгрии при нейтралитете Англии. Складывающаяся же международная обстановка была другая, с участием Англии как главного противника Германии. Учет этого фактора должен был повести к коренной переделке плана.
 Другая крупнейшая стратегическая ошибка Морского Генерального штаба в этот период, это опоздание в проектировании,  проведении и осуществлении черноморской программы судостроения. Вследствие ее Россия должна была потерять на 2-3 года (1913-1916) преобладание на Черном море. Принятые в 1912 году к устранению этой серьезной стратегической ошибки меры были недостаточны.
  Я привел этот раздел воспоминаний Александра Немитца  в качестве подтверждения того, что уважаемый адмирал подмечал и объективно оценивал недостатки в том же кораблестроении и вооружении новостроящихся кораблей. Суть же анализа этих недостатков в том, что недостатки эти исключительно - результат ошибок и недоработок Александра Колчака как идеолога проектов,  Дмитрия Ненюкова, как заместителя  начальника МГШ по судостроению, Дмитрия Вердеревского, как консультанта по изготовлению артиллерии для линкоров. Оно и понятно - Колчак контрреволюционер и злейший враг Советской власти, Ненюков, бывший соратник Деникина, и в последующем – эмигрант,  Вердеревский хоть и жив, но далеко – в Париже.
     Как мы видим, Александр Васильевич не пощадил в своих оценках и своего благодетеля – адмирала Ливена. А о том, что Ливен был безусловно  прав, протестуя против  военного союза с Англией – ни слова. Даже более чем очевидные просчеты в работе Черноморской оперативной части  Немитц  полностью перекладывает  на своих предшественников, не приводя серьезных  тому подтверждений.
     В этом отношении исключительно показателен пример деятельности нашего морского агента в Турции – Александра Щеглова. Когда он пытался любыми средствами добиться решений правительства по усилению флота на Черном море, он нашел возможность прибыть из Константинополя для выступления с трибуны Государственной думы. Что же мешало уважаемому Александру Васильевичу Немитцу, находясь в Петербурге, действовать также решительно, чтобы достичь желаемого результата? Оказалось - не тот случай.  О своих же ошибках  и просчетах, Александр Васильевич старался не вспоминать.
   
        КАНУН МИРОВОЙ ВОЙНЫ. САМОЕ ВРЕМЯ ОСМОТРЕТЬСЯ ПО СТОРОНАМ…
   На южном направлении обстановка все больше усложнялась.  Турция развернула бурную деятельность по укреплению военно-морских сил.  А.Н. Щеглов 10 июля 1914 года представил российскому послу в  Стамбуле «краткий перечень мероприятий турецкого Морского министерства», которым руководил энергичный адмирал Ахмет Джемаль-паша. Этот документ включал за период с ноября 1913 года по июнь 1914 года целых  двадцать два пункта: приобретение за границей  кораблей и летательных аппаратов, реформирование организационной структуры флота, упорядочения системы прохождения службы и подготовки личного состава. В Англии был заказан третий дредноут – «Фатих», 2 легких крейсера, 4 эсминца и 2 подводные лодки. Шесть эсминцев и две подводные лодки были заказаны во Франции. Складывалось устойчивое впечатление, что, не взирая на обязательства, предусмотренные  союзным договором с Россией, Англия и Франция  совместно с Германией  усиленно вооружали Турцию.  Способность турецких моряков овладеть всем этим грозным и сложным оружием  вызывали некоторые сомнения  у экспертов МГШ, но  явно антироссийская политика «союзников» уже не вызывала никаких сомнений. Новый морской агент в Лондоне капитан 1 Дмитриев Владимир Иванович докладывал в МГШ: «Покупка «Рио-де-Жанейро» не встретила препятствий со стороны британского Адмиралтейства, которое считает, что Турция не сумеет справиться с этим кораблем  за отсутствием подготовленного личного состава». Один из агентов  Александра Щеглова, владеющий информацией по уровню подготовки личного состава турецкого флота, также выражал большие сомнения в том, что турки смогут успешно эксплуатировать приобретаемый линкор без помощи английских специалистов. Этот же  агент сообщил, что турецкое правительство уже запросило фирму «Амстронг» о возможности заключения трехгодичных контрактов с судовыми механиками, обслуживающими машинно-котельную установку готовящегося к испытаниям дредноута. Имелись даже сведения, что турки собираются первое время комплектовать его команду на три четверти из наемников-англичан. Ну как было после этого осуждать покойного адмирала Александра Ливена за то, что был категорически против военного союза с «коварным Альбионом».
   Впрочем, все это вряд ли могло служить утешением руководству русского морского ведомства и командованию МГШ. А.Н. Щеглов еще 23 февраля доносил, что «в Англии работы на «Султан Осман» производятся днем и ночью, дабы ускорить его готовность», а по агентурным данным середины марта испытания линкора ожидались спустя всего два месяца. В начале марта из Турции в Англию вышел транспорт «Решид-паша» с тремя сотнями матросов для укомплектования дредноута, на котором уже с января находилось 30 турецких офицеров. Их возглавлял командир турецкого экипажа «Султана-Османа» - упомянутый выше Реуф-бей, старшим офицером являлся лейтенант Джавид-бей, ранее занимавший аналогичную должность на одном из броненосцев турецкого флота «Барбаросс Хайретдин». Артиллерийскими и штурманскими офицерами были назначены преподаватели соответствующих факультетов военно-морского колледжа Турции. В мае-июне с кораблей действующего флота Османской империи сотнями снимали лучших специалистов для отправки в Британию на предъявленный 22 июля к испытаниям  дредноут. Все говорило о том, что Стамбул твердо намерен  самые кратчайшие сроки ввести его в строй.
   Следует учесть, что активные мероприятия по усилению турецкого флота происходили на фоне развивающегося кризиса русско-германских отношений  весной и летом 1914 года. Когда же во второй половине июня разразился Сараевский кризис, около месяца спустя приведший к началу мировой войны, лихорадочные приготовления к вступлению в строй  турецкого дредноута  обрели для России ярко выраженный зловещий характер. В тот же день,  11 июля, когда Совет Министров обсуждал военно-политические меры противодействия Австро-Венгрии, только что предъявившей ультиматум Сербии,  Александр Щеглов сообщил из Стамбула о выходе во второй рейс транспорта «Решид-паша» с 400 моряками для доукомплектования экипажа «Султана Османа  Первого». Срок вступления в строй дредноута  логично было связывать с готовностью к войне Османской империи. В ходе испытаний команда линкора достигла 70% штатной комплектации. Сдаточная команда из заводских специалистов активно готовила экипаж к самостоятельному обслуживанию всех механизмов и вооружения. Александр Щеглов в этой связи рапортовал в МГШ: «Порта уже давно посылала в Англию своих моряков для знакомства с техническими устройствами строящихся судов. При таких условиях суда эти могли бы выйти сюда с обученной уже командой, как только они будут готовы».
   После решительного  воздействия российского МИДа, ставящего под угрозу союзнические обязательства,   английское правительство 31 июля  было вынуждено наложить секвестр на строящиеся для Турции суда. Это вызвало взрыв возмущения населения Порты, так как линкор «Султан Осман Первый» был уже полностью оплачен, в том числе и народными средствами. В турецкой прессе развернулась антианглийская кампания, распространялись слухи о том, что британская миссия на турецком флоте занималась вредительством.
  Официальный Стамбул направил 7 августа в Лондон ноту протеста, но в тот же день бывший «Султан Осман Первый» был включен в состав флота Великобритании. В ответ турки 11 августа «приобрели» вошедшие днем ранее в Дарданеллы  германский линейный крейсер «Гебен» и легкий крейсер «Бреслау», обосновав это необходимостью компенсации за конфискованные англичанами дредноуты. Таким образом,   турецкие моряки совсем немного не уложились в сроки, после которых новейший дредноут стал бы недосягаем для  английских властей. Хороша была бы обстановка для Российского  Черноморского флота, окажись среди его противников,  кроме «Гебена» и «Бреслау» еще и новейший дредноут, вооруженный четырнадцатью двенадцатидюймовыми орудиями.
    Во всей этой истории с недоброй памяти дредноутом «Рио-де-Жанейро», да и потом  –  ситуция,   в ходе которой «Гебен» и «Бреслау» были фактически загнаны в турецкую проливную зону, исключительно красноречиво просматривалась торгашеская,  а главное - традиционно антироссийская сущность «коварного Альбиона».
     В самом ближайшем времени   следовало ожидать  обострения конфликта; дальнейшее пребывание  наших дипломатов и военных агентов  в Турции  становилось,  мягко скажем,  проблематичным. 
     Непосредственно накануне вступления Турции в войну против России,  капитан 1 ранга Щеглов вместе с остальными представителями российского посольства покинул Константинополь и был временно назначен морским агентом в Румынию и Болгарию, а затем был назначен на должность морского агента в Стокгольм, но мы не станем опережать события   и вернемся к этапу, предшествующему началу Великой  войны 1914-1918 годов.
    Мы предостаточно поговорили о тех проблемах и волнениях, что достались на долю офицеров Генмора за год, предшествующий началу Мировой войны. Наибольшие хлопоты и испытания достались нашим морским агентам  в ведущих мировых державах и в странах потенциально враждебных  России.
    Я думаю, что не стоит увлекаться  стандартными  логическими  схемами, анализируя процесс  прохождения службы Александром  Васильевичем Немитцем. Ограничимся лишь признанием самого Александра Васильевича в том, что,  начиная с 1907 года,  вся его служебная деятельность   направлялась  все теми же  «могущественными и влиятельными»   друзьями». От себя лишь добавим, что, судя по развитию событий, -  друзья эти сделались еще белее могущественными  и более влиятельными…
    К чести капитана 2 ранга Нёмитца следует отнести тот факт, что после семилетней штабной, кабинетной работы и преподавательской деятельности, он добился назначения   командиром канонерской лодки «Ардаган», что и было оформлено приказом по Морскому министерству 23 июня  1914 года.  На этом факте стоило бы несколько задержать внимание.  Офицер Морского Генерального штаба, недавно окончивший Морскую академию, прослуживший в должности начальника 2-го оперативного отделения чуть более года, покидает(?) свой  ответственный и почетный пост. Имеемая информация о предыдущей службе капитана 2 ранга Немеца с учетом исключительно  малого срока пребывания в последней должности дают  основания предположить, что в преддверии большой европейской войны  капитан 2 ранга Немитц  Александр Васильевич не в полной мере соответствовал занимаемой должности. Так что, на мой взгляд, не стоит проводить аналогию между уходом из штаба в 1912 году  капитана 2 ранга Александра Колчака, переводом на должность морского агента в Париже капитана 2 ранга Владимира Дмитриева  с переходом в конце июня 1914 года на командную должность капитана 2 ранга Александра Немитца.
Итак, накануне  ожидаемой войны с Германией и Австро-Венгрией  бравый молодой кавторанг отправляется на Каспий. С кем же он там собирается воевать? Даже в наше благодатное для службы на окраинах советское время  служба на Каспии считалась официальной ссылкой.  Но, видимо, мы не совсем правильно оцениваем стратегическую обстановку на предполагаемом  Каспийском «театре военных действий».  Ясное дело, мы не не были обучены новейшим приемам морской стратегии. Суть же проблемы  в том, что Александр Васильевич, несмотря на свою последнюю должность в Морском Генеральном штабе,  свой «высочайший» стратегический уровень  и академический диплом,  возвращаясь на флот, с учетом своей последней корабельной должности,   должен был, как минимум,   пройти стадию старшего офицера миноносца, командира малого миноносца, чтобы в перспективе, занять должность соответствующую его нынешнему воинскому званию, капитана 2-го ранга.   Здесь же  - на задворках Империи, худо ли -бедно ли, Александру Васильевичу предоставили честь сразу стать   командиром корабля 2-го ранга.. А, если учесть, что канонерская лодка «Ардаган», была построена на Адмиралтейском заводе в Петербурге в 1909 году, имела отличные ходовые качества и солидное для корабля этого класса вооружение, то практика командования этим кораблем могла бы стать  хорошей командирской школой для перспективного морского офицера.  Но, видимо, не судьба…Похоже, это назначение не вписывалось в схему наших, пока еще не опознанных  и ,соответственно,  не названных столичных «кукловодов», поэтому ограничимся  казенной, чиновничьей, но весьма значимой  для нас фразой, кочующей из одного издания в другое: «С началом боевых действий с немецким флотом о талантливом оперативнике вспоминают в Ставке Верховного Главнокомандующего, при которой формируется Военно-морское управление. Уже 25 июля 1914 года  Нёмитц - штаб-офицер управления Ставки, с причислением к Морскому Генеральному штабу». 
    Итак, обратите внимание -  с получением приказа о назначении командиром корабля с учетом минимального времени на дорогу, Александр Васильевич «прокомандовал» «Ардаганом» целых  3 недели, но, тем не менее,  поспешил факт командования кораблем 2-го ранга занести в свой послужной список – авось да  пригодится? Здесь главное стратегическое мышление и твердая уверенность, что о тебе своевременно вспомнят.  Ну, вот как в последнем случае… Тем более, крепла уверенность в том, что вспомнят обязательно и  своевременно…
В связи с этим назначением капитана 2 ранга Нёмитца  вспоминается перемещение по службе капитана 2 ранга Альтфатера.     Являясь офицером МГШ, капитан 2 ранга Альтфатер, с 26 сентября 1913 года  назначается  Постоянным членом Временного морского крепостного совета морской крепости Императора Петра Великого, в 1915 году  назначается начальником Военно-морского управления при главнокомандующем армиями Северного фронта. Должность эта вполне себя оправдывала. Казалось бы  все ясно - фронт, правый фланг которого упирается в побережье Балтийского моря, требует постоянной поддержки флота.  Изюминка здесь в том, что среди многих десятков молодых, грамотных, академически подготовленных офицеров флота, выбор пал на Василия Михайловича Альтфатера. Балтийский флот находился в оперативном подчинении у командующего Северным фронтом генерала Рузского  и прикрывал столицу России. По обычной, стандартной схеме перемещениями по службе  и назначениями офицеров флота, в том числе и генштабистов,  занимается аппарат Морского министра. Но в нашем, конкретном случае, на назначении капитана 2 ранга Альтфатера особенно настаивал  командующий Северным  фронтом генерал Николай Владимирович Рузский. Для нас же здесь важен сам факт: Один из самых деятельных и  высокопоставленных   военных  масонов - генерал Николай Рузский способствовал   назначению в свое оперативное подчинение  масона-моряк   капитана 2 ранга Михаила Альтфатера.


В СТАВКЕ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО И НА ЧЕРНОМОРСКОМ
                ФЛОТЕ  ПРИ  АДМИРАЛЕ ЭБЕРГАРДЕ.
  Ни в одной из оформленных при жизни Нёмитца  биографических справок и аттестаций не акцентировалось внимание на том,  что назначение его в Ставку Верховного главнокомандующего было оформлено Указом Императора по ходатайству генерал-адъютанта Алексеева, по согласованию с начальником Морского Генерального штаба, но мы эту «порочную» цепочку расшифровываем, -   активно действующий масонский функционер генерал-адъютант Алексеев  способствовал о назначении в Ставку … капитана 2 ранга Морского Генерального штаба Нёмитца Александра Васильевича.          
  Это потом, спохватившись,   задним числом начнут  утверждать, что Ставка Верховного Главнокомандующего была сформирована сплошь из масонов… Мы же, не имея тому убедительных   документальных сведений,   не станем торопить события   и продолжим кропотливую работу со своими флотскими фигурантами.
  Казалось бы, все закономерно, в преддверии широкомассшабных военных действий формируется высших управленческий орган, Ставка Верховного Главнокомандующего. И то, что в ее состав вошли офицеры и генералы Генеральных штабов,- это было предусмотрено штатным расписанием.    Другое дело,  уточнить, по какому принципу формировалась ставка. Например, светлейший князь, адмирал,  Александр Сергеевич Меншиков, в свое время -  Главнокомандующим Крымской армией, назначал к себе в Ставку самых высокородных офицеров, уже во вторую очередь,  учитывая их деловые качества. Может быть,  и в нашем случае   Великий князь Николай Николаевич, создавая  свою Ставку,  заложил в основу ее формирования какой-то нам неизвестный алгоритм? На то они , «светлейшие» и «великие, чтобы иметь свои особенные  причуды.
Так, в  состав военно-морского управления Ставки входили: начальник управления, контр-адмирал Ненюков, бывший помощник начальника Морского Генерального штаба, два штаб-офицера, по Балтийскому флоту, капитан 2 ранга А. Бубнов, по Черноморскому – капитан 2 ранга Немитц, и третий – капитан  1 ранга Великий князь Кирилл Романов, выразивший желание служить в этом управлении. По утверждению Немитца, назначение Кирилла Романова было номинальным, с расчетом ведения всех дел по направлению самим Александром Васильевичем. Так, капитан 2 ранга Нёмитц добросовестно и инициативно выполняет все возложенные на него обязанности штаб-офицером   Ставки по Черноморскому направлению, находясь в непосредственном подчинении у начальника Великого князя – Кирилла Романова.
Казалось бы, что  Александр Немитц попал в среду своих бывших сослуживцев и единомышленников по МГШ и необычайно рад этому факту.  Но нам уже известно, что контр-адмирал Ненюков – его бывший начальник, был весьма невысокого мнения о Нимитце, как операторе штаба и офицере, и  всячески способствовал уходу его из штаба. Капитан 2 ранга А. Бубнов, на четыре года младше Немитца по возрасту и по выпуску из Морского корпуса.  Боевой офицер, в период Русско-японской войны – вахтенный начальник эскадренного броненосца «Орел», после Цусимского сражения побывал в японском плену. Дважды был прикомандирован к Морскому генеральному штабу (1908-1910; 1912-1913), являлся старшим флаг-офицером штаба начальника учебно-артиллерийского отряда (1910-1912), старшим офицером крейсера «Диана»(1913-1914), одновременно преподавал в Артиллерийском офицерском классе (1911-1912) и Николаевской морской академии (1911-1917). Несмотря на большую разницу в возрасте поддерживал дружеские отношения с адмиралом Дмитрием Вердеревским. По общему признанию  -  отличался выдающимися способностями во многих отраслях военно-морского дела. С 1915 года - флаг-капитан Морского штаба Верховного главнокомандующего, затем - начальник Военно-морского управления штаба Верховного главнокомандующего.  Несмотря на многолетнее общение с Александром Васильевичем, настороженно относился к нему  и не скрывал  своего отношения. Все это имеет немаловажное значение в той связи, что подтверждает факт назначения Немитца в Ставку без должного согласования с Морским министром и начальником МГШ.
 Будем считать, что подобная ситуация не должна была стать  особой помехой для службы наших фигурантов на ответственных должностях в военное время.
Мы никогда не узнаем оценку конкретной ситуации Ненюковым,  но  Бубнов оставил свои воспоминания под названием «В царской ставке», в которых подробно и, на мой взгляд, достоверно описал обстановку, в которой пришлось работать в ставке, дал характеристики своим сослуживцам. 
Сам же Александр Немитц вспоминает:  «Адмирал Ненюков держался мудрости не мешать командующим флотами и их штабам действовать самостоятельно. Очень редко (2-3 раза) данные им приказы Черноморскому флоту без меня и мимо меня, директивы сводились к осторожным советам «не рисковать», он рекомендовал бой лишь в случае инициативы германо-турок и вблизи Севастополя…. Блестящая Марнская операция французского главнокомандующего генерала Жоффра и отступление австро-германского фронта от Ивангорода, и наше преследование их. Во время подхода немцев к Ивангороду я был в нем, в командировке, с целью оказания помощи жалкой крепости (глиняные форты и устаревшие пушки) морскими средствами: орудия, мины, гвардейский экипаж в качестве пехоты, вооружение пароходов на Висле: инициатива эта была от коменданта крепости, бывшего порт-артурского офицера, инженера, генерал-майора Шварца».
  Далее, Александр Немитц вспоминает о том, что: «Союзники начали Дарданельскую операцию с решительным намерением занять Константинополь. Эта операция англичан (инициатива Черчилля) была направлена столько же против Германии, сколько и против России. Помимо своего штаба и вопреки его военно-морскому управлению, адмиралу Ненюкову, Верховный главнокомандующий Николай Николаевич поставил вопрос о наступлении Черноморскому флоту к Босфору. Вызвал меня к себе и командировал меня со своим личным письмом к адмиралу Эбергарду. В письме было сказано, что мои словесные указания суть его директивы. Цель моей командировки: наступление к Босфору, бомбардировки его фортов и прорыв в Константинополь, если бы союзники прорвались через Дарданеллы. Своеобразное напутствие адмирала Ненюкова (угрозы мне). Я у адмирала Эбергарда помимо его штаба. Адмирал полностью со мной солидаризируется».
  В последнем абзаце воспоминаний Александра Немитца, между строк четко просматривается стандартная масонская интрига: Великий князь Николай Николаевич, умнейший человек и прекрасный стратег, под прямым давлением командования союзников, вынужден действовать вопреки  здравого смысла - заставить слабейший Черноморский флот  своими действиями под укреплениями Босфора  оттянуть на себя хотя бы часть сил и средств турок, фактически принеся себя в жертву,  и тем способствовать успешному развитию операции флота союзников по овладению Дарданеллами.  Отдавать официальное приказание в виде специально разработанной директивы  Николай Николаевич  не решился,- этим  бы он вызвал критику Императора и возмущение общественного мнения. На мой взгляд, немаловажным фактом является и то, что Николай Николаевич с 1909 года являлся активным членом масонского ордена Мартинистов и всеми своими последующими действиями как политик  подтвердил верность масонскому «братству». Сам же факт поручения столь деликатного задания Александру  Немитцу  нас, именно в этой связи,  и настораживает.
В том составе и в том состоянии,  в каком находилась на тот период главная ударная сила Черноморского флота, - бригада старых броненосных кораблей, решительное выполнение подобной директивы привело бы к расстрелу и жесточайшему поражению их орудиями береговых турецких фортов. Боевые характеристики орудий фортов Босфора, вооруженных новейшими немецкими орудиями,  в совокупности с грамотно расположенными  оборонительными  минными полями  позволяли  нанести решительное поражение нашим кораблям  еще до выхода их на позиции действительной стрельбы,  а их тихоходность не позволила бы им  осуществлять эффективное маневрирование на огневой  позиции. Если при этом учесть, реальную опасность выхода  в Черное море линейного крейсера «Гебен» и легкого крейсера «Бреслау», то становится понятным вся авантюрность планируемой операции. Говоря простым, доступным языком,  союзники, заранее просчитав свои возможные потери в ходе Дарданельской операции,  настойчиво требовали послать на очевидное заклание Черноморский флот, примерно с такими же очевидными перспективами, как они заставили  в августе 1914 года  принести в жертву армии Самсонова и Ранненкампфа  в Восточной Пруссии.   Расчетливым и беспринципным союзникам  годилась любая, самая казалось бы   незначительная жертва с нашей стороны.  Так в ходе второго этапа Дарданельской операции,  из далекого Индийского океана в распоряжение командования флота союзников был отозван наш единственный в тех краях  крейсер 1 ранга «Аскольд», который своими успешными действиями в ходе сражения вызвал восхищение союзного командования.
Александр Немитц, в своих воспоминаниях, не скрывает того факта, что, адмирал Ненюков, зная о сути задания, и дорожа своим авторитетом,  угрожал ему всяческими карами. Дмитрий Всеволодович Ненюков  был опытный морской офицер и искренний патриот, он хорошо себе представлял возможные последствия выполнения адмиралом Эбергардом поставленной ему задачи.  Зная характер педанта и пунктуального исполнителя, адмирала Эбергарда, не сложно себе представить его состояние после прибытия к нему со «словесными указаниями» Верховного главнокомандующего  капитана 2 ранга Немтитца. Непростую ситуацию усугубляло и то, что не далее как  четыре  года назад, адмирал Эбергард, будучи начальником  МГШ всячески способствовал  «уходу» из него тогда еще старшего лейтенанта Александра Немитца, как несоответствующего занимаемой должности.  Теперь же, командующий флотом адмирал  Эбергард  вынужден принимать к  беспрекословному исполнению абсурдное по идее  и преступное по сути  приказание, конфиденциально передаваемое ему  офицером,   не внушающим  ему никакого доверия.
 Создавая видимость выполнения полученной директивы,  адмирал Эбергарда вывел  основную ударную группировку флота в  район Босфора, вступил  в очередной бой с «Гебеном»,   активно преследовал его и заставил вернуться в пролив. Во время второй операции наши броненосцы, прикрываемые двумя  крейсерами и миноносцами, произвели обстрел  правого, более слабого  фланга укрепления Босфора. Из-за большой удаленности от целей  - эффективность огневого налета была крайне низкая. Кстати, «Гебен», маневрируя в удалении от нашей огневой позиции, создавал крайне напряженную обстановку. При третьей попытке  нашей ударной группе кораблей приблизиться к Босфору, «Гебен»  вступил с ней бой, в ходе которого было зафиксировано несколько  попаданий  в него наших 305 мм снарядов.
 Неудачи союзников в ходе Дарданельской операции  способствовали прекращению наших попыток бомбардировать укрепления Босфора. К этому моменту,  адмирал Ненюков, рискуя своим высоким служебным положением, обратился лично к Императору с разъяснением  фактической обстановки в Черном море, в результате чего, личным указом Императора операции под Босфором, с нашей стороны,  были временно прекращены. Не исключено, что  при докладе Ненюкова  Императору, адмирал коснулся той негативной роли, что была отведена Немитцу  в «великокняжеской»  Босфорской интриге.
Видимо не от хорошей жизни   пришлось Императору Николаю Александровичу вскоре  принять  на себя обязанности Верховного главнокомандующего,  сместив с этой должности своего дядюшку - Великого князя Николая Николаевича.
  Исполняя должность штаб-офицера Ставки, капитан 2 ранга Немитц   награждается очередными по чину орденами Святого Станислава и Святой Анны Второй степени - естественно без «мечей», что является подтверждением того, что давались они за службу, но не за боевые заслуги. 1 апреля капитан 2 ранга Нёмитц был награжден очередным по статуту «полковничьим» орденом Святого Владимира 4-й степени,- и опять- без «мечей». Можно себе легко представить реакцию самолюбивого до самозабвения Александра Васильевича на эту особенность получаемых наград. Такие ордена вполне мог в эти же сроки получить уездный почтмейстер в ранге надворного советника в какой-нибудь Жмеринке, а для капитана 2 ранга Морского Генерального штаба, входящего в блестящую свиту Ставки, такое положение, видимо становилось невыносимым. Биографы Александра Васильевича Нёмитца, не вдаваясь, как мы,  в столь глубокий анализ, написали просто и кратко: «Служба в Ставке, когда «другие дерутся», ему становится не по душе. Нёмитц настойчиво просится в действующий флот». При обычном, стандартном ходе событий, для исполнения подобного желания не было бы никаких проблем  - ровесники Александра Васильевича  по  выпуску из Морского корпуса, в большинстве своем носили погоны старших  лейтенантов, командовали миноносцами, служили старшими офицерами на крейсерах и линкорах… Но наш фигурант с академическим знаком на груди и аксельбантами офицера Морского Генерального штаба  уже никак не вписывался в стандартный для офицера флота вариант прохождения службы.  Тем более, что даже эсминец в военное время  доверить ему было нельзя  из-за полнейшего «отсутствия  практики командования кораблем».  Наконец, выход был найден, 25 мая 1915 года Морского Генерального штаба капитан 2 ранга Нёмитц был назначен командиром канонерской лодки «Донец» на Черноморский флот.
 От внешней, общеизвестной стороны проблемы, вернемся к грубой, банальной реальности. Отношения Немитца с адмиралом Ненюковым были окончательно испорчены, и нашему фигуранту ничего больше не оставалось,  как покинуть   Ставку. В воспоминаниях Александра Немитца  разрешение ситуации представлялась следующим образом: «Моя просьба у Верховного главнокомандующего уволить из штаба и дать корабль  в строю. Исполнение моей просьбы Великим князем Николаем Николаевичем. Получение мною в командование «на фронте» «боевого» корабляя: не имевшего никакой боевой ценности, совершенно устаревшая посуда, стоявшая в тылу, в Одесском порту, канонерской лодки «Донец». Обещания адмирала Эбергарда дать в скором времени нефтяной эскадренный миноносец».
Уже давно следовало уточнить, что те выдержки, которые я использую как фрагменты воспоминаний Александра Васильевича Немитца, таковыми нельзя считать в полном смысле этого слова. Скорее всего – это развернутый план планируемых к написанию воспоминаний. Именно поэтому, в записях встречается «посуда»,  вместо общепринятого – «судно», встречаются отдельные намеки на сюжеты и события, которые планировалось «развернуть» в процессе дальнейшей работы над материалом, а быть может, и выбросить…  Но ценность этого контурного плана только увеличивается  упоминанием о событиях  и персонажах, которые, наверняка, никогда бы не фигурировали в продуманном и  окончательно оформленном варианте воспоминаний. 
   Начать следует с того, что первый боевой корабль, командование которым было доверено Александру Васильевичу,  вдобавок к своему почтенному возрасту  и непростой биографии, успел побывать  на дне морском у побережья  Одессы, утопленный  в ходе нападения на порт германо-турецкого  флота  27 октября 1914 года. Так, получив радиограмму о потоплении турецким миноносцем в Одесском порту канонерской лодки «Донец», адмирал Эбергард объявил по флоту о начале войны на Черном море.    После аварийно спасательных мероприятий  «Донец»  с декабря 1914 года   находился в стадии капитального ремонта и модернизации и в ближайшее время его командиру  не грозила встреча с грозным и коварным  противником…. Не всякий морской офицер согласился бы принять под командование корабль-«утопленник», но у Александра Васильевича, пожалуй, не было большого выбора, тем более, ему годилась любая  исходная позиция для очередного служебного рывка…
   Если временно отбросить в сторону  патриотический порыв быть на передовом рубеже борьбы с противником, о чем уже шла речь, то   перспектива пожить в военное время на Родине, в Одессе, в  родительском особняке, повидаться с друзьями детства и юности, похрустеть в ресторанах накрахмаленными манжетами, посверкать золочеными аксельбантами. Как знать, быть может, и личную жизнь удастся «устроить»?  Кстати, аксельбанты, наличие которых отмечали впоследствии все, кто общался в этот период с Немитцем в Одессе, по-хорошему, уйдя из Ставки,  следовало бы снять.
   Время пребывания Александра Немитца в Одессе совпало с периодом подготовки штабом 7-й армии похода на Балканы, и  этому  малоизвестному   эпизоде  мировой войны стоит уделить некоторое внимание.
      

           НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ЭКСПЕДИЦИЯ РУССКИХ ВОЙСК НА БАЛКАНЫ.


                «СЕРБСКАЯ ПРОБЛЕМА» В СТРАТЕГИЧЕСКИХ ПЛАНАХ РУССКОГО
                КОМАНДОВАНИЯ.

    Александр Щеглов, накануне вступления в войну Турции спешно покинул Константинополь, и некоторое время исполнял обязанности морского агента в Болгарии и Румынии, пока не получил официальное назначение морским агентом в Бухарест.  Александр Немитц, после несколько мутной истории с командировкой в штаб Черноморского флота, принял назначение командиром канонерской лодки «Донец»  в Одессе.    И как покажут дальнейшие события, оба наших фигуранта оказываются в эпицентре  развивающихся в северо-западной части Черного моря событий.
   Причин, по которым я решился подробно довести до вас информацию по планировавшейся десантной операции в Болгарию, несколько.  Первая и, должно быть,  основная, эта та, что в ходе изложения материала, мы в той или иной ситуации   касаемся, деятельности  наших основных фигурантов: капитана 2 ранга Александра Немитца, капитана 1 ранга Александра Щеглова, капитана 1 ранга Александра Колчака; упоминаем, хоть и мельком,  об адмирале Ненюкове, капитане 2 ранга Яковлеве, капитане 2 ранга Бубнове; капитане Верховском.  С ними нам еще предстоит неоднократно встретиться по ходу дальнейшего повествования. Второй причиной, по которой я привлек ваше внимание к этой теме, является ее слабая изученность, а вернее сказать, многолетняя ее   закрытость для исследователей, начиная с 1941 года.  Объяснить причину этой закрытости, толком  никто  и не пытался, просто, от греха подальше,  обходили ее стороной.  Вы  можете мне поверить на слово, тема эта последний раз прозвучала на семинарских  занятиях профессора комбрига Н.Г. Корсуна  в 1936 году, присутствовала она в тематике закрытых занятий профессора  комбрига Сташевского  и вдруг исчезла, как невостребованная и не актуальная, якобы потому, что  операция, как таковая,  не состоялась…
   В журнале «Новая и новейшая история», № 6 за   2004 год,  появилась публикация В. Каширина: «Несостоявшаяся экспедиция русских вооруженных сил на Балканы осенью 1915 года». Автор публикации отметил, что в многочисленных работах по истории первой мировой войны проблеме подготовки похода русских войск в Болгарию в 1915 году не уделялось должного внимания. В качестве доказательства В. Каширин приводит пример того, что в работе военно-исторической комиссии по изучению опыта войны 1914-1918 гг., подготовке экспедиции на Балканы было отведено полторы страницы. Член военно-исторической комиссии, бывший генерал императорской армии В.Н. Клембовский  утверждал, что начальник штаба Верховного главнокомандующего М.В Алексеев изначально считал лучшим способом оказания помощи Сербии наступление войск русского Юго-Западного фронта против австрийцев в Буковине и в Галиции. Тот же Клембовский отмечал: «преобладающее влияние пессимистических  докладов командующего Ченрноморским флотом адмирала А. Эбергарда на решение  М.В. Алексеева отказаться от похода на Балканы. Точка зрения Клембовского позднее была без комментариев принята  и растиражирована генералом-историком  А.М. Зайончковским, и более уже никем не оспаривалась. Более того, эти два  ангажированных новой властью  историка попытались возложить ответственность  за отказ от десанта в Болгарию на командующего 7-й армией генерала  Д.Г. Щербачева.  Еще больше путаницы внес комбриг Н. Корсун. В своей книге, посвященной Балканскому фронту, он утверждал, что подготовка к вторжению на черноморское побережье Болгарии изначально преследовала лишь цель демонстрации для введения в заблуждение противника. Это утверждение Корсуна представляется  более чем странным, так как  с мая 1915 года и по сентябрь 1916 года он, офицер Генерального штаба, занимал должность штаб-офицера для делопроизводства и поручений в Управлении  генерал-квартирмейстера Ставки и осенью 1915 года  непосредственно соприкасался с множеством  оперативных документов, по фактической подготовке к вторжению в Болгарию. В этой связи, служебная деятельность капитана Генерального штаба  и впоследствии комбрига  Николая Корсуна, как военного историка,   требует самого тщательного и пристального анализа.
    Историк В.А. Емец  произвел анализ вариантов подготовки русской помощи Сербии  осенью 1915 года через призму отношений между Россией и западными союзниками. Он справедливо утверждает, что  эта проблема  должна рассматриваться не только в дипломатическом, но и в военно-политическом аспекте. Емец сделал правильные выводы о недооценке английским и французским командованием Балканского театра военных действий, об их нежелании подчинить свои действия общим стратегическим целям Антанты. Я бы еще добавил, что при рассмотрении этой проблемы следует учесть  неприкрыто грубое давление на Россию союзников по Антанте, не брезговавших и каналами  масонского влияния для достижения своих эгоистических  военно-политических целей. Именно в этом ключе следует тщательно анализировать планы и решения Ставки  в период апреля 1915 – сентября 1916 года. Свое утверждение я постараюсь подтвердить  отдельными фактами.
     О.Р. Айрапетов в 2002 году опубликовал исторический очерк  «На Восточном направлении. Судьба  Босфорской экспедиции в правление Императора Николая Второго».   Эту же тему он развил в обобщающей статье: «Балканы и стратегия Антанты и ее противников в 1914-1918 годах».  Удивления достойно то, что в обоих, претендующих на академический уровень работах, совершенно не достаточно освещена тема  подготовки десанта на побережье Болгарии осенью 1915 года. Совершенно не убедительны утверждения  Айропетова о том, что только стратегические причины  заставили Алексеева  отказаться от десантной операции на болгарский берег.
   Изучение процесса подготовки к вторжению в Болгарию  наглядно показывает уровень взаимодействия командования армии и флота, взаимодействия штабов, оценить техническую готовность вооруженных сил России  к осуществлению крупномасштабного десанта на Черном море, оценить качество предвоенного планирования, и способность русских армейских и морских штабов к «импровизированному» оперативному творчеству в критических условиях нехватки боевых и технических средств и времени
 
Самое интересное, что тема эта не  встречается и  в тематике за многие годы преподавания Истории Военно-морского искусства  нашим основным фигурантом – профессором ВМА адмиралом Немитцем и его учеником, профессором адмиралом Иваном Исаковым. Это,  при том, что ни один лекционный курс не обходился и по сей день не обходится без тщательного изучения материалов по  Галлиполийской десантной операции союзников и подготовки десантной операции Черноморского флота в проливную зону Босфора. Объясняется  столь предвзятое  отношение к  теме подготовки десанта на побережье Болгарии в 1915 году  очень просто: все материалы по этой теме были остро востребованы в мае 1941 года  штабом  командующего 51-й армии генерал-лейтенанта Батова, в Симферополе, при подготовке десантной операции на побережье Румынии при планировании наступательных боевых действий против  Германии и ее союзников. При поспешном отступлении армейских тылов 51-й армии  в конце октября 1941 года,   часть архива штаба была  захвачена немцами в Керчи  при эвакуации тылов армии на Таманский полуостров. Среди попавших к немцам документов были схемы и пояснительные записки  по материалам исследуемой нами проблемы, что, в  части касающейся,  могло свидетельствовать о  подготовки советским руководством упреждающего удара    по группировке немецких и румынских войск на территории Румынии.  Естественно, что все последующие  попытки возвращения наших исследователей  к теме   подготовки десантной операции на побережье Болгарии в 1915 году, невольно бы «реанимировали» воспоминания о специфике формирования и о планировании использования 51-й (Десантной армии) генерал-лейтенанта Батова.
Вот такая, простенькая, лежащая на поверхности версия, объясняет основную причину   изъятия темы  из научного и учебного оборота, как, скажем, «не востребованной», в курсе военных училищ и академий, не исключая  Морскую академию и академию Генерального штаба.
Значительно сложнее было бы  выявлять  причину настороженного отношения к теме несостоявшейся экспедиции на Балканы  у наших уважаемых генштабистов,- Зайончковского, Клембовского, Корсуна… Наша же задача в том, чтобы дать объективную оценку  и уже тем  способствовать возвращению означенной темы в научный и учебный оборот военных историков.  Когда то,  широко известный классик советской литературы С.Н. Сергеев-Ценский в одном из своих бесчисленных романов о первой мировой войне под названием «Зауряд-полк» подробно описывает обстановку  формирования и подготовки полков, расквартированных в Севастополе и ожидающих приказа на десантирование в районе Константинополя, а быть может  Варны?… Эти романы, входящие в эпопею  «Преображение России»,  в 40-е, 50-е годы прошлого века разве только ленивые не читали. Книги  эти, выпускались  громадными тиражами по  50 тысяч экземпляров   Крымиздатом,  так что есть надежда на то, что и на бытовом уровне, тема эта еще может быть реанимирована.
   Сейчас в научный оборот вошли оперативные документы русского командования, относящиеся к периоду подготовки экспедиции русских войск на Балканы в 1915 году. Они сохранились в фондах Ставки Верховного главнокомандования и штаба 7-й армии в Российском государственном военно-историческом архиве. Параллельное использование документов из этих фондов позволяет с достаточной полнотой воссоздать ход служебной переписки генерал-адъютанта Алексеева и его ближайших сотрудников с командованием 7-й отдельной армии в Одессе по подготовке к походу на Балканы. В фондах Ставки В. Каширин обнаружил объемные докладные записки представителей армейского и флотского командования, относящиеся к проблеме вторжения в Болгарию. Им же широко использованы документы русской военной разведки из фонда Главного управления Генерального штаба, содержащие сведения об организации агентурной разведки в Болгарии и Румынии и данные по подготовке к обороне болгарского побережья Черного моря и Дуная. Для объективной оценки событий весны 1915-осени 1916 года  очень помогли бы материалы из архива французского и немецкого масонства, которые с лета 1945 года находились в спецхране КГБ и, благодаря «доброй воли» бывшего «гаранта  конституции» и агентов американского влияния из его ближайшего окружения, в 1992 году   были переданы  на Запад. Скорее всего, это не было проявлением глупости, или следствием похмельного синдрома, - это было продуманной акцией, призванной затруднить процессы всестороннего, объективного исследования наиболее проблемных и трагических этапов истории России.
      Нам усиленно в течение многих десятилетий вбивали в сознание представление о нерушимой дружбе русского и болгарского народов, усиленно зажмуривая глаза на то, что в двух последних мировых война Болгария выступала активным союзником Германии в борьбе с Россией.  Летом 1915 года, в период тяжелых поражений русской армии на  фронтах, русофобский режим Фердинанда Кобурга принял окончательное решение присоединиться к лагерю Центральных держав, дипломатия которого обещала Софии большие территориальные приращения за счет соседних государств. Особо были оговорены вопросы оказания Германией  Болгарии помощи финансами и военными материалами, а также содействие германских вооруженных сил в организации обороны черноморского побережья от возможного русского десанта. Германское командование обязалось разместить в черноморских портах Варне и Бургасе смешанную пехотную бригаду и привести в Черное море подводные лодки.
   Планирование и подготовку вторжения в Болгарию и руководство экспедиционными силами Ставка решила вверить штабу отдельной 7-й армии. Эта армия была сформирована в начале войны на базе Одесского военного округа. По предвоенным планам Генштаба ее задачей было сдерживание возможного враждебного выступления Румынии, оборону Бессарабии и черноморского побережья.
   Летом 1915 года, в период тяжелых поражений армий стран Антанты, откровенно русофобский режим болгарского царя Фердинанда Кобурга принял окончательное решение присоединиться к лагерю Центральных  держав, дипломатия которых гарантировала Софии обширные территориальные приращения за счет соседних государств. 24 августа 1915 года в главной квартире германской армии в силезском городе Плесе была заключена германо-австро-болгарская военная конвенция. Согласно этому документу, Германия обязались в течение  30 дней сосредоточить для наступления против Сербии  шесть пехотных дивизий; Болгария брала на себя обязательства в 35-дневный срок выставить четыре дивизии на границе Старой Сербии и одну дивизию на границе Вардарской Македонии. Наступление болгарской армии должно было начаться не позже 28 сентября. Особо были оговорены вопросы оказание Германией Болгарии помощи финансами и военными материалами, а также содействия германских вооруженных сил в организации обороны черноморского побережья от возможного русского десанта. Германское командование обязалось разместить в болгарских портах Варне и Бургасе смешанную пехотную бригаду и провести в Черное море подводные лодки.
   Уже 8 сентября русский военный агент в Софии полковник Генерального штаба А.А.Татаринов докладывал о начавшейся перевозке на западную границу оружия из Софийского арсенала. Одновременно из Софии в Бургас были отправлены четыре крепостных 105-мм трофейных турецких орудия. 9 сентября Татаринов докладывал: «Сделаны секретные распоряжения об укреплении Ямбольскго узла со стороны Бургаса, т.е. против возможного нашего десанта». Тогда же отдан был приказ готовить крепостную артиллерию Шеменского и Разградского укрепленных районов к отправке в Варну и Бургас. Заливы Варны и Бургаса были минированы в самом начале мировой войны, в июле 1914 года. Общая мобилизация болгарской армии была объявлена 10 сентября 1915 года.
   Установленное русской разведкой непосредственное участие германских  офицеров в процессе мобилизации вооруженных сил Болгарии стало поводом для русского ультиматума 20 сентября, с угрозой отозвать в 24 часа русскую миссию из Софии, если из армии не будут удалены офицеры враждебных Антанте государств. В ответе болгарской стороны категорически отрицалось присутствие германских офицеров в аппарате военного министерства и в штабах армий и одновременно подчеркивалось, что приглашение иностранцев на военную службу было совершенно обычной практикой, что оно не нарушало суверенитета Болгарии и никому не угрожало. После этого дипломатические отношения между Россией и Болгарией были прерваны. В ночь на 1 октября болгарские войска начали наступление на сербской границе. 5 октября Император Николай Второй в Ставке подписал манифест об объявлении войны Болгарскому царству.
    Намерение румынского руководства придерживаться политики выжидательного нейтралитета было своевременно вскрыто нашей военной разведкой, что позволило Ставке в течение кампании 1914 года последовательно передать в состав армий Юго-Западного фронта  первоочередные  армейские корпуса, а затем и четыре второочередные армейские дивизии  из состава армии. В дальнейшем Ставка использовала  базу 7-й армии как депо для формирования и подготовки резервов. Командование, не церемонясь, забирало из состава 7-й армии людской состав, вооружение, специальные части, офицерские кадры, в том числе и ценных штабных работников. В результате -  к осени 1915 года военная сила 7-й армии оставалась ничтожной. В сентябре этого года Ставка даже рассматривала вопрос об упразднении за ненадобностью полевого управления 7-й армии.
   Впервые идея отправки русских войск на Балканы, на помощь ослабленной сербской армии, была озвучена канцлером британского казначейства Д. Ллойд-Джорджем. Западные союзники особо подчеркивали большое политическое и моральное значение появления на Балканах русского отряда, но при этом,  настаивали на  желательных для себя вариантах «русского присутствия». Так, уже летом 1915 года рассматривался вопрос об участии  русских войск в операциях на Галлиполи. В середине сентября, когда положение Сербии стало угрожающим, президент Франции Р. Пуанкаре обратился к российскому  императору с просьбой об отправке хотя бы небольшого русского отряда на Балканы для участия в охране Салоникской железной дороги от возможного нападения болгар.  27 сентября 1915 года французский посланник  Морис Палеолог передал императору повторную настоятельную просьбу руководства Франции  послать бригаду русских войск  через Архангельск в Салоники для совместных действий с экспедиционными силами союзников. Кроме того, Палеолог предлагал рассмотреть вопрос о бомбардировке русским флотом укреплений Варны и Бургаса. Настойчивые «предложения» Палеолога традиционно усиливались постоянными визитами в Петроград масонских эмиссаров. Чаще они появлялись в делегациях «Красного креста», либо как представители французского парламента…  Эжен Пети становился уже привычным гостем в ставке Верховного командования, нередко его можно было увидеть и в   ставках  отдельных фронтов.
   Николай Второй  дал предварительное согласие на отправку русского отряда в Салоники и на операцию Черноморского флота против укреплений на болгарском берегу (последнее – лишь после начала Болгарией враждебных действий). 29 сентября Верховный главнокомандующий телеграфировал в Ставку Алексееву:
«Союзные нам правительства настаивают на посылке хотя бы одной бригады русских войск на помощь Сербии через Архангельск и на бомбардировке укреплений Бургаса и Варны несколькими судами Черноморского флота. Я дал на это свое принципиальное согласие. В состав будущей сводной бригады мог бы войти стрелковый полк офицерской стрелковой школы,  и затем морской батальон, стоящий в Керчи. Прошу ко времени моего возвращения второго или третьего октября подготовить предложение по обоим вопросам».
  Исполняя волю Императора, Алексеев приступил к разработке плана отправки русских экспедиционных сил на Балканы. С самого начала он резко отрицательно воспринял идею посылки в Салоники малочисленного русского отряда. В эгоистическом навязывании этого проекта он справедливо обвинил руководство союзной Франции.  29 сентября в служебном письме помощнику военного министра  М.А. Беляеву Алексеев высказал свои трезво-пессемистические оценки перспектив подобного предприятия:
«Командирование небольшого отряда на Балканский полуостров  не может иметь никакого боевого и нравственного значения, едва ли будет способствовать подъему престижа России. Если нужно отправление, то надлежит подготовить крупную часть до корпуса, надлежащим образом укомплектованного и снаряженного. Весьма важным является вопрос, куда направить какой бы то ни было отряд, особенно незначительный, ввиду вероятного начала войны между Сербией и Болгарией, состоявшейся переправы  австро-германских войск между Обреновац и Градиште, можно ли считать обеспеченным направление по Дунаю, где может состояться присоединение отряда к Сербской армии. Вы знаете, что никаких подготовительных работ для дальнего командирования войск не было. Все эти вопросы должны быть тщательно разработаны на основании тех или иных  реальных решений,  далеких от импровизации».
   На первый взгляд, доводы, приведенные генералом Алексеевым,  кажутся достаточно убедительными, а его праведный гнев на корыстных союзников вполне искренним. Но , с другой стороны, отвергая идею о посылке отдельной элитной бригады ( Император именно это имел в виду), он настаивает о посылке элитного корпуса, что изначально  предполагало исключительные трудности  с формированием, экипировкой, подготовкой и в конечном  итоге – транспортировкой нескольких дивизий  в предполагаемый район ведения боевых действий. В этой связи, невольно напрашивается вопрос: «На кого вы работаете, ваше высокопревосходительство, уж,  не на французский ли Генштаб?».  Ведь с самого начала было ясно, что пошли мы даже полк или отдельную бригаду в район Салоник, она непременно поступает под командование союзников, с перспективой  использования, без какого либо с согласованными  с целями и задачами  российского командования. В случае же прибытия на Салоникский фронт отдельного мобильного корпуса, учитывая специфику  театра военных действий,  у союзников появляется  уникальная возможность использовать его для решения своих стратегических целей.
   Намеченные для балканской экспедиции части должны были быть собраны в Архангельске, затем, по мнению  Алексеева, было необходимо предоставить некоторое время на обучение и спайку частей отряда. Во главе отряда Император предполагал поставить  генерал-лейтенанта В.И. Гурко, командовавшего в то время 6-м армейским корпусом. По оценке Алексеева, на сбор и сколачивание частей отряда  в составе 3-й Туркестанской  стрелковой бригады  (четырехполкового состава), 4-го Сибирского горного артиллерийского дивизиона (две батареи) и одной сотни 53-го Донского казачьего полка  должно было уйти не менее трех недель и столько же – на путь по морю в Салоники. Это означало, что наш отряд смог бы появиться на Балканском полуострове не ранее как через полтора месяца.
   Согласно приказу Императора Алексеев вошел  в переписку с командованием Черноморским флотом по вопросу бомбардирования болгарских портов. Весьма странную позицию занимал адмирал Эбергард, доносивший о сложностях операций против болгарского берега в приближавшееся штормовое время года,  а также об угрозе со стороны вражеских подводных лодок. По оценке Эбергарда главным условием успеха возможных операций флота против болгарского берега было приобретение базы в румынском порту Констанце.
  Михаил Васильевич Алексеев был военным деятелем с широким стратегическим кругозором и глубокими аналитическими способностями. Именно поэтому,  активное участие его в проекте помощи союзникам переброской по морю наших мобильных  пехотных бригад  вызывает  пока только «некоторое недоумение».
   После вступления  Болгарии в войну, и большой вероятности  присоединения Румынии к  союзу Центральных держав,  Алексеев стал сомневаться в перспективах одоления странами Антанты  своих противников, активно подпитываемых ресурсами Ближнего Востока. 5 октября Алексеев поручил директору дипломатической канцелярии Ставки князю Н.А. Кудашеву составить проект письма министру иностранных дел С.Д. Сазонову с предложением начать сепаратные переговоры о мире с Турцией. Однако, он быстро взял себя в руки и больше не заводил речь о заключении мира с Турцией. Важно отметить, что именно тогда, в первых числах октября оформилось стремление Алексеева осуществить вторжение русских войск в Болгарию и добиваться на Балканском театре стратегических целей войны. Император отнесся одобрительно к идее похода на Балканы.
   По замыслу Алексеева, на территории Одесского военного округа, необходимо было в короткий срок сосредоточить крупную группировку войск  силой до пяти армейских корпусов, которой и предстояло  принять участие в балканской экспедиции. Возможным сроком начала активных действий на юге Алексеев называл начало ноября; он считал, что более позднее выступление не принесло бы пользы гибнущей Сербии. 
  Важным условием подготовки операции на юге он считал получение от союзников крупной партии винтовок. Положение со стрелковым оружием в русской армии в 1915 году было критическим. Мы уже вели речь о том, что основным представителем фирмы «Виккерс», ведавшим поставками стрелкового оружия русской армии был наш старый знакомый Базиль Захаров, который,  действуя  в тендеме со своим  другом и компаньоном  Гельфандом-Парвусом, целенаправленно срывал плановые поставки  вооружения в русскую армию. Сам же Парвус, осуществляя  поставки стратегических материалов и оружия в Турцию,  специально перевалочными базами избрал  Варну,  Бургас и Констанцу,  успешно   втягивания  в военный союз с Германией   Болгарию, и  провоцируя  Румынию.
   Уже 4 октября Алексеев телеграфировал Сазонову: «При условии получения 500 000 винтовок вполне можно организовать серьезные действия на южном фронте. Как против болгар, так и против Австрии… Даже первая партия в 250 000 -300 000 винтовок уже позволила бы нам  составить план действий на юге и может повлиять на общее военное и политическое положение». Очень скоро выяснилось, что первые партии обещанных союзниками винтовок  могли прибыть  в Россию через Архангельск не ранее декабря. Впрочем, очень скоро выяснилось, что этой партии,  обещанного союзниками оружия, были преимущественно винтовки устаревших систем, требовавшие ремонта,  и доставлялись они в Архангельск небольшими партиями  Это при том, что Базиль Захаров мог легко поставить  оговоренные контрактом партии стрелкового оружия  через Иран. Мог, но не поставил… О печальной судьбе лорда Китченера, пожелавшего уточнить причины срыва поставок оружия в Россию Базилем Захаровым , мы уже вели речь.
    Не стоит считать, что все стратегические решения союзных главнокомандующих согласовывались с ведущими представителями мировой закулисы, так 9 и 10 октября Алексеев получил служебные письма от французского  военного атташе маркиза де Лагиша и от  главнокомандующего Жоффра. В этих документах подчеркивалась желательность сосредоточения значительных русских сил на балгарском направлении и их активного участия в совместных операциях союзников на Балканах. 
  9 октября Ставка отдала распоряжение перенаправить 3-ю Туркестанскую стрелковую бригаду в район Одессы. Головные эшелоны бригады, к 10 октября прибывшие в Петроград, были повернуты на юг. В этот же день генерал Алексеев отправил телеграмму командующему Западным фронтом генералу А.Е.  Эверту с распоряжением выделить из состава полевых войск фронта два армейских корпуса и казачью бригаду для переброски и в район расположения 7-й отдельной армии. Это свое решение Алексеев мотивировал необходимостью оказания «непосредственного воздействия на болгар».
  Обращение Алексеева к варианту вторжения в Болгарию с помощью морского десанта  произошло не сразу. Наиболее предпочтительным вариантом вторжения он считал поход русских войск в Болгарию по суше из Бессарабии через румынские земли Добруджи. К идее крупномасштабной десантной операции на Черном море Алексеев, подобно подавляющему большинству высшего армейского командования того времени, относился с недоверием. Очевидно,  подобное отношение к морским десантам во многом было связано с его личным опытом участия в неудачных крупномасштабных маневрах с десантом под Очаковом в 1903 году.
  Реалистическая оценка способности русской армии и флота осуществить в боевых условиях стратегическую десантную   операцию заставили Алексеева обратиться к министру иностранных дел с просьбой вступить в дипломатические переговоры с правительством И. Братиуну о пропуске русских войск к болгарской границе через территорию Румынии. В тот же день Алексеев собственноручно составил текст официального повеления Императора министру иностранных дел, которое было незамедлительно подписано Николаем Вторым  и отправлено в Петроград. Это письмо гласило: «При условии получения 500 тысяч винтовок с патронами мы имеем возможность сосредоточить против Болгарии армию на первое время из пяти корпусов, на перевозку которых потребуется около шести недель, но операция может быть начата ранее, до полного сбора всех сил, ибо первоначальные действия  выполнит армия примерно из трех корпусов. Начальник штаба изложил Вам важность получения права прохода через Румынию. Разрешаю Вам вступить в переговоры с румынским правительством. Головные эшелоны войск начали движение в пределы Одесского округа; весь вопрос сводится к получению винтовок, чтобы сосредоточением наших войск на  юге не ослаблять устойчивости на западе и иметь возможность произвести сильный удар в Галиции».
  Опять, как особое условие звучит проблема поставки в армию 500 тысяч винтовок. Ну как тут было не подсуетиться Базилю Захарову и не попытаться сорвать плановое вооружение вновь формируемых корпусов. В том, что «утечка» секретной информации из Ставки происходила постоянно, мы еще сможем убедиться , ознакомившись с воспоминаниями контрразведчика полковника Батюшина. Так что можно с уверенностью сказать, что Вася Захаров своевременно получил указание  сорвать под любым предлогом очередные поставки стрелкового вооружения  в русскую армию.
   К сожалению, очень скоро выяснилось, что румынское правительство  не спешит пойти навстречу  просьбе русского Императора. Русский посланник в Румынии С.А. Поклевский- Козелл телеграфировал в Петроград, что пропуск войск через румынскую территорию мог бы произойти исключительно в случае вступления Румынии в войну на стороне Антанты. Имеются серьезные основания предполагать, что посланник России в Бухаресте, Поклевский-Козелл своими коллегами масонами Франции был сориентирован на срыв русской инициативы. Условием присоединения к лагерю союзников правительство Братиану ставило сосредоточение на Балканском полуострове 500 тысяч англо-французских и русских войск. Впрочем, в Ставке обосновано полагали, что в случае выполнения этого требования союзниками, бухарестское руководство выдвинуло бы новые условия, стремясь выждать результата осенней кампании на Балканах. В этих условиях единственным путем экспедиции русских войск в Болгарию становился путь морского десанта.
       
                ПОДГОТОВКА К ДЕСАНТУ НА БОЛГАРСКОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ.
 
    Планирование и подготовку вторжения в Болгарию и последующее руководство экспедиционными силами Ставка решила  вверить  штабу отдельной 7-й армии
    Командование 7-й армии с началом войны было поручено генералу от артиллерии В.Н. Никитину, руководившему в 1912-1914 годах Одесским военным округом. Начальником штаба армии с начала июня 1915 года был генерал-лейтенант Н.П. Стремоухов. Должность генерал-квартирмейстера штаба в июле того же года занял генерал-майор А.А. Посохов. Оба последних военачальника не имели прежде опыта службы в штабе Одесского округа, и их деятельность не была связана с подготовкой десантной операции на Черном море. Кстати, еще весной 1915 года подготовительные работы для десантной операции были активизированы по повелению Императора. Как мы уже могли убедиться, после начала Дарданельской операции союзников российское командование стало  готовиться к совместной  оккупации Константинополя и проливов. С этой целью в апреле 1915 года из Батума в Одессу и Севастополь морем был переброшен недавно сформированный 5-й Кавказский корпус генерала Истомина в составе 3-й Кавказской стрелковой дивизии, 1-й и 2-й кубанских пластунских бригад. Одновременно командование Черноморского флота и специально сформированной Транспортной флотилии контр-адмирала А.А. Хоменко, совместно с армейскими  начальниками, приступило к обучению моряков и выделенных сухопутных войск совместным действиям по посадке десантных частей  на суда и их высадке на необорудованном  берегу.
  В конце апреля 1915 года неблагоприятная обстановка на австро-германском фронте вынудило командование перебросить в Галицию части Кавказского корпуса, сосредоточенные в Черноморских портах. Тем не менее, подготовка десантной операции не сворачивалась. Новое, более серьезное,  испытание готовности наших частей и их штабов к десанту состоялось в октябре 1915 года, когда Ставка поставила задачу высадки на побережье Болгарии.
  10 октября  начальник штаба Ставки  генерал-адъютант Алексеев потребовал от штаба  7-й армии данные по рекогносцировке болгарского побережья и разработанные соображения по предстоящей десантной операции. Исключительный случай, - Алексеев, склонный к самостоятельной разработке  операций подобного масштаба, не особенно доверявший своим многочисленным помощникам, в данном случае решил привлечь к работе  целый коллектив армейского штаба. В связи с этим, командующий 7-й армией уже на следующий день после получения приказа, обратился к Ставке с ходатайством спешно командировать в распоряжение штаба армии ряд офицеров генштаба: бывшего командира бригады 15-й дивизии В.А. Лавдовского, полковника В.М. Черемисинова, подполковника Н.В. Воробьева и капитана А.И. Верховского.  Одновременно Никитин просил вернуть на прежнюю должность бывшего начальника военных сообщения 7-й армии генерал-майора А.А. Колпакова, опытного специалиста, буквально за несколько дней до того назначенного начальником военных сообщений армий Северного фронта.
    Осознавая необходимость участия и флотских специалистов в подготовке десантной операции, Никитин 15 октября обратился к адмиралу Эбергарду с просьбой прикомандировать к штабу армии одного из трех морских офицеров, имевших опыт работы в армейском штабе – капитана 1 ранга Головнина, капитана 2 ранга Волькенау (начальника отдела морских перевозок Черного моря с весны 1915 года) или старшего лейтенанта Кононова. В результате в составе штаба 7-й армии был сформирован Морской отдел, в состав которого вошли бывший старший офицер линкора «Синоп» капитан 2 ранга М.М. Холодовский и флагманский штаб-офицер командующего Транспортной флотилией старший лейтенант И.А. Кононов. Эти флотские офицеры, командированные в Одессу, стали важным связующим звеном между командованием 7-й армией и командованием Черноморского флота в Севастополе, впоследствии они принимали непосредственное участие в разработке планов десантной операции. Как покажут дальнейшие события, именно И.А Кононов  станет основным разработчиком  морской части плана десантной операции  и его роль будет высоко оценена специалистами МГШ.
   Нас же настораживает в этой ситуации то, что, принимая решение о выделении Холодовского и  Кононова в распоряжении командующего 7-й армией, ни Эбергард, ни Морское управление Ставки, ни  командование МГШ  ни единым словом не обмолвились  о таком «крупном» специалисте по Черноморскому театру и главном разработчике десантной операции  на Босфоре  капитане 2 ранга Александре Немитце.  Тем более, что Александр Васильевич уже который месяц  прозябал на практически заштатной должности командира древней канонерской лодки «Донец», приписанной к Одесскому морскому порту,  входящей в Транспортную флотилию,- то есть находящийся, что называется,- под рукой.  Не стоит лукавить, судя по всему, после двукратного с переменным успехом пребывания в составе МГШ, после службы в составе Морского отдела Ставки, капитан 2 ранга Александр Немитц не был востребован на перспективные должности своими бывшими коллегами.

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ ДЕСАНТНОЙ ОПЕРАЦИИ НА ПОБЕРЕЖЬЕ
                БОЛГАРИИ.
  Необходимым условием успешного вторжения русских войск на территорию Болгарии было своевременное получение Ставкой и штабами 7-й армии и Черноморского флота подробных и точных данных о местонахождении и передвижении неприятельских сил на Балканах, об инженерном  обеспечении и   артиллерийской обороне   болгарского побережья. Весьма странным было то, что наиболее ценные сведения о болгарской армии и флоте, собранные и проанализированные русской разведкой   нашими военным и морским  агентами в Турции в период двух Балканских войн и после их завершения, оказались недоступны для практического использования в целях оперативного планирования и разведподготовки  штабов.
   До осени 1915 года русская военная разведка успешно вела изучение Болгарии и ее вооруженных сил. Все работы по сбору и первичному анализу разведывательных данных о Болгарии были сосредоточены в руках официальных военного и морского агентов Российской империи в этой стране. Наши военные агенты в Софии полковник Г.Д. Романовский и сменивший его осенью 1914 года А.А. Татаринов располагали разветвленной агентурной сетью в этой стране. Назначенный в апреле  1915 года на  должность морского агента в Болгарии капитан 2-го ранга В.В. Яковлев, принял дела у капитана 1 ранга Александра Щеглова, морского агента в Румынии, исполнявшего нештатно  обязанности и по Болгарии.
   Капитан 2 ранга Яковлев с 1909 по 1914 год служил делопроизводителем Морского Генерального штаба; с 21.07.1914 года до марта 1915 года – обер-офицер Военно-морского управления Ставки  Верховного главнокомандующего.  После вступления Болгарии в войну  на стороне Тройственного союза был прикомандирован к русскому посольству в Бухаресте и находился в распоряжении Морского агента Капитана 1 ранга Щеглова до октября 1916 года. С октября 1916 года капитан 2 ранга Яковлев- представитель русского флота при румынском верховном командовании, и с июля 1917 года – помощник военно-морского агента в Париже.
Как следует из анализа служебной деятельности  Василия Яковлева, он несколько лет служил в МГШ  рядом с Нимитцем,  в составе Морского управления Ставки был в Непосредственном подчинении у Александра Васильевича, тем не менее, Немитц ни единым словом не обмолвился  о нем в своих воспоминаниях. Видимо, это было связано с тем, что воспоминания о бегстве  в Бухарест в декабре 1917 года не вызывали у Александра Васильевича приятных ассоциаций.
   Капитан 2 ранга Яковлев активно подключился  к руководству  тайной агентурной сети. Уже с начала лета 1915 года разведка доносила, что планомерная подготовка Болгарии к вступлению в войну вступила в завершающую фазу. Со второй половины сентября, ввиду изменившегося положения на Балканах, копии донесения военных агентов в Болгарии и Греции стали передаваться из отдела  генерал-квартирмейстера  ГШ и  статистического отдела МГШ  непосредственно в штаб 7-й армии и штаб Черноморского флота.
   К сожалению, после разрыва дипломатических отношений с Болгарией сотрудники русской дипломатической миссии и консульств были вынуждены отбыть на родину; их связи с агентурой, не подготовленной к работе в военных условиях, прервались.
По данным разведки Одесского окружного штаба, во второй половине ноября в районе Варна-Рущук находилось около 25 тысяч австро-германских войск – части 105-й германской пехотной дивизии, 31-й и 34-й венгерских бригад. Штаб войсковой группы фельдмаршала фон Макензена, руководившего действиями австро-германских и болгарских войск на Балканах, принял решение направить германскую дивизию на черноморское побережье лишь в середине ноября, когда операция по разгрому сербской армии была практически завершена. До этого времени оборона Варны и Бургаса была возложена на болгарские войска, усиленные германской тяжелой артиллерией, поставленной на  береговых позициях. Немецкие военачальники, судя по их воспоминаниям, совершенно спокойно относились к возможной попытке вторжения русских войск в Болгарию. По опыту успешной обороны Дарданелл, военное командование Центральных держав и их союзников было убеждено в своей способности отразить любое вторжение неприятеля со стороны моря.  Надо полагать, что такая уверенность подкреплялась развединформацией о реальных сроках  начала нашей десантной операции.  С одной стороны, столь основательная подготовка к высадке десанта вызывает невольное уважение, как по работе штабов, так и по качественной подготовке войск и средств обеспечения. Имея возможность оценить ход подготовки и проведения многочисленных десантов периода  Великой Отечественной войны, когда,  на подготовку десантных операций  флота, с привлечением войск фронта, давалось не более 2-х-3-х недель,  и операции эти проходили успешно, можно утверждать, что командование 7-й армии и Черноморского флота,  явно затянули процесс подготовки  высадки десанта, позволили противнику  максимально укрепить  береговую черту, и,  в конечном счете, не использовав факт внезапности, упустив стратегическую  инициативу, убедились в бесперспективности всей десантной операции.
Готовясь к десантной операции, 17 сентября наша окружная разведка сумела добыть ценные сведения по инженерной и артиллерийской обороне побережья. Морской агент в Бухаресте, капитан 1 ранга Щеглов, координируя действия флотской разведки, получил данные, которые после обработки приняли форму: «Краткое описание минного заграждения и обороны портов Варны и Бургаса» с приложением пояснительных схем. В сопроводительной записке морского агента отмечалась существенная нехватка у болгар морских мин, из-за чего минные заграждения при входе в заливы Бургаса и Варны представляли собой вытянутые в один ряд линии мин; содержались сведения о свободных от мин фарватерах при входе в оба залива.
В начале ноября 1915 года наша разведка установила местонахождение большинства артиллерийских батарей в окрестностях Варны. Источник, связанный с морской разведкой сообщил данные по минному заграждению при входе в Варненский залив, состоящему из 140 мин, расположенному в зоне обстрела береговых батарей. Вход в порт был заблокирован двумя баржами, груженными камнями и готовыми к затоплению. 
    Переброска в район расположения 7-й армии основных частей и учреждений корпусов, предназначенных для десанта, заняла больше двух недель. Прибытие в Одессу с Западного фронта боевого состава 16-го армейского корпуса, намеченного в головной эшелон десанта, затянулось до конца октября. 3-я Туркестанская стрелковая бригада генерала А.И. Тумского, прибывшая на юг раньше всех, в 20-х числах октября по распоряжению Ставки была перевезена из Одессы в порт Рени, для обеспечении обороны этой русской базы на Дунае и для подготовки к вторжению в Болгарию с северного направления.
Все перебрасываемые в район 7-й армии соединения были сняты с Западного фронта, где на протяжении последних нескольких месяцев они участвовали в напряженных  боях большого отступления 1915 года. К примеру, в составе 5-го Кавказского корпуса  уже не было тех частей, которые весной 1915 года приобрели некоторый опыт участия в «земноводных» операциях на Черном море. Кавказские стрелки и кубанские пластуны, готовившиеся в апреле к высадке у Босфора, в мае-июне были выбиты в кровавых оборонительных сражениях в Галиции. К осени 1915 года 5-й Кавказский корпус состоял из двух Финляндских стрелковых  дивизий. В сентябре эти дивизии участвовали в тяжелой для русских войск Виленской операции (Свенцянский прорыв немцев. – Б.Н.).
    Особое значение русское командование придавало соблюдению тайны при подготовке экспедиционной армии на юге России. Не рассчитывая совсем скрыть от противника сосредоточение войск в районе Одессы и подготовительные работы на базе Транспортной флотилии, Ставка ,тем не менее, стремилась отсрочить распространение сведений о замыслах русского десанта и ограничить возможности противодействия неприятеля. Был разработан ряд мер для обеспечения скрытности подготовки к экспедиции на Балканы. На совещании у нового командующего 7-й армией генерала Д.Г. Щербачева с командиров корпусов было взято обещание  до последней возможности хранить в секрете сведения о подготовке вторжения на  Балканы, не посвящая в эту тайну даже начальников корпусных штабов. Разведсводки о положении в Болгарии, расположении войск противника на Балканах и об обороне болгарского побережья вначале рассылались лишь командирам корпусов 7-й армии для личного ознакомления.  В своих воспоминаниях командир 6-го Финляндского полка  А.А. Свечин писал, что его часть в октябре 1915 года была отправлена на юг, в район Херсона «на отдых». Во время пробных посадок войск на транспорта в Одессе и Николаеве солдатам и офицерам объявлялось, что это лишь учебные мероприятия.
  И все же русское командование не смогло скрыть от неприятеля переброску крупных сил с австро-германского фронта на юг. Глава военной разведки Австро-Венгрии генерал-майор М. Ронге вспоминал: «В начале октября наша будапештская резидентура сообщила о скоплении частей в южной Бессарабии. Вскоре из Бухареста сообщили о скоплении частей в Крыму. 24 октября (нового стиля,  т.е. почти сразу после начала переброски.-  Б.Н.) ковенский разведывательный пункт сообщил о переброске четырех дивизий в Одессу. Также сообщалось о наличии четырех дивизий в районе Измаил – Рении. Все это указывало на десантные планы и на преднамеренное давление на Румынию». 
 Для ведения разведывательной деятельности на  румынско-болгарской границе в последних числах октября 1915 года было создано русское вице-консульство в городе Журжево на румынском берегу Дуная, напротив Рущука.
 Как уже говорилось,  немецкие военачальники, судя по их воспоминаниям, совершенно спокойно относились к возможной попытке вторжения русских войск в Болгарию. По опыту успешной обороны Дарданелл военное командование Центральных держав и их союзников было убеждено в своей способности отразить любое вторжение неприятеля.
    В этот период русская военная и морская разведки не имели на Балканах законспирированных нелегальных резидентур.
  После начала подготовки к вторжению в Болгарию штаб 7-й армии предпринял попытку наладить агентурную разведку в этой стране. 18 октября генерал-лейтенант Стремоухов докладывал в Ставку: «Отправлено пять лиц для учреждения агентурной сети в Болгарии и подготавливаются еще несколько агентов, предназначенных для организации дополнительной агентурной сети и для кратковременных поездок в Болгарию с целью сбора сведений по разведке».
При составлении плана высадки на болгарском берегу,  сотрудники штаба 7-й армии внимательно изучили опыт действий союзников при высадке на Галлиполийском полуострове весной-летом 1915 года. Русская военная миссия посетила театр боевых действий в Дарданеллах в середине лета 1915 года. Главный и очевидный вывод, сделанный русскими офицерами-наблюдателями, заключался в том, что союзники безнадежно застряли на Галлиполи, а командующий генерал Ян Гамильтон не имел реального плана дальнейших действий. Еще в начале сентября 1915 года  начальник разведывательного отдела штаба 7-й армии полковник О.В. Меньшов со слов посетившего Галлиполи подполковника К.В. Алексеева составили доклад о действиях англо-французских сил. В этом докладе, в частности, отмечались выдающиеся успехи противника в деле позиционной обороны на галлиполийском театре войны. Морской аспект операции союзников в Дарданеллах был проанализирован флотским специалистом – лейтенантом Г.М. Веселаго, одним из ведущих сотрудников штаба Транспортной флотилии. В октябре 1915 года статистический (читай разведывательный) отдел Морского генштаба издал составленную им брошюру в 60 страниц: «Техника десантных операций у Дарданелл». В ней подробно разбирались особенности организации высадки, артиллерийского прикрытия с моря и снабжения англо-французских войск на Галлиполи. В заключение Г.М. Веселаго подчеркнул техническую сложность высадки десанта на укрепленном неприятельском берегу и проблемы дальнейшего снабжения по морю высадившихся войск. По оценке Веселаго, предельная допустимая длина морской коммуникационной линии между местом высадки войск и базой снабжения не должна превышать 50-70 миль (по мнению англичан – всего 20-30 миль).
Стабилизировавшаяся к концу сентября обстановка  на австро-германском фронте позволила русскому командованию направить в район расположения 7-й армии ряд войсковых соединений общей численностью около трех с половиной армейских корпусов. В соответствии с распоряжением Алексеева от 9 октября генерал Эверт выделил из состава войск Западного фронта 16-й армейский корпус генерала Клембовского, располагавшийся в районе станции Столбцы, 5-й Кавказский корпус генерала Истомина, находящейся в резерве 10-й армии, и сводную казачью бригаду. Уже 15 октября начали прибывать головные эшелоны выделенных корпусов. В тот же день из Ставки поступило распоряжение направить сводный батальон Гвардейского флотского экипажа из Рении в Одессу, где он должен был войти в состав сил десантной операции как часть, в совершенстве обученная посадке на суда и высадке на берег. Этот морской батальон командование предполагало использовать для высадки в первом эшелоне десанта и овладения плацдармом на неприятельском  побережье.
    И так, большая часть 5-го Кавказского корпуса была сосредоточена в Николаеве и Херсоне в последней декаде октября; штаб корпуса и его командир прибыли в Николаев 22-го числа. Полностью завершено сосредоточение корпуса было лишь 6 ноября. Командование 7-й армии отказалось от первоначального намерения разместить этот корпус в Крыму  в районе Симферополь-Севастополь из-за тамошних плохих санитарных условий, отсутствие помещений в казармах и предпочтительности посадки  десантных войск на транспорты в Одессе. В итоге командующий Черноморским флотом согласился с предложением штаба армии осуществить посадку 5-го Кавказского корпуса на суда в Николаеве, так как его переброска в Одессу должна была занять целых 11 дней.
19 октября Алексеев сообщил Никитину, что Ставкой было принято решение направить в район 7-й армии еще один корпус из состава войск Западного фронта -2-й армейский генерала В.Е. Флуга, в составе 26-й и 43-й пехотных дивизий. Общий некомплект в обеих дивизиях этого корпуса составлял 18 тысяч нижних чинов и 327 офицеров пехоты; также недоставало 6 пулеметов и 10 полевых орудий. С целью ускорить пополнение и обучение войск, предназначенных для десанта, Алексеев предписал перевозить пехоту 2-го корпуса сразу же за боевым составом 5-го Кавказского корпуса, а перевозку тыловых подразделений и обозов осуществить позднее.
Можно было бы и не уточнять всех этих деталей, но только представьте себе,- на перевозку по железной дороге  того времени русского двухдивизионного корпуса со всеми службами, штабами и обозами требовалось 120 железнодорожных эшелонов. Если еще и учесть, что перевозки происходили в прифронтовой зоне, частично пораженной военной разрухой, то становится понятно,  насколько все это было сложно и затратно, а с учетом того, что части эти снимались с участков фронта, - то и опасно в стратегическом плане. 
В конце концов, энергичные усилия командования,  органов военных перевозок  и военного снабжения позволили к 12 ноября практически полностью укомплектовать и снарядить части 7-й армии, превратившейся во внушительную силу для условий Русского фронта, с учетом всех проблем второго напряженного года боевых действий. К тому времени в состав 7-й армии входило 7 пехотных дивизий, насчитывающих 112 батальонов,  (112 тысяч штыков), а также 3 мортирных и 3 тяжелых артиллерийских дивизиона. Все части 7-й армии были доведены до штатной численности, что было невероятным явлением для русских вооруженных сил в конце 1915 года. Впрочем, командованию так и не удалось восполнить существенную нехватку штаб-офицеров – в частях 7-й армии она составляла около 50%. Войска 7-й армии имели полный комплект носимых и возимых патронов, а также артиллерийских снарядов, за исключением боеприпасов для полевой тяжелой артиллерии, в которых по-прежнему ощущался острый недостаток. В условиях конца 1915 года 7-я армия представляла собой наиболее мощную и боеспособную силу, на которую только и могло рассчитывать русское командование.

                ПЛАНИРОВАНИЕ  ОПЕРАЦИИ.

  Подготовка и планирование широкомасштабных действий русских войск на Балканах требовали непосредственного участия Ставки и лично Алексеева. В те октябрьские дни он энергично включился в кропотливую работу по составлению планов вторжения в Болгарию. Об этом свидетельствует, в частности, сохранившаяся в РГВИА  тетрадь его заметок по различным служебным вопросам за период с августа по конец 1915 года. На страницах этой тетради Алексеев собственноручно рисовал карты Болгарии, отмечал на них расположение неприятельских войск, записывал содержание донесений разведки о положении на Балканах. В отдельный раздел тетради Алексеев своим бисерным почерком заносил все сведения о ходе переброски русских войск в район Одессы в октябре 1915 года. Все свидетельствовало о том, что генерал-адъютант Алексеев, начальник штаба  Верховного главнокомандующего был  убежден в целесообразности и необходимости  переброски группировки войск в составе 7-й отдельной армии на территорию Болгарии, для последующих  боевых действий (возможно и совместно с союзниками) против  болгарских, турецких и немецких войск.
Большинство операций подобного уровня, Алексеев, не особенно доверявший своим непосредственным помощникам,  в основных чертах разрабатывал сам. На этот раз, операция предусматривала высадку крупного десанта,  и генерал Алексеев, изменив своим обычным правилам, привлек к планированию штаб 7-й армии и штаб Черноморского флота.  Однако, вскоре выяснилось, что командование 7-й армии и Одесского военного округа, осилив административное руководство процессом укомплектования и снаряжения частей, затруднилось с разработкой плана предстоящей операции. В течение двух недель с момента начала подготовки к операции Алексеев не получил из Одессы никаких конкретных предложений и планов по осуществлению десанта на болгарском берегу.
                СМЕНА КОМАНДОВАНИЯ  7-й АРМИИ
Как уже говорилось, генерал Алексеев очень болезненно отреагировал на  вступление Болгарии в войну на стороне Германии, вполне резонно усматривая в этом очередной факт подтверждения военной слабости России.  Видимо, на фоне этих невеселых раздумий,  скрытный и болезненно самолюбивый, Алексеев сделал для себя кое-какие выводы. Для начала он решил сменить командование 7-й армией. В лице генерала Никитина и его штаба Алексеев не нашел подходящих исполнителей  своих, далеко идущих планов. О предполагавшемся назначении нового командующего армией и его начальника штаба Алексеев телеграфировал главнокомандующему Юго-Западным фронтом Н.И. Иванову еще 15 октября.  Вместо Никитина армию возглавил генерал от инфантерии М.И. Щербачев, командовавший до этого 11-й армией и заслуживший к концу 1915 года прочную репутацию одного из лучших военачальников русской армии. На назначении Щербачева настоял Император, выбрав его из трех рассматриваемых кандидатов. Первоначально на должность начальника штаба 7-й армии Алексеев предполагал назначить генерала М.И. Шишкевича,  занимавшего ту же должность в штабе 11-й армии Щербачева. Этот выбор был логичным и многообещающим: Шишкевич в 1913-1914 годах служил генерал-квартирмейстером штаба Одесского военного округа. С началом войны и до апреля 1915 года занимал должности генерал-квартирмейстера и начальника штаба 7-й армии. Однако между Щербачевым и Шишкевичем сложились напряженные отношения, о чем Иванов доложил Алексееву и Императору. В результате штаб 7-й армии возглавил старый сослуживец Щербачева, генерал-квартирмейстер 9-й армии генерал-майор Николай Николаевич Головин. Это назначение поддержал и генерал Алексеев, стремившийся  устранить с должности начальника штаба генерал-лейтенанта Стремоухова, известного своими  государственно-охранительными взглядами. Генерал-майор Николай Головин представлял, в этом отношении, прямую противоположность своему предшественнику, и нисколько не скрывал этого. О социально-политической ориентации генерала Головина у нас еще будет повод вспомнить, сейчас же сам факт его назначения  создал массу проблем в работе штаба армии.
Генерал Алексеев был слишком грамотным администратором, чтобы не предвидеть те проблемы, что повлечет за собой смена командования армии в разгар подготовки серьезной, нестандартной операции. Одновременная  смена командующего и начальника штаба армии уже изначально предполагала всемерное затягивание начала операции, а может быть и ее отмену. Прежний штаб  армии, и без того испытывающий огромные трудности в организации своей работы, фактически был разогнан; его ключевые должности заняли офицеры генштаба,  назначенные по списку, составленному Николаем Головиным, которому Щербачев полностью доверял. Генерал Алексеев  всячески способствовал  формированию нового состава штаба. Так, уже 29 октября Головин обратился к генерал-квартирмейстеру Ставки  Пустовойтенко с просьбой откомандировать в штаб армии капитана Акинтиевского, полковника Ростовцева, подполковника Щербачева и штабс-капитана Мельчакова.  Генерал-квартирмейстером обновленного штаба 7-й армии  стал получивший к тому времени звание генерал-майора Романовский, одновременно в штаб было командирован полковник Татаринов. В состав управления генерал-квартирмейстера штаба 7-й армии, фактически заново сформированного в ноябре, командированы были по запросу Романовского и Головина молодые офицеры-операторы из штабов 3-й, 9-й, 11-й и 12-й армий. При таком принципе формирования штаба, можно с уверенностью сказать, что в нем были собраны не просто самые способные, молодые генштабисты, но и в известной степени – единомышленники. На самой последней стадии переформирования штаба вспомнили о специфике  7-й армии и привлекли в штаб специалистов по десантным операциям,  намеченным в состав штаба еще прежним командованием: подполковника Черемисинова, капитанов Верховского и Воробьева. Как и следовало ожидать, штаб армии не был окончательно сформирован  даже к декабрю 1915 года,- когда  армия, к величайшему сожалению,   уже была  задействована в   наступлении войск Юго-Западного фронта на реке Стрыпе.

ПРИЧИНЫ «СВОРАЧИВАНИЯ» ДЕСАНТНОЙ ОПЕРАЦИИ  НА ТЕРРИТОРИЮ
                БОЛГАРИИ.
 
Только теперь, когда у нас свежо представление о том, насколько мощная группировка  сосредотачивалась на базе Одесского военного округа и на  полевой базе 7-й отдельной армии, стоит заметить, что при планировании десантной операции в район Босфора  весной 1917 года, адмирал Колчак  для основного состава  десанта будет располагать единственной ударной дивизией. И, даже при таких ограниченных «стартовых» условиях,  с большой долей уверенности можно утверждать, не вмешайся  в военные планы  революционный развал и разврат, -  десант, обеспеченный флотом и поддержанный его огневой мощью,  имел бы большой шанс на успех. 
Теперь напрашивается вопрос,  кто же был инициатором сворачивания, по сути готовой  операции по высадке частей 7-й отдельной армии на побережье враждебной Болгарии? Вопрос настолько непростой, что сразу на него и не ответишь.
Стоило ли   затевать эту организационную кутерьму, чтобы новым, обновленным составом штаба практически согласно прийти к выводу о стратегической бесперспективности операции в Болгарии. У Щербачева и его ближайших сотрудников, - Головина и Романовского хватило решительности и смелости, чтобы аргументировать в Ставке свои выводы. В ночь со 2-го на 3-е ноября личный адъютант Щербачева повез в Ставку  «Записку о возможных боевых действиях 7-й армии». В этом документе Щербачев, Головин и Романовский доказывали Алексееву, что сосредоточение на Балканах русских войск, достаточных для активных действий, могло быть завершено не ранее не ранее марта 1916 года. По оценке штаба 7-й армии, при наступлении на главном операционном направлении - Тырново-София,  экспедиционные силы должны были встретить ожесточенное сопротивление болгарских и австро-германских войск, опирающихся на мощные Шуменский и Разградский укрепленные районы. В этой связи,  наиболее многообещающим способом применения сил 7-й армии авторы записки считали  наступление на Юго-Западном фронте. При этом они гарантировали способность русских войск нанести решительное поражение австрийцам.
Погрязшие в стандартных академических догмах, не способные оценить преимущества стратегической десантной операции,  эти три  офицера-генштабиста фактически лишили Россию шанса  нанесения решительного поражения  противника с перспективой решения важнейшей стратегической задачи – выхода  в район Черноморских проливов.
Утром 31 октября Николай Второй прибыл в Ставку и сразу же принял доклад Алексеева , положивший конец замыслам высадки русских войск в Болгарии. Ему удалось убедить Императора, что единственным средством оказания Россией помощи сербам  в сложившейся ситуации,   могло стать лишь наступление русских войск на австро-германском фронте. Новый план Алексеева ставил главной целью прорыв австрийских укрепленных позиций в Буковине и наступление в Галиции  в направлении на Красне – Львов, при вспомогательном ударе западного фронта на Брест, или же, в зависимости от обстановки, вторжение в глубь Венгерской равнины через Лесистые Карпаты. Главной ударной силой намеченного прорыва должна была стать отдохнувшая, получившая превосходные пополнения , снабженная тяжелой артиллерией и боеприпасами 7-я армия. Предложения Алексеева получили одобрение Императора, в который уже раз доверившегося  доводам своего(?) начальника штаба.
Алексеев действительно был выдающимся штабным стратегом и тонким психологом.   Единолично принимая   решения стратегического уровня, он без большого труда делал Императора «соавтором» этого решения, при этом, создавал  видимость соучастия  штаба в выработке решения на операцию,  фактически доверяя операторам только оформительскую и частично расчетную часть. И такая методика работы Ставки, практически всех,  удовлетворяла. Разногласия возникали разве только с адмиралом Ненюковым,  а потом с его преемником на посту начальника Морского отделения Ставки, адмиралом Бубновым. В принципиальных вопросах, использования  флота адмиралы позволяли «иметь свое мнение» не только по своей специфике, а больше потому, что  усматривали конъюнктурность отдельных принимаемых решений. 
Изучение всей совокупности оперативных документов русского командования, посвященных подготовке десанта на болгарское побережье, позволяет сделать вывод, что отказ от этой операции стал результатом единогласного решения центральных и местных штабов армии и флота. Из  анализа отчетных  документов  Ставка, штаб 7-й армии и штаб Черноморского флота  разделили между собой ответственность за выбор не в пользу экспедиции на Балканы.
Автор исторического исследования  «Несостоявшаяся экспедиция русских вооруженных сил на Балканы» Каширин В.Б. , видимо, не знаком со спецификой и историческими традициями   работы штабов и управлений  наших, российских вооруженных сил, иначе бы он не стал утверждать,  что «окончательный приговор замыслу десанта в Болгарию был вынесен  Алексеевым, который был в то время высшей инстанцией при выработке стратегических планов Ставки».  По методике работы Ставки при Алексееве,  решение это было подобно бумерангу, пущенному в адрес штабов армии и флота, с заранее «заказанным»  результатом ответа.
Комплексная интрига, затеянная Алексеевым, с самого начала предусматривала многовариантность использования  7-й Отдельной армии. Кроме того, приняв уже окончательное решение по использованию армии  в зимнем наступлении  в составе Юго-Западного фронта, Алексеев по-прежнему засыпал директивами командование армии и флота с указаниями продолжить подготовку к десантной операции. Но здесь уже вступил в стадию процесс дезинформации противника. Так, 4 ноября Алексеев телеграфировал Головину о необходимости продолжить подготовку к десанту, результаты которой, по его словам, должны были «пригодиться для будущего». Вне всякого сомнения, наработанный в то время опыт планирования и взаимодействия армии и флота  принес некоторую пользу  при  организации  десантных операций войск Кавказского фронта на черноморское побережье  Лазистана весной 1916 года,  результатом которых стал захват Трапезунда 5 апреля 1916 года.
Я убежден в том, что,  манкируя своим авторитетом,  а главное – именем Императора,   Алексеев вынудил  командующего Черноморским флотом и командующего 7-й армией принять его решение об отмене операции на Балканах. В подтверждение своей версии я привожу факты продолжавшейся активной работы над составлением плана операции в штабе армии и флота. Хотя  в обоих штабах  царила нервозная обстановка. 
В начале ноября 1915 года сотрудники штаба 7-й армии и группа офицеров штаба флота под руководством флаг-капитана по оперативной части капитана 1 ранга Кетлинского продолжали напряженно работать  над составлением планов десанта на болгарском берегу. Проводилась активная авиационная и морская разведка с фотографированием береговых объектов противника. Во время состоявшегося в эти дни разговора по прямому проводу между генерал-майором Романовским и капитаном 1 ранга Кетлинским,  генерал-квартирмейстер армии требовал от флота результатов по  разведке болгарского берега, нанесения на карты  районов маневрирования  для кораблей огневой поддержки десанта. Срок окончательного планирования был определен  до 14 ноября. Со своей стороны Кетлинский возмущался, что штаб флота, не имея ни малейших представлений о стратегических замыслах Ставки, вынужден работать в «безвоздушном пространстве». (РГВИА, ф.2129, оп.1, д.26, л.10-11).
Наконец, 14-17 ноября в Одессе Романовский и Кетлинский совместно завершили «Основания плана десантной операции на болгарское побережье до конца 1915 года». Этот документ был утвержден командующим 7-й армии и Черноморским флотом  и 22 ноября отправлен в Ставку для ознакомления Алексеева. Последний, в то время занятый подготовкой наступления на реке Стрыпе, смог ознакомиться с документом лишь 29 ноября. Согласно пометке Алексеева на тексте пояснительной записки, он принял  ее содержание «к сведению».
В течение ноября, одновременно с подготовкой Ставки к  наступлению в Галиции, в районе размещения дивизий 7-й армии активно проводились мероприятия  по подготовке к десанту. Чуть ли не до последнего дня перед погрузкой частей армии в эшелоны и отправкой их на Юго-Западный фронт проводились учебные посадки войск на транспортные суда  с выходами в море. Никого особенно не настораживало скопление  эшелонов для перевозки войск в местах дислокации дивизий. Военачальники, включая и командиров дивизий, предполагали, что часть войск будет направлена в Болгарию морем, а часть  - по суше, через Румынию. Был составлен и роздан войскам порядок очередности погрузки и отправки транспортов. Во все части рассылались сборники сведений о Болгарии, а также книга профессора географии Софийского университета д-ра Иширкова «Болгария», изданная в Одессе в 1913 году. После начала переброски дивизий 7-й армии в Галицию было прекращено всякое движение пассажирских поездов из Одессы вглубь  России, а также отправка частных писем и телеграмм. Маршруты движения выдавались начальникам эшелонов в запечатанных конвертах. И все же чрезвычайные меры по соблюдению тайны, принятые верховным русским командованием, не достигли цели. Австро-венгерская разведка, благодаря данным из агентурных источников, была хорошо осведомлена о готовящейся операции русских войск в Галиции и Буковине и о той роли, которая  предназначалась в этой операции 7-й, пока еще,  «Отдельной армии».
Получается так, что до самого последнего момента  основных разработчиков операции в штабах 7-й армии и Черноморского флота,  генерал Алексеев использовал практически «втемную»,  объяснив потом, что таким образом сохранялась в тайне  готовящаяся операция в Галиции.
Автор упоминавшегося мной  исторического исследования  по подготовке экспедиции на Балканы  - В. Каширин слишком часто ссылается на воспоминания  Михаила Лемке «250 дней в царской ставке». Я не стану отрицать того, что Михаилу Лемке, за время пребывания в Ставке удалось собрать обширный материал: приказы, распоряжения, выдержки их директив, большое количество документов, содержащих статистический материал. Материал этот, безусловно, представляет значительный интерес для  современного исследователя. Не возникает сомнения и в том, что отдельные документы из подборки Лемке представляли несомненный интерес для разведки противника.    Возникает вопрос, зачем аккредитованному при Ставке  для связи с прессой капитану Михаилу Лемке, вся эта информация, представляющая, в части касающейся, военную и государственную тайну? Начальник разведывательного отделения Варшавского военного округа, а во время войны начальник разведки и контрразведки Северного  фронта, генерал-майор Николай Батюшин  в своих воспоминаниях утверждает, что Лемке был германским шпионом. Вращаясь в кругу  офицеров  и генералов Ставки, активно общаясь с военачальниками и делегатами связи с фронтов и округов,  Лемке был носителем  оперативной информации, и, судя по  заключения Батюшина, вполне мог делиться этой  информацией  с резидентами вражеской разведки.  Учитывая, что Лемке  находился в Ставке с 25-го сентября 1915 года по 2 июля 1916 года, можно с большой долей уверенности утверждать, что все связанное  подготовкой   экспедиции на Балканы было в деталях  известно противнику. Для нас фигура капитана Лемке представляет интерес и в том плане, что имеются убедительные факты его масонской деятельности…

                ПРИЧИНЫ ОТКАЗА ОТ ПОХОДА НА БАЛКАНЫ.
Теперь уже можно с уверенностью утверждать,  что,  призывая русское командование оказать  всемерную помощь  гибнущей сербской армии, на деле  союзное командование  требовало решительного наступления  русской армии на участках фронта   с  наибольшей концентрацией  противника, с перспективой создания  благоприятных условий для  своего наступления во Франции весной и летом 1916 года. В этом была главная причина отказа от Балканской операции. Все же те причины, о которых, по «горячим следам»,  напишут в своих  аналитических записках  Клембовский, Зайончковский и затем и Корсун,  только  затеняли,  замазывали и забалтывали  причину основную.   
В качестве примера привожу выдержку из исследования профессора Зайончковского по рассматриваемому нами вопросу: «В ходе подготовки к десанту в Болгарию ярко проявились многие традиционные слабые стороны военной организации Российской империи последнего периода ее существования. В их числе следует назвать серьезные недостатки в области работы штабов, разведки и стратегического планирования, низкий уровень тактической подготовки войск к морским десантам, слабую организацию взаимодействия армии и флота. Кроме того, отсутствовала подготовленная на случай начала военных действий сеть агентурной разведки в Болгарии. Как и прежде, не было должного взаимопонимания и координации усилий военного и дипломатического ведомств. Наконец, сказалась непреодолимая военно-техническая и промышленная слабость России, истощение ее вооруженных сил к концу второй кампании войны, техническая и моральная неготовность Черноморского флота к крупномасштабному десанту в трудной обстановке осени 1915 года».
Обратите внимание - одни общие фразы, с указанием  стандартного набора недостатков, применимых  к любой операции  армейского или фронтового уровня. Это же можно отнести и к проблемам, связанным с морскими десантами. Действительно,  организация морских  тактических  и тем боле стратегических десантов - эта непростая операция, уже хотя бы потому, что  в процессе ее осуществления  задействуются  разные рода войск,- пехота  со всеми видами обеспечения, включая и авиационное,  и флот. Но о «непреодолимых» сложностях в организации десантных операций   пусть бы наши рафинированные академики  рассказывали   депутатам Государственной думы  или   выпускникам ускоренных курсов  прапорщиков запаса, которыми заполнялись в то время вакантные должности  командиров рот. В это же самое время успешно высаживались десанты  на побережье Рижского залива, в апреле 1916 года, примерно по тем же расписаниям и схемам,   Черноморский флот высадит десант  на побережье Лизистана. Пройдет немного больше двадцати лет и в 20-х декабря  числах 1941 года   Черноморский флот  высадит,   по сути,  стратегический десант  в районе Феодосии и Керчи. Следом за первой волной десанта  будет высажена  целая армия, следом – вторая, образуется Крымский фронт. На подготовку этого десанта уйдет немногим более двух недель. Многие из десантников  только  при посадке    впервые в жизни увидали море и корабли, и предстояло им высаживаться  в декабрьскую  воду.  На подготовку десанта  в район Евпатории, спланированного на 29 декабря были отпущены только одни сутки  и, тем не менее, десант был успешно высажен. И только семибальный шторм,  разбушевавшийся на следующий день, не позволил высадить вторую волну десанта. А таким десантам счет шел уже на десятки.
 Сетовать на то, что на территории Болгарии отсутствовала  отлаженная агентурная сеть,  вообще   было бы  несолидно для  генштабистов, прослуживших не один год в должностях  военных агентов. Суть же в том, что ни Болгария, ни Румыния, ни Греция не числились нашими потенциальными противниками. В Греции  полный штат посольства с военным и морским  агентами содержался только из-за особых  династических связей, а в  Болгарии и Румынии у России не только не было военных и морских агентов, даже вместо послов,  держали  посланников, представлявших интересы государства, а  не Императора. Кстати, с началом  Второй  мировой войны  трагикомедия  в отношениях  Болгарии с Советской Россией  повторили  события  осени 1915 года. Когда  накануне  нападения Германии на СССР  оказалось, что Болгария  вступила в союз  с державами Оси, срочно по всему Советскому союзу стали  искать болгар-коминтерновцев, годных для  агентурной работе  на родине. После двухнедельной, ускоренной подготовки их направили в Севастополь, выделили им для «поддержки штанов»  нашего чекиста и   на средней лодке типа «Щ»  высадили на побережье Болгарии. Об их плачевной участи можно узнать  из воспоминаний  ветеранов  флотской разведки и по скромному обелиску на берегу бухты Омега. Так что истории свойственно повторяться, особенно с теми, кто упорно  не желает  объективно оценивать  ее суровые уроки.
 При той основательной подготовке и при том обеспечении, которое получили войска 7-й армии осенью 1915 года, планируемый  к высадке в Болгарии десант был просто обречен на успех, и только  преступные действия  отдельных руководителей   вырвали у 7-й армии и Черноморского флота  потенциальную победу. 
Теперь от эмоциональных исторических  параллелей перейдем  к суровым фактам.
 Ко времени составления  записки  Щербачева, а точнее - Головина, сам Алексеев уже принял решение отказаться от десанта, и вообще от  операции на Балканах. Было бы наивно утверждать, что Алексеев своим авторитетом стратега и геополитика давил на своих подчиненных, - просто они были «одной командой», для этого их и собрали в нужное время, в нужном месте…
Судя по всему,  именно с конца 1915 года генерал Алексеев, пользуясь неограниченным доверием Императора, стал играть свою «сольную» партию  в стратегии и политике.  Значительно позже  исследователи российского масонства будут утверждать, что Александр Иванович Гучков - председатель третьей Государственной Думы, основатель и Великий Мастер Военной ложи, вовлек в нее генералов Алексеева, Рузского и  Поливанова. Да, действительно,  договоренность  означенных генералов с тем же Гучковым состоялось    накануне февраля 1917 года,  а до этого времени они действовали вполне самостоятельно. По своему служебному положению  они имели  контакты с  командующими   союзными армиями через представителей союзников при своих штабах. Так, в исследуемый нами период, Великобританию в Ставке представлял генерал Хэнбери-Уильямс, Францию - генерал Лагиш, а затем – Жанен. Тот самый генерал Жанен- гордый французский рыцарь, который в январе 1920 года «сдаст» сибирскому эсеровскому охвостью адмирала Колчака за право вывоза из Сибири награбленного имущества и золотого запаса Императорской России.
Союзники не были заинтересованы в том, чтобы Россия  решительно перенесла свои военные усилия  на Балканы, и тем ослабила бы свое давление на немцев и австрияков на своих западных фронтах. На высшем военном и государственном уровне англичане и французы постоянно напоминали России о союзническом долге, постоянно забывая о своих союзнических обязательствах, нарушая договоры по поставкам оружия и снаряжения.  Наш конкретный случай лишь подтверждает  тот очевидный факт, что военно-политическое руководство России было вынуждено беспрекословно  исполнять требования военно-политического руководства союзников. Другое дело, как  реально это было представить на уровне фронтов, армий, флотов, корпусов. Конечно, для динамичного выполнения этих зачастую нежелательных, а часто и неприемлемых  для  России требований, требовалось иметь  на ключевых, командных постах  даже и не «посвященных», а просто понятливых руководителей. Вот эту непростую задачу и выполняли, начиная с 1908 года,  российские  масонские структуры,  напрямую связанные с  ложами Франции, Англии, Швеции и  Германии.
Ситуация на Балканах была непростая. Экспедиционные силы союзников, высадившиеся в районе Салоник, находились слишком далеко  от планируемого участка высадки русских войск в Болгарии. В ходе наступления в Македонию вверх по долине Вардара  в октябре 1915 года передовые французские части   потерпели неудачу в первых же боях с болгарскими войсками и были вынуждены отступить на греческую территорию и заняться укреплением Салоникского лагеря. Всего к концу ноября в Салониках высадились три французские и пять английских пехотных дивизий общей численностью около 150 тысяч человек. Численность русских войск, выделенных для участия в Балканской экспедиции (более 120 тысяч человек)  была вполне сопоставима с  группировкой союзников.  Последующие утверждения русских  исследователей советского «разлива»» -   генералов Клембовского и Зайончковского, утверждавших, что: «Из-за оборонительного образа действий союзников совместные операции англо-французских войск в Македонии и русского корпуса в Болгарии в конце 1915 года  были практически невозможны», противоречат обычному здравому смыслу. Логичнее было бы утверждать, что  наступление  дивизий  союзников в Македонии  не достигло успеха, из-за того, что не было поддержано решительными действиями 7-й отдельной армией России в Болгарии. Другое дело, что союзные войска в Салониках  стали заложниками мутной конъюнктурной политики  руководства союзными войсками. Пройдут полтора года войны, и солдаты и офицеры русских «особых» бригад, посланных на помощь «союзной» Франции, прольют свою кровь на землю Салоник, во славу Франции, и без всякой пользы для России.
   Генерал Зайончковский - один из главных   защитников  конъюнктурного стратега генерала Алексеева и его команды в лице генералов Головина и Романовского утверждал: «Даже если бы русским войскам удалось бы совершить высадку и закрепиться на болгарском берегу, в стратегической перспективе их присутствие на Балканах было лишено смысла. Именно в осознании этого и заключалась причина разочарования и отказа Алексеева от замысла похода в Болгарию». Спрашивается, а кто мешал  Алексееву   обосновать и без того очевидную целесообразность Балканской операции. Россия, грамотно подготовленной и решительно проведенной Балканской операцией, принудив Турцию к сепаратному миру, имела бы шанс на почетных условиях завершить свое участие в мировой войне, великодушно оставив союзникам  лавры победителей Германии и Австро-Венгрии. Но вся  проблема была в том, что союзникам,  и тем более их  заокеанским кукловодам с Уолл-Стрита, такой расклад событий совсем не подходил. По их планам, российские армии в зимнем 1915 года и в весеннем 1916 года наступлениях на Западном направлении были обязаны подготовить почву для  наступления армий союзников летом 1916 года.
Оказывается, в ноябре 1915 года генерал Алексеев несколько раз обращался к верховному командованию союзных держав с предложением ведения совместных широкомасштабных операций, и предложения эти союзниками рассматривались. По этому плану: 10 корпусов англо-французских войск должны были наступать из района Салоник, а 10 русских корпусов  - в Галиции и Карпатах. Совместные действия на Балканах позволяли достичь единства в военных усилиях Антанты и нанести неприятелю удар на наиболее опасном для него направлении. Однако, в самый последний момент союзники отклонили предложения русской Ставки. (РГВИА, ф.2003, оп.1, д.52, л.5-5 об. 20,21, 152-154 об.) Русские войска перешли в наступление без ожидавшейся поддержки союзников. Все механизмы подготовки наступления Юго-Западного фронта были уже запущены, 7-я и 9-я армии перешли в наступление. Попросту сказать, союзники в очередной раз,  в лице начальника штаба Ставки, генерала Алексеева, «кинули» русское командование.  Русские же  солдаты и офицеры  в очередной раз оправдали доверие союзников:  в два приема,  в декабре 1915 и затем в марте 1916 года,    кровавыми ошметками своих тел они  украсят многоярусные проволочные заграждения в районе реки Стрыпе,  завалят обмороженными трупами  ущелья Лесистых Карпат. Декабрьское наступление войск русского Юго-Западного фронта на реке Стрыпе, на которое Ставка возлагала такие большие надежды, продолжалось с 14 по 25 декабря. Его итогом, вместо ожидавшегося  захвата Буковины и вторжения в Венгрию, стала полная неудача. Участвовавшие в наступлении части 7-й и 9-й армий разбились о сильно укрепленную линию австрийской обороны, усиленную немецкой артиллерией; кровавые потери русских войск составили 511 офицеров и 46.292 нижних чина. На печальный исход операции существенно повлияли погодные условия и ужасное состояние галицийских дорог. Но и эта очередная  кровавая  жертва России, смиренно  принесенная на союзнический алтарь оказалась  напрасной. Союзные армии не выполнили поставленные перед ними задачи в летней кампании 1916 года и,  понеся большие потери, не сломили немецкой обороны.  Разве только Италия была спасена от неминуемого разгрома Австро-Венгрией, своевременно предпринятым наступлением Юго-Западного фронта под Командованием Брусилова.   
Убоявшись  штормовых волн Черного моря при планируемой  высадке в Болгарии, «заботливые» военачальники направили солдат и офицеров  7-й армии тонуть  в галицийской грязи и    захлебываться   собственной кровью… И стоило только  ради этого  отказываться от грамотно спланированной,  технически подготовленной и стратегически целесообразной  операции на Балканах? Давайте об этом спросим начальника штаба 7-й армии, Генерального штаба генерал-майора Головина Николая Николаевича. Оказывается, он полностью согласен с оценкой событий, данной его коллегами по Генеральному штабу - Зайончковским и Клембовским.  Еще бы не согласиться, если самой  высшей  своей  наградой  – орденом  Святого Георгия  Победоносца 4-й степени он, оказывается, награжден «за составление плана действий  на Стрыпе»,  а этой награде предшествовал «кавалерский орден Почетного Легиона», последовавший сразу за  декабрьскими  боями,  завершившимися  для 7-й армии тяжелейшими потерями. Естественно, возникает вопрос, за какие такие  заслуги Президент Франции награждает столь высокой наградой  скромного начальника штаба одной их многих армий России? На поставленный вопрос может последовать только один ответ, начертанный на наградной грамоте: «За выдающиеся заслуги перед Французской республикой». Так что, одним - реки крови и  моральный груз неудач, другим   - высокие, почетные награды и признание… союзников. 
Нам еще предстоит встретиться с Николаем Головиным  в штабе Колчака  летом 1919 года, а пока пускай себе воюет, как и раньше – на картах.  Впереди – Брусиловский прорыв,  звание генерал-лейтенанта, перспектива, правда,  не реализованная,  стать начальником Генерального штаба. Еще он  будет «представлять» или «подставлять»(?) правительство  Колчака в Париже, а точнее – будет «оком» парижской закулисы рядом с Колчаком,  и даже мельком обозначит свое присутствие в качестве начальника  штаба адмирала… На всех основных этапах  его звездной карьеры, начиная с 1908 года,   будет прослеживаться  влияние и поддержка его «братьев» из Великого Востока Франции…
Наши чекисты конца 30-х. начала 40-х годов  при фабрикации дел на «врагов народа» из числа бывших офицеров и генералов императорской армии и флота часто прибегали к дешевым фантазиям, выискивая «шпионский след» в послужных списках своих подследственных.  Если бы Николай Николаевич Головин попал к ним в  те годы в их потные и волосатые лапы, то,  перечисляя его возможные и невозможные преступления, они выли бы от восторга. Посудите сами: осенью 1908 года ординарный профессор Императорской Николаевской академии  полковник Генерального штаба Николай Николаевич Головин был командирован во Францию для ознакомления с постановкой преподавания во французской академии. На основании отчета, представленного после «творческой» командировки, в нашей академии приступили к переработке учебных курсов по Истории военного искусства на  «началах полного проведения прикладного метода обучения». С этого момента, Николай Николаевич поддерживал регулярную переписку с ведущими преподавателями  французской академии Генерального штаба. Летом 1911 года  Николай Николаевич вторично ездил во Францию для участия в полевой поездке, организованной французской академией, после чего ему было поручено ввести в нашей академии  курс «Служба Генерального штаба».  Кстати, примерно под таким же названием, «Служба морского Генерального штаба»,  в 1912 году был прочитан  в Морской академии цикл лекций капитаном 2 ранга Колчаком. Коллеги…однако…
Из наиболее любопытных исследований, опубликованных Николаем Головиным,  стоит назвать: «Исследование боя; исследование деятельности и свойств человека как бойца». (СПб., 1907). Головиным был напечатан ряд научных статей в «Новом Времени», «Русском Инвалиде» и «Вестнике Общества ревнителей военных знаний» (1905,1906, 1907) – журнале, созданном Головиным в бытность его секретарем этого общества, объединившего  слушателей и молодых офицеров Генерального штаба.
По логике вещей, молодой, деятельный, обаятельный  профессор академии Генерального штаба  полковник Николай Головин  в своем кругу играл такую же  ведущую роль, что выпала на долю в те же годы  Александру Васильевичу Колчаку в Морской академии и в Морском Генеральном штабе.
В академии Генерального штаба в период с 1905 по 1914 год преподавали десятки офицеров и генералов. На одной кафедре с Головиным, в течение полутора лет «отметился» даже подполковник Лавр Корнилов. Но ведущих преподавателей во все времена можно было пересчитать по пальцам.  Вот и получается, что с 1908 по 1914 год  профессор Николай Головин, при своем авторитете и таланте преподавателя,  имел реальную возможность «обратить  в свою веру» - поклонника и последователя французской военно-академической школы, а быть может и традиций древних французских рыцарских орденов?  офицеров семи   выпусков академии Генерального штаба. Вот и прослеживается такая  простенькая, незамысловатая картинка:   офицеры  Генерального штаба  русской армии  от полковника до штабс-капитана  все, в части касающейся, прошли «через  руки» генерала Николая Головина  и, если и не все поголовно взяли на вооружение его теоретичяеские установки и практические рекомендации  по управлению войсками то,  по крайней мере, относились  к нему с почтением и уважением.  А теперь стоит нам вернуться  к составу штаба 7-й армии, по крайней мере,  к тем офицерам,  что прибыли в штаб по запросу Головина. Назовем самых заметных, впоследствии проявивших себя офицеров: полковники В. Лавдовский, В. Черемисинов, Татаринов, Ростовцев,  подполковники  Н. Воробев, Щербачев, капитаны А. Верховский Акинтиевкий, Мельчаков.  В штабах дивизий, на должностях командиров полков и батальонов служили еще, как минимум, десяток офицеров-выпускников академии. Это все к слову о формировании  в штабе и в армии  коллектива единомышленников.
ВЛИЯНИЕ МАСОНСКИХ ФУНКЦИОНЕРОВ НА РАЗВИТИЕ СОБЫТИЙ В РУМЫНИИ      
         ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ МОРЯКОВ-ПАТРИОТОВ  МАСОНСКИМ  ИНТРИГАМ.
     Пытаясь разобраться в событиях, связанных с подготовкой  десанта на  побережье Болгарии, я только мельком обмолвился  по участию в них наших основных фигурантов - капитана 2 ранга Александра Немитца и капитана 1 ранга Александра Щеглова.
  Александра Немитца  мы покинули в Одессе, где он смиренно высиживал ценз по командованию кораблем 2-го ранга. Я не оговорился - именно «высиживал»,  и именно - «ценз», хотя так называемая цензовая система была отменена сразу после Русско-японской войны.  Эта система предусматривала присвоение очередных воинских званий и занятие наиболее значимых должностей только при условии  службы на категорийных должностях определенного количества лет. Так, даже проходя службу «по Генеральному штабу», т.е. служа на штабных должностях, офицер был обязан последовательно «цензовый срок» прокомандовать ротой, батальоном  и полком. Условия цензовой системы строго выполнялись всеми категориями офицеров; исключить отдельные ее этапы было не реально.   Часто случалось, что командовать полком приходилось офицеру  уже в генеральском звании. Так, и в случае с Александром Щегловым, проблема с присвоением ему очередного звания «капитан 1 ранга»   возникла, прежде всего, потому, что положенное количество лет он не прокомандовал кораблем 2 ранга. Можно по-разному оценивать отдельные положения цензовой системы прохождения службы офицерами армии и флота. Основная критика системы «ценза» была направлена на то, что на высшие командные должности офицеры попадали в достаточно солидном возрасте. Но нельзя отрицать и того факта, что эта система, сдерживая  приток на эти должности явных выскочек и дилетантов, резко тормозила процесс омоложения командного состава  армии и флота. При всей архаичности и инертности этой   системы  при ней было бы нереальным назначения на адмиральские должности офицеров,  не имевших практики командования  линкором,  или,  как минимум  -  крейсером, то есть кораблями  1-го ранга. Уже на нашем веку масса проблем и катастроф сопутствовала командованию  Военно-морским флотом адмиралом Куроедовым, в свое время ограничившим свой командирский опыт   кораблем 3-го ранга. Совершенно другой, более выверенный и основательный стиль руководства у нынешнего Главкома ВМФ адмирала Высоцкого, прошедшего все этапы командования кораблями до авианосца включительно.  Это только один пример из многих сотен, но он был у всех  на виду  и поэтому наиболее показателен.
   Если конкретно говорить о боевом использовании  канонерской лодки, а «Донец»,  относился к кораблям этого класса, то он был предназначен для  артиллерийской поддержки  сухопутных войск, конвоирования  своих транспортов  и  борьбой с транспортами противника. Но все эти боевые задачи в ближайшее время  «Донцу» не угрожали. Канонерская лодка находилась в   длительном  ремонте с частичной модернизацией, завершение которой  планировалось  только в марте 1916 года.  Все это время корабль  был приписан к Транспортной флотилии с базированием в Одессе.
    Будем считать, что воспитанный в лучших рыцарских традициях Бибирштейнов, Александр Васильевич Немитц тяготился своим вынужденным бездельем; его угнетала  шикарная обстановка маменькиного особняка, бесконечные сватовства перспективных одесских  невест, эти утомительные литературные и поэтические вечера в театральном кафе, частые ресторанные застолья с друзьями и подругами юности. Самое время  было   вспомнить о том,  что по всей Европе вдоль и поперек уже второй год громыхали фронты мировой войны,  ежедневно гибли   многие тысячи солдат и офицеров… Стоило, право же, оставлять службу в Царской Ставке ради участия в боях и потом  целый год  прохлаждаться   в гостеприимной и родной Одессе.
 Но, осмотревшись среди всей этой приятной одесской суеты, Александр Васильевич вдруг увидел в военном порту Одессы все признаки приготовления к большой десантной операции  и в надежде на то,  что о нем вспомнят его недавние коллеги,  Немитц  отправляет в Ставку обширную «стратегическую записку» под названием «Босфорская операция», тем самым,  напоминая о своем существовании и готовности подключиться к процессу подготовки операции.  В этой связи  возникает вопрос, а причем здесь Босфорская операция, ведь, насколько нам известно, речь шла о подготовке десанта на побережье Болгарии. В этом-то и состоял основной «прокол» нашего уважаемого разведчика-аналитика, капитана 2 ранга Немитца. Мы уже вели с вами речь о том, что основная цель готовящейся десантной операции держалась в секрете,- более того, на первом и на этапе подготовки  действовала специально разработанная легенда прикрытия, по которой, действительно,  объектом десанта  обозначалась    зона Черноморских проливов. Офицеры, входящие в Морскую  группу штаба 7-й армии, капитан 2 ранга Михаил Холодовский и старший лейтенант Иван Кононов, по причине  секретности и из соображений личного характера  не посчитали возможным делиться конфиденциальной  служебной информацией  с командиром заштатной  канонерской «Донец», капитаном 2 ранга Немитцом. Я не исключаю, что капитан 2 ранга Михаил Холодовский, по  службе на Черном море соприкасавшейся с Александром Немитцем  и знавший о его прежних «демократических» отклонениях, имел все основания соблюдать в отношениях с ним известную дистанцию. Казалось, что более близкие отношения могли быть у Немитца  с Иваном Кононовым, его однокашником по академии, но и тот не посчитал возможным нарушить служебную инструкцию и посвятить бывшего коллегу в суть готовящейся десантной операции.   Так  или иначе, но  посланная Немитцем «стратегическая  записка», составленная с явным отклонением от темы,   попала в руки адмирала Ненюкова,    отлично помнящего апрельский, 1915 года,  вариант «Босфорской операции», и роль, которую сыграл в ее планировании и «осуществлении»  Александр Немитц. Бурную  реакцию адмирала Ненюкова  затруднительно воспроизвести  в нашем серьезном историческом исследовании. Этот эпизод хорошо запомнился бывшему коллеге Немитца по Морскому управлению ставки и Морскому Генеральному  штабу  - Дмитрию  Бубнову, о чем он и поведал в своих воспоминаниях по варианту французского издания 1946 года.  У Александра Немитца  по приземленной, бытовой логике  были все основания  считать, что его «подставили»,  как сейчас говорят. Не сложно представить себе удар по самолюбию , постигший  Александра Немитца, после того, как  был отвергнут предложенный им Ставке вариант десантной операции, и спрогнозировать дальнейшие служебные отношения с адмиралом Ненюковым,  Холодовским и Кононовым..  Но, если очередной, теперь уже  боевой  «контакт» с Ненюковым и Кононовым у Александра Васильевича    произойдет, как со «смертельными классовыми врагами» в процессе боевых действий  красной и белой флотилий на Азовском море в 1920 году, то бывшему  капитану 2 ранга Михаилу Холодовскому повезет  значительно меньше - в 1921 году он окажется в составе  штаба КОМОРСИ, под непосредственным командованием «военмора» Немитца. К вопросу о печальной судьбе Михаила Михайловича Холодовского мы вернемся при описании событий 1938 года. Ну, а пока, оставаясь в Одессе, Александру Немитцу нечем было особо хвалиться…, разве только удачной женитьбой, но об этом- несколько позже. 
   С капитаном 1 ранга Александром Щегловым мы расстались в ноябре 1914 года  после его откомандирования на должность морского агента в Румынию. Волею судьбы и своего руководства в Морском генеральном штабе   Александр Николаевич  после своих многочисленных приключений в Константинополе,  опять попал в самую гущу  прифронтовых европейских интриг – в Бухарест. В течение нескольких  месяцев он был прикомандирован к российскому посольству в Софии   и в преддверии вступления Болгарии в войну   успел развить там свойственную ему кипучую деятельность. Как и в Стамбуле  на свои собственные  весьма ограниченные средства  он наладил агентуру в Варне и в Бургасе. Это его агенты на железнодорожном терминале Софии и в Порту Бургаса выявили факты поставок  оружия и снаряжения из Германии. Большая часть этих стратегически важных грузов шла транзитом в Турцию, часть же оставалась в Болгарии, уже тем «привязывая» ее к военному союзу германских государств. Через секретаршу морского агента Великобритании в Софии Александру Николаевичу удалось получить схему минных заграждений, прикрывающих Варну и Бургас. Столь бурная деятельность, при отсутствии дипломатического статуса,  так-так штатом посольства не предусматривалась должность морского агента,  вызвала протест болгарского руководства, провоцируемого германским посланником, и Александр Николаевич вынужден был спешно покинуть негостеприимную Софию. В апреле 1915 года Александр Щеглов был направлен в распоряжение морского агента в Лондоне, предварительно  получив двухмесячный отпуск «для поправки здоровья».
   Интересы службы всегда имели для Щеглова приоритетное значение. Ранняя смерть жены и реформы Морского ведомства, в которых он принял самое активное участие, усугубили эту ситуацию. Необходимость в острой борьбе отстаивать свою точку зрения и с большим трудом претворять в жизнь каждую новую идею  практически не оставляли времени на личную жизнь. Александр Николаевич постоянно испытывал недостаток тепла семейного очага и очень этим тяготился. «Вы по свойствам характера созданы для семейного счастья», - писала ему в Константинополь одна из его старинных  подруг. Но память о горячо любимой жене , несмотря на оптимистические прогнозы  близких друзей, долго не позволяла Щеглову решиться на какие-либо перемены личного характера. «…Другая сторона, которая Вас печалит, - читаем в том же письме,- отсутствие семейного личного счастья. Мне кажется это для Вас не так безнадежно. Вы боитесь, что в Вас потух священный огонь, но это совершенно не так – потребность его  Вы ощущаете (иначе не тосковали бы), но не можете ни на чем остановиться, всегда видите разные препятствия и т.п. Значит, не явился такой объект, который мог бы Вас захватить всего. Он несомненно явится – мир обширен, и Вы будите счастливы…». (РГА ВМФ. Ф.989.оп.1.д. 28.л.11, 18.).
    Одной из постоянных забот Щеглова была ответственность за судьбу детей, с которыми  ему, в связи с отъездом за границу в 1909 году, приходилось видеться крайне редко. Однако, Александр Николаевич старался использовать любую возможность для приезда в Петербург. Так, в  конце  апреля 1914 года он настоятельно просил вызвать его по делам службы в Петербург, в связи с отъездом  сына на учебу в Англию. (РГА ВМФ.Ф.418.оп.1.д.4257.л.12об.,14). Судя по тому, что даже редкие письма знакомых женщин попали в подшивку архивных документов, относящихся к деятельности морского агента капитана 1 ранга Александра Щеглова, не стоит удивляться, что все эти годы он не имел реальной возможности устроить свою семейную жизнь.  Видимо, и последняя командировка в Лондон предусматривала и цели личного характера. Так или иначе, но в июне 1915 года, во время пребывания в Лондоне, Александр Щеглов вторично вступил в брак.
    В Лондоне Александр Николаевич не задержался  - уже в конце июня последовало назначение его морским агентом в Бухарест. Бухарест середины 1915 года походил на европейский Вавилон. Румыния  уподобилась засидевшейся в девках  невесте , вдруг почувствовавшей к себе  нездоровый интерес  корыстных женихов, зарившихся на  ее старый полуразвалившейся дом, вдруг оказавшийся на бойком, торговом месте.
  Румынские бояре, мнящие себя прямыми наследниками римских патрициев, по сути,  никогда не поднимались выше уровня  обычных барышников-мамалыжников  цыганско-еврейской породы. Длительное турецкое владычество только усугубило эти малопривлекательные черты. Исключительно важное стратегическое расположение, плюс запасы нефти,  остро востребованные обеими воюющими коалициями,  обострили ситуацию. Особенно это стало проявляться после вступления Италии в войну на стороне Антанты. В этой связи   центр  дипломатических страстей и борьбы разведок  воюющих государств переместился из Рима в Бухарест.
  Нас во всем этом ворохе страстей интересуют, прежде всего, наши профильные фигуранты: морской агент в Бухаресте капитан 1 ранга Александр Щеглов,  морской агент в Софии капитан 2 ранга Яковлев 6-й Василий Васильевич,  начальник экспедиции особого назначения  в составе отряда кораблей, действующих на Дунае, капитан 1 ранга Веселкин  Михаил Михайлович. И, уже  в части касающейся, -  посланник в Румынии камергер Поклевский-Козелл Станислав Альфонсович.
   При опубликовании  списка русских масонов в свободной русской энциклопедии «Традиция» авторы  сделали очень  уместную приписку: «Некоторые лица включены  в список русских масонов по чисто формальному признаку…». Это я  упоминаю в той связи, что та категория лиц, деятельность которых  мне пришлось анализировать,  в большинстве своем  офицеры  Морского генерального штаба и Генерального штаба вооруженных сил по своему основному служебному профилю являлись разведчиками  и, естественно,  следов своей деятельности старались не оставлять. Судя по всему, с последней задачей справились они успешно.  Исходя из этой установки, я сразу отбросил всякую  надежду обнаружить  имена своих фигурантов в каких-либо масонских списках, поэтому  мне только и остается  анализировать  формальные признаки  их масонской деятельности… и делать соответствующие выводы.
   Так, Александр Николаевич Щеглов, по своим взглядам, целям и методам их реализации проявил себя как наиболее радикальный представитель элиты военно-морского флота России. В процессе реформирования структур военно-морского ведомства ему не раз пришлось испытать по отношению к себе репрессивные меры со стороны командования. Вследствие этого он имел все основания для личной неприязни ко всему, что было связано с существовавшей системой организации и управления флотом. Пороки этой системы он критиковал  постоянно и весьма аргументировано и, зачастую,  в достаточно резкой форме. Порой его критика выходила за рамки Морского министерства и затрагивала высшие уровни государственной  власти, приобретая, таким образом, политический характер. «Лукавым и себялюбивым угнетателем народной свободы и «душителем просвещения» называл он в одной из своих  критических публикаций российское правительство. А только что учрежденную  Государственную Думу характеризовал как не более чем «подобие конституции», которую власти «малодушно», лишь в силу острой необходимости перед лицом разрастающейся революции «вынуждены» были даровать стране. (РГА  ВМФ. Ф. 898. оп.1.д.37.л.25). Остается только удивляться  поразительной терпимости Морского министра и начальника Морского генерального штаба к такому радикалу. И, кстати, это составляет честь и Морскому министру адмиралу Григоровичу  и  последовательно занимавшим должности начальника МГШ  адмиралам Брусилову, Эбергарду,  Ливену, и Русину. Казалось бы, что Щеглов должен был бы примкнуть к тем радикальным реформаторам в военной среде, которые примкнули к  Гучкову и Милюкову и составили в конечном итоге  группу масонов-заговорщиков, но он этого не сделал. Оставаясь патриотом России, он приносил ей максимальную пользу на тех ответственных постах, что поручали ему руководители Морского министерства и Морского генерального штаба.   Природный ум, широкая  образованность,  высокий профессионализм военного  аналитика  и дальновидность дипломата, позволили ему  всесторонне оценить  ситуацию в России и вокруг нее  и не ввязываться  в братоубийственную гражданскую войну.
   Старший лейтенант  Яковлев Василий Васильевич, несмотря на вынужденное  убытие из Софии Александра Щеглова, начиная с августа 1915 года,   исполнял обязанности морского агента в Болгарии. В августе, накануне вступления в войну Болгарии, Васильев  прибыл в Бухарест в распоряжение капитана 1 ранга Щеглова, к тому времени назначенного морским агентом в Румынии. Несмотря на восьмилетнюю разницу в возрасте  Щеглов нашел в Яковлеве отличного сотрудника, с которым они на протяжении двух ближайших лет обеспечивали развединформацией  Морской генеральный штаб и штаб Черноморского флота.   Грамотно организовав свою работу они  всячески способствовали вступлению Рымынии в войну на стороне  России и ее союзников по Антанте. Василий Яковлев был опытным  офицером-генштабистом. В Морском Генеральном штабе он прослужил с 1909 по 1914 год. С 1913 года являлся старшим делопроизводителем штаба. С конца июля 1914 года Василий Васильевич служил в Военно-морском управлении штаба Верховного главнокомандующего - т.е. вместе с Александром Немитцем, Дмитрием Бубновым, под руководством контр-адмирала Дмитрия Ненюкова. Контр-адмирал Дмитрий Бубнов был очень высокого мнения о профессиональных и человеческих  качествах Василия Яковлева. До назначения в Морской Генеральный штаб, Яковлев  получил  основательный  служебный и боевой опыт. Закончив Морской кадетский корпус в 1903 году и Офицерский класс водолазной школы в 1904 году, участвовал в боевых действиях с японцами в составе экипажа крейсера «Аврора». Был тяжело ранен в ногу в Цусимском сражении. За боевые отличия был награжден орденом Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом. Служа с 1906 по 1909 год вахтенным начальником линейного корабля «Слава», участвовал в спасении жителей Мессины, пострадавших в ходе землетрясения. 
  Специфика работы Щеглова и Яковлева заключалась в том, что им приходилось работать с агентурой как в Румынии, так и с агентами, оставшимися в Болгарии. Более того, высокий уровень подготовки разведчика-аналитика  позволили Щеглову освоить функции политической разведки и контрразведки.  Основная сложность работы морского агента и его помощника заключалась в том, что посланник Российского Императора в Румынии камергер и статский советник Поклевкий-Козелл Станислав Альфонсович , по сути своей, был врагом России и российской государственности. Поклевский принадлежал к семье владельцев богатейших уральских заводов и рудников. При этом, имел многочисленную родню в австрийской Польше,  в Англии, Германии. Его родной брат, Викентий Альфонсович, тайный советник, являлся членом Государственного Совета. Пользуясь дружбой с министром иностранных дел Сазоновым и многолетним покровительством бывшего министра Извольского,  успешно «делал» дипломатическую карьеру, открыто демонстрируя  свою приверженность католицизму  и презрение ко всему, что связывало его с Россией. С самого начала войны, занимал откровенно германофильскую и пацифистскую, пораженческую позицию. Мы уже вели речь о довольно странной, для российского дипломата  позиции, занимаемой Поклевским  в Англии  в предвоенные годы    в процессе развития кризиса, связанного со строительством на британских верфях  дредноутов для Аргентины. Невольно создается впечатление, что руководство министерства иностранных дел целенаправленно  перемещало  Поклевского  на те дипломатические посты, где он был способен  принести максимальный вред  интересам Российской Империи.
     О принадлежности Станислава Поклевского-Козелла к масонским структурам  свидетельствуют многие документы. Вершиной его масонской деятельности стало  членство  в Межпарламентском масонском союзе. Многолетнее общение и  всячески афишируемая дружба российского дипломата Поклевского с королем Англии Георгом Седьмым, уже  по логике, должна была насторожить министра Сазонова и Императора. Если  при этом учесть, что Георг Седьмой был официальным главой всего европейского и мирового масонства, только уже  по этому   стоило бы  пристально контролировать каждый шаг   столь высокопоставленного дипломата.  Наверняка   информацией о его активной масонской деятельности располагали  охранные структуры, но для них он  до некоторых пор   оставался  неприкасаемой персоной. Первым  кто решился на подобные действия,  был  контр-адмирал Михаил Веселкин, и об этом еще будет разговор.  Веря в  свою неуязвимость, Поклевский   активно интриговал  против вступления Румынии в войну в союзе с Антантой, по сути    «работая» на Австрию и Германию, потому как долго оставаться нейтральной Румынии не позволили бы обстоятельства.  В то же время  главный защитник и покровитель Поклевского - Сергей Дмитриевич Сазонов пытался убедить Императора в том, что   целесообразно сохранить для Румынии  нейтральный статус, и , что Поклевский  целенаправленно действует  именно в этом направлении.  Самое досадное в этой ситуации то, что, действительно, со вступлением Румынии в войну на стороне Антанты  основную «головную боль» приобрела Россия, вынужденная своими весьма ограниченными военными силами и средствами  удерживать от  разгрома Румынский фронт. Как это  убедительно подтвердили последующие события и документальные свидетельства -  министр иностранных дел  Сазонов Сергей Дмитриевич  и посланник в Румынии Поклевский-Козелл  Станислав Альфонсович являлись членами  лондонской масонской ложи, а Великобритания, даже в рамках союзного договора, умудрялась проводить свою особую антироссийскую  военно-политическую линию. Это отчетливо просматривалось по ходу событий  в Румынии, но особенно явно это проявилось  в  ходе, так называемой,  «Дарданелльской» операции.
    Упоминавшийся мной предшественник Сазонова на посту министра   посланник в Париже Извольский Александр Петрович, тоже был фигурой неоднозначной; секретно принял лютеранство, и,  судя по отдельным фактам,  документам и воспоминаниям современников,  входил в ложу Великого Востока Франции, более того -  по утверждению своего ближайшего окружения  «…испытывал на себе огромное  влияние неких могущественных тайных сил».  Все эти  факты позволяют утверждать, что российская дипломатия в лице своего представителя   в Румынии, посланника Поклевского-Козелла откровенно   вредила государственным интересам России. И было это настолько очевидно, что , в конце концов,  на заседании   Государственного Совета был поставлен вопрос по обвинению   Поклевского-Козелла  в государственной измене. Как уже говорилось, этого очевидного  изменника   от заслуженного наказания    спас только  чрезмерный гуманизм Императора, ко всему прочему, не желавшего обострения отношений с  Лондоном.
  Так развивались события вокруг Бухареста  в общих чертах. Теперь остановимся на отдельных, наиболее любопытных  сюжетах.
   Представьте себе  стиль общения  женоподобного,   напудренного, излучающего запах тонкого парижского парфюма камергера,   статского советника  Станислава  Альфонсовича  Поклевского и высоченного, лохматого, громогласного,  пропахшего сигарным дымом и коньяком  контр-адмирала Свиты Его Императорского Величества  Василия  Васильевича Веселкина. При этом  стоит принять к сведению, что оба наших героя  с интервалом  в два года закончили  Александровский лицей, готовящий дипломатов  европейского уровня…
   Если принять во внимание  всю важность для военного и политического престижа России руководства адмиралом Веселкиным  Экспедицией Особого назначения, действующей по Дунаю,  то интрига, затеваемая против него Поклевским-Козеллом,    еще в большей степени вызовет  у нас  презрение и отвращение к этому, с позволения сказать,  «выдающемуся своими отдельными местами»  дипломату.
   Вот под таким  официальным руководством оказались в Бухаресте  Морской агент Александр Щеглов и его помощник Василий Яковлев. Кроме  своих непосредственных обязанностей  Щеглов и Яковлев осуществляли военно-дипломатическое обеспечение деятельности, упомянутой выше  Экспедиции особого назначения (ЭОН) под командованием флигель-адъютанта капитана 1 ранга Веселкина Михаила Михайловича. Контр-адмиралом Свиты  Василий Веселкин  станет несколько позднее.   ЭОН была как раз той структурой, которая на фоне  бесконечных и по большей части бесполезных разговоров о помощи Сербии  непосредственно осуществляла эту самую помощь. Экспедиция состояла из ряда  морских, речных, и береговых, объектов, обеспечивающих по Дунаю транзит в Сербию оружия, военного снаряжения, доставку инструкторов  и  при обратных рейсах  вывоз раненых и беженцев. 
     Михаил Веселкин происходил из старинной казачьей офицерской семьи.   После окончания Александровского лицея он   поступил юнкером на флот и по экзамену получил  первое офицерское звание.  С юности был дружен  с наследником престола, будущим Императором Николаем Александровичем. Незадолго до начала войны был назначен командиром экипажа новостроящегося  линейного крейсера «Бородино». С началом войны по рекомендации Императора   был назначен начальником ЭОН. Имел крутой характер, недоброжелатели считали его пьяницей и самодуром. По сути - ни тем, ни другим он не был.
   Для того, чтобы убедиться в исключительно важной и напряженной деятельности ЭОН, достаточно познакомиться с одним единственным документом – представлением на присвоение очередного воинского звания  лейтенанту  Анатолию Ленину (да, вы действительно не ошиблись, паспортом его покойного отца, вологодского  дворянина, коллежского секретаря Николая Егоровича Ленина, служившего в санкт-петербургском   акцизном управлении, воспользовался молодой революционер Владимир Ульянов. – Б.Н.),  , одному из офицеров, входящих в структуру ЭОН:
     «Состоя комендантом вооруженного парохода «Граф Игнатьев», в течение 1914 и 1915 гг. успешно конвоировал транспорты в Сербию и обратно, причем, благодаря своей  энергии, бдительности и знанию дела провел их 45 раз, неоднократно предупреждая попытки взрыва караванов и отражая атаки неприятельских аэропланов. Кроме того, бдительно охранял устье Дуная, что дало возможность выполнить землечерпательные работы по углублению Потаповского канала, благодаря чему транспорты, подымаясь вверх по течению Дуная,  имели возможность миновать нейтральные воды Румынии, где зачастую появлялись неприятельские подводные лодки».

                «Усердно ходатайствую о награждении чином этого блестящего офицера»
                Начальник Экспедиции Особого назначения Контр-адмирал Свиты Е.И.В.
                Михаил Веселкин
    Этот короткий служебный документ,  каких было тысячи в канцелярии штаба ЭОН, дает нам исключительно важную информацию. На нижнем и среднем  протяжении Дуная  от Черного моря  вдоль границы Румынии с Болгарией  были устроены специальные пункты, обеспечивающие  проводку караванов  и отдельных судов  с вооружением и военным имуществом, направляемых  в Сербию, ведущую  напряженные боевые действия с Австро-Венгерской армией и флотом. Как следует из вышеприведенного документа,  наши транспорта, вооруженные легким артиллерийским вооружением  и турельными пулеметами, загружались  всевозможными видами  вооружения и имущества в Одессе, Николаеве и Херсоне  и  направлялись в опасный  переход  по  Дунаю.  Лучшей защитой  от возможного нападения  австрийских и германских аэропланов   служили  станковые и ручные пулеметы, и малокалиберные орудия, установленные на специальные штативы, позволяющие вести стрельбу по воздушным целям. С момента вступления  в войну Болгарии  на ее  дунайском берегу располагались артиллерийские полевые и береговые батареи, по течению реки пускались плавающие мины и различные приспособления, могущие  нанести повреждения нашим судам. Для успешной проводки судов и караванов,  кроме штатных команд на них назначались коменданты  для  руководства  судами на переходе и команды моряков, для  охраны грузов и обслуживания  оружия самообороны. Каждая такая проводка караванов судов превращалась, по сути, в выполнение сложной боевой задачи, связанной с большой ответственностью и  риском для жизни. Как следует из того же документа,  в нарушение  морских  международных  конвенций,  немецкие подводные лодки,   базируясь  в территориальных водах  нейтральной Румынии,  пытались  атаковывать   наши суда, подходящие  к  входным каналам  Дуная, следуя из портов Черного моря. Если при этом  учесть частые штормы и туманы, а в зимние время и снегопады, то становятся понятным те проблемы, с которыми сталкивались  руководители ЭОН и офицеры, обеспечивающие  переходы конвоев.
  Документы, доступные для современного исследователя, позволяют разносторонне оценить ситуацию в Румынии в этот период. Нас же интересует, прежде всего,  процесс  взаимоотношений офицеров-патриотов и сановников-пораженцев. В качестве примера проследим динамику  конфликта между адмиралом Михаилом Веселкиным и Станиславом  Поклевским, как показатель  сложности и ущербности военно-политической и дипломатической линии, проводящейся Россией по отношению в Румынии. Обратимся к документам и очевидным фактам.
12 февраля 1916 года  министр иностранных дел Сазонов переслал генералу Алексееву телеграмму нашего посланника в Бухаресте Станислава Альфонсовича Поклевского-Козелл. Немцы очень недовольны продажей Румынией Англии хлеба и пр. Братиано сказал Поклевскому , что главной его целью является продолжение Румынией политики на стороне четверного согласия. Он отлично осознает, что лучшей для этого гарантией является удержание им власти в своих руках. Если же увидит, что его заместители смогут вести такую же политику и вовремя стать на сторону России,- а до тех пор так выдержать свою роль в отношении Германии и Австрии, чтобы они не потребовали более решительного заявления румынского «сочувствия» германским планам,- то он  готов уйти в отставку и просто наблюдать за дальнейшими шагами своей родины. Король вполне одобряет его политику.
   Алексеев, ознакомившись с полученной информацией, заключает, что Поклевского, как и нашего военного агента в Румынии полковника Семенова, Братиано водит за нос, причем, не гнушаясь даже мелочами. Семенов как-то сообщил, что в Румынии имеется небольшой запас бензина, и высказал мнение, что если его не приобрести вовремя, он будет куплен немцами. Разумеется, приказано было купить. С тех пор Семенов все покупает и покупает откуда-то появляющейся бензин и, наконец, доносит, что его здесь так много, что весь не перекупишь…Разумеется,  незадачливый полковник только теперь понял, что попался на удочку бухарестских спекулянтов. Но для генштабиста и разведчика такие промахи говорят о его профнепригодности.
   Если бы наши  ошибки  в Румынии ограничивались только коммерческими промахами, то с этим можно было бы еще мириться,- но все было значительно сложнее.
      По данным разведки Юго-Западного фронта  в Ставку и в Генеральный штаб из Румынии стала поступать тревожная информация:
  «В штабе Юго-Западного фронта от агента получены сведения, ничем пока не подтвержденные, что в одном германском разведывательном бюро, находящемся в Бухаресте, организуются террористические акты над лицами, принадлежащими к высшим контрразведывательным отделениям Петрограда и при штабе Северного и Западного фронтов и округов, входящих в район фронта».
  «В Бухаресте все уверены, что Германия подстрекает против Румынии Болгарию, которая не поддается просьбам о принятии ею участия в экспедиции против Салоник до окончательного выяснения положения Румынского королевства»; «Германия очень недовольна продажей хлеба Англии».
  «В Бухарест прибыл германский полковник фон-дер Буше с письмом Вильгельма Второго к королю Румынии. В письме прослеживаются угрозы экономических санкций против Румынии, если та не прекратит франкофильской политики и продажи хлеба союзникам. Буше, знавший содержание письма, «доверительно» сообщил  его Братиано, который отреагировал посылкой войск по Дунаю, к границам с Болгарией и саперов для укрепления позиций на австрийской границе.
  Из сводки о противнике, полученной 27 января 1916 года в штабе Одесского военного округа.
   Австрия. По агентурным сведениям, работы по укреплению Баната ведутся спешным порядком и должны быть закончены не позже конца февраля. Первая линия проходит через Топлец, Печенеска, Яблоница, Корния и дальше на Домашня, Порта Орионталис до Мала Слатина.
   Турция. По агентурному сведению от 14 января, одна рота германских и одна рота австрийских  пионеров (саперов Б.Н.) с большим количеством инженерного материала отправились на пароходе из Константинополя в Родосто, оттуда направлены будут на ст. Мурадлы железной дороги Константинополь-Адрианополь. Кавак (европейский)  усиливают тяжелой артиллерией из Дарданелл. В Константинополь ожидается 160 вагонов с товарами с надписью «Главная военная дирекция – Брюссель»….
   По сведениям греческой печати, 18-20 января в Константинополь будто бы прибыло 50.000 германских войск и ожидается  еще прибытие войск. Предполагают, что эти войска будут отправлены в Египет. По агентурным сведениям, среди населения распространяются слухи о скором выступлении Румынии на стороне центрального союза в надежде на получение Бессарабии и Одессы. 15 января начались работы по строительству тоннеля для железной дороги Тульча-Меджидие. Германские офицеры, состоящие в болгарских войсках на румынской границе, без особых затруднений бывают в румынских пограничных городах и местечках. 17 января из Галаца в Негоешти отправлено две роты 11-го пехотного полка. Греческое судно «Мариго» фиктивно продано румыну Дука и предназначается для провоза контрабанды  в Турцию 11 легких орудий 1-го Фокшанского крепостного, артиллерийского батальона отправлены в Турцию. В крепостную  артиллерию и пионерские (саперные Б.Н.)  части призывают военнообязанных, начиная с 1893 года, на 20 дней. Дезертиры из русской армии подвергаются тщательному доносу для выяснения передвижения русских войск и складов припасов. 
   Обратите внимание на фамилию румына – «Дука». В Румынии продолжали разбойничать наследники  все тех же  мафиозных кланов, что занимались этим промыслом во времена Александра Пушкина: Дука, Дабижа и пр.
  Явно повышенный интерес проявляют к Румынии  союзники,  американцы  и за их спинами, опять-таки, следуют немецкие агенты.
   Из справки  об иностранных корреспондентах, допущенных на фронт с августа 1915 года:
1. Грондис – в ноябре 1915 г. Отправлен на Юго-Западный фронт. Выдавая себя за англичанина, сотрудника «Таймс», встретился в Самарском полку с английской военной миссией генерала Муррея. Тот сказал, что не знает такого корреспондента. Тогда выяснилось, что он голландец, и его скоро убрали, в 7-ю армию, куда он просился, уже не пустили.
2. Американский журналист Вальтер Виффен – в октябре 1915 года отправлен на Западный фронт; высказал просьбу о поездке в Галицию и на границу с Румынией, отклонена.
3. Шарль Риве. В главном управлении Генерального штаба о нем были очень неблагоприятные сведения. В начале 1915 года он вел переговоры с болгарским посланником в Петрограде Маджаровым о помещении в «Таймс» выгодных для Болгарии сообщений. Он же - сотрудник по разведке негласного помощника германского военного агента в Румынии капитана Вернера, вербующего шпионов для работы против России. (Кстати, имеет смысл  разносторонне  исследовать, не имел ли этот Вернер отношения  к организации диверсионной деятельности  на судостроительных заводах Николаева и Севастополя против  дредноута «Императрица Мария»).
В действиях   Станислава Поклевского  прослеживаются факты частого общения  с членами правительства Румынии  и с видными оппозиционерами, сориентированными на  военный союз с Германией. Министр иностранных дел Сазонов  не предает этому должного значения и, более того, - идет у Поклевского наповоду. Из секретной переписки Сазонова с генералом Алексеевым: «В ответ на переданную посланником в Бухаресте просьбу бывшего румынского военного министра Филипеску  воспользоваться в первых числах февраля последовавшим осенью прошлого года высочайшим разрешением посетить нашу армию, телеграфирую Поклевскому, что на эту просьбу Филиппеску последовало всемилостивейшее соизволение».
  «Французский посол (читай-Извольский -  Б.Н.) сообщил мне, что  по полученным им сведения , германский посол в Бухаресте в доверительном разговоре с близким ему лицом не скрыл от него, что германское правительство намерено потребовать от Румынии разоружения или смены кабинета в доказательство решимости сохранить нейтралитет. Тот же германский посланник будто бы дал также понять, что Германия готовится «нанести наиболее сильный в нынешнюю войну удар»,   что она желает быть предельно обеспеченной относительно намерений румынского правительства».
      После самого поверхностного анализа   вышеприведенной разведывательной информации, читаем показания бежавшего из австрийского плена поручика 2-го Финляндского стрелкового полка  Полякова:
«Единственно, что возбуждает недоумение румын,- это деятельность посланника Поклевского-Козелл. Румынский офицер генерального штаба передавал, что 11 октября, когда в демонстрации интеллигентных классов против немцев были проявлены перед зданием русского посольства русофильские чувства,  посланник даже не вышел на балкон, что произвело очень тяжелое впечатление. Вообще, существует мнение, что деятельность посланника носит явно германофильский характер. По словам офицеров, в Румынии обращает на себя внимание холодность отношений между русским посланником и военными агентами  армии и флота, которые, по мнению румынских офицеров, являются действительными представителями русских интересов в Румынии».
    Вот теперь на фоне этой изначально  загубленной ситуации  на  сцену выходят наши фигуранты-моряки:
   В процессе руководства Экспедицией особого назначения  контр-адмирал Веселкин  находился либо в Измаиле, либо в порту Рени. Периодически он появлялся в Бухаресте у Щеглова  для получения  оперативной информации   на Дунае,  и они согласовывали  очередные операции по проводке наших конвоев в Сербию. В отличие от Щеглова и Яковлева,  Веселкин не был связан  с нашим посланником  Поклевским  прямыми служебными взаимоотношениями, и это позволяло ему по-своему, более решительно, и более конструктивно    влиять на  румынский кабинет министров  и, в целом, на ситуацию при румынском  королевском дворе.  Естественно, это вызывало бурю протеста со стороны  Станислава Поклевского.  Его «праведный»(?) гнев выразился в протестах и жалобах, отправляемых в адрес министра иностранных дел  и морского министра.
    Для того, чтобы представить себе сущность Станислава Поклевского  как дипломата и политика, вовсе не обязательно  тщательно исследовать всю дипломатическую переписку  между ним и министром иностранных дел,  тем более, что  сами документы  не всегда позволяют  проводить глубокий, объективный анализ. Наш случай несколько особый  - Станислав Альфонсович  настолько  был уверен в незыблемости своего служебного положения, что в той же служебной переписке не особенно скрывал свои  политические и личные ориентиры. Складывается впечатление, что  многолетние дружеские, более того – «сердечные» отношения   Поклевского  с английским королем Эдуардом  Седьмым озадачивали и  до известной поры сдерживали  не только Дмитрия Сазонова, но и Императора  Николая  Второго.
    Из письма Сазонова  Поклевскому  14 марта 1915 года:
«Румынский посланник передал Грею, что румынское правительство решило выступить с тройственным согласием в начале мая. Мишу просил хранить это соглашение в тайне, уполномочив поделиться им только с российским и французским министрами иностранных дел. Он добавил, что Румыния, не ставя свое решение в зависимость от выступления Италии, все же придает таковому большое значение. О вышеизложенном прошу вас не доверять ни коллегам, ни румынам». 
  В этом письме говорится  о конкретных сроках  ожидаемого вступления Румынии на стороне Антанты. Вполне логично предположить, что без санкции короля Румынии посол никогда бы не решился  делиться подобной информацией.
  Поклевский – Сазонову  18 апреля 1915 года:
«…Окончательное выяснение намерений Италии позволяет и румынскому правительству принять в ближайшем будущем участие в войне, но Совет министров  желал бы предварительно точно определить посредством переговоров с императорским правительством границы будущих приобретений Румынии, а также заключить с нами военную конвенцию, которая, между прочим, предусматривала бы и вопрос о дальнейшем снабжении румынской армии военными припасами. Пожелания румынского правительства относительно будущей границы следующие: на юге она определяется Дунаем до устья Тисы и до последней идет до пункта на 15 километров выше Сегедина; а отсюда, минуя Дебречин, направляется  до впадения Сомеша в Тису, далее по водоразделу последней до границы Галиции, по которой  она будет следовать  до Буковины и по границе последней – до Прута, который румынское правительство желало бы иметь  окончательной границей между Россией и Румынией. Я заявил Братиано, что такая граница нарушила бы принцип национальности в трех местах, а именно в Буковине, в Банате и в Угорской Руси. Братиано ответил, что готов пойти на уступки относительно Угорской Руси, но что румынское правительство придает первостепенное значение границе по Пруту и Тисе в Банате и что в случае нашего отказа от предоставления Румынии  линии этих рек, он лично не возьмет ответственности за участие Румынии в войне и предпочтет сохранить нейтралитет до ее окончания. Относительно момента выступления Румынии Братиано высказал свое личное мнение, что таковое должно быть определено военной конвенцией и что в случае быстрого окончания предстоящих переговоров оно могло бы приблизительно совпасть со сроком, обусловленным Италией. В продолжительном разговоре я, конечно, не преминул высказать Братиано свое личное мнение о чрезмерности румынских требований и о необходимости точного определения срока активного выступления Румынии».
   Пусть историки  дипломатии анализируют  барышническую сущность  руководителей  Румынии по отношению к России,  их  двурушную  сущность по отношению к той же Италии, с информацией о возможных сроках своего вступления  в войну; нас же, прежде всего, в этом бухарестском гадючнике  настораживает откровенно  антироссийская позиция  Станислава Поклевского.
  Дело дошло до того, что посланник Российской империи в королевстве Румынии в своих корыстных интригах  работает в унисон  с  ренегатом  и политическим  спекулянтом премьер-министром  Братиано, и факты эти делаются достоянием  послов других государств.
  Так, итальянский посол в Бухаресте Фасчиотти доносит  своему министру  барону Соннито в Рим 13 февраля 1916 года:
«Братиано, которого я видел сегодня утром, очень жалуется на агитацию, развиваемую здесь русскими националистами, и, в частности, адмиралом Веселкиным, комендантом порта Рени. Он имеет своих агентов-агитаторов в румынских и дунайских городах, где организовал информационное бюро, сведения которого сообщаются непосредственно его величеству Императору, при котором Веселкин состоит в качестве флигель-адъютанта. Братиано уверяет, что Веселкин сообщает неточные сведения и что он – распространитель слухов, что Румыния пропустит русскую армию, которая перейдет границу без предварительного согласия, что без всякой пользы дискредитирует ее в глазах немцев».
  По сути дела, в информации итальянского посла не прослеживается никакого компромата на действия Михаила Веселкина. Высокопоставленный военный представитель России, доверенное лицо Императора,  выполняя  поставленную перед ним     ответственную задачу, является активным проводником   военно-политических целей  своего Императора и своего государства.   
  Пытаясь любыми средствами  устранить Веселкина с Дуная, лишить его права  активно пророссийски влиять на откровенно спекулятивный режим румынского руководства, Станислав Поклевский  опускается до доносов  и сбора откровенных, скандальных сплетен, компрометирующих, на его взгляд, адмирала.
  Из  письма  Поклевского  русскому консулу в Галаце. 20 февраля 1916 года.
«Телеграфирую в Галац: Газета «Молдова» сообщает, что будто бы контр-адмирал Веселкин сильно избил палкой в Галаце в присутствии одесского градоначальника и нашего вице-консула румынского подданного скопца Володьина за то, что последний слишком мало пожертвовал на наш Красный Крест. Благоволите подробно донести об этом происшествии».
В письме от 1 марта.
«…миссия с удовольствием усматривает, что при вашем содействии придумана особая версия, дабы по возможности скрыть от чужих весьма некрасивый инцидент с избиением румынского подданного Володьина. Имея, однако, теперь вполне верные данные о том, что инцидент с Володьиным имел место и именно так, как он описан в моей телеграмме № 186, и что присутствовал при этом Клименко, я крайне удивляюсь, что на запрос миссии вы позволили себе ответить не правдивым изложением фактов, а придуманной версией этого прискорбного случая».   
  Считая, что  этого материала  недостаточно, инициативный Станислав Альфонсович   находит более достойный адмирала «компромат»:
Из письма Поклевского  Сазонову. 1 апреля 1916 года.
«В бытность свою здесь Веселкин просил отца Политова передать от имени русской церкви икону митрополиту примасу, панагию любому расположенному к нам епископу, одну маленькую икону кому-либо из духовных и серебряный золоченый ковш кому-либо из светских лиц – «для блага русского дела в Румынии». Батюшка затрудняется исполнить такого рода поручения без ведома своего  непосредственного начальства. В тоже время, батюшка доложил мне, что Веселкин, находясь в повышенном настроении и войдя после вечери в алтарь для передачи упомянутых выше предметов, и заметив дьякона, стал его ругать за то, что он иногда носит светское платье, назвал его «шантрапой», грозил донести государю императору, «сгноить» дьякона в 24 часа, после чего, обращаясь к батюшке, сказал: «Да и вас за компанию». После этого Веселкин объявил дьякону, что если у него нет денег на покупку рясы, то он отпустит ему сто рублей, и заставил дьякона тут же положить земной поклон в обещание, что он более светского платья носить не будет. Вышеизложенное почитаю долгом донести до сведения вашего превосходительства,  в подтверждение высказанного мною предположения о ненормальности Веселкина».
   В то время, когда Поклевский самым дешевым образом интригует против Веселкина, прожженный авантюрист Братиано, хорошо  представляя действительные возможности адмирала Веселкина, пытается  использовать его в своих прохиндейских целях. Он вызывает к себе министра Гусея  и дает ему  задание:
 «Поручаю вам важную задачу – передать Веселкину, не от моего имени, что совершенно невозможно ввиду моего положения, а как верный слух из   правительственных источников, чтобы русские не верили возможности перехода Румынии на сторону австро-германцев, как утверждает оппозиция в лице Филиппеску и Таке-Ионеску, равно как неверно утверждает подпоручик Стурдза, находящийся , как известно, в Рении. Все мои симпатии лежат на стороне четверного согласия, и настанет, надеюсь, скоро время, когда Румыния перейдет на сторону союзников. Но мы еще не готовы в военном отношении и боимся участи Сербии. Умоляю русских не делать неосторожного шага – перехода русских войск через нашу страну без нашего согласия, ибо в таком случае мне придется подать в отставку….
…Единственная  сильная и дисциплинированная партия – это партия либеральная, и король должен с ней считаться. Быть может, при министерстве Майореско, несмотря на военное положение, вследствие настроения большинства армии, произойдет нечто вроде революции, но это только ослабит нашу страну и войска.  Я бы очень желал, чтобы господин Веселкин довел обо всем этом до сведения высоких сфер. Я не говорю об этом господину Поклевскому, так как знаю, что его влияние в этих сферах ничтожное. Повторяю, что пока я у власти, Румыния никогда против России, Франции и Италии не пойдет, а, напротив, пойдет с ними, пока будет готова и когда наступит подходящий момент».
  Донося об изложенном, полагаю, что дело заключается , главным образом, в том, что Братиано боится потерять портфель и, преувеличивая значение либеральной партии, желает умалить значение партии демократическо-консервативной во главе с Филлипеску и Таке-Ионеску, действительно искренне стремящихся к сближению с Россией.
  Убедительно прошу фамилии лиц, упоминавшихся в телеграмме, как русские, так и иностранные, - не разглашать ни под каким видом, дабы не подвергнуть их могущим произойти неприятностям».
   Передавая полученную информацию по своим каналам связи, Веселкин  делает объективное заключение по ней. Вся информация  военно-политического характера обсуждалась триумвиратом: Щеглов, Веселкин и Яковлев. Михаил Веселкин очень дорожил мнением своих коллег  и не предпринимал каких-либо серьезных шагов без  их  ведома.
  Первым шагом, призванным оздоровить обстановку в русской миссии в Бухаресте, была замена  нашего военного агента полковника Семенова на  полковника Татаринова, оставившего свою должность в штабе 7-й армии и вернувшегося к своей привычной деятельности военного агента.
  В один из приездов в Ставку Михаил Веселкин поделился с генералом Пустовойтенко  своими проблемами во взаимоотношениях с Поклевским-Козеллом. Похоже, что генерал вместо помощи только навредил делу. Было принято решение   заграничной военной разведки  установить негласное наблюдение за Станиславом Поклевским. Задание это было дано одному из агентов Рачковского  - Илье Романовичу Кюрцу. Более неподходящей фигуры для подобного задания сыскать было трудно. Илья Кюрц был незаконным сыном князя Ромуальда Гедройца, он числился всегда по ведомству народного просвещения. По последней  должности он значился преподавателем  французского языка в коммерческом училище и изредка публиковал статьи в роялистской газете «Эхо Парижа». В столице Франции Кюрц был своим человеком у Фальера и Делькассе; виделся с нашим послом Палеологом и умудрился  получить несколько российских и иностранных орденов. Кюрц был направлен в Бухарест по ориентировке разведывательного отделения Юго-Западного фронта. Ему  было поручено войти в ближайшее окружение Станислава Поклевского  и ждать дальнейших указаний. Ставка тоже была заинтересована в «разработке» Поклевского, так как у Пустовойтенко были основания не доверять нашему военному агенту в Бухаресте полковнику Семенову. Сазонов и Поклевский  по своим каналам  немедленно узнали о «деликатном» поручении Кюрца  и приложили все старания, чтобы в кратчайшие сроки устранить его из Бухареста. Сделать это было несложно, так как Кюрц прибыл в Бухарест в качестве корреспондента  какой-то мутной газетенки и, путаясь в своих легендах прикрытия, называл себя то эмиссаром великого князя Николая Николаевича, то князя Орлова.  В довершение всего  Кюрц  вошел в контакт с румынской тайной полицией, с представителями консервативной партии и пр. и, войдя в «курс событий»,  периодически доносил генералам Иванову и Данилову о своих наблюдениях за Поклевским. Агентам полковника Семенова и Поклевского не стоило большого труда скомпрометировать и «засветить» Кюрца. В конце концов,  его бесталанность и корыстолюбие определились настолько, что последовал приказ о его аресте. Вся эта история не могла не насторожить Поклевского и, естественно,  вызвала протест Семенова. Мы уже вели речь о том, что  Генеральный штаб отзывает из Бухареста  полковника Семенова  и возвращает на должность  военного агента  в Румынии полковника Татаринова.
    Станислав Альфонсович   чувствует, что интриги его против Веселкина  не достигают цели и начинает нервничать.
  Поклевский- Сазонову. 20 мая 1916 года.
«Считаю долгом сообщить вашему высокопревосходительству заявление, сделанное мне ответственным членом здешнего правительства, который просил меня не упоминать его имени. Это лицо выразило сожаление о том, что надежда румынских руководящих сфер на объединение здесь всех наших агентов с приездом полковника Татаринова не вполне оправдалась. Именно, на днях Веселкин  посетил двух румынских генералов и нескольких румынских министров и, находясь в повышенном (просто – в обычном нетрезвом) настроении  заявил им, что я как поляк и католик не пользуюсь никаким доверием в России, а что он сам является личным другом государя императора. Сообщил затем политические темы. Между прочим, спрашивает, что сделает румынское правительство в случае вступления русских войск в Добруджу, высказывая при этом уверенность, что при такой обстановке румынам не останется другого выхода как немедленно к нам присоединиться. Со своей стороны, позволю себе заметить, что, не говоря о непатриотичности и даже преступности попытки подорвать наши отношения с Румынией в тот момент, когда решается вопрос о присоединении ее к четверному союзу…. Болезненное желание  Веселкина   вмешиваться в дела часто вовсе его не касающиеся и которых он зачатую вовсе не понимает, так и довольно частые его более или менее дикие выходки заставляют меня серьезно сомневаться в нормальности общего его состояния».
   Сазонов не нашел ничего лучшего как ознакомить Морского министра адмирала Григоровича с  мнением Поклевского относительно контр-адмирала Веселкина. При всей трезвости мышления  и объективной оценке обстановки,  Григорович посчитал  целесообразным слегка одернуть своего подчиненного:
Адмирал Григорович - контр-адмиралу Веселкину.
«Ввиду постановки вопроса соглашения с румынами на деловую почву, государь император повелел вам в последующем не посещать румынских министров, командиров корпусов и других высших офицеров, не вести с ними переговоров о необходимости соглашения и избегать разговоров о каких-либо ваших особых полномочиях, дабы не затруднять работу лиц, на коих официально она возложена».
  После получения последнего письма, не дожидаясь дальнейших пакостей от Поклевского, Веселкин  совместно с Щегловым составил на имя Императора  подробную докладную по деятельности посланника  и, с ведома своего флотского  командования,  отправился в Ставку.
  В результате  более чем двухчасовой аудиенции Веселкина у Императора  появился на свет следующий документ.
 Император - Сазонову.
«Сергей Дмитриевич! Сегодня мне представлялся флигель-адъютант Веселкин, который доложил мне весьма прискорбные подробности о деятельности нашего посланника в Бухаресте Поклевского-Козелла. Веселкиным представлены ряд документов по сути вопроса, поэтому о предвзятости или о пристрастии не может быть и речи. Из всего сказанного мне, для меня совершенно очевидно, что при настоящих условиях военного времени Поклевский не может быть более терпим на занимаемом им месте. Я нахожу необходимым, чтобы он был немедленно отозван.
   На его место мог быть временно командирован Щебеко, если вы находите, что пост посланника не должен теперь оставаться  вакантным.
   Верховный главнокомандующий настаивает, со своей стороны, на отозвании Поклевского,  считая его деятельность в Румынии вредной России. Уверен, что вы исполните мою волю тотчас же. Николай».
   Похоже, что принятие этого решения нелегко далось  Императору.  Николай Александрович нервничает, он  ошибочно   называет  в письме Веселкина не  контр-адмиралом Свиты, а флигель-адъютантом. Император, должно быть,  представлял себе возможную реакцию друзей-геев  покойного короля Эдуарда Седьмого  на сообщение о том, что их  «сердечный» друг устранен с поста посланника и рассматривается вопрос о его государственной измене…
   Отслеживая  этапы столь богатой и красочной  биографии  тайного  советника, камергера, кавалера  восемнадцати российских и иностранных орденов Станислава Альфонсовича Поклевского-Козелла, я сразу предполагал нечто подобное. Но,  когда в одном лице представлен  дипломат высокого ранга,  откровенный русофоб,  высокопоставленный масон и,  в довершение всего –  не скрывающий своих увлечений    гомосексуалист,- это уже кажется явным  перебором. Разбираясь с нашими, родными, российскими изменниками и уродами, я бы никогда не позволил себе бросить тень на представителей Британской королевской семьи.  Но не могу же я  в вопросах  морали и этики быть  более щепетильным, чем сами  англичане. Следуя логике своего исследования, я зашел на сайт истории английской королевской семьи и там нашел многочисленные подтверждения своей  версии. Для справки приведу наиболее  заметные: «Гей Монарх: Жизнь и удовольствия Эдварда Седьмого». Cowles. Биография. Вирджиния. 1956.  Судя по количеству и качеству представленной информации  - фальсификация здесь  маловероятна.
  Судя по всему, среди компромата на Поклевского, представленного Веселкиным Императору, присутствовали и  доказательства  «голубизны» Станислава Альфонсовича. Зная высокую моральную планку Императора в оценке окружающих,  должно быть, последний аргумент  в большей степени способствовал столь конструктивному решению судьбы «выдающегося» дипломата.
   Мы же, облегченно  вздохнув,  можем подвести  промежуточный итог:
1.В процессе  грамотной и настойчивой деятельности морского агента в Бухаресте  капитана 1 ранга Александра Щеглова и его помощника   капитана 2 ранга Василия  Яковлева были собраны материалы, изобличающие  вредную для России деятельность  посланника  Поклевского-Козелла Станислава Альфонсовича.
2. Благодаря решительности и самоотверженности начальника ЭОН на Дунае контр-адмирала Свиты Е.И.В. Михаила Веселкина  доказательства   вредительской деятельности  Поклевского  были доведены до сведения Императора  Николая Александровича. 
3. Императором Николаем Александровичем было принято решение  отозвать  Поклевского из Бухареста  и рассмотреть в Государственном Совете вопрос о его измене.   
   Как известно, осуждение Станислава Поклевского  Государственным советом не состоялось. Причин тому было несколько. Первой и основной была та, что фактическую измену, то есть «работу» на противника  доказать было сложно. Да и было ли она , эта деятельность в пользу Германии или Австро-Венгрии? Похоже, нет. Русофоб и извращенец, Станислав Поклевский «работал», прежде всего,  на себя с оглядкой на указания Лондонской масонской ложи и на своих бывших «коллег» из ближайшего окружения покойного короля-гея  Эдварда Седьмого. О какой объективной оценке деятельности Поклевского как посланника, могла идти речь на Государственном совете, в состав которого входили генералы и сановники, отставленные со своих высоких должностей за старостью и неспособностью. Кстати, в состав Государственного совета входил родной брат Станислава Альфонсовича  - тайный советник и камергер Викентий Альфонсович. Министр иностранных дел Дмитрий Сазонов сделал все возможное, чтобы вывести из-под удара своего подчиненного и друга Станислава Поклевского. Заседание Совета завершилось признанием «несоответствия посланника в Румынии Поклевского-Козелла  занимаемой должности с переводом его в распоряжение министра Иностранных дел». Император Николай Александрович утвердил решение Государственного совета. Видимо, разуверившись в способности Дмитрия Сазонова назначить в Румынию толкового посланника, Император назначил  в Бухарест начальника  дворцовой канцелярии генерал-лейтенанта Мосолова.
  Уже сам факт рассмотрения вопроса о государственной измене  дипломата и чиновника такого высокого ранга говорил об очень многом, и, прежде всего,  о том, что российская государственная структура  хронически больна, и  бациллы этой комплексной хвори  имеют происхождение  как местное, так и  европейское,- «заморское».   
  По плану нашего исследования мы покидаем занюханный, торгашеский Бухарест и переносимся  в солнечный  приветливый Севастополь.  Нашим «румынским» фигурантам, Щеглову и Яковлеву предстоит еще участвовать в турнире по втягиванию за уши в войну «гордых и воинственных» румын, а затем пред  принимать героические  усилия    в процессе  спасения их  от   разгрома  австрийцами и германцами. После вступления Румынии в войну  на стороне Антанты   капитан 2 ранга Василий Яковлев был назначен  военно-морским представителем при штабе командующего русскими армиями на Румынском фронте генерала Щербачева, а капитан 1 ранга Щеглов успешно   продолжал  выполнять обязанности  морского агента  при  российском посланнике в Бухаресте.

         РАЗВИТИЕ СОБЫТИЙ НА ЧЕРНОМОРСКОМ ФЛОТЕ  В 1916-1917 ГОДАХ.
Как и следовало ожидать, временные служебные проблемы у капитана 2 ранга Немитца, были исключительно – временные.  Последующая карьера Александра Нёмитца будет развиваться  по особым, вполне предсказуемым  этапам.  Но, каждый из этих этапов требует особо пристального анализа.
Как уже говорилось, с конца мая 1915 года по середину января 1916 года  Александр Васильевич командовал канонерской лодкой «Донец», приписанной к Одесскому военному порту. Командование транспортной флотилии, в которую организационно входил «Донец» неоднократно задействовало Немитца  в качестве офицера штаба при отработке судами задач по подготовке  к  десантной операции.  Несколько раз Немитц   выполнял задачи как старший перехода группы транспортов. Объективности ради, стоит отметить, что те   немногие месяцы,  что Немиц командовал кораблем, а в последующем – дивизионом и бригадой,  он показал хорошие  морские и командирские качества. И, тем не менее, я  специально  заостряю внимание  на командном стаже Александра Васильевича, - со всеми натяжками, в Императорском Российском флоте  он составил один год и восемь месяцев. Не слишком много для моряка, мнящего себя  признанным флотоводцем.
В 1915 году  в Одессе Александр Васильевич  познакомился с Анастасией Александровной Ходорович. Анастасия Александровна была сводной (по отцу) сестрой известного художника, дочерью  Александра Михайловича Врубеля и Елизаветы Христиановны Вессель. Мужем Анастасии Александровны  до 1912 года  был капитан 1 ранга  Ходорович Евгений Юлианович. После 1912 года судьба Евгения Ходоровича не прослеживается. По своей последней должности он заведовал мобилизационной частью Свеаборгского порта. На этот момент он значился отцом трех дочерей.
Неблаговидное это дело - считать чужих детей  тут  и со  своими-то   со счету сбиться не мудрено. Это я к тому говорю, что на момент знакомства  Александра Немитца с Анастасией Александровной в 1915 году,  последняя была уже матерью пятерых дочерей. Много детей – это ж так хорошо, даже если они не свои, а приемные. Александра Васильевича, похоже,  не смутило ни количество детей  у понравившейся ему женщины, ни разница в возрасте. Часть источников называют 1915 год  - годом  начала семейной жизни Александра Васильевича и Анастасии Александровны.  Сам же Немитц годом вступления в брак  указал  1917 год. И  все-же  1915 год, наверное,  здесь фигурирует не случайно, так как на декабрь 1917 года  Александр Немитц  числится уже отцом семерых  детей. Вот такая нехитрая арифметика  просматривается;  до 36 лет Александр Васильевич числился холостяком  и,  вдруг стал многодетным папашей. Я лично склонен считать такой факт  проявлением  высоких душевных качеств и  проявлением выдающегося мужского  таланта Александра Васильевича.   
Черноморским флотом в этот период продолжал командовать  адмирал Эбергард, бывший начальник Александра Васильевича по службе в Морском Генеральном штабе. Мы уже вели речь о том, что именно с приходом адмирала Эбергарда на должность начальника МГШ, у Александра Васильевича  возникли проблемы, заставившие его покинуть Генеральный штаб. Уже только поэтому,  в нынешней ситуации рассчитывать на особое расположение командующего к бывшему сослуживцу не приходилось. Тем не менее, по своим  служебному уровню и научным заслугам  Александр Немитц вполне мог рассчитывать на успешное продолжение карьеры. По моему убеждению, среди столичных «кукловодов»  из числа уже отмечавшихся нами думских деятелей, «курировавших» Александра Васильевича, и на этот раз нашлись «доброхоты»,   настоятельно рекомендовавшие  Эбергарду  подыскать более достойную должность для капитана 2 ранга Немитца. 18 января 1916 года состоялось назначение Александра Немитца   командиром 5-го дивизиона миноносцев. В дивизионе были собраны все самые старые  миноносные корабли, используемые для несения дежурства и выполнения прочих вспомогательных задач в северо-западной части Черного моря,  где боевые действия, практически, не велись.  Обстановка кардинально изменилась уже в июне 1916 года  с назначением на должность командующего Черноморским флотом адмирала Александра Васильевича Колчака.
    Рыцарски прямодушный и доверчивый, Александр Васильевич Колчак, пользуясь своим высоким служебным положением  и безграничным доверием  Петербурга, в полной мере способствовал служебному росту бывшего  коллеги по Морскому Генеральному штабу. Уже  6 июля 1916 года Александр Нёмитц становится  капитаном 1-го ранга, и  в августе того же 1916 года, капитан 1 ранга  Нёмитц - командир 1-го дивизиона новейших эсминцев типа «Новик». В этот период  Черноморский флот активизировал свою боевую деятельность у турецкого побережья, на прибрежных коммуникациях, обеспечивающих турецкую группировку войск у Трапезунда. «За отличия в делах против неприятеля и смелые действия на путях сообщения противника» Александр Васильевич награждается  мечами и бантом к ордену Святого Владимира 4-й степени, мечами и бантом к ордену Анны Второй степени, в завершении кампании  - Георгиевским оружием. Постараемся  беспристрастно взглянуть на ход событий  -  дивизион новых высокоскоростных, отлично вооруженных нефтяных эсминцев типа «Новик»  в ходе боевых операций показал хорошие и отличные результаты.  Будем считать, что это результат грамотного руководства командира дивизиона. Но, при этом, стоит учесть, что   на «Новиках» отлично подготовленные, молодые, лихие командиры, каждый из которых мог бы уже претендовать на должность командира дивизиона; хорошо отработанные и «сплаванные» команды, получившие немалый боевой опыт в ходе боевых кампаний 1914 и 1915 годов.   Во главе Минной бригады Черного моря, прирожденный «миноносник», - контр-адмирал князь Трубецкой. К нему с большим уважением и почтением  относится адмирал Колчак. Владимир Трубецкой был одним  из выдающихся командиров и флагманов первой мировой войны. Имея уже немалый служебный опыт, закончив Морскую академию, во время Русско-японской войны успешно командовал одной из первых подводных лодок «Сом». В 1909-1912 годах командовал эсминцем «Донской казак». Первую мировую войну встретил командиром дивизиона миноносцев Черноморского флота. Всему миру стала известна возглавляемая им лихая атака трех стареньких миноносцев против линейного крейсера «Гебен». В 1915-1916 годах  Трубецкой -  командир новейшего дредноута «Императрица Мария». По требованию  адмирала Колчака  он в августе 1916 года сменил в должности командира минной бригады  контр-адмирала Саблина, к которому у командования были серьезные и вполне обоснованные  претензии  в чрезмерной осторожности  и пассивности. 
    Возглавив Минную бригаду, Владимир Трубецкой успешно руководил минными постановками и боевыми рейдами своих кораблей, проявлял личное мужество и разумную инициативу,  пользовался исключительным уважением командования и любовью подчиненных. В 1916 году награжден орденом Святого Георгия 4-й степени, орденом Бани 3-й степени, ему присвоено звание «контр-адмирал».
  Я  привел кратенькую справку по командиру Минной бригады; для полноты картины  можно было бы привести боевые характеристики командиров миноносцев 1-го дивизиона, чтобы представить себе всю  шаткость и непредсказуемость служебного положения командира ведущего дивизиона Минной бригады,  капитана 1 ранга Нёмитца.  Немитц был чужой на Черноморском флоте. К,  так называемым, «варягам» на флоте во все времена относились настороженно. С учетом выполнения боевых задач, командиру дивизиона требовалось, как минимум полгода  для «врастания»    в обстановку.  Чтобы полноценно выполнять свои повседневные и боевые функции,  завоевать  доверие у такого командира как Трубецкой и авторитет у командиров - «миноносников», нужно было обладать особыми морскими и командирскими качествами. Следует признать, что Александр Немитц  вполне соответствовал  этим высоким требованиям. Но, о  каких-либо ближайших перспективах  по службе на нынешней  должности командира дивизиона  и речи не было… Если только не вернуться  в Ставку  или в Морской генеральный штаб…
 Но тут вдруг в Петрограде  «случился» февральский  переворот. Именно «случился» и именно - «переворот». К власти в стране пришел Временный комитет Государственной Думы. События в столице и в военно-морских базах сразу приняли кроваво-красный оттенок.  Благодаря грамотным, продуманным действиям командующего Черноморским флотом адмирала Колчака, в Севастополе, на этот раз, кровь не пролилась, но процесс «демократизации» флота стремительно набирал обороты… Этот процесс требовал жертв, пока, слава Богу, без массовых  жертвоприношений… Чуть ли не первой же жертвой кадровой «чистки» флота стал адмирал, князь Владимир Трубецкой. Как ни пытался защитить его Колчак, - Владимир Владимирович убыл командовать Морской бригадой на Румынский фронт. Освободилась должность командира Минной бригады. Колчак, пытаясь опереться на лично ему преданных офицеров,   доверил эту ответственную должность Немитцу. Начальник оперативной части штаба флота  капитан 1 ранга  Смирнов был против этого назначения. Смирнов, знавший Александра Немитца  с 14-ти лет, с первого курса корпуса,  имел право на свое особое мнение. Тем не менее, назначение состоялось  и уже 14 апреля 1917 года – Александр Нёмитц командующий под брейд-вымпелом Минной бригадой Черного моря. С группой миноносцев он участвует в совместных действиях Батумского отряда судов с Приморской  группой войск Кавказского фронта, в десантных операциях в районе Ризе и Трапезунда. Общее руководство морскими силами осуществляет командующий флотом вице-адмирал Колчак. За последние операции в Восточной Части Черного моря капитан 1-го ранга Нёмитц награжден орденом Святого Владимира 3-й степени с мечами, - было от чего и голове вскружиться от  величия своих заслуг. У Александра Нёмитца уже второй раз за последние 10 лет возникает призрачная иллюзия,  что он достойный соратник, а быть  может быть и возможный  приемник флотоводца Колчака.
 Как покажут дальнейшие события,  Колчаку стоило прислушаться к мнению Смирнова, при выдвижении Александра Немитца на одну из самых значимых на флоте должностей. В свое время на эту должность   претендовал капитан 1 ранга Кетлинский, флаг-капитан по оперативной части. Капитан 1 ранга  Смирнов, предвидя возможный ход событий, предлагал Колчаку  «придержать» на флоте своего предшественника по должности флаг-капитана оперативной части  штаба командующего флотом.   К сожалению, случилось так, что  адмирал Колчак  предпочел на  должности флаг-капитана Смирнова, а на должности командира бригады миноносцев капитана 1 ранга    Немитца.  Верный своим принципам,  Александр Васильевич Колчак, окружая себя своими воспитанниками, решительно шел к намеченной цели, отчаянно веря в свою счастливую  звезду… По многочисленным отзывам  сослуживцев, Кетлинский был один из наиболее талантливых офицеров флота. Вплоть до июня 1916 года он фактически руководил всей оперативной работой штаба флота. Во время подготовки к высадке десанта на болгарском берегу в 1915 году именно концепция Кетлинского определяла отношение командования к проблеме десантных операций на Черном море. Кетлинский был давним, убежденным и наиболее подготовленным идеологом Босфорской экспедиции.    Гордый и знающий себе цену, Кетлинский   убыл в распоряжение Морского министра и вскоре был назначен командиром  крейсера  «Аскольд». Нисколько не умаляя  таланта и организационных способностей Смирнова, следует признать, что в лице Кетлинского Колчак потерял  талантливого  и исключительно порядочного помощника, а Черноморский флот  грамотного моряка   и перспективного руководителя  флотского уровня. В самом скором времени Александр Васильевич Колчак в этом убедился. Пост начальника штаба при нем последовательно занимали контр-адмирал А.Г. Покровский (март-июнь 1916 г.), контр-адмирал М.И. Каськов (июнь-ноябрь 1916 г.), контр-адмирал Свиты Е.И.В. С.С. Погуляев (ноябрь 1916-апрель 1917 г.). Все это были способные и грамотные офицеры, но, как мы видим, на своей должности они не задерживались более пяти месяцев. В конечном  итоге,  с апреля по июль 1917 года обязанности начальника штаба флота исполнял капитан 1 ранга Михаил Смирнов. Вместе с ним  Колчак и покинет  Севастополь, завершив свое командование Черноморским флотом.
Ну, а пока  корабли Минной дивизии активно действуют на коммуникациях противника, - благо основной противник  - броненосный крейсер «Гебен» после подрыва на русских минах, заперт в Босфоре минными заграждениями, поставленными теми же «новиками». В большинстве выходов в море кораблей участвует командующий флотом.
 Несмотря на усложнившуюся обстановку в столице, на начавшийся процесс «демократизации» флота, Колчак до последней минуты своего командования Черноморским флотом не  прекращал подготовки десантной операции для десанта в проливную зону Босфора.  Кстати, именно эта задача ставилась адмиралу Колчаку при назначении его на должность командующего Черноморским флотом. И именно сейчас, когда и флот и специально подготовленная десантная дивизия были готовы к выполнению поставленной задачи, начался неуправляемый развал армии и флота.
Как показывает комплексный анализ ситуации  этому способствовали многие внешние и внутренние силы, о чем мы уже неоднократно вели речь.
 
МАСОНСКАЯ ИНТРИГА ПО ЗАМЕНЕ КОМАНДУЮЩЕГО ЧЕРНОМОРСКИМ
                ФЛОТОМ.
В конце мая прошли перевыборы Севастопольского совета. Новый состав отличался заметным представительством солдат гарнизона и крепостной артиллерии. Совет практиковал автономную, независимую от командующего флота деятельность. Офицеры, в свою очередь, ввели практику закрытых собраний. Разлад и взаимное озлобление нарастали.
В начале июня в Севастополь прибыла делегация от Центрального комитета Балтийского флота, в составе которой было несколько «ряженых» в матросскую форму агитаторов от различных партий,  не имеющих ни малейшего отношения к флоту. В июне 1917 года в Петроград для приветствия  Временного правительства была направлена представительная делегация от Черноморского флота. В состав делегации вошли моряки и офицеры, представляющие различные партии и союзы, возникшие с момента низложения в России императорской власти. И как бы вы думали, кто возглавил эту делегацию? Вы не ошиблись - эту делегацию поручено было возглавить главе общественной организации «Союз офицеров – сторонников демократии»,  командиру минной бригады Черноморского флота капитану 1 ранга Немитцу Александру Васильевичу.
Кстати, одновременно с первой делегацией в столицу, аналогичная делегация, возглавляемая подполковником А.И. Верховским  и восторженным эсером, студентом-юристом и самозваным матросом, эсером  Баткиным, была направлена на Румынский фронт с целью активизировать войска фронта накануне планируемого наступления. На одном из митингов, «товарищ» Баткин был основательно  избит несознательными, недисциплинированными солдатами.
 До этого момента Александр Васильевич Колчак, стараясь любыми средствами сохранить боеспособность флота, шел на всевозможные компромиссы. Он выступал на матросских митингах, перед рабочими судостроительного завода, перед делегатами от  кораблей и береговых частей флота. Широкую известность получил факт, торжественного перезахоронения останков руководителей восстания 1905 года в скверике у Покровского собора. Колчак, стиснув зубы , пошел и на это унижение и выступил на траурном митинге, перед могилой, недоброй памяти Петра Шмидта. 
   На определенном этапе, командованию Черноморским флотом удавалось сдерживать матросскую стихию, со всех сторон разлагаемую деструктивными, ярко выраженными антироссийскими элементами, но  возможности эти были не  бесконечны.
   К 5 июня командование флота фактически было отстранено от выполнения своих функций. Начались аресты офицеров, заподозренных в контрреволюции. 6 июня делегатское собрание армии, флота и рабочих вынесло резолюцию об отстранении от должности Колчака и Смирнова. Последняя попытка Александра Васильевича Колчака, обвиненного  в «возбуждении матросских масс» своими действиями, повлиять на команды провалилась. На делегатском собрании 7 июня ему просто не дали слова. Началось разоружение офицеров. Иные из них, отказавшись сдать оружие, застрелились. Как следует из воспоминаний Смирнова: «Вице-адмирал Колчак  призвал офицеров не противиться разоружению. Затем адмирал приказал поставить команду флагманского корабля «Георгий Победоносец» во фронт и сказал ей вдохновленную, патриотическую речь, в которой указал гибельные для родины последствия поступков команд, разъяснил оскорбительность для офицеров отобрания у них оружия, сказал, что даже японцы не отобрали у него георгиевское оружие после сдачи Порт-Артура, а они, русские люди, с которыми он делил тягости и опасности войны, наносят ему такое оскорбление. Но он своего оружия им не отдаст».  После этого адмирал выбросил свою Георгиевскую саблю в море. Однако, ни речь Колчака, ни его поступок впечатления на матросов не произвели.
   Тем временем, на флагманском корабле была получена правительственная телеграмма, в которой Колчаку предписывалось, сдать командование флотом контр-адмиралу В.К. Лукину и выехать для доклада  об обстановке в Петроград.
Колчак сдал дела Лукину, а его начальник штаба М.И. Смирнов – капитану 1 ранга Зарину. Ночью 9 июня вместе с миссией адмирала Гленнона  они покинули Севастополь. Преданные Колчаку офицеры, мобилизовав самых опытных водолазов, умудрились в течение суток,  поднять со дна бухты наградную саблю адмирала, и, прощаясь с ним на перроне Севастопольского вокзала,  вручили ее хозяину. На клинке сабли в дополнение к прежней, наградной надписи появилась новая, - «Рыцарю чести от офицеров».  Судя по всему, решительные действия Колчака по наведению порядка, по сдерживанию процессов «демократизации» раздражали отдельных министров и ему готовили «достойную» замену.   
   К моменту приезда адмирала Колчака в столицу, министр-председатель А.Ф.  Керенский,- один из лидеров партии эсеров,  по своим «партийным» каналам  уже имел информацию о том, что в течение нескольких последних месяцев  севастопольская и флотская фракции эсеровской партии успешно проводят  усиленную агитацию за Колчака и, не без оснований,  усмотрел в этом потенциальную опасность диктаторских амбиций молодого адмирала. «Десант самых достойных» представителей революционной Балтики в Севастополь и на Черноморский флот, фактически нацеленный на дестабилизацию обстановки, достиг своей цели. Взбешенный деятельностью Временного правительства А.В. Колчак подает в отставку.  На данном историческом этапе участь Колчака была предрешена столичными «кукловодами»-масонами  во главе  с Керенским, Некрасовым и Соколовым.
Как это не печально признавать, но вся эта интрига против адмирала Колчака была крошечным эпизодом в преддверии той кровавой «бучи»,  что тщательно планировалась на просторах России. Да и те, кто устранял Колчака и, при этом, мнил себя вершителем судеб России, были всего лишь жалкими статистами в той балаганной пьеске, что затевали богатые, умные и злые на Россию дяди за океаном… Эта многоактовая пьеса предусматривала  фактическое уничтожение национальной России,  с последующим разгромом и унижением Германской, Австрийской и Турецкой империй. Получалось, что и «союзники» и противники России действуют в одном направлении. Так, уже давно известна история с «германским золотом» для большевиков, которое по поручению кайзеровского правительства поступало от Максимилиана Варбурга и «отмывалось» через «Ниа-банк» Ашберга. При этом, нам предлагалось  весь свой праведный гнев направить против беспринципных, коварных немцев, не задаваясь вопросом: откуда у Германии могло появиться  «лишнее» золото? Она вела тяжелейшую войну на нескольких фронтах,  закупала за рубежом стратегическое сырье, продовольствие, помогала своим союзникам Австро-Венгрии, Турции, Болгарии. А субсидирование революций – удовольствие дорогое. Как выяснилось, по ходу дела, на это были затрачены сотни миллионов. К весне 1917 года избыточные средства имелись только в США, которые получали баснословные прибыли от поставок стратегических товаров всем воюющим государствам и за несколько лет войны превратились из «мирового должника» в «мирового кредитора». А в США благоденствовали братья Макса Варбурга – Пол и Феликс, компаньоны Шиффа и банка «Кун и Лиеб». Кроме того, Пол Варбург являлся еще и вице-президентом Федеральной Резервной Системы США. Эдвард Саттон приводит доказательства того, что в финансировании революции в России принимали также участие Морган и ряд других банкиров. В планировании и осуществлении этой акции важную роль сыграло окружение президента Вильсона. Особая  роль здесь принадлежала «серому кардиналу» президента, полковнику Хаусу. В своей аналитической записке, поданной президенту летом 1914 года, Хаус выражал озабоченность тем, что «победа Антанты будет означать европейское господство России». Но и победу Германии он считал крайне нежелательной для США. Отсюда напрашивается вывод - победить должна Антанта,  но без России. Хаус задолго до Бжезинского настойчиво утверждал, что «остальной мир будет жить спокойнее, если вместо огромной России в мире будут четыре России. Одна – Сибирь, а остальные  - поделенная Европейская часть страны. К лету 1916 года Хаус окончательно убедил Рузвельта в том, что Америка должна вступить в войну , но только после свержения в России монархии; чтобы сама война приобрела характер борьбы «мировой демократии» против «мирового абсолютизма». Теперь остается констатировать факт, что срок вступления США в войну оговаривался с державами Антанты и планировался на весну 1917 года.
К катастрофе России причастна не только Америка. Одним из единомышленников и ближайшим сподвижником Хауса стал резидент  британской разведки МИ-6 в США Вильям Вайсман, - бывший банкиром в предвоенное время  и вернувшийся к банковской деятельности после войны. Только, после войны он займет уже  одно из кресел в правлении банковской структуры  «Кун и Лиеб». Через Вайсмана  деятельность Хауса согласовывалась с ключевыми фигурами в правительстве Великобритании – Ллойд Джорджем, Бальфуром и  Мильнером.
Стоило только потянуть за ниточку, из этого вонючего финансово-политического клубка, как выясняется, что дядюшка   Льва Троцкого Животовский являясь  компаньоном Путилова, солидным акционером «Русско-Азиатского банка»,  находился в тесных деловых контактах с Олафом Ашбергом, хозяином «отмывочного» «Ниа-банка», создал с ним совместную «Шведско-Русско-Азиатскую компанию». А полномочным представителем Животовского в США  был не кто иной как Соломон Розенблюм  более известный под именем  Сиднея Рейли. Бизнесмен и одновременно супершпион, работавший на Вильяма Вайсмана.  Начиная с января 1917 года,  Сидней Рейли возглавлял посредническую фирму, занимающуюся   поставками в Россию стрелкового  вооружения из США. Так  что  к компании «торговцев смертью»  Васи Захарова и Гельфанда-Парвуса присоединился еще один «землячок». Офис, где Рейли  производил деловые операции в Нью-Йорке,  находился по адресу «Бродвей-120». В одном кабинете с Рейли трудился его компаньон, некий Александр Вайнштейн, тоже приехавший из России  и также связанный с британской разведкой. Не сколько не скрываясь, они устраивали в Нью-Йорке сборища российских революционеров, большей частью говоривших на одесском или местечковом  жаргоне. Брат Александра, Григорий Вайнштейн, был владельцем газеты «Новый мир» - редактором которой по приезде в США стал Лев Троцкий. В редакции газеты сотрудничали также Бухарин, Коллонтай, Урицкий, Володарский, Чудновский. Более того, по указанному адресу, «Бродвей-120», располагалась банковская контора Вениамина Свердлова, и они с Рейли были старинными  друзьями. Не слишком ли много  «случайных» совпадений, как вы считаете? 
 Да и мимо такой колоритной фигуры как Троцкий, имея в Нью-Йорке столько общих знакомых, британский резидент Вайсман пройти никак не мог. Известно, что им был разработан особый план под названием: «Управление штормом», который предусматривал цикл мероприятий по управлению событиями в России через своих людей. Позже в написанном им труде «Разведывательная и пропагандистская работа в России»   Вайсман скромно укажет, что «один из наших американских агентов, очень известный интернациональный социалист… был сразу же принят большевиками и допущен на их собрания». По многим признакам, под характеристику этого «интернационального социалиста» подходит только один человек – Лев Давидович Троцкий.
  В самой России у американо-британской «закулисы» своих людей на ключевых постах тоже хватало. Одним из таковых являлся министр финансов Барк,  заключавший крайне невыгодные договоры о займах, которые требовалось «обеспечивать» отправкой в Англию русского золота, и не оно ли потом, после «отмывок» в Британии, Швеции и США шло под «крышей» германского на финансирование большевиков?  В Февральской революции активно поучаствовали дипломаты и спецслужбы Англии, США и Франции.
  При поддержке и прямого лоббирования министра Барка 2 января 1917 года , буквально накануне революции, в Петрограде было впервые открыто отделение американского «Нейшнл Сити-банка». Причем первым клиентом его стал лидер заговорщиков-масонов  Терещенко, получивший кредит в 100 тысяч долларов ( по курсу 2005 года – около 2 млн. долларов. – Б.Н.). Исследователь русско-американских отношений С. Ткаченко считает, что этот кредит был совершенно уникальным – без предварительных переговоров, без гарантий обеспечения, без указаний цели займа и сроков погашения. Накануне грозных событий в Петрограде побывал военный министр Англии банкир Мильнер. Имеются сведения о том, что он также привез с собой крупные суммы наличностью.  А. Гулевич приводит доказательства того, что именно после этого визита платные агенты британского посла Бьюкенена спровоцировали в Петрограде уличные беспорядки. Все это было потом «списано» на действия немецких агентов.
  Французская и часть британской «закулисы» полагали, что  в ходе Февральской революции  цели подрывных акций достигнуты, Россия ослаблена, ее нынешние правители более послушны и управляемы. При дележе плодов победы над Германским блоком ее можно будет потеснить, а кое-где и оттолкнуть. Стало быть, пора стабилизировать положение в России, и максимально использовать ее потенциал для завершения войны. Но высшие круги финансовой и политической элиты США и Британии уже вынашивали более радикальный план. Он предусматривал окончательное падение России и выход ее из войны. При таком развитии событий, безусловно,  откладывались сроки достижения победы. На фронтах должны были пролиться дополнительные моря крови, пасть сотни тысяч англичан, французов и только потом,- американцев. Но и стратегическая победа обещала быть колоссальной – Россия навсегда выбывала из конкурентов Запада и ее саму можно было пустить в раздел вместе с побежденными.
Начало реализации этого коварнейшего плана пришлось на июль-август 1917 года. Представители американских политических, финансовых, деловых и военных кругов устремились в Россию присматривать каждый по своему профилю будущие объекты «утилизации». Под такой вот «расклад»  попал и адмирал Колчак. Адмирал Гленнон прибыл в Россию  не столько поднабраться опыта противолодочной и минной войны, сколько оценить состояние российского флота,   убедиться в  окончательном  крушении планов России по овладению Босфорской проливной зоной и собрать максимум информации для аналогичной операции англо-американского флота по овладению проливной зоной со стороны Средиземного моря. И вдруг  у него появляется возможность доставить в США основного автора и неудавшегося  исполнителя  десантной операции против Босфора,- адмирала Колчака. Как известно, из-за резкого обострения ситуации в Севастополе, Гленнону  не пришлось конструктивно побеседовать с Колчаком. Теперь же, по прибытии в Петроград, обстоятельства стали работать в пользу американского адмирала.
          По прибытии адмирала Колчака в Петроград оказалось, что военного и военно-морского министра Керенского в столице не было,  и он прибыл к его помощнику капитану 1 ранга Дудорову. Дудоров  сообщил Александру Васильевичу, что правительством в ближайшие дни будет назначена особая следственная комиссия, которая спешно выедет в Севастополь для оценки  ситуации на флоте  и расследования действий командующего флотом. На очередном  заседании правительства Колчак сделал доклад, в деталях изложив обстановку на флоте, и, не особо сдерживаясь, охарактеризовал деятельность правительства, как способствующую разрушению вооруженных сил России. Судя по всему, Александр Васильевич Колчак, трезво оценив ситуацию, находясь под впечатлением тех унижений, что пришлось ему в последние дни вынести в Севастополе, решил на  Черноморский флот не возвращаться. Этим объясняется и то, что Александр Васильевич отказался сопровождать членов «авторитетной» комиссии в Севастополь,   и в ожидании решения своей дальнейшей судьбы оставался в столице, проживая на частной квартире, так как в Петербурге он своего жилья не имел.  Через несколько дней Колчак  был приглашен на встречу с руководителем  американской военно-морской миссии адмиралом  Гленноном   и получил предложение отправиться в  командировку в качестве военно-морского эксперта для консультаций  в связи с планируемой операцией англо-американских ВМС против Дарданелл. Предложение было очень заманчивым для адмирала Колчака  - ведь десантная операция в проливной зоне со стороны Черного моря разрабатывалась и планировалась его штабом. Гленнон просил адмирала Колчака не сообщать о сути своего предложения  правительству - официально адмирал Колчак и капитан 1 ранга Смирнов командировались в Америку для сообщения сведений по минному делу и средствам борьбы с подводными лодками. Вопрос о командировке адмирала Колчака  стоял на заседании совета министров и был решен положительно - в конце августа 1917 года вместе с американской миссией он убыл в Америку. Вместе с Колчаком в США был командирован  бывший его  начальник штаба капитан 1 ранга Смирнов.
Если называть вещи своими именами, то,  приняв предложение адмирала Гленнона, адмирал Александр Колчак становился наемником на службе англо-американского военно-морского командования. Такое решение Александр Васильевич принял вполне осознанно и с печалью сообщил о своем решении в очередном письме  мадам Тимиревой.
   Следует признать, что руководство США   на самом высшем уровне, способствовав уничтожению в России монархии, теперь  предпринимает комплекс мер по  насаждению   структур, в основе которых  заложены принципы  псевдодемократического образца  управления государством. Следом за первым этапом   включаются экономические и политические механизмы, способствующие  ослаблению и разрушению  военной и военно-морской мощи Российской империи, с перспективой устранения России из числа реальных государств победительниц. Третий этап предусматривал  перехват инициативы  на стратегически важных  фронтах и направлениях - в конкретном случае в операционном районе Черноморских проливов. Так, наглядно убедившись в том, что Черноморский флот, разложенный революционной пропагандой, не способен обеспечить  проведение Босфорской операции,  представители ВМФ США как  залог  своего грядущего триумфа на Босфоре  «прихватывают» с собой  основных  разработчиков  и организаторов  готовившейся Босфорской операции - адмирала Колчака и капитана 1 ранга Смирнова. 
      Трудно сказать, собирался ли Колчак, убывая в Петроград, возвращаться в Севастополь. Я не исключаю того, что собирался, иначе бы он не оставил в Севастополе жену и сына. «Доброжелатели» адмирала Колчака, до сих пор смотрящие на него через замутненные стекла пенсне Свердлова, с готовностью скажут вам, что кроме доклада Временному правительству Колчака в Петрограде ждало свидание с мадам Тимиревой, и брать с собой в краткосрочную командировку жену с сыном было явно не с руки. Я уверен в том, что при всей пылкой и увлекающийся натуре, Колчак был, прежде всего, фанатично увлечен своей пожизненной  идеей – служения флоту и Родине, где на личную жизнь оставалось совсем немного.
   С адмиралом Колчаком и капитаном 1 ранга Смирновым,  отправившимся через Лондон в США,  мы временно расстанемся.
   Теперь попытаемся оценить ситуацию в Петрограде в августе-октябре 1917 года.  Министр-председатель правительства Керенский  - масон,  вскоре ставший военным министром  генерал Верховский, - масон,  Морской министр адмирал Вердеревский – масон,  министр юстиции Зарудный - масон. Это только те, кто нас интересует в первую очередь. В целом, состав Временного правительства,  еще более впечатляет.
К этому,  извините за выражение, «гадючнику» нам поневоле придется приглядеться. Очевидным и доказанным фактом является то, что на постах министров Временного правительства за восемь месяцев побывало 29 человек  и 23 из них принадлежали к масонам высоких градусов.  И даже эта, на первый взгляд, простенькая статистика  требует корректуры, так как до последнего времени упорно отрицалось принадлежность к масонству общеизвестных лидеров  временного правительства А.И. Гучкова и П.Н Милюкова. Что касается Гучкова, то его всячески пытались «отмазать» от масонства, прежде всего потому, что он значительно более других подходил под категорию «жидо-масона» по той причине, что общеизвестным фактом было то, что маменькой его была еврейка. Но отрицать тот факт, что уважаемый министр, сотрудничая в русских ложах, ложе Великого Востока Франции,  с 1910 года  являлся  членом масонского Межпарламентского союза и одним из учредителей и председателем Военной ложи, членами которой стали многие крупные военачальники,  было бы просто не серьезно. Нас же, в этой связи, настораживает и то, что при всех значимых масонских полномочиях, Александр Иванович, являясь организатором и лидером партии Октябристов, председателем Третьей Госдумы (1910-1911), в период Мировой войны являлся председателем Центрального Военно-промышленного комитета и членом Особого совещания по обороне  и что для нас особо важно - в марте-апреле 1917года - военным и морским министром Временного правительства. В этой связи  имеет смысл вспомнить, что  с тех пор, как А.В. Колчак  решительно  способствовал принятию к исполнению Большой кораблестроительной программы,  у него не сложились отношения с Александром Ивановичем  Гучковым. 
 Не совсем ясна причина упорного отрицания масонской принадлежности Павла Николаевича Милюкова. Член «Союза Освобождения» с 1904 года, один из организаторов партии кадетов и член ее ЦК, депутат 3-й и 4-й Госдум, министр иностранных дел Временного правительства первого состава, кроме того, он с 1910 года являлся вице председателем Бюро масонского Межпарламентского союза, то есть, - «курировал» деятельность Александра Гучкова по всем его военно-промышленным функциям… Милюкова от основного масонского состава Временного правительства отличало разве только то,  что  ранее      он входил в ложу французского масонства  со стажем более значительным,  чем большинство его нынешних коллег-министров. В этой связи у Павла Николаевича не было необходимости фиксировать свое участие в местных, российских масонских ложах.
   Деятельность масонских функционеров не   ограничивалась столицей и правительственными кругами.  Николай Семенович Чхеидзе вспоминал, что А.Ф. Керенский  неоднократно заявлял своим коллегам по Верховному совету русских лож, что основной принцип в вербовке новых членов,- привлечение в ложи тех лиц, которые при перемене режима смогут занять командные посты. Этот принцип комплектования лож  в полной мере оправдал себя при вхождении масонов в состав Временного правительства. Насколько активно и продуктивно шел этот процесс можно судить по одному лишь эпизоду. В начале войны в Витебск приезжал Колюбакин; в  честь его был устроен, как это там было принято, обед, но не последний… Уже после стало известно, что во время этого обеда Колюбакин принял в масоны Брука и Волковера (члены 1. Государственной думы. – Б.Н.), поляков-прогрессистов Бамаса,  Федоровича и Писаревского.   В 1916 году в Витебск приезжал Керенский, был тоже обед, после которого были приняты Б. Гуревич (председатель общегородской Витебской больничной кассы, в 1905 году – бундовец, после беспартийный, в 1914-1916 не участвовал даже в меньшевистской страховой группе – Б.Н.) и Михаил Соломонович Цейтлин… В 1917 году Волковер – губернский комиссар Временного правительства. После июльских дней Волковер вышел из к-д партии  и,  заявив о возможности работы на платформе циркуляров Церетели,  остался на посту губернского комиссара. Писаревский – секретарь губернского комиссара, фактически делами вершил Бамас – помощник губернского комиссара,  Федорович – уездный  комиссар,  Цейтлин – с. р.-  товарищ председателя Совета. Все это  Гуревичем было рассказано  Аронсону в Бутырках в 1918 году.
  Аналогичную целевую поездку совершал по городам юга России Адольф Абрамович Иоффе. Будучи членом Предпарламента (сплошь масонская структура. – Б.Н.) от РСДРП, он побывал в Крыму, на родине, совместив полезное с приятным. Под его руководством   9-10 апреля 1917 года  на конференции в Ялте был «реанимирован» Крымский союз РСДРП. В организационный комитет вошли Н.Л. Канторович, В.И. Бианки, И.Ф.  Федосеев, Г.Е Бережиани (член Симферопольского совета) под председательством самого А.А. Иоффе. Тогда же, в апреле,  Адольф Иоффе неоднократно выступал на митингах перед матросами и рабочими в Севастополе, принимал  участие в формировании Севастопольского совета матросских, солдатских и рабочих депутатов.  Было бы вполне логично предположить, что во время своего пребывания в Севастополе широкоизвестный в кругах социал-демократов Адольф  Иоффе, обратил внимание на «демократически зарекомендовавшего себя» председателя союза «Офицеров-республиканцев» капитана 1 ранга Немитца Александра Васильевича. 
   Теперь делайте выводы - такие «целевые» поездки, о которых шла речь,  совершали практически все  члены Верховного совета российского масонства  по губерниям, округам, флотам; «врастая» в обстановку и насаждая масонские структуры, каждая из которых в период между мартом и июлем 1917 года развернулась в соответствующие ячейки власти на местах. 
  Теперь посмотрим,  кто непосредственно мог выйти с  предложением кандидатуры нового командующего Черноморским флотом. 
  Морской министр адмирал М.А. Кедров  входил в  «Адмиралтейскую  ложу». Помощник министра-председателя Керенского по военно-морским вопросам - капитан 1 ранга Борис Дудоров входил в «Адмиралтейскую ложу».  Это он устроил истерику во время июльских беспорядков в Петрограде и требовал от командующего Балтийским флотом, кстати, тоже  масона,  адмирала Вердеревского прислать эсминцы в Петроград для демонстрации силы  Временного правительства и для устрашения распоясавшихся кронштадских  матросов, запрудивших  Невский проспект.
  Здесь уместно отметить один любопытный факт  - следственную комиссию, призванную оценить правильность и правомочность действий Колчака в Севастополе, возглавил министр юстиции Зарудный Александр Сергеевич, его заместителем был назначен Фондаменский Илья Исидорович.  Состав комиссии, направляемой  в Севастополь,  утверждался лично А.Ф. Керенским, и, судя по всему,  кандидатура Немитца к этому сроку  прошла все стадии согласования и утверждения. 
      Постараемся дать объективную оценку членам комиссии.  Наибольшую известность адвокат Зарудный получил во время процесса по «делу Бейлиса»,  участвовал в защите   обвиняемых по таким громким делам как процессы якутских ссыльнопоселенцев, в 1904 году; Петербургского совета рабочих депутатов в 1906 году; о подготовке покушения на Николая Второго, в 1907 году. Нам же, в первую очередь,  интересна адвокатская деятельность Зарудного в ходе защиты обвиняемого лейтенанта Петра Шмидта и других участников восстания на Черноморском флоте. Мы с вами, по ходу дела,  уже говорили о «творческом подходе» адвоката Зарудного  в компании со своими коллегами,  по защите матросов, обвиняемых в вооруженном мятеже на крейсере «Очаков». Когда в нарушение  процессуальных прав и  требований   адвокаты заявились ночью на квартиру офицера, представлявшего   на суде командование флота,  и настойчиво убеждали его добиваться отмены смертной казни над очередными четырьмя  обвиняемыми. Остается напомнить, что тем офицером был лейтенант Александр Немитц.  Более того, они убедили лейтенанта Александра Нёмитца, не медля ни минуты, ночью отправиться к командующему флотом адмиралу  Скрыдлову и убедить его спасти от неминуемой смерти своих подзащитных.  Вот и получается,  что  министр Зарудный получил известность  своей правозащитной деятельностью черноморским матросам и  с 1906 года был «коротко» знаком с правозащитником в офицерских погонах -  Александром Нёмитцем.  Можно ли было  при этом   сомневаться, что именно Александр Немитц  будет спланирован на  смену адмиралу Колчаку? По ходу событий, мы  берем на контроль  и тот факт, что адвокат Зарудный являлся активно действующим масонским функционером и видным эсером.
   Что касается заместителя Зарудного в комиссии, направленной в Севастополь, то Фондаменский (Бунаков) Илья Исидорович родился в 1881 году в еврейской  семье московского  купца 1-й гильдии. Учился в частной гимназии Креймана в Москве. В 1900-1904 годах прошел курс обучения на философских факультетах Берлинского и Гейдельбергского университетов. Кстати, в эти же годы в том же Берлинском университете обучался его ровесник и единоверец Адольф Абрамович Иоффе, о котором  нам еще неоднократно придется вспомнить в ходе исследования.  Член ЦК ПСР с 1905 года. С мая по июнь 1906 года -  член фракции трудовиков в Первой государственной думе. После ее роспуска работал в Ревеле. Участвовал в организации восстания на крейсере «Память Азова», прибыл на крейсер на шлюпке 20 июля 1906 года вместе с двумя другими агитаторами. Однако, к этому моменту восстание было уже подавлено, и Фондаменский был арестован матросами, сохранившими верность присяге. При аресте назвался Арсением Бельским. После неоднократного рассмотрения его дела в суде, был оправдан «за недоказанностью факта посягательства на насильственное изменение установленного образа правления». Скрылся от военно-полевого суда, грозившего ему смертным приговором.  Опасаясь повторного суда, вместе с женой эмигрировал во Францию. В 1907-1917 годах жил в Париже. В мае 1909 года был делегатом 5-го съезда Партии социалистов- революционеров, где был избран в один из руководящих органов партии - Заграничную делегацию. С начала Мировой войны стоял твердо на оборонческих позициях, вместе с Плехановым редактировал журнал «Призыв», который выступал против пораженцев. В феврале 1917 года вместе с Н.Д. Авксеньтьевым и Б.В. Савинковым вернулся в Петроград. В апреле 1917 года был избран товарищем  председателя Исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов.
Судя по «послужным» спискам Зарудного и Фондаминского  каждый из них  уже имел отношение к флотским проблемам, т.е.  вполне был способен объективно оценить обстановку в Севастополе и на Черноморском флоте.
В иной ситуации можно было бы не придавать серьезного значения факту старого, «делового»,  знакомства Александра Немитца с  адвокатом Александром Зарудным, не анализировать сути целевого включения в состав комиссии Ильи Фондаменского; можно было бы не прогнозировать  возможные  контакты Немитца с Адольфом Иоффе во время митинговой лихорадки в Севастополе - только стоит принять во внимание, что подобные случайности традиционно принимали форму закономерностей, когда в работу включалась масонская структура. Эта публика любой свой шаг просчитывала по заранее отработанной схеме…
После проведенного в Севастополе расследования, комиссия, как это ни странно,  официально телеграфировала в Петроград  о том, что она: «сочла возможным возвращение Колчака на пост командующего флотом», хотя было очевидно, что и сам Колчак и руководство флота по разным мотивам придерживались противоположной точки зрения. Видимо, на официальные выводы комиссии активно воздействовали низовые эсеровские массы флота и гарнизона Севастополя, активно  поддерживавшие Александра Колчака. Руководство комиссии было прекрасно информировано о том,  что   Александр Колчак был уже в Лондоне,  готовился на американском крейсере пересечь воды Атлантики  и едвали  нуждался в их рекомендациях.   
 Для нас сейчас важнее  тот факт, что  Зарудный и Фондаминский  оба были видные масонские функционеры и весьма значимые фигуры в партии эсеров, и это могло означать  то, что в их задачу, кроме всего прочего,  входило  укрепление на Черноморском флоте позиций партии социалистов-революционеров под контролем и руководством Верховного совета масонов России. В пользу этой версии говорит и то, что еще в ходе работы комиссии, Илья Фондаменский был утвержден Временным правительством  на должность Верховного комиссара Черноморского флота, а в октябре он будет  избран во Всероссийское Учредительное собрание от Черноморского флота.
Что же касается кандидатуры нового командующего флотом, то и сам Александр Васильевич Немитц не отрицал того факта, что во время его пребывания в столице во главе делегации черноморцев, он   имел длительную беседу с Милюковым и Гучковым и Морским министром адмиралом М. Кедровым. В завершение визита в Зимний дворец, капитан 1 ранга Немитц был принят А.Ф. Керенским.  То, что это были официальные «смотрины», и весьма успешные,  не вызывает ни малейшего сомнения. Кстати,  в масонской принадлежности Милюкова, Гучкова, Кедрина и Керенского  мы уже имели возможность убедиться. 
Я считаю, что приведенных фактов вполне достаточно, чтобы утверждать, что смещение с должности адмирала Колчака и назначение на должность командующего Черноморским флотом Александра Немитца было осуществлено ведущими масонскими функционерами  и вполне соответствовало целям и задачам Масонского Верховного совета.
Что касается обстановки в Петрограде, то еще до возвращения комиссии Зарудного из Севастополя, Морским министром становится адмирал Вердеревский Дмитрий Николаевич. Это фигура, по нашим меркам, исключительно колоритная и требующая всестороннего  анализа.
   Посудите сами. ДМИТРИЙ НИКОЛАЕВИЧ ВЕРДЕРЕВСКИЙ окончил Морской корпус в 1893 году, Артиллерийский офицерский класс в 1898. В 1899г. Совершил кругосветное плавание вместе с выпускниками Морского корпуса.
  В 1900 году лейтенант Вердеревский  неожиданно(?), «по семейным обстоятельствам»,  выходит в отставку и на долгое время  исчезает из поля зрения сослуживцев  и знакомых. По отдельным, отрывочным сведениям, он побывал в Индии, на Тибете, в Персии, плавал капитаном маленького колесного пароходика по Аму-Дарье. В официальной биографии,  оформленной при возвращении на службу из запаса,  записана маловероятная, но достаточно безобидная фраза: «занимался садоводством в Туркестане». Кстати, интересно, в туркестанских песках сады выращивают? Похоже Дмитрий Николаевич обладал здоровым чувством юмора. Вы наверняка помните фильм  «Цена сокровищ», режиссера Сергея Тарасова, где роль лейтенанта сыграл Александр Кознов, а роль прекрасной квартеронки сыграла актриса Надежда Горшкова.   В  основу фильма  положен сюжет о русском морском офицере, посланном со специальным заданием в Трансвааль, во время войны англичан с бурами. На фоне поиска клада  и борьбы с местными мафиози  развивается романтический любовный сюжет русского лейтенанта и красавицы-певицы - его сообщницы. Одесские и московские киноактеры вполне справились со своей задачей, возможно, и не предполагая, что обессмертили образ молодого лейтенанта Дмитрия Вердеревского. Так, по крайней мере, с уверенностью утверждали   близкие друзья Дмитрия Николаевича  хорошо знакомые с малоизвестными страницами его биографии. Более тридцати русских офицеров  были командированы  на театр военных действий, в Южную Африку. Для того,  чтобы исключить официальные претензии Англии,  все эти офицеры официально были отправлены в отставку  и после длительной командировки, оставшиеся в живых, были восстановлены на службе с сохранением всех прав и привилегий.
Обойдем скромным молчанием этот несколько замутненный период временной отставки лейтенанта Дмитрия Вердеревского и перенесемся в Севастополь лета-осени 1905 года. В самом разгаре Русско-японская война, в морских сражениях на Дальнем Востоке погибла большая часть офицеров флота. Лейтенант Дмитрий Вердеревский вернулся из запаса на действительную службу и назначен  командиром маленького, старенького номерного миноносца № 255 в составе Черноморской эскадры. Опытный офицер, имевший опыт кругосветного плавания, дипломированный морской артиллерист, вдруг на такой малозначащей должности в глубоком тылу. Видимо служебными обязанностями лейтенант Вердеревский не был особенно загружен,  находилось время и на общение с друзьями  и на общественно-политическую  или, я бы  даже сказал,  на заговорщическую деятельность. В мае-июне  месяце он особо близко общался с недоброй памяти лейтенантом Петром Шмидтом.  Для читателей желающих более подробно проанализировать период пребывания Дмитрия Вердеревского на Черноморском флоте в 1905 году небезынтересно будет узнать, что Петр Петрович Шмидт в этот же период командовал миноносцем № 253.   Если бы не мемуары сына Шмидта, Евгения Петровича, то вряд ли бы мы узнали о том, что в середине мая 1905 года вокруг лейтенанта Петра Петровича Шмидта сформировался небольшой кружок из его единомышленников-офицеров. На мой взгляд, практически любая активная революционная, подрывная   деятельность граничит с психической патологией, но в случае с Петром Шмидтом, это было настолько очевидно, что,  называя офицеров, увлеченных его, мягко скажем, нестандартными идеями, мы невольно  ставим под сомнение психическое здоровье и его единомышленников. Но, факты вещь упрямая, а они говорят за то, что,  получив официальные известия о трагедии с эскадрой адмирала Рожественского в Цусимском проливе, у Петра Шмидта произошло обострение его душевной болезни. По выходе из болезненного кризиса, резко активизировалась его антигосударственная, антиправительственная деятельность. Неделю Петр Петрович был вне себя, близок к полному отчаянию. Он почти не спал. А когда несколько оправился от пережитого, поведал  сыну свой план создания «Союза офицеров – друзей народа». «Верю…хочу верить, что найдутся во флоте смелые, честные люди, готовые рискнуть всем – карьерой, самой жизнью ради Отечества… Сорганизовавшись, мы сумеем привлечь на свою сторону слабых и нерешительных. Мы убедим их, что преступно думать о теплых местечках в тот страшный час, когда родина гибнет, когда решаются судьбы многих поколений! Нет, не может русское офицерство быть поголовно врагом вскормившего его народа!»,- излагал свои мысли Петр Шмидт четырнадцатилетнему сыну. В «Союз офицеров – друзей народа» кроме автора идеи вошли давний  друг Петра Шмидта по службе в Сибирской флотилии капитан инженер-механик военного транспорта «Дунай» Виктор Генрихович Володзько-Костич, инженер-механик поручик 29-го флотского экипажа Максимилиан Гарсмен и лейтенант Дмитрий Вердеревский. Даже четырнадцатилетний юноша, наблюдая за  лихорадочной деятельностью отца,   воспринял его идею скептически. Наблюдая со стороны за новоявленными заговорщиками, Евгений Шмидт отмечает, что даже  старый, преданный друг Петра Петровича Володзько примкнул к Союзу не за идеей, а за Шмидтом… Что этот союз четырех эмоционально возбудимых, неравнодушных к косности и несправедливости  четырех офицеров против отлаженной, громадной,  флотской бюрократической  махины не более как жалкая пушинка… Но Петр Шмидт своим воспаленным воображением уже рисует необозримые перспективы. За ночь он пишет воззвание к офицерам флота. Вот некоторые строки из этого обращения: «Вы не можете не знать, что правительство, навязавшее стране неслыханно-позорную войну, продолжает душить свой народ, стремящийся сбросить цепи тысячелетнего рабства… Как часть российских вооруженных сил, вы не можете не знать, что многое от вас зависит в завязавшейся кровавой борьбе. Как русские люди, вы не можете желать  зла своему народу, желать видеть его несчастным и порабощенным. Составляйте петиции на Высочайшее имя! Просите, умоляйте, требуйте у Государя Императора дарования действительно конституционных гарантий, давно составляющих неотъемлемую собственность всех культурных народов… Организуйтесь и присоединяйтесь к нам".
                «Союз офицеров - друзей народа».
   Не знаю, поддержали или нет остальные члены новоявленного «Союза» текст обращения, но наверняка, ознакомившись с текстом, они убедились в том, что дальнейшее соучастие в подобной деятельности неминуемо приведет их  к суду офицерской чести, и в условиях продолжающейся войны к военно-полевому суду  со всеми вытекающими отсюда последствиями…
     Тем, кто заинтересуется дальнейшим ходом, невольно потревоженных нами  событий, я рекомендую прочитать мое военно-историческое исследование «Движущие и направляющие силы первой русской революции, на  примере севастопольского вооруженного восстания в ноябре 1905 года», вышедшее  в Севастополе,  в издательстве Леонида Кручинина в апреле 2009 года.
     Я  обратился к этому эпизоду в биографии адмирала Дмитрия Вердеревского, официально  нигде не отраженному, не столько из нежелания подтвердить его  столь раннюю революционность и приверженность к демократическим переменам в обществе, сколько из убеждения в  весьма сомнительной чести  связывать ему свое   имя с именем Петра Шмидта… Для нашего же исследования  этот факт  представляет некоторый интерес, более того, рождает и некоторые вопросы. Как это, столь демократически продвинутые офицеры-черноморцы, служа на одном флоте, проживая в большом по тем временам городе Севастополе,  не привлекли в свой «Союз» лейтенанта Александра Немитца, уже открыто  заявившего о своей приверженности идеалам демократии? Несколько позже   эта деятельность получит уже  более  скандальную известность на флоте после вызова Немитца на дуэль  офицером, усмотревшим в его «правозащитной» деятельности явные признаки деяния, не совместимого с честью офицера флота…Судя по всему, своей «правозащитной» деятельностью Александр Немитц настораживал даже явных заговорщиков, при том, что возглавлял их  офицер с явными психическими отклонениями - Петр Шмидт.  Так что , видимо, не судьба было встретиться Дмитрию Вердеревскому и Александру Немитцу в 1905 году, в Севастополе. Бог миловал и Дмитрия Вердеревского от дальнейшего общения с Петром Шмидтом - в сентябре 1905 года он  был назначен старшим артиллерийским офицером старейшего броненосца «Петр Великий», являвшегося флагманским кораблем учебно-артиллерийского отряда  кораблей на Балтике.
   Ну а до тех пор, пока адмирал Дмитрий Вердеревский в должности Морского министра станет  решать вопрос о назначении   на должность командующего Черноморским флотом капитана 1 ранга Александра Нёмитца пройдут еще долгие 12 лет…
   По признанию сослуживцев, Дмитрий Николаевич был «артиллеристом от Бога»,  участвовал в выработке новых приемов в использовании корабельной артиллерии, руководил подготовкой офицеров- артиллеристов. В 1906 году Дмитрий Николаевич в должности флагманского артиллериста Учебного артиллерийского отряда (УАО) руководит артиллерийскими курсами. Во время матросского мятежа 1906 года на крейсере «Память Азова» он был тяжело ранен, чуть не утонул.  Должно быть,  в этот период происходит и  некоторая корректура в отношении Вердеревского к «демократическим» процессам на флоте. В своих последующих  статьях в «Морском сборнике» Дмитрий Николаевич заявляет себя решительным противником политизации флота, сторонником поддержания твердой воинской дисциплины. В 1908 году Дмитрий Николаевич - старший офицер броненосца «Петр Великий». В 1909-1910 годах капитан 2 ранга Вердеревский – флагманский артиллерийский офицер штаба начальника действующих сил Балтийского моря, завоевал исключительное доверие   адмирала  Н.О. Эссена. Продолжая исполнять обязанности по своей основной должности, в этот же период Дмитрий Николаевич читал курс боевого использования корабельной артиллерии в Морской академии. Это, кстати, уже второй  случай в ходе нашего исследования, где вполне могли пересекаться и общаться Александр Нёмитц и   Дмитрий Вердеревский. Академия  по расположению, по составу была небольшой - преподавателей, в том числе и приходящих, было немного и все они друг друга знали.
      В 1910-1911 году – Вердеревский командир эскадренного миноносца «Генерал Кондратенко», в 1911-1914 году – командир новейшего эскадренного миноносца «Новик». 20 января 1914 года капитан 1 ранга Вердеревский назначен командиром крейсера «Адмирал Макаров». В этот период у Дмитрия Николаевича не сложились отношения с командованием бригады крейсеров, что было не мудрено при его характере,  и он вышел в отставку. Работал консультантом петербургских заводов по изготовлению точных измерительных приборов. Фактически эти заводы выпускали приборы по управлению артиллерийской стрельбой. С началом Первой мировой войны Дмитрий Николаевич вернулся на службу. С 12 января 1915 года  он командир крейсера «Богатырь». В 1916 году награжден Георгиевским оружием. С 10 ноября 1916 года – командующий дивизией подводных лодок Балтийского моря. Был произведен  в контр-адмиралы.
      Обратите внимание, насколько напряженной и насыщенной, даже с учетом 2-х отставок,  была служба Дмитрия Николаевича Вердеревского. По всем  параметрам, это был моряк-универсал высокого уровня с внешностью  и хваткой  настоящего волкодава.   Любопытна характеристика, данная Вердеревскому в 1908 году его начальником адмиралом А. Герасимовым: «Способный работящий офицер, несколько теоретик. Доброе сердце, хотя старается быть строгим. Любим подчиненными офицерами и командой… О корабле весьма попечителен. Скорее горяч, чем хладнокровен. В кают-компании часто поднимал разговоры на военные темы и тем способствовал возбуждению интереса к этим вопросам со стороны молодых офицеров, высказывая сам верные военно-морские взгляды». Следует принять к сведению, что характеристика эта давалась Вердеревскому в период его службы старшим офицером крупного учебного артиллерийского корабля.
    По ходу иллюстрации этапов служебной деятельности Дмитрия Вердеревского, невольно задаешься вопросом  - разве сопоставима его напряженная и по-своему творческая карьера  моряка-энтузиаста   с «кабинетной» деятельностью Александра Нёмитца? Но это пока так, к слову…
    Вторым министром, входившим  в Совет Обороны и решавшим вопрос о назначении Нёмитца,  был Военный министр генерал-майор Верховский Александр Иванович. По возрасту  он был на тринадцать лет моложе Вердеревского, но по происхождению и по характеру  они были чем-то похожи… Оба они родились в семьях петербургских чиновников; отец Вердеревского был присяжным поверенным, у Верховского, - тайным советником, что, кстати, позволило Александру Ивановичу поступить в Пажеский корпус. Высокое доверие, ему оказанное, юнкер Верховский не оправдал,  и в 1905 году за «либерально-конституционные взгляды» он был исключен из корпуса. Отправившись  вольноопределяющимся в действующую против японцев армию, служил наводчиком в артиллерийском дивизионе, был награжден солдатским Георгиевским крестом и произведен в офицерский чин. В 1911 году закончил академию Генерального штаба. С началом войны служил в Восточной Пруссии, исполнял должность старшего адъютанта штаба 3-й Финской стрелковой бригады. С 1915 года начальник оперативной части 22-го армейского корпуса. С июля 1915 года исполнял дела помощника старшего адъютанта отдела генерал-квартирмейстера  штаба 9-й армии. В 1916 году старший адъютант отделения управления генерал-квартирмейстера штаба 7-й (десантной) армии. В марте 1916 года начальник штаба группы войск, предназначенной для овладения Трапезундом с моря.  С сентября 1916 года состоял помощником по оперативной части русского представителя при Румынской главной квартире. С ноября 1916 года помощник флаг-капитана по сухопутной части штаба начальника высадки десанта в район Босфора (т.е. капитана 1 ранга Смирнова - Б.Н.)   С 16 февраля 1917 года исполнял обязанности начальника штаба отдельной Черноморской десантной дивизии.
 Должен заметить, что внешность Александра Ивановича  Верховского  крайне обманчива. Внешне он походил больше на учителя гимназии, позднее – на профессора университета, оставаясь по сути своей настоящим, прирожденным генштабистом. С Дмитрием Вердеревским  его роднила непреодолимая жажда интриги и авантюры, но если Вердеревский до конца своей жизни оставался  авантюристом - романтиком, то Верховский предпочитал был авантюристом – карьеристом…
    Обратите внимание, - по прохождению службы в период мировой войны, Александр Верховский  неоднократно пересекался  с генералом Щербачевым,  адмиралом Колчаком, капитаном 1 ранга Смирновым, капитаном 1 ранга Кетлинским, капитаном 1 ранга Щегловым, капитаном 2 ранга Яковлевым, капитаном 1 ранга Немитцем и уже по этой причине его деятельность представляет для нас  особый интерес.
    C первого же дня Февральской революции Александр Верховский выступал в поддержку свержения монархии. В марте 1917 года избран членом и товарищем председателя Севастопольского совета рабочих депутатов. Разработал положение о местных солдатских комитетах. В конце марта направлен в Петроград для работы в комиссии по пересмотру законоположений и уставов в соответствии с новыми правовыми нормами. Один из разработчиков Положения о комитетах, утвержденного 30 марта. Затем вернулся в Севастополь, где активно участвовал в работе комитетов.
    Всеми правдами и неправдами, желая обратить на себя внимание командования в столице, подполковник Верховский возглавляет делегацию от войск Севастопольского гарнизона и Черноморского флота на Румынский фронт. Кстати, в это же время в столицу,  во главе аналогичной  делегации отправился  капитан 1 ранга Александр Немитц. Теперь то уж точно мы знаем, что обе делегации  были  весьма успешны, по крайней мере,  для карьеры тех, кто их возглавил.   Уже  31 мая перспективный подполковник Генерального штаба Верховский становится полковником и  назначается  командующим войсками Московского Военного округа. И уже в июле  по приказу Верховского  войска округа подавили солдатские выступления в Нижнем Новгороде, Твери, Владимире, Липецке, Ельце и др. Кстати,  все этим карательные акции Верховский проводил с согласия Совета рабочих и солдатских депутатов. Во время выступления  генерала Льва Корнилова Верховский объявил округ на военном положении, отстранив от должностей всех сторонников Корнилова. 30 августа он выделил 5 полков для нанесения удара по Могилевской ставке. По приказу Верховского производились аресты в Московском отделе Союза офицеров армии и флота.
   Если объективно анализировать деятельность Александра Верховского с февраля по август 1917 года,  столь противоречивые поступки  его можно объяснить только тем, что он беспрекословно выполнял чьи-то приказы, которым он не смел противоречить. Приказы эти не всегда совпадали с решениями Временного правительства, тем  не менее,  30 августа Верховский  был назначен Военным министром.
 В этот же период  и примерно  такими же  противоречивыми действиями  заявил о  себе адмирал Вердеревский.  Как уже говорилось, командуя Балтийским флотом, он получил  4 июня от помощника морского министра капитана 1-го ранга Бориса  Дудорова телеграмму с требованием высылки в Петроград 4-х эскадренных миноносцев для демонстрации силы Временного правительства, с перспективой их использования против  агрессивно настроенных кронштадских моряков, участвовавших в демонстрациях протеста. С получением телеграммы,   Вердеревский заявил членам Центробалта: «Я служу не людям, а Родине. И если флот вовлекают в политическую борьбу, то я не исполню приказания, а там меня могут сажать в тюрьму». 5 июня он был арестован и отдан под суд за невыполнение приказов Временного правительства. В дни выступления генерала Льва Корнилова Временное правительство признало, что поведение Вердеревского в Июльские дни «вполне оправдывалось обстоятельствами дела». 30 августа Вердеревский назначается Морским министром.
   С 1 по 24 сентября Вердеревский  входил в Директорию. 9 сентября вместе с Военным министром А.И. Верховским и верховным главнокомандующим А.Ф. Керенским подписал обращение к армии и флоту: «Временное правительство обращает внимание армии и флота на то, что недостаточно спаянные сверху донизу во единое целое во имя защиты Родины армия и флот могут оказаться не в силах противостоять новой попытке какого-либо честолюбца, могущего в подходящий момент вновь посягнуть на свободу русского народа» ( «Революционное движение в России в сентябре 1917 года. Общенациональный кризис». Сб. М., 1961, с.223).   Очередной раз убеждаемся в том, что для авторов подобного обращения  устранение с военно-политической арены адмирала Колчака, было просто  первейшей необходимостью.
  Из всей многогранной и пестрой биографии Александра Федоровича Керенского нас интересует только «звездный»  ее период - между февралем и октябрем 1917 года.  С первого дня Февральской революции Александр  Керенский – член Временного комитета Государственной думы, товарищ председателя исполкома Петросовета. С марта – занимает одно из лидирующих мест в партии эсеров. Министр юстиции во Временном правительстве  со 2  марта по 5 мая 1917 года. В 1-м и 2-м коалиционных правительствах с мая по сентябрь – военный и морской министр. С 8 июля по 25 октября – министр-председатель Временного правительства, 30 августа – Верховный главнокомандующий.
Судя по всему, Александр Керенский наблюдая рост авторитета Колчака среди масс, сориентированных  на эсеров и разглядев раньше других  в  адмирале  фигуру, вполне способную стать военным диктатором, решил устранить опасного конкурента.   
  Анализ ситуации в столице позволял сделать вывод о том, что все  назначения   уровня: армия, фронт, флот кроме министерского, правительственного уровня согласовывались с Высшим советом российского масонства.   Кстати, обе эти инстанции представляли одних и те же лиц. Последнее слово при назначении    принадлежало министру-председателю А.Ф. Керенскому в одном лице совмещавшего Министра-председателя правительства и председателя Высшего Совета масонства. 
  По возможности,  воздерживаясь от бесконечного и безнадежного анализа замороченной ситуации августа-октября  1917 года в Петербурге, я считаю, что мы  «навели  резкость»  на тех министров  Временного  правительства,  что на данном историческом этапе пришли к руководству страной и  вооруженными силами России, и с чьей непосредственно подачи состоялось устранение  с поста командующего Черноморским флотом адмирала Александра Колчака и назначение на этот пост Александра Нёмитца.
  Немного разобравшись с ситуацией  на самом высоком, правительственном  уровне, перейдем на следующий, более низкий,  – армейский и флотский уровень. 
  Я достаточно подробно остановился на прохождении службы Александром Верховским  и при этом упомянул,  что полковник Александр Верховский на Румынском фронте  служил под началом генерала Щербачева а   по кругу своих обязанностей в Севастополе многократно общался с адмиралом Колчаком и капитаном 1-го ранга Нёмитцем  и объективно мог оценить деловые, боевые качества,  политическую и социальную ориентацию каждого из них.
 Было бы несправедливо утверждать, что Александр Васильевич Немитц не предпринял и сам всевозможных мер для того, чтобы заметно выделиться  на фоне развивающихся событий, и уже тем помочь своим благодетелям в столице.  Так, с первых же дней Февральской революции он  возглавил в Севастополе «Союз офицеров – республиканцев», являвшихся «сторонниками демократической республики» и активно поддерживавших Временное правительство. Ну как тут не вспомнить  «Союз офицеров – друзей народа», Петра Шмидта с компанией...в которую входил тогда еще лейтенант Дмитрий Вердеревский.  В июне 1917 года капитан 1 ранга Немитц возглавляет делегацию от Черноморского флота, направленную в Петроград для представления Временному правительству. Знал бы прямодушный и рыцарски-прямой адмирал Александр Васильевич Колчак, что посылает на «смотрины» Керенскому и Милюкову с Гучковым своего преемника  на посту командующего флотом… 3 августа 1917 года командир Минной бригады капитан 1 ранга Александр Васильевич Нёмитц производится Времнным правительством в контр-адмиралы и назначается командующим  Черноморским флотом. 
 Далее, А.Ф. Керенский, действуя по своему плану,  направлялся в Ставку верховного главнокомандующего  вместе с А. Немитцем. Там же должен был состояться приказ о назначении Александра Васильевича командующим Черноморским флотом. В ставке Немитц присутствовал на двух заседаниях. Первое заседание прошло под   председательством главнокомандующего генерала Брусилова. В перерывах между заседаниями генерал Брусилов подписал приказ о назначении Александра Немитца командующим Черноморским флотом. В приказе о назначении  министр-председатель Временного правительства А.Ф. Керенский выражает надежду «…не допустить впредь состояния того открытого бунта,   в результате которого был смещен с должности вице-адмирал Колчак…». 
Немитцу было разрешено присутствовать среди участников второго заседания, на котором председательствовал генерал Алексеев, присутствовали командующие фронтами: Рузский, Клембовский, Деникин, Корнилов. Заседание это постоянно прерывалось упреками в адрес правительства со стороны генерала Деникина и парирования их  Керенским. В ходе заседания явно прослеживалось взаимное непонимание руководителей правительства и командования армией и отсутствие какой-либо твердой программы  взаимодействия этих структур. Среди участников заседания были Б. Савинков и генерал Корнилов. Они не скрывали своего плана - любыми средствами восстановить твердую воинскую дисциплину в армии и навести порядок в тылу.

    АМЕРИКАНСКАЯ «ПОМОЩЬ» МОЛОДОЙ  РОССИЙСКОЙ ДЕМОКРАТИИ.
Приняв дела и обязанности командующего флотом, Александр Немитц с докладом прибыл в Ставку,  где в должности  Верховного главнокомандующего застал уже генерала Корнилова, сменившего на этой должности генерала Брусилова. Корнилов поставил в известность Немитца о том, что принято решение  перейти на  всех участках фронта к обороне, сосредоточив основные усилия на  блокаде и захвате черноморских проливов и Константинополя. Решив константинопольскую проблему, немедленно добиваться мира с Германией.
Поставив перед вооруженными силами России подобные задачи, не согласовав их с союзниками и с министрами Временного правительства,  по солдафонски прямодушный Лавр Корнилов фактически подписал себе  отставку, а может быть и смертный приговор, так как  подобные планы  в корне противоречили  мировой военно-политической закулисе.
О последующем неудачном «заговоре» и «путче»? генерала Корнилова писалось очень много, но в редких случаях авторы публикаций доискивались до истинных причин событий июля-августа 1917 года в Петрограде. В этой связи, я вынужден сделать кое-какие пояснения.
В нашей ситуации   имеет прямой смысл обратиться к американским первоисточникам, чтобы сразу отсечь всякие подозрения в какой-либо предвзятости.
Стэнли Вошборн утверждает, что в Петрограде летом 1917 года «работали» тысячи иностранных агентов, разумеется,  кроме американских.  Из этой статьи мы узнаем подробности об американской Специальной Миссии лета 1917 года, в которой в качестве корреспондента и офицера разведки принимал участие сам Стэнли Вошборн, в результате чего и появилась эта его статья в журнале «Нэйшнл Джиографик», сопровождающаяся множеством фотографий.
В июне 1917 года в Россию из Америки прибыла, так называемая «Специальная Миссия».  Ее специфика прослеживается из отчетов разведуправления  армии США. «Специальная Миссия» въехала в Россию через Владивосток. Весьма символичным был факт, что Керенский предоставил в ее распоряжение бывший царский поезд, именно тот, в котором Николай Второй подписал свое отречение от престола. Заведомо закрыв глаза на то, что сам ТрансСиб уже представлял стратегический секретный объект, специальная американская миссия проследовала до Питера, где имела встречи с Керенским, министрами его правительства, лидерами Государственной думы, включая и лидеров большевиков, о чем наша историческая наука советского периода скромно умалчивает, но что явствует из фотографий Стэнли Вошборна. Представители этой миссии побывали в Москве и,  что для нас особенно важно,  - в Севастополе.
По самым примитивным подсчетам, не менее 10 дней заняла дорога из Владивостока в Питер, не менее 10 дней из Питера во Владивосток, не менее двух недель комиссия пробыла  в столице России. Именно в этот период, в июле 1917 года, когда в Петрограде пребывала американская «Специальная Миссия», чуть раньше прибывший из Америки  Троцкий, имевший официальный паспорт гражданина  США, со своими нью-йоркскими «соратниками»  предпринимают в Питере первую – июльскую попытку вооруженного государственного переворота.
В этой связи  имеет смысл внимательно присмотреться к членам «Специальной Миссии». Официальный ее руководитель – бывший Госсекретарь США Элияху Рут, юрист, дипломат и государственный деятель США, американский еврей, государственный секретарь президента Теодора Рузвельта и счастливый обладатель  Нобелевской премии 1912 года. Читаем, что написано во всемирно известном  «Вики» относительно специальной миссии Элияху Рута: «В июле 1917 года, в возрасте 72 лет, был послан в Россию президентом Вильсоном, чтобы организовать кооперацию США с новым революционным правительством». Нас уже давно приучили к тому, что если речь идет о «кооперации с другой страной», то США всегда подразумевает «кооперацию» исключительно на своих условиях. Элияху Рут позже выпустил книгу под названием: «США и война, миссия в Россию, политические цели».
Так, в состав Миссии  входил Джеймс Дункан - лидер профсоюзов, о котором Вики говорит, что «в июне 1917 года президент Вильсон назначил Дункана «Чрезвычайным Посланником в Россию». Не следует воспринимать это утверждение буквально. Дело в том, что не только  миссия была «Специальной», но  и каждый ее участник был наделен рангом «Чрезвычайного Посланника», то есть, каждый имел неограниченные полномочия. Так, в Миссию входил журналист и политик Чарльз Эдвард Рассел.  Вики говорит в статье о Расселе, что «отчет Миссии, в частности, рекомендовал, чтобы Комитет публичной информации Джорджа Криля развернул активную провоенную  пропаганду в России. Джорж Криль был натурализовавшимся американским евреем, возглавлявшим Комитет Публичной информации, созданный специально с целью вовлечения Америки в мировую войну. «Чарльз Рассел персонально лоббировал президента Вильсона, чтобы в целях воздействия на русскую публику использовать новое тогда средство – кинематографию. Комитет Публичной Информации тогда быстро отснял пропагандистские фильмы и распределил их через свою сеть в России. Сам Рассел снялся в одном из таких фильмов 1917 года под названием «Падение Романовых».
Интересную политику проводило еврейское лобби в  администрации США - первые, самые напряженные годы мировой войны, американцы отсиживались за океаном, зарабатывая миллиарды долларов на крови воюющих сторон  и, наконец, решившись возглавить лагерь потенциальных победителей,  вдруг стали резко агитировать «за войну» тех, кто этой войной успели пресытиться, что называется,  «по самое не могу».
Так, следующий Чрезвычайный Посланник был нью-йоркский банкир Самуил Бертрон. По всем  признакам, он являлся полномочным представителем американского олигарха  и отъявленного русофоба Якова Шиффа. Финансовые агенты этого банкирского дома предоставили Троцкому пароход с оружием и боеприпасами и 20 миллионов долларов  наличностью с правом  неограниченного кредита  на «текущие расходы» в России. Тому имеются многочисленные подтверждения, прежде всего, в американских источниках.
Следующий  Чрезвычайный Посланник в революционную Россию – бывший военный министр США и действующий Начальник Генерального штаба – генерал Хью Скотт.
Была еще одна загадочная личность в составе Миссии - очень богатый человек и «арабист» Чарльз Крейн. Официально  Крейн был включен в состав миссии, как «специалист по России и Ближнему Востоку».  По инициативе Крейна в США были приглашены для чтения лекций Максим Ковалевский  и Павел Милюков                - лидеры масонов России.  В тематике лекций, прочитанных в США этими уважаемыми профессорами доминировали национальные (читай - еврейские.- Б.Н.) проблемы в «революционной» России. Выбор «лекторов» становится понятным, когда перед нами лежат фотографии Максима Ковалевского и Парвуса-Гельфанда, - невольно возникает вопрос - не братья ли они? Приятным сюрпризом является и то, что Максим Ковалевский  номинировался на получение Нобелевской премии одним списком с Элияху Рутом. Другим «русским» профессором, приглашенным читать лекции в США был небезызвестный нам профессор Павел Милюков. Для упрощения анализа, Вики доверительно сообщает нам, что «русский» род Милюковых происходит от  бухарского еврея Симена Мелика (Мелюка?). По ходу дела,  вспоминаются репортажи  журналиста-международника Сейфуль-Мулюкова. Видимо, его прямые предки слегка подзадержались в Бухаре…
Специальную Миссию, как водится, сопровождало много офицеров-разведчиков под видом обсуживающего персонала. Для начала рассмотрим общее фото членов Миссии справа налево:  Майор Стэнли Вошборн – автор статьи, ассистент-секретарь миссии,  Базил (Василий) Майлз – секретарь-переводчик,  лейтенант Элвис Бернхард – помощник адмирала Гленнона,   хирург Holton S.Curl,   Hugh А. Moran , бригадный генерал  Wm. V.  Judson (остался в Петрограде военным атташе американского посольства. Замешан в «Заговоре послов» и впоследствии написал мемуары о службе в России).  Затем стоит бригадный генерал R. E. L. Michie - помощник начальника Генерального штаба генерала Скотта, Baron de Ramsey - военный атташе (прикрепленный) при российском министерстве иностранных дел,  F.  Willoughby Smith - секретарь и американский консул в Тифлисе, подполковник T.  Bentley Mott.
Начальники сидят справа налево: Charles Edward Russell (политик), Samuel R. Bertron (банкир),  John R. Mott (глава американской молодежи), Rear Admiral James H.  Glennon R.  Fransis (посол США в России, выгнанный в сентябре 1918 года за участие в «Заговоре послов» - мятеж в Ярославле, убийство Мирбаха, покушение на Ленина и попытка государственного переворота в пользу Троцкого), Elihu Root  - Глава миссии,  Hugh L. Scott - начальник Генерального штаба США, James Duncan  (профсоюзный босс),  Charles  R. Crane (очень богатый «Арабист»),  Cyrus H.  McCormick (неизвестный).
Отдельные фамилии и имена указаны без перевода, чтобы не тиражировать старые и не добавлять новые ошибки в этот эпохальный список…
Теперь посмотрим на фото, где в вагоне бывшего поезда Императора,  перед объективом фотоаппарата,   расположился  обслуживающий персонал Миссии. Сидят слева направо: у стола, за которым последний русский Император подписал отречение от престола – бригадный генерал…   Если я еще несколько сомневался, определяя его национальность, вглядываясь в изображение на общей фотографии, то, взглянув на фотографию на обложке книги, а без колебаний перевел его фамилию - «Жидсон». Рядом, на  столике сидит военный корреспондент, он же – военный разведчик , написавший заинтересовавшую нас статью,- майор Стэнли Вошборн. Затем, на диванчике: майор R. Le. J Parker   и майор  M. C.  Kerth - американские военные специалисты по России; стоит в дверном проеме подполковник Bentley Mott  и капитан E Francis Riggs  сидит справа – такие же специалисты американской разведки по России.
А вот и главная по информативности фотография. На ней слева направо: министр иностранных дел Временного правительства М.И. Терещенко, генерал Алексей Брусилов, в то время главнокомандующий российской армией, Элияху Рут, глава американской миссии; генерал Хью Скотт начальник Генерального штаба армии США, и бригадный генерал R. E. L.  Michie.
 То, что с американцами  сфотографировался М. Терещенко, так это по должности он был обязан их курировать, возглавляя в те дни МИД.  А чем же им так приглянулся скромный, симпатичный генерал Брусилов? Почему выделили его среди остальных 12 министров правительства Керенского, тем более что Брусилов и министром даже не был.  Читаем пояснение к фотографии на американском сайте: «Родная сестра жены Брусилова была американка. Mrs Charles Johnston – жена известного нью-йоркского русского(?) писателя, Таким образом, выясняется, что генерал Брусилов был совсем и не чужой для американских евреев, а именно они и сформировали, как «специалисты по России» на 75% Специальную Миссию. Если бы Троцкий позволил так же свободно, как американцы,  фотографировать персонал своего личного бронепоезда, на котором он в самом скором времени станет колесить по многочисленным фронтам гражданской войны, то  эти бы фотографии могли бы стать еще одним документальным подтверждением  кровного и идейного родства   евреев американских и евреев российских.
    На всей этой колоритной  компании «Чрезвычайных Посланников» я задержал ваше внимание только для того, чтобы на их фоне более рельефно высветить Чрезвычайного Посланника адмирала Джеймса Гленнона. Многие источники представляли этого адмирала, как главу самостоятельной военно-морской миссии США в России. Теперь же, мы можем убедиться, что  его «скромная роль» была лишь частицей комплексного коварного плана  США, призванного уточнить и затем окончательно дестабилизировать обстановку   на фронтах  и флотах  «революционной» России. Мы уже говорили о том, что адмирал Гленнон   со своей свитой  появился в Севастополе, прежде всего,  для того, чтобы констатировать  факт неспособности флота и армии России захватить проливную зону Черноморских проливов. Но, похоже, Гленнон, оставался   моряком и воином, а только потом уже  был полномочным посланником заокеанской державы на флотах пока еще союзной России.  Уже получив  предварительное согласие адмирала Колчака  убыть вместе с ним в Петроград, «С риском для жизни, адмирал Гленнон убеждал революционных моряков, захвативших власть на  боевых кораблях  в Севастополе,  передать командование   своим офицерам». Не будучи твердо уверен в правильности перевода, привожу оригинальный текст, публикуемый Вики: «At  the risk of his life,  Glennon persuaded mutinous Russian sailors who had taken over Rassian ships-of-war in the waters of Sevastopol,  to restore command to their  officers».
То есть, в Севастополе, Гленнон стал свидетелем тех  результатов,  к которым   привела   проплаченная  американскими банкирами  революционная пропаганда,   и попытался, пользуясь своими полномочиями, хоть как-то сдержать  этот выходящий из-под контроля  процесс.
Нас совсем не волнует эпизод, в ходе которого американского адмирала Гленнона вполне могла постичь участь  незадачливого агитатора «за войну» Семена  Баткина. Мы уже говорили о том, что крапленого  «матроса» Сеню Баткина, делегата от флота, после выступления на   митинге на одном из участков Румынского фронта, несознательные солдаты, бросившиеся подбрасывать  в воздух, «случайно»  уронили. В результате чего, у Семы были сломаны два ребра, а наглая, жирная рожа превратилась в кровавое месиво.
Будем считать, что волею случая  адмирал Гленнон, как член Специальной Миссии Элияху Рута,  вдруг оказался  в Севастополе.  И так же  случайно в его поезде прибудет  в Петроград адмирал Колчак.  Не слишком ли много случайностей?
Остается подвести некий промежуточный итог: назначение Александра Васильевича Нёмитца командующим Черноморским флотом состоялось при активном содействии члена масонского Верховного Совета, ложи «Великого Востока Франции», «Астрея», а в «миру»- Морского министра адмирала Дмитрия Вердеревского; активного функционера  Военной ложи, Военного министра генерал-майора Александра Верховского. Назначение состоялось  Приказом Верховного главнокомандующего генерала Алексея Брусилова, активно сотрудничавшего с членами Верховного Совета российского масонства, приказ о назначении был утвержден   главой  масонского Верховного Совета, членом ложи «Малая Медведица» и генеральным секретарем  ложи  «Великий Восток народов России», «другом французских масонов» и по совместительству министром-председателем  Временного правительства  Александром Федоровичем Керенским. 

                «КОМАНДУЮ ФЛОТОМ!» – АДМИРАЛ НЕМИТЦ.
 Для читателей,  тщательно анализирующих отдельные критические ситуации, сопоставляющих  информацию из различных источников, привожу и такой немаловажный факт,  что вопрос о смене командующего  Черноморским флотом  адмирала Колчака обсуждался  еще в мае 1917 года, и Морской министр адмирал Кедров  первым кандидатом называл контр – адмирала Саблина ( смещенного  с должности командира Минной бригады  Колчаком), и вторым кандидатом уже тогда назывался капитан 1 ранга Немитц. Казалось бы,  что эта информация  ничего принципиально не меняет, если не принять во внимание тот факт, что Морской министр адмирал Кедров являлся членом Адмиралтейской масонской ложи и, что называется, «был в теме».
При таком раскладе, теперь уже можно с большой долей  уверенности  утверждать, что Александр Немитц не мог не быть масоном, уже, хотя бы потому, что на должности такого уровня других не назначали.
  При анализе  ситуации, сложившейся на Черноморском флоте в июле  1917 года,  нас заинтересовали следующие моменты. Не секрет, что,  начиная с марта  по  июль  1917 года, Колчака всемерно поддерживала фракция эсеров. Партия социалистов-революционеров была крупнейшей по численности и по влиянию в Крыму, как и в России в целом. По данным республиканского комитета по охране культурного наследия Автономной республики Крым  севастопольская организация ПСР насчитывала в мае 1917 года 13 тысяч человек, а в октябре в Крыму  достигла 35 тысяч человек (до 30 тысяч в  Севастополе). Из партийных лидеров особенно выделялись: А.С.Никонов, авторитетный член ЦК ПСР И.И. Фондаминский (Бонаков) – с августа 1917 года  Генеральный комиссар Временного правительства на Черноморском флоте, И.Ю Баккал – впоследствие левый эсер.  С представителями этой партии нам придется неоднократно сталкиваться в ходе дальнейшего нашего исследования. Кстати, и весь «сибирский» этап жизни и деятельности  Александра Васильевича Колчака будет проходить в окружении эсеров. Не избежал такой участи и преемник Колчака на должности командующего флотом – Александр Немитц. На протяжении пяти месяцев командования флотом  ему придется сотрудничать с Генеральным комиссаром Временного правительства на флоте Ильей Исидоровичем Фондаминским  - одним из лидеров партии социалистов-революционеров.  Так что,  хотим мы того или нет, но нам придется с этим партийным функционером  познакомиться  поближе.
 Фондаминский Илья Исидорович (псевдоним Бунаков)  являлся одним из видных деятелей партии эсеров, другом и соратником Б.В.  Савинкова. На фоне частично или полностью «отмороженной» публики, составляющей основу партии эсеров, Бунаков представлял редкое исключение.  Я уже приводил биографические данные Ильи Фондаминского. Можно по-разному относиться к эсерам-боевикам, среди которых преобладала еврейская молодежь. По большинству позиций, а главное по целям и задачам,  их террористическая  деятельность вызывают  резко отрицательное отношение и достойна всяческого осуждения. Такие одиозные фигуры как: Евно Азеф, Хаим Житловский, убийца Столыпина – Багров, убийца Гапона – Рутенберг, - своей деятельностью создали исключительно красочную рекламу своей партийной фракции.   Илья Фондаминский и Борис Савинков, на мой взгляд, составляют некоторое исключение из этой малопочтенной публики. Анализируя последствия катастрофы, постигшей Россию после двух революций 1917 года, я принципиально против какой-либо идеализации революционной деятельности еврейской молодежи, но жизнь и трагическая судьба  Ильи Фондаминского  несколько  не укладываются в рамки стандартного анализа.  Уже тот факт, что под влиянием митрополита Евлогия  в конце 20-х годов Илья Исидорович принял православие, заметно выделяет и отделяет его от прежних  однопартийцев.  Как вспоминает В.М. Зензинов: «…духовно Илья Фодаминский сложился в том маленьком и дружном полудетском, полуюношеском кружке, который в самом начале 90-х годов возник в Москве, и к которому принадлежали Илюша Фондаминский, Абраша Гоц, Рая Фондаминская, Майя Тумаркина, Миша Цетлин, Яков и Амалия Гавронские, Коля Дмитриевский». Фондаминский, Цетлин и Дмитриевский вместе учились в частной гимназии Креймана, Гоц, Цетлин и Гавронские были кузенами. «Это был, по словам Зензинова, кружок юных идеалистов-общественников, искавших смысл и оправдание жизни, мечтавших о служении человечеству…». Трагическая судьба старшего брата  (Матвей Фондаминский умер в ссылке от туберкулеза) была тем фоном, на котором прошли детство и юность Ильи Фондаминского. В семье, по словам Зензинова, эта судьба была скрытой трагедией для отца и прекрасной легендой для детей. По словам Зензинова, познакомиться ему с этим кружком пришлось зимой 1899 -1900 года, после того, как они вместе с Н.Д. Авксентьевым  подружились с Яшей Гавронским и Маней Тумаркиной в берлинском университете, а затем летом 1900 в Москве познакомились с Фондаминским и Гоцем. Зензинов дает описание Ильи Фодаминского того периода: «Это был стройный и высокий юноша, красавец, немного, пожалуй, артистической наружности, хороший спортсмен. У него были длинные, зачесанные назад волосы (по моде того времени – мы все почему-то носили такую прическу, она была признаком передовых, радикальных убеждений), он хорошо танцевал, говорили, что он проявил способности к музыке, но почему-то забросил уроки на рояле, уже тогда отличался увлекательным красноречием. В нем вообще было нечто врожденно художественное, пылкое, увлекательное».
Если к этой довольно красноречивой характеристике  19-ти летнего студента Ильи Фондаминского  «пристегнуть» тот послужной список, революционера-боевика, с которым мы ранее познакомились, то становится понятным источник симпатий и известного доверия, которым, судя по всему,  проникся новоиспеченный командующий Черноморским флотом контр-адмирал Александр Немитц к  комиссару Временного правительства на Черноморском  флоте Илье Исидоровичу  Фондаминскому.
С первого же дня пребывания в Севастополе Илья Фондаминский   находился на флагманском корабле, сам оборудовал себе каюту, переоделся в офицерскую флотскую форму без знаков различия. В течение месяца вполне овладел флотской терминологией - т.е. вполне «вписался» в обстановку. Судя по воспоминаниям современников, Фондаминский был образцом политического комиссара. Заседания советов всех уровней проходили большей частью на кораблях,  либо в здании Морского  собрания, на площади Нахимова. Представьте себе  рослого со спортивной фигурой молодого мужчину с внешностью Блока, одетого в белоснежную флотскую форму.  Из-под рукавов кителя элегантно выглядывали манжеты с бриллиантовыми  запонками. Флотские офицеры во все времена составляли особую касту, которая на духовном и на физическом уровне отторгала чужаков. Фондаминский, на удивление, легко и непринужденно вошел в коллектив кают-компании флагманского корабля, как будто вернулся из утомительной и длительной командировки. Молодые офицеры приняли его как ровню. Сейчас перед ними был не профессиональный революционер, боевик и подпольщик с солидным  стажем, прошедший  одиночки и камеры каземата, а сын крупного коммерсанта, получивший прекрасное образование в лучших университетах Европы, говорящий на семи языках, прекрасно музицирующий и способный поддержать светскую беседу. Теперь представьте себе рядом с Ильей Фондаминским  человека ростом 165 см., с 48 размером одежды,  с сухой, поджарой фигурой, несколько сутуловатой, с короткими, рыжеватыми,  жесткими усиками и с идеальным прямым пробором на большой, костистой голове. Человек этот тоже был  облачен в белоснежную морскую форму  с золотыми нашивками, чуть не достигающими локтя (из-за небольшой длины рук и солидных нашивок). Это командующий Черноморским флотом  Российской республики - контр-адмирал Александр Немитц.  Александр Васильевич был исключительно умный и коммуникабельный человек но, как и подавляющее число малорослых мужчин,  компексовал из-за своего малого роста и питал нездоровую страсть к крупным вещам. Орден Святого Владимира 3-й степени с мечами, которым он особенно гордился,   явно превышал стандартные размеры и очень резко выделялся на худой шее орденоносца. Каблуки   лакированных ботинок также превышали по высоте все разумные пределы. Теперь, хотя бы на миг представьте себе рядом чрезвычайного комиссара  и командующего флотом. Сравнение было явно не в пользу Немитца.  Обладая здоровым  чувством юмора, Александр Васильевич Немитц сам комментировал особенности своей внешности и этим отсекал все возможные кривотолки.
На всех выходах в море Фондаминский находился рядом с командующим и по всему  было заметно, что они сработались. Редчайший случай в истории армии и  флота - жены командующего и  комиссара  с первой же встречи стали неразлучными подругами. Амалия Гавронская, жена Ильи Исидоровича  и Анастасия Врубель  - супруга  Александра Немитца имели общих знакомых в Москве и Одессе да и,  похоже, посещали одну московскую синагогу, так что можно считать что их связывали общие интересы и  на своем уровне они очень рельефно вписывались в обстановку  флота и города.   До октября 1917 года жизнь в Севастополе и на флоте  можно было бы назвать размеренной и спокойной, ничто не предвещало бури. 25 октября в  Севастополе была получена телеграмма о том, что Временное правительство низложено, и власть в стране перешла к Совету народных комиссаров во главе с Ульяновым-Лениным. Первое время  казалось, что в Севастополе и на флоте ничего не изменилось, кроме резкой активизации деятельности отдельных партий -  прежде всего  эсеров и меньшевиков.
Если верить ряду документов и воспоминаний очевидцев тех бурных и противоречивых событий, Илья Фондаминский пользовался большой популярностью среди матросов-черноморцев, по крайней мере  до тех пор,  пока матросская масса не была ввергнута в пучину коллективного помешательства и озверения… В сентябре  1917 года Илья Фондаминский был огромным большинством голосов избран в Учредительное Собрание. Он стал депутатом от Черноморского флота, получившего в Учредительном собрании особое представительство. Несколько забегая вперед, скажем что,  в качестве депутата Учредительного собрания Фондаминский принял участие в единственном ночном заседании Учредительного собрания 6 января 1918 года, где, по легенде, выступая,  не заметил даже, как в него целится из винтовки какой-то матрос – большевик, узнавший в нем комиссара Черноморского флота, и только вмешательство соседа предотвратило выстрел…
Мы же не станем «гнать картину» и возвратимся к периоду активного сотрудничества   Ильи Фондаминского и Александра Немитца  в солнечный Севастополь  августа  1917 года.
     Всячески подчеркивая свою поддержку демократических преобразований на флоте, признанный меньшевистскими судовыми комитетами, в отличие от  эсеров  усиленно поддерживавших  Колчака, вновь назначенный командующий пытается оправдать «доверие» правительства и активизирует боевую деятельность флота. В этот период неоднократно совершаются выходы в море  крейсеров, миноносцев, подводных лодок. Несколько раз в походах участвовали линейные корабли.
Свой первый выход в море в должности  комфлотом  контр-адмирал Нёмитц совершил в день своего 36-летия, имея свой флаг на линкоре «Евстафий». За ним следовали еще два линейных корабля, вспомогательный крейсер и 5 эскадренных миноносцев. Последний раз в должности командующего Нёмитц вышел в море 19-24 октября 1917 года. Комфлотом держал свой флаг на эсминце «Гневный». Всего в пятидневном плавании участвовало 12 кораблей  в том числе оба дредноута «Воля» и «Свободная Россия». Насыщенный сложнейшим маневрированием, продемонстрировавший высокое штурманское искусство и отличную  морскую практику, этот более чем 1.000-мильный поход  стал последним походом Черноморского флота России.
Между тем, фактическое состояние  личного состава  флота становилось  ужасающим. «Демократизация» переполнила все мыслимые и немыслимые границы. Командование флота переставало контролировать ситуацию.  Офицеры откровенно третировались  недисциплинированными матросами, с молчаливого согласия, а чаще – при поддержке  корабельных советов. Участились случаи отстранения офицеров от должностей советами, и «назначения на вакантные должности» матросов. «Корниловский мятеж», несмотря на то, что командующий в приказе от 27 августа подтвердил верность флота Временному правительству, усилил недоверие и враждебность матросов к офицерам. В октябре фиксируются первые случаи избиения офицеров матросами. Назревает волна мщения «за все».  Внешний вид моряков  не поддавался никакому описанию:   «Матросы, съезжавшие на берег, ходили грязными, допускали смешение военной формы одежды с гражданской». Участились случаи, когда матросы кораблей и солдаты гарнизона под видом покупки товаров и продуктов для  своих частей занимались спекуляцией и продажей инвентарного имущества. Несмотря на «сухой закон», действовавший с начала войны, процветало пьянство. Стали нормой погромы садов, виноградников и дач, не смотря на выделение усиленных патрулей.
«Сухопутные части гарнизона и береговой артиллерии разложились еще ранее. Еще весной, сразу после выхода приказа № 1, «никто не служил, никто абсолютно ничего не делал… Даже караульная служба почти не исполнялась и бывали случаи, что роты постановляли не выделять караул и не выходить – «ввиду праздников», самими же и объявляемых. Бывали случаи, когда старый караул оставался несмененным и никакие угрозы не помогали, а других средств заставить повиноваться – не было. Часовые от прежнего сохранили только название: как только солдат приходил на пост, то тотчас расстилал шинель и покоился мирным сном, часто приставив винтовку к стенке…
Так было в войсках в Севастополе, Евпатории, Феодосии,  Керчи  и только артиллеристы, как более развитые, еще держались и кое-как несли службу». («Россия на Голгофе»,  А.И.  Верховский,  ВИЖ 1993 №2). Может стоит пожалеть нам бывшего генерала и бывшего министра Временного правительства Александра Верховского, искренне возмущенного развалом армии, в свое время приложившего максимум усилий и таланта для гибели армии Императорской России?
  После большевистского переворота в Петрограде, контр-адмирал Нёмитц , похоже, начал нервничать. К декабрю 1917 года на кораблях и в частях флота резко усилилось влияние анархистов  при ослаблении деятельности меньшевиков.  В конце ноября, начале декабря отряды черноморских моряков
За более чем за 225 лет своего существования Черноморский флот повидал всяких командующих. Некоторые умирали на своем посту, некоторых расстреливали, одного  убили террористы, многих снимали с должности с понижением в звании. Встречались среди них воинствующие бездари, скрытые пьяницы, развратники. , возглавляемые большевиками и анархистами, участвовали в боевых действиях против отрядов генерала Каледина и против частей генерала Щербачева, прорывающихся на Дон. Не приняв решительных мер против «экспедиции» черноморцев на Дон, Александр Немитц фактически не исполнил приказ своего непосредственного начальника, командующего Румынским фронтом генерала Щербачева и вызвал угрозы в свой адрес со стороны генералов Алексеева и Корнилова. Этими действиями, а точнее своим бездействием, он поставил себя «вне закона» по отношению к своим непосредственным начальникам, то есть, фактически изменил присяге. В то же время,  выполняя распоряжение Морского министра, контр-адмирал Немитц  принял к исполнению  приказ, предписывающий исполнять распоряжения Центрофлота. Деятельностью командующего Черноморским флотом был крайне недоволен  так называемый ЦентроФлот, присвоивший себе функции Морского министерства. Центрофлотом в эти дни руководили бывший мичман, большевик,  Федор Раскольников и бывший штрафованный матрос Павел Дыбенко.
 В создавшейся критической ситуации посоветоваться Александру Немитцу было не с кем  - Илья Фондаминский   в первых числах декабря очередной раз  убыл в Петроград для участия в работе Учредительного собрания.  С ростом влияния на флоте анархистов и большевиков, реально контролировать ситуацию и поддерживать боеготовность было практически нереально.  После   возвращения  в Севастополь первых эшелонов с участниками боев на Дону, изрядно потрепанных   в боях с калединцами, обстановка на флоте и в Севастополе накалилась до предела.   Получившие «революционное боевое крещение» в боях с контрреволюционерами, матросы-добровольцы  понесли ощутимые потери  и, не одолев вооруженного противника, горели жаждой мести ко всем  классовым врагам. Город и флот готовился к торжественным похоронам  жертв боев с «кадетами», привезенных в последних вагонах каждого эшелона.
13 декабря 1917 года  Нёмитц оповестил флот радиограммой: «Отбываю по телеграмме Управления Морского Министерства в Петроград по делам службы, временно сдаю должность начальнику штаба контр-адмиралу Саблину». Действительно, Немитцем  12 декабря была получена телеграмма: «Явиться для отчета о делах ЧФ».
               
                БЕГСТВО С ПОСТА КОМАНДУЮЩЕГО ФЛОТОМ.
  Был даже явный  масон -  адмирал Самуил Грейг.  Но бежал с поста командующего флотом только один - Александр Немитц. И самое удивительное что,  судя  по некоторым признакам, совесть его особенно не мучила. В советский период подобные обвинения могли прозвучать лишь от его бывших коллег и сослуживцев, оказавшихся за рубежом, потому как обвинить в подобном малодушии «первого советского адмирала»,  выдвиженца Адольфа Иоффе и «крестника» Владимира Ленина никто бы не решился. Сам же Александр Васильевич, в подтверждение своего искреннего желания вернуться в Севастополь приводит факт оставления в городе жены с семью детьми. Аргумент, конечно, интересный. Но зачем нам в своих оценках   быть добрее советской власти? Не проще ли сослаться на приказ ЦентроФлота  от 16 января 1918 года, там все названо своими именами и об этом приказе  еще пойдет речь. 
 В нашем конкретном случае   объяснение такому нестандартному явлению,  как оставление командующим флотом своего поста   может быть только одно – дезертирство в военное время.  Предположим что  такая оценка поступка слишком крутая, особенно с учетом  ситуации, складывающейся  на флоте и в Севастополе. Взглянем на ситуацию с позиции защитников Александра Васильевича.   Масонское сообщество  в лице руководителей  Временного правительства призвало его занять высокий пост.  Немитц  его занял,  и исполнял обязанности, пока к тому были условия. В ходе последних событий в Петрограде Временное правительство было сменено диктатурой большевиков. На смену одной группе масонов пришла другая, пока анонимная.  С первой группой все ясно - Александр Керенский скрывался под чужим именем, адмирал Вердеревский  был смещен со своего поста и числился «консультантом» ЦентроФлота без какой-либо реальной власти,  генерал Верховский был временно арестован, генерал Брусилов, тяжело раненный осколками шального снаряда в ходе декабрьских боев в Москве, отсиживался в своей барской квартире… То есть, все   кто  способствовал назначению Александра Немитца на пост командующего Черноморским флотом, оказались «не у дел». Перед кем ему было держать ответ за свои действия, или бездействия?  О фактической невозможности командовать и  своем желании покинуть пост командующего Александр Немитц ставил в известность членов Флотского совета, и получил отказ. Можно быть в оценках жестче и определеннее -  в критической обстановке  масонское руководство сочло возможным  дать разрешение на оставление поста комфлота –  и Немитц  без колебаний его покинул, а потом уже, для «не посвященных»,  нашел своему поступку  с десяток оправданий.
    Попытаемся оценить конкретные последствия  поступка Александра Немитца.  Сразу после убытия его  из Севастополя, начались кровавые расправы над офицерами и жителями города унесшие сотни человеческих жизней. Я не исключаю и тот факт, что оставшийся   на своем посту командующего  Немитц   не смог бы  препятствовать кровопролитию, но уверен, что он  обязан был до конца выполнить свой долг командира и администратора… Можно было задать вопрос иначе – а как же быть с понятием чести офицера флота, или с  кодексом чести рыцарского рода фон Биберштейнов? В подобной ситуации  действительные наследники  германских рыцарей, даже в мундирах офицеров Вермахта,  с детского возраста  усвоив для чего офицеру вручается личное оружие, четко знали как сохранить честь древнего рыцарского рода  в критической,  безвыходной ситуации.  Вот если бы спросить тех офицеров, которые подверглись издевательствам  со стороны распоясавшейся, опьяневшей  от чувства  вседозволенности и безнаказанности матросской братвы; спросить у вдов и сирот офицеров и военных чиновников, погибших в ходе «Варфоломеевских» ночей Севастополя декабря 1917 года,  что бы они сказали своему   командующему, бросившему их на растерзание озверевшей черни, не выполнившему  свой служебный  долг старшего начальника  и реального защитника? Тем более  что, с учетом богатой «демократической»  биографии, лично Александру Васильевичу физическая расправа не угрожала. Да  если бы и существовала такая опасность  - на то ты и начальник,  облеченный высокой властью, так настойчиво рвавшийся к этой власти.  Ну а потерял, упустил эту власть, так неси свой крест  до конца…Ан, нет…не сложилось… 
 
Как оказалось, Нёмитц в Петроград не прибыл. Приказом Центрофлота от 16 января 1918 года он был объявлен находящимся в «безвестной отлучке», а приказом от 30 января по флоту и по Морскому ведомству оповещалось о его «увольнении со службы и отдаче под суд за неисполнение приказаний верховной Морской коллегии». Как выяснилось, по своему разумению  объективно оценив обстановку, Александр Васильевич из Севастополя направился в ставку командующего Румынским фронтом, генералу Щербачеву, которому он, как командующий флотом в оперативном отношении был подчинен. После зверской расправы большевиков с генералом Духониным  части военачальников удалось покинуть Ставку и перебраться в Кишинев.  В эти дни  Генерал Щербачев, узнав о расправе большевиков с армейским командованием в Могилеве, принял решение выдвигать боеспособные части Румынского фронта на Дон к Каледину и генералу Алексееву. 15 декабря   в Кишиневе состоялась встреча контр-адмирала Немитца и генерала Щербачева. О чем они говорили, видимо, уже никто и никогда не узнает. После встречи с Щербачевым, отправив в Севастополь адъютанта, бывший контр-адмирал, и бывший командующий флотом  Александр Немитц, переодевшись в гражданскую одежду перебрался из Кишинева в Одессу. По воспоминаниям Александра Васильевича, переход этот дался ему непросто:  дважды его чуть было не расстреляли, один раз офицеры, другой раз – солдаты.   И те и другие признавали в нем немецкого шпиона… Не правда ли -  интересная история?… Наберемся немного терпения и познакомимся с не менее интересной историей о  печальной «одиссее»   капитана 2 ранга  Вячеслава Энгельмана.
   Пройдет немногим более 2-х месяцев и капитан 1 ранга Щастный,  явившийся  для отчета о переводе кораблей Балтийского флота из Гельсингфорса в Кронштадт, будет варварски, по-бандитски уничтожен по приказанию Льва Троцкого.  Похоже,  Александр Васильевич такой участи избежал, но какой ценой?  Контр-адмирал  Немитц  не подчинился приказам Верховной морской коллегии  и по докладу Севастопольского совета, усмотревшего в его действиях  все признаки дезертирства, был заочно приговорен к расстрелу.  Не встав в строй «добровольцев»  генерала  Щербачева убывающих  на Дон, он и среди добровольцев» был  признан изменником и  врагом.  По логике вещей    обе противоборствующие стороны, поставили его «вне закона»…  На первый взгляд    достаточно нестандартное решение принял в этой ситуации  Александр Немитц, решив устраниться от активной деятельности и , попросту  говоря, - «уйти в подполье»… Я склонен считать, что в этой сложнейшей ситуации    все те же «старые, влиятельные друзья»  грамотно  выводили своего фигуранта  из-под удара,  сохраняя его до лучших времен. А что же Севастополь и флот, брошенные  своим военным губернатором и  командующим?
    Большевики в  этот период  опробовали свой очередной бредовый эксперимент с введением по флоту и Морскому ведомству коллегиального руководства, в этой связи новый командующий флотом мог и не  назначаться, а в управление флотом Черного моря вступил Центральный комитет   Черноморского флота.
    После бегства командующего, командование флотом номинально перешло начальнику штаба -  контр-адмиралу Саблину. Все остальное флотское руководство оставалось на местах, штаб перешел на флагманский корабль, стоящий на рейде, и в некотором роде сделался заложником разбушевавшейся матросской стихии.  Флот, оказавшись фактически без руководства, стал орудием в руках безответственных демагогов и политических  авантюристов,  идущих на поводу у  очумевшей от  «дарованной» свободы,  беснующейся толпы. Но вся проблема была в том, что эта толпа была одета в матросские бушлаты и вооружена…  В  советской военно-исторической литературе этот период вошел под названием «стихийного движения народных масс».  Я бы затруднился перевести это явление на английский язык, даже и со словарем, а русский человек  очень хорошо понимает о чем здесь шла речь…
    Именно в это время на  флоте получили развитие  анархистские настроения. Активными их распространителями стали Мокроусов, Алмазов, Евстратов. Со стороны сторонников беззакония наступало время «разрушительной силы». Мы уже вели речь о том, что в начале декабря 1917 года из-под Белгорода вернулся отряд моряков, которым командовал А.В. Мокроусов. Этот отряд  в числе прочих, мобилизованных  левыми партиями сил, пытался противостоять ударным батальонам генералов  Корнилова и Щербачева  следовавших на Дон. Останки 18 красногвардейцев, павших в боях под Белградом, были похоронены на Западном (Михайловском) кладбище. После траурной церемонии толпы озлобленных, подогретых алкоголем матросов и всякого примкнувшего к ним сброда бросились в центральную часть города на поиски офицеров, которых хватали без разбора и отводили в городскую тюрьму. Трагизм ситуации усугублялся тем, что большинство корабельных офицеров находилось на кораблях, а в городе жертвами бесчинствующей толпы становились отставные офицеры,  военные чиновники и их семьи.  Непосредственными инициаторами этого «стихийного движения» стали матросы эсминца «Гаджибей» во главе с унтер-офицером Зборским. Это они арестовали своих офицеров, отказавшихся участвовать в траурной церемонии, и повели их в арестный дом Морского ведомства у Лазаревских казарм. Но там отказались их принять. Матросы повели офицеров к начальнику городской тюрьмы.  Когда же ее начальник из-за отсутствия мест отказался принимать очередные партии захваченных  офицеров, то активисты этой бандитствующей толпы вывели тех, которые уже находились в тюрьме, отвели на Малахов курган  и расстреляли. Так пролилась в Севастополе первая кровь. В этой группе были расстреляны 32 офицера и священник. Случилось это в ночь с 16-го на 17-е декабря 1917 года. Данный трагический эпизод нашел отражение в стихах Анны Ахматовой, остро переживавшей события в Севастополе  - городе ее детства, где оставалось очень много ее друзей. 

                Для того ль тебя носила
                Я когда-то на руках,
                Для того ль сияла сила
                В голубых твоих глазах!
                Вырос стройный и высокий,
                Песни пел, мадеру пил,
                К Анатолии далекой
                Миноносец свой водил.
                На Малаховом  кургане
                Офицера расстреляли.
                Без недели двадцать лет
                Он глядел на Божий свет. 

   Капитана 2-го ранга Василия Орлова, пытавшегося вырваться из рук убийц,  закололи штыками и забили прикладами в коридоре тюрьмы. Настоятеля кладбищенской церкви Корабельной стороны отца Афанасия Чефранова, казнили только за то, что он пытался остановить бесчинствующую толпу. Я не стану останавливаться на перечне злодеяний, совершенных в Севастополе моряками   , сошедшими с кораблей вечером 16-го декабря, подробности вы сможете узнать из моего очерка «Покрасневший Крым», размещенного на сайте «Нижегородской правды» в №№ 21-23  за февраль  2009 года.
   В роковые декабрьские ночи 1917 года охота на офицеров шла по всему Севастополю. Особенно часто трагические сцены происходили на улицах Городского холма, где традиционно находилось много квартир офицеров флота и гарнизона. Всех ответственных персонально за этот произвол можно перечислить по именам. С  18 ноября 1917 года новым составом Центрофлота на должность комиссара Черноморского флота был назначен матрос-большевик В. Роменец. В декабре секретарем Севастопольского комитета РСДРП являлся Николай Пожаров. Председателем фракции РСДРП(б) в Севастопольском совете была Надежда Островская.
   В воззвании Севастопольского Военно-революционного комитета, опубликованном 18 декабря, этот факт комментировался следующим образом: «Когда стало известно, что делают в борьбе с революцией и ее защитниками враги революции, из рассказов возвратившихся с Дона отряда и по прибытии бежавших от Каледина товарищей матросов, справедливый революционный гнев  начал выливаться в самосуды…».
Кстати,     самосуды в Севастополе вызвали резкое осуждение в среде рабочих судостроительного завода, что привело к изменениям в составе  Совета. Ситуацию «грамотно» использовала  эсеровская фракция совета, проведя на руководящие должности своих кандидатов: председателем Центрофлота вместо матроса С. Романовского стал эсер Самуил Кнорус, а главным комиссаром, вместо матроса Роменца,   стал эсер В.Б. Спиро.  Я думаю, их национальную принадлежность не стоит уточнять - их последующие дела покажут их традиционную «любовь» к России и к флоту… Нам же предстоит сделать очень неприятный, но логичный вывод - декабрьским бесчинствам на Черноморском флоте и в Севастополе, способствовала  откровенная слабость и  нерешительность командования флота  по наведению порядка в  городе и гарнизоне.  Что можно было ожидать от командования, если сам командующий флотом позорно покинул свой пост, не выполнив до конца свой воинский и гражданский долг.
   
  ОДЕССКИЙ  ПЕРИОД  В «ТВОРЧЕСКОЙ» БИОГРАФИИ АЛЕКСАНДРА  НЕМИТЦА.
   В Одессе, Александр  Нёмитц, не особенно и скрываясь,  живет в доме своей матери почти два года. Назвать спокойной жизнь в Одессе тоже нельзя. За эти два года десяток раз в городе менялась власть. Десятки тысяч людей бежали через румынскую границу, ушли морем. На фоне всей этой кутерьмы  в Одессе активно функционировала группа литераторов и поэтов. А. Адалис, А. Эксетр, В. Бабаджан, Э. Багрицкий, А. Толстой, Тэффи, Т. Щепкина-Куперник, Л. Гроссман, В. Инбер, В. Катаев, Ю. Олеша. Наведывался к ним Макс Волошин. И вот, оказалось, что весной 1919 года  эти литературные собрания посещал и Александр Нёмитц.   По словам Максимилиана Волошина, Александр Васильевич писал неплохие рондо и триолеты.  Как это трогательно,  мило и романтично на фоне полыхающих фронтов гражданской войны, обоюдного произвола и террора… Быть может,  Одесса была приятным исключением от всех этих явлений? А, почему бы и нет? Вспомните фильм «Раба любви», в котором Веру Холодную мастерски изобразила  Елена Соловей. В этом кинофильме весьма правдоподобно показана Одесса той поры. Ведь не даром сюда, на юг России,  устремилась масса представителей буржуазии, аристократии, интеллигенции, испытавших  на себе всю прелесть советской власти периода Военного коммунизма… Как бы там ни было, Одесса тех лет не знала голода, массового террора, ни на минуту не прекращал своей кипучей деятельности одесский порт. Вот, опять таки, собрались здесь лучшие представители творческой интеллигенции России: писатели, поэты, актеры, музыканты…  Но, если писателям  и поэтам  умирающего «серебряного века» на роду было написано по «воле рока» лавировать между валами разбушевавшейся людской стихии, вызванной войнами и революциями, то боевому адмиралу, наследнику славного рыцарского рода Биберштейнов, наверное,  следовало наконец-то определиться  с кем он и за кого?
   Говоря о возможности выбора, еще разок  вернемся в Одессу ноября 1918 года. Немецкие  оккупационные подразделения спешно покидают город. Французское присутствие  обозначается в городе и в гарнизоне весьма условно. Французская военная администрация имеет в своем распоряжении всего 250 человек, плюс 200 греков и 200 итальянцев.   Морское управление деникинской военной администрации  представлял  старший морской начальник в Одессе – контр-адмирал Ненюков  - бывший коллега по Генеральному штабу и бывший начальник по службе в Ставке Александра Немитца. Казалось бы, самое время придти к нему, покаяться   и продолжить службу в привычном качестве, в знакомой обстановке… Глядишь, и простилось бы ему годичное подполье и клеймо дезертира… Ну, а если принципиальный и  крутой по характеру Ненюков и оттолкнул бы Александра Васильевича, были и другие варианты возвращения на службу. В городе перебывало большое число офицеров-«добровольцев», много морских офицеров, открыто сочувствовавших белому движению.   К примеру,  в эти же дни прибыл в  Одессу генерал-майор Лигнау Александр  Георгиевич, хороший знакомый Александра Васильевича еще с гимназических времен. За ним, офицером Генерального штаба, бывшим начальником штабов  нескольких корпусов, командиром дивизий, тоже был известный грешок - к этому моменту он умудрился послужить Центральной раде в должности командира 11-й украинизируемой пехотной дивизии и помощником военного министра Центральной Рады полковника Жуковского. При гетмане Скоропадском некоторое время оставался на этой должности, а осенью 1918 года был назначен командиром 7-го Харьковского кадрового корпуса. Во время антигетманского   восстания в ноябре 1918 года бежал в Одессу. Явился к представителям военной администрации для «дальнейшего прохождения службы»  но, по собственному признанию, был выслан из Одессы по приказанию Деникина. Это его не остановило, он уехал в Сибирь, где в 1919 году занимал должность генерал-квартирмейстера 1-й Сибирской армии войск Колчака. Уж кто-кто, а Александр Васильевич Колчак не оттолкнул бы своего воспитанника и  сослуживца, Александра Немитца.
   Кстати, Александр  Лигнау  в январе 1920 года вместе с остатками войск Колчака перешел к красным, в марте 1920 года был выслан в Москву, где работал на мелких должностях в РВСР, затем преподавал в Военной академии РККА. В ночь с 1-го на 2-е января 1931 года был арестован по делу «Весна» (где чекисты «подгребали»  всех бывших генштабистов). Виновным себя признал, был приговорен к 10 годам ИТЛ. В 1933 году был освобожден с восстановлением на службе. В 1936 году получил воинское звание комбриг, служил старшим преподавателем тактики в Военной академии им. Фрунзе. Вновь арестован в декабре 1937 года по обвинению в шпионаже в пользу Германии, о службе в колчаковской армии уже и речи не было. Виновным себя не признал, расстрелян 5 февраля 1938 года.  Стоит, правда признать, что практически  никто из этих офицеров, оставшихся в Советской России,  не пережил 1937 – 1939 годы.. И подобные примеры исчислялись десятками.
    Это уже значительно позже, когда из европейского далека  «грешное перепуталось с праведным», Бунин в своих «Окаянных днях» напишет: «морской комиссар и командующий черноморским флотом» Немитц помог удрать в Крым Волошину». Волошин в это время свободно перемещался между Коктебелем и Одессой, а Немитц старался и по Одессе перемещаться только в потемках,  старался быть в стороне от всего этого бардака но, похоже,  он чего-то или кого-то  ждал. С марта по декабрь 1918 года в Одессе  находился немецкий гарнизон,  и функционировала немецкая администрация. С декабря 1918 года по июль 1919 года власть в Одессе неоднократно меняла свои цвета и оттенки, и даже периодами считалась чуть ли не советской, при том, что все это время  на рейде находились корабли союзников,   и портовая администрация ими  жестко контролировалась. Невольно складывается впечатление, что у бывшего контр-адмирала Александра Немитца  ни с немцами, ни с французами  серьезных противоречий не возникало. Должно быть, немцам он представлялся  наследником славного рода фон Биберштейнов,  а французам – кавалером  ордена «Почетного Легиона»… Но все резко изменилось  в июле 1919 года. Союзники в очередной раз нарушили нейтралитет по отношению к большевистскому правительству,  и к Одессе приблизился  отряд белогвардейских кораблей   с десантом.  От фантазий и домыслов переходим к жестким фактам.
    Самое время от общих фраз и домыслов  перейти к конкретным фактам.  Да,                действительно, корабли союзников в течение длительного срока находились на внешнем рейде Одессы, не нарушая объявленного нейтралитета, обеспечивая безопасность судоходства.  Одесский порт продолжал функционировать в обычном режиме, принимая и отправляя иностранные транспорта. Если до ноября 1918 года  шла плановая  отгрузка продовольствия и промышленного сырья  в Германию, то с декабря поток награбленного был перенацелен  на французские и английские порты. Но все резко изменилось  в июле 1919 года. Союзники в очередной раз нарушили нейтралитет по отношению к большевистскому правительству,  и к Одессе приблизился уже  отряд белогвардейских кораблей   с десантом  под командованием  бывшего начальника Александра Немитца - адмирала Ненюкова. Вот бы с кем не хотелось  встречаться Александру Васильевичу…
  Все разрешилось  23 августа, когда отряд кораблей Черноморского флота в составе: крейсера «Корнилов», эскадренного миноносца «Живой» с отрядом вспомогательных судов, имевших на борту  900 человек пехоты, начали высадку десанта.  Английский крейсер «Карадок» с четырьмя миноносцами, обеспечивали 2 английских авиатранспорта, продолжая  оставаться  на внешнем рейде. В окрестностях Одессы часть десанта была высажена  при поддержке артиллерии кораблей. В это же время в самой Одессе и в ее окрестностях  вспыхнуло восстание в поддержку  десанта. Прикрывающий отход  красноармейских частей бронепоезд,   в качестве устрашения обстрелял артиллерией северо-восточные окраины Одессы. Десантная группа генерала Шиллинга, именуемая в донесении Немитца «корпусом», не превышала 900 человек. Для обеспечения бесперебойной работы порта и  близлежащих железнодорожных станций союзники высадили несколько рот пехоты. 
     Видимо, наслушавшись от Волошина рассказов о  суровых методах, используемых деникинской контрразведкой, Александр Васильевич, до конца осознал, что встреча с бывшими коллегами по службе не самый лучший вариант, из четырех  возможных - нужно было немедленно  определиться. Говоря о возможных вариантах существования в условиях гражданской войны, я имел в виду: 1. служить белой идее, 2. служить Советской власти, .3. эмигрировать из России,  4. уйти в «подполье» и затаиться до лучших времен. С учетом того, что четвертый из возможных вариантов был Александром Немитцем использован с максимально возможным эффектом, оставались только три. Вариант эмиграции, почему-то, отвергался Александром Немитцем, быть может,  из-за многодетности семейства? Вариант перехода в лагерь белых, из-за, мягко скажем, сложных отношений с адмиралами Ненюковым, Саблиным, Лукиным и прочими «черноморцами» его не устраивал. В Сибири  Немитца, наверняка,  по старой памяти принял бы Колчак, не помнящий зла, но с этим вариантом наш «стратег» несколько припозднился.  Оставался последний, и тоже не самый приятный вариант – покаяться перед большевиками и попроситься к ним на службу,- благо, среди них оставалось много  старых знакомых, помнящих о его «демократических» заслугах. Не без основания теплилась надежда на то, что в среду  руководящих большевиков  успешно внедрился кто-либо из его прежних «благодетелей». И судя по дальнейшим событиям, надежды эти оправдались. Так, небезызвестный нам адвокат Зарудный, масонский функционер с солидным стажем, бывший министр юстиции Временного правительства, настолько успешно продолжал свою «юридическую» практику,  что концу двадцатых годов возглавил коллегию адвокатов Ленинграда. Лев Велихов, бывший Генеральный комиссар Временного правительства в Одессе, хоть и затаился на время в Орловской губернии, но тоже в ближайшее время «отметится» на министерских постах  правительств Юга России…
     Читая автобиографические записки Александра Васильевича, невольно вспоминается оценка его литературного дарования Максимилианом Волошиным: «кратко, четко и никаких кривотолков». Я бы от себя добавил – чересчур кратко. Ну а мы, начисто лишенные каких-либо литературных задатков и творческого воображения, вынуждены перебирать десятки и сотни  документов, книг, чтобы из них вытянуть хотя бы один значащий факт, дающий нам возможность разобраться в хитросплетении событий, навороченных  Якирами, Лагофетами, Гамарниками… Немитцами.
    Вернемся к одесским событиям конца августа 1919 года.  Из протоколов  Новочеркасского  НКВД от августа 1938 года   выясняется,   что  Якиру  ни сном,  ни духом не подозревавшему о существовании Александра Васильевича, рекомендовал  Нёмитца бывший комиссар Временного правительства в Одессе  Лев Александрович Велихов.   Интересно было бы узнать, что за отношения с Велиховым были у Нёмитца, что их вообще могло связывать? Постараемся взглянуть  на Льва Велихова с официальной позиции старшего научного сотрудника Российского независимого института социальных проблем Валентина Шелохаева. Из материалов его публикации следует, что Велихов Л.А. родился 17 января 1875 года в Петербурге, в семье потомственного дворянина, инженера путей сообщения. С отличием окончил классическую гимназию и юридический факультет Петербургского университета. После окончания университета служил в хозяйственном департаменте Министерства внутренних дел и в Главном управлении по делам местного хозяйства. Либеральные взгляды привели его в «Союз освобождения» и в ряды кадетской партии. Поскольку чиновникам запрещалось участвовать  в политических партиях, Велихов оставляет государственную службу и занимается частным предпринимательством и активно включается в общественно-политическую жизнь. Он создал крупное издательство и организовал торговлю книжной продукцией. Обладая несомненным литературным даром и стремясь к распространению либеральных идей, Велихов подготовил и издал популярные брошюры «Таблица политических свобод» и «Таблица современной конституции». Пользовалась популярностью и «Сравнительная таблица русских политических партий (систематизация современных политических направлений)», выдержавшая в 1906 году три издания. По предложению и при деятельном участии Велихова в 1908 году стали издаваться журналы «Городское дело» и «Земское дело», пропагандирующие идеи местного самоуправления и организации новых форм муниципального хозяйства. По существу эта была кадетская программа муниципальной реформы местного управления. Несколько изданий выдержала подготовленная Велиховым уникальная «Таблица благоустройства городов Российской империи».
      Кадетский ЦК выдвинул Велихова в депутаты 1-й Государственной думы. Он был избран в Думу депутатом от Петербурга и вошел в кадетскую фракцию. Подпись Велихова стоит под рядом законопроектов: «Основные положения закона о печати», «О свободе совести», «О союзах», о «Неприкосновенности личности», «О введении всеобщего обучения», «Об изменении положения о выборах в Государственную думу» и пр. В самом начале Первой мировой войны Велихов отправился на фронт, где в составе московской гренадерской  бригады служил фейерверкером. Прапорщик Велихов участвовал в боях, был контужен, получил ряд орденов и чин подпоручика. В 1915 году он вошел в состав Военной комиссии Думы. Официальные биографические данные сразу вызывают уважение к Льву Велихову.
      Нас, же прежде всего, интересует «масонская деятельность» Л. Велихова, о которой он кратко рассказал на допросе 25 августа 1938 года: «В 1 Государственной думе я вступил в так называемое масонское объединение «левых» прогрессистов (Ефремов), «левых» кадетов (Некрасов, Волков, Степанов и др.), трудовиков (Керенский), соц-демократов  меньшевиков ( Чхеидзе, Скобелев), которое принципиально ставило себе целью блок всех оппозиционных партий Думы для свержения самодержавия».
    Валентин Шелохаев пытается нас убедить в том, что речь здесь шла о создании надпартийного думского объединения, но по анализу фактической деятельности этого «думского объединения» можно с уверенностью говорить о фактическом масонском заговоре по свержению российской государственности.
    С марта 1917 года Лев Велихов был назначен комиссаром Временного правительства в Одесской губернии , т.е. фактически выполнял функции губернатора прифронтовой губернии, и в части касающейся «курировал» тыл  Румынского фронта и северо-западную операционную  зону Черноморского флота.
    Мне не удалось выяснить, были ли знакомы Лев Велихов и Александр Нёмитц  раньше, но в апреле 1917 года на бракосочетании капитана 1 ранга Нёмитца и Анастасии Врубель, Лев Александрович был в числе почетных гостей  со стороны жениха. По официальной информации  после октябрьского переворота, опасаясь физической  расправы,  после убийства членов ЦК кадетской партии А. Шингарева и Ф. Кокошкина, Велихов с женой уехал из Петрограда в небольшое имение жены под городом Ельцом. Вскоре угроза крестьянского самосуда заставила семью перебраться в Елец, где Велихов работал на кооперативных курсах лектором, читал в местном Народном университете курсы политической экономии.  С осени 1918 по лето 1919 года Велихов жил в Одессе, где к нему, по старой памяти, очень хорошо относились.
     По моей версии, именно Лев Велихов убедил Александра Нёмитца пойти на службу в Красную армию. К сожалению, версия эта не находит документального подтверждения, более того, сам Велихов, после занятия Добровольческой армией юга России, перебрался в Новочеркасск, а затем в Ростов-на-Дону. Здесь он редактировал газету «Донская речь» и работал в Политическом совещании  при А.И. Деникине, выступал с докладами и лекциями. На Харьковской кадетской конференции в ноябре 1919 года он высказывался против блокирования,  как с правыми монархистами, так и с левыми социалистами, настаивая на сохранении самостоятельной тактической линии партии. Останавливаясь на аграрном вопросе, Велихов высказался против «узаконения» произведенного крестьянами захвата земель, а также против отчуждения крупных земельных владений.
    Трудно сказать, почему Лев Александрович Велихов не эмигрировал после поражения Белого движения. Он по-прежнему преподавал в Новочеркасском педагогическом институте, Донском сельскохозяйственном и в Ростовском университетах. На этом этапе мы расстанемся с Львом Велиховым и вернемся  к Александру Нёмитцу в июньскую Одессу 1919года. Если версия по участию Льва Велихова в судьбе Александра Немитца   подтверждается весьма сомнительными документами (протоколы допросов в НКВД  1938 года ), то активнейшее участие Адольфа Иоффе в процессе определения Немитца на службу в Красную армию задокументировано очень основательно и убедительно.
    Так, в июне 1919 года Адольф Абрамович Иоффе обратился к В.И. Ленину с предложением привлечь на службу адмирала Александра Нёмитца.  А вот и следствие этого предложения: «Ленин читает письмо члена Совета Обороны Украины А.А. Иоффе от 22 июня 1919 года о положении Черноморского флота и мерах по его укреплению с просьбой принять по этому вопросу бывшего адмирала командующего Черноморским флотом А.В. Нёмитца; пишет на письме резолюцию: «Николаю Ивановичу Игнатьеву…». Далее, Ленин пишет записку зампредреввоенковета Республики Э.М. Склянскому: «Иоффе очень рекомендует этого Немитца…Повидайте его, он очень недоволен Игнатьевым. Ленин».
   Итак, на руководящую должность в Красную армию Александра Нёмитца «ну очень» рекомендовал Адольф Абрамович Иоффе. Можно было бы, конечно, не мудрить, предположив, что назначению Немитца способствовал Иона Якир, нуждавшийся в толковом начальнике штаба. Но  так  или иначе, ходатаем и гарантом за кандидатуру Немитца выступил Адольф Иоффе.  Что могло связывать профессионального революционера, известного бундовца, скандально известного советского дипломата Иоффе и бывшего адмирала Нёмитца? Попытаемся ответить на этот вопрос, анализируя биографию Адольфа Иоффе.
    Иоффе Адольф Абрамович, родился 10 октября 1883 года в Симферополе в семье  богатого купца-караима. По анкетным данным  Адольф Абрамович  «вошел в революционное движение» будучи гимназистом, вступив в РСДРП. По другим, более заслуживающим доверия  источникам, Адольф Иоффе уже в те годы сотрудничал с молодежной  группой БУНДа. Так или иначе, но гимназию Адольф Иоффе закончил только в 20 лет и, несмотря на многочисленные попытки,  не смог поступить ни в один российский университет  и потому уехал за границу. Осенью 1903 года поступает на медицинский факультет Берлинского университета, но занятия посещает нерегулярно и в следующем году уезжает в Россию. В 1904 году Иоффе был направлен в Баку с транспортом нелегальной партийной литературы, потом из Закавказья отправляется в Москву для нелегальной пропагандистской работы. В Москве Адольф Иоффе провалился и вынужден был скрыться за границу, куда прибыл сразу после событий 9-го января 1905 года. Немедленно опять вернулся в Россию и принимал участие в подрывной революционной деятельности в различных городах. После восстания на броненосце «Потемкин» Адольф Иоффе был направлен в Севастополь и организовывал побег из военной тюрьмы  Константину Фельдману, одному из активных участников  БУНДовского повстанческого центра.  В конце 1905 года он снова появляется в Германии, но уже в 1906 году его высылают из Германии за подрывную деятельность против соседнего государства. Иоффе уезжает в Цюрих, где поступает в местный университет, но уже на юридический факультет. В мае 1906 года по постановлению германского имперского канцлера фон Бюлова, был   выслан из пределов Германии «как неудобный иностранец» и опять уехал в Россию, затем, избегая ареста, опять отправился в Цюрих, где поступил на юридический факультет, продолжая свою противоправную революционную деятельность. В 1907 году, из Швейцарии опять вернулся в Россию, а в 1908 году вынужден был скрыться за границу.
   Видимо, для таких постоянных заграничных «гастролей», Адольф Абрамович имел достаточные денежные средства и подходящие условия. С 1908 году, обосновавшись в Вене, он вместе с Троцким начал издавать газету «Правда». С полномочиями редактора этой  газеты Иоффе  в том же году  совершил объезд российских партийных организаций. Не совсем понятно, какую партию он представлял. Его коллега по издательству газеты  Лев Троцкий стал членом РСДРП только в июле 1917 года. Остается предположить, что Иоффе продолжал свою деятельность как функционер Бунда. Такой же объезд он сделал в 1911 и 1912 годах, когда была создана организационная комиссия по созыву общепартийного съезда всех фракций партии. Во время пребывания в Одессе в 1912 году вместе со всей одесской организацией партии был арестован. Так как для  основательно приговора у суда не набралось доказательств, то после 10 месяцев пребывания в одиночном заключении, был в административном порядке выслан на крайний север Тобольской губернии на 4 года. В связи с арестом в Египте, в Александрии, редактора газеты «Моряк», с которым он имел  общение  как соредактор «Правды», при обыске у которого был найден весь архив редакции, в том числе и письма за подписью «В. Крымский». В ходе следствия  идентичность «Крымского» и Иоффе для суда была установлена,  и в 1913 году он был арестован в Сибири и  привлечен к суду по делу «черноморского союза моряков» по 102-й статье. На суде признал свою принадлежность к партии, но ввиду начавшейся войны и мягкости приговора, не был осужден на каторгу, а с лишением всех прав состояния – к пожизненной ссылке на поселение в Сибирь. Принудительно привлекался к работе заведующим больницей на слюдяных копях. Находясь в Сибири, умудрялся сотрудничать с различными нелегальными структурами.
    С приездом Троцкого в Россию Иоффе тут же начинает с ним сотрудничать,   входит в редакцию газеты «Вперед», где вместе с ним работали Луначарский, Чудновский, Юренев, Урицкий,  Троцкий. Впоследствии эта партийная  группа получила наименование «межрайонцы». Обращает на себя состав редколлегии этой газеты, почти на 100% совпадающий с редакторами-учредителями газеты, издаваемой социал-демократами в Нью-Йорке, в начале 1917 года.
    Для нас важен факт вхождения Адольфа Иоффе в состав «Демократического совещания» и так называемый «Предпарламент», куда были делегированы исключительно члены масонских лож. На 6-м съезде партии в июле 1917 года был избран членом  ЦК СДРП. Во время октябрьского переворота был председателем Военно-революционного комитета. Возглавлял делегацию на переговорах с Германией и Австо-Венгрией в Брест-Литовске и явился одним из главных инициаторов их срыва, твердо выполняя указания Троцкого.  Пробыв небольшой срок комиссаром иностранных дел и социального обеспечения, был послан в Берлин послом. Принимал деятельное участие по подготовке германской революции и за три дня до всеобщего восстания в Берлине, 6-го ноября 1918 года, был вместе с персоналом посольства выслан из Германии. Когда был созван Всегерманский съезд рабочих и солдатских депутатов, был послан председателем делегации ВЦИК, но делегация в Берлин не была допущена. Затем всячески способствовал созданию структур Литовско-Белорусской республики. Непосредственно перед занятием поляками Вильны  вернулся в Москву. 
    Вскоре после этого был назначен на  Украину, членом Совета Обороны и народным комиссаром советской социалистической инспекции. Судя по всему, именно во время  формирования в Москве структур Совета обороны Украины, «знающие» люди и посоветовали  Адольфу Иоффе привлечь на службу адмирала  Александра Васильевича Немитца.
      При занятии Киева Деникиным, Адольф Иоффе  вместе с другими членами Совета Обороны  в боевых порядках  армии  перебрался в  Чернигов, а в это время  армейская группа Якира и совершала свой  героический переход от Одессы на северо-восток, в обход Киева.
      Сейчас уже можно с уверенностью утверждать, что нестандартное назначение Александра Немитца  по ходатайству  Иоффе перед Лениным, минуя Троцкого, в дальнейшем способствовало многолетней творческой деятельности Александра Васильевича. Александр Немитц был чуть ли не единственный военачальник  своего уровня, о котором уж никак нельзя было сказать, что он «назначенец» Льва Троцкого.
      Настанут времена, когда и заступничество Ленина не будет гарантией личной безопасности, а уж упоминать имя в   Адольфа Иоффе в этой связи не стоило сразу же после его «добровольного» ухода из жизни. К тому времени Александр Васильевич благоразумно уйдет в «тень» со всех  ответственных постов, чтобы лишний раз не напоминать своим присутствием о своем нестандартном прохождении службы.
   Трудно сказать каким кодексом  и какой чести  руководствовался Александр Немитц всю свою сознательную жизнь,   да и был у него какой либо принцип, кроме продуманного, выверенного  карьеризма, в параллель с  естественным, откровенным  желанием  выжить, во что бы то ни стало…
    В вооруженной  борьбе летом 1919 года на стороне советской власти   его противниками были украинские свинопасы, изображавшие из себя махновцев, петлюровцев - их, быть может,  и не грех было поколотить. На Каспии ему противостояли истомленные бесконечной борьбой, обезличенные остатки белых формирований, опирающихся на поддержку англичан, которых  Александру Васильевичу вроде и не за что было любить…Что же касается  руководства боевыми действиями Азовской флотилии против флота Врангеля, то  и здесь находилось оправдание.  Против него сражались его бывшие сослуживцы, некоторых от побаивался (адмирала Ненюкова.-Б.Н.),  других  он, мягко скажем, - недолюбливал, а некоторых даже  презирал из соображений своей традиционной «демократичности», а больше- по причине непомерной гордыни и беспринципности… Вот и получалось, что даже участвуя в вооруженной, классовой  борьбе, Александр Немитц умудрился сохранить видимость своей «особой» правоты… В одном я только уверен, что большинство его бывших сослуживцев были совершенно иного мнения.

УЧАСТИЕ АЛЕКСАНДРА НЕМИТЦА  В БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЯХ  НА СУХОПУТНЫХ
                ФРОНТАХ  ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ.
    В результате  переговоров между Адольфом Иоффе и В. Лениным,  А.В. Нёмитц получает назначение начальником дивизии на Восточный фронт, но обстоятельства сложились несколько иначе. Сам Александр Васильевич, вспоминая об этих событиях,  рассказывал:
 «Август 1919 года: большое наступление Деникина. Отход красных фронтов. Командующий 45-й дивизией Красной Армии на Румынском фронте Иона Якир прибыл в Одессу , вызвал меня в штаб Одесского округа. Высадка белых может произойти в любой момент: корабли маячат в море у дачных окрестностей города. У отступившей дивизии Якира всего по пять патронов на человека. Формировавшаяся в Одессе 47-я дивизия разбежалась при первых дымках белых кораблей на горизонте: сталось триста человек коммунистов во главе с Лагофетом. Решаем эвакуировать Одессу и отступать на север по железной дороге. Грузим в сорок эшелонов все запасы Одесского военного округа. Эшелоны благополучно доходят до станции Раздельная, дальше, у Вапнярки, сражаются с петлюровцами две бригады 45-й дивизии Якира. На соединение с нами движется из Крыма 58-я дивизия И.Ф. Федько, но пока ее нет. В Одессе уже высадился корпус генерала барона Шиллинга, в Николаеве – генерала Ванновского, он рвется в Киев. С севера – банды Махно и Петлюры. Окружение полное. Собираем все верные советской власти части в районе Раздельная – река Днестр-Вапнярка-Бирзула. Организуем Южную группу войск под одним командованием. Командование группой берет на себя Якир, Реввоенсовет группы товарищи Я. Гамарник и В. Затонский, я назначаюсь начальником штаба. Обстановка под Одессой менялась не по дням, а по часам. Какого-либо четкого плана действий у командования  Южной группой не было. Ориентировались по ходу событий. Попытка И. Якира пробиться на соединение с частями 12-й армии по железной дороге на Вапнярку силами одной 45-й дивизии окончилась неудачно».
     Начальник штаба Южной группы войск Нёмитц предложил единственно правильное в тот момент решение: сконцентрировать части 45-й, 47-й и 58-й дивизий в единый кулак и идти на прорыв. План поддержал Гамарник и Якир принял его к действию. Сосредоточившись в районе Ольвиополь, Балта, Бирзула, Каменка, Ольшанка, станция Рыбница 30 августа южная группа войск начала прорыв из окружения в общем направлении на Киев с темпами движения 32-37 километров в день. Прорыв осуществлялся тремя колоннами: правая во главе с И.Ф. Федько, центральная во главе с И.И.  Гарькавым  и левую вел И.К Грицов. В связи с занятием Киева войсками генерала Ванновского, Александр Немитц предлагает изменить направление движения на Бердичев. Разгромив петлюровские войска у станции Попельня, войска группы 19 сентября освободили Житомир и вышли на соединение с главными силами 12-й армии.
      В бою под Песчаной Немитц  был дважды ранен в ногу, но остался до конца в строю. Из Житомира его эвакуировали в Москву, в госпиталь. За героизм  грамотное планирование операций. А.В. Нёмитц был награжден приказом Реввоенсовета Республики № 290 от 27 октября 1919 года орденом Красного знамени.
      Но эта была видимая, официальная часть «внедрения» на советскую службу бывшего контр-адмирала А.В. Нёмитца. Примем ее к сведению, не углубляясь  в детали. Пока лишь отметим, что этот  легендарный рейд по тылам нескольких противоборствующих армий вошел в историю гражданской войны как образец стратегического маневра и изучался многие годы в военных академиях.
     Дальнейшая боевая деятельность в ходе этого этапа гражданской войны подробно описана самим Александром Васильевичем в своих автобиографических записках и для нас особого интереса не представляет, разве только морально-этическая канва самого факта  участия в боях против своих бывших однокашников и сослуживцев. Несколько нестандартным и странным было участие в боях в составе штабов  армейских группировок, но делать из этого каких-либо выводов мы пока не станем. 
   
      РУКОВОДСТВО БОЕВЫМИ ДЕЙСТВИЯМИ НА КАСПИИ  В МАЕ 1920 ГОДА.            
               
     Итак, 6 февраля 1920 года на заседании политбюро ЦК РКП(б) с участием Владимира Ленина принимается решение о назначении «адмирала А.В. Немитца командующим Морскими силами Республики. Мы уже отмечали тот значимый для нашего расследования факт, что это был третий командующий Морскими силами (Коморси) после масона В.М. Альтфатера и масона Е.В. Беренса. Коморси являлся одновременно членом Реввоенсовета Республики. На данном этапе гражданской войны стояла задача в координировании сил Днепровской флотилии с войсками Юго-Западного фронта, организации обороны северо-западной части Черного моря, содействия войскам Красной армии в окончательном разгроме мусаватистско-белогвардейских частей  на юге Каспийского моря. Особую озабоченность у Совета Труда и Обороны вызывала нехватка топлива в стране. Доставке Бакинской нефти мешали разбойничьи действия английских интервентов и белогвардейцев на Каспии, укрывшихся в персидском порту Энзели. Чтобы уничтожить флот противника, нужно было блокировать его базу. Задача усложнялась тем, что нанесение удара по флоту противника  планировалось в нейтральных водах и в порту Энзели, принадлежавшим Персии, с которой Советская Россия не воевала.
  О значении, которое придавалось Энзелийской операции, свидетельствует то, что решение по ней  принималось на совместном заседании Главкома С.С. Каменева, командующего Морскими силами А.В. Немитца, наркома иностранных дел Г.В. Чичерина и дважды представлялось на утверждение В.И. Ленину.
 1 мая 1920 года Александр Немитц подписал директиву на проведение операции. Специфика операции заключалась и в том, что вся ответственность за возможные последствия в результате ответных действий Персии или Англии (с которыми  Советская Россия  официально не воевала. – Б.Н.) возлагались полностью на А.В. Немитца.
       Для того, чтобы вы представляли себе степень четкости и краткости в изложении событий Александром Немитцем, я привожу дословно содержание планируемой Главы №14. «Каспийская кампания и параллельные другие операции. Сжатое изложение и характеристики. Интересные живые черты и факты по личному наблюдению (1920 год). Каспийский флот белых заблокирован нашей флотилией в Персидском порту. По моему приказанию атакован нашей флотилией и сдался. Каспийское море возвращено родине. И с ним – бакинская нефть, крайне необходимая». 
    Дословно, в директиве говорилось: «Очищение Каспия от белогвардейского флота должно быть выполнено, во что бы то ни стало. Так как для достижения этой цели потребуется десант, то он должен быть совершен вами…Вы известите при этом персидские власти о том, что десант предпринят военным командованием исключительно для выполнения задания, которое возникло только потому, что Персия не в состоянии разоружить белогвардейские суда в своей гавани, и что персидская территория останется для нас неприкосновенной, и будет очищена немедленно по выполнению боевого задания».
  По замыслу командования порт Энзели предполагалось взять внезапным десантом с моря при поддержке небольшого отряда сухопутных войск со стороны Ленкорани. Непосредственный план операции разрабатывался штабом Волжско-Каспийской флотилии под командованием  Федора Раскольникова. Утром 18 мая 1920 года отряд кораблей флотилии подошел к Энзели. Противник не оказал серьезного сопротивления: огневые точки на берегу были подавлены огнем корабельной артиллерии, а одиночная  атака торпедного катера была успешно отражена. Английские интервенты приняли условия капитуляции, а остатки белогвардейского флота были разгромлены в морском бою. На этом закончилась боевая деятельность Волжско-Каспийской флотилии.
    На первый взгляд  непосредственно к нашему расследованию  этот эпизод из истории гражданской войны не имеет прямого отношения, но было бы очень интересно узнать о том, как встретились в Астрахани начальник морских сил республики  Александр  Немитц и  командующий Каспийской флотилией Федор Раскольников. Должно быть  Ильин-Раскольников за рюмкой французского коньяка, который он очень уважал, поведал  Немитцу о том  как составлял на него «расстрельный» приказ в январе  1918 года, после позорного бегства  Александра  Васильевича    с поста командующего Черноморским флотом. А во время этой задушевной беседы в салоне  флагмана  подруга Федора Раскольникова, очаровательная  Раиса Рейснер в вечернем платье с откровенным декольте, должно   быть, музицировала в компании молодых офицеров штаба флотилии, заряжаясь энергией,  готовясь к суровым военным будням,  для того, чтобы через пару часов в блестящей элегантной кожанке, с маузером через плечо мчаться на катере-истребителе, изображая героиню - комиссара, а по ночам   в очередном экзотическом наряде   присутствовать на допросах пленных офицеров-белогвардейцев. Это  при том, что фактическая ее должность предполагала совсем другой стиль работы, - Раиса Михайловна числилась заведующей культурно-просветительным отделом флотилии.  Некоторую пикантность в процесс  курирования  Немитцем операций Волжско-Каспийской красной флотилии в боях  против  англо-белогвардейского флота добавлял тот факт, что среди офицеров-моряков и с той и с другой стороны было много сослуживцев Александра Васильевича по прежней службе на Черном море и в Генеральном штабе. Справедливости ради  следует сказать, что операция по разгрому белогвардейцев и англичан  в порту Энзели была проведена блестяще  и завершилась их полнейшим разгромом.
   О событиях 1920 года на Каспии написано немало, в том числе и непосредственными их участниками, Раскольниковым, Рейснер, Иваном Исаковым. Наиболее интересны и подробны воспоминания адмирала Ивана Исакова. Сам по жизни очень скромный и неподверженный  порокам   адмирал, естественно,  не заострял внимание   на командных  качествах Федора Раскольникова  или на пикантных «посиделках»  Раисы Рейснер. О Раскольникове и о Рейснер столько написано, что этими краткими строками можно было бы и ограничиться, но специфика моего расследования обязывает вспомнить об отце Раисы Михайловны и соответственно тесте Федора Федоровича, - приват-доценте Психоневрологического института Михаиле Рейснере. Дело в том, что эта милая семейка  въехала в русскую(?) революцию своим  «семейным, еврейским  подрядом». Как известно,   после Каспия  Федор Раскольников был назначен командующим Балтийским флотом, а тесть Федора Федоровича получил назначение  начальником политуправления флота. Такие неожиданные назначения случались и в более поздние времена - ведь декларировал же вождь и учитель мирового пролетариата, что «у нас каждая кухарка должна быть готова руководить государством», а чем специалист психоневролог хуже кухарки? Вполне закономерно, что такой «выдвиженец», не только был отторгнут балтийской братвой, но и в значительной степени  скомпрометировал командующего  флотом.  Сам факт  появления дородного психиатра, облаченного в военно-морскую форму  с комиссарскими звездами, заставил меня «приподнять» его пеструю биографию, и выяснились очень активные связи Михаила Рейснера  с масонскими функционерами. А поскольку  он решился на старости лет облачиться в военно-морскую форму, то по всем меркам получается, что  это наш  клиент…
   В воспоминаниях  Вернадского от 14 августа 1928 года читаем: «Недавно приходил Рейснер. Некролог еще - высоко официозный в Московских «Известиях». Я вспомнил его в связи с коммунистическим переворотом. Он приходил ко мне несколько раз , не желая возвращаться к месту службы, а хотел попасть, если не ошибаюсь,  в Саратов  или Петербург. Это умный, неприятный еврей. Проницательные, бегающие глаза заставляют осторожно относиться к его словам. Я хотел ознакомиться со всем делом, которое было мне передано – с ним я знакомился еще до переворота,  и оно осталось у меня на столе в Министерстве Народного Просвещения. Из него выяснилось, что, когда Министерство Народного просвещения подняло против него дело по поводу его лекции студентам в Томске «антиправительственной», записанной за ним одним из агентов, он от всего отказался,  и в одной из бумаг, кажется Делянову, доказывал свою надежность. Помню, что вся эта переписка произвела удручающее впечатление».
   Кстати, среди  тех комиссаров , что в ближайшие 20 лет будут занимать должности в политуправлении Балтийского флота,  Михаил Рейснер был далеко не самой одиозной фигурой. По крайней мере, это был человек с высшим образованием, имевший значительный стаж преподавания  в вузах…
  Анализируя «творческую» биографию Михаила Рейснера, невольно приходится проводить параллель с Александром Немитцем. Подавляющее большинство тех, кто последние годы общался с Рейснером, безоговорочно признавали в нем еврея, притом, что в официальных бумагах до 1917 года он числил себя потомком остзейских немцев. Быть может, и Александру Васильевичу не стоило так настойчиво последние годы жизни  причислять себя к наследникам  благородных немецких рыцарей  рода  фон Биберштейнов, а числить себя по известной ему ранних лет  отцовской родословной?

             РУКОВОДСТВО  БОЕВЫМИ ДЕЙСТВИЯМИ  НА АЗОВСКОМ МОРЕ
                В АВГУСТЕ - НОЯБРЕ  1920 ГОДА.

    В послужном списке вице-адмирала Александра Немитца  значилось: «Принимал участие в боевых действиях Азовской военной флотилии».  Дело в том, что запись эта повторилась дважды, первый раз датированная сентябрем-ноябрем 1920 года, второй раз декабрем 1941 года. Чтобы соблюсти хотя бы видимость уважения к хронологии описываемых  событий, все относящееся к 1941 году отложим «на потом».
  Поскольку я не ставил себе задачу развивать и уточнять все  детали боевой биографии Александра Васильевича Немитца и других наших фигурантов, причастных  к процессу  влияния масонских структур на развитие  Военно-Морского флота России, то ограничусь отдельными деталями, связывающих наших фигурантов с событиями последней четверти  1920 года на Черном и Азовском морях.
   Перенося центр военных усилий в сторону Крыма  и Черного моря, советское военное руководство проводит частичную  реорганизацию своих военных формирований. Так, в июне 1920 года главное командование на море было передано морякам. Нельзя не отметить, что это было заметное  достижение советского военного руководства. До сего момента управление всеми вооруженными силами республики держал в своих руках нарком ВоенМор Лев Давидович Троцкий. Первым следствием этого нововведения было объединение всех судов на Азовском море в одну флотилию под командованием военмора Гернета. Для действий на Дону был оставлен отдельный Донской речной дивизион. Флотилия и дивизион, как и вся береговая оборонительная структура, включая Новороссийский район,  были подчинены начальнику морских сил Черного и Азовского моря военмору Домбровскому, имевшему штаб в Мариуполе.
   У большевиков с корабельным составом возникли известные сложности. Дело в том, что ни одна из ранее действовавших флотилий не имела прямого выхода в Черное и Азовское море. Оставался вариант вооружения артиллерией старых  несамоходных барж, среди которых преобладали деревянные. Срочно, по железной дороге  с Балтики перебрасывались катера-истребители – предшественники торпедных катеров. Не сложно себе представить результат боевого столкновения  подобного «москитного» флота с  новейшим дредноутом, каковым являлся  «Генерал Алексеев», двумя легкими крейсерами и дюжиной мононосцев, среди которых было пять  современных эскадренных миноносцев типа «новик».  Единственной реальной защитой  морских сил большевиков могли стать минные заграждения и азовское мелководье, которое создавало проблемы даже для боевого использования  миноносцев.
   Притом, что Черноморский флот России, начиная с июня 1918 года неоднократно пытались уничтожить большевики, немцы, союзники, украинские националисты, дельцы-авантюристы всех мастей и национальностей, тем не менее,   на июль 1920 года в Распоряжении барона Врангеля имелось: дредноут «Генерал Алексеев» (бывшая «Воля», ранее «Александр Третий»),  крейсера:  «Генерал Корнилов» (бывший «Кагул», ранее «Очаков»), «Алмаз»; 5 миноносцев типа «Новик», с нефтяным питанием котлов; несколько устаревших угольных миноносцев типов «Лейтенант Шестаков» и «Завидный», несколько подводных лодок типа  «АГ» и «Щука» и массы различных вспомогательных судов.
  Для операций в мелководном районе Азовского моря были снаряжены бывшие крейсера пограничной стражи «Грозный», «Страж» несколько мелкосидящих пароходов, вооруженных двумя 6-ти дюймовыми орудиями каждый, несколько буксиров и других судов, а также несколько плавбатарей, в качестве одной из которых был приспособлен старый броненосец «Ростислав», на котором были приведены в порядок 10-ти дюймовые орудия. В качестве главной базы флот Врангеля  использовал Севастополь, в качестве передовых баз - Керчь и Феодосию.
   Теперь, казалось бы, самое время описать самые значимые боевые столкновения  врангелевского флота  с импровизированным флотом красных. Если бы вы были слушателями Военно-морской академии ,эдак,  в 29-32 годах прошлого века,  а я был бы преподавателем Истории Военно-морского искусства, ну, к примеру,  как Александр Васильевич Немитц. Вот тогда бы я, на правах очевидца, участника и руководителя тех событий и рассказывал вам о героизме красных военморов, которые на  деревянных баржах, переоборудованных из бывших землечерпалок, вооруженных полевыми 6-ти дюймовыми орудиями и буксируемых  ветхими портовыми буксирчиками,   решительно вступали в бой  с белогвардейскими миноносцами, отлично вооруженными канонерскими лодками и,  благодаря всепобеждающей теории марксизма-ленинизма,  одерживали над ними сокрушительные победы.  В 30-е годы прошлого века  в тематическом плане Истории Военно-Морского искусства (это легко проследить по учебникам того времени), на весь курс истории дореволюционного развития флота выделялось 12 часов, а на изучение боевых действий флотов и флотилий в ходе гражданской войны 38 часов  с обязательным написанием рефератов. Примеры еще  большей профанации отечественной истории можно было  встретить и в курсе Истории Военного искусства для академий, включая Академию Генерального штаба, и там тоже были свои «изюминки» вроде – «Рейда красной конницы по тылам Деникина в июле-августе 1919 года». Или «Штурм Красной армии Перекопа и освобождение Крыма от войск Врангеля». Этим темам уделялись десятки часов учебного времени. Ну, последняя  тема  хоть в малой степени созвучна с теми вопросами, что мы сейчас с вами затронули.
   У меня нет ни малейшего желания, как говорит нынешняя молодежь, «грузить» вас информацией о ходе боя «У Кривой косы», или рассказывать о разгроме  десанта генерала Улагая в ходе нескольких т. наз. «Ахтаринских  операций». Я приведу пример,   когда  бывший адмирал, собиравшийся еще совсем недавно заблокировать черноморские проливы и возглавить крупномасштабную десантную операцию по захвату проливной зоны, не справился с несложной задачей минирования узкого, мелководного Керченского пролива. Для того, чтобы придать описанию эпизода степень максимальной достоверности, я использую фрагменты воспоминаний самого Александра Васильевича.
«Вечером 12 августа в море вышел наш отряд в составе 2 сторожевых судов «Дунай» и «Пугачев», имевших  баржу «Дон» с 250 минами, и 5 истребителей (полученных недавно по железной дороге, на одном из них вышел на операцию сам Александр Васильевич Немитц), также с минами, и, не замеченный противником, достиг в ночь с 13 на 14 августа Керченского пролива. Наши суда поставили в проливе, как и было намечено, заграждение, но в темноте истребители потеряли баржу, а затем разошлись и сами. В ночь с 13-го на 14-е боевой флот противника с десантом Улагая также вышел в Азовское море. На рассвете, в районе Темрюка, «Пугачев» и «Дунай», ведшие «Дон», были открыты противником. Положение наших судов было почти безнадежным: и громадный перевес в силах, и преимущество скорости хода было на стороне противника. Решение начальника отряда было правильным: сняв людей с баржи «Дон», бросить ее для привлечения внимания противника, а обоим сторожевым судам полным ходом уходить на юг. План удался, и сторожевые суда скрылись в Темрюкской бухте; «Дон» был захвачен противником. Истребителям, также обнаруженным неприятелем, под огнем удалось прорваться в Мариуполь».
   Обратите внимание, в ходе ночной минно-заградительной операции была «потеряна» баржа, несущая основной запас мин, предназначенных к постановке, и до конца не выставленных.  В процессе поиска баржи  потеряли ориентацию сами катера, предназначенные для поиска. Брошенная  на видимости противника высокобортная  баржа «Дон», «высветила» для противника вероятный  район минной опасности.  При появлении кораблей противника с десантом на борту, а значит, практически лишенных возможности маневрировать в условиях мелководья, не были использованы для их уничтожения катера-истребители, вооруженные торпедами. Теперь делайте выводы по успешности минно-заградительной операции. Это  при том, что 250-ю минами можно было бы не просто заградить, а завалить узкий и мелководный Керченский пролив.
  Позднее, сам Александр Васильевич вспоминал, что еще в начале июля у входа в Таганрогский залив были поставлены 2 минных заграждения. На мысу, вдающимся в море, было выставлено 6-ти дюймовое морское орудие. Четыре плавбатареи, вооруженные каждая одним 6-ти дюймовым полевым орудием обеспечивали  морскую оборону порта. Тем не менее, в ночь с 8 на 9 июля флот противника и транспорта с десантом, никем не обнаруженные, прошли в Таганрогский залив, при этом успешно миновали обе линии минных заграждений. Утром 9 июля суда противника обстреляли берег в районе Кривой косы  и  приступили к высадке десанта. Наша флотилия сейчас же снялась с якоря и вышла вслед за противником. Пошли и находившиеся в переоборудовании  еще не готовые канонерские лодки (бывшие землечерпальные шаланды) «Красная Звезда» и «Буденный» (на них было установлено по одному 130 мм орудию). Наши суда шли по способности и вступили в бой последовательно. На канонерских лодках «Буденный» и «Красная Звезда» сразу просели подкрепления  под орудиями  и они вышли из строя; на «Сталине» вырвало замок из орудия; однако попытка миноносца противника атаковать наши суда была отбита огнем. Наша флотилия, потеряв половину артиллерии, выведенной из строя, отошла в Мариуполь. Противник, окончивший высадку и, по-видимому, озадаченный появлением и смелой атакой наших судов, на ночь вышел из залива, при этом его канонерская лодка «Грозный» подорвалась на наших минах и вышла из строя.
   Вышеприведенные заметки были написаны Александром Немитцем  в 50-е годы, когда он уже покинул стены Морской академии,  и отпала необходимость убеждать будущих флотоводцев в своих  величайших «революционных» заслугах.
   В последнем эпизоде отряд кораблей с десантом врангелевских войск, в охранении боевых кораблей, успешно форсировал минные заграждения,  незамеченный постами охранения и дежурными батареями, зашел на рейд Таганрога и практически беспрепятственно высадил десант. Только после этого, флотилия под командованием  Хвицкого курируемого Александром Немитцем, направилась в район высадки вражеского десанта. Для создания видимости численного превосходства в силах  в море были направлены неподготовленные к бою канонерские лодки, на которых не были  укреплены и отрегулированы морские орудия. Вместо нанесения сосредоточенного удара по кораблям противника, канонерские лодки Хвицкого вступали в артиллерийский бой  по степени подхода к району боя. После первых же выстрелов, произведенных с канонерских лодок «Буденный» и «Красная Звезда», под стрелявшими орудиями были разрушены платформы  и канонерки были вынуждены сразу выйти из боя. На канонерской лодке «Сталин» при первом же выстреле вырвало замок из орудия, что опять таки вывело канонерку из числа атакующих судов. Толком,  не решив поставленной задачи – воспрепятствовать высадке десанта и нанести огневой удар по кораблям противника, потеряв половину артиллерии, вышедшей из строя по техническим причинам, корабли советской флотилии спешно покинули район  боя. Если бы Троцкий получил правдивое сообщение о результате боя - то ни Хвицкому, ни Немитцу было бы не избежать суда.
  Самое досадное для Александра Немитца, что кораблями флотилии Врангеля командовал его земляк,  - одессит, десятью годами позже закончивший ту же,    что и Немитц  Решильевскую гимназию    и,  в кратчайшие сроки  сделавший блестящую карьеру,  -   Николай Мишуков.
  Николай Николаевич Мишуков. Окончил Морской корпус в 1908 году. В 1912 году – лейтенант. Окончил штурманский и артиллерийский офицерские классы. В 1914 -1917 годах – младший артиллерийский офицер на линкоре «Гангут». В 1917 году поступает в Михайловскую артиллерийскую академию. В 1918 году вернулся в родную Одессу, где в тот период благополучно «отсиживался» Александр Немитц.  В конце1918 года , после занятия французами Одессы, назначен адмиралом Ненюковым – тогда начальником Управления военно-морской базы в Одессе – командиром тральщика «Ольга», старшим в отряде судов, выделенных для доставки снарядов и патронов с Острова Березань,    в Новороссийск для Добровольческой армии. Старший лейтенант Машуков выполнил этот приказ, погрузив с помощью набранных в Одессе офицеров-добровольцев свыше 50 000 снарядов, доставил их в Новороссийск. Вскоре,  после вывоза Мишуковым снарядов с Березани, французское командование приказало взорвать на острове склады с боеприпасами и береговые батареи. 10 апреля 1919 года начальник Морского управления при Главнокомандующем ВСЮР адмирал Герасимов приказал старшему лейтенанту Машукову принять командование вспомогательным крейсером «Цесаревич Георгий» с задачей сопровождать транспорты для того, чтобы погрузить отступившую из Одессы в Румынию Добровольческую бригаду генерала Тимановского, которую французы, покидая Одессу, отказались принять на свои суда. 27 апреля 1919 года старший лейтенант Машуков прибыл со своим отрядом в устье Дуная. Не дожидаясь разрешения румынского командования,  он погрузил в Тульче бригаду генерала Тимановского на корабли и доставил более 3000 человек в Новороссийск.
  С  откровенно подлым, а не «загадочным» поведением командования союзников, нам еще неоднократно придется столкнуться в ходе нашего расследования. Насильно задерживаемые союзниками  в Севастополе корабли Черноморского флота - крейсер «Кагул», подводная лодка «Тюлень» и несколько вспомогательных судов, только 16 апреля 1919 года прибыли в Новороссийск в распоряжение командования Добровольческой армии.
   14 мая 1919 года главный командир портов Черного моря, адмирал Саблин, приказал старшему лейтенанту Машукову выйти с отрядом офицеров на «Цесаревиче Георгии»  в сопровождении буксиров на остров Тендру, где французы бросили канонерскую лодку «Кубань» и пять больших транспортов и привести их в Новороссийск, обойдя уже занятый Красной армией Крым. Приведенные транспорты стали основой транспортного флота Морского управления при ВСЮР. В июне 1919 года старший лейтенант Машуков, командуя вспомогательным крейсером, участвовал в обстреле Очакова и обеспечивал высадку десанта в устье Буга. В сентябре 1919 года после окончательного занятия Севастополя войсками Деникина Машукову было поручено восстановление Морского корпуса, после чего он был произведен в  капитаны 2 ранга  с  назначением командиром крейсера «Алмаз». 27 декабря 1919 года командующий Черноморским флотом адмирал Саблин отдал приказ о сформировании 2-го отряда Черноморского флота  под командованием капитана 2 ранга Машукова с целью  взаимодействия  с  корпусом генерала Слащева.  Корабли отряда капитана 2 ранга Машукова  и,  прежде всего,  канонерская лодка «Терец»  сыграли большую роль в обороне Арабатской стрелки зимой 1920 года, что признавали генерал Слащев  и генерал Врангель.
   В марте 1920 года отряд произведенного в капитаны 1 ранга Машукова участвовал в спасении войск ВСЮР и их переброске из Новороссийска, Геленджика и других портов Кавказского побережья  в Крым. В мае 1920 года отряд кораблей капитана 1 ранга Мишукова  перевез из Феодосии и высадил у Кирилловки в Азовском море корпус генерала Слащева, который, таким образом, вышел в тыл 13-й Красной армии. 1 августа 1920 года отряд капитана 1 ранга Машукова  высадил в станице Приморско-Ахтырской на Кубани десант генерала Улагая. С прибытием адмирала Кедрова в Крым капитан 1 ранга Машуков сдал командование 2-м отрядом Черноморского флота контр-адмиралу Михаилу Беренсу и был назначен временно исполняющим дела  начальника штаба Черноморского флота. 17 октября 1920 года в связи со смертью адмирала Саблина он был утвержден в должности начальника штаба флота и произведен в контр-адмиралы.
   Я посчитал возможным несколько отвлечься на то,   чтобы уточнить отдельные фрагменты биографии адмирала  Машукова, и теперь, после знакомства с послужным списком Николая Николаевича,  опять вернуться ко дню морского боя у Обиточной косы -  14 сентября 1920 года.
  14 сентября отряд кораблей флота под командованием капитана 1 ранга Машукова  бомбардировал Бердянск. Опять не сработала система охраны и оповещения, и со значительным опозданием корабли под командованием Хвицкого были направлены в район Бердянска. Хвицкой свой флаг командующего флотилией держал на канлодке «Буденный», следом шли «Красная Звезда», «Знамя Социализма» и «Свобода», сторожевые суда «Дунай», «Пугачев» и «Пролетарий». Когда советская флотилия подошла к Бердянску, противника там не было, и лишь на западе были замечены дымки.  Суда флотилии обогнули Обиточную косу и на рассвете 15 сентября обнаружили стоящую на якоре  флотилию белых в составе 4-х канонерских лодок, миноносца и сторожевых судов. Отряд  советских канлодок отвернул влево и открыл огонь по противнику. После первых же выстрелов на большей части советских кораблей  вышли из строя орудия (заели стреляющие приспособления), и бой пришлось прекратить. Флагманский артиллерист на сторожевом   судне обошел канонерские лодки и лично привел артиллерию в боеготовое состояние. В это время с норд-оста показалась флотилия белых, в составе канонерских лодок: «Урал»,  «Салгир», «Джигит», «Гайдамак» и бой возобновился  причем дистанция уменьшилась до 35 кабельтов. Миноносец белых «Звонкий», полным ходом обойдя голову строя  советских кораблей, пытался атаковать их с правого борта, но его атака была сорвана огнем 100 мм орудий канлодок  «Красная Звезда» и «Буденный».
  Около 12 часов 100 мм. Снаряд,  попавший в канлодку «Знамя Социализма», повредил трубы питания котла. «Красная Звезда» взяла на буксир поврежденное судно; с «Дуная» на поврежденное судно перешел механик  и бой продолжился, но скорость отряда советских кораблей снизилась до 3-х узлов.
  Около часу дня были отмечены два попадания в канлодку белых «Салгир», и корабль стал тонуть. «Урал» снял команду с гибнущего судна. В это время снаряд попал в «Урал», и отряд белых, дав полный ход, ушел на зюйд-ост.
  В последствии выяснилось, противник по радиотелеграфу вызвал из Керчи эскадренный миноносец «Беспокойный» и канонерскую лодку «Страж», но первый из них подорвался на минном заграждении, и оба судна возвратились обратно.
  Я посчитал целесообразным  полностью привести  описание хода боя у Обиточной косы  в изложении Александра Немитца  вот в какой связи. Александр Васильевич,  передавая по телеграфу о результатах боя, безапелляционно утверждал, что победа в бою досталась красной флотилии. Пусть это утверждение останется на его совести. Если бы не случайный подрыв на плавающей мине эскадренного миноносца «Беспокойный», из серии «Новиков», то мало флотилии красных не показалось бы. Поэтому  с учетом  выходов из строя артиллерии и безобразной организации ведения боя, не стоило бы так расхваливать эту «победу». Ну,  победили, так победили, даже не в этом суть. Для Александра Немитца было жизненно важно  общественное  признание  этой победы. Дело в том, что во всех рассмотренных нами  боевых столкновениях  красной и белой флотилий, где наша флотилия проявила себя не с лучшей стороны, кораблями противника руководил капитан 1 ранга Николай Машуков. Этот факт, для исключительно самолюбивого Немитца, усугублял сам факт поражений.
   Я не думаю, что наш уважаемый Александр Васильевич   мог не знать о кадровых  изменениях в военно-морском командовании противника  и,  тем не менее,  радостно отмечает: «Поражение флота противника в открытом бою произвело сильное впечатление в Севастополе. Командующий Азовской флотилией Конт-адмирал Машуков был сменен…».
  Бывший адмирал, бывший командующий флотом, а ныне «красный военмор» Немитц все прекрасно знал. О тяжелой, и в конечном итоге – смертельной болезни Саблина, своего бывшего начальника штаба, знал он и  о том, что последний состав правительства Врангеля пополнился деятельными масонами и что один из них – адмирал  Кедров стал командовать Черноморским флотом после умершего Саблина. В этой связи были произведены и остальные кадровые перемещения среди командования флота Врангеля.   Командующий флотилией капитан 1 ранга Николай Машуков был сменен контр-адмиралом Михаилом Беренсом, но сменен для того, чтобы занять более высокую должность  начальника штаба Черноморского флота,  где он проявил себя  весьма успешно…  Александр Васильевич Немитц лукавил, когда говорил, что против него на Азовском море воевал контр-адмирал Машуков. Признать,  что чувствительные поражения ему  нанес капитан 1 ранга, было для Немитца  вдвойне досадно. Адмиральское звание Николай Николаевич получил только 17 октября 1920 года  с утверждением его в должности начальника штаба флота. И шел на тот момент  адмиралу всего  32-й год. Совместно с адмиралом Кедровым  Машуков, как отмечал генерал Врангель, проявил исключительную энергию при подготовке эвакуации из Крыма и сумел использовать все плавучие средства, включая ветхий от старости броненосец «Георгий Победоносец», прибывший на буксире с войсками в Константинополь. После прибытия флота в Бизерту, адмирал Машуков выехал в Париж, где поступил студентом во франко-бельгийский Электротехнический институт. Успешно закончил его  и уже 1932 году стал профессором в Высшем Техническом институте в Париже, где продолжал преподавать  до выхода на пенсию в 1965 году, когда ему было уже 75 лет. До конца своей жизни Мишуков неустанно повторял: «Для меня нет большей гордости, что я состоял в Добровольческой армии». Скончался он в Париже 12 октября 1968 года    и был похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.
   Я лично, не хотел бы оказаться на месте Александра Немитца, но сам Александр Васильевич, вспоминая о периоде гражданской войны,   утверждал, что он счастливейший человек, что  его выбор был осознанным, и у него не было причин в нем раскаиваться. А  что он, собственно,  еще мог утверждать в его положении? 
   Мое поколение, не знало трагедий гражданской войны, не стояло перед выбором, - с кем ты  и против кого, но уже на наших глазах  прямые наследники тех же масонов разваливали  Советский союз, и перед многими моими ровесниками стоял вопрос о реальной перспективе дальнейшей службы  на высоких должностях в украинском, азербайджанском, латвийском флотах.  Как человек со многими слабостями, я сочувствую тем, кто надел погоны этих государств  - осколков Великой Империи, но как офицер, я презираю изменивших присяге… Подавляющее большинство офицеров армии и флота бывшей Российской империи, воевавших  под белыми знаменами, прекрасно представляли бесперспективность своей борьбы, но они отважно сражались, многие из них сложили головы в этой борьбе,   до   конца исполнив   свой гражданский и офицерский долг и не изменив единожды данной присяге.
   Заканчивая разговор по участию Александра Немитца в боях  на Азовском  море, приходит на память любопытная  история в некоторой мере связанная  с рассматриваемыми нами событиями. 
   В 1979 году в журнале «Уральский следопыт» был опубликован очерк Игоря . Алебастрова «Странные совпадения». Главным героем  очерка является капитан 2 ранга Энгельман Роберт Георгиевич. По материалам , имевшимся  в распоряжении автора очерка, это был офицер, имевший весьма сложную и противоречивую военную биографию.  Приступая к изложению событий, Алебастров, на всякий случай заявляет: «… я ничего не утверждаю, доказательств нет. Есть только странные совпадения. Но…не слишком ли много этих совпадений?».  Для начала исторического очерка, где будут фигурировать известные исторические персонажи, не слабо, не правда ли? Попытаемся и мы с вами, оценить, рассматриваемые автором  «совпадения», и сделать свои выводы по ним.
   В апреле  1918 года таганрогские чекисты арестовали на квартире инженера Карышева  двух подозрительных субьектов. Незадолго перед тем  стало известно, что Леопольд Сигизмундович  Карышев в 1916 году арестовывался  за связи с немецкой фирмой «Сименс-Шуккерт» (совладельцем которой, был нам уже известный Базиль Захаров. - Б.Н.), подозревался в шпионаже. Однако, по распоряжению из Петербурга,   Карышев был освобожден, за него хлопотал Симанович - секретарь Григория Распутина. Ночью, нагрянув на квартиру к Карышеву, чекисты задержали двух мужчин. Первому задержанному было на вид лет 60  и он очень походил на остзейского немца. По документам он значился кооператором из Баку  Степаном Назимовым. Второй задержанный был дюжим молодцом с холеным наглым лицом, со щегольскими усиками щеточкой. Глаза у него были серые, волосы рыжеватые, но чем - то неуловимым он тоже был похож на остзейского немца. По документам он числился аптекарем Иосифом Литинским. Обыск ничего не дал, кроме какой-то странной картонки со многими отверстиями. Нашли ее под подкладкой куртки «аптекаря». Допрашивал задержанных председатель местного ЧК Ян Петерс. По семейным фотографиям, обнаруженным в бумажнике «кооператора», Петерс распознал в задержанном  генерала фон Ренненкампфа.
С установлением личности «аптекаря» возникли проблемы. По совету матросов, обеспечивающих работу таганрогской ЧК, для опознания пригласили специалиста из Азовской флотилии. Служил там бывший офицер Доливо-Добровольский. Увидев «аптекаря», Доливо-Добровольский признал в нем капитана 2 ранга Роберта Энгельмана. Задержанных увели, а Доливо-Добровольский дал Яну Петерсу  кое-какие пояснения. Для начала он определил, что найденная картонка с дырочками является шифробланком. Накладывается на вроде бы абсолютно безобидный текст и буквы в дырках составляют фразу. Далее, Доливо-Добровольский  сообщил Петерсу, что о Энгельмане нехорошие слухи ходили еще с японской войны.
  Теперь нам стоит уточнить, что всю эту историю автору очерка  Игорю Алебастрову рассказал брат Доливо-Добровольского, профессор одного из московских вузов. Я пока не стану комментировать  уже полученную нами информацию, и доверимся рассказчику. Вкратце  суть рассказа.
  Это случилось в русско-японскую войну. Русская эскадра 10 июня 1904 года вышла из осажденного Порт-Артура, чтобы прорвать японскую блокаду и уйти во Владивосток. Корабли один за другим подходили к назначенному месту сбора. Вдруг,  на «Диане» раздался возглас сигнальщика: «Мина за кормой!»…. В этот момент броненосец «Цесаревич» тоже круто повернул в сторону и застопорил машины….
 Я думаю, - писал в дневнике капитан 2 ранга В.И. Семенов,- всеми владела одна и та же мысль. Очевидно, что мины поставлены либо вчера, либо сегодня ночью, так как раньше здесь было чисто… И почему именно здесь? На том месте, где должна была собраться эскадра?! Неужели наша наисекретнейшая диспозиция была известна японцам?! Не хотелось верить этому… Но факт был налицо…». 
   Игорь Алебастров был лично знаком с сестрой М.С. Рощаковского.  Рощаковский, командуя  миноносцем «Решительный» прорвал японскую блокаду Порт-Артура и перешел в Китайский порт Чифу, где разоружился по международным  правилам о нейтралитете, но японцы, нарушив эти правила, решили захватить миноносец. Рощаковский ударом кулака сшиб в воду японского офицера. Началась рукопашная схватка, в которой японцы со штыками в руках с трудом одолели безоружных русских матросов. Рощаковский был ранен штыком и сброшен в воду. О нем вспоминал «Новиков-Прибой: «Это настоящий морской волк, готовый на любое безрассудное предприятие». Это он спросил адмирала Бирилева, называвшего себя «боевым адмиралом», в каких боях он участвовал, а Бирилев ни в одном бою не бывал,- эффект был потрясающий. Это он сказал морскому министру адмиралу Григоровичу, что тот хорошо разбирается только в балете – у того была любовница-балерина. Он один из немногих офицеров  (среди них -капитан 2 ранга Семенов и лейтенант Михаил Кедров. – Б.Н.), был участником обороны Порт-Артура и Цусимского сражения. Это с его легкой руки морское министерство стали называть «цусимской лавочкой». В результате он был вынужден выйти в отставку. Знание пяти иностранных языков позволило ему стать дипломатом, но в мировую войну он возвращается на флот, возглавляет морскую оборону  Кольского побережья. При Керенском он снова покидает флот, заявив: «Я не юрист, а моряк, и адвокатам не служу!». При советской власти он служил в морской пограничной охране.  В одном из писем ,относящимся периоду русско-японской войны,   он написал: «Помнишь, я тебе говорил о П. и Э. – оба швыряют деньгами направо и налево, хотя поместий не имеют. О П. говорят, что он пропустил японцев к Артуру в ту роковую ночь, а тут еще эта темная история со снарядами. На месте микадо я наградил бы его японским орденом. Вообще, этот мерзавец ради денег готов на любую гадость. Во всяком случае,  руки я ему не подам. Мне все думается, что дружба с Э. у него не случайная. Э. и тут пристроился к штабу, а штабные секреты дороги…». Софья Сергеевна знала  всех офицеров, окружавших Рощаковского, но, по свойственной ей щепетильности, воздержалась от расшифровки этих псевдонимов.  Но «П» расшифровать было не сложно – это, конечно, лейтенант Павел Плэн. Это он встретил японские миноносцы в первую ночь войны, и не поднял тревоги. Это он встретил в море английский пароход со снарядами,- явную контрабанду! – и … отпустил его. В 1918 году Плэн был расстрелян чекистами за измену родине.
   А кто такой «Э»? По Рощаковскому, он служил в штабе. С фамилиями на Э. в штабе тихоокеанской эскадры в 1904 году служили капитан 1 ранга Антон Эбергард, лейтенант Дмитрий Эйлер, мичман Иван Эллис и лейтенант Роберт фон Энгельман. Любопытно, что Плэн, Эбергард и Энгельман после войны были награждены японским орденом «Восходящего Солнца» – за какие только заслуги?  Оставим  этот  эпизод из истории  войны с японцами пока без комментариев.
    Боевые действия в первой мировой войне на Черном море начались с неожиданного  нападения германо-турецкого линейного крейсера «Гебен»  на русские порты. Лейтенант А.М. Лукин вспоминал: «Я был на втором сигнальном посту и видел, что «Гебен» шел через наше минное поле. От волнения у меня даже начались судороги в кистях рук. Сейчас будет взрыв! Но шли минуты, а взрыва не было. Спазмы перехватили горло. Как же так?! Нет на месте дежурного минного офицера?! Но этого не может быть! Нет тока? Невероятно! Неисправность? Или…измена?! Я прямо-таки взвыл от бессильной ярости – сигнальщики с испугом смотрели на меня…».
   Контр-адмирал В.А. Белли,- профессор Морской академии, бывший офицер российского флота, писал автору повести:
«Передавали, что дежурный офицер просил разрешение у командующего флотом адмирала Эбергарда, но долго не мог соединиться с ним. Когда, наконец, разрешение было получено, «Гебена» и след простыл. Обидная промашка».
   Но… «промашка» ли? Роберт Энгельман  в штабе адмирала Эбергарда  в этот период был флагманским минером. Это в его ведении находились минные поля у мыса Фиолент.
   В штабе, правда, были еще минные офицеры: лейтенанты барон Альберт Гойнинген-Гюне, Александр Сапсай и Влодимир Вощинин. Кто же из них дежурил в тот день, кто позволил «Гебену» уйти и что это было – глупость или измена? Документов о порядке дежурств не сохранилось.
   Затем Игорь Алебастров получил письмо от Степана Ефимовича Маркелова – ему сообщил о поисках контр-адмирал В. Белли. Степан Маркелов в первую мировую войну был прапорщиком по адмиралтейству, командовал гидрографическим судном «Горизонт». В гражданскую войну он был начальником морских сил Азовского моря, командовал Азовской флотилией в знаменитом бою с флотом Врангеля 9 июля 1920 года у Кривой Косы. Он слышал, что не взорвал «Гебена» на минах у мыса Фиолент немец на русской службе барон фон Энгельман. Вероятно, Степан Маркелов ошибался не только в том, что  Энгельман не был бароном…
  Степан Маркелов ошибался не только в титуловании Энгельмана, но об это немного позже.
  7 октября 1916 года на внутреннем рейде Севастополя взорвался и затонул линкор «Императрица Мария». При катастрофе  погибли один офицер и 227 матросов, умерли на берегу из числа раненых еще 82 матроса. Адмирал Колчак считал причиной взрыва самовозгорание недоброкачественного пороха. Он упорно отрицал возможность злого умысла. На другой день в Севастополь прибыл товарищ Морского министра вице-адмирал П.П. Муравьев. Знаменитый русский кораблестроитель И.Г. Бубнов считал его полным невеждой в технике. Этот не нашел ничего лучшего, как обратиться к известной гадалке. Анекдотично, но - факт. Та изрекла: «Злые люди погубили линкор».
   Немецкая разведка, как известно,  планировала уничтожение линкора. Германский военный атташе в Берне полковник фон Бисмарк вел переговоры о взрыве «Марии» с анархистами Долинным и Литвиным. Однако немцы не знали, что Антон Иванович Литвин вовсе не анархист, а агент царской охранки, провокатор. Литвин сообщил начальству о том, что немцы собираются взорвать линкор,  и получил за это награду. И все-таки охрана линкора не была усилена. После неудачи с «анархистами» германская разведка могла для взрыва «Марии» найти боле подходящих агентов.
   Любопытно, что  Энгельман, по своей должности флагманского минера, «курировал» производство всех работ, связанных с электрооборудованием артиллерийских и минных погребов, а по версии авторитетной комиссии, возглавляемой академиком Крыловым, возгорание пороховых зарядов, вполне могло произойти из-за  проблем с электропроводкой. 
   В довершение всего, Игорю Алебастрову  интересную информацию предоставил Лев Петрович Василевский. Летчик и разведчик, дипломат и писатель, активный участник войны в Испании, он сам мог быть героем приключенческой книжки. Он прочитал рассказ Алебастрова «Тайна Эмте» в сборнике «Тихоокеанские румбы» и написал   письмо, чтобы по картотеке автора уточнить сведения о некоторых офицерах старого флота. Лев Петрович с интересом выслушал рассказ  Алебастрова о тайне благополучного ухода «Гебена» с русских минных полей у мыса Фиолент.
  -Ваши гипотезы интересны,- сказал он,- ну, так я вам подарю еще одного господина с фамилией на «Э»… Вот прочтите эту телеграмму. Ее отправили из Севастополя в Батум. Пожалуй, после нее поход русской эскадры оказался напрасным: за три дня плавания у турецких берегов не встретили ни одного вражеского корабля. Полагают, что причиной тому эта телеграмма. Отправитель, разумеется, остался неизвестным…
   Телеграмма была такой: «Да хранят тебя все святые в море. Твой муж Эжен».
«Не сразу меня осенило: русские броненосцы носили имена святых: «Святой Евстафий», «Святой Пантелеймон», «Три святителя», «Святой Георгий Победоносец». Поход состоялся 3-5 января 1915 года. А что, если не Эжен, а Энгельман?!  Быть может, в слове «Эжен» надо читать только первую и последнюю буквы?...
   Прямых доказательств в этой истории нет. Есть только предположения и совпадения, но надо признать, удивительные совпадения…
   По понятным причинам я немного изменил имена некоторых действующих лиц».
Я считаю, что причины по которым Алебастров изменил имя главному  «герою» своей повести не совсем понятны. Вы вправе спросить меня, в какой связи я потревожил печальной памяти призрак капитана 2 ранга  Энгельмана. Прочитав повесть Алебастрова, в течение последующих тридцати лет у меня не было оснований сомневаться в изменнической, шпионской сущности Энгельмана. Тем более, что офицеры немецкого происхождения не раз изменяли России в пользу  «исторической» родины своих предков.  Еще до первой мировой войны капитан 1 ранга Г.К. Шмидт за продажу планов обороны Финского залива был судим и осужден на каторгу. Адмирал Кербер  на Балтике дважды сажал русские дредноуты на мель – от уголовного преследования его спасло только заступничество Императрицы. Капитан 2 ранга барон Эрих фон Фитингоф в бою пытался сдать немцам миноносец «Сильный» - офицеры корабля помешали ему это сделать. Командир «Новика» капитан 2 ранга А.О. фон Ден тоже пытался в бою сдать корабль немцам, но был арестован офицерами и по приходе «Новика» в Ревель застрелился у себя в каюте…
    Теперь же, когда я «пролопатил» сотни послужных списков офицеров Российского флота  и, действительно среди них «высветились» те, кто после февраля 1917 года, вдруг вспомнил о своих немецких, шведских, польских, литовских, и прости меня Господи,- украинских корнях, и срочно стал натурализовываться  в своем  вновь обретенном  национальном качестве, т.е., попросту говоря,  стал  усиленно доказывать свою преданность  «родине по выбору»  и  их, по-своему можно было и понять. Мы имеем примеры перехода офицеров на службу Англии, Франции, Чехословакии, Польши,  Латвии, Литве. Достаточно назвать капитана 1 ранга Чаплина, ставшего впоследствии полковником флота Великобритании, либо генерала Сергея Николаевича Войцеховского, ставшего в чехословацкой армии командующим Пражским военным округом.  О контактах офицеров МГШ со спецслужбами стран Антанты  мы еще успеем с вами поговорить.
      Для начала следует уточнить, что в 1917 году на флоте служили три офицера, носящих фамилию Энгельман.
    Энгельман-1 Василий Оскарович - автор аналитической статьи «Какой нам нужен флот?», опубликованной в альманахе Морские заметки, издававшемся в Кронштадте в 1905 году.
     Энгельман -2 Вячеслав Георгиевич, рождения 1883 года, окончил Морской корпус в 1903 году. Звание старший лейтенант получил «за отличие» в 1914 году. Исповедания православного, имел двух детей. С 1909 года был начальником партии траления и мин заграждения. С 1914 года был флагманским минером штаба командующего Черноморским флотом. 
 Энгельман-3 Борис Георгиевич, 1887 года рождения, окончил Морской корпус в 1907 году. Звание лейтенант получил 18 апреля 1910 года. На 1913 год – преподаватель Артиллерийской школы ЧФ, на блокшиве «Опыт».
   Судя по последним занимаемым должностям, под «героя» повести Игоря Алебастрова более всего подходит  Вячеслав Георгиевич Энгельман. Так что не совсем понятно, зачем Алебастрову было менять имя своего основного фигуранта, да еще  об этом нас предупреждать.
   Я не вижу необходимости подробно анализировать все четыре  «странные совпадения», приводимые Алебастровым. Мне лично, они кажутся не более как совпадениями, тем более,  лишенными какой-либо доказательной базы. В первом  случае,   наши корабли, выходящие из Порт-Артура,  оказались на минной «банке» и только по счастливой случайности избежали потерь. Выискивать  злоумышленников в числе «уклонистов» от боевого выхода, более чем наивно. Даже то, что автор ссылается на мнение Михаила Сергеевича Рощаковского  не во многом  способствует процессу   выявления потенциальных изменников.    При всем уважении к  неординарной личности Рощаковского  все,  что касается его подозрений в отношении того же Павла Плэна, и тем более Вячеслава Энгельмана - это не более как выброс накопившихся отрицательных эмоций на проблемы использования флота в ходе обороны Порт -_Артура.  Дальнейшая служба Павла Плэна - тому подтверждение. А то, что чекисты его расстреляли «за измену родине»  - так у них эта была стандартная формулировка при уничтожении многих тысяч русских офицеров.
  Что касается  рейда германского линейного крейсера  «Гебен», безнаказанно прошедшего над  стационарными минными заграждениями, то и здесь не стоит слишком эмоционально воспринимать воспоминания  лейтенанта А. Лукина, в последствии получившего широкую известность как  писателя на шпионскую тематику. Ему по лейтенантскому уровню не положено было знать всех обстоятельств дела. Стационарные минные поля были временно  отключены по приказу с КП флота, так как с минуту на минуту ожидалось возвращение в Севастополь  минного заградителя «Прут» с запасом 710 якорных мин. По трагическому совпадению «Гебен» оказался  в районе на десяток минут раньше «Прута», что, кстати, явилось причиной гибели последнего.
  То, что причиной гибели  линкора «Императрица Мария»  была диверсия немецкой агентуры - факт вполне доказанный. Вот только с  какого бока, мог здесь «соучаствовать» флагманский минер Вячеслав Энгельман, при всем желании, проследить очень сложно.
   Подозрительная  телеграмма, отправленная из Севастополя в Батум, накануне выхода русской эскадры, нацеленной на перехват «Гебена», действительно предполагает  действие шпионской осведомительной сети, получавшей информацию из штабных кругов, но для обвинений  в этом конкретного офицера штаба нужны более веские основания.
  Единственно, что настраивает на  «шпионскую волну» в отношении  Вячеслава Энгельмана,   так это шифрокарта, найденная у него  при аресте.  Тем более, что в те далекие времена, чекисты еще не привыкли  подбрасывать  подозреваемым  явный компромат, в виде пакетика с наркотиком…, или… шифрокарты.
    Может показаться несколько неожиданным и, более того  неуместным, но все, что сейчас говорилось по контактам наших бывших офицеров со спецслужбами союзников и даже бывших противников, в какой-то степени способствует посмертной  реабилитации  капитана 2 ранга Вячеслава Энгельмана.  С учетом уже имеемого опыта работы с документами той сложной и противоречивой эпохи, у нас нет особых причин доверять документам, а тем более голословным обвинениям  в измене, в шпионаже, во вредительстве тех или иных участников исследуемых нами событий. Нам доподлинно известно, что по материалам следствия английским и японским шпионом числился  комбриг  Холостяков, польским и японским шпионом значился комдив  Рокоссовский и таких обвинений были многие сотни, если не тысячи. Даже, если в подкладке пиджака Энгельмана и были обнаружены материалы, изобличающие его контакты с иностранной  разведкой, это еще не значит, что он действительно сотрудничал с этой разведкой. Да, и потом, где гарантия, что матрос с двухклассным образованием и чекист-прибалт, толком русского языка не знавший, могли отличить шифрокарту немецкого происхождения от английской, или  французской? Совсем другое дело, если консультантом таганрогских чекистов действительно был Борис Иосифович Доливо-Добровольский - признанный специалист морской разведки и контрразведки.  С другой стороны, почему бы предприимчивому, тертому жизнью Энгельману и не озаботиться некоторыми доказательствами своей лояльности  в пользу той же Германии, или Англии? Разве это не логично? Вы можете сказать, а как же гражданская совесть, честь офицера флота, понятия  присяги? Вокруг льются реки крови,  бьют правых и виноватых… какая жизнь - такие и песни.
   Вы вправе задать вопрос с какой такой стати я приплел здесь историю с Вячеславом Георгиевичем Энгельманом. Кроме того, что сама по себе история и трагическая кончина капитана 2 ранга Энгельмана, нашего земляка  севастопольца, могилы предков которого до сих пор прослеживаются на кладбищах Севастополя и Ялты,  уже  представляет известный интерес, я вспомнил о ней в той связи, что судьбу Энгельмана вполне мог повторить наш основной фигурант – Александр Васильевич Немитц, когда в декабре 1917 года, заподозрив в нем германского шпиона, его пытались поднять на штыки пьяные дезертиры, а затем вздернуть на фонаре отчаянные офицеры-«добровольцы». Вот тогда бы у Игоря Алебастрова был бы повод критически исследовать   не  военную биографию обычного флотского офицера капитана 2 ранга Энгельмана, а пеструю и противоречивую биографию нашего фигуранта... И уж тогда, поверьте мне, шпионский след был бы уже определенно  гарантирован…
   Нас же во всей этой истории c  Энгельманом  всерьез заинтересовало  упоминание автором  «военмора» Доливо-Добровольского. В том качестве, в каком его изобразил автор повести, это мог быть только Борис Иосифович Доливо-Добровольский. Но вся проблема в том, что, на первый взгляд,  у него имелось  серьезное алиби - с середины февраля по середину марта 1918 года  он участвовал в переговорах в Брест-Литовске с немцами  и далее   являлся членом  Русско-германской комиссии по морским вопросам. Утверждение Игоря Алебастрова, что Доливо-Добровольский служил на Азовской флотилии не очень убедительно.  Да, действительно, первая попытка образовать флотилию  предпринималась ранней весной 1918 года, но уже в июне она была расформирована.  До лета 1920 года район Таганрога  был в зоне действия  сначала германских оккупационных войск и атамана Краснова,  затем войск генерала Деникина и администрации союзников, затем войск Врангеля.   Только, потеснив врангелевские части к лету 1920 года, появилась возможность создать красную Азовскую флотилию.   
      Игорь Алебастров  указывает на то, что всю историю про Энгельмана, ему рассказал профессор Доливо-Добровольский, со слов своего брата – «военмора».  Кстати, кроме известного электротехника, умершего в 1919 году, у Бориса Иосифовича Доливо-Добровольского родных братьев больше не было, значит этим не  в меру информированным  рассказчиком мог быть только двоюродный брат нашего героя.  Особо пытливые и любознательные читатели могут принять к сведению и  тот факт, что в составе Азовской флотилии в 1920 году, таки, служил   Доливо-Добровольский Виктор Данилович,  матрос, ставший в последствии адмиралом. В графе родители, он указывал, что родился он в Ялте, и  отец его столяр – Даниил Петрович.  По странному(?) совпадению, год его рождения, 1902, совпадает по времени с периодом командования лейтенантом Борисом Доливо-Добровольским «царскими катерами и нижними чинами морских команд в Ливадии на время пребывания Его Императорского величества в Ялте». Почему бы молодому, общительному  лейтенанту не навестить  ялтинских родственников? Не правда ли, хорошо, когда у тебя  много родственников, правда, это иногда создает  некоторую путаницу.   
    Предположим, что все-таки в марте 1918 года  Борис Иосифович Доливо-Добровольский  был в Таганроге. Возникает вполне логичный вопрос, что за дела у сотрудника  Русско-германской согласительной комиссии по морским делам могли быть  в Таганроге. Дела похоже были и достаточно серьезные  и афишировать их особенно не стоило. Остается предположить, что Таганрог Борисом Иосифовичем был выбран для очередного этапа работы комиссии  не случайно.  Портовый город, имевший выгодное географическое положение и оборудованный  необходимыми средствами связи, он позволял  контролировать центральную и западную часть Черноморского бассейна.  Прямой контакт с местными, таганрогскими чекистами тоже   вполне логичен - именно они обеспечивали «деятельность» группы Доливо-Добровольского, о чем сейчас и пойдет речь. 
     Именно в эти дни немецкие оккупационные войска начали выдвигаться на российские территории согласно договоренности в Брест-Литовске, и развернулась активнейшая деятельность немцев, стремящихся захватить русские корабли на Балтийском и Черноморском  флотах. К этому моменту, капитан 1 ранга Щастный, уведший у немцев, что называется, из-под носа,  основное боевое ядро  Балтийского флота, и тем нарушивший планы Троцкого-Ленина, уже был мертв. Теперь основное внимание «Русско-немецкой комиссии по морским вопросам» было нацелено на Черноморский флот.
   Черноморский флот, находившийся согласно статье 5 Брестского договора в своей главной базе в Севастополе, отошедшей к Советской России, оказался в сфере пиратских действий германской военщины, нагло нарушавшей договорные обязательства.  Не исключено, что левацко-экстремистская   группа во главе с Ульяновым-Лениным  имела с немецким командованием свою, особую договоренность.
  Теперь по конкретным событиям.  Высший Военный совет Республики, рассмотрев предложение членов коллегии Наркомата по морским делам В.М. Альтфатера, И.И. Вахромеева и Ф.Ф. Раскольникова от 22 марта 1918 года, 25 марта принял решение о немедленном вывозе запасов Черноморского флота из Севастополя в Новороссийск и о подготовке кораблей к переходу. Эти действия большевистского режима только подтверждают мою версию о том, что «сдача» Крыма немцам была заранее оговорена во время переговоров в Брест-Литовске. 
   По воспоминаниям  лейтенанта Андрея Бекмана, бывшего секретаря  морской секции на переговорах в Бресте,  состав «согласительной» комиссии от флота был предложен комиссаром Генштаба Раисой Рейснер, наверняка  согласовавшей список кандидатов с Федей Раскольниковым.    Ох,  эта роковая дама, где только она    не отметилась…
    Теперь, самое время уточнить, что в Брест-Литовске,  в морской согласительной комиссии, возглавляемой председателем Зеленым Александром Павловичем, Василий Альтфатер  подчинялся Борису Доливо-Добровольскому. Это уже после 1937 года произошла рокировка  отдельных фигурантов процесса… Тогда же в  марте 1918 года  Борис Иосифович отправился туда, где непосредственно осуществлялся дальнейший  процесс «согласования»… в Таганрог, ближе к Черноморскому флоту.
    После перехода из Севастополя в Новороссийск  пришли эсминцы «Пронзительный», «Керчь», «Калиакрия», «Пылкий», «Поспешный», «Громкий», «Гаджибей», «Беспокойный», «Живой», «Жаркий», «Лейтенант Шестаков», «Капитан-лейтенант Баранов», «Сметливый», «Стремительный», а из Ялты – «Фидониси». 2 мая туда же пришли линейные корабли «Воля» и «Свободная Россия», эсминец «Дерзкий». 3 мая из Керчи пришел эсминец «Летчик».
    Начальник Морского Генерального штаба бывший капитан 1 ранга Евгений Беренс в своем докладе от 24 мая 1918 года в Высший Военный совет подробно изложил политическую и военную обстановку, в которой «оказался» Черноморский флот в Новороссийске, обосновал необходимость его потопления, чтобы он не попал в руки Германии и Турции. На докладной записке Евгения Беренса от 24 мая 1918 года с заключением Высшего Военного совета Республики Ленин наложил следующую резолюцию: «Ввиду безвыходности положения, флот уничтожить немедленно. Председатель СНК В. Ульянов(Ленин)». Деятельность Евгения Беренса на посту начальника Морского Генерального штаба еще будет нами рассматриваться, а пока достаточно будет отметить, что в уничтожении основного боевого ядра Черноморского флота было крайне заинтересованно Британское Адмиралтейство, хотя бы уже потому, что флот этот мог быть использован немцами в ходе продолжающихся боевых действий. 
     Как дальше развивались события в Черном море  мы знаем.  Благодаря совместным усилиям  большевиков и агентов  британской морской разведки среди руководства МГШ,  основное боевое ядро  Черноморского флота было потоплено на рейде Новороссийска. Непосредственно с приказом  по уничтожению флота  в Новороссийск  был направлен Иван Вахромеев.   Какова же роль во всей этой трагической и мутной истории бывшего капитана 1 ранга, бывшего начальника отделения иностранной статистики МГШ, а в исследуемый  период  -  «ведущего» сотрудника   Русско-германской согласительной  комиссии по морским вопросам  Бориса Иосифовича Доливо-Добровольского  хотелось бы тоже знать, мы же пока ограничимся предположениями.   Судя по специфике задания, выполняемого Борисом Доливо-Добровольским, его   пребывание в Таганроге в 1918 году,  естественно,  не отражено в послужном списке. 
     По общему анализу ситуации, с большой долей уверенности можно утверждать, что в этот, критический для Черноморского флота период,  кипучая деятельность тендема Кукель-Гернет  была напрямую связана с Доливо-Добровольским.    В течение девяноста лет нас настойчиво и успешно убеждали в том, что приказы Совнаркома неукоснительно выполнялись на местах. Да, действительно,  Ваня Вахромеев, дремучий балтийский «братишка» привез категорический приказ Ленина об уничтожении флота, спешно  прибыл  в Новороссийск Федя Раскольников для  гарантированного выполнения приказа.  Но даже их указания не могли сравниться по значимости  для офицеров флота Кукеля и Гернета с авторитетным приказанием   Бориса Иосифовича Доливо-Добровольского. Судя по всему,  и капитан 2 ранга Владимир Кукель,  и старший лейтенант Евгений Гернет - наши «клиенты». Они никогда не принадлежали к той категории «пламенных» бойцов революции, которые стали бы очертя голову выполнять приказы чуждой им большевистской власти, поэтому, было бы логичнее предположить, что «странный и чудовищный приказ» по уничтожению Черноморского флота - исходил  от начальника, чей авторитет для них был непререкаемый. Судите сами, Владимир Кукель, закончив Морской корпус в 1905 году.  Прослужив всю войну на Балтике старшим артиллеристом линкора, а затем старшим офицером  на эсминце «Амурец»,  в июне 1917 года «вдруг» направляется на Черное море, где служит старшим офицером эсминцев «Гаджибей», «Свирепый», и только 1 марта 1918 года «по выбору команды» становится командиром эскадренного миноносца «Керчь». Евгений Гернет, закончив Морской корпус в 1902 году, 44-м по успеваемости из 52-х выпускников, заметно отличился в ходе войны с японцами. Будучи штурманом миноносца «Лейтенант Бураков», обеспечивал четырежды порыв японской блокады. В последний раз, ночью 20 июня 1904 года самостоятельно, без помощи лоцмана  прорвался в Инкоу мимо блокирующих порт японских кораблей. 21 июля 1904 года – в одиночку на парусной джонке доставил во Владивосток секретные документы и сообщения. 23 сентября 1904 года, числясь флаг-офицером Морского Походного штаба наместника в Харбине, вызвался провести в Порт-Артур пароход со снарядами и продовольствием. Выйдя в море на зафрахтованном английском пароходе «Карлайн», попал в шторм и,  лишившись гребного винта, под самодельными парусами довел пароход до Сайгона. За время войны был награжден четырьмя боевыми орденами, включая Владимира 4-й степени. После войны продолжил службу на Балтике и в Сибирской флотилии. С апреля 1909 года командовал миноносцем «Точный». В августе 1910 года был исключен из списков флота,  как находящейся в безвестном отсутствии».  Вернувшись на флот в ноябре 1911 года, осужден на три года заключения в крепости «за служебный подлог, растрату казенных денег и побег со службы».  В мае 1912 года – Император заменил наказание на исключение со службы с лишением дворянства, чинов и орденов. С началом войны – возвращены все права и преимущества, утраченные по суду и возвращен на действительную службу. Командуя военными транспортами транспортной флотилии Черноморского флота, отличился, был ранен, награжден орденом Святого Станислава 2-й степени. С сентября по декабрь 1916 года находился в Петрограде для «излечения от ран». С возвращением из отпуска, был назначен старшим офицером миноносца «Калиакрия». В сентябре 1917 года «по выбору команды» стал командиром миноносца.
   Приводя данные из послужных списков Кукеля и Гернета,   я пытался убедить вас в том, что эти  офицеры не принадлежали к той категории, что стали бы бездумно выполнять  столь дикий приказ сомнительной по легитимности большевистской власти, но беспрекословно выполнили бы любой приказ капитана 1 ранга Бориса Доливо-Добровольского.
   В 1919 году Борис Иосифович преподавал на курсах разведки при Наркомате морских дел. В 1920 году был редактором Главной военно-морской редакции. С 1920 года - преподаватель, а с 1927 года  - профессор морской стратегии. С 1929 года – заведующий кафедрой иностранных языков.  Для полноты информации стоит принять во внимание, что Борис Иосифович был зятем адмирала Льва Брусилова  и, соответственно,  был вхож в семью генерала Алексея Брусилова, пользовался особым доверием супруги последнего, что при ее «промасоненых» контактах  наводит на разные размышления…Обратите внимание - Борис Добровольский был награжден такой подборкой французских орденов, какая составила бы честь заслуженному французскому адмиралу: 1899 год - Орден Почетного Легиона кавалерского креста; 1904 год- орден Черной Звезды офицерского креста; 1909 год - Орден Черной Звезды командорского креста. Все три награждения были произведены в мирное время и это уже предполагает  наличие  у Бориса Иосифовича особых заслуг перед Францией.
  Должно быть, чтобы несколько отпугнуть не в меру  любопытных исследователей,  Борис Иосифович был расстрелян в 1939 году. Весьма любопытным фактом было то,  что  в 1939 году Борис Добровольский, Владимир Кукель-Краевский и  Евгений Гернет были осуждены не простой, вульгарной «тройкой», а закрытым постановлением «особого совещания» при НКВД СССР.
   Требования жанра заставляют нас вернуться  в штабной домик Азовской флотилии, в сентябре-октябре 1920 года.  Зависть,  вполне логичная  бойцовская злость к бывшему противнику   а , быть может, возрастные провалы в памяти,  заставляют  Александра Васильевича Немитца  слегка подтасовывать даты и факты. Это к тому, что  в последних боевых столкновениях между белой и красной флотилиями противником Александра Немитца был уже контр-адмирал Беренс, а не Мишуков.   Путаницу с информацией о командовании  противника поначалу  можно было бы объяснить  следствием слабо поставленной разведки, но по прошествии 30 лет эти ошибки уже непростительны… Некоторые нестыковки наблюдаются у нас и с перечислением основных сотрудников Александра Немитца по описываемому периоду. Так, упоминая бывшего старшего лейтенанта Сергея Хвитского - как начальника Азовской флотилии, Немитц, оставляет в тени Домбровского Алексея Владимировича, замалчивает участие в боях Степана Маркелова.  А ведь именно Домбовский  по своей должности Начальника Морских сил Черного и Азовского морей, руководил боевыми действиями на Азовском море в ранее описанных эпизодах. Более того, сразу после убытия из  Таганрога в Москву, бывший капитан 1 ранга Алексей Домбровский, по представлению Немитца будет назначен Начальником Морского штаба РСФСР, т.е. станет ближайшим помощником Александра Васильевича. И, кстати, на этой должности, Домбровский, пробудет до декабря 1924 года, в отличие от Немитца, покинувшего свой пост сразу же после печально известного Кронштадского восстания. Оно и понятно, упоминая Хвицкого,  следует пояснить, что он был арестован в 1926 году  и исчез из поля зрения. Отмечая заслуги Алексея Домбровского следует объяснить причину его отставки в 1924 году.  Кстати, впоследствии, мотивируя  оставление должности начальника Морских сил республики, Александр Немитц, не без скрытого юмора заявлял, что «исполнять столь ответственную должность трудно беспартийному…».  Интересная  формулировка, особенно если учесть, что еще до  Кронштадского восстания,   коммунист с девятилетним  стажем Федор Раскольников был снят с занимаемого поста командующего Балтийским флотом как несоответствующий занимаемой должности. Именно в этот период  флотские структуры подверглись основательной «чистке», в процессе которой устранялись с ответственных должностей бывшие морские офицеры. «Чистка» была настолько основательной и глубокой, что в ходе ее пострадали даже бывшие мичмана. Так, был  снят с занимаемой должности офицера штаба Черноморского флота  «военмор» Иван Исаков. Это,  при том, что он заканчивал Отдельные гардемаринские классы вместе с Федей Раскольниковым, происходил из скромной армянской семьи, с первого дня революции  принял сторону советской власти… От более серьезных проблем Исакова спасло то, что  у него в этот период были большие  проблемы со здоровьем. 
         
       

           УЧАСТИЕ В БОЯХ  С ВОЙСКАМИ  ВРАНГЕЛЯ В СЕВЕРНОЙ ТАВРИИ.
  В сентябре 1920 года   в ходе боев с Врангелем   Александр Немитц возглавил Отдельную Морскую дивизию, спешно направленную в  Северную Таврию. В начале сентября войска Врангеля перешли в решительное и отчаянное наступление. 13 сентября его Донской корпус прорвал фронт 4-й пехотной советской дивизии, составлявшей левый фланг 13-й армии, и, разгромив ее, стал быстро распространяться к северу и северо-западу, охватывая с фланга всю 13-ю армию. Последовавшее поражение смежных частей и быстрый отход армии к Александровску, а затем частью и за Днепр, оголил всю восточную часть фронта. Чтобы вывести части 13-й армии из-под удара,  нужно было произвести сильную демонстрацию для отвлечения  белоказаков от харьковского направления, куда отходили разгромленные части армии. Эта задача командующим Юго-Западным фронтом была возложена на Морскую Экспедиционную дивизию, к тому времени переброшенную с Кубани и, насчитывавшую до 3.400 штыков и сабель, с 8 орудиями. Двинутой в наступление Морской дивизии удалось быстро оттеснить мелкие части противника и достигнуть линии Андреевка – Бердянск, причем , право занятия которого было предоставлено группе  войск бывшего бердянского гарнизона. По воспоминаниям участников событий  в состав гарнизона Бердянска входила общевойсковая рота и команда моряков псевдореволюционного вида, обвешанная гранатами, пулеметными лентами, маузерами и снятыми с офицеров кортиками.  Известная склонность к показушным, театральным эффектам была свойственна Александру Немитцу до конца его жизни. Против моряков была направлена первая Донская кавдивизия, которой удалось полностью уничтожить Черноморский полк. Казакам удалось достичь Стародубовки, где в упорном бою ими были уничтожены два батальона Кронштадского полка, понеся при этом значительные потери.  Александр Васильевич в своих заметках скромно отметил: «В этих боях выяснилась непригодность организаций крупных пехотных частей из моряков, снятых с судов, особенно для полевой войны».  Для того, чтобы сделать такой мудрый  вывод нужно было позволить белоказакам, что называется, «изрубить в капусту» 2 тысячи матросов-добровольцев. Командование фронтом  направила Немитца  на этот ответственный участок фронта,  видимо, учитывая  опыт, полученный им в ходе рейда  с Якиром от Одессы. Но в последнем случае противником Александра Немитца были не отряды Петлюры и Махно, состоящие из украинских свинопасов  в опереточных жупанах, а отборные казачьи полки.  Было очевидно, что слава «советского Нахимова» Александру Васильевичу не грозила.   Мои ровесники хорошо помнят  фильм «Оптимистическая трагедия», снятый по мотивам повести Всеволода Вишневского, очарованного образом Раисы Рейснер, хорошо знакомого с Александром Немитцем. В роли женщины-комиссара Кронштадского полка, Вишневский увековечил  романтический и демонический образ этой революционной дамы типа «вамп», и исключительно   правдоподобно показал   бой моряков с казачьей лавой. Всеволод  Вишневский 16-летний - юноша-доброволец на фронтах Мировой войны, награжденный «солдатским» Орденом Святого Георгия, участник революционных событий в Кронштадте и   Петрограде темой участия моряков в гражданской войне владел в совершенстве - ему можно доверять.
    По-хорошему, следовало признать и тот факт, что флот Врангеля до момента оставления  своих крымских баз так и не выпустил в Черное море корабли красных. Да если бы их даже и позвали туда, то по своей, мягко скажем, ограниченной мореходности, бывшие землечерпалки и деревянные баржи  очень рисковали бы при  переходе между Мариуполем и Севастополем в осенне-зимний  период.  Не говоря уже о возможном бое с с серьезным противником, каковым являлся до последней минуты флот Врангеля. Но, как выясняется,  Александр Немитц, все-таки,  торжественно вошел в Крым,  правда, с некоторым опозданием.
   Из воспоминаний Александра Васильевича  он вошел в Крым во главе все той же Морской дивизии (вновь сформированной,   после боев в Северной Таврии.  - Б. Н.) «по льду Керченского пролива». По словам очевидцев, шел он, картинно опираясь на палку, выструганную для него моряками из массивного можжевелового ствола.  Судя по тому, что лед сковал пролив в 20-х числах декабря, морская дивизия вошла в Керчь, как минимум, через месяц после его занятия войсками Фрунзе.
  Теперь самое время уточнить некоторые вопросы, связанные  с деятельностью союзников в Крыму и на Черном море в сентябре-ноябре 1920 года.

   

   ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ  МАСОНСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА  НА ЧЕРНОМ МОРЕ  В
                ПЕРИОД   ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ.
   Из воспоминаний Александра Немитца следует, что в последних числах сентября в Новороссийский порт пришли присланные Мустафой Кемалем канонерские лодки «Айдин Рейс» и «Перевеза» (560 тонн водоизмещения, 14 узлов хода). Александр Немитц очень сожалел, что позднее  прибытие столь необходимых кораблей не позволило использовать их для активных  боевых действий. 
  Какая жалость! Как бы пригодились эти две канонерские лодки, прошедшие модернизацию на Мальте в 1917 году, вооруженные современной скорострельной артиллерией, предназначавшиеся  для боевых действий на Ниле и Евфрате, но так неожиданно очутившиеся в Новороссийске под турецким флагом, с готовностью его сменить на советский.  В Константинополе и во всех прочих военно-морских базах  Турции командование принадлежало  оккупационным  структурам Англии и Франции. Без их ведома  не то  что канонерские, рыбацкая лодка  гавань не могла бы покинуть.
   Итак,  турецкое правительство «масона в законе» Кемаля Ататюрка  направляет боевые корабли, предназначенные для существенного усиления советской Азовской флотилии. Вот они  - конкретные действия масонского интернационала. А куда же, извините,  смотрят союзники? И происходит это именно в те дни,  когда с  Францией и Англией  на дипломатическом и военном уровне согласован вопрос по эвакуации армии Врангеля из Крыма.
   Судя по всему  в  1920 году, официально соблюдая нейтралитет  по отношению и к белым , и к красным  французы сосредоточились на помощи Врангелю, а англичане активизировали скрытую, экономическую помощь советам. За золото и антиквариат  пошла отгрузка локомотивов и паровозов в английских портах, на английских судах переправляются в Архангельск бывшие русские военнопленные. Кстати, значительная  часть этих русских солдат, и особенно офицеров пополняли армию Врангеля. До последнего дня присутствия в Крыму армии Врангеля   через порты Керчи, Евпатории, Феодосии, Севастополя продолжалась  отгрузка зерна, угля и пр. На кораблях, прибывавших в порты Крыма,  флаги, Испании, Португалии, Италии. На некоторых из них в Крым доставляется военное снаряжение и боеприпасы. Последние 90 лет нас убеждали в том, что союзники помогали Деникину, Колчаку и Врангелю оружием и снаряжением. Сейчас , когда я пишу эти строки,  передо мной на столе лежит  россыпь трехлинеечных патронов к русской винтовке Мосина.  На всех этих патронах маркировка французских заводов-изготовителей. Эти патроны подняты со дна Севастопольской бухты у Угольного причала, т.е. там, где в основном разгружались суда, прибывающие с оружием и военным имуществом.  Дело в том, что во время  Первой мировой войны наши российские военные заказы были размещены на заводах Франции,  Англии, а затем и США; была произведена, так называемая, предоплата в золотой валюте  и союзники  с  очень с большими задержками, нарушая все мыслимые и немыслимые условия контрактов, поставляли нам оружие и боеприпасы. Приходилось мириться с тем, что иногда присылали они устаревшие японское, бельгийское оружие. Ситуация не изменилась в 1918-1920 годах -  союзники продолжали отдавать  России (в лице уже правительств Деникина, Врангеля, Юденича – Б.Н.)  старые долги, и отдавали их с большим трудом, выборочно, и не спеша. Так, за три дня до оставления Врангелем Севастополя прибыл транспорт за зерном, в трюмах которого находились трофейные полевые немецкие орудия со сточенными лейнерами, и австрийскими винтовками, требующими капитального ремонта. И за подобный металлолом  благодетельные союзники требовали бесперебойных поставок сырья и сельскохозяйственных продуктов.
 Для того, чтобы не быть голословным, обращаюсь к документам.
   Весь период борьбы с Врангелем на южных, приморских границах советской республики существовали оригинальные взаимоотношения с союзниками. С одной стороны, на Черном море находился  враждебный советам флот Врангеля. Там же присутствовали корабли Антанты, вошедшие в Российские порты еще в ноябре 1918 года. Весь этот период  черноморские порты продолжали принимать и обслуживать гражданские суда бывших союзников по Антанте и суда  нейтральных государств. Кроме того, с конца 1918 года в российские порты направлялись суда с бывшими российскими военнопленными  по мирным международным соглашениям, направлявшимися  на родину. Так через Одесский порт, а впоследствии и через Новороссийский,   доставлялись в пределы советской  республики бывшие военнопленные периода прошедшей войны. В Одессу приходили суда Италии, Португалии, Испании, вывозя из разоренной и голодной России хлеб и стратегическое сырье. Был установлен ряд правил, регламентирующих иностранное судоходство по Черному морю. Суда, прибывающие с коммерческими целями, обычно сопровождались боевыми кораблями. В течение лета и осени 1920 года между береговыми структурами, охраняющими советские порты и иностранными судами произошел целый ряд конфликтов, доходивших до вооруженных столкновений. Отметим некоторые из них. Первым «инцидентом» было столкновение с французской канонерской лодкой «Ла-Скарп». Этот  французский корабль вошел в территориальные воды без предупреждения и,  пренебрегая  всякими формальностями,  2 мая 1920 года «Ла-Скарп» вошел в Днепровско-Бугский лиман и подвергся обстрелу советской плавбатареи. Съехавший на берег командир и переводчик были арестованы. В результате инцидента  французское командование направило к Очакову свои боевые корабли. Во избежание нарастания конфликта  французская канонерская лодка была отпущена и были принесены соответствующие извинения. С этого дня французские суда в водах советской России стали соблюдать все установленные формальности. 
  Очередной инцидент произошел в Новороссийске, где командир итальянского крейсера «Этна»  болезненно отреагировав на арест на берегу пьяных дебоширов из состава команды, произвел несколько выстрелов по берегу из орудий вспомогательного калибра. После этого советский комендант Новороссийска и итальянские матросы резко протрезвели…
    Другой итальянский эсминец «Раккия», 20 июля, шедший конвоиром трех транспортов с бывшими военнопленными, решил самостоятельно, без лоцмана, подойти к Одессе и зашел на старое минное заграждение. Эсминец погиб, а транспорта с большим трудом удалось вывести с минного поля.
    Наконец, в начале августа   в районе Одессы произошел самый крупный инцидент, едва не приведший к вооруженному столкновению с французским флотом. 31 июля французская канонерская лодка «Азард» отконвоировала к Одессе четыре транспорта с военнопленными. Когда была произведена высадка военнопленных, оказалось, что в трюмах  двух транспортов  «Батавия» и «Алегрет» находятся 28 гидроаэропланов,  по всей видимости, предназначенных для армии Врангеля. Таким образом, бесцеремонность французов дошла до крайней степени - в советский порт зашли  «транзитом» транспорта с военным имуществом, предназначенным для противника, то есть с самой явной контрабандой. Московское руководство в лице Наморси Александра Немитца прислало телеграмму с текстом, в духе лучших советских времен, годным для юморесок Задорнова: «Контрабандное военное имущество секвестровать, во что бы то ни стало, однако, избегая открытого конфликта».
  Французы пытались всячески затемнить вопрос, уверяя, что гидропланы предназначены для французских войск в Турции, предлагали аппараты уничтожить и т.д. Когда Реввоенсоветом республики было передано согласие на уничтожение аэропланов,  обстановка резко изменилась. На рейд Одессы прибыли  французский крейсер и два эсминца. Моментально тон французского командования переменился: теперь уже требовалось к конкретному часу отменить арест груза, в противном случае Одессе грозил артобстрел. Естественно, французские транспорта были отпущены «с миром» и благополучно разгрузились в Севастополе.
  Описывая возникавшие с союзниками  трудности, Александр Немитц  наверняка рассчитывал на наше понимание и  сочувствие. Очень хотелось бы знать, почему он не возмущался, когда в Новороссийск   в его распоряжение   пришли «с приветом» от тех же союзников две новейшие канонерские лодки, о которых мы уже вели речь?
   Масонский интернационал не прекращал своей деятельности, и гражданская война в России его нисколько не смущала. Буквально в самые последние дни присутствия Врангеля  в Крыму   произошли  довольно интересные изменения в составе его правительства. Морское министерство возглавил адмирал Кедров. Тот самый Михаил Александрович Кедров, бывший военный министр Временного правительства, активно действующий масонский функционер, во многом способствовавший назначению Александра Немитца  командующим Черноморским флотом. Наверняка, бывшие сослуживцы  отслеживали прохождение службы недавних коллег, а может быть  и «братьев»?
   Много бы смогли узнать наши флотские чекисты, «по трудностям» боевых действий на Черном море в ходе гражданской войны, доведись им поплотнее пообщаться с Александром Немитцем. Может быть  тогда  «случайные»(?)  несовпадения,  разночтения,   откровенные  подтасовки исчезли бы? Но, видимо, не судьба… 
  Можно даже  без большой натяжки утверждать, что «присутствие» союзников на российских окраинах было вызвано стремлением организовать  и в известной мере контролировать    официальный  согласованный всеми заинтересованными сторонами грабеж. И «помощь» белым армиям, в этом плане, не намного превышала аналогичную помощь советам. Достаточно вспомнить «происхождение» и национальную принадлежность всемирноизвестного бронепоезда Льва Троцкого, с борта которого он руководил боевыми действиями на фронтах гражданской войны…  Именно в этой связи  боевые столкновения с войсками союзников происходили в основном там, где командование на местах не было посвящено во все тонкости политики и  особенностей экономики «переходного» периода.  К примеру, партизаны Сибири и Дальнего востока, почем зря, громили японских, английских и американских империалистов. А те, естественно, отвечали им репрессиями  и террором на местах, а более динамичные и культурные французы, при приближении советских частей к Одессе, быстро погрузились на свои корабли, доверху нагруженные награбленным имуществом, и отбыли в Марсель, бросив на произвол судьбы белогвардейскую бригаду, вынужденную с боями отступить к границе с Румынией.

     ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ  МАСОНОВ В ПЕРИОД  ГРАЖДАНСКОЙ  ВОЙНЫ.   
 
    Как показал анализ событий на фронтах и флотах Гражданской войны, представители масонских лож в изобилии присутствовали в правительствах и штабах обеих воюющих сторон. На первый взгляд такое явление могло показаться странным, но по здравому размышлению такая практика  вполне соответствовала   традиционной тактике масонов - контролировать ситуацию в обеих воюющих лагерях и  оказывать влияние на ход событий…  Более того, в годы гражданской войны по инициативе масонов проводились  и общероссийские политические совещания. На совещаниях различных политических групп, дипломатических и военных деятелей Великобритании, Франции, США, Италии,  которые прошли 16-23 ноября 1918 года в Яссах, а затем – с 1 по 6 января в Одессе, русская делегация была представлена исключительно масонами. Причем, среди членов русской делегации были представители различных белогвардейских правительств и представителей  советского правительства. Это были, в основном, старые   знакомые, бывшие коллеги  и, похоже, особой вражды они друг к другу не испытывали. По данным Н. Берберовой  на совещании в Одессе с русской стороны участвовали Брайкевич, Руднев, Рубинштейн, Елпатьевский, Вырубов, Полнер, Макеев и др. «Там же,- пишет Берберова, - в это время заседал Национальный центр: Юренев, Волков, Родичев, Григорович-Барский, Бернацкий, Тесленко, Штерн, П. Тикстон, Пешехонов, Бернштам, Трубецкой, Челноков. Из 12 человек 10 определенно были масонами; о Пешехонове и Бернштаме документальных сведений нет».(Люди и ложи. Нина Берберова. Москва. «Прогресс-Традиция». Стр. 86-87).
  Общероссийские совещания проводились еще в рамках созданного в октябре 1918 года в Киеве «Государственного объединения России», включавшего бывших членов Государственной Думы и Государственного Совета, деятелей церкви, представителей торговопромышленных и финансовых кругов. Руководящий орган  этой организации состоял из 8 масонов и 7 немасонов,  что  при таком широком представительстве  было вполне естественно. В тот раз  представители объединения входили в состав правительств Колчака и Юденича, Деникина и Врангеля - появление представителей  из Москвы здесь было совсем неуместно.
  Уже главой первого серьезного белого правительства – Уфимской Директории,  был высокопоставленный масон Н.Д. Авксентьев. Из 13 членов Уфимского правительства 11 были масонами (кроме Авксентьева, его засеститель Роговский, а также С.Н. Третьяков, Кроль, Аргунов, Слоним, Н.В. Чайковский, Лебедев, Зензинов, С.Л. Маслов, генерал Алексеев).
 Марионеточное правительство Северной области в Архангельске в период оккупации англичанами возглавлял масон Н.В. Чайковский, большинство членов были тоже масонами. Кстати, Морским министром этого правительства был капитан 1 ранга Чаплин - офицер с весьма пестрой биографией. В дальнейшем, проживая, естественно, в Англии, он в 1940 году был призван в Королевский флот и дослужился до звания «полковник».
  Правительство Колчака возглавлял и  позднее был в нем министром масон П. Вологодский, а министром финансов был масон П.А. Бурышкин. Кстати, эти фигуранты очень близко к теме  показаны в сериале «Адмиралъ».
  Северо-Западное правительство генерала Юденича составляли в большинстве своем масоны во главе с «братом» С.Г. Лианозовым, общеизвестной марионеткой Антанты. Министром торговли в правительстве Юденича был видный масонский функционер и аферист М. Маргулиес. Министром в этом правительстве был и Е.И. Кедрин.
  Под полным контролем масонских функционеров находилось и правительство Деникина, ибо значительную роль в нем играли такие крупные масоны, как Н.И. Астров, М.М. Федоров, М.В. Бернацкий, Н.В. Чайковский, В.Ф. Зеелер.
  Кстати говоря, откровенно масонский характер носили и «правительства» незалежной Украины, так называемая Центральная Рада и Директория. Эпицентром политических интриг была «Великая ложа  Украины», которая с помощью финансовой помощи «заморских братьев» усиленно хотела навязать этой русской территории откровенно антирусский правящий режим. С 1919 года главой «Великой ложи Украины» и одновременно председателем украинской Директории был старый масон, предатель русского народа Семен Петлюра. Министром по великорусским национальным делам при Украинской Раде был масон Д.М. Одинец. К сожалению, в это масонское «кубло» входили генерал-лейтенант барон Дмитрий Дельвиг, полковник Жуковский и др. бывшие русские офицеры.
  Конечно, возглавляемые масонами правительства были на русской почве обречены на недоверие и непопулярность основных масс населения. Русские люди интуитивно чувствовали в них чужеродное явление, враждебное традициям и идеалам нашей, некогда великой, страны. Более того, в процессе деятельности этих правительств определенно прослеживалось предпочтение интересам Антанты национальным интересам традиционной России, чего строго требовала масонская клятва.
  Следует отметить, что борьба масонов за власть велась по их традиции не только в рамках политических организаций, но и тайными способами, под крышей таких легальных учреждений как «Красный Крест», «Общество по борьбе с голодом», «Общество по возвращению бывших военнопленных» и пр. Кстати, именно эти структуры особенно вольготно чувствовали себя на территориях, подконтрольных  Советам.
   Обратите внимание, на фигуру масона Н.В. Чайковского. Он успел побывать в  составе Уфимской Директории, правительства Северной области и в правительстве Деникина. И таких «деятельных» фигур было немало в этой кампании.
    Это, что касается деятельности масонских функционеров на платформе белого движения. Нечто подобное, но со своей спецификой, наблюдалось  со стороны  советской.
     В Петрограде при большевиках одним из центров насаждения масонства стала Публичная библиотека, которая еще до революции приобрела репутацию масонского гнезда, так как была связана с именами А. И. Браудо и А.А. Мейера. Сразу же после октябрьского переворота по инициативе работников этой библиотеки  и, прежде всего,  А. Мейера, на квартире философа Г.П. Федорова собирается кружок, продолживший традиции Религиозно-философского общества. Кроме Федорова и Мейера, в кружке сотрудничали К.А. Половцева (жена Мейера), М.В. Пигулевская, П.Ф. Смотрицкая, Н.П. Анциферов, историк И.М. Гревс, философ С.А. Алексеев-Аскольдов, старая большевичка С.А. Маркус (сестра жены Сергея Мироновича Кирова), Н.И. Конрад, А.А. Гизетти, Н.А. Крыжановская, литературовед М.М. Бахтин, его брат В.В. Бахтин, Д.Д. Михайлов, антропософ Н.В. Мокридин, библиограф Л.Ф. Шидловский, пианистка М.В. Юдина и другие. Учитывая состав  членов кружка, не зависимо от тематики их  занятий,  реальной опасности  советской власти эти люди  представлять не могли. Другое дело, когда  подобные «посиделки» происходят уже под «крышей» библиотеки Генерального штаба с председательством  заведующего библиотекой полковника Генерального штаба Мстиславского-Масловского. Кстати, видимость участия масонства в борьбе против большевизма существенно способствовала   параличу многих жизненных структур национального сопротивления. В этом  проявилась суть масонства на русской почве - им судьба русского народа была совершенно безразлична, их интересовала только власть над ним, в стремлении  к которой они были запрограммированы на любую подлость, предательство, измену.
    Существуют многочисленные факты контактов и прямого сотрудничества масонских функционеров в белом движении с коллегами  в большевистских структурах.
    Чтобы не быть голословным  приведу факт активного участия в масонской ложе «Единое Трудовое Братство» председателя Петроградского ЧК Г.И. Бокия. Этот факт получил документальное подтверждение. Имеются многочисленные свидетельства масонских контактов «вольных каменщиков»-большевиков – Луначарского, Бухарина, Скворцова-Степанова, Середы, Вересаева, Красина и др. Бухарин подобные факты подтвердил во время следствия в 1937 году.
  Ну а как объяснить факт  тайного выделения значительной суммы в валюте на ремонт главного «Масонского Храма Ордена Великий Восток Франции» на улице Кадэ в Париже? Было это в 1919 году, когда во многих городах центральной России люди умирали от голода прямо на улицах. Интересно, ставил ли Бухарин в известность Ленина,  выделяя на эти цели значительные денежные средства? Подробно об этих контактах рассказывает Олег Платонов с своем труде «Тайная история масонства» ( стр. 171, 172. т. 2). 
     Большевистская власть была в постоянном контакте с ведущими представителями мирового масонства, его эмиссары постоянно посещали Россию, встречались с руководителями правительства: Лениным, Троцким, Бухариным, Петровским, Луначарским и прочими видными большевиками, многие из которых сами состояли в масонских ложах. За деятельностью нового антинародного правительства пристально наблюдали высокопоставленные иностранные масоны, в частности,  член французской военной миссии Жак Садуль, оставивший об этих днях содержательные воспоминания, и глава французской компартии, вошедшей в Коминтерн, Л. Фроссар.
Международное масонство с большой заинтересованностью изучало опыт по разрушению Российского государства. В декабре 1919 года парижская ложа «Эфор» организовывает масонское собрание с докладом: «Эволюция? Революция? Большевизм?». О том, какое значение придавалось этой теме, свидетельствует тот факт, что доклад делал один из главных руководителей ордена Великий Восток Франции, член его Совета Лан. По сделанному докладу масонский конвент циркулярным письмом от имени Совета обращается к своим членам с призывом изучать доктрины и методы большевизма в сопоставлении с идеалами французской революции 18-го века. К письму прилагался список рекомендованной литературы, состоящий из работ Ленина, Троцкого, Бухарина на французском языке. 
     Я позволил себе сделать это несколько неуместное отступление от нашей основной темы  для того, чтобы  обратить ваше внимание на тот факт, что генерал Врангель  вошел в открытый конфликт с Антоном Деникиным, в том числе и потому, что в  правительстве последнего  преобладала эта малопочтенная, масонская публика. Но, к сожалению, образовывая  свое Крымское правительство, барону,  при всей его решительности, оказалось не по силам  принципиально  изменить обстановку. Эта ползучая зараза переползла и в состав его кабинет министров. Правительство Врангеля составляли близкий к масонам политик А.В. Кривошеин, а также старые ветераны масонства П.Б. Струве, Н.С. Таганцев, М.В. Бернацкий (перешедший из правительства Деникина)  и М.М. Винавер. Эта фигура нам хорошо известна со времен процесса над Петром Шмидтом. Максим Моисеевич – активист сионистско-масонского Общества распространения просвещения между евреями России, бывший министр  Временного правительства. Кстати, именно его деятельность в качестве министра и  помешала  Максиму Винаверу   остаться в составе советского руководства в Москве, в коллективе, где подавляющее большинство составили такие же «Моисеевичи».




    ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ МАСОНОВ В РОСИИ В 20-Е, 30-Е ГОДЫ  ДВАДЦАТОГО ВЕКА.


      Я несколько сомневался, имеет ли смысл мне расширять временные границы своего исследования о военных масонах  в России на 20-30 годы двадцатого века. Но ход последних событий в России и на так называемом «постсоветском» пространстве убедили – что непременно стоит. Многие факты убеждают нас в том, что участники прежних влиятельных масонских лож продолжали свою деятельность в 30-х годах; по крайней мере, до 28-30 годов они  проявляли заметную  активность, до 37-38 годов, «обозначали» свою деятельность, и уже  в значительной мере  утратив  свои организационные связи и окончательно уйдя в подполье в конце 40-х годов, продолжали сохранять  верность своим коварным, антигосударственным и,  прежде всего, - антироссийским традициям.  Из исторического исследования петербургского историка Виктора Брачева: «Тайные масонские общества в СССР» следует, что в советской России действовали религиозно-философские кружки, оккультные общества с явно масонской окраской. Среди активных участников этих, с позволения сказать, «кружков» заметно выделялись знаменитые русские философы Г.П. Федоров, И.О. Лосский, писатель Д.С. Мережковский, литературовед М.М. Бахтин, известные актеры Михаил Чехов, Юрий Завадский. К этой же  избранной компании принадлежал  в ту пору молодой студент Ленинградского университета, недавно скончавшийся академик Д.С. Лихачев. Брачев напрямую «высветил» факты искусственного создания масонских лож с изначальным контролем их органами ГПУ, а впоследствии и НКВД, с целью отслеживания их действий, а при необходимости и использования масонских каналов для своих узковедомственных целей. Из этого же исследования мы узнаем о попытках  лидеров русского масонства объединить свои усилия с целями и задачами коммунистического советского руководства. Кстати, вполне аргументированное заявление лидера «Русского автономного масонства» Бориса Астромова о возможном сотрудничестве масонов с советской властью, с учетом общности отдельных целей и задач, не в лучшую сторону характеризуют Советскую власть, и свидетельствует об очевидной деградации русского масонства. 
  Тема  моего исследования предполагает   четко очерченные временные и ведомственные рамки, за границы которых я стараюсь не выпадать. Коль речь изначально  шла о деятельности масонов-офицеров флота, о них, родимых,  она и продолжится.  Я прекрасно сознаю, что для историка работать только по свершившимся фактам,- это не самый лучший вариант, но иногда этот вариант  при формировании доказательной базы является основным. По тем документам, которыми мы располагаем, можно с уверенностью сказать, что в ложу «Воскресенье» входили, как  минимум, два морских офицера,- лейтенант Теличев Сергей Александрович и капитан 2 ранга Назаров Борис Михайлович. Об их масонской деятельности стало известно чекистам и офицеры эти понесли соответствующие, жестокое  наказание.
  Вне всяких сомнений, после окончания гражданской войны масонство в СССР не было окончательно ликвидировано. В процессе революционных событий и гражданской войны,  утратив свой  агрессивный, политический  потенциал,  масонство 20-х годов  получило новый импульс в виде всевозможных религиозно-философских кружков и оккультных обществ. Подавляющее большинство деятельных русских масонов «революционного призыва» ушло в глубокое подполье и до поры «законсервировало»  свою деятельность. Наиболее заметные фигуры из этой категории масонов: Некрасов Николай Виссарионович -  бывший министр МПС ВП, член Верховного Совета Российского масонства,  Верховский  Александр Иванович - бывший военный министр ВП, член Военной ложи,    Зарудный Александр Сергеевич - бывший министр юстиции ВП, парижская ложа с 1906 года,    Велихов Лев Александрович - депутат Государственной Думы,  Генеральный комиссар Одессы, ложа «Великого Востока Франции»;    Вересаев (Смидович) Викентий Викентьевич известный писатель, один из старейших масонов России, принятый  кн. Урусовым еще  в 1905 году.   
   Некрасов, скрываясь от возможного разоблачения, прежде всего за свою деятельность на посту  министра Временного правительства, принял  фамилию Голгофский,  и все последующие годы (между «отсидками» - Б.Н.), весьма продуктивно  трудился по своей основной специальности инженера-мостостроителя. Бывший Военный министр и генерал Верховский, между регулярными «посадками» занимался военно-педагогической деятельностью, и даже получил  воинское звание «комбриг».  Зарудный являлся членом Президиума коллегии адвокатов Ленинграда и юрисконсультом ленинградского отделения Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев, также  занимался педагогической деятельностью. Велихов занимался исключительно педагогической деятельностью, автор многих монографий по экономике. Литературное творчество Вересаева знакомо всем кто хоть немного посидел за школьной скамьей.
     Некоторые из представителей прежнего масонства   не только отважились на активную масонскую деятельность, но даже вышли на международный уровень. Так, получил известность факт,  когда Карл Радек, воспользовавшись своими прежними масонскими каналами,  вышел на связь с масонским руководством США, с просьбой оказать влияние на масона-президента Рузвельта с целью скорейшего признания им СССР. Или возмутительный по наглости факт, когда Бухарин, являясь членом правительства СССР, во время своего пребывания во Франции, не только выступил на заседании ложи Великий Восток Франции, но  и «пожертвовал» из подотчетных средств  значительную сумму на ремонт здания, являвшегося «штаб-квартирой» французского масонства. Но, если эти факты держались в тайне до последнего времени, то материалы чекистских разработок по масонским и околомасонским  группам и кружкам  Бориса Астромова и Александра Барченко    были широко известны 
     Так, Астромов (Кириченко) Борис Викторович был  посвящен в 1909 году в ложе Авзония «Великий Восток Италии»,  Барченко Александр Васильевич в  ложе мартинистов пребывал с 1908 года. 
  Отдельно следует рассматривать активную деятельность Савинкова Бориса Викторовича, бывшего Товарища Военного министра  ВП, масона с 1917 года, ложа Демьянова А.А. и с 1922 года – ложа «Астрея».  Специфика деятельности Савинкова в 20-е годы также общеизвестна.
  Но это все только внешняя, широкоизвестная  сторона деятельности масонов в СССР в 20-е годы. Что касается, так называемой,  «Кремлевской ложи», то о ней практически ничего не известно, хотя в кругах московской интеллигенции 20-х годов ходили упорные слухи о существовании лож сатанинской ориентации в Кремле и в Кропоткинском музее. Андрей Никитин  полагает, что эти слухи были не беспочвенны (Никитин А. «Тамплиеры в Москве», изд-во Наука и религия,  1992 год).  Более определенно высказывается в этой связи эмигрантский историк Василий Иванов, который не только указывал на существование «Кремлевской ложи», но и называл ее Великого Магистра: им был, по его сведениям, Карл Радек. В доказательство своей версии  Иванов приводит отрывок из письма К.Б Радека к Великому  магистру «Великого Востока Франции»  начала 30-х годов с просьбой повлиять через американских масонов на правительство президента Рузвельта, побудив его к скорейшему дипломатическому признанию СССР. (Иванов В.Ф. «Тайная дипломатия»,  Харбин, 1937год,  стр. 210). Заслуживает внимания и факт посещения Михаилом Тухачевским в начале 1930 года одной из масонских лож в Риме, о чем сообщает на основании своих масонских источников югославский  историк З. Ненезич в своей книге «Масоны в Югославии», изданной в 1984 году в Белграде. Однако, ближе всего к тайне «Кремлевской ложи» подводит нас биография начальника Девятого Отдела  Главного управления Госбезопасности НКВД  Глеба Ивановича Бокия. В 1919 году,  будучи председателем Петроградской ЧК, Глеб Иванович был посвящен в масонской ложе «Единое трудовое братство», возглавляемой учеником масона-сатаниста Ж.И. Гурджиева  доктором А.В. Барченко.  Александр Васильевич Барченко приобрел широкую известность своими научными экспедициями в Тибет и в  горный Крым в 20-е годы.  Что же касается Глеба Бокия, то переведенный  в начале 20-х годов в Москву, в аппарат ОГПУ, он становится с этого времени ведущим специалистом по масонской проблеме, разрабатываемой в этом ведомстве. С тех пор мимо него не проходит ни одно масонское дело, раскручиваемое по линии ОГПУ. Он же непременный участник коллегий ОГПУ, выносящих приговоры по масонским делам. Убрали Глеба Бокия в 1937 году, «неожиданно» обвинив  его в создании масонской ложи, куда входило более 20 человек, в том числе такие представители партийно-советской элиты, как член ЦК ВКП (б)  И.М. Москвин, заместитель наркома иностранных дел СССР В. Стомоняков и др. Самое любопытное, что проверка в 1956 году этого дела подтвердила: Глеб Бокий действительно занимался в ОГПУ изучением идейных течений масонства, общаясь «в интересах дела» с ведущими масонами,  получив достаточную подготовку и имея благоприятные условия для создания ложи, подобной мифической  «Кремлевской»  ( Ваксберг К. «Масон, зять масона». Литературная газета , 1990, 26 декабря). Очевидно и то, что без ведома высшего партийного руководства Бокий не смог бы так основательно «разрабатывать» тему масонства. Достаточно вспомнить еще одного высокопоставленного чекиста – Блюмкина, в процессе своей недолгой, но исключительно бурной деятельности, «засветившегося» в многочисленных связях с ведущими масонами мира, чтобы высказать робкое предположение в том, что высшее партийное и чекистское руководство СССР 20-х, 30-х годов было основательно «промасонено».  Должно быть, не без оснований репрессии, обрушившиеся во второй половине 30-х годов против «старой ленинской гвардии», были расценены правыми кругами русской эмиграции как борьба Сталина с масонством и стремлением выйти  из - под их  опеки. Сталин, отмечал в связи с этим В.Ф. Иванов, выступает как Бич Божий против мирового масонства, создавшего сатанинскую Вавилонскую башню, именуемую СССР. Уничтожив видных масонов-коммунистов, Сталин, по его мнению, рубит столбы  и не за горами то время, когда заборы сами повалятся.
   Очевидно, что масонская идеология в начале 20-го века пустила настолько глубокие корни в среде российской интеллигенции, что даже знаменитый большевистский террор 20-х годов оказался не в состоянии сразу уничтожить ее дикорастущую поросль. Я бы даже сказал больше - там, где большевики контролировали ситуацию, ни один, сколько нибудь значащий,  масон до «известной поры»   не пострадал.
  Виктор Брачев в своей аналитической статье  «Тайные масонские общества в СССР» отмечал, что в 20-е годы на территории СССР действовало, как минимум, одиннадцать тайных масонских или полумасонских   организаций: Единое трудовое братство, Орден мартинистов, Орден Святого Грааля, Русское автономное масонство, Воскресенье, Хильфернак, Космическая Академия наук, Братство истинного служения, Орден Света, Орден Духа, Орден тамплиеров и розенкрейцеров. Восемь их них функционировали в Ленинграде, Орден Света объединял в своих рядах московских братьев и сестер.
  Теперь уже можно с уверенностью сказать, что большая часть этих объединений контролировалось чекистами, а отдельные, такие как «Русское автономное масонство»,  ими курировалось. Тесно связанные с московским «Орденом Света», «Орден  Духа» и «Орден тамплиеров и розенкрейцеров»  функционировали соответственно в Нижнем Новгороде и Сочи. Дочерними ложами «Русского автономного масонства» были ложи «Гармония» в Москве и «Рыцари Пылающего Голубя» в Тбилиси.
   Судя по всему, Глеб Бокий со своими подчиненными «позволил» этим структурам, функционировать, как говорится, «до поры-до времени», и на фоне их контроля, Глеб Иванович, используя полученные теоретические знания и опыт работы в ложе «Единое трудовое братство»,  исключительно грамотно «наладил»  работу  «Кремлевской ложи».
   В нашу задачу не входит даже ознакомление со спецификой и, тем более,  с  деятельностью вышеперечисленных лож и кружков. Речь пойдет только об участии в их деятельности морских офицеров. Факты такие имели место   и даже нашли отражение в фильмах, посвященных периоду гражданской войны. Как сейчас вижу перед собой большую квартиру в глубине старинного петербургского дома. Публика собралась на спиритический сеанс - предстоит вызвать дух покойного императора и спросить у него, как долго у власти продержатся  большевики. Морской офицер, лейтенант Забелин с возмущением покидает салон графини Паниной. Вслед за ним устремляется ротмистр П…, на ходу уточняя, задачу по уничтожению нежелательного свидетеля. 
  Примем к сведению информацию, почерпнутую из  советского кинематографа   и вернемся к нашим скорбным реалиям. Графиня Панина действительно подвергалась репрессиям за «салонную» контрреволюцию. Лейтенанта со столь известной в морских кругах фамилией как Забелин   в числе офицеров флота,  зафиксированных в чекистских  сводках, а затем и в протоколах, естественно, не оказалось, зато там фигурировали бывшие морские офицеры:  Евгений Смирнов, Сергей Тиличеев и бывший капитан 2 ранга Борис Назаров. Поскольку все названные офицеры являлись членами общества «Воскресенье» имеет смысл  вкратце познакомиться  именно с его деятельностью.
    Дело в том, что наряду с оккультными сообществами откровенно масонского характера широкое распространение  в интеллигентной среде получили в 1920-е годы религиозно-философские кружки и группы, промасонская сущность деятельности которых,  хотя и не подлежит сомнению, но далеко не так очевидна для непосвященных. Крупнейшей из такого рода подпольных организаций Петрограда являлось в те годы «Воскресенье». Начало ей было положено в декабре 1917 года собранием инициативной группы сотрудников Публичной библиотеки на квартире философа Г.П. Федотова. Кроме самого Федотова здесь присутствовали его коллеги, тоже сотрудники библиотеки: Н.П. Анциферов и А.А. Мейер с женами, и Л.В. Преображенская. То, что начало деятельности «кружка» было стимулировано  всеобщим смятением русской интеллигенции перед грядущими грозными революционными событиями -  это очевидно, но не было, конечно, случайностью, так как уже в годы войны стараниями известных масонов Александра Мейера и Александра Браудо  Публичная библиотека была превращена в один из опорных пунктов локального каменщичества в Петербурге. Как показала на допросах в ОГПУ Ксения Половцева, именно Г. Федотов стоял у истоков «Воскресенья», он же разработал, по ее словам и детальные тезисы, положенные в основу работы кружка. Тем не менее, очень скоро на роль лидера рядом с ним выдвигается масон А. Мейер и сама К. Половцева, что имело, как увидим, далеко идущие последствия для организации.
   В идейном плане кружок  Г.П. Федотова и А.А. Мейера был продолжателем традиций левого крыла Религиозно-философского общества, представленного такими именами,  как З.П. Гиппиус, Д.С. Мережковский, А.В. Карташев, В.П. Свенцицкий, Е.П. Иванов, А.А. Мейер и др. Петербургское отделение общества всегда было левее московского. Его наиболее видные члены масоны З. Гиппиус и Д. Мережковский в свое время  резко осудили «Вехи» и призывали народ к революции. Движение это получило название «сменовеховство». Члены общества исключили В.В. Розанова за признанные ими антисемитскими его статьи о деле Бейлиса и о еврейском вопросе в России, а Зинаида Гиппиус яростно протестовала против русского шовинизма в годы первой мировой войны и,  в частности, против переименования Петербурга в Петроград. В отличие от своих московских коллег петербургские члены РФО сознательно стремились теснее увязать свою деятельность с современным им общественным движением, ставя  в центр своего внимания важные для русской действительности начала века такие проблемы, как преодоление разрыва между интеллигенцией и народом, между религией и социальной революцией.
  Ядро кружка в первые годы его существования составляли: Г. Федотов, А. Мейер, К. Половцева, М. Пигулевская, П. Смотрицкий, Н. Анциферов. Деятельное участие в нем принимали также историк И.М. Гревс, философ С.А. Алексеев-Аскольдов, родственница С.М. Кирова (сестра его жены) старая большевичка С.Л. Маркус, Н.И. Конрад, А.А. Гизетти, Н.А. Крыжановская, литературовед М.М. Бахтин, его бат В.В. Бахтин, Д.Д. Михайлов, антропософ Н.В. Мокридин, библиограф Л.Ф. Шидловский, пианистка М.В. Юдина, морской офицер С.А. Тиличеев. Этот кружок, как отмечала Е.П. Федотова, никак не мог быть назван не только церковным, но даже и православным. Три протестанта, две католички, перешедшие из православия, несколько некрещеных евреев и большинство православных по рождению и мироощущению, а пока стоящих вне Таинств. (Федотов Г.П. «Лицо России». Париж. 1988, с.37).
  Никакой строго определенной политической ориентации кружок, судя по всему, не имел. Среди его членов было 2 коммуниста, 1 монархист, но большинство надеялось на эволюцию советской власти. Путь, по которому решили идти кружковцы, был путь широкой пропаганды ими идеи религиозного возрождения, который только и мог, по их мнению, спасти Россию.
   В конце 1919 года на одном из заседаний организации, разросшейся к этому времени до 25-30 человек, она получит название «Воскресенье» как символ воскресения, возрождения России.  Уже к  1919 году ядро кружка (около 11 человек) выделилось в Братство «Христос и свобода». В отличие от остальных, которые по-прежнему собирались по вторникам, («вторичане») члены Братства стали собираться узким составом и по воскресеньям. Так продолжалось до 1923 года, когда произошел разрыв между кружковцами. Формальным поводом для него явился доклад Г.П. Федотова «О жертве», прочитанный им 6 марта 1923 года, после чего часть «вторичан» заявила, что эти вопросы им слишком чужды, что они боятся и, вероятно, больше никогда не придут. После этого «вторники» вскоре прекратились. Что же касается «воскресений», то они продолжались до декабря 1928 года.
  Главная задача, которую ставили перед собой участники кружка, заключалась в том, чтобы не дать большевикам возможности уничтожения христианской культуры. По свидетельству Н.Л. Анциферова  члены кружка, разделяя экономическую и социальную программу большевиков, считали вместе с тем ее явно недостаточной для обновления человечества и построения коммунизма, так как она игнорировала религию. Другими словами, они хотели соединить несоединимое, надеясь, что придет время, «когда 1 мая встретится с Пасхальным воскресеньем. «Основная установка моя в вопросе религии и революции сводится к следующему: религия не частное и не национальное дело, отмечал А.А. Мейер. Религия не может быть безразлична к историческим путям человечества. Христианская религия в принципе своем утверждает преодоление индивидуализма, и в этом главный путь смычки христианства с социальной революцией». Члены кружка, особенно в первый период его деятельности, отрицательно относились к православию и Православной Церкви, полагая, что в рамках ее невозможно свободное развитие христианских идей. Этому же соответствовали и доклады, прочитанные на заседаниях кружка в 1921-1922 гг. : об аскетизме, о церковных делах, о еврействе, о коммунизме, о собственности, о Василии Великом и пр. Для меня вторники, отмечала К.А. Половцева, это та лаборатория, где будет приготовляться идеология современной интеллигенции, которая учтет и религиозность, и коммунизм.
  В 1921-1922 гг. так думало большинство интеллигенции. Советская действительность заставила их вскоре если не переменить свои убеждения, то, по крайней мере,  внести в них серьезные коррективы. Я в свое время, писала Н.В. Пигулевская 7 ноября 1922 года, исповедовала убеждение: коммунизм строит здание, и строит без креста, но когда достроит до конца, мы сделаем купола, поставим крест, и все будет хорошо. Я так думала. Теперь иначе. Я знаю, что из ратуши церквей не делают. Теперь строится синагога сатаны, из которой сколько колоколов не вешай, ничего не сделать.
   С весны 1920 года начинается процесс возвращения «вторичан» в лоно Православной Церкви. Инициаторы кружка все еще оставались вне Таинства, но евреи крестились и попадали под влияние своих православных священников, обличавших А. Мейера  в «Мережковских ересях». Это заставило, в конце концов, и самого А. Мейера также вернуться в лоно Православной Церкви.
  С закрытием в 1923 году Вольно-философской ассоциации (Вольфила), которая использовалась как место встреч участников кружка и подбора подходящих кандидатур для его пополнения и высылкой за границу ее наиболее активных членов (Л.П. Красавин, И.И. Лапшин, Н.О. Лосский и др.),  возможности легальной деятельности «Воскресенья» резко сократились. Чтобы не привлекать внимание ОГПУ, в начале 1924 года решено было собираться не всем сразу, а поочередно, небольшими группами, на квартирах К.А. Половцевой, Г.П. Федотова, П.Ф. Смотрицкого, П.Д. Васильева, Г.В. и Н.В. Пигулевских. В 1925 году Г.П. Федоров уезжает за границу, и руководство «Воскресеньем» полностью переходит в руки А. Мейера и К. Половцевой. По ее инициативе уже в 1925 году принимается решение о развертывании целой сети кружков среди школьной молодежи для занятий с ними по Закону Божьему, среди которых можно отметить кружок учительницы Е.В. Вахрушевой в школе первой ступени (бывшей Стюниной), в котором занимались дети 12-13 лет.
  «Воскресенье» не было ни чисто религиозной, ни тем более православной организацией, поскольку среди ее членов находились люди самых различных вероисповеданий. Вместе с тем  не было оно и безобидной ассоциацией кружков интеллигентных людей, связанных общим культурным интересом, речь, безусловно, может идти только о масонской структуре. На это намекал и сам А. Мейер еще в 1922 году, призывавший своих коллег «не захватывать власти… не строить партии, а создавать, быть может, Ордена, которые пробудили бы идею в своей жизни, которая потом даст эффект вовне». Промасонский характер «Воскресенья» нашел свое отражение и в символике этой организации: Светоносный треугольник с Всевидящим Оком Провидения. По инициативе А. Мейера и К. Половцевой собрания кружка открывались молитвой, в которую были вставлены слова о свободе духа.  Что же касается бесед по кругу, то начинались они со взаимного пожатия рук всеми собравшимися, олицетворяя знаменитую масонскую цепь. Мейер и Половцева, подчеркивал Н.П. Анциферов, всячески стремились придать собраниям кружка характер ритуала.
  Явное желание А. Мейера превратить организацию в масонскую ложу привело в конце 1928 года к тому, что часть членов «Воскресенья» вынуждена была порвать с ним. Этому событию предшествовала попытка руководителей организации выявить предварительно наиболее близких им по духу людей. С это целью К. Половцева  с помощью Т.Н. Арнсон разработала соответствующие тезисы: 1) люди мы все церковные; 2) Христос и свобода;. 3) скрещивание религиозного и социального вопросов; 4) о культурности церковных людей. 2 декабря 1928 года тезисы были зачитаны Т.Н. Арнсон на заседании кружка в квартире К. Половцевой. Присутствовали: А.Мейер, П. Смотрицкий, К. Половцева, Е. Иванов   и другие, всего 10 человек. В ходе обсуждения часть собравшихся (В.В. Бахтин, Е.П. Иванов, М.В. Юдина) выразили свое несогласие с тезисами и покинули собрание. Среди членов «Воскресенья» произошел раскол. Это было, как показали события, началом его конца.
  К этому времени А. Мейер и его коллеги уже находились под наблюдением ОГПУ. 8 декабря 1928 года был арестован В.В. Бахтин, 11 декабря А. Мейер. Остальные участники процесса были приговорены к различным срокам  концлагерей и ссылки в отдаленные местности страны. Семь лет концлагерей получила К.А. Половцева, пять – А.П. Алявдин и Н.В. Пигулевская, три года – Н.В. Измайлов. Наиболее суровое наказание – десять лет лагерей – было определено А. Мейеру и капитану 2-го ранга Борису Михайловичу Назарову. Впрочем, первоначально А. Мейер был приговорен к расстрелу и только благодаря вмешательству его старого знакомого А.С. Енукидзе,  он был заменен ему концлагерем.
  Организация А. Мейера была своего рода идейным и организационным центром, координировавшим и направляющим деятельность более мелких интеллигентских кружков и групп. Одним из таких ответвлений мейеровского «Воскресенья» являлся кружок философа Ивана Михайловича Андриевского, более известный под названием «Хильфернак», что расшифровывается как Художественно-литературно-философско-религиозно-научная академия. Начало ему было положено в 1921 году. Как и в организации А. Мейера, в центре внимания членов кружка  ( сотрудник Фонетического института И.Е. Аничков, бывший председатель Всероссийского Союза христианской молодежи А.П. Обновленский, преподаватель Педагогического института П.П. Мешков, студенты А.А. Михайлов, Э.К. Смирнов, Э.К. Розенберг, Д.С. Лихачев и  др. ) были вопросы религиозно-философского характера. С лекциями перед членами кружка выступали: С.А. Алексеев (Аскольдов), В.Л. Комарович, А.П. Алявдин и ряд других известных в то время философов и филологов  Петрограда, развивавших идеи духовного возрождения русского народа и обновления Православной Церкви.
  И посетители «Воскресенья», и посетители «Хильфернака», как свидетельствовал участник этих событий  академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, были, в общем, одни и те же люди. 1 августа 1927 года «Хильфернак» был преобразован в «Братство Серафима САровского». Уже на первом заседании кружка, которое состоялось на квартире у И.М. Андриевского, появился провокатор Сергей Ионкин. Судьба кружка была предопределена: в начале 1928 года последовали первые аресты, и он прекратил свое существование. Такая же участь постигла и «Космическую академию» - своеобразный филиал Братства, образовавшийся весной 1926 года.
   8 февраля 1928 года ее члены были арестованы. Всего по делу «Братства Серафима Саровского» и «Космической Академии» проходило 40 человек, из которых 30 были осуждены. Наиболее суровое наказание, 5 лет лагерей, понесли руководители и наиболее деятельные члены этих организаций: И.М. Андриевский, З.К. Розенберг, Д.С. Лихачев, И.Е. Аничков и другие - всего 9 человек. Прочие были высланы в отдаленные местности страны сроком на три года.
  Таким образом, с масонскими, или, по крайней мере, масонствующими кружками в Ленинграде было, видимо, покончено. Другое дело - Москва, где еще в начале 1920-х годов свило себе гнездо крупная масонская организация тамплиерско-розенкрейцерского толка, известная как «Орден Света», или ложа А.А. Солоновича. У истоков этой организации стоял Аполлон Андреевич Карелин (1863-1926), более известный в своем кругу под эзотерическим именем как рыцарь Сантей. Популярный писатель на темы из русского общинного быта, он начинал как народник, позже перешел к эсерам, а к 1905 году окончательно сформировался как анархист. Эмигрировав за границу, читал лекции в организованном русскими масонами Высшей школе социальных наук в Париже, где и был, видимо, посвящен в вольное каменщичество. В Россию Карелин вернулся осенью 1917 года с репутацией теоретика анархо-коммунизма. Здесь он сразу же был введен в состав ВЦИКа и развернул кипучую деятельность: была учреждена Всероссийская Федерация анархистов и анархо-коммунистов, создан «Черный крест» (организация, оказывавшая помощь анархистам) и знаменитый клуб анархистов в Леонтьевском переулке. Еще в 1919 году Карелин высказал мысль о желательности проведения анархистской работы через какой-нибудь Орден, а уже в 1920 году архиепископ «Ордена Духа» московский профессор Борис Михайлович Зубакин  (1894-1938) посвящает в него первых адептов: режиссера Сергея Эйзенштейна, художника Л.А. Никитина, актера первой студии МХАТа Михаила Чехова, поэта П.А. Аренского, студента Валентина Смышляева. В 1921 году рыцарями «Ордена Духа»  становятся актер МХАТа Юрий Завадский с женой. Весной 1924 года кружок был реорганизован в «Орден Света», руководителем которого (командором) стал А.С. Поль – преподаватель экономического института им. Плеханова.  Обряд посвящения в Орден был прост: после ознакомления посвящаемого с соответствующей орденской легендой руководитель кружка слегка ударял рукой по его плечу, имитируя таким образом удар плашмя мечом при посвящении средневекового рыцаря, и на этом церемония считалась законченной. Символом ордена являлась восьмиконечная звезда - олицетворение надзвездного мира восьми измерений. Отличительным же знаком рыцарей второй и последующих степеней была белая роза, олицетворявшая возвышенность и чистоту помыслов братьев. Дочерней организацией Ордена в Москве была ложа «Храм искусств», где и группировались художественные и артистические круги масонствующей московской интеллигенции. В Нижнем Новгороде и в Сочи действовали филиалы московской организации – «Орден Духа» и «Орден тамплиеров и розенкрейцеров». Главным источником пополнения «рыцарского братства»  в эти годы по-прежнему оставалась московская творческая интеллигенция: художники, музыканты, литераторы. Попадались, впрочем, и недоучившиеся студенты, - Илья Рытавцев, и даже бывший морской офицер Евгений Смирнов. Роль штаб-квартиры «Ордена Света» играл Кропоткинский музей в Москве, открытый 9 декабря 1928 года. Сами «братья-рыцари» рассматривали свою организацию как продолжение дела средневековых тамплиеров, духовный монашеский орден, основанный в 1118 году в Иерусалиме девятью французскими рыцарями во главе с Гуго де Пайеном и Жоффруа де Сен Отером. Однако на самом деле идейные установки и этические нормы, положенные в основание «Ордена Света», роднят его братьев-рыцарей не столько со средневековыми тамплиерами, сколько с вольными каменщиками нового и новейшего времени. Неприязнь к православию и традиционным русским национальным ценностям, поиски некоей новой философии, призванной синтезировать анархическое мировоззрение с мировоззрением раннего христианства, широкая пропаганда необходимости организации коммун, артелей и союзов анархистского толка не оставляют сомнений относительно масонского характера «Ордена Света». Именно так его воспринимали современники. Заслуживает внимания свидетельство скрипача Большого театра З.М. Мазеля о посещении им вместе с М.А. Чеховым заседаний масонской ложи в Москве. О масонской ложе Солоновича, в которую его приглашали в 1924 году московские братья, показывал на допросах в ОГПУ руководитель «Братства Серафима Саровского» в Ленинграде Иван Андриевский. Неуместными и не имеющими должного обоснования следует признать в этой связи неуклюжие попытки московского журналиста Андрея Никитина затушевать масонский характер этой организации. (Наука и религия, 1993, №6, с. 55). Критика большевизма велась ими явно с масонских позиций, так как в революции они видели не диктатуру пролетариата, а духовное и социальное преображение человека, раскрытие всех его потенциальных сил и способностей, победу Света над Мраком, Добра над Злом.  Обескураживающие реалии советской действительности не только ставили их в оппозицию к большевистскому режиму, но и показали ошибочность прежних представлений о скором  и, главное, легком осуществлении масонского идеала. Человек, писал Солонович, есть Гроб Господень, освободить который можно только новыми крестовыми походами Духа, для чего и нужны новые рыцарские ордена , новая интеллигенция, если хотите, которая и положит в основу свою непреодолимую волю к действительной свободе, равенству и братству всех в человечестве.
  К этому времени Алексей Александрович Солонович, преподаватель МВТУ имени  Баумана, был известнейшим в своем кругу теоретиком мистического анархизма. Его лекции в Кропоткинском музее, где он возглавлял секцию анархистов, или на дому, пользовались большим успехом у слушателей. После смерти Карелина 20 марта 1926 года А.А. Солонович становится духовным лидером не только Ордена, но и всего движения. Наиболее крупным теоретическим трудом А.А. Солоновича является трехтомное исследование «Бакунин и культ Иалдобаофа» (одно из воплощений Сатаны), ходившее в машинописном виде по рукам среди членов сообщества. А.А. Солонович был разочарован результатами Октябрьского переворота 1917 года. Большевики, доказывает он в своей книге,  растоптали идеалы Октября, предали, задушили революцию, последними вспышками которой он считал Кронштадский мятеж и крестьянские восстания 1921-1922 годов.
   По следам Иоалдобаофа, предупреждал А.Солонович, ползут лярвы, и бесовская грязь пакостит души людей и их жизни. Нигилистически, как и всякий масон, относился он к Русской Православной Церкви, которая нуждалась, по его мнению, не только в очищении от якобы присущего ей догматизма, но и в коренном реформировании.
  ОГПУ определенно имело своего осведомителя в орденской среде. В ночь с 11 на 12 сентября 1930 года большая часть членов Ордена была арестована. Обвинение было вполне в духе времени: антисоветская деятельность. Три года ссылки - такова была участь большинства арестованных, которую определила им коллегия ОГПУ своим постановлением от 13 января 1931 года. Ряд лиц, как, например, рыцари высоких степеней Юрий Завадский и Сергей Эйзенштейн, и вовсе были освобождены от наказания. Однако с руководителями ордена (А.А. Солонович, А.А. Никитин, Н.И. Преферансов, В.И. Сно обошлись строго. Все они получили по пять лет лагерей. Заслуживает внимание тот факт, что одним из членов коллегии, осудившей московских рыцарей, был уже упоминавшийся  главный специалист по масонским делам ОГПУ нами Глеб Бокий. Несомненно, что ОГПУ внимательно отслеживало все процессы, происходящие в интеллигентской  среде, и своевременно пресекало попытки организованно духовного сопротивления. При этом следует признать, что главная причина неудач такого сопротивления, не столько всесилие, зачастую мнимое, ОГПУ, сколько ложные, масонские по своей сути, духовные ориентиры самой интеллигенции, все дальше и дальше уводившие ее от русской национальной почвы, русского национального идеала. Неготовность и главное – неспособность российской интеллигенции 20-х, 30-х годов  на грамотно организованный,  решительный и эффективный  протест.
  Я воспользовался материалами статьи Виктора Брачева по анализу деятельности масонских обществ СССР прежде всего потому, что среди осужденных нам встретились бывшие морские офицеры: капитан 2 ранга  Назаров, Евгений Смирнов и Сергей Тиличеев. В то же время,  грамотно представленный Брачевым анализ деятельности религиозно-философских кружков интеллигенции Ленинграда и Москвы, очень настораживает и заставляет нас усомниться в масонской принадлежности этих кружков. Если вы обратили внимание, то разгром ленинградских кружков и объединений последовал при первых же проявлениях самых простых масонских ритуалов, усиленно навязываемых А. Мейером. Создается впечатление, что чекисты, долго и настойчиво ожидали этих  внешних признаков масонской деятельности. Это при том, что саму деятельность, как-то работу в школах, кружковцы и не скрывали.
  Что касается деятельности так называемых «орденов» московской творческой интеллигенции, то там, кроме внешних признаков, не прослеживалась даже та религиозно-философская и просветительская деятельность, которой заметно выделялись ленинградские кружки.
  Тот же факт, что среди этой разношерстной, слабоорганизованной  и, скажем прямо, не типичной для классической масонской среды публики, «затесались» несколько морских офицеров, следует считать досадным недоразумением.
  В то же время, этот же факт, дает нам основание предполагать, что высокообразованные, деятельные, самолюбивые, патриотически  настроенные  офицеры,   должны были  изыскивать способы  корпоративного общения  с перспективой изменения  ненавистного  многим из них  коммунистического режима. Именно поэтому на эту категорию граждан России и обрушился основной удар тотального  террора, заставивший их забыть обо всем кроме животного стремления выжить. В этой связи  было бы совершенно нелогично  рассматривать бывших  офицеров Российского флота как некую питательную среду для создания или реанимации каких-либо объединений масонского характера. 
 В тоже время в Петрограде и в Кронштадте в конце 1917 начале 1918 года активно действовала организация морских офицеров, проходившая потом в сводках ВЧК как «Балтийский кружок». Руководил этой организацией капитан 1 ранга И.П. Рейнгартен
  На фоне не прекращающейся политики  тотального «классового» террора, советское руководство, исходя из насущных проблем, временно выводило из под удара и привлекало к себе на службу   наиболее ценных военных специалистов: офицеров и генералов Генштаба, военачальников полкового, дивизионного и армейского звена, профильных специалистов по отдельным образцам вооружения.  После окончания гражданской войны эти бывшие генералы и офицеры неоднократно подвергались поверкам и «чисткам», при этом значительная их часть  занимала ответственные должности  в штабах и управлениях округов, флотов, в академиях и училищах.
   Сейчас уже можно с уверенностью сказать, что среди военачальников, в том числе  и внешне  принявших сторону советской власти,  были ранее активно  действующие функционеры  масонских структур. О них и пойдет речь в следующей главе.

 МАСОНСКИЕ ИНТРИГИ, СПОСОБСТЬВУЮЩИЕ ТЕРРОРУ  ПРОТИВ ОФИЦЕРОВ
                ФЛОТА  В  ДВАДЦАТЫЕ ГОДЫ.

   Имеет смысл подвести некий промежуточный итог  в нашем исследовании. Из основных  персонажей, представлявших  для нас интерес в ходе расследования, адмирал Александр Колчак - погиб; капитан 1 ранга Александр Щеглов остался в Париже. Часть фигурантов, интересовавших нас в ходе расследования, оказались за рубежами России. Это, прежде всего, - адмирал Дмитрий Вердеревский, адмирал Борис Додуров, адмирал Михаил Смирнов, адмирал Михаил Кедров, адмирал Дмитрий Ненюков.   
  Остались в Советской России и уже тем представляют для нас особый интерес:  адмирал Модест Иванов, капитан 1 ранга Василий Альтфатер, адмирал Евгений Беренс,  адмирал Александр Немитц,   адмирал Виктор Карцов, капитан 1 ранга Владимир Сташевский, адмирал Всеволод Егорьев, капитан 1 ранга   Борис Доливо-Добровольский. 
    Получилось так, что большинство наших фигурантов,  оставшихся после 1920 года в Советской России, были в той или иной степени связаны прежней службой с   Морским Генеральным штабом и с Военно-Морской академией.
   Есть документы, объективность которых предопределена самой их сущностью. К таким документам, с некоторыми оговорками, можно отнести послужные списки офицеров и адмиралов. Эти документы во все времена заполнялись специалистами по кадрам. Просто эти специалисты назывались по-разному. В полках и в отдельных батальонах были должности старших адъютантов штабов, на кораблях 1 ранга послужные списки заполнял старший писарь под диктовку старшего офицера и заверял их командир корабля. Безусловно, имелись и случаи фальсификации послужных списков, даже на уровне министерств и ведомств. В нашем случае с Александром Васильевичем Немитцем случай особый. Послужной список бывшего вице-адмирала Александра Немитца, хранящийся в архиве ВМС, последний раз заполнялся в 1947 году, при оформлении отставки, к нему прилагается послужной список, оформленный в 1940 году, при аттестации на присвоение воинского звания «вице-адмирал». Послужных списков более раннего периода «фонд вице-адмирала Немитца» не содержит. Учитывая тот очевидный теперь уже факт, что Александр Васильевич Немитц относился к категории персон неприкасаемых и,  сохранив  это достойное по жизни звание,   ушел с ним в мир Иной, можно было бы  предположить, что последний послужной список вполне заслуживает доверия. По крайней мере, в той его части, что относится к советскому периоду прохождения службы, т.е. с августа 1919 года. Не знаю, убедил ли я вас своими аргументами, потому как сам до сих пор сомневаюсь  в том, что талант прирожденного разведчика, поэта в душе  и артиста по жизни, не позволил Александру Васильевичу и в 1947 году слегка подкорректировать свой послужной список, иначе бы в нем в разделе – «нахождения в плену или на  оккупированной врагом территории», должно было быть отмечено: «апрель 1918 – ноябрь 1918 - находился на территории, оккупированной немецкими войсками». Ноябрь 1918-апрель 1919 – находился на территории, оккупированной войсками союзников и контролируемой Добровольческой армией Деникина». Подобная запись, появись она в послужном списке любого военнослужащего в советское время, автоматически становилась  беспроигрышным  и долгоиграющим  аргументом  для чекистов, вычислявших потенциальных врагов Советской власти. Если к этому факту добавить  дворянское происхождение и адмиральское звание, любой чекист  не дрогнувшей рукой  подписал бы   расстрельный приговор на подобного фигуранта.  Это все – к специфике заполнения послужных списков… Насколько своеобразно, я бы сказал, - творчески, Александр Васильевич комментировал отдельные этапы своей биографии следует из дневниковых записей ветерана флотской журналистики, батальонного комиссара, а впоследствии, полковника и генерал-майора Сорокина.
Из дневниковых записей старшего батальонного комиссара Сорокина: 5 января 1942 года «В салоне встретил вице-адмирала Александра Васильевича Немитца. Фигура в царском флоте была заметная – один из организаторов Морского генерального штаба. Первая мировая война на Черноморском театре в начале велась по составленному им плану. Там же он командовал минной дивизией. В революционную бурю, после бегства Колчака, Немитц временно командовал флотом. – Но я не принял тогда революцию, рассказывал однажды в Ленинграде адмирал,- решил тихо уйти со сцены. Он тайно покинул Севастополь, добрался до Одессы, далее надо было проникнуть в Бессарабию, в наследственное имение. Однако, кому суждено быть повешенному, не утонет. Матросы случайно опознали его, переодетого в штатское, и чуть было не вздернули на фонаре. Догадались свести в ревком, а ревком доложил в Москву , и…Немитц был определен в Красную армию. Воевал на Украине. Одним из первых награжден орденом Красного знамени. После войны работал в центральном аппарате. 70-летний адмирал только что прибыл с юга: «Воевал по своей специальности!». Сел с ним рядом в столовой и на листке меню написал он (совершенно глухой): «Зайдите, пожалуйста,  в издательство по поводу ваших мемуаров». Он пишет мемуары по договору с нами уже два года. – Мемуары в стадии завершения! – кричит на весь зал адмирал. – Прибуду завтра и доставлю два чемодана с рукописями и набросками! Потом старик поднялся из-за стола, раскланялся, приложил к сердцу руку и походкой мичмана направился к выходу. Не сдается!».
  15 января 1942 года. «Немитц принес мемуары. – Полный чемодан! Не думал, что моя служба России уместится в нем, тем не менее - так. Дед с детскими ясными глазами кричал, как все глухие. Договорились, тем не менее, что в нынешней обстановке есть труды неизмеримо важнее мемуаров. Затем адмирал рассказал редакторам о боях на Черноморском театре. В заключение Александр Васильевич сообщил, что намерен побыть в Москве и вновь возвращается на Юг. Наши в восторге от старика».
  Это не первый случай, когда  пожилой адмирал, орденоносец, заслуженный профессор академии, доходчиво и убедительно утверждает, что ни Колчак со Щегловым, а он,- Александр Немитц – являлся одним из создателей МГШ; что начало боевых действий на Черном море (кстати, весьма скандальное, - связанное с набегом «Гебена» и «Бреслау».- Б.Н.), велось по составленному  им  плану; и то, что в революционную бурю не он,- Немитц, а Колчак бежал с флота. Затем следует красивая  сказка про бегство в «наследственное имение», ни словом не упоминается  о позорном визите к Щербачеву в Кишинев и полуторогодовом  «подпольном» обитании в Одессе. А самое главное,  что перед Сорокиным  был не просто народный «сказитель», от которого были в восторге все работники редакции, а профессор морской академии, сотни раз выступавший с этой биографической  «тематикой» перед академической аудиторией… Можно теперь представить себе  содержание мемуаров, черновики которых наполняли чемодан, принесенный Александром Васильевичем в редакцию. И все-таки очень жаль, что материалы, собранные Александром Васильевичем не были обработаны и изданы…
    Возвращаемся к послужному списку адмирала.  Возьмем только один  факт, свидетелями которого являлись десятки и даже сотни человек, и уже это служит известным  гарантом его достоверности. Итак: «С 1924 года для особо важных поручений при РВСР и одновременно на преподавательской работе в Военно-морской, а в 1926-1928 и в Военно-воздушной академиях».
  Для нас эта строчка послужного списка несет исключительно важную информацию. Как уже отмечалось,  в декабре 1921 года   постановлением ВЦИК Александр Немитц был освобожден от должности КоМорСи Республики. Правильно должность эта называлась так: «Командующий Морскими силами Республики и одновременно управляющий делами Народного комиссариата по морским делам».  Все последующие 45 лет Александр Васильевич  всем любопытствующим  станет рассказывать, что в своем заявлении в президиум ВЦИК он аргументировал  уход со столь ответственного  поста тем, что «для беспартийного исполнять столь ответственные обязанности  было не по силам». И как всякая остроумная (?) фраза, повторенная сотни раз , обретала право на  существование  и уже не требовала  документальных  подтверждений. Что мы и наблюдаем в биографических записках, в интервью журналистам и писателям. И кто после этого вспомнит о том, что после  антибольшевистского  кронштадского восстания, последовало  его жесточайшее подавление с соответствующими оргвыводами, и следствием одного из них была смена руководства РККФ.
    В большинстве архивных  источников и материалов по исследованию  массового всплеска недовольства  политикой большевистского правительства в северо-западном регионе России,  называют  продразверстку, поставившую  русскую деревню на грань вымирания, и приведшую  противоречия «между городом и деревней» к самой последней грани,  «забывая» уточнить, что хлеб, отобранный силой у крестьян, не доходил до вымирающих от голода городов, а почти целиком уходил за границу, пополняя валютную казну кремлевских временщиков.  Команды кораблей и гарнизон крепости с конца 1920 года недоедали, не получали обуви, обмундирования, одеял и постельного белья. Жители Кронштадта, рабочие флотских предприятий, все без исключения, в той или иной степени связанные с флотом, просто голодали.
   О кронштадском восстании последние годы написано очень много  объективных исследований. Нас же, прежде всего, интересуют последствия восстания для флота  и,  прежде всего,- офицеров  и командования флота. Сражу же с получением информации о восстании в Кронштадте, не пытаясь разобраться в сути происходящих событий,  органами ВЧК Петрограда были взяты в заложники члены семей офицеров, служивших в Кронштадте, уже тем предрешив печальную судьбу этих офицеров, с этого момента теперь уже  не помышлявших покинуть мятежный Кронштадт. А ведь такая возможность  перейти залив по льду в Финляндию  сохранялась вплоть до 18 марта.  После подавления восстания, только официально, были арестованы и казнены 300 офицеров Балтийского флота. Мы уже вели речь о бывших адмиралах Балтийского флота, арестованных по «делу Таганцева»,  притянутого «за уши» к кронштадскому восстанию.  Сейчас уже можно с полным на то основанием утверждать, что число жертв восстания,  с обоих сторон, измерялось десятками, а число жертв репрессий, последовавших после подавления восстания, исчислялось тысячами… В число членов комиссии, призванной разобраться с причинами восстания и выработать меры по оздоровлению обстановки на флоте,  входил Павел Дыбенко. Тот самый Дыбенко, который  в январе  1918 года   по своей должности члена Морской коллегии  совместно с Федором Раскольниковым заочно вынесли смертный приговор дезертировавшему со своего поста командующего Черноморским флотом Александру Немитцу. Теперь Павлу Дыбенко совместно с другими членами комиссии предстояло  решать судьбу командующего Морскими силами Балтийского моря Кукеля Владимира Андреевича  и его непосредственного начальника КоМорСи   Республики  Александра Немитца.  Фактически, Владимир Кукель исполнял должность с 27 января по 9 марта, то есть не многим более месяца. За такой срок не то что изменить ситуацию, а толком и «врасти» в обстановку было невозможно.  Его предшественник - Федор Раскольников во всей этой истории предстал в весьма некрасивом свете. Мы уже вели речь о том, что по рекомендации жены незадачливого комфлота,   Ларисы Рейснер, заместителем начальника  политуправления Балтийского флота являлся ее отец и ,соответственно,  тесть Раскольникова  бывший приват-доцент   Михаил Рейснер. Вся остальная обстановка вокруг Ракольникова того периода еще ожидает своего исследователя и бытописателя.  По результатам работы  упомянутой комиссии было принято закрытое постановление политбюро и последовало постановление ВЦИК, по которому Федор Раскольников срочно переквалифицировался в дипломата.  Снятого с должности  Владимира Кукеля  Федор Раскольников не оставил в беде, и при формировании аппарата полномочного представителя РСФСР в Афганистане  определил тому должность первого секретаря посольства. В те годы большевистское руководство очень строго «своих» не судило. Федю Раскольникова основной удар ждал не в кремлевском кабинете, где ему в полной мере досталось от Троцкого, а несколько позже, уже в Кабуле. Весной 1923 года Лариса Раскольникова-Рейснер убывает из Кабула в Москву якобы для встречи с захворавшим отцом, и тут же требует от Раскольникова дать ей развод. Очевидно,  основной причиной тому послужила информация о том, что в аресте и смерти Николая Гумилева виноват ее муж. Имея  надежные контакты с чекистами, Лариса Андреевна получила убедительные доказательства того, что решение на арест и казнь Николая Гумилева принимали Зиновьев и Раскольников.    Окончательное решение по судьбе поэта акмеиста принял В. Ленин, согласившийся с ходатайством своих кровожадных соратников.      Садистские наклонности Зиновьева  к тому моменту уже были общеизвестны, а Федор Раскольников, между делом, способствовал смерти  бывшего поклонника и любовника своей жены. Федор Раскольников уже в декабре 1923 года вернется из Кабула в Москву, но бескомпромиссная Лариса Андреевна  его не простит. Вскоре эта революционная дама, совсем еще недавно вдохновлявшая  Николая Гумилева и Александра Блока,  восхищавшая революционных матросов Балтики и Каспия, станет официальной супругой Карла Радека  - уродца-карлика,  напоминающего ученую обезьяну, наряженную в униформу офицера английских экспедиционных войск, примет участие в Гамбургском восстании 1923 года, и если бы не ее ранняя смерть в 1926 году, натворила бы еще немало знаменательных дел…
   Если следовать старому кровью написанному правилу  - за все происшествия и трагедии, произошедшие на заведывании, - первейшую ответственность должен был нести  командир,- в нашем случае – командующий Балтийским флотом и его непосредственный начальник, в нашем случае- Начальник Морских сил Республики.   Что же касается наших  близких и чуть ли не родных  фигурантов  -    Александра Немитца и Федора Раскольникова, то можно  считать, что оба они  отделались «малой кровью»  на фоне того  что большая кровь, и не фигуральная, а реальная пролилась в Кронштадте, а затем и в Севастополе, Архангельске, Астрахани, словом, везде, где на флотах и флотилиях служили офицеры бывшего Российского Императорского флота.  Поэтому  и ответственность за  кровь, пролитую  участниками,  и невольными «соучастниками»  кронштадских событий осталась несмываемым пятном  на совести Федора Раскольникова и Александра Немитца. А уж как  Богу было угодно разделить ответственность за содеянное, а больше -  за несодеянное,  между бывшим мичманом-недоучкой  и бывшим адмиралом, академиком и генштабистом нам еще предстоит  проследить. Да и был ли вообще наказан   Александр Немитц за кронштадские события? Достаточно интересный вопрос…
   Как я уже говорил, основные репрессии, последовавшие за кронштадским восстанием , завершились в мае 1921 года. О  жестокости расправы с участниками  кронштадской драмы писалось немало  и я не стану на этом эпизоде задерживать ваше внимание.
   Кронштадская  кровавая расправа явилась первой среди бесчинств,  творимых большевиками в 1921 году. Еще в дни   мятежа ВЧК приступила к операции, получившей условное наименование «Вихрь». Операцией руководил начальник спецотделения  ВЧК Р. Пиляр. Начата она была по одному-единственному доносу.  15 июля 1921 года чекисты провели обыски и аресты. Результаты оказались нулевыми: доказательств существования контрреволюционной организации, связанной, по словам доносчика,  с зарубежными монархическими организациями, получить не удалось. Тем не менее, 26 июля 1921 года «Петроградская правда» опубликовала выдержки из доклада ВЧК о раскрытии и ликвидации на территории РСФСР контрреволюционных заговоров. В частности в нем впервые упоминается  о ПБО – Петроградской народной боевой организации, входившей в комитет «Союза освобождения России». О идеологах и организаторах этого союза, нам еще придется вспомнить, когда пойдет речь о подрывной деятельности масонов, направленной против русского патриотического движения. В последствии, процесс над участниками этой организации будет именоваться как «дело профессора Таганцева». Арестованных по делу ПБО расстреляли 24 августа. В газете сообщалось, что заговор в Петрограде был раскрыт и ликвидирован еще в июне, что арестованы  «…сотни членов боевых и террористических организаций…». Однако основные события развернулись только в августе.  «Известия ВЦИК» от 31 августа сообщили «о раскрытии в Петрограде заговора против Советской власти». На следующий день, перепечатав официальное сообщение «Известий», газета дополнила его скорбным списком расстрелянных. «По постановлению Петроградской губернской чрезвычайной комиссии от 24 августа с.г. расстреляны следующие активные участники заговора в Петрограде…». И далее список – 61 человек, в том числе 16 женщин. Открывал его географ, профессор В.Таганцев, в сообщении он назван «главой и руководителем» ПБО. Под №30-«Гумилев Николай Степанович, 33 лет, бывший дворянин, филолог, поэт, член коллегии «Издательства всемирной литературы», беспартийный, бывший офицер…». Вот на этом месте газетного сообщения нам стоит задержаться. Из многих литературных и окололитературных источников известно, что в первых числах августа Николай Гумилев отправился в Севастополь в специальном поезде КоМорСи Немитца. Сам Александр Васильевич впоследствии неоднократно с восторгом будет вспоминать о часах и днях, проведенных с поэтом…  И, вдруг, не проходит и месяца с начала путешествия Гумилева в Крым, как он фигурирует в расстрельных списках. Не бред ли это? И какова реакция на это сообщение Александра Васильевича Немитца? Да, никакой, - по крайней мере, прилюдно факт этот он никогда и нигде  не комментировал.
Ну,  от Николая Гумилева, хоть след остался   в  газетном сообщении. А куда подевался после все-того же  судебного(?) процесса, проходивший в списках арестованных и названный одним их трех руководителей офицерской организации,  – адмирал Сергей Валерьянович Зарубаев? А ведь он по своей должности, начальника военно-морских учебных заведений, вроде был непосредственный подчиненный Александра Васильевича.  Ну, что  скажите вы, привязался с глупыми вопросами  к человеку, обремененному такими высокими должностными полномочиями. В те месяцы люди, поди, сотнями и тысячами пропадали, и что, по каждому тебе  подробный отчет давать… И ведь верно - пропадали. Да  и потом, расстреляли их, как говорилось,  в спешке.  Спешка оправдывалась тем, что имелась информация о готовящемся вторжении белых на территорию Петроградской губернии через западную границу.
   Только что я обмолвился о чрезвычайно важных и необычайно обширных обязанностях по должности Командующего Морскими силами республики Александра Немитца. Здесь, действительно, не поспоришь. Одной из таких задач  был контроль за укомплектованием флота командными кадрами. В связи с окончанием гражданской войны, в начале 1921 года,   РВСР принял решение о сокращении штатной численности Вооруженных сил. В этой связи, выглядело вполне логичным решение о переаттестации всего командного состава. Однако, эта плановая переаттестация, по ходу дела,  приняла форму «фильтрации». Комиссии по фильтрации была образованы исключительно из политработников, в них вошли только комиссары, руководствующиеся, как показала практика, в своей работе принципом: всякий выходец из бывших эксплуататорских классов есть потенциальный враг. Представители командного состава всех степеней в эти комиссии допущены не были, и более того, обязаны были проходить их наравне со своими  подчиненными. Одним словом – демократия. В ходе подготовки к работе комиссий, комиссары частей, учреждений, соединений и кораблей составляли списки командного состава, в которых непременно содержалась политическая оценка каждого командира. В силу чрезвычайно низкого образовательного и культурного уровня большинства комиссаров, оценки эти бывали весьма странными, и зачастую противоречивыми; например,  встречались такие: «Сторонник Советской власти, политически неблагонадежен». Эти списки поступали в Центральную фильтрационную комиссию (ЦФК), где они объединялись и дополнялись.
   Особенно внушительный список ЦФК оказался по Петрограду и Кронштадту. Всего в нем числилось 977 человек; 783 офицера (включая 80 бывших гардемаринов) и 194 военных чиновника. В современном флоте старым чиновничьим должностям флота соответствуют офицеры интендантской, медицинской и административной служб. Представляю более подробные данные по включенным в этот список: вице-адмиралов – 1, контр-адмиралов – 10, генералов флота – 8, генерал-лейтенантов – 4, генерал-майоров – 33, капитанов 1 ранга- 52, капитанов 2 ранга – 108, старших лейтенантов – 56, лейтенантов – 76, мичманов – 11, мичманов военного времени- 26, гардемаринов - 80. Остальные офицеры в списке – «по Адмиралтейству» - от полковников до прапорщиков, плюс офицеры корпусов морской артиллерии, корабельных инженеров, гидрографов и пр. Из общего их числа офицеров корабельной службы (включая гардемаринов) составляли практически 40%.
   В списках указывалось сословное положение (как-то,- из потомственных дворян, из дворян, потомственных  почетных граждан), титул, если он имелся в прошлом. Подробно указывался адрес, если имелись квартиры в Кронштадте и в Петербурге, то указывались оба. В последней графе каждого списка напротив фамилии вписывалось самое важное - грозная, дышащая  запахом тюремного подвала и смертью аббревиатура: ВСВ ( враг советской власти), ПНБ (политически неблагонадежен)… И эти три грозные буквы стояли против чуть ли не каждой фамилии. Для нас особенно важно, что в списке №1 под №13 значился Командующий Морскими силами Республики  Александр Немитц. Уж мы то знаем, что попасть в этот список  и даже возглавить его у Александра Васильевича были основательные причины.
  Процесс пошел - уже 21 августа в протоколе ЦФК под №4 зафиксировано: «Всего рассмотрено к изъятию 329 человек».  Судя по пометкам на документах, ответственный работник ВЧК «товарищ» Панченко торопил: «Заместителю КОМКОМОРСИ тов.  Автухову. В дополнение и изменение ранее данных распоряжений… сообщаю, что срок операции сокращается  до 48 часов, считая с 10 часов утра 20 августа с.г. В основе работ непременно лежит  в первую голову изъять: офицеров… происходящих из дворян, князей, баронов, графов, высшей интеллигенции и т.д. Как на спецов, подлежащих изъятию , следует обратить внимание на артиллеристов, минеров и по должностям командиров судов. Имейте в виду Академию, где состав подлежит изъятию почти в целом. Примите все меры к окончанию работ в указанный срок». (ЦГА ВМФ, ф.1-Р, оп. 4, д.183 с, л.8). 
  Обратите внимание,  указание это дается заместителю комиссара, состоящего при КОМОРСИ,  Немитце, т.е. одному  из ближайших сотрудников нашего основного фигуранта. Речи, конечно,  не было о том, чтобы предупредить «коллегу» о грозящей ему опасности…
   В дальнейшем  в документах в графе причина ареста значилось – «взят как минер», «взят как инженер-механик» и т.п. На первый взгляд, только, может быть, пораженный сифилисом мозг мог формулировать столь глубокомысленные причины, по которому флотского офицера вот так вот, за здорово живешь, могли поставить к расстрельной стенке. Абсурдность этих формулировок прослеживается еще  и потому, что имелись личные указания Льва Троцкого, в соответствии с которыми, при различных «чистках,  именно профильных флотских специалистов следовало сберечь в первую очередь. Это один из примеров в работе большевистских спецслужб, когда рука левая не ведала, что творит правая. А если более конкретно, то представители отдельных политических  партий и фракций ряд мер предпринимали специально вразрез с требованиями «генерального» курса партии.
  Операция на удивление прошла спокойно. Предназначенные к  «изъятию» офицеры вызывались будто бы на заседание комиссии и арестовывались. Грозные повестки гласили: «Предлагаю Вам в порядке боевого приказа обязательно, сегодня же, не считаясь ни с какими препятствиями, явиться в Центральную фильтрационную комиссию… Явка обязательна сегодня же 22 августа и возлагается на Вашу личную ответственность».
  Командиры явились по форме дня в белых кителях и брюках… Они входили по одному в комнату, где заседала ЦФК. Тут же у них отбирали документы и через другую дверь, чтобы не видели ожидающие вызова, уже арестованными выводили под охраной красноармейцев, в заранее подготовленные  помещения. В ночь со вторника на среду все арестованные – все в той же белой форме, так как им не разрешили ни известить семьи, ни взять или получить какие-то вещи из дому, - были перевезены в закрытых грузовиках на Николаевский вокзал. Позже Белобров, тогда помощник главного артиллериста Морских сил вспоминал: «Мы думали: раз без вещей, не дают переодеться, известить родных и получить самое необходимое из дому – везут на расстрел. Как было с «кронштадтцами» в мае…».
  Похоже   предела организационного идиотизма, круто замешанного на бытовом садизме   не существовало. Читаем воспоминания Андрея Бекмана, офицера штаба Александра Немитца.
«Во время моей службы у А.В. Немитца пришло распоряжение о переводе Морского Штаба из Москвы в Петроград. Я был послан в  Петроград для организации размещения Коморси и его секретариата в здании Адмиралтейства. В один прекрасный день, кажется в начале июня, распространился слух, что обмундирование будут выдавать только тем, кто прошел перерегистрацию. Многие из работников штаба получили повестку явиться на регистрацию во 2-й Балтийский экипаж. Я такой повестки не получил, но кто-то из штабных мне сказал, что лучше пойти, а то с обмундированием дело не важно. Я в указанный день вошел во 2-й Балтийский Экипаж и удивился тому, что,  не смотря на то, что рабочий день шел к концу, никого не видно у выхода из казармы экипажа. Когда я все же вошел и увидел набитый моряками зал, я понял что здесь ловушка. Через некоторое  время начали вызывать по фамилиям из одной половины зала в другую; кругом была стража. Это продолжалось довольно долго. Наконец списки кончились,  и нас осталось три человека. Одного из нас, старпома  «Петропавловска», отпустили, так как  среди «комиссии» оказался матрос, вместе с ним служивший,  а меня и незнакомого мне военмора после короткого совещания приписали к списку и мы оказались вместе со всеми. Прошло еще некоторое время. За находившимся в зале пианино сел начальник распределительной части штаба Р.  и спел под пианино несколько песенок, заслужив аплодисменты аудитории…..Не знаю почему, но я попал в группу, которую повезли сначала в Москву в Бутырскую тюрьму – может быть из-за нерусских фамилий? В группе были подводник Коль, Тизенгаузен и еще человек семь. Через пару дней вызвали на допрос на Лубянку. Следователь с латышской фамилией спросил меня, где я родился, где учился и т.п. и не собирался ли я ехать в Латвию!? Я сказал, что уже ездил в Латвию, но еще тогда, когда она была оккупирована немцами, да и то в официальную командировку. Больше меня не вызывали и вскоре через пару дней в камеру вошел дежурный и крикнул «Бедлам с вещами!», после чего некоторые товарищи так и произносили мою фамилию.
  Я явился в Московский отдел Морского штаба, где уже был новый Главкомор Панцержанский Э.С. , предложивший мне работу у него. Штаморси еще находился в Петрограде и через пару дней я отправился из Москвы   в Ленинград в Штаморси. Случаю было угодно, что я попал в купе, в котором ехал туда же Сладков, т.е. один из главных организаторов бессмысленной эпопеи, названной «фильтрацией». Сладков в это время был снят с должности комиссара Морских сил и вообще имел вид жалкий. Увидев меня, он стал оправдываться, что он бы никогда не допустил бы такого издевательства над людьми, что вся эта затея пошла от Зиновьева и т.п. Я сказал только, что правда всегда, в конце концов, всплывет, и разговор наш на том оборвался».
  Я привел выдержку из воспоминаний Алексея Бекмана еще и для того, чтобы привести конкретный примет антигосударственной и антироссийской деятельности масонских функционеров в лице того же Зиновьева,  который ловкой интригой , прикрываясь лозунгами оппозиции и  действуя через своих сторонников в политуправлении флота,  под видом кадровых реформ фактически добивал русское морское офицерство. Стоит ли удивляться тому, что тот же, простоватый и не в меру болтливый,  Сладков не прожил после случившегося и года?
  Сколько же командиров-военморов арестовали? Их число в разных документах различно, но в большинстве списков фигурирует 360. (360 из 977 проходивших фильтрацию - Б.Н.).
   О массовых арестах, масштабы которых превзошли все предыдущие, включая майский «кронштадтский  набор», на флоте командование Морских Сил Балтийского моря  (МСБМ) узнало в тот же день. КоМорСи Республики  Александр Немитц  узнал значительно позже. Мы уже упоминали, что Александр Васильевич в это время  инспектировал Морские силы Черного и Азовского морей и выехал туда еще в начале июля. Мы уже вели речь о том, что  вместе с ним выхлопотал себе право проехать до Севастополя и обратно Гумилев.  В Севастополе в это время допечатывалась последняя книга его стихов «Огненный столп»  С учетом дичайшей разрухи на железнодорожном транспорте  проехать «за казенный счет» в специально оборудованном поезде, ранее принадлежавшем Морскому министру, было большой удачей для поэта, не привыкшего отказывать себе в бытовых мелочах. Николай Гумилев не чувствовал себя чужим во флотской среде. Сын корабельного врача, совершившего немало плаваний, в том числе и дальних. Да и старшего брата – Дмитрия Гумилева, в свое время гардемарина, тоже помнили его ровесники. По непредвиденным обстоятельствам, связанным с болезнью ребенка,  Николай Гумилев, покинув поезд Немитца, вернулся в Петроград значительно раньше запланированного срока – через неделю. В ночь с 2 на 3 августа его арестовали.
    Александр Васильевич Немитц и на этот раз ареста избежал. Уполномоченный особого отдела ВЧК по Морским силам Балтийского моря А. Грибов докладывал своему начальнику в Москве: «Комиссия обсуждала о трех главных лицах Морведа, как-то: коморси Немце (здесь и далее сохранена орфография документа – Б.Н.), начальнике штаба всех морских сил Республики Дамбровском  (правильно – Домбровском – Б.Н.), и главном механике Морведа Винторе (правильно Винтер .- Б.Н.).  Комиссия почти в целом высказалась за то, чтобы их изъять из рядов Красного флота, но, учитывая техническую сторону Балтфлота, что их некем заменить, как занимающих такие высокие посты, решили  оставить под вопросом…». (ЦГА ВМФ, ф.1-Р, оп.4, д.183, л.8).
   Кишка тонка оказалась у «товарищей» руководящих чекистов, что бы вот так, за здорово живешь, слопать нашего «неприкасаемого» фигуранта.
   А  меж тем, 360 бывших морских офицеров  были после ареста привезены в Москву. Стоит принять к сведению,  что после русско-японской войны, за десять лет, предшествовавших мировой войне, российский флот подготовил для себя немногим более тысячи офицеров  и еще около тысячи стали офицерами флота в военное время, часть которых погибла в боях мировой войны, а другая  оказалась в рядах белого флота и в эмиграции. И теперь, из оставшихся на Балтике, были арестованы, к примеру, начальник 1-го дивизиона эсминцев Шельтинг, 2-го дивизиона – Забелин, командиры эсминцев: «Самсон»- Каролинский, «Гарибальди» - Дулов, «Всадник» - Покровский, штурман линкора «Парижская коммуна» Меттурс и инженер-механик этого корабля Шмидт… Вместе с ними «изъяли» начальника оперативной части штаба МСБМ Ралля и т.д.
  Мы уже говорили о том, что по результатам расследования кронштадтских  событий  в апреле 1921 года,  был снят с должности  командующий  Морскими Силами Балтийского Моря  (МСБМ – Б.Н.) «военмор» Владимир Кукель. Теперь, похоже, такая же перспектива ожидала его преемника Михаила Викторова, которого в одночасье лишили половины ведущих флотских специалистов и командиров кораблей,  а остальных привели в состояние затяжного шока. То, что произошла катастрофа и подчиненный ему флот  был небоеспособен, Михаилу Владимировичу  Викторову стало ясно уже к вечеру понедельника, когда он оценил масштабы арестов. Состояние тревоги в равной степени передалось начальнику штаба флота Льву  Михайловичу Галлеру. В Петрограде и Кронштадте продолжались теперь уже «привентивные аресты» офицеров, реально оценивших ситуацию, и не явившихся на службу в положенный час. 22 августа,   к ночи, окончательно оценив сложившуюся ситуацию, Викторов и Галлер приняли решение действовать на свой страх и риск. Зная  о том, что Александр Немитц находится  в Севастополе, они вышли на связь с начальником Морского штаба А. Домбровским. Домбровский  без санкции Немитца  на  какие-либо решительные  действия не решился, хотя связь с последним работала бесперебойно. Галлер быстро составил текст рапорта на имя КоМорСи  Немитца   от имени НаМорСи БМ  Викторова. После мучительных колебаний, текст телеграммы подписал Иван Наумов – член РВС МСБМ, добавив:  «Фактическую сторону (военно-техническую) свидетельству… В остальном вообще относительно фильтрации и списания комсостава остаюсь при своем мнении». (ЦГА ВМФ, ф. 1-сч, оп. 4, сч., д.31, л.382). Анализируя эти дышащие трагедией и смертью строки  приходишь к выводу, что первая часть резолюции Наумова сыграла немаловажную роль в спасении  жизней арестованных офицеров.
  Уполномоченный особого отдела Грибов 9 сентября докладывал Агранову: «Я полагаю, что чем больше их (бывших офицеров флота.- Б.Н.) будет изъято, тем быстрее будет строиться наш Красный флот. А старых военспецов использовать в тылу по специальностям, а когда встретится нужда, мы всегда сможем их… заставить работать так, как захочет пролетарская  диктатура». (ЦГА ВМФ, ф. Р-1, оп.4, д. 183, л. 9.
  8 сентября, в полной мере оценив возможные последствия «изъятия» специалистов, Михаил Викторов направил официальное письмо Ивану Сладкову с просьбой принять меры к освобождению части арестованных. Одновременно в ВЧК и особый отдел округа поступали аналогичные ходатайства. В то смутное время, всерьез рассматривались только ходатайства членов РКП (б).
  Среди этих комиссаров «в пыльных шлемах» и с запыленными мозгами, будь они   и все их поганое племя  трижды прокляты, нашелся один мало-мальски порядочный человек - Галкин,- комиссар штаба МСБМ до ноября 1921 года, а затем комиссар Оперативного Управления Морского штаба Республики и с 1922 года – комиссар этого штаба. Знавший Галкина в те годы адмирал В.А. Белли отзывался о нем с большим уважением. Похоже, что именно Галкин способствовал тому, что чекисты не тронули Викторова и Галлера.
  Тем временем эшелон с арестованными офицерами пришел в Москву. В Бутырской тюрьме военморов,  все в той же белой форме, разбили на группы и отправили в тюрьмы разных городов – в Казань, Тулу, Нижний Новгород, Новгород, Орел, Харьков, Брянск, Курск, Ярославль, Вологду…
  Еще на пути в Москву арестованные нашли возможность отправить телеграмму о происшедшем предреввоенсовета  Республики Троцкому  и в копиях – председателю ВЧК Дзержинскому и наркому Рабкрина Сталину. Особые надежды возлагались на Троцкого, известного своими выступлениями в прессе в защиту военных специалистов, многих из которых он лично привлек к службе  Советам. К сожалению, телеграмма была перехвачена бдительными телеграфистами на станции Малая Вишера.
  Все эти подробности  трагического эпизода  из  жизни офицеров Балтики, Черного и Белого морей, попавших в крутой водоворот событий лета-осени 1921 года, я привел, в основном, с целью обратить ваше внимание  на поведение в этой катастрофической для флота ситуации - Начальника  Морских Сил Республики  Александра  Немитца.  Исследование архивных документов той поры позволяют сделать вывод о том,  что Александр Васильевич не приложил ни малейшего усилия для того,  чтобы спасти от грозящей им жестокой, незаслуженной расправы  большой группы своих подчиненных, бывших офицеров флота.
  По официальным данным, Александр Немитц оставался на своей должности до 22 ноября 1921 года. Единственным оправданием такой непозволительной нерешительности, эдакой  скромности, свойственной разве только провизору аптеки, а не боевому адмиралу,   может служить лишь то, что ему самому  на определенном этапе этой мерзкой истории, грозил арест.  Вопрос только - знал ли об этом Александр Васильевич? С одной стороны, явственно ощущая за  спиной таких гарантов своей безопасности как Иоффе  и Ленин, Немитц просто обязан был действовать более решительно. Если, конечно, его пассивность в этой критической для флота ситуации  не явилась трезво продуманным шагом. Тогда возникает вопрос, что за инстанция могла убедить Александра Васильевича  способствовать гибели основного рабочего костяка военно-морского флота? Кстати, Михаил Викторов и  комиссар Галкин за свою решительность и принципиальность заплатят жизнями в 1937 году…
   Судя по всему,  основную роль в деле освобождении большинства арестованных офицеров сыграли  Эдуард Самуилович Панцержанский и комиссар Галкин. Именно они убедили твердокаменного  и непреклонного «дуболома»  Сладкова 15 октября написать письмо Троцкому с просьбой вернуть на флот 97 военно-морских специалистов из числа 360 арестованных. Письмо это написано со знанием дела, логично и слишком грамотно, чтобы подозревать в его авторстве самого Сладкова или кого-либо из флотских комиссаров. Практически одновременно с этим письмом, с просьбой о пересмотре дел арестованных  военморов  к А. Артузову, особоуполномоченному ВЧК, напрямую обращается  Галкин.
  В архивах сохранились прямые свидетельства того, что непосредственное участие в судьбе арестованных морских офицеров принял Эдуард Панцержанский, бывший дворянин, бывший старший лейтенант, бывший старший офицер героического эсминца «Гром» в Моонзундском сражении, командующий Онежской флотилией большевиков в гражданскую.  Датой вступления Панцержанского в должность ПомГлавКоМора (помощника главнокомандующего всеми Вооруженными силами Республики по морской части) значится 22 ноября. На момент освобождения от должности Немитца и назначения Панцержанского  пришелся очередной «приступ» реформирования вооруженный сил РСФСР. Самостоятельная должность КоМорСи была заменена должностью ПомГлавКоМора, напрямую подчиненного Главкому Вооруженных сил Республики.   Это вполне соответствует записям в послужном списке и последующим утверждениям Александра Немитца о том, что он продолжал исполнять свои обязанности по  должности до декабря 1921 года. Видимо, это было связано с процедурой приема-передачи дел  по должности. В этой связи, некоторое недоумение вызывает наличие в архиве документа  - приказа ПомГлавКоМора  Панцержанского, датированный октябрем, с затертой временем и пользователями датой, о создании аттестационной комиссии при строевом управлении Морских сил «…для проверки знаний и политической благонадежности всех прибывших в распоряжение… для получения нового назначения, демобилизации, перевода и т.д. (ЦГА ВМФ, ф.Р-1,оп.4,д.183,л.404.). Да  и в аттестации, подписанной командующим всеми войсками Украины и Крыма М. Фрунзе, в связи с предложением назначить Панцержанского  КоМорСи Республики (в новом обозначении - ПомГлавКоМора. – Б.Н.) стоит дата 2 октября. То есть, вопрос о назначении Панцержанского решался заранее и на самом высоком уровне. Это  все к тому, что Александр Немитц  впоследствии настойчиво утверждал, что оставил пост Коморси по собственной просьбе(?)…
    По воспоминаниям жены Э. Панцержанского, он был вызван в Москву и принят Троцким и Лениным, предложившим ему пост ПомГлавКоМора. Здесь он якобы и  доложил о массовых арестах спецов-военморов  и о том, как негативно повлияли они на боевую готовность флота. На что ему было предложено подать списки арестованных с пояснительной запиской через три дня. «Справка» за подписью Панцержанского помечена датой 22 ноября.
   «Из опроса нескольких освобожденных лиц комсостава - говорится в справке,- выяснилось:
1. Что ни одному из них не было предъявлено никакого обвинения, причем за время трехмесячного пребывания в заключении с них не было снято ни одного допроса.
2. Что все они были вызваны для фильтрации, в то время как вопрос о массовом аресте комсостава, по-видимому, был заранее предрешен.
3. Что немедленно после ареста все они были рассортированы на группы и направлены в различные города…
4. Что за время в заключении пришлось пережить чрезвычайные бедствия…
5. Что комсостав, распределенный по городам: Тула, Орел, Курск, Новгород, Ярославль, Вологда, Н. Новгород, Харьков, Владимир, в особенно тяжелых условиях находился в Нижнем Новгороде и в Харькове…
6. Что семьи арестованных, лишенные пайка главы семьи, не в состоянии были пересылать посылок…
7. Что ныне освобождены только отдельные единицы.
8. Что освобожденные распределяются по морям без права даже кратковременного возвращения в Петроград…
На основании вышеизложенного,  ходатайствую:
а) о немедленном освобождении всех лиц комсостава, коим не инкриминируется никаких
преступлений;
б) о разрешении этой группе в виде компенсации месячного отпуска для поправления здоровья и устройства личных дел по месту жительства семейств;
в) о пересмотре вопроса распределения комсостава выше указанной группы по морям, основываясь главным образом на принципе целесообразности…и сообразуясь в этом отношении с указанием строевого управления Морского штаба;
г) В случае невозможности решения вопроса в духе пунктов  б) и в) настоятельно  ходатайствую о предоставлении возможности кратковременного посещения Петрограда для сбора необходимых вещей, без коих служба их на новом месте сделается невозможной;
д) в частности ходатайствую об освобождении лично мне известных заключенных военных моряков, в свое время доказавших совместной службой в Красном флоте честное и преданное отношение к делу. (далее – список из семи фамилий.- Б.Н.).(ЦГА ВМФ, ф.Р-1, сч.оп.4 сч.д.32,л.40).
   Судя по дате, документ этот был подписан уже в день издания приказа о вступлении Панцержанского в должность, - т.е. 22 ноября.   В этот же день, Викторов, видимо, по согласованию с Панцержанским, направляет письмо Троцкому. Уже 24 ноября управделами РВСР пересылает «Справку» Панцержанского и доклад Викторова на «заключение» заместителю председателя ВЧК И. Уншлихту. А дать таковое в кратчайший срок тому было затруднительно, так как  в ВЧК посчитали целесообразным разделить заключенных офицеров на две категории. К первой предлагалось отнести «лиц политически неблагонадежных и вообще нежелательных в рядах Красного флота», ко второй – «лиц, в отношении которых надлежит вести дальнейшую разработку и следствие на предмет изобличения их в соприкосновенности к зарубежному шпионажу и другим преступлениям».  При этом, ни одной из категорий не рекомендовалось дать свободу. Причем, в этом вопросе логика у чекистов  была исключительно профессиональная. «Имея в виду безусловную недопустимость возвращения этих военморов в Красный Флот Республики, так как в противном случае это может вызвать нежелательные последствия, как подрыв авторитета комиссарского состава  и разложение во флоте, полагаю освободить из-под стражи и направить в распоряжение губвоенкомов разных городов Республики…». (ЦГА ВМФ, ф.Р-1, оп.4, д.182, лл2, 32-34.)
   Следуя все той же  логике, освобождаемых, вернее-ссылаемых, предлагалось «раскомандировать» по 38 городам – среди которых Коканд был не самым дальним. Предполагались и другие ограничения: запретить освобождаемым въезд в Петроград и Кронштадт, вообще в приморские города без особого разрешения, а местным губчека взять их на учет и вести за каждым агентурное наблюдение, представляя ежемесячно сведения в ВЧК в Москву. Ну а те, кто не подлежал освобождению, а таких набралось 58 человек, переводились в Москву на предмет «дальнейшего изобличения».
   Через неделю, 1 декабря, Троцкий вынес вопрос о неправомерности действий ВЧК и необходимости освобождения арестованных военморов на Политбюро ЦК РКП(б). В выписке из протокола заседания, хранящегося в ЦГА ВМФ и  датированной этим днем, говорится : «…слушали об арестованных военморах Балтфлота (тт. Зоф, Артузов, Дзержинский)… Постановили: комиссии (тт. Курский, Зоф, Галкин, Артузов) просмотреть данные об освобождении 360 военных моряков с точки зрения их политической благонадежности и возможности вернуть на морскую работу, на Балтийский флот -  в частности.  Срок – недельный. Подпись: секретарь ЦК В. Молотов» (ЦГА ВМФ,ф.Р-1,сч.оп.4 сч.д.40, л.6). Судя по сему, благодаря усилиям  Троцкого и Зофа, удалось сформировать комиссию на сбалансированной основе: председатель Д.Курский – нарком юстиции, члены – В. Зоф и Г. Галкин от Морских сил, а. Артузов – от ВЧК. Положительному решению способствовало и то, что Сладков был болен и его обязанности исполнял Зоф.
    Л. Троцкий и его заместитель по РВСР Э. Склянский, а также и В. Зоф не реже раза в неделю справлялись у руководства ВЧК о ходе процесса по освобождению моряков. Похоже, их не столько волновала судьба офицеров, сколько  возмущал сам факт открытого саботажа по выполнению решения Политбюро ЦК. Так, 25 декабря Зоф  писал: «Лично товарищу Артузову. Прошу принять меры к освобождению перечисленных в сем списке ( на тот момент шла речь об освобождении очередных 24-х офицеров) военморов, подлежащих освобождению… Об исполнении прошу уведомить для доклада тов. Троцкому». ( ЦГА ВМФ, Ф. Р-1 сч., оп.4.сч, д. 32, л.166).
   До сих пор в подобных акциях саботажа  мы привыкли усматривать происки троцкистов - в этом же случае мы убеждаемся в обратном явлении, - шел очевидный саботаж  акции, взятой на контроль самим Троцким… Здесь мы очередной раз убеждаемся в том, что противодействие различных партийных группировок не прекращалась ни на минуту, видимо, до тех пор, пока не лопнуло терпение Иосифа  Сталина и он в несколько этапов самыми решительными мерами не прекратил эту «мышиную» возню, навсегда помирив «левых» уклонистов с «правыми», поставив их около одной расстрельной стенки…
        Проявив нездоровое  профессиональное  любопытство   в списке офицеров, о котором сейчас шла речь,  обнаруживаю военмора  Леонида Соболева  и, естественно, пытаюсь, по ходу дела, уточнить в какой мере,  и по какой причине  чекисты попортили кровь будущему автору «Капитального ремонта», «Морских рассказов» и пр. и пр. И скажу вам откровенно , знакомство с «чекистской» эпопеей Леонида Соболева не обрадовало, более того – немного даже расстроило меня.  Оказалось, что арест в 1921 году был не последним в биографии «военмора»  Леонида Соболева. В декабре 1930 года   уже в должности сотрудника оперативного отдела штаба Морских сил Балтийского моря, Леонид Соболев был арестован как участник контрреволюционной вредительской группировки на флоте. Волна арестов 1930-1931 годов, о которой мы уже вели речь, была более обширная и более жестокая по последствиям. Леонид Соболев был одним из немногих, кто после завершения следственного этапа операции был освобожден и уже после этого давал дополнительные  показания представителю особого отдела.    Миновала его и участь многих бывших офицеров и в 1937-1938 годах. И только в 1958 году  выявилась та степень сотрудничества со следственными органами,  что удивила и несколько озадачила членов комиссии по разбору материалов о репрессиях 1937-1939 годов.  В исследовании   отставного капитана 2 ранга С.А. Зонина «Теория и практика перманентного уничтожения. Из истории гибели офицерского корпуса российского флота». На стр. 86 читаем: «Почти все вызванные в 1958 году в прокуратуру  сразу отказались от вырванных у них насильственным путем в ходе следствия показаний – оговоров, самооговоров… Среди них были контр-адмиралы В.А. Белли, Е.Е. Шведе, капитан 1 ранга Д.П. Белобров…  Два человека в 1958 году не пожелали отказаться от прежних показаний.  Один из них был Леонид Соболев. В 1930 году он служил в оперативном отделе штаба МСБМ, был арестован, «активно сотрудничал со следствием». Поэтому, вполне естественно, был приглашен к военному прокурору для дачи показаний. Соболеву был задан вопрос: «Что вы можете сказать по существу своих показаний от 25, 26, 29 ноября и 6,11 декабря 1930 года в отношении …вредительской деятельности этих лиц (Федотов, Тощаков, Хвощинский, Плотников, Поленов, братья Биллевичи, Никонов, Мамонтов, Беспальчиков. ) в разработке мобилизационного плана КБФ, комплектации флота кадрами, организации службы  и боевой подготовки?».  9 февраля 1958 года Леонид Соболев собственноручно ответил на поставленные вопросы так: «Характеристики их  сделаны мною в свое время в свидетельских показаниях от 25-26 ноября 1930 года. … При всей резкости они верны и отражают действительность…». Вот так, ни больше, ни меньше. Тогда, в далеком 1931 году, этот хваткий паренек, Леня Соболев,  грамотно сориентировался, но  из кадров ВМФ все же был уволен.  Впечатлений по военно-морской тематике  у него, по-видимому,  было уже предостаточно, вместо исчезнувшего «военмора» Соболева появился сотрудник флотской печати и профессиональный писатель Леонид Соболев. В 1941 году Леонид Соболев стал военным журналистом, его с радостью встречали моряки на кораблях, морские пехотинцы в окопах под Одессой, Ленинградом и Севастополем. 21 марта 1943 года  за цикл рассказов «Морская душа» ему была присвоена Сталинская премия. Он стал первым лауреатом этой премии среди писателей-маринистов. Роман «Капитальный ремонт» и «Морская душа» сделали Леонида Соболева  «пожизненным»(?) кумиром всех  мальчишек, бредивших морем и службой в военно-морском флоте… В 60-е годы Леонид Соболев становится секретарем писательской организации СССР, его портрет в форме капитана 1 ранга был  известен всем и каждому. А его товарищи и сослуживцы, бывшие офицеры флота, после 1958 года руки ему не подавали,  и знать его не желали…
Оставим на время Балтику. Драматично развивались события и в Севастополе. Эдуард Панцержанский, убывая в Москву, к новому месту службы, сдал командование Морскими силами Черного и Азовского морей (МСЧиАМ) бывшему адмиралу А. Максимову. Вице-адмирал Максимов, будучи начальником Минной обороны Балтийского моря, после февральского переворота 1917 года и зверского убийства адмирала Непенина был избран матросами командующим флотом, но был смещен Временным правительством за популистскую политику и неспособность контролировать обстановку на флоте. С 6-го  сентября 1917 года  он - начальник Морского штаба Верховного главнокомандующего, с 18 ноября – второй помощник Морского министра, адмирала Вердеревского. В течение 1918 и 1919 годов скрывался   на юге России, в том числе и в Одессе (практически одновременно с адмиралом  Немитцем.- Б.Н.). В отличие от Александра Немитца, адмирал Максимов не спешил  на службу к большевикам,  и в  апреле  1920 году в Одессе был арестован  ВЧК. Панцержанский с помощью Михаила Фрунзе добился его освобождения и назначения на должность командира Действующего отряда кораблей МСЧ и АМ.  И вот из телеграммы Максимова  в феврале 1922 года  Панцержанский узнает о массовых арестах в Севастополе.
   Стоит принять во внимание, что в командном составе на черноморских кораблях  еще до начала этих арестов наблюдался катастрофический некомплект. В свое время, приняв командование Морскими Силами Черного и Азовского морей (МСЧ и АМ – Б.Н.),  Панцержанскому,   для укомплектования штабов, кораблей и береговых частей  потребовалось пополнение из Петрограда и Онежской флотилии. Когда же 16 февраля 1922 года в Севастополе были арестованы десятки бывших офицеров, занимавших  в штабах и частях руководящие должности, деятельность флота фактически была парализована. Кстати, руководил здесь «изъятием» начальник особого отдела МСЧ и АМ  ставший впоследствии широко и печально известным В. Ульрих.
  23 февраля, благодаря своевременно полученной от Максимова информации, комиссар Морских сил Республики В. Зоф направляет письмо Менжинскому: «…прошу принять реальные меры к скорейшему разбору об аресте комсостава Черноморского флота. Из ВЧК следует немедленный ответ: ВЧК об этих арестах ничего не известно, необходимо обратиться в ВУЧК (Всеукраинсую ЧК)» (ЦГА ВМФ, ф.Р-1 сч. оп.4 сч. Д.32, л.124).
 23 февраля в адрес Панцержанского пришла еще одна шифрограмма от Максимова и члена Реввоенсовета Кожанова: «В Севастополе и Керчи производятся аресты офицеров и чиновников бывшей  деникинской и врангелевской армий, которые будут отправлены на Север. Упомянутых лиц 238, из коих половину можно отпустить без ущерба для дела. Остальных Реввоенсовет Чернофлота просит Вашего ходатайства об оставлении на местах, как высококвалифицированных специалистов. В противном случае  в Чернофлоте будет большой некомплект комсостава, что, безусловно, отразится на деле. Намечены дальнейшие выделения  (следует понимать – аресты. Б.Н.), против чего РВС будет протестовать вплоть до разрыва отношений с ЧК. Просим вашей поддержки в центре. О последующем просьба уведомить.
 Зоф немедленно направил эту телеграмму Менжинскому с просьбой «ускорить выяснение причин массовых арестов командного состава  Черноморского флота». В 1937 году Ульрих, в компании с прочими «народными мстителями»   припомнит Кожанову и Зофу  о их  решительных действиях в защиту бывших офицеров и резких выпадов  в адрес ВЧК.
  Но ВУЧК в Крыму действовала значительно более оперативно, чем ЧК в Петрограде и Москве, приговоры выносились незамедлительно, причем нередко – к «высшей мере» наказания. С помощью Троцкого, Панцержанскому и Зофу удалось в некоторой мере приостановить исполнение приговоров, добиться освобождения части арестованных.
  Справедливости ради, стоит заметить, что репрессии 1922 года на Черноморском флоте, в первую очередь коснулись офицеров, успевших послужить в составе белых флотов Деникина и Врангеля, а репрессии на Балтике были направлены против офицеров, сохранявших лояльность советской власти все годы гражданской войны…
  Теперь остается ответить на очередной назревший вопрос -  какая связь между репрессиями 1921 -1922 гг. на  флотах  с  деятельностью основного фигуранта нашего расследования Александра Васильевича Немитца. А связь, как вы могли уже заметить – прямая и непосредственная. И проявилась эта связь не в деятельности, а в вопиющей бездеятельности. В то время как Панцержанский, Зоф, Галкин, Кожанов, Викторов и даже – Максимов встали на защиту бывших офицеров флота, составлявших основной костяк командных кадров на флотах и флотилиях того времени, - начальник Морских сил Республики, бывший адмирал Александр Немитц, имевший прямой выход на Троцкого и  Ленина, проявляет поразительное спокойствие  и не предпринимает никаких мер к спасению своих подчиненных, жизни которых угрожает реальная опасность. Это осознают не только бывший вице-адмирал Максимов,  бывший старший лейтенант Панцержанский, бывшие мичмана военного времени Кожанов и Викторов, бывший матрос  Галкин, но и профессиональный революционер Зоф. Чем можно оправдать в этой ситуации сознательное устранение от своих прямых обязанностей Александра Немитца? Вы скажите, что шла ведь речь о том, что сам Немитц фигурировал в одном из списков, предложенных комиссии по фильтрации. Ну, во-первых, еще неизвестно, знал ли он об этом,  а во- вторых - если бы даже и знал, - на то ты начальник, обличенный большими полномочиями и несущий громадную моральную ответственность за порученное дело, чтобы иногда рисковать своим служебным положением  и головой…
    Подводим промежуточный итог  - после откровенного бегства Немитца из Севастополя в декабре 1917 года в городе и на флоте началась откровенная резня офицеров и членов их семей;  теперь летом 1921 года демонстративно  устранившись от выполнения своих обязанностей, Александр Немитц  позволил развернуться чекистским бесчинствам над офицерами Балтики и Черного моря.  Не прослеживалась ли в его действиях система, и если его действия в обоих случаях были осознаны, то не было ли у него грамотного  подсказчика, к примеру,  того же Зиновьева?
    Можно, конечно, рассуждать проще, более заземленно - в обеих случаях Александром Немитцем руководил обычный, даже не человеческий, а животный страх. Страх за собственную жизнь, возможно, ощущение реальной опасности  своей  многодетной  семье… Но разве это может быть достаточным оправданием  в подобной ситуации? В конкретной  критической ситуации аналогично Немитцу повел себя его начальник штаба - Домбровский, сделавший вид, что он солидарен с правовым  беспределом особых отделов ЧК.    Бывший вице-адмирал Андрей Семенович Максимов, похоже,  не отличался выдающимися волевыми качествами. В марте 1917 года, когда по балтийским базам прокатилась волна анархо-большевистского, а попросту - бандитского террора, он надел на грудь красный бант и на митинге, посвященном  «народной»(?)  революции был «избран» командующим Балтийским флотом. Своей примиренческой,  соглашательской политикой Максимов  способствовал дальнейшему разложению флота. «Прощенный» Временным правительством, после неудавшегося мятежа генерала Корнилова,  принял пост начальника морского штаба Верховного главнокомандующего, а затем и помощника морского министра.  Все это не могло не вызвать резко отрицательного отношения к Максимову бывших его коллег из числа адмиралов и офицеров, и, похоже, лишило его возможности примкнуть к белому движению.    Максимов  оказался в ситуации, схожей с положением Александра Немитца  в Одессе, 1918-1920 годов, скрываясь и от белых , и от красных. С той только разницей, что Немитц летом 1919 года резко стал «краскомом», а Максимов  летом 1920 года стал обитателем подвала одесской ЧК.  По такому раскладу, надеяться на особо благодушное отношение советской власти Андрею Семеновичу Максимову не приходилось. Тем не менее,  временно приняв от Панцержанского обязанности командующего Черноморским флотом, он решился на протест против бесчинств ЧК и был в этом поддержан Кожановым. И уже за это ему честь и добрая помять. Кстати, о памяти. Кто сейчас помнит о нем? По всем спискам адмиралов и морских офицеров  отмечается, что Максимов до 1927 года служил в РККФ и был уволен в отставку.  Что это была за «отставка» нам стало известно из Дневника генерал-майора А.И. Сорокина, автора монографии «Оборона Порт-Артура», в период ВОВ – главного редактора – заместителя  начальника Военно-Морского издательства. В записях, относящихся к 25 октября 1944 года,  читаем: «Порадовал Иван Жигалов – отыскал известного в свое время, но незаслуженно забытого адмирала Максимова… Прошли годы, и вот слепой и глухой Максимов обнаружен в Подмосковье. … Максимова принял нарком, адмиралу назначили  пенсию».  Умер адмирал Максимов в Москве в 1951 году, прожив 85 лет. И, похоже, невзирая на «временные жизненные неудобства», ему крупно повезло, так-как остальные участники процесса освобождения офицеров,- Викторов, Кожанов, Зоф, Галкин  - не пережили 1938 года. Ну а наш уважаемый адмирал Александр Немитц благополучно дожил до 1967 года.
Но это были еще «цветочки», история  с «военморами» 1921-1922 годов  была только отдельным и, слава богу, не самым трагическим эпизодов в «кадровой политике» Военно-морского флота  Советской Республики.
Вот такая, если без фантазий,  история, предшествовала смене места службы Александром  Немитцем. Теперь должность Александра Васильевича звучала скромно: «преподаватель военно-морских дисциплин» Института инженеров Красного Воздушного флота. Как уже говорилось, в 1924 году  Александр Васильевич после десятилетнего перерыва появился в стенах Военно-морской академии, где ему была определена должность сверхштатного профессора на кафедре Истории Военно-морского искусства. Обостренным взглядом разведчика Александр Васильевич оценил обстановку в Морской академии  и посчитал целесообразным не покидать окончательно  Москву и сохранить за собой  должность в Институте Воздушного флота, ставшего к тому времени Военно-воздушной академией. Это позволяло ему  по-прежнему  числиться «по особо важным делам при РВСН Республики». Как покажут дальнейшие события,  решение это было исключительно правильным, более того -жизненно верным…

   
          РЕПРЕССИИ  В ВОЕННО-МОРСКОЙ  АКАДЕМИИ  В 20-Е  ГОДЫ.
    
    Мы уже обратили внимание на то, что  в декабре 1921 года Немитц не решился войти в коллектив преподавателей Морской академии, где еще слишком многие помнили о его «художествах», начиная с декабря 1917 года. Такое положение, похоже, не особенно смущало Александра Васильевича.   Вынужденно уйдя   в политическую тень, 42-х летний  заслуженный «военмор» и «краснознаменец» сохранил  на рукавах кителя нашивки, соответствующие должности  КоМорСи.  Картинно опираясь на массивную палку  (именно таким его запечатлел фотограф в 1922 году), он  был вхож в кремлевские кабинеты, числясь «по особо важным поручениям при РВСР». Многодетному  отцу, орденоносцу,   Александру Васильевичу Немитцу была предоставлена шестикомнатная, барская квартира, в доме  на Арбате. Супруга его, Анастасия Александровна, несмотря на многочисленные заботы по дому, находила время на любительские занятия скульптурой, легко  вошла в круги московской творческой интеллигенции.  Старшие дочери стали заниматься в 1-й московской Народной школе вместе с детьми руководителей партии и правительства. В эти годы Александр Васильевич был особенно близок с  членом ВЦИК Адольфом Абрамовичем Иоффе - своим давним благодетелем (см. Воспоминания дочери А.А. Иоффе), поддерживал дружеские связи со своим бывшим подчиненным – начальником штаба Морских Сил республики  «военмором»   Домбровским,   и со своими  «боевыми побратимами» Ионой Якиром, Яковом Гамарником. Остается по-прежнему  удивляться как при таких «дружеских» контактах  Александр Васильевич пережил 1937 год, но об этом речь еще впереди. 
   Нынешнее положение в Москве, похоже, вполне удовлетворяло бывшего генштабиста и разведчика Александра Немитца.
   Но что же так отпугнуло осторожного Александра Немитца от Военно-Морской академии? В этот период Военно-Морская академия неоднократно подвергалась жестким «чисткам» органами ВЧК. Так, в одном из указаний ВЧК на 1921 год указывалось: «Имейте в виду  Морскую академию, где состав подлежит изъятию почти  в целом» («Трибунал для флагманов» В. Звягинцев  с. 176). Достаточно вспомнить только судьбу адмирала Сергея Валериановича Зарубаева, бывшего командира 1-й бригады линейных кораблей Балтийского флота, участника «Ледового» похода, исполнявшего дела начальника Морских сил Балтийского моря, после трагической гибели Щастного.  Будучи начальником Управления военно-морских учебных заведений, он возглавил список  бывших адмиралов и офицеров, арестованных в августе 1921 года  чекистами, по так называемому, «заговору Таганцева»  и был расстрелян в Петрограде. И эта «волна» арестов была не первой. Еще в мае 1919 года был арестован  вице-адмирал А.П. Угрюмов, возглавивший при Академии  «Историческую комиссию» по изучению опыта  Мировой войны. Вместе с ним были арестованы и погибли адмиралы Бахирев и Развозов. Было чему  поостеречься  расчетливому и хладнокровному Александру Немитцу. Обстановка в Москве резко изменилась после смерти В. Ленина. Старые связи показались зыбкими и ненадежными, а, быть может, и опасными? Сохранив за собой должность «советника по особо важным поручениям при РВСР», оставив семью в Москве, Александр Васильевич отбывает в Ленинград, где  получает в Военно-Морской академии должность профессора. Чутье разведчика не подвело Немитца и на этот раз - в период с 1924 по 1930 год особых потрясений в стенах Морской академии не наблюдалось. Если, конечно, не считать такой «мелочевки», как арест преподавателя кафедры, непосредственного подчиненного Александра Немитца по войне на Азовском море, бывшего командующего Азовской флотилией Сергея Хвитского. По одному делу с Сергеем Хвитским  проходили бывший капитан 1 ранга П.Ю. Постельников, капитан 2 ранга К.В. Вонлярлярский, старший лейтенант Бахтин, мичман Оболенский. Для придания  «делу», больше известного как «Дело № 7455»,  характера «заговора бывших офицеров», дополнительно были арестованы бывшие офицеры флота: Васильев, Федоров, брат Сергея Хвитского, вахтенный механик линкора «Октябрьская революция», Александр Хвитский. На момент ареста Постельников служил в ленинградском морском порту, Вонлярлярский был начальником отдела в штабе Морских сил Балтийского моря, Оболенский – флагманским штурманом бригады траления. Нас в этой группе интересует, прежде всего, бывший  старший лейтенант А.Н. Бахтин, «краснознаменец», получивший  известность на флоте в 1919 году, когда,  командуя подводной лодкой  «Пантера», он потопил английский эсминец «Виктория», открыв этим счет советских подводников. В последующем командовал ПЛ «Форель», ПЛ «Тур», одновременно являясь начальником 1-го дивизиона подводных лодок и командиром плавбазы «Тосно». В 1922 году «за самоотверженную работу по восстановлению Балтийского флота» присвоено звание «Герой труда». В том же году назначен на должность заведующего подводного класса при Военно-морской  академии,  затем подводного класса СКУКФ (1923-1924). Бахтин был автором учебника «Управление подводными лодками. Курс для командного состава флота (1925). В 1926 году в составе первого «пролетарского» выпуска закончил командный факультет Морской академии.  Переведенный на должность командира Отдельного дивизиона  подлодок Морских сил ЧФ (1926), был уволен по сокращению штатов (1926) и вскоре арестован.   Так или иначе, но все эти офицеры , обвиненные в участии в контрреволюционном заговоре, получили по 10 лет лагерей. Бахтину, как бывшему «краснознаменцу» и «Герою труда» (ордена и звания его лишили по решению суда), дали 5 лет лагерей, в 1929 году он был досрочно освобожден и,  вернувшись совершенно больным, умер на Дальнем Востоке  в 1931 году. 
   Вспомнив о печальной, трагической судьбе Бахтина, грех не упомянуть об очередной провокационной акции действительных врагов русского народа, направленной против руководящего звена флота в  1925 году. По воспоминаниям Алексея Бекмана: «В 1925 году в конце года я был назначен флагманским штурманом дивизиона подводных лодок. Здесь я проработал до мая 1926 года, когда разразилась новая беда над нами. На Балтике и на Черном море было арестовано около 20 командиров и начальников соединений и после 8-ми месячного следствия коллегия ОГПУ присудила всем от 3 до 10 лет лагеря особого назначения. Я получил 10 лет по статье 58, пунктам 4 и 10. 4-й пункт означал «Помощь международной буржуазии» и 10-й – агитацию против Советской власти. «Помощь мировой буржуазии» состояла,  видимо в том, что я не раз получал от штаба предписания встречать и сопровождать приезжающих к нам иностранных представителей, после чего подробно отчитывался обо всем. Так, например, я встречал в Севастополе итальянского морского атташе капитана 2 ранга Миралья, встречал приходивший в Одессу шведский крейсер , с приветственной речью встречал группу представителей немецких левых социал-демократов, с которыми ходили на погружение на подводной лодке, демонстрируя успехи молодого, революционного флота. Была у меня в 1924 году встреча с секретарем польской миссии Чеховичем, окончившим в свое время Отдельные Гардемаринские классы и сбежавшим потом в панскую Польшу. Об этой встрече я, кстати, подробно докладывал комиссару морских сил Зофу, высказав свои подозрения о его (Чеховича.- Б.Н.) деятельности в нашей стране. Где же здесь место подозрениям?.... В Севастополе после ареста нашей группы в командах судов были проведены митинги,  где сообщалось, что мы хотели увести корабли Черноморского флота в Румынию.  Видимо, хотели использовать наличие исторического примера  с восставшим броненосцем «Потемкиным», ушедшим с революционными матросами в Констанцу. Кстати, один из участников митинга, клеймивший нас,  вскоре сам прибыл в Соловецкий  лагерь на 5 лет и рассказывал нам об этом под общий смех  всех нас «опозоренных». Я не могу поверить тому, что кто-либо из мало-мальски серьезных матросов поверил такому бреду.
Когда я еще работал на Соловецком маяке , произошло трагическое событие. Внезапно была арестована группа заключенных,  в том числе заведующий метеослужбой в1-м отделении острова, бывший военный летчик, потерявший ногу во время войны в 1915 году, уже немолодой бывший морской офицер, молодой бывший военный летчик, бывший командир крейсера из нашей группы севастопольских моряков и ряд других лиц. Всех их обвинили в том, что  они якобы захотели захватить пароход Соловецкого лагеря СЛОН и бежать на нем с острова, подняв восстание. Следствие длилось долго (месяца три). И вот однажды ночью заключенных стали выводить по одиночке на кладбище, помещавшееся рядом со зданием женского корпуса и расстреливать у вырытых там ям. В женском корпусе начались массовые истерики и крики. Молодого бывшего летчика, бившегося в истерике, волокли на расстрел, а он кричал: «Я ни в чем не виноват!». Слышавшие этот крик женщины, бились в истерике. Осталось в живых из этой группы 2-3 человека. Чувство ужаса воцарилось на острове…».
    Я привел строки воспоминаний Алексея Бекмана, одного из сотен жертв процесса по целенаправленному уничтожению русского офицерства. Ведь, по сути, Бекман был офицером военного времени, мичманом из «черных гардемарин», с первого дня принявший советскую власть. А что же тогда говорить о сотнях кадровых офицеров флота   волею судьбы и обстоятельств, оставшихся в Советской России, и продолжавших служить по своей основной специальности  - офицерами флота… 
   Воспоминания Бекмана еще раз позволили напомнить тем, кто упорно верит в тот миф, что основные репрессии  пришлись на 1937-1938 годы, что они, эти репрессии против лучших представителей  русского народа не прекращались ни на один день и носили так называемый - перманентный характер…
    Все годы, предшествующие 1937-му, обстановка в Морской академии была, пожалуй,  посложнее,  чем  в целом по вооруженным силам. По анализу, имеемых в нашем распоряжении документов,  аресты, ссылки, увольнения  преподавателей Морской академии не прекращались… Так, ученый секретарь Морской комиссии при академии   бывший капитан 2 ранга Высокосов Михаил Павлович арестован в июне 1920 года и отправлен в ссылку в Ярославль. В 1927 году его дело было пересмотрено и он сослан на 5 лет в Усть-Илимск.  В 1924 году на три года были сосланы в Тобольскую губернию: старший преподаватель бывший капитан 1 ранга Витусовский Владимир Евстафьевич, профессор, бывший генерал-майор Винтер Виктор Андреевич, библиотекарь академической библиотеки Кладо Анна Николаевна.
    Очередная волна репрессий пришлась на границу 20-х и 30-х годов. Именно в этот период в СССР были сфабрикованы дела на таких известных военных теоретиков и ученых как Мартынов Е.И., Снесарев А.Е. , Верховский А.И. , Ольдерогге В.А., Балтийский А.А., Свечин , Малевский А.А. и др. А вот  ,  с этого  момента, как говорится, поподробнее.
  Александр Андреевич Свечин  нам знаком по периоду подготовки десанта на территорию Болгарии в 1916 году. Генерал Свечин уже тогда выделялся как один из самых образованных и эрудированных военачальников русской армии. В описываемый же период он являлся  ведущим преподавателем академий РККА по истории военного искусства и стратегии. И  что для нас особенно важно, Свечин в большинстве своих трудов объективно оценивал  значение флота в будущих войнах. Незадолго до ареста он выпустил два фундаментальных труда - «Стратегия» и «Эволюция военного искусства». Тухачевский, участвовавший в травле Свечина, дважды выступил в 1930 году с докладами, в которых он обвинил его и других старых военных теоретиков  в том, что они являются  проводниками пораженчества  и буржуазными агентами в рядах РККА.
Пройдет десять лет и история рассудит этот спор между двумя этими крупными деятелями. Прав оказался Свечин, утверждавший, что лучшей стратегией на первом этапе будущей войны должна стать затяжная оборона, а не решительное наступление «с разгромом врага малой кровью на его же территории».
Столь же печальным оказался спор -  итог длительной дискуссии,  которую на заключительном ее этапе Тухачевский вел с ведущим военно-морским теоретиком, профессором Военно-морской академии Михаилом Александровичем Петровым. Суть дискуссии сводилась к следующему – какой флот нужен Советской Республике? В результате последовали массовые аресты профессоров Военно-морской академии  и руководящих морских военачальников, имевших за плечами опыт службы в императорском российском флоте. То есть,  на практике  - спор продолжился уже в кабинетах и подвалах ВЧК подвалах.
  Очередная волна арестов в Военно-морской академии пришлась на конец 1930-начало 1931 года. Это был временной рубеж, приблизившись к которому военно-научные кадры партийным руководством страны были отнесены к категории наиболее неблагонадежных, как по наличию среди них большого количества бывших царских офицеров, так и с учетом специфики людей, связанных с умственной деятельностью, а значит, способных критически осмысливать происходящие в стране процессы. В условиях насаждаемого партией идеологического единомыслия с помощью репрессивного аппарата был усилен  контроль за руководящими военными кадрами. Причем репрессиям подвергали не только тех, кто высказывал критику по поводу проводимого большевиками курса, но и тех, кто на это был способен в силу своего дворянского происхождения, службы в императорском флоте, либо просто по причине высокого уровня интеллекта и образования. В таких условиях военная профессура была обречена на уничтожение.
    Чтобы удержаться у власти, входящая во власть «сталинская команда»  безжалостно уничтожала интеллектуальную элиту армии и флота, нивелируя уровень флотского и армейского командования под свой уровень воинствующих недоучек.  В самом скором времени эта же участь постигнет партийный и государственный аппарат.
Кроме  М.А. Петрова в этот период были арестованы Б.Б. Жерве (до 1930 года начальник академии, а  затем начальник кафедры Военно-морской стратегии, автор теории о биологическом характере будущей войны, Л.Г. Гончаров (крупнейший военно-морской теоретик), В.А. Белли (автор многих трудов по военно-морскому искусству), Д.П. Белобров (участник гидрографической экспедиции 1924 года в Северный ледовитый океан, его именем назван пролив в Карском море),  Н.В Новиков (один из ведущих специалистов по истории военно-морского искусства), В.В. Селетренников (старший руководитель цикла военно-морской  академии), Р.А. Холодецкий (заведующий кафедрой математики), преподаватели Ф.Ф. Клочанов и Ю.А. Добротворский.
  В немалой степени способствовали репрессиям представители так называемой «молодой школы». Основными ее представителями были выпускники первого  «пролетарского»  выпуска командного факультета:  И.М. Лудри, К.И. Душенов, А.П.Александров, Я.М. Якимычев. Считая, что представители старой школы зажимают молодежь, тормозят им карьерный рост, они стали громить своих недавних учителей, введя в оборот и самое понятие «молодая школа». Одни это делали публично – с научных кафедр, как Александр Немитц, имевший в этом отношении большую практику,  отстаивая  новаторскую идею «малого флота», подкрепляя  новое веяние практикой гражданской войны. А отдельные, лишенные буржуазных комплексов, не побрезговали и донос состряпать, восполняя таким образом недостаток аргументации в процессе научной дискуссии. Суть обвинений вполне в духе времени – вредительство путем протаскивания буржуазных теорий развития флота. Наиболее рьяным обличителем  своих коллег и недавних учителей стал Александров, в скором времени возглавивший кафедру  Морской стратегии.  Мало того, он увековечил свою новаторскую деятельность псевдонаучной монографией «Критика теории владения морем», обрушившись с критикой на последователей этой теории. Применительно к названиям  опубликованных к тому времени трудов Б. Жерве  в оперативных разработках ОГПУ стал именоваться «автором вредительской теории «Биологический характер войны», а Петров – автором «знаменитой вредительской теории «Владения морем». Чекистам это простительно, но авторам доносов следовало бы знать, что автором теории «Обладания морем», изначально  являлись адмиралы   Мэхен и Коломб.
  Михаил Петров и Борис Жерве были сослуживцами и единомышленниками  капитана 1 ранга Щастного. После его трагической смерти в 1918 году они хорошо представляли всю шаткость и неопределенность своей судьбы. В начале 20-х годов полемика о возможных перспективах развития флота шла повсеместно, и в ней участвовали многие флотские практики и теоретики с большим практическим опытом. На гребне этой дискуссии бывший старший лейтенант Эдуард Панцержанский  своей публикацией «Записки о флоте» обратил  на себя внимание «главного военного теоретика» Льва Троцкого и был назначен в 1921 году на должность помощника Главнокомандующего Вооруженными силами Республики по морской части,  то есть, сменил на этой должности А.В.  Немитца. Так эти, горе-теоретики, выдвинув чрезвычайно важную установку – «флот должен быть надводный, подводный и воздушный», не учли одну простенькую деталь, уточнить принадлежность сооружений приморских крепостей и  структур береговой обороны. В результате появился приказ по Реввоенсовету за № 965./ 166 за подписью Льва Троцкого «О передаче береговой обороны в состав сухопутных сил», что с точки зрения морских специалистов являлось нелепостью, сравнимой, разве только с тем, что до 1906 года приморские крепости управлялись не морским а военным министерством. Помощники Троцкого по военным вопросам  Э. Склянский и С. Гусев точно улавливали направленность мысли своего шефа , поэтому они в своих отзывах бойкотировали  предложения и дополнения по структуре  ВМС, предложенные Эдуардом Панцержанским, выработанные им совместно с Борисом Жерве и Михаилом Петровым. Даже  если отбросить в сторону соображения стратегического плана, передача сооружений и структур береговой обороны в ведение армейского командования сопровождалась переодеванием морских специалистов, обслуживающих береговые батареи и служащих в соответствующих штабах в общевойсковую форму, что крайне болезненно  воспринималось моряками.
В феврале 1922 года именно Петрову, ставшему к тому времени начальником Морской академии, довелось открывать в ее аудиториях дискуссию о дальнейших судьбах флота. 
На конференции по этой злободневной  для флота теме присутствовали командующий Балтийским флотом М.В. Викторов, А.К. Сивков, которому в 1937 году предстояло принять эту должность, а также несколько ведущих политработников во главе с комиссаром Морских сил Республики В. Зофом. Рядом с ним находились комиссары флотского уровня А. Баранов  и  Ф. Аверичкин. Из Москвы для участия в дискуссии прибыл А. Домбровский. Он в своем выступлении  изложил  теоретические установки, согласованные с Панцержанским. Домбровский особо акцентировал внимание присутствующих на том, что флот должен выполнять свойственные ему функции и не быть «придатком армии».
Выступивший от имени профессоров академии Борис Жерве  изложил концепцию  развития флота, развивая и детализируя тезисы, изложенные Домбровским.
Оппонентами  Бориса Жерве выступили комиссары Баранов и Аверичкин, которые в противовес обоснованному и просчитанному  «академическому» методу противопоставили свой, «марксистский», классововыдержанный вариант.  При этом, видимо не вполне осознавая суть  и смысл  дискуссии. Если, например, Жерве утверждал, что при разработке морской стратегии «готовиться к борьбе без уточнения конкретного противника нецелесообразно», то Баранов утверждал, что с точки зрения метода революционного марксизма противником Советской России в настоящей политической конъюнктуре является весь мир, а новый флот должен строиться на классовом принципе. При  таком примерно уровне аргументации оппонентов академиков  Жерве и Петрова дискуссии и протекала. Спорили и о том, что нужно Красному флоту: подводный флот, или надводный, мощные линкоры или легкие силы? Какую концепцию взять за основу- теорию «владения морем» (автор Петров) или теорию «малой войны» (авторы  - представители молодой академической школы), пассивную или наступательную оборонную стратегию?
   Весной 1923 года дискуссия приобрела дополнительный аспект. Военные летчики  стали доказывать, что морской флот вообще не нужен и должен быть заменен воздушным флотом. Борис Жерве и Михаил Петров опять вынуждены были аргументировано доказывать абсурдность этой идеи. В этот же период Петров выступил с серьезным научным докладом, впервые за годы Советской власти четко и определенно сформулировал главные задачи военно-морского флота:
-Борьба за морские сообщения.
-Оборона и борьба за побережье.
-Содействие сухопутной армии.
 Много новых идей было заложено и в очередном научном сообщении Бориса Жерве, с которым он выступил 25 мая 1922 года. Борис Борисович, обосновал перспективы развития авианесущего флота. Стараясь найти общий язык со сторонниками  развития легких сил флота, он впервые обосновал  свой взгляд на теорию «малой войны» на море. Смысл ее он видел  в том, чтобы «беспокоить противника, сбрасывая мины на путях его возможного маневрирования, атакуя его подводными лодками и миноносцами, стремясь всячески ослабить его основные силы  перед нанесением главного удара  линкорами и линейными крейсерами».
Так и тянулась дискуссия изо дня в день, то затухая, то разгораясь с новой силой. Партийное и высшее военное руководство по-прежнему считало, что флот самостоятельного  значения иметь не должен, и в соответствии с этой установкой, финансировало ВМС по остаточному принципу.
  В форме категорического   вывода  такой подход  был изложен в аналитическом докладе Михаила Тухачевского.
-У штаба РККФ отсутствует достаточно точный взгляд  на задачи морского флота в будущей войне… Необходимо признать более правильным взгляд  штаба  РККА, который рассматривает роль морского флота в общей системе Вооруженных Сил Союза  как вспомогательную и ставит его по значению на третье место после сухопутных войск и воздушного флота.
  Таким образом, уже к середине 20-х годов полюса дискуссии обозначились довольно четко, с одной стороны, начальник штаба РККА Михаил Тухачевский, с другой – профессор Морской академии одновременно начальник учебно-строевого управления  Управления  Морских Сил  РККА Михаил Петров. Решающий раунд их дискуссии состоялся 8 мая 1928 года. Чем этот раунд закончился, мы уже знаем.
 Останется уточнить  степень участия в научных спорах о будущем флота профессора Морской академии Александра Нимитца. Как уже говорилось, после ареста в 1926 году преподавателей кафедры Сергея Хвитского и Александра Бахтина, Александр Васильевич выступил в защиту теории «малого флота», то есть поддержал позицию, занимаемую представителями так называемой «молодой школы». Можно вполне понять выпускников первого выпуска командного факультета: И.М. Лудри (в период мировой войны – артиллерийский унтер-офицер),  К.И. Кожанова ( мичмана  «революционного»  выпуска гардемаринских классов),  А. Александрова и Я. Якимычева  (бывших матросов),  провоевавших гражданскую войну на баржах и буксирах, вооруженных полевой артиллерией и входящих в состав речных и озерных флотилий. Но можно ли понять и объяснить  позицию, принятую бывшим генштабистом, бывшим комфлотом,  профессором Александром Немитцем? Как это не покажется несколько неожиданным и странным, но теперь с позиции полученного военного, и,  прежде всего, исследовательского опыта, я бы поддержал Александра Немитца. Нищая, разоренная  мировой войной, обескровленная  перманентной  гражданской войной, Россия была не в состоянии в 20-е, 30-е выделить средства, необходимые для строительства мощного океанского флота.  Поэтому, если Александр Немитц, выступая сторонником строительства так называемого «москитного флота», руководствовался государственными соображениями, это составляет ему честь и невольное уважение. Если же его позиция в возникшем «долгоиграющем» споре-  позиция активного, авторитетного противника создания мощного,  броненосного и авианосного флота была вызвана номенклатурными, а в большей степени, житейскими соображениями, то он не дождется от нас даже простого, человеческого признания, а только вызовет сожаление  и даже презрение.
В нашем распоряжении имеются факты и документы, подтверждающие  вторую версию. Так,  в 1927 году, являясь ординарным профессором Военно-воздушной академии, на одной из научных конференций  Александр Васильевич выступил активным сторонником теории «воздушной войны», предложенной итальянским генералом Джоном Дуэ. Теория, согласно которой  главной ударной силой в будущей войне должна была стать  авиация,    в те годы была поддержана и развита  многими авиационными школами Европы, в том числе Германии. Когда же, в 1929 году теория генерала Дуэ на государственном уровне в СССР была признана как провокационная, вредная и, вообще -  буржуазная,  то на аналогичной конференции в Морской академии, профессор Немитц выступил ярым противником вредной теории, признанной итальянским фашистским режимом и неприемлемой  в советских вооруженных силах. Было бы любопытно послушать мнение уважаемого профессора Немитца осенью 1942 года, когда при отсутствии на Черном море немецких военно-морских сил, Люфтваффе своими массированными действиями практически загнали в базы советский черноморский флот и полностью контролировали обстановку во всем Черноморском бассейне -   доказав на практике успешное локальное применение теории Дуэ.
  Полоса репрессий 1930-1931 годов особенно сильно ударила по военно-морским кадрам. К этому сроку Морская академия произвела 5 выпусков командного факультета, Военно-морское училище произвело 6 выпусков командиров «красного флота», и руководство РККФ в составе РККА  в лице наркома Климента Ворошилова  пришло к выводу о целесообразности выдвижения на руководящие  посты командиров «новой формации»  в замен старым «военспецам», на взгляд  партийного руководства,  не отвечавшим духу времени.
  Именно в это время к партийному и государственному руководству пришел первый отряд руководителей «сталинской формации»: решительных, целеустремленных  и не отягощенных избыточными знаниями и опытом. Если бы они были знакомы с отечественной и мировой историей, имели хотя бы общее представление о военной истории Европы, то они бы поостереглись бы принимать подобные решения.  Им не мешало бы знать, что на фоне триумфальных побед  наполеоновской Франции  на суше, ее флот потерпел сокрушительное поражение от английского адмирала Нельсона в Трафальгарском сражении. И по признанию самого Наполеона, основной причиной поражения французского флота была слабость и неподготовленность его офицеров и адмиралов, претерпевших  кровавые  «чистки» периода «Термидора». Сетуя на безвыходную ситуацию, Наполеон признавал очевидную  истину, что для подготовки удовлетворительного командира полка достаточно 3-х лет и 2-х сражений,  для подготовки удовлетворительного командира линейного корабля требуется, как минимум, 10 лет, а для подготовки хорошего командира корабельного соединения требуется 15-20 лет. Сказано это было в 1806 году в период расцвета парусного флота и торжества линейной тактики флота.
  Пройдет неполных десять  лет и военачальники  «пролетарского призыва», занявшие должности командующих флотами, начальников штабов и командиров крупных корабельных соединений полностью дискредитируют себя, покажут полную неспособность исполнять сложные обязанности, требующие разносторонней подготовки, а главное – многолетней практики. Ни того, ни другого, в требуемом объеме,  у наших «коммунистических выдвиженцев», естественно не было. На флотах происходили  катастрофы с кораблями, подводными лодками, с самолетами, участились аварии  техники и оборудования. Это стало следствием неграмотной эксплуатации,   и непрофессионального управления силами и средствами флотов. На флоты и флотилии зачастили комиссии соответствующих министерств и ведомств, проводились расследования, выявлялись причины происшествий… Как естественное следствие  участились факты отстранения от занимаемых должностей  высоких должностных лиц, подключались органы ВЧК-НКВД,  следовал «справедливый и неотвратимый суд» и последующая  расправа… И замелькали в сводках и донесениях знакомые нам по дискуссиям в академии  фамилии: Кожанов, Лудри, Викторов  и за ними, по нисходящей,  десятки фамилий флагманов и специалистов, не забыты были и недоучки-комиссары,- в немалой степени способствовавшие разразившейся кадровой катастрофе. Страна эту обстановку почувствует только в 1937-1938 годах, флот в нее войдет в 1931-1932 годах.
    Возвращаясь в обстановку 1930 года, считаю своевременным отметить, что в нескольких современных, заслуживающих доверия исследованиях, изучающих природу репрессий 1937-1940 годов, первопричиной этих  эстримальных мер называется борьба с троцкизмом и остатками масонского влияния в партийном и государственном руководстве. Должен признать, что это утверждение при  пристальном взгляде на события той эпохи находит многочисленные подтверждения.

    ТАК, КОМУ ЖЕ СЛУЖИМ, ГОСПОДА?  ПРИРОДА  РЕПРЕССИЙ  В РККА
                И РККФ  В 20-е  и 30-е ГОДЫ
 
 Исторически сложилось так, что офицерский корпус  российского флота  не в меньшей степени, чем гвардия,  комплектовался  в основном представителями столбовых дворянских  родов более того, служба на флоте  в большей степени, чем в гвардии,  считалась не просто традицией, а  наследственным служебным  долгом. Основным ориентиром для большинства флотских офицеров была служба Державе, а не режиму. Это явилось одной из главных причин того, что при массовом развале армии в марте-апреле 1918 года, с последующим массовым исходом армейского офицерства в центральные губернии России, подавляющие большинство офицеров флота, несмотря на свои монархические взгляды и традиции,  продолжало исполнять свои обязанности на кораблях и в частях флота. Разрастание «красного террора» летом и осенью 1918 года  не изменило политической ориентации морского офицерства, просто под угрозой физического уничтожения  часть его перешла в «белый» лагерь. К лету 1920 года не прекращающиеся «чистки» и последующие аресты офицеров флота привели к тому, что офицеры,  имевшие возможность,  покинули флот. На кораблях и частях  Балтийского флота оставались в основном офицеры, связанные мерзкой, рожденной большевизмом,  системой заложничества. Территориальными органами ВЧК были взяты под жесткий контроль семьи офицеров, числившихся на службе в РККФ. Такой своеобразной мерой большевистское правительство сохраняло командные кадры флота. Офицеры белых флотов и флотилий попадавшие в плен, считались злейшими врагами советской власти  и подлежали уничтожению.  Эта категория пленных только за редким исключением использовалась  для пополнения рядов РККФ.  До ноября 1920 года, то есть, до эвакуации армии Врангеля из Крыма, офицеров, желавших покинуть Севастополь, Архангельск или Владивосток, для того, чтобы продолжить службу на кораблях Балтийского флота, похоже, не находилось.
 Несколько иная ситуация складывалась в армейских структурах РККА. Назначение служивших в белых армиях технических специалистов - артиллеристов, инженеров, железнодорожников на должности в Красной армии было нередким явлением. 20-е годы были очень неоднозначным временем, к которому неприменимы черно-белые оценки. Так, в ходе гражданской войны в РККА часто принимались на службу люди,  которые – как это представляется  многим сегодня, и вовсе не могли туда попасть. Так, бывший штабс-капитан Аверский Н.Я. в РККА-начальник химслужбы полка  служил в гетманских спецслужбах; преподаватель школы им. Каменева Миллес, бывший военный чиновник, служил при Деникине в ОСВАГе и контрразведке.  Владислав Гончаров,  ссылаясь на исследователя Минакова, упоминал служившего в 1923 году в штабе РККА бывшего белого полковника Дилакторского, бывшего в 1919 году у Миллера  в Северо-Западной армии  начальником контрразведки. Штабс-капитан М.М. Дьяковский, в РККА служивший преподавателем с 1920 года, до этого служил адъютантом при штабе Шкуро. Полковник Глинский  с 1922 года - начальник администрации Киевской объединенной школы им. Каменева, еще во время службы в старой армии был активистом украинского национального движения, а затем доверенным лицом гетмана Скоропадского. Весной 1918 года он командовал Офицерским полком, который стал опорой П.П. Скоропадского во время организации государственного переворота,  затем старшиной для поручений начальника штаба гетмана, и 29 октября 1918 года был повышен до звания генерального хорунжего. Точно также в 1920 году на службу в РККА зачислили такого явно не желавшего в ней служить офицера, как подполковник С.И. Добровольский. С февраля 1918 года он служит в украинской армии: заведующий военными сообщениями  войск Киевского района, комендант Киевского железнодорожного узла, с января 1919 года – на руководящих должностях в управлении военных сообщений армии УНР, в мае попал в польский плен, осенью выбрался из плена и вернулся в Киев. Поступил в Вооруженные Силы Юга России ( ВСЮР), с которыми отступал до Одессы и феврале 1920 года попал в плен к РККА. Был этапирован  в Харьков, однако сбежал по дороге и добрался до занятого поляками Киева, где снова поступил в армию УНР, но через несколько дней опять попал в плен к красным. С конца 1920 года в РККА, впрочем,  уже в 1921 году уволен как неблагонадежный элемент.
    Исследуя биографии бывших белых офицеров, заметно, что кадровые офицеры, как правило,  назначались на преподавательские должности. На строевые же должности назначались по большей части офицеры военного времени, либо технические специалисты. Подполковник-артиллерист Л.Л. Карпинский с 1917 года командовал дивизионом тяжелых морских гаубиц «Кане», эвакуированным согласно распоряжению советской власти в Симбирск, где дивизион и был захвачен отрядом Каппеля вместе со своим командиром. Карпинский был зачислен в Народную армию командиром батареи тяжелых гаубиц, затем командиром артсклада. В конце 1919 года в Красноярске он заболел тифом, попал в плен к красным и вскоре был зачислен в РККА – командиром  батареи тяжелых гаубиц, командиром дивизиона и бригады. В 1924-1928 гг. командовал тяжелым артиллерийским полком, затем на преподавательских должностях.
   Если судить по материалам исследования А.Г. Кавторадзе: «всего в рядах Красной армии служило 14.390 бывших белых офицеров, из них до 1 января 1921г. 12 тысяч человек. Бывшие белые офицеры служили не только на низших строевых должностях – как основная масса офицеров военного времени, или на преподавательских и штабных должностях – как кадровые офицеры и генштабисты. Некоторые дослужились до высших командных должностей, как например подполковники Какурин и Василенко, к концу Гражданской войны командовавшие армиями.
   После окончания гражданской войны и перехода Красной армии на мирное положение 1975 бывших белых офицеров продолжали службу в армии, доказав «своим трудом и отвагой искренность в работе и преданность СССР, на основании чего Советское правительство сняло с них название «бывшие белые» и уравняло во всех правах командира РККА. Среди них целесообразно, прежде всего,  вспомнить штабс-капитана Л.А. Говорова, впоследствии Маршала Советского Союза, который из колчаковской армии перешел со своей батареей на сторону Красной армии, в должности командира дивизиона участвовал в боях под Каховкой и был награжден орденом Красного Знамени. Полковник Оренбургской белоказачьей армии Ф.А. Богданов перешел со своей бригадой на сторону Красной армии 8 сентября  1919 года. Вскоре он и его офицеры были приняты приехавшим на фронт М.И. Калининым, который разъяснил им цели и задачи Советской власти, ее политику в отношении военных специалистов и обещал допустить военнопленных офицеров после соответствующей проверки их деятельности в  белой армии на службу в Красную армию. Впоследствии эта казачья бригада участвовала в боях против деникинцев, белополяков, врангелевцев и басмачей. В 1920 году М. Фрунзе назначил Богданова командиром 1-й Отдельной узбекской кавалерийской бригады, за отличие в боях с басмачами он был награжден орденом Красного знамени. Сотник Т.Т. Шапкин в 1920 году перешел со своим подразделением на сторону Красной армии, за отличие в боях во время советско-польской войны был награжден двумя орденами Красного Знамени; в Великую Отечественную войну в звании генерал-лейтенанта командовал кавалерийским корпусом. Военный летчик капитан Ю.И. Арватов, служивший в «Галицийской армии», так называемой «Западно-Украинской народной республики» и перешедший в 1920 году на сторону Красной армии, за участие в гражданской войне был награжден двумя орденами Красного Знамени.
  За бои в ходе гражданской войны орденом Красного Знамени был награжден и успевший послужить в деникинских войсках капитан А.Я Яновский. Получил орден Красного Знамени и был представлен ко второму капитан старой армии К.Н Булминский, командир батареи в армии Колчака, уже с октября 1918 года служивший в Красной армии. У Колчака до 1920 года служил и начальник ВВС Западного фронта в начале 20-х годов бывший штабс-капитан и летчик-наблюдатель С.Я. Корф (1891-1970), также кавалер ордена Красного Знамени. В деникинской армии служил и корнет Арцеулов, внук художника Айвазовского, в будущем известный советский летчик-испытатель и конструктор планеров. Вообще  в советской авиации доля бывших белых военлетов к концу гражданской войны была весьма велика, особенно успели себя проявить колчаковские авиаторы. Так, М. Хайрулин и В. Кондратьев в своей работе «Авиация гражданской войны», недавно переизданной под названием «Военлеты погибшей империи», приводят следующие данные: к июлю 1920 года  в советской авиации всего служило 383 летчика и 197 летнабов  – или 583 человека. С начала 1920 года белые летчики стали массово появляться в советских авиаотрядах – после разгрома Колчака  в РККА перешло 57 летчиков, а после разгрома Деникина еще 40, то есть всего около ста. Даже если принять, что бывшие белые авиаторы насчитывали не только летчиков, но и летнабов, то даже так получается, что каждый шестой военлет попал в Красный воздушный флот из белой авиации. Концентрация участников белого движения среди военлетов была настолько высокой, что проявилась она значительно позднее, в конце 1930-х годов: в докладе Управления по командно-начальствующему составу РККА «О состоянии кадров и о задачах по подготовке кадров» от 20 ноября 1937 года в таблице, посвященной «фактам засоренности слушательского состава академии» отмечалось, что из 73 слушателей  Военно-воздушной академии 22 служили в белой армии или находились в плену, то есть 30%.  Даже с учетом того, что в данной категории смешались и участники белого движения и побывавшие в плену, цифры впечатляющие, особенно в сравнении с другими академиями (Академия им. Фрунзе 4 из 179, Инженерная – 6 из 190; Электротехническая 2 из 55, Транспортная – 11 из 243, медицинская - 2 из 255 и Артиллерийская -2 из 170.
  Несколько неожиданно отсутствие данных  по Морской академии, но нам достаточно имеемой информации по выпуску  ВМА 1926 года.
  С окончанием гражданской войны РККА была поставлена перед необходимостью серьезного сокращения   - с 5,5 миллиона ее численность постепенно была доведена до 562 тысяч человек. Естественно, сокращалась и численность командно-начальствующего состава, хотя и в меньшей степени – со 130 тысяч человек до 50 тысяч. Естественно, встав перед необходимостью сокращения комсостава, в первую очередь руководство партии потребовало от армейского командования увольнять в первую очередь именно бывших белых офицеров, отдавая приоритет таким же офицерам, но служившим в Красной армии изначально, и без «переходов», а также молодым краскомам , занимавшим как правило более низкие должности уровня командиров рот и взводов. Из числа бывших белых офицеров в армии оставалась только наиболее ценная их часть – офицеры генштаба, генералы , а также специалисты технических родов войск (авиация, артиллерия, инженерные войска и связь).
  Увольнение бывших белых офицеров из армии началось еще в ходе гражданской войны, причем одновременно с демобилизацией краскомов. С декабря 1920 года по сентябрь 1921 года из армии было уволено 10.935 человек командного состава с добавлением к ним 6.000 бывших белых офицеров. Когда численность вооруженных сил в 1924 году достигла уровня в 562 тысячи человек, одновременно прошла переаттестация командного состава, в ходе которой проверку прошли 50 тысяч командиров. Тогда было уволено 7.447 человек (15% проверенных). Вместе с ВУЗами и флотом число уволенных достигло 10 тысяч человек.
  При демобилизации принимались в расчет следующие положения.
1. политически неблагонадежный элемент и бывшие белые офицеры;
2. технически неподготовленные и не представляющие особой ценности для армии;
3. перешедшие возрастные предельные сроки.
  Представленные к увольнению 10 тысяч командиров по данным признакам распределялись следующим образом: 1-й признак – 9%, 2-й признак- 50%, 3-й признак – 41%.
Таким образом – по политическим причинам в 1924 году было уволено из армии и флота около 900 командиров. Далеко не все они были бывшими белыми офицерами, а часть служила на флоте и в военно-учебных заведениях.
То, что в действующей армии оставались специалисты дефицитных военных специальностей, не вызывало вопросов. Оставление на высших штабных должностях и в Военно-учебных заведениях бывших офицеров и генералов генштаба вызывало возмущение у некоторых красных военачальников.
  Так, в весьма эмоциональном письме группы командиров Красной армии от 10 февраля 1924 года отмечалось следующее: «…в строевых низших частях произведена чистка командного состава  не только враждебного элемента, но даже сомнительного, сознательно  или несознательно запятнавшего себя либо службой в белых армиях, либо пребыванием на территории белых. Вычищалась и выбрасывалась молодежь, зачастую крестьянского и пролетарского происхождения из числа прапорщиков военного времени; молодежь, которая своим пребыванием после белых армий в частях нашей Красной, на фронтах против тех же белых не смогла этим самым искупить своей ошибки или преступления, совершенного зачастую по несознательности в прошлом. И в то же время, «все заслуженные, выхоленные выходцы из буржуазного и аристократического мира, бывшие идейными руководителями царской армии  генералы остались на своих местах, а иногда даже  повышением.
  Контрреволюционеры и идейные руководители белогвардейщины, вешавшие и расстреливавшие сотнями и тысячами пролетариат и коммунистов в период гражданской  войны. Опираясь на поддержку своих старых товарищей по царской академии  или родственные связи со спецами, засевшими в наших главках или Управлениях, свили себе прочное, хорошо забронированное осиное гнездо в самом сердце Красной армии, ее центрально-организационных и учебных аппаратах Штаба РККА,  ГУВУЗ, ГАУ, ГВИУ, Штаба флота, Академии,«Выстрел»  и в редакциях нашей Военно-научной мысли, которые в их безраздельной власти и под их тлетворным и идеологическим влиянием».
  Если отбросить в сторону эмоции и праведный пролетарский гнев на представителей бывших эксплуататорских классов в лице «идейных руководителей белогвардейщины, вещавших и расстреливавших сотнями и тысячами пролетариат и коммунистов в период гражданской войны», среди высшего командного состава РККА было не так уж и много. К этой категории подходит  только  Слащев, но,  тем не менее,  данное письмо свидетельствует о том, что присутствие бывших белых офицеров было весьма заметно. Кроме Якова Слащева и вернувшегося с ним полковника Александра Мильковского (инспектора артиллерии корпуса Слащева, после возвращения в Россию состоявшего для особых поручений 1-го разряда инспекции артиллерии и бронесил РККА) и полковника Генштаба Бориса Лазарева (в Белой армии генерал-майора). В 1921 году из эмиграции вернулись подполковник Загородний М.А.  в РККА преподававший в  1921-1925 годах в Одесской артиллерийской школе.  Полковник Зеленин П.Е.,  возглавлявший командные курсы в РККА еще  гражданскую войну,  после занятия Одессы белыми остался в городе  и вместе с ними эвакуировался   в Болгарию. Вернувшись в РСФСР Зеленин  возглавил 13-ю Одесскую пехотную школу. Бывший полковник Иваненко С.Е. в Добровольческой армии с 1918 года, некоторое время командовавший сводным полком 15-й пехотной дивизии, вернулся из эмиграции из Польши в 1922 году и до 1929 года преподававший в Одесской артшколе. В апреле 1923 года вернулся в РСФСР генерал-майор Генштаба Е.С. Гамченко, с июля 1918 года служивший в армии гетмана Скоропадского и УНР, и в 1922 году подавший в советское посольство заявление с просьбой разрешить вернуться на родину – по возвращении он преподавал в Иркутской и Сумской пехотных школах, а также в школе им. Каменева. Вообще, что касается офицеров-эмигрантов, вернувшихся в Россию и продолживших службу в РККА, у Минакова приводится следующее мнение бывшего полковника старой армии и командира дивизии в Красной армии Владимира Солодухина, который на вопрос об отношении комсостава РККА к подобным «возвращенцам» дал весьма примечательный ответ: «Новый коммунистический состав отнесся бы хорошо, но старый офицерский состав – явно враждебно». Он объяснял такое явление тем, что  «оценивая эмиграцию высоко с точки зрения умственной и,  зная, что в Красной амии даже бывший белогвардеец может хорошо пойти, боялись его ранее всего как конкурента, а,  кроме того, в каждом переходящем они видели потенциального предателя…».
   Возвращаясь к вопросу о большом количестве бывших белых офицеров на преподавательских должностях и в центральном аппарате – в Докладе бюро ячеек Военной Академии от 18 февраля 1924 года отмечалось, что «количество бывших офицеров Генерального штаба по сравнению с количеством их в армии во время гражданской войны значительно увеличилось». Безусловно, это было следствием их числа за счет бывших пленных белых офицеров и за счет «выжидавших» окончания боевых действий. Поскольку генштабисты представляли собой наиболее квалифицированную и ценную часть офицерского корпуса старой армии, то руководство РККА стремилось максимально привлекать их на службу, в том числе и из числа бывших белогвардейцев. Здесь же необходимо отметить и то, что бывшие генштабисты представляли собой особую корпорацию внутри старой армии, весьма сплоченную и со своими взаимоотношениями,  – нарушить которые часто не могло даже нахождение по разные стороны фронта. Так, в дневниках офицера полевой ставки Русской армии генерала Врангеля А.А. Валентинова упоминается следующий эпизод, связанный с попаданием в плен к белым красного военлета, бывшего капитана Генштаба и будущего генерала советских ВВС М.П. Строева: «…Строев был у них авиаглавом. Опустился он под Тихорецкой в наше расположение, несомненно,  по ошибке, так как наши акции в те дни с неудержимой быстротой катились уже к Новороссийску, и никаких надежд на исправление дел у Строева быть не могло. Да и сам он не скрывал происшедшей ошибки. Несмотря на это, когда его привели в поезд Ставки и ввели в вагон оперативного отделения, некоторые офицеры генштаба (коллеги, кажется, по выпуску) встретили его оживленными восклицаниями, а капитан Г. Даже бросился ему на шею. Делу был придан такой вид, будто Строев спустился к нам нарочно. Ротмистр князь К. (офицер для поручений при генерале Деникине), ошеломленный происшедшим , допустил несколько очень резких выражений по адресу генштаба. Об этом инциденте доложили генералу Деникину. Деникин , указав, что Строев спустился нарочно,  тотчас же уволил 70-летнего князя К. без прошения. Позже вина Строева была доказана».
 Показательно отношение к Строеву белых офицеров Генштаба и нет никакого сомнения, что представители этой «специфической» корпорации, служившие у красных, точно также относились к своим «белым» коллегам, попавшим в плен к красным,  и всячески помогали им. Это же взаимопомощь проявлялась в вопросах «трудоустройства по специальности» в структурах РККА. В итоге  можно назвать целый ряд генералов и офицеров, выпускников различных академий, в том числе и Академии Генерального штаба, служивших в РККА и РККФ в разное время в двадцатые годы.
  Теперь давайте  немного осмотримся. Мы с вами приоткрыли не часто посещаемую страничку нашей военной истории. Двадцатые годы прошлого века были годами противоречий и поиска  в политике, в дипломатии, в экономике и в строительстве вооруженных сил. Политика НЭПА проникала во все   области  российской жизни, и армия и флот не могли составить исключение. Стоит вспомнить экранизацию рассказа Алексея Толстого «Гадюка», и живо перед глазами появляются картинки той далекой эпохи с ее проблемами, противоречиями и трагедиями.
   Ни для кого не является секретом, что отношение подавляющего числа строевых офицеров к офицерам Генштаба  во все времена было негативным. Причин тому было немало. Если нам спуститься в своем анализе этого явления на самый армейский низ - на ротный уровень. Представьте себе позицию, занимаемую  армейской пехотной ротой. На  переднем плане – линия траншей, стрелковых и пулеметных ячеек, извилистые ходы сообщения. Траншеи по колено заполнены жидкой грязью, дует резкий осенний ветер. Каждые четыре, а то и  два часа в траншеи выделяется  боевое охранение  в составе усиленного взвода. В зависимости от обстановки, времени суток и времени года это расписание корректируется. В этой неприятном, но на войне неизбежном процессе участвуют все солдаты, унтер-офицеры и офицеры роты, включая командира, осуществляющего постоянный контроль. Но есть в роте должность – строевой ротный писарь. Который,  мало того, что сидит в «предбаннике» командирской землянки, рядом с телефонистом и вестовыми, он же и заполняет ежесуточные ведомости на боевое дежурство, на несение внутриротных нарядов, он же заполняет наградные листы, пишет «похоронки», «сопроводиловки» в госпиталь… Он же вместе с ротным каптенармусом и  старшим ротным унтер-офицером   являются первейшими советниками командира роты при  ротных назначениях и перемещениях. Какое может быть отношение у солдата этой роты к ротному писарю?  Теперь, резко миновав батальонное  и полковое звено, попадаем в штабной блиндаж дивизии, в нем предусматривалась отдельная ниша для дивизионного квартирмейстера. Это была, что называется, первичная должность, по возможности замещаемая офицерами Генерального штаба. Офицер этот  являлся первым заместителем начальника штаба дивизии, отвечая за все виды планирования по своей деятельности изображая начальника оперативного отдела штаба, отчитываясь непосредственно  перед командиром  дивизии, Ему непосредственно была подчинена рота разведки  и,  в части касающейся,  на него замыкались дивизионный инженер и химик. Должность, ответственная,   важная. Но если командир  дивизии и начальник штаба дивизии непосредственно руководили повседневной и боевой деятельность дивизии, то функции  квартирмейстера в масштабе дивизии  уподабливались должности ротного писаря в масштабе роты, вызывая соответствующие отношение к нему  всех офицеров дивизии, начиная с командиров полков… Классического офицера генерального штаба кроме полагавшихся ему по должности аксельбанта  и особого канта на парадном мундире, традиционно отличал образцовый внешний вид, включая классический пробор на голове, монокль в глазнице,  маникюр на пальцах  и мерзкое грассирование в голосе. В большинстве своем это были умные, высокообразованные люди, отлично подготовленные к исполнению своих специфических штабных и управленческих функций, но многие из них, следуя вековой традиции, следовали внешней «генштабовской» атрибутике, чем вызывали у окружающей штатской публики понимающие улыбки, а у строевых офицеров, особенно «окопников», откровенное призрение.
  И, теперь, можно себе представить реакцию молодых краскомов  преимущественно пролетарско-крестьянского происхождения, прошедших сражения гражданской войны, «подучившихся» на кратковременных курсах и  вдруг увидевших  в армейских штабах  и в академических аудиториях персонажей, как будто бы только сошедших с плакатов Кукрыниксы  «Все на борьбу с Деникиным» или «Разгромим Черного Барона».  Вполне понятно отношение к генштабистам того же Буденного, Ворошилова, Думенко. Но известно и негативное отношение к старым генштабистам будущих маршалов Тухачевского  и Егорова. Кстати, образцом генштабиста, впитавшим все самые лучшие традиции этой высшей школы  и отбросившим весь негатив, можно считать маршала Шапошникова. Но он не типичен для аргументации нашего направления в исследовании.
  Итак, мы имеем документальные свидетельства того, что в штабах и управлениях РККА, в военных школах и в академиях, включая Академию Генерального штаба,   служило большое число бывших офицеров и генералов Генштаба российской армии,  причем, их количество значительно выросло по сравнению с периодом гражданской войны. Здесь уместно вспомнить претензии Тухачевского, предъявляемые им к командованию РККА в августе 1920 года, укомплектовавшего штабы его армии лишь 20% от положенных  по штату офицеров Генерального штаба.  Такое явление может быть объяснено только тем, что офицерами генштаба были заполнены центральные управления: организационно-мобилизационное, продовольственное, вещевое, по видам вооружения  и  прочее,  не влиявших  непосредственно на планирование и ведение боевых операций армейского и фронтового уровня.
  Вот и просматривается следующая картина: старшими офицерами,  в числе которых наверняка были и генштабисты, заполнялись баржи, утопленные ретивыми большевиками на Волге, под Царицыном; на Белом море, под Архангельском; в Черном море, под Севастополем и Керчью. Сотни офицеров-генштабистов с остатками разгромленных белых армий ушли за рубеж. А с теми офицерами и генералами Генштаба, что по разным причинам остались в советской России нам теперь и предстоит разобраться.
   Мы уже вели речь о том, что среди офицеров Генерального штаба была значительная «прослойка»  масонских функционеров, представлявших  ложи Франции, Швеции и России. Их деятельность была  заметна в работе Ставки Верховного Главнокомандующего  и особенно проявилась в период  февраля-марта 1917 года. Особо активно себя повели  в эти месяцы  генералы Алексеев, Крымов, Рузский, Черемисов, Алексей Поливанов; Половцев, полковник Сергей Мстиславский.  Это дает нам основание предположить, что прочие члены масонских лож  проявили не меньшую активность на уровне своего служебного положения ,- в армиях, корпусах, штабах и управлениях всех уровней, особенно в Генеральном. Из этой категории масонов самую эффективную  деятельность развил генерал А.А. Маниковский.   
  Принимая во внимание цифры официальной статистики, согласно которым более 60% офицеров и генералов Генерального штаба пошли служить большевикам, мы просто обречены строить свои расчеты с оглядкой на эту процентовку. Во многих документах 1918-1920 гг. просматривается исключительно «бережное» отношение к этой категории военспецов, поэтому не будет большой натяжки, если предположить, что 30% генштабистов оставались на службе в 1924 году.
  В списке офицеров и генералов Генерального штаба, служивших в РККА,  значилось 485 фамилий. По утверждению Б. Бровцина  в РККА  только «по линии Генерального штаба»   служили 185 бывших генерала, из них только 6 были мобилизованы, остальные пришли служить  добровольно.  Для контроля – на 18 июля 1914 года в корпусе офицеров Генерального штаба состояло 425 генералов. Все четыре года войны академия Генерального штаба  продолжала готовить специалистов, как по стандартному, 2-х летнему курсу обучения, так и на краткосрочных курсах. 
  К концу мировой войны, с учетом специфики прохождения службы «по генеральному штабу» число генералов значительно выросло, и, тем не менее, даже такое соотношение как 185 к 425 уже превышает 44%. Кстати, «генеральский» показатель, при таком анализе не самый удачный, так как капитаны, подполковники и полковники составили основную массу генштабистов, принявших советскую власть.
  В аналитической статье «Царские генералы на красной стороне», Борис Бровцин приводит численность генералов и старших офицеров (помимо Генерального штаба),  служивших в различных родах войск в составе РККА. Из них генералов: 99, полковников 117, подполковников 50. Эти цифры я привожу для общей информации, позволяющей вцелом  оценить соотношение офицеров и генералов Генштаба с офицерами и генералами армейских структур, пришедших на службу в РККА. И, как вы видите, сравнение это не в пользу генштабистов – старшие офицеры и генералы армии, а их было на несколько порядков больше, чем офицеров Генштаба, в своем  подавляющем большинстве остались верны присяге и воинскому долгу  - и не пошли на службу к большевикам, терроризировавшим Россию…
 Итак, возвращаемся к числу офицеров и генералов Генштаба,  служивших в Красной армии. «485» много это или мало?  Судя по всему, это число включает в себя всех генштабистов, служивших в РККА, начиная с декабря 1917 по декабрь 1930 года. Если это так, то  пройти через все «чистки» удалось не более чем четверти от указанного количества. А если принять во внимание масштабы операции чекистов под кодовым названием «Весна», объектом которой были в основном бывшие офицеры и генералы генштаба, то после нее, в лучшем случае , на службе осталась сотня генштабистов.
  Мы не станем сейчас перечислять офицеров и генералов генштаба, решительно повлиявших на перелом ситуации на фронтах гражданской войны в пользу советской власти,- они и без того хорошо известны. Нас интересуют те из генералов и офицеров генштаба, которые своей заговорщической, масонской деятельностью отметились в ходе событий марта-октября 1917 года, способствовали приходу к власти большевиков  и затем продолжили службу в штабах и структурах РККА.
  Это, прежде всего, - генерал А.А. Маниковский, бывший начальник Главного артиллерийского управления русской армии, создав искусственно «снарядный голод» на фронте в период кампаний 1916-1917 годов, способствовал разрастанию кризисной ситуации на фронте и во фронтовом тылу. Летом 1917 года занимал должность заместителя Военного министра и, войдя в заговор генералов,  способствовал приходу к власти большевиков. В 1918 году стал начальником Академии, и на этом посту способствовал концентрации под своим началом своих единомышленников генералов и офицеров-масонов. Погиб он в автомобильной катастрофе   в 1922 году.  Люди с такой «богатой» событиями биографией долго не живут.               
Генерал-майор А.И. Верховский в августе-октябре 1917 года  являлся  Военным министром Временного правительства и одной из ключевых фигур в заговоре генералов-масонов против правительства Керенского. 20 октября Верховский в ультимативной форме потребовал немедленного заключения перемирия с Германией и Австро-Венгриией и демобилизации вконец разложенной армии. Был сменен на должности министра генералом Маниковским. После смерти Маниковского в 1922 году возглавил Академию РККА и с небольшими перерывами на «отсидки» оставался преподавателем Академии до своего заключительного  ареста в 1939 году. Имел воинское звание «комбриг».
Генерал Клембовский В.Н. будучи командующим Северным фронтом, совместно со своим начальником штаба генералом М.Д. Бонч-Бруевичем, сорвал планировавшееся наступление конного корпуса генерала Крымова от Пскова на Петроград  в поддержку Временного правительства. Оба генерала  успешно продолжили службу в РККА.
Генерал А.А. Поливанов. Бывший военный министр, член Государственного Совета, генерал от инфантерии. В июле 1917 года, возглавляя разведку Генштаба, вошел в непосредственный контакт с большевистскими заговорщиками  и согласовал с ними «механизм» захвата власти. В начале сентября 1917 года совместно со своими подчиненными, генералами Самойло и Петиным, составил секретный план прихода к власти. План предусматривал заключение немедленного мира с Германией и Австро-Венгрией, демобилизацию старой армии и создание «завесы» против возможного наступления германских войск. Во время гражданской войны возглавлял разведку РККА.
В числе наиболее известных генералов-масонов еще раз назовем  М.В. Алексеева, Н.Н. Головина, Н.М. Потапова, Великого князя Николая Николаевича Младшего, П.А. Половцова, Рузского, А.А. Брусилова.
 Видимо по причине ранней отставки в 1909 году и последующей неожиданной смерти  в январе 1920 года  совершенно «незаслуженно» замалчивается имя генерала Редигера.  Александр Федорович в 1876 году закончил академию Генерального штаба, участвовал в русско-турецкой войне 1877-1878 годов. По окончании войны преподавал военную администрацию в академии Генерального штаба. С октября 1884 года профессор академии, с осени 1886 года также читал лекции по военной администрации в Николаевском кавалерийском училище. С июня 1905 года генерал-майор Редигер назначен управляющим Военным министерством, а 15 июля 1905 года назначен военным министром России, уволен он с этой должности 11 марта 1909 года  в звании генерала от инфантерии. С 1905 года Александр Федорович являлся членом Государственного совета и был уволен (в числе прочих членов Госсовета ) 14 декабря 1917 года. С конца 1918 года генерал Гедигер проживал в Севастополе, где и умер от кровоизлияния в мозг 26 января 1920 года.  Нас же богатейшая событиями биография генерала Александра Редигера интересует, прежде всего, тем, что при его активнейшем участии в 1908 году была создана «военная ложа», члены которой сыграли столь важную роль в судьбе Императорской России.
Перечислив группу генералов-заговорщиков, по сути  совершивших государственный переворот или способствовавших  ему, нельзя обойти вниманием информацию, полученную из дневниковых записей  одного из них – генерала А. А. Поливанова. Еще в 1910 году он сделал запись в своем дневнике о масонских связях генералов А.Н. Куропаткина, Я.Г. Жилинского, Д.И. Субботича. Подобная запись в дневнике Поливанова дает нам основание предположить, что сам генерал до той торы не имел прямых контактов с руководящими масонами, что не помешает ему наверстать упущенные(?) возможности в начале 1917 года. На страницах того же дневника  мы обнаруживаем упоминание о том, что в кругах руководства Генштаба обсуждалась информация о стремлении офицеров из семей евреев-выкрестов любыми средствами проникнуть в   число офицеров-генштабистов. В последнем случае мы усматриваем явный намек на генерала М.В. Грулева, имевшего явные семитские черты. (Поливанов А.А. «Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника». 1907-1916. М., 1924. т.1. стр. 94). Кто из упомянутых нами генералов происходил из семей евреев-кантонистов – сказать сложно, но есть несколько лиц безусловно кантонистского происхождения: Иванов Николай Иудович, генерал-адъютант, командующий Юго-Западным фронтом, генерал Василий Федорович Новицкий, генерал Александр Памфилович Николаев. Последние двое перешли на сторону советской власти. Более того, попавший в плен генерал Николаев «отказался покаяться» и со словами: «Да здравствует Третий Интернационал и мировая революция!» был казнен офицерами Юденича. В большинстве источников упоминается и о том, что генерал М.В. Алексеев сын врача и внук унтер-офицера без уточнения  того, что унтер-офицер этот был из кантонистов.
 Что же касается военного министра А.Ф. Редигера, то он обвинялся  и правыми и правительственными кругами в масонстве. Временно «заместивший» генерала Редигера на посту военного  министра  генерал М.В. Грулев был крещеным евреем. Русский по рождению генерал Брусилов был женат на Желиховской, сестра которой была замужем за американским евреем – издателем и писателем…  Желиховская была племянницей Блаватской – сестре графа Витте, опять-таки женатого на еврейке… И это – заметьте,  – представители высшего генералитета Российской Империи!
. Что же касается информации по кантонистам, то уж кто-кто, а генерал Антон Иванович Деникин знал эту тему «по жизни», будучи  сыном майора, получившего это звание к шестидесяти годам, начавшего свою службу солдатом из крепостных крестьян. Что же до проникновения «инородцев»  в Генеральный штаб, то Антон Деникин в своих мемуарах писал о семи из тридцати пяти своих товарищах – евреях-выкрестах, учившихся вместе с ним в Академии Генерального штаба, шесть из которых к первой мировой войне были генералами (Деникин А.И. «Путь русского офицера». Нью-Йорк. 1953.стр. 283). Если обратиться к «Краткой еврейской энциклопедии», то за 29 лет общее число евреев-кантонистов составило примерно 50 тысяч человек. Большая часть из них в процессе дальнейшей службы стала писарями, музыкантами  и каптенармусами полков, в том числе и гвардейских, что позволило им по достижении выслуги в 15 лет  сдавать экзамены на офицерский чин, чем многие из них и воспользовались, получив «личное дворянство». Дети их  на положении «обер-офицерских детей»   получали право обучаться в юнкерских училищах и военных прогимназиях, подобных  Вольской… Дальше все уже понятно – настойчивой и старательной службой они получали право на поступление в академии, в том числе и в академию Генерального штаба.
   Я назвал только самых заметных генералов-заговорщиков, успевших  в большей или в меньшей степени «засветить» свои масонские связи. Находясь на службе в РККА, эти генералы едва ли изменили своим жизненным принципам, и,  являясь фигурами  заметными среди тех же генштабистов, вполне могли  подготовить почву для очередного заговора.  Если  условно предположить абсолютную лояльность большинства офицеров и генералов генштаба  Советской власти, у той же власти не было стопроцентной гарантии, что в процессе начавшихся  армейских реформ, вызвавших острую полемику и серьезные конфликты между отдельными  группами в военном руководстве,  старые генштабисты не составят питательную среду  для заговоров.
   Мы подходим непосредственно к вопросу – были ли оправданы репрессии  сталинского руководства в руководящей военной среде в 1930-1931 годах?
   Если вы обратили внимание, то так называемые «чистки» среди офицеров армии и флота, как начались в декабре 1917 года, так и не прекращались ни на один день. С введением в армии и на флоте института комиссаров и особых отделов ВЧК, каждый бывший офицер, продолживший службу  в армии или на флоте,  ощущал себя  как во вражеском тылу, особенно этот процесс усугубился после окончания гражданской войны  с последовавшими  радикальными сокращениями. Сокращались целые армии и корпуса, отдельные дивизии и бригады переводились в категории «территориальных»  или рабочих. Армейские части все чаще стали привлекаться к восстановлению дорог и  к строительным работам. На фоне массовой демобилизации, в первую очередь увольнялись бывшие офицеры всех категорий, начиная от бывших военнопленных, кончая  добровольцами…  Сокращение более чем 5,5 миллионной армии было явлением не только естественным. , но   и   вынужденным в условиях  дичайшей разрухи  и полуголодного существования  России. На примере анализа обстановки в Киевской  военной школе им Каменева    мы убедились в том насколько, действительно, командный состав РККА  требовал радикальной «чистки» и обновления. Если предположить, что подобная обстановка наблюдалась и в других военно-учебных заведениях  армии и флота, то радикальные меры,  предпринимаемые  для оздоровления обстановки  военным и политическим  руководством страны были  крайне необходимы. Другой вопрос, кем и какими методами  проводилась эта кадровая «профилактика»? Я не даром полностью довел до вас содержание письма молодых краскомов, возмущенных действиями кадровых органов в частях РККА.  И вот тут-то мы и нащупываем основную болевую точку процесса.  Директивы по сокращению кадрового состава РКК  издавались Главным Организационно-мобилизационным  управлением Генерального штаба. Выписки их этих директив «спускались» в аналогичные управления и отделы округов, армий, корпусов и принимались к исполнению начальниками штабов дивизий и полков. Вся эта структура сверху до низу была традиционно монополизирована бывшими генштабистами. В этой структуре с незапамятных времен, даже на должностях вольнонаемных столоначальников и делопроизводителей «трудились» отставные генштабисты. Это были высокообразованные, знающие свое дело специалисты генштаба, но по каким-то причина , отказавшиеся от штабной и строевой карьеры  в большинстве случае они благополучно избежали фронтов мировой и гражданской войны, и в силу специфики своей деятельности  они превратились  в  генштабистов  самой отвратительной сути:  карьеристов, склочников, сплетников,   привыкших  «работать» не с людьми, а  с « бумагами», Э,были убеждены в своей незаменимости и исключительности. Что называется, «с младых ногтей», они «проходили службу» в канцеляриях   и управлениях, остро завидовали  своим сверстникам, успешно делавшим  карьеру, но никогда не решились бы поменять свои уютные кабинеты  и нарукавники на мундирах на фронтовые землянки и суровый воинский быт. Они не были явными врагами советской власти  или РККА, но, упиваясь своей ролью вершителей судеб, не упускали возможности  проявить свою гнусную сущность. Разве могли они войти в положение бывшего армейского штабс-капитана  или пожилого подполковника, прошедших  всю мировую войну «от звонка до звонка, по зову присяги и совести,   примкнувших  к Добровольческой  или Русской армии Колчака, израненных и  переболевших   тифом, попавших  в плен к Красным, и уже в рядах Красной армии  дошедших с боями до  Варшавы или  Каховки? И  теперь, поставив им  в вину  дворянство,  офицерство, службу в белых армиях, отсутствие  высшего образования и  дефицитной   военной специальности, «рекомендовали» этих  офицеров «к изъятию» из рядов РККА.  В лучшем случае это означало принудительную демобилизацию   из армии с «волчьим билетом», без права на приличное трудоустройство, с запретом  проживания  в столичных городах… А то еще можно было направить на дополнительную проверку органами ВЧК с перспективой очутиться в лагере строгого режима. Масса вариантов, и все такие «перспективные»… И так с каждым, от бывшего прапорщика военного времени до генерала Генерального штаба… Хотя, с этой, последней категорией, генштабистов,  приказано разбираться   внимательно, и по возможности привлекать для дальнейшей службы «по специальности. Да и обижать своих бывших коллег или однокашников как-то не с руки…
  Вот, в результате такой деятельности управленческих армейских структур и появлялись письма, подобные тому, что мы с вами уже рассмотрели.
  Это мы вели речь о процессе кадрового реформирования армии и о конкретных исполнителях этого процесса.
  Можно с уверенностью сказать, что директивы по кадровым вопросам создавались не Троцким, и даже не Каменевым, с предложениями и с обоснованиями этих предложений, наверняка, выходили те же  генералы и полковники бывшего Генерального штаба России. Вот с ними-то и не мешало бы разобраться  и, похоже, пришел и их черед. Приближался декабрь 1930 года, а там не за горами была уже и «Весна» 1931 года. Этим временем года и была названа широкомасштабная чекистская операция, призванная разобраться с отдельными офицерами и генералами,  имевшими в свое время счастье закончить  академию Генерального штаба и  весьма сомнительное счастье остаться  в Советской России после 1920 года.
  Уточняя отдельные детали, связанные с репрессиями 1930-1931 годов против бывших офицеров и генералов, находящихся на службе в РККА и РККФ, следует отметить, что так называемые «чистки» в армии и на флоте практически не прекращались с момента формирования советских вооруженных сил и в последующие годы   только нарастали в зависимости от «ожесточения классовой борьбы» или от усложнения международного положения  СССР. Можно и нужно люто ненавидеть большевистское руководство, развязавшее геноцид против собственного народа, но при этом следует объективно оценивать ситуацию, сопутствующую каждому очередному витку репрессий. История военных заговоров в советской России ведет свое начало с августа  1920 года, когда сторонники  Троцкого из военного руководства предприняли попытку убить В. Ленина во время охоты в Завидово. Можно с полной уверенностью утверждать, что сориентированные на Троцкого руководители Реввоенсовета готовили путч в конце 1923 года. Об этом стало известно из письменной угрозы Антонова-Овсеенко в адрес ЦК партии. Нельзя забывать о том, что даже в траурные дни похорон Ленина Дзержинский докладывал на Политбюро тревожные сведения о заговоре военных. Следует иметь в виду и то, что троцкистская оппозиция постоянно провоцировала националистическое подполье на различные сепаратистские акты, в которых основная роль отводилась военным. Такие организации создавались на Украине – «Украинская войсковая организация», в Закавказье – «Азербайджанский национальный центр». Оказавшись в эмиграции, Троцкий нагло и откровенно субсидировал подобные военизированные антисоветские организации. Нельзя забывать, что против Советского Союза активно работали разведки ведущих стран Запада, особенно британская, французская, германская. В своей деятельности против СССР они базировались на базах, услужливо им предоставляемых  разведцентрами Финляндии, Польши и стран Прибалтики. Разведчики из бывших офицеров  опирались на старые связи. До 1917 года разведки России, Франции, Англии и США действовали в плотном контакте; часть агентурных связей продолжали «срабатывать» в последующие годы. Оказавшись по разные стороны баррикад, разведчики продолжали использовать старые, отлаженные каналы связи, в том числе и родственные. Так что вполне естественным явлением следует считать факты вскрытия тех или иных   резидентур  или диверсионных центров, связанных  с заграницей. С учетом вышеперечисленных условий британская разведка  традиционно направляла свою деятельность против военно-морских сил  Советского Союза. Мы уже вели речь о том, что за вскрывшиеся летом 1919 года слишком очевидные связи с британской морской разведкой пострадали многие офицеры Морского Генерального штаба, но именно этот факт и подтвердил наличие и прочность существовавших связей. Для подтверждения этой версии достаточно назвать многолетнюю деятельность в структурах британской морской разведки бывшего капитана 1 ранга Чаплина Георгия Ермолаевича, окончившего Морской кадетский корпус  в  1907 году и имевшего многочисленные служебные, родственные и дружеские контакты со многими бывшими офицерами и адмиралами, в том числе и остававшимися в Советской России. Стоит ли при этом удивляться тому, что в 1926 году была разгромлена разветвленная монархическая организация на Балтийском флоте, и аналогичную организацию выявили    на Черноморском флоте. Эти флоты   фигурировали в разработках британской морской разведки с 1920 года. Подходя с этой точки на зрения к событиям, развернувшимся в стенах Военно-морской академии и Военно-морском руководстве РККА, следует пристально присмотреться  к нашим основным фигурантам. Основным, базисным положением при оценке деятельности военно-морского руководства  из числа бывших адмиралов  и старших офицеров Императорского флота России, на мой взгляд,  следует считать, что эта категория руководителей, при условии их физической и психической полноценности,  не могла «всей душой и сердцем» принять политику партии и правительства  в части касающейся   строительства  и руководства Военно-Морским флотом.  Насчет «души и сердца»  - это из покаянного письма, отосланного из тюремного изолятора  бывшим  Военным  министром  Временного правительства Александром  Верховским   наркому Ворошилову

               ОБОСНОВАНИЕ СТАЛИНСКИХ РЕПРЕССИЙ  КОНЦА 30-Х ГОДОВ.   
                МАСОНСКИЙ СЛЕД.
    Анализируя общественные и политические процессы, имевшие место в РСФСР конца 20-х, начала 30-х годов, можно с большой долей уверенности сказать, что к этому моменту реализация на практике антироссийской по сути     и садистской по содержанию   теории классовой борьбы привела к тому, что представители аристократии, дворянства, духовенства и   интеллигенции были вырезаны под корень, а оставшиеся их  представители в результате тотального террора и откровенных репрессий утратили свои основные классовые признаки. Основное острие этого многолетнего тотального террора было направлено на российское офицерство и военное чиновничество  в чем мы смогли убедиться на материале, рассмотренном в прошлых главах исследования. Поэтому говорить о классовой природе репрессий второй половины 30-х  было бы просто нелогично. Даже если не уподабливаться  таким лжеисторикам как Игорь Бунич, настойчиво убеждающим нас в том,  что весь период существования советской власти – это бесконечная борьба руководителей государства со своим народом, то следует отметить, что власть России до рубежа середины 30-х годов была по сути своей, антирусской и антинародной, и как следствие эта власть породила огромную массу тайных и явных противников, если и не желавших откровенно сбросить ее, то уж точно стремившихся ее радикально реформировать. Это при условии, что имелись во власти и рядом с ней группировки стремящиеся продлить и углубить  этот антирусский и антироссийский разврат.
 
  В ряде исследований, посвященных эпохе 20-х-40-х годов, репрессии, происходившие  в этот период в Советской России,  рассматриваются не только как обезличенное и сомнительное по необходимости явление,  сопутствующее развивающейся классовой борьбе,  но и  как превентивная мера борьбы с троцкизмом и его масонской составляющей. То есть, если следовать этой установке, то основной вектор репрессий  30-х годов был направлен на те категории  граждан, которые своей нынешней и особенно прошлой деятельностью были связаны с различными уклонами в партии,  различными явными и тайными организациями, способствовавшими дестабилизации обстановки в Советской России, и представлявшими  особую опасность  в условиях обострившейся международной обстановки.
  Речь идет о том, что большинство военных руководителей, подвергшихся репрессиям во второй половине 30-х годов, конечно же,  не являлись явными и откровенными врагами советской власти, и уж тем более не были они японскими, немецкими и польскими шпионами; просто их деятельность и даже само существование несло в себе потенциальную опасность Советской России, готовящейся к решительной борьбе с «мировой буржуазией». Все же  эти ярлыки шпионов, террористов, диверсантов представляли  в своем подавляющем большинстве  откровенное признание в инфантилизме и отсутствии настоящего профессионализма в работе низовых чекистских структур, представители которых сами зачастую не представляли истинной  сути своей деятельности. Что, кстати, и являлось основной  причиной диких по сути обвинений и последующих совершенно необоснованных  арестов, росту которых способствовали настоящие, истинные враги российской государственности в лице еврейского троцкизма и  масонства, всемерно способствующие  извращению самой сути «чистки».
    Для того, чтобы реально представить себе внутриполитическую обстановку в России конца 20-х – начала 30-х годов проще всего перенестись на современную Украину. В течение последних 15-ти лет здесь у власти находится антинародное, псевдонационалистическое  правительство, откровенно выполняющее директивы соответствующих департаментов США и НАТО.  В экономике наблюдается затяжной экономический кризис  с массовой безработицей. Чиновничество и силовые структуры поражены коррупцией.
     Президентские структуры и правительство  своим явным инфантилизмом в экономике и политике   с постоянной оглядкой на Запад  вызывают недовольство большей части населения.  При откровенно раздутых силовых структурах  армия и флот представляют собой странное аморфное образование, частично унаследовавшее структуры  трех военных округов бывшего СССР: Прикарпатского, Киевского,  Одесского  и насильственно кастрированного Черноморского флота. Причем, похоже, что в руках у Украины  после мучительной операции с последующей  реанимацией  от флота  остался только сам продукт кастрации.  И вот, на фоне эдакой специфической ситуации,  организационно-мобилизационные структуры вооруженных сил Украины накопили в своем «запасе» сотни тысяч бывших советских офицеров, пополняют его очередными  десятками  тысяч «своих», доморощенных воинов, попросту выброшенных на улицу в ходе неуправляемого процесса сокращения вооруженных сил. И самое любопытное, что состав запаса ВМСУ активно пополняется за счет  офицеров и мичманов Российского Черноморского флота, увольняющихся с действительной военной службы и   из бытовых соображений,  принимающих  решение остаться на Украине. Нужно ли объяснять степень преданности  правительству и национальным(?) задачам  Украины такому специфическому мобилизационному резерву ее вооруженных сил? И не следует ли рассматривать такой «резерв»,  как  реальный потенциал, грозящий самому существованию «незалежной»? А теперь, отгадайте с трех раз, в пользу какой из противоборствующих сторон, в случае открытого военного конфликта  выступит этот «резерв»? Будем надеяться, что у украинского руководства вдруг появится государственная мудрость,  а до тех пор хватит трезвого рассудка или сработает инстинкт самосохранения  на государственном уровне и до прямого вооруженного конфликта дело не дойдет.   
      Похожие  явления и проблемы стояли перед   Советской Россией  конца 20-х начала 30-х годов, и как они решались на всероссийском уровне командой реформаторов сталинской формации мы с вами и пытаемся отследить и проанализировать.
       Для начала, было бы нелишне уточнить, считали ли себя офицеры, чиновники, адмиралы и генералы бывшего Императорского флота России полноценными гражданами так называемой советской России? Могли ли они  без всякой натяжки  ощущать  себя  строителями новой, «светлой жизни»? Реально ли было в экстремальной обстановке, бесконечных потрясений и реформ,   за 10 лет изменить психологию и идеологию многих сотен тысяч  сложившихся, состоятельных  людей, знавших иные времена, более благоприятные по бытовым, психологическим  и социальным условиям? Можно ли было эти идеологические штампы и политизированные требования применить к деятельной, самолюбивой и гордой, думающей и рисковой по жизни  категории «граждан»,  к которой, без сомнения,  относилось подавляющее большинство морских офицеров и членов их семей? Разумно ли было считать шпионами и изменниками социалистической Родины  граждан,  не разделявших политики и идеологии руководства РСФСР, и сориентированных на осколки утраченной России,  сказать попросту,- на русскую эмиграцию?
    Анализируя воспоминания бывших адмиралов, генералов и офицеров, оставшихся в советской России можно попытаться ответить на поставленные вопросы.
    Подавляющее большинство «граждан Советской России» из рассматриваемой нами категории  таковыми себя, судя по всему,  не считали. Как показали процессы «Весна» и «Генштабисты», в разговорах  в своем кругу большинство фигурантов критически относились к существующему строю и политике руководства, с большим сожалением вспоминали о прошлых временах и утраченных привилегиях, надеялись на перемены к лучшему… Такому настроению в немалой степени  способствовали их жены и ближайшие родственники, наиболее болезненно реагирующие на ухудшение бытовых условий жизни.  Большинство из них, несмотря на строжайший запрет, сохраняли боевые награды, старую форменную одежду, полковые или корабельные реликвии, паспорта и документы, подтверждавшие права собственности на утраченную в ходе революции недвижимость… Так, покинувший Советскую Россию адмирал Григорович увез с собой многие из дорогих ему реликвий и документов. В 1927 году, с официального разрешения, покинула Россию вдова генерала А. Брусилова. Основным юридическим документом при перемещении граждан из России в страны Европы продолжал оставаться старый паспорт, удостоверяющий личность бывших российских граждан. Ситуация несколько менялась по мере признания Советской России США, Францией, Германией, Англией. Именно с этого момента  русским эмигрантам в этих странах стали выдавать, так называемые, «нансеновские» паспорта.  Кстати, мы уже вели речь о том, что одной из побудительных причин признания Советской России США, было настойчивое ходатайство группы масонов, возглавляемых Карлом Радеком перед масоном-президентом Рузвельтом.
    Прежде чем подступиться к проблемам, поднятым поставленными вопросами, имеет смысл немного определиться во времени и в пространстве. Прежде всего,  ответить на вопрос-  какая связь между  репрессиями  в России, контактами офицеров, оставшихся в Советской России  с коллегами за ее рубежами, и масонским  духом,  незримо парящим   над  растерзанной и растерянной Россией…
   Было бы конечно значительно проще сказать, что русское масонство было выкорчевано    в ходе уничтожения в  России эксплуататорских классов. Тем более, что в свое время оно  было  воссоздано представителями мирового масонства с одной единственной целью,- свержение существовавшего государственного строя и разрушения православной церкви. Всемерно способствуя  осуществлению основной поставленной цели, русские масоны, полностью зависящие от решений вышестоящих зарубежных органов, сделались послушным и эффективным оружием в их руках. Изменническая роль российских масонов  ярко проявилась в первой мировой войне, когда они фактически сделались агентами французского  влияния. Не говоря уже о вовлечении России в войну, где масонским руководителям принадлежала одна из ведущих ролей, члены масонских лож, связанные масонской клятвой с Великим Востоком Франции, тайным образом, через своих собратьев в высшем военном руководстве (Поливанова, Алексеева, Рузского, Крымова) регулировали ход военных действий таким образом, чтобы любой ценой создать преимущества для Франции. О чем мы уже подробно и убедительно вели речь в прошлых главах нашего исследования. Второстепенная роль отводилась России международным масонством и в послевоенном переустройстве мира. В книге исследователя французского масонства С. Ютена рассказывается о масонском конгрессе во время войны, на который «Россия либо не послала делегатов, либо, что вернее, не была приглашена». Еще более суровой,  объективной реальностью было отношение к русским масонам, оказавшимся в эмиграции, особенно после завершения активной фазы гражданской войны в России. На них  руководство Великого Востока Франции смотрело как на отработанный материал. Между тем, русские масоны, оказавшись в Европе, нашли средства и способы воссоздать старые и даже учредить новые ложи, и как следует из трудов по истории русского масонства Берберовой, Олега Платонова, Михаила Назарова реанимировали и впоследствии активизировали свою деятельность, в том числе и внешнеполитическую.
Анализируя списки масонов, представленные в исследованиях  вышеперечисленных авторов, мы в них находим многих нам уже известных моряков:
 адмирал ВЕРДЕРЕВСКИЙ  Дмитрий Николаевич,  в эмиграции Досточтимый Мастер ложи «Юпитер», Ареопаги «Лютеция» и «Ordo ab Chao» депутат ложи и Второй охранитель входов.
ВОЕВОДСКИЙ Георгий Степанович,  капитан 1 ранга, ложа «Астрея», Парих 1920-е годы.
ГОРЧАКОВ Сергей Васильевич, князь капитан 2 ранга. Ложа Великого Востока Франции, 1920-е годы.
ЖДАНОВ Вадим Константинович, капитан 1 ранга, ложи «Северное Сияние» и Великого Востока Франции, 1930-е годы.
КЕДРОВ Михаил Алексеевич, адмирал, ложа «Великого Востока Франции, 1920-е годы.
ЛУКИН А.П. капитан 2 ранга, сотрудник парижских «Последних новостей», член Морской ложи.
МЕЛЬГУЗЕН Александр, лейтенант,  ложа «Постоянство» (1922) и «Великий Свет Севера» (Берлин, с 1922 года).
РУССЕТ Константин, капитан 2 ранга, ложа «Великий Свет Севера», Берлин, 1920-е годы.
СКРЯБИН Владимир Николаевич, капитан 1 ранга, один из основателей ложи «Астрея» в Париже, 1920-е годы.
СОЙМОНОВ Петр Михайлович, лейтенант, ложа «Астрея» (Париж, 1920-е годы).
ШПАКОВСКИЙ Генри Александрович, капитан 2 ранга, ложа Великого Востока Франции, 1920-е годы.
ЯНУШЕВСКИЙ Владимир, лейтенант, ложа «Великий Свет Севера» (Берлин, с 1923-1924 годов).
 В этом списке сразу же обращают на себя внимание адмиралы Вердеревский и Кедров. Оба они по своему служебному уровню, авторитету на флоте и политической активности при нахождении в составе Временного правительства  были, что называется, «на виду» у всего военно-морского флота России. Исполняя должности помощника Морского министра и Морского министра, в сложнейшей, подчас непредсказуемой ситуации, они вполне достойно себя проявили. Вердеревский, по-своему мудро оценив ситуацию,    не принял непосредственного  участия в братоубийственной гражданской войне. Кедров возглавил Черноморский флот только накануне оставления черноморских баз и перехода в Бизерту.  Оба адмирала, оказавшись за рубежом,  сохранили за собой лидирующее положение среди значительной части морских офицеров в эмиграции и известный авторитет и уважение среди офицеров, оставшихся в СССР. 
   Зная этих адмиралов и офицеров по их кипучей деятельности на флотах и в масонских структурах  можно легко спрогнозировать специфику  деятельности и внешнеполитическую направленность  тех лож, которые они   возглавляли или в которых  имели определенный вес… 
    Сразу обращает на себя внимание тот факт, что в списках Берберовой и Платонова, фигурируют, в основном, члены  французских и германских лож, - объяснено это может быть тем, что в списках, перечисляются   масоны, чья деятельность была «засвечена» в прессе, либо по регистрационным  спискам гестапо.  Имея же достоверную информацию о том, что значительная часть офицеров флота оказалась после 1920 года в Финляндии, Швеции, Англии, США, Канаде, странах Латинской Америки, Австралии, Японии, Манчжурии, на Филиппинах,  то с достаточным на то основанием можно   предположить, что в «тени» осталось, как минимум»,  в 2 -  2,5 раза больше  масонских функционеров, чем в списках, которыми мы сейчас располагаем.  Если же принять во внимание, что интересующий нас контингент масонов был представлен морскими офицерами и адмиралами Морского Генерального штаба  по своему профилю и по самой сути  - профессиональными разведчиками, то было бы непростительной наивностью искать их фамилии в подобных списках. Приняв к сведению последние установки, продолжим наше расследование.

ПРЕДПОЛАГАЕМАЯ  СВЯЗЬ МАСОНОВ-МОРЯКОВ СО СПЕЦСЛУЖБАМИ РОССИИ

                И  СТРАН АНТАНТЫ. 
 
    О противоречивой и подчас труднообъяснимой деятельности масонов-генералов и масонов-адмиралов в ходе гражданской войны мы уже говорили. Если следовать тому постулату, что русские масоны по своей изначальной природе являлись послушным орудием в руках масонского руководства Великого Востока Франции, а эта ложа способствовала решению задач государственного уровня Франции, то возникает немало вопросов и предположений. То,  что официально «засвеченные» и подозреваемые нами в принадлежности к масонству генералы и офицеры, в основном принадлежавшие  к Генеральному штабу, оказались в  разных лагерях противоборствующих сторон - это вполне согласуется  с масонской доктриной, «работающей» на дальнейшее изнурение и разрушение  национальной России. По-своему   каждая из этих групп способствовала тому, что в вялотекущей кровавой междоусобице перемалывалось  в прах, самая деятельная  часть  населения бывшей Российской Империи, разрушалась ее инфраструктура, а главное – самым активным образом  грабились ее окраины.  Историк Арсен Мартиросян  в своем исследовании по процессам «Генштабисты» и «Весна» приводит многочисленные факты, когда генералы и полковники из числа генштабистов  в ходе гражданской войны  умудрились по нескольку раз перебегать от красных к белым, от белых – опять к красным.  Среди этих профессиональных перебежчиков имеются экземпляры, по всем признакам  требующие тщательной проверки на возможную принадлежность к масонскому сообществу.
  Значительно сложнее оказалось проследить масонскую  деятельности  морских офицеров и адмиралов. Мы уже вели речь о судебном  процессе над морскими генштабистами в 1919 году. Инициатором преследования морских генштабистов явился Феликс Дзержинский, на прямой контакт с которым вышел бывший резидент флотской разведки, «работавший»  в странах Скандинавии под  оперативным позывным «Ланко». Офицер этот располагал информацией  о контактах  ведущих офицеров Морского Генерального штаба с группой заговорщиков в Англии  из числа дипломатов и офицеров во главе с секретарем российского посольства в Англии В.Д. Набоковым.  Действительно, в апреле-мае 1918 года была создана строго законспирированная организация «ОК». Большинство сотрудников Морского Генерального штаба вступили в эту организацию, ориентированную на борьбу с большевистской  диктатурой.  Офицер-провокатор, действовавший под псевдонимом «Ланко», имевший шведско-английскую родословную, видимо таким своеобразным образом  «купил» себе должность в морской разведке Великобритании, нанеся по  антибольшевистскому подполью в Петрограде и на Балтийском флоте  сильнейший удар. Есть все основания предполагать, что таким  чисто английским способом  британская морская разведка  пыталась  уничтожить рабочий костяк Морского Генерального штаба, традиционно  ненавистной России.       Обратимся к фактам. Начиная с ноября 1917 года,  Регистрационная (читай - разведывательная. Б.Н.) служба Морского Генерального штаба резко активизировала свои контакты с английской морской разведкой. При самой деятельной поддержке последней и по инициативе секретаря российского посольства в Англии В.Д. Набокова в апреле – мае 1918 года была создана строго законспирированная организация «ОК». Ее костяк составили офицеры флотской разведки и контрразведки. Первым ее начальником стал лейтенант Р.А. Окерлунд, возглавлявший в 1915-1917 годах морскую контрразведку в Скандинавии и уволенный со службы Советскими властями. Прибыв в Петроград в мае 1918 года под предлогом сдачи дел и доклада о проделанной работе, Окерлунд установил связь с офицерами Генерального штаба, в том числе с начальником Регистрационной службы капитаном 1 ранга В.А. Виноградовым, его заместителем, а затем приемником А.И. Левицким, начальником военно-морского контроля (бывшего контрразведывательного отделения) А.К. Абрамовичем и некоторыми другими сотрудниками разведки и контрразведки. Все они дали согласие сотрудничать в «ОК», зная, что она преследует антибольшевистские цели и действует фактически под контролем англичан. В своей работе Окерлунд поддерживал личную связь с военно-морским атташе Англии коммодором Ф. Кроми. Таким образом, центральный орган флотских спецслужб, фактически,  стал работать против советской власти. Это при том, что разведка и контрразведка Генерального штаба России  с июля 1917 года всячески поддерживала большевистских лидеров, а затем – и большевистский режим.
  ВЧК вряд ли смогла бы вскрыть деятельность морских разведчиков, поскольку ее розыскной аппарат того времени находился в зачаточном состоянии. Помог случай. Из Скандинавии возвратился крупный резидент флотской разведки под псевдонимом «Ланко», который по каким-то своим личным соображениям  довел до сведения Дзержинского информацию о специфической деятельности сотрудников Морской Регистрационной службы. В результате проведенной чекистами операции почти все руководители и ответственные работники Регистрационной службы были арестованы.
Подозрение пало и на начальника Морского Генштаба Е.А. Беренса, поскольку он подписывал телеграммы в адрес военно-морского агента в Швеции Сташевского, в  текст которых члены организации «ОК» вносили развединформацию. Кроме того, следователям было известно, что Е.А. Беренс работал в структуре флотской разведки с 1910 года, а после февральской революции руководил иностранным отделением МГШ и лично хорошо знал всех арестованных. Нарушая установленные правила, Беренс неоднократно препоручал подпись телеграмм некоторым ответственным сотрудникам Регистрационной службы. Выступая на заседании Верховного трибунала, он признал  свои упущения, но заявил, что никакого отношения к преступной деятельности подследственных не имел; более того, он уже давно намеревался реорганизовать контрразведку, однако достойной замены имевшимся сотрудникам не нашлось. Политический комиссар МГШ Лукашевич, стремясь всячески отмежеваться от подследственных, заявил, что «контрразведка была умирающим учреждением, но реорганизация ее представлялась делом сложным. Следствие доказало, что комиссар не только самоустранился от контроля за деятельностью «Регистрационной службы и службы Военно-морского контроля, но и выдал Окерлунду удостоверение для «служебных» поездок из Петрограда в Москву.
    Еще до начала судебного процесса с содержанием работы флотских спецслужб самым внимательным образом ознакомился находящийся в распоряжении ВЧК член ВЦИК В.Э. Кингисепп. Его итоговая докладная записка содержала интересные выводы: «Регистрационная служба в совокупности с Морским контролем Генмора является филиальным отделением Английского Морского Генштаба. В сводках Морского Контроля совершено отсутствуют данные, позволяющие предположить, что морская контрразведка была направлена против англо-французов и союзнического шпионства… главным вниманием Морского Контроля Генмора было обращено на действия и распоряжения Наркомвоена Троцкого». Кингисепп предлагал немедленно расформировать Регистрационную службу, Военно-морской контроль и даже   весь Морской Генеральный штаб, а их руководителей привлечь к ответственности.
   По приговору Верховного трибунала в апреле 1919 года Р.А. Окерлунд и начальник ВМК А.К. Абрамович были расстреляны за шпионаж в пользу союзников. Начальник Регистрационной службы А.И. Левицкий, его помощник А.М. Сыробоярский были  заключены в концентрационный лагерь до окончания гражданской войны. Понесли наказания и другие офицеры, работавшие в спецслужбах флота.
   По ходу дела нам имеет смысл обратить внимание на поведение на процессе начальника МГШ  Е.А. Беренса. Матерый разведчик и еще более матерый масон, чтобы выслужиться перед своими «хозяевами и братьями» в Лондоне,  он готов подтолкнуть к расстрельной стенке всех своих подчиненных и многолетних соратников. Это типовой стиль деятельности масонов. Кстати, описываемый мной скандал не помешал большевистскому руководству назначить Евгения Беренса командующим Морскими силами республики. На этой должности Беренс пробыл до февраля 1920 года. 6 февраля  он передал дела и обязанности по должности Александру Васильевичу Немитцу.
  В Морском Генеральном штабе о расстреле Р. Окерлунда и А. Абрамовича узнали утром 20 апреля. Вечером того же дня «внезапно» умирает член РВСР, командующий Морскими силами Республики Василий Альтфатер. Василий Михайлович вместе со своей супругой сходил на вечерню службу в православный храм, пришел домой, прилег и…умер. Врач кремлевской больницы констатировал смерть  «от склероза венозных сосудов сердца». «Склеротику» было полных 36 лет,  он выделялся цветущей внешностью и богатырским здоровьем. Как уже говорилось должность Альтфатера «наследовал» Евгений Беренс. О том, что Василий Альтфатер и Евгений Беренс являлись активными масонскими функционерами  имеется достаточно много свидетельств, о чем уже говорилось. Принимая во внимание то, что основные цели и задачи большевистского режима  не менялись, есть все основания предполагать, что, сменивший Евгения Беренса  на посту командующего Морскими силами Республики Александр Немитц – тоже был масоном.
  От самого процесса над морскими контрразведчиками за милю попахивало вымученной провокацией. С одной стороны, для советского руководства  не желательно было окончательно портить отношения с Англией, и с другой стороны - крайне не желательно было «засвечивать» активно действующих масонских функционеров. Именно этими причинами и были обусловлены столь «гуманные» меры чекистов.
     Как морской разведке было не отслеживать деятельность Троцкого, если он был основной виновник смерти Щастного, и инициатор первых «чисток» офицеров флота? В тоже время, морская разведка вынуждена была отслеживать  прямые контакты Троцкого с командованием союзников, действующих на окраинах бывшей Российской империи. Более того, Троцкий  сориентированный на США, уже только этим раздражал  англичан,  настораживал Владимира Ленина … и они требовали по нему отдельную информацию.   
   С ориентацией на морскую разведку Англии наших морских разведчиков, вроде разобрались. Примерно в таком же «ключе» разведка Донского правительства генерала Краснова ориентировалась на Германию и пр. Причем, такое положение сохранялось некоторый период   после окончания Гражданской войны, потому как такие связи в одночасье не рвутся…
    Не смотря на показательную расправу с руководством «ОК» в лице офицеров Морского Генерального штаба, низовые структуры этой тщательно законспирированной организации сохранились, временно были выведены из-под контроля английской морской разведки и в течение всей гражданской войны работали в интересах морских отделов белогвардейских правительств Колчака, Деникина, Юденича, Врангеля. Деятельность «ОК» координировалась из парижского центра,  и по свидетельству отдельные ее резидентуры продолжали действовать и после признания Францией  СССР.
  Не навязывая своего мнения по специфике состава  руководства и резидентур  «ОК», предлагаю ознакомиться  с некоторыми сотрудниками этой организации. Начнем с тех, кто нам уже знаком по событиям предвоенного времени и периода Мировой войны.
АБАЗА Александр Алексеевич (03.12.1887-16.09.1943), старший лейтенант. Сын адмирала в отставке (1910) А.М. Абаза (30.04.1853-03.02.1917) Окончил Морской кадетский корпус в 1908 году. В гардемаринском плавании на крейсере «Адмирал Макаров» и линкоре «Цесаревич», участвовал в оказании помощи жителям разрушенного землетрясением итальянского города Мессина. С 14.04.1909 года служил в Гвардейском экипаже. Плавал вахтенным начальником на крейсере «Олег» (11.07.1909-05.05.1910), в кампаниях 1910-1912 гг. на императорской яхте «Полярная звезда». Неоднократно находился в длительных отпусках по болезни, затем – в запасе флота (17.09.1913-24.07.1914). За отличие в боевых действиях в годы Первой мировой войны награжден тремя боевыми орденами. В 1919 году - организатор и руководитель военно-морской разведки «О.К.), созданной по приказу адмирала А.В. Колчака в Лондоне и первоначально работавшей совместно с английской морской разведкой. Свернул официальную деятельность «О.К.» в начале 1922 года и переехал в Париж. Умер в Бордо во Франции.
АЛЕКСЕЕВ Георгий Алексеевич (19.02.1891- ?), старший лейтенант. Окончил Морской кадетский корпус  в 1911 году. Служил на крейсерах «Аврора» (1911-1912), «Россия» (1912), учебном судне «Моряк» (1912). С 20.08.1912 года являлся вахтенным офицером и с 01.03.1913 – вахтенным начальником  на крейсере «Рюрик». В бою у острова Гогланд 19.06.1915 года командовал носовой башней 254 мм. орудий, получил тяжелое отравление газами. Удостоин Георгиевского оружия. Командовал заградителями «Припять» (1916), «Лена» (1917). После большевистского переворота  поступил лейтенантом на французский флот, находился на действительной службе в 1918-1920 и 1939-1940 гг., причем являлся помощником морского атташе Франции в Стокгольме. С 1920 года состоял при французском посольстве в Гельсингфорсе в должности помощника военно-морского атташе, с 1936 года в должности пресс-атташе. В 1942 году был арестован немцам, как французский агент, после освобождения переведен в Стокгольм. В 1946 году по предельному возрасту уволен на пенсию. Умер не ранее 1967 года.
ВОЛКОВ Николай Александрович (07.11.1870-08.03.1954), контр-адмирал Свиты Его Императорского  Величества «за отличие» (30.07.1916, старшинство с 30.07.1916). Из дворян Псковской губернии. Окончил Морской кадетский корпус в 1891 году. Флаг-офицер штаба начальника эскадры Тихого океана  (с 22.09. 1897). Адъютант генерал-адмирала Великого князя Алексея Александровича (с 02.01.1900). Флигель – адъютант. Старший офицер канонерской лодки «Хивинец» (с15.12.08), командир яхты «Нева» (с 05.10.1909), канлодки «Хивинец» (с 22.11. 1910),  и.д. флаг-офицера (с 12.11.1912), флаг-капитана (с 17.12.1912) штаба начальника бригады линейных кораблей Балтийского моря. Военный агент в Англии (с 25.07.1913), доверенное лицо 1-го секретаря посольства Набокова.  Уволен от службы за непризнание советской власти, продолжал действовать в интересах белых правительств, являлся членом Особого совещания по эксплуатации союзниками русского флота. Содержал в Лондоне маленький ресторан, где все делал своими руками, позднее жил в деревне. Погребен на лондонском кладбище Бромптон.
НИЩЕНКОВ Алексей Аркадьевич, капитан 1 ранга «за отличие». В 1908-1912 годах - служба в Информационном отделе Морского Генерального штаба. 1912-1917 годах - служба помощником флаг-капитана по оперативной части штаба командующего Черноморским флотом, с 1915 года фактически возглавлял разведывательное отделение штаба,  за разведку порта Варна удостоен  Георгиевского оружия. В 1919-1924 гг. входил в руководящий состав военно-морской разведки «ОК».
НОВОПАШЕННЫЙ Петр Алексеевич, капитан 1 ранга «за отличие». Командир гидрографического судна «Вайгач». За участие в легендарном плавании Северным морским путем 19.10.1915 года объявлено Монаршее благоволение, награжден орденом Святой Анны 2-й степени. Последняя должность на флоте - помощник начальника службы связи Балтийского моря. С лета 1919 года – начальник разведки и контрразведки Северо-Западной армии, находился в Ревеле, курировал резидентуры «ОК»  в странах Прибалтики. В 30-е годы проживал в Германии, с середины 30-х годов – дешифровальщик на службе в германской разведке. Арестован «Смершем» в 1945 году в г. Ринглебене (Тюрингия). Умер в пересыльном лагере под Оршей в октябре 1950 года.
САХАРОВ Лев Валерьянович, капитан 2 ранга «за отличие». За участие в Русско-японской войне награжден двумя орденами. В 1910 году закончил гидрографическое отделение Военно-морской академии.  Принимал участие в гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана. Помощник флаг-капитана по оперативной части штаба командующего флотом Балтийского моря, с 1915 года возглавлял разведывательное отделение штаба. В апреле 1917 года – организатор Союза офицеров-республиканцев Балтийского флота. Последний факт вызывает подозрение в том, что эта «общественная нагрузка» явилась следствием  директивного указания Верховного масонского совета России. Одновременно со Львом Сахаровым подобную организацию на Черноморском флоте возглавил капитан 1 ранга Александр Немитц. Это, на первый взгляд малозначащее совпадение позволяет нам сделать очередную «зарубку» в пользу масонского следа в деятельности Александра Немитца а теперь еще и Льва Сахарова. С 9 апреля 1918 года Сахаров возглавлял оперативную часть штаба начальника минной обороны Або-Аландской позиции, одновременно оставаясь старшим морским начальником в Гельсингфорсе, Або и Котке. Уволен от службы приказом по флоту Балтийского моря от 30.04.1918 года, однако продолжал служить в РККФ. 12.12.1918 года назначен начальником распорядительной части штаба начальника учебных отрядов и школ Балтийского флота. После ареста и трагической гибели адмирала Развозова, его непосредственного начальника по последней должности, стал активно сотрудничать с «ОК». По имеемой информации в середине 1920 года бежал в Финляндию, где несколько лет был резидентом «ОК». 1922-1924 гг. возглавлял парижское отделение «ОК».
СТАШЕВСКИЙ Владимир Арсеньевич (14.01.1879-30.10.55), капитан 1 ранга «за отличие» (06.12.1916). Был прикомандирован к МГШ (26.04. 1912-13.05.1913; 03.06.1913-17.02.1914),  после чего назначен военно-морским агентом в Швеции, Норвегии и Дании,  с 23.05.1916 – в Швеции и Норвегии. Уволен в отставку 12.02.1918 года, но продолжал выполнять обязанности в интересах белых правительств совместно с резидентами «ОК» в странах Скандинавии. В эмиграции жил и умер в Стокгольме. 
БЕСКРОВНЫЙ Борис Сергеевич (21.02.1883-23.06.44), капитан 2 ранга «за отличие». Из потомственных дворян Таврической губернии, уроженец С.-Петербурга. Участник обороны Порт-Артура. За участие в Русско-японской войне награжден четырьмя орденами. Командовал лодками «Судак» (1907-1910), «Аллигатор» (1910-1912), затем с 04.10.1912 был прикомандирован для занятий к Морскому Генеральному штабу. Военно-морской агент в Дании с 23.05.1916 года. Отказался исполнять распоряжения Советской власти, действуя,  как и другие военно-морские агенты,  в интересах белых правительств. В 1919-1922 гг. служил в военно-морской разведке «О.К.». Впоследствии переехал в Бельгию, где окончил университет. Участник Сопротивления во Франции. Умер в городе Льеж (Бельгия).
ГИРС Евгений Александрович (16.12.1891-19.05.1958), лейтенант (06.12.1915). Из потомственных дворян С.-Петербургской губернии. Вахтенный начальник крейсера «Олег», на котором прослужил всю Первую мировую войну. С 23.12.1913 года состоял в прикомандировании к Гвардейскому экипажу, а с 12.05.1914 постоянно числился в последнем. «За отличие» удостоен двух боевых орденов. В 1919 году являлся помощником военно-морского агента в Норвегии П.П. Веймарна. В эмиграции жил первоначально в Германии, в 1930-е годы служил в Военно-Морских силах Колумбии, затем жил в Аргентине, умер в Буэнос-Айресе.  Его  отец -  советник МИДа вызывал у нас некоторые подозрения своей деятельностью явно идущей в русле «пожеланий» британского МИД.
ДМИТРИЕВ-6-й Владимир Иванович (20.06.1879-18.02.1965), капитан 1 ранга «за отличие»  (30.07.1916). Внук унтер-офицера, сын врача, уроженец С.-Петербурга. Учился в историко-филологической гимназии, в 1899 году окончил Морской кадетский корпус, гидрографическое отделение Николаевской морской академии (1904),  штурманский офицер 1-го разряда (1904). Участвовал в Цусимском сражении ( старший штурманский офицер крейсера 2-го ранга «Жемчуг»), удостоен ордена Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом (18.06.1907). Флагманский штурманский офицер штаба командующего Отдельным отрядом судов, назначенных для плавания с корабельными гардемаринами (с 1908 г. – Балтийского отряда) (1907-1909), участник оказания помощи пострадавшим жителям Мессины (1908),  и.д. старшего офицера крейсера «Адмирал Макаров» (с 19.07.1909). 31.01.1911 прикомандирован для занятий к Морскому Генеральному штабу, а с 01.04.1913 года назначен военно-морским агентом во Франции. Отказался признать правительство большевиков и был исключен из списков флота,  исполнял свои обязанности до признания Францией СССР в 1924 году, по возможности помогая бывшим морским офицерам. С 1947 года - вице-председатель морского собрания в Париже, с 1956 года возглавлял Всезарубежное объединение морских организаций.  Скончался в Нейи, погребен в Париже на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
ДУДОРОВ Борис Петрович, (29.07.1882-11.10.1965), контр-адмирал (03.09.1917). Из потомственных дворян Орловской губернии, уроженец Терской области. Окончил Морской кадетский корпус в 1902 году, основной (1911) и дополнительный (1912) курсы Военно-Морской академии,  штурманский офицер 1 разряда (1908). За участие в Русско-японской войне награжден тремя боевыми орденами, среди которых орден Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. За постановку мин в бухте Луиза с минного катера произведен в чин лейтенанта. В службе связи Балтийского моря: начальник восточного района береговых наблюдательных постов и станций (с 19.05.1912), начальник Воздушного района (10.09.1914-31.12.1916), одновременно – командир авиаматки «Орлица» (23.03.1915-11.05.1916). Исполняющий дела 1-го помощника Морского министра (01.06.-03.09.1917), затем назначен морским агентом в Японию (03.09.1917,  приказом по флоту от 22.11.1917 уволен от службы с преданием суду, но впоследствии продолжал исполнять свои обязанности в интересах правительства А.В. Колчака. До 1923 года проживал в Японии, затем – в США, умер в Пало-Альто (Калифорния). За участие в Первой мировой войне награжден двумя боевыми орденами, за заслуги по организации и командованию морской авиацией на Балтике «по высочайшему соизволению в изъятие существующих правил» предоставлено право ношения особого нагрудного знака, установленного для морских летчиков.
ЗНАМЕНСКИЙ Иван Константинович (31.10.1892-1973), лейтенант (28.07.1917). Окончил Морской корпус в 1914 году. Офицер подводного плавания. Последняя должность на флоте - командир подводной лодки «Угорь». В составе Чудской флотилии перешел на сторону белых. В Северо-Западной армии возглавлял отдел контрразведки при штабе 1-й стрелковой бригады. В 1925-1935 гг. трудился гидрографом в Бельгийском Конго. В годы Второй мировой войны работал переводчиком для русских военнопленных на угольных шахтах. С 1952 года жил в США.
Граф КЕЛЛЕР Павел Федорович (21.05.1883-17.06.1980), капитан 1 ранга за отличие (12.09.1917). Окончил Морской кадетский корпус в 1901 году; офицер подводного плавания (1907). За участие в Русско-японской войне награжден орденами Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом и Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Командир подводных лодок «Пескарь» и «Камбала». Состоял в прикомандировании к Морскому Генеральному штабу (23.06.1909-09.05.1911), затем военно-морской агент в Дании, Швеции и Норвегии (09.05.1911-1914). И.д. старшего офицера (с03.03.1914), старший офицер (14.04.1914-1915) крейсера «Адмирал Макаров». За участие в Первой мировой войне награжден орденом Св. Анны 2-й степени с мечами. Флаг- капитан штаба начальника дивизии подводных лодок Балтийского моря, 11.05.1917 переведен на Черноморский флот. Командовал эсминцем «Пылкий», 05.03.1918 уволен от службы. Участвовал в гражданской войне на стороне белых. В 1919-1922 гг. входил в состав службы военно-морской разведки «О.К.». По имеющимся у эмигрантов сведениям, в чине полковника служил в румынской армии, в 1944 году в Крыму попал в советский плен, находился в лагерях, в 1955 году был освобожден и вернулся в Румынию, затем переехал в Германию, умер в г. Ойтин.
КЕДРОВ Михаил Александрович (13.09.1878-29.10.1945), вице-адмирал (16.11.1920). Из потомственных дворян Тульской губернии,  уроженец города Епифана Тульской губернии. Окончил Морской кадетский корпус в 1899 году, Михайловскую артиллерийскую академию в 1907 году. Участник  обороны Порт-артура, лейтенант. С 24.02.1904 – флаг-офицер командующего флотом Тихого океана вице-адмирала С.О. Макарова, затем с 27.04 старший флаг-офицер командующего 1-й эскадрой контр-адмирала В.К. Витгефта. Во время боя 28.07.1904 года тяжело ранен осколком снаряда, убившего Витгефта. После интернирования  эскадренного броненосца в Циндао два месяца лечился в германском госпитале, затем добровольно отправился на 2-ю эскадру флота тихого океана, где был назначен артиллерийским офицером крейсера 2-го ранга «Урал». После гибели корабля в Цусимском сражении подобран транспортом «Анадырь». За участие в войне награжден пятью боевыми орденами. Служил старшим офицером учебного судна «Петр Великий» (1908-1909), командовал посыльным судном «Воевода» (1909-1910), являлся флагманским артиллеристом штаба командующего Балтийским флотом (1910-1912). Командир эскадренного миноносца «Пограничник» (1911-1913), учебного судна «Петр Великий» (1913-1914).
Стоит обратить внимание на тот факт, что начиная с 1908 года он «наследовал» должности, занимаемые до него Дмитрием Николаевичем Вердеревским,  и неизбежно сотрудничал с ним в течение длительного времени.
Флигель-адъютант Е.И.В. (04.07.1913). В начале Первой мировой войны был командирован на Британский флот (отвозил сигнальную книгу, захваченную на крейсере «Магдебург»). Командир линейного корабля «Гангут» (03.06.1915), начальник минной дивизии Балтийского флота (с28.06.1916). Принимал  дела у контр-адмирала А.В. Колчака. За боевые отличия удостоен мечей к ордену  Св. Владимира 3-й ст. (11.01.1916 ), орденом Св. Станислава 1-й степени (31.10.1916), Георгиевского оружия, (29.10.1916). После февральской революции – помощник морского министра А.И.  Гучкова  (март-май). В 1917-1920 гг. находился в Лондоне, организуя снабжение белых армий. С 17.10.1920 года, по настоятельной просьбе генерала Врангеля, - командующий Черноморским флотом. Руководил эвакуацией армейских и флотских структур, переходом кораблей в Константинополь и далее в Бизерту.  Создатель, а с 1929 года председатель Военно-морского союза, видный деятель Русского общевоинского союза (РОВС); временно председатель  РОВС (24.09.1937-19.04.1938). В течение длительного времени возглавляя военно-морскую секцию РОВС, курировал деятельность «О.К» до 1924 года. Скончался в Париже.
ЛОМАН Густав Мартынович (24.03.1892-12.09.1919), инженер-механик мичман. Из крестьян Керсельской волости Юрьевскоо уезда. Окончил реальное Юрьевское и Морское инженерное училище; офицер подводного плавания. Служил вахтенным механиком, минным механиком, с весны 1915 года - механик дивизиона подводных лодок. С 17.01.1916 года - старший судовой механик подводной лодки «Барс», спасательного судна «Волхов». Остался в Гельсингфорсе после ухода кораблей Балтийского флота. С ноября 1918 года состоял в отряде Русской самообороны Эстляндского края, с 25.12.1918 года – в Отдельном Псковском добровольческом корпусе. За отличие при первом наступлении на Петроград награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. (23.07.1919). В Северо-Западной армии – начальник контрразведки штаба 2-й стрелковой бригады, затем начальник контрразведки штаба 1-го армейского корпуса. Убит штаб-ротмистром А.В. Щуровскимь - наркоманом и психопатом.
МИРКОВИЧ 1-й Аркадий Григорьевич (03.03.1889-25.09.1972), старший лейтенант. Окончил Морской корпус в 1910 году. В 1916 году – флаг-офицер и штурман 6-го дивизиона эсминцев Балтийского моря. За боевые отличия в период Первой мировой войны удостоен мечей и банта к ордену Св.Станислава 3-й степени, ордена Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом. С период гражданской войны служил в Отдельном Псковском добровольческом корпусе (с 25.12.1918), затем – помощником коменданта штаба Северного корпуса, далее  в контрразведке при штабе Северо-Западной армии. Награжден орденом Св. Анны 2-й степени с мечами (07.09.1919). Умер в Париже, погребен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Обратите внимание на выделенные фрагменты в послужных списках 2-х последних офицеров. Это не совпадение -  по воспоминаниям адмирала Пилкина  в  разведке и контрразведке соединений  частей, в штабах   Северо-Западной армии генерала Юденича был большой процент морских офицеров.
  На первый взгляд, неблагодарное это дело переписывать из различных источников послужные списки офицеров,  тем более, что с некоторыми из этих офицеров мы уже знакомились в ходе нашего расследования. Но как иначе составить себе объективное представление о боевых и моральных качествах, о служебных заслугах  и авторитете тех офицеров, которые составили костяк разведывательной организации «О.К.». Представляя в общих чертах  структуру этой организации, можно с уверенностью сказать, что я своим списком охватил не более 20% ее штатных сотрудников, а с учетом того, что как всякая разведывательная сеть во все времена строилась на привлечении к работе нештатного персонала, можно легко представить состав ее структур    на местах. Главное, чего я добивался - это убедить вас в том, что в состав организации входили самые достойные представители российского Императорского флота, офицеры, закончившие Военно-морскую академию,  многие из них в разные периоды своей службы были связаны с Морским Генеральным штабом, и по этой специфике своей службы являлись профессиональными разведчиками.
  Остается ответить на вопрос - какая связь прослеживается  между организацией морской разведки под кодовым наименованием «О.К.» и русским масонством?
  Мы уже вели речь о том, что основная инициатива в создании «О.К.» исходила от двух лиц- секретаря российского посольства в Лондоне Набокова и адмирала Колчака. Давайте пока не будем тревожить память принявшего мученическую смерть в борьбе за торжество белой идеи Александра Васильевича Колчака, а обратимся к личности В.Д. НАБОКОВА и постараемся проанализировать его деятельность в интересующий нас период.  Константин Дмитриевич Набоков начал службу в 1894 году в министерстве юстиции.  Начиная с 1896 года он служит в Министерстве иностранных дел, где делает стремительную карьеру: по ходатайству С.Ю. Витте он   был включен в качестве первого секретаря в состав делегации  на мирных переговорах с Японией. С 1906 года – он первый секретарь посольства в Бельгии; в 1910 году – первый секретарь посольства в Вашингтоне; 1912-1915 гг. – генеральный консул России в Калькутте. В 1916 году он назначается советником посольства в Великобританию. В мае 1917 года, после смерти посланника А.К. Бенкендорфа, временно управляет посольством, оставаясь в должности советника посольства с присвоением лично ему звания чрезвычайного посланника. После большевистского переворота увольняется в отставку, и остается на своем посту, продолжая свою деятельность в интересах  белых правительств.
   1 декабря 1918 года в Париже был учрежден объединительный масонский комитет. Этот комитет ставил своей целью создать заграницей организацию русского масонства, «дабы, эта организация смогла, когда позволят обстоятельства, начать действовать в России, в видах морального восстановления ее,  и организации образованного класса, который сам, в силу нашего характера, организоваться вряд ли сможет». Комитет этот неоднократно менял свой состав. Центром деятельности этого комитета стало российское посольство в Париже, которое с 25 октября 1917 года возглавлял старый масонский конспиратор и заговорщик, участник убийства Григория Распутина В.А. Маклаков. Из посольства плелась паутина масонских интриг и заговоров в Западной Европе и в России. «Русские масоны, - пишет Берберова, - съезжались в Париж между 1918 и 1921 годом, старались так или иначе что-то спасти – съездами, совещаниями, объединениями». Прежде всего, спасти они пытались свою ускользавшую власть над Россией. Для этого ими организуется в Париже Русское политическое совещание, на котором из 21 участника 16 были масонами (бывший глава Временного правительства князь Г.Е. Львов, российский посол во Франции В.А. Маклаков, террористы и организаторы политических убийств Савинков и Чайковский, целая плеяда прожженных политиканов масонскоо подполья – Ефремов, Коновалов, Бахметев, Аджемов, Стахович, К.Д. Набоков, Гулькевич, Маргулиес, Титов, Долгополов, Третьяков, ставший позднее агентом ЧК).
 Чисто масонской организацией следует считать созданный в то же время так называемый «Русский Комитет» в Париже. Из его восьми членов шестеро были высокопоставленные масоны - князь Г.Е. Львов, Коновалов, В.А. Маклаков, Ефремов, Стахович, К.Д. Набоков.
  По заключению Берберовой: «Все эти ранние эмигрантские организации  доказывают с несомненностью, что масоны играли в те годы значительную роль, были сплочены, обладали исключительной энергией и такой же живучестью».
    В годы гражданской войны по инициативе масонов проводились и общероссийские политические совещания. На совещаниях различных политических групп, военных и дипломатических деятелей Великобритании, Франции, США, Италии, которые прошли 16-23 ноября 1918 года в Яссах, а затем – по 6 января 1919 года в Одессе, русская делегация состояла преимущественно из масонов. 
    Главной политической целью  «вольных каменщиков» в годы гражданской войны было стремление разрушить центры национально-государственного сопротивления большевизму, противостоять возрождению России на национальных началах. И в этом смысле масоном удалось многое. В окружении главных руководителей белого движения влияние масонских конспираторов было очень сильно, а нередко и определяющее, что придавало белому движению республиканско-космополитический характер и делало его бесплодным в борьбе с силами большевизма. А с большевиками масонские руководители на удивление быстро нашли общий язык. Имеются факты, что по указанию В. Ленина  оказывалась финансовая помощь Великому Востоку Франции. В тесной связи с большевистскими руководителями находился член французской военной миссии в России  Садуль, лично встречавшийся с Лениным и Троцким и с прочими видными деятелями большевистского режима. Как выяснилось несколько позже, с самого начала работы Временного масонского Комитета в Париже туда проникают агенты ЧК, контролирующие деятельность этого тайного политического центра. Однако, как свидетельствуют многочисленные факты, чекисты выступали не против развития российского масонства, а пытались придать ему нужное для большевиков направление.  Для нас же, наиболее значимым фактом  является   тот, что  действительный статский советник К.Д. Набоков имел  в масонской иерархии немалый вес  и его активнейшее участие в создании «О.К.» наверняка согласовывалось с планами масонского руководства. Тот факт, что  основным идеологом, вдохновителем и  организатором конкретного  предприятия стал  столь значимый  масон,  дает нам право предполагать, что ключевыми фигурами в организации и формировании руководящих структур «О.К.» опять-таки стали масоны.
  У нас нет убедительных доказательств масонской деятельности брата Константина Набокова – Владимира Константиновича Набокова. Владимир Набоков,- один из основателей и руководителей партии кадетов, товарищ председателя ее ЦК, депутат Первой Государственной думы, управляющий делами Временного правительства; был исключительно близок к Павлу Милюкову, Шингареву, Некрасову и Мануйлову. Есть все основания предполагать, что,  не войдя непосредственно в состав Временного правительства, Владимир Набоков избежал «засветки» как масон, но вся его дальнейшая деятельность  убеждает нас в его принадлежности к масонскому сообществу. После большевистского переворота  Владимир Набоков выехал в Крым, где в Краевом правительстве занимал пост министра юстиции. Весной 1919 года, вместе с семьей, на греческом пароходе он покинул Россию и принял самое активное участие в деятельности русской эмиграции. В 1922 году на одном из собраний эмигрантов в Берлине Владимир Набоков заслонил Павла Милюкова от пули монархиста и был убит. О Владимире Набокове я вспомнил еще и в той связи, что, оказавшись в эмиграции, он поспешил написать интереснейшие и содержательнейшие воспоминания  «Временное правительство», где кроме всего прочего, дал исключительно образные характеристики  четырех министров-кадетов: Милюкову, Шингареву, Некрасову и Мануйлову. Своими свежими от недавних потрясений воспоминаниями, Владимир Набоков, возможно, сам того не подозревая,  убедительно раскрыл сущность масонской деятельности своих коллег по партии, и невольно убедил нас в своей причастности  к масонскому сообществу.  Отдельные выдержки из воспоминаний Владимира Набокова были опубликованы в журнале «Наше наследие», №№ 5-6 за 1990 год и желающие могут с ними познакомиться.
  Возвращаясь к деятельности Константина Дмитриевича Набокова на посту первого советника посольства а затем чрезвычайного посланника в Великобритании  следует отметить, что именно он организовывал встречи первой и второй представительных делегаций из Петрограда в 1916 году. В состав этих делегаций входили многие высокопоставленные военные и представители военно-промышленных кругов, и в этой связи, личность статского советника Константина Набокова, них, видимо ассоциировалась с основной, значащей фигурой (кроме, разумеется, посланника), представляющей в Англии интересы российские интересы. Когда зашла речь о том, что основными идеологами и организаторами «О.К.» были Константин Набоков и Александр Колчак, имелось в виду негласное соглашение между ними, достигнутое в августе 1917 года при следовании адмирала Колчака  с миссией адмирала Гленнона  из Петербурга в Вашингтон с кратковременной остановкой в Лондоне. Судя по всему, представляя проблемы, стоящие перед Россией, и предвидя длительную и напряженную борьбу, высокопоставленный дипломат  и адмирал – патриот, хорошо представляющие значение грамотно организованной разведки  и приняли решение о создании «О.К.».
  Последнее время, среди военных историков прослеживается версия о масонстве адмирала Александра Васильевича Колчака. Поскольку никаких объективных доказательств и анализов  в подтверждении версии этой не предъявляется, я не стану на ней заострять ваше внимание, хотя, было бы очень соблазнительно  найти масонскую связь между Набоковым и Колчаком. Если бы англоман Константин Константин Набоков и англоман Александр Колчак  могли предположить, что главным изъяном их плана было то, что он предусматривал формирование «О.К.» под контролем морской разведки Великобритании…   До тех пор, пока  мудрая владычица морей Великобритания не откроет доступ к своим военным архивам, не будет прямых доказательств в гнусном предательстве  совершенном  командованием   Гранд-флита по отношению к своему бывшему и верному до конца союзнику Военно-Морскому флоту Российской Империи, о котом мы вели речь, говоря о процессе над офицерами Морского Генерального штаба - руководителями «О.К.» в Петербурге.
  Пытливый и критически настроенный читатель, а на такого я и рассчитываю- скажет- ну, предположим, идея создания разветвленной системы морской разведки исходила от  адмиралу Колчака, и некоторая  роль в создании «О.К.» действительно принадлежала Константину Набокову, но этих фактов  совершенно недостаточно, чтобы в последующем рассматривать деятельность «О.К.» как инструмент , используемый масонскими структурами  в их специфической деятельности. Да  действительно, до ноября 1918 года структуры зарождающейся «О.К.» действовали в интересах военно-морских флотов союзников, с декабря 1918 года Морским Генеральным штабом, с подачи все тех же Константина Набокова и теперь уже Верховного Главнокомандующего   адмирала Колчака,  деятельность «О.К.» полностью перенацеливалась на  борьбу с большевиками, что, оказывается, не входило в планы Великобритании и США, и последовала та акция ВЧК,  с подачи английского агента под кличкой «Ланко», о которой мы уже вели речь.
  Понеся известные потери в руководстве, «О.К.» сохранила все свои периферийные структуры, и как уже говорилось, успешно действовала до окончания боевых действий на фронтах гражданской войны, после окончания которой,  необходимость в ее дальнейшей работе,  казалось бы, отпадала. Да, действительно, по всем официальным документам, структуры «О.К.» были расформированы в 1922 году. По другой, если не более достоверной, то боле логичной информации, начиная с 1922 года периферийные  структуры «О.К.» переходят под жесткий контроль все той же английской морской разведки. И вот здесь, самое время вспомнить о старом нашем фигуранте, заслуженном адмирале, и не менее заслуженном масонском функционере ДМИТРИЕ НИКОЛАЕВИЧЕ  ВЕРДЕРЕВСКОМ. Дмитрия Николаевича с молодых лет отличала поразительная работоспособность и исключительная  осмотрительность и осторожность. В октябре 1917 года, в знак солидарности с военным министром А.И. Верховским, считавшим необходимым скорейший выход России из войны, 24 октября написал заявление об отставке, но,  в связи с начавшимся восстанием в столице,  счел своим долгом не подавать его. 26 октября арестован в Зимнем дворце  вместе с другими министрами Временного правительства. 27 октября «освобожден из-под ареста под честное слово» и осуществлял, сотрудничая с новой властью, техническое руководство оперативными действиями флота по обороне страны при реальной опасности вторжения в Балтику Германского флота. Отказавшись от участия в гражданской войне, нашел возможность эмигрировать из России. В Париже активно участвовал в деятельности эмигрантских структур, объединявших, прежде всего,  бывших морских офицеров.  В структуре РОВС занимал лидирующие должности, неоднократно замещая его главу генерала Кутепова. Параллельно с этой деятельностью активно участвовал в работе масонских лож. Член Масонского Верховного совета. Ложи: «Астрея», «Юпитер» (1931 – Досточтимый мастер). Ареопаги: «Лютеция» и «Депутат» и «Второй охранитель входов», второе лицо после Достопочтимого мастера или «Принципала»… Все эти высшие масонские титулы присваивались Вердеревскому в разные годы иммиграции от 1922 до 1938. Именно в этот период активизируется деятельность РОВС, в том числе и по разведывательной и подрывной работе на территории Советской России. Нетрудно спрогнозировать комплексную деятельность Вердеревского, с одной стороны как ведущего руководителя и главы морской секции РОВС, с другой стороны - масонского функционера высокого уровня.
  Как следует из масонских директивных документов того периода, формулируя свои главные задачи в России, «вольные каменщики» предлагали сосредоточиться на подпольной работе по созданию основ новой власти. «Русские масоны не собираются действовать открыто, а, напротив, желают работать незаметно в строительстве разумного режима, основанного на принципах масонского ордена и учреждения принципа народного волеизъявления (на языке масонов это означало возможность закулисной манипуляции на выборах) под знаком легальной либеральной доктрины».
   Зарубежные задачи российского масонства формулировались его руководством преимущественно в плане активизации борьбы с «реакционными элементами Руссой эмиграции». И здесь они достигли больших успехов, тайно проникнув во многие организации, разрушая их изнутри. Так, например, весной 1925 года в Париже был созван Зарубежный съезд. Хотя на нем присутствовали и патриотические силы, его председателем был избран масон Ю.Ф. Семенов («который принадлежал с 1922 года к ложе «Астрея», а с 1924 –го – к ложе «Золотое Руно», ныне «Юпитер». ( ОА, ф. 730,оп.1,д.173,л.7).  Конечно, присутствующие патриоты не знали, что Семенов масон (так строго соблюдалась масонами тайна). Перед этим по требованию большинства съезда от председательства был отрешен масон С.Н. Третьяков. (Там же, д.6).
   В целях создания экономической базы для масонского возрождения и последующей деятельности еще летом 1920 года в Париже образуется так называемая «Русская финансовая, промышленная и торговая ассоциация», состоявшая преимущественно из русских масонов. Французская спецслужба «Сюртэ Женераль» вносит эту организацию в свое досье. В руководящих органах этой ассоциации значатся десятки известных масонских имен, в том числе активные участники заговора против Царя А. Бубликов, К. Ярошинский, видные промышленники А. Коновалов, А. Путилов, С. Лианозов, И. Абрикосов. Масонами, в том числе и бывшими, образуются разные околомасонские организации, чаще всего сомнительного свойства. Так, в 1933 году два старых масона А. Ксюнин и С. Маслов образовали центр международной информации и политической разведки, который в сводках французских спецслужб того времени получил название шпионской группы Ксюнина-Маслова. В эту группу входил целый ряд масонов, и в частности А. Гучков, В. Татаринов, Н. Тимашев, а также невозвращенец Г. Беседовский и  украинский масон С. Маркотун. Работали они преимущественно на немецкую разведку. Кстати говоря, связь А.И. Гучкова с немецкой разведкой прослеживается и по другим документам архива (ОА, ф.7, оп.2,д.2730,л.96).
   Всю эту информацию я привожу с единственной целью, предъявить  косвенную базу доказательств, которая позволит реанимировать версию о масонской составляющей в деятельности морской разведки  «О.К.» в начале 20-х годов. Кроме перечисленной информации, основным документом в пользу этой версии я считаю деятельность адмирала Д.Н. Вердеревского, приложившего свою неуемную энергию к руководству ложи «Астрея» и «Юпитер», параллельно с руководящей ролью в РОВСе, при условии, что обе эти структуры и масонские ложи и общевоинский союз предусматривали в своих планах активное сотрудничество со спецслужбами с целью политической разведки с перспективой проникновения и укоренения в России.  Отчего бы при таких установках не воспользоваться отлаженной и проверенной в  боевой работе разветвленной разведывательной структурой, которой, вне всякого сомнения,  являлась «О.К.».
  Теперь по ходу нашего исследования предстоит  самая  малость, - привести убедительные примеры разведывательной деятельности «О.К.» на объектах  Советской России, и по участникам и организаторам этих акций выйти на масонский след в их деятельности.
     Читаем строчки некогда секретных протоколов: «24 ноября 1926 года полномочным представителем ОГПУ в Ленинградском округе за шпионскую деятельность в пользу английской разведки были арестованы: командир спасательного судна «Коммуна» бригады подводных лодок морских сил Балтийского моря Клепиков Евгений Васильевич и его жена Надежда Александровна. Расследованием установлено, что в конце 1926 года Клепиков при содействии своей жены через курьера – разведчика английской и финской контрразведки, бывшего казачьего офицера Теренцева установил связь с одним из руководителей английской контрразведки по СССР в Финляндии, бывшим капитаном 2 ранга Четверухиным, в прошлом сослуживца Клепикова по царскому флоту, и передал последнему ряд военных сведений секретного характера: о составе бригады эсминцев, какие из них находятся в строю, о вооружении и местонахождении крейсера «Рюрик», линейного крейсера «Гангут» и сведения о новом торпедном приборе. За переданные сведения Клепиков получил от английской контрразведки вознаграждение, ему было дано новое задание по сбору интересующих английскую контрразведку  сведений. В частности, Клепикову предлагалось за вознаграждение собрать сведения о составе военно-морского флота, как находящегося в строю, так и строящегося; о готовности и ремонте отдельных судов, об их элементах, артиллерийском и торпедном вооружении, современных тактических качествах, дислокации, маневрах, оперативных заданиях судам, о плане мобилизации флота, о новых военных изобретениях, - торпедах и минах заграждения, о новом полевом орудии, о типах самолетов и их количестве и др. Выполняя полученное задание, Клепиков собрал и подготовил к передаче в отпечатанном виде сведения о предполагаемом вступлении в строй эсминцев и местонахождении, о составе подводных морских сил и операциях подводных лодок за летнюю кампанию 1926 года, о новом полевом орудии, копии двух секретных приказов, приложения к трем секретным приказам Веввоенсовета Республики, в том числе приложение к приказу № 445 «Штаты», рукописные сведения о торпедах, секретный справочник по морским силам СССР и т.п. Все эти сведения, как и задания английской разведки, отпечатанные в виде вопросов, были спрятаны в квартире Клепиковых в висевших на стене картинах, обнаружены и изъяты при обыске. Клепиков объяснил, что часть указанных сведений была ему известна по роду службы, другие сведения он собирал, путем посещения военных кораблей, а также расспросов  и бесед  с военнослужащими. Изобличенные вещественными доказательствами арестованные Клепиковы заявили, что начали заниматься шпионажем с целью улучшения своего материального положения. Дело слушалось в открытом судебном заседании, с участием прокурора и защитника. Военно-морской трибунал Балтийского флота приговорил Клепикова Е.В. и Клепикову Н.А. к расстрелу».( Викторов Б.А. Без грифа «Секретно»: Записки военного прокурора. М. , Юридическая литература, 1990. с. 66-68. )   
    На информации этого, по сути единственного официального судебного процесса, на котором бывшему офицеру флота были предъявлены обвинения в шпионаже в пользу английской разведки,  стоит остановиться поподробнее. От всей этой истории  попахивает  обычной чекистской провокацией. Начать следует с того, что и бывший капитан 2 ранга Борис Михайлович Четверухин и бывший старший лейтенант Евгений Васильевич Клепиков служа, на флоте,  имели не самую лучшую репутацию. Клепиков, службу проходил в основном на рейдовых плавсредствах, - буксирах, плавучих мастерских. Боевых отличий не имел. За 15 лет службы был награжден орденами Св. Станислава 3-й и 2-й степени без мечей и орденом Св. Анны 3-й степени без банта. Награды эти были им получены за выслугу лет в офицерских чинах. Евгений Васильевич трижды арестовывался органами ВЧК, в последний раз в апреле 1921 года, при расследовании событий, связанных с кронштадским мятежом, и всякий раз долго под арестом не содержался. На фоне того, что практически без суда и следствия было расстреляно  более 300 офицеров флота, такая лояльность ВЧК вызывало невольное подозрение  о сотрудничестве нашего фигуранта с советскими  спец- органами.
   Капитан 2 ранга Борис Четверухин (17.03.1880-02.04.1967).  На последнем году обучения в Морском корпусе был отчислен за слабую успеваемость  и низкую воинскую дисциплину. Через шесть месяцев службы юнкером флота, по экзамену 08.07.1902 года произведен в мичманы. В 1903 году поступил в Артиллерийский офицерский класс, однако, 16.02.1904 года отчислен «по неуспешности в науках», что было редчайшим случаем в истории классов. Исполняя обязанности  ревизора эскадренного броненосца «Император Николай Первый», в ходе Цусимского сражения вместе с экипажем  корабля  попал в  японский плен. В последующие годы его служба была связана с гидрографией. 04.02. 1913 года был зачислен в Корпус гидрографов, с переименованием из лейтенантов в штабс-капитаны. С 19.08.1914 года командовал тральщиком «Комета», переоборудованного из гражданского пароходика. С конца 1914 года являлся начальником третьего отделения 1-й морской партии траления. Секретным Высочайшим приказом № 1603 от 11.07.1916 года  прикомандирован к разведывательному отделу штаба Балтийского моря, и 20.12.1916 года был переведен во флот с переименованием из подполковников (произведен за отличие 06.12.1915)  в капитаны 2 ранга, со старшинством с 30.07.1916 года. Удостоен орденов Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом (25.05.1915), Георгиевского оружия (08.09.1915), Святого Георгия 4-й степени (1916 ). Участвовал в Моодзунском сражении, в частности снимал с о-ва Моон Ревельский «Батальон смерти». В начале 1918 года организовал «Трудовую артель, работающую по делу траления мин (Тралартель)», для уничтожения мин на коммерческой основе, куда приказом по Балтийскому флоту №146 от 14.03.1918 были переведены 74 различных судна (одной из целей являлось предотвращение захвата судов вспомогательного флота немцами в финских портах). Летом 1918 года арестовывался  немцами, осенью бежал на катере в Або, а затем в Швецию.
   Из биографии, составленной по присланным  им самим сведениям: «В декабре 1918 года в Гельсингфорсе скупал оружие от уходивших немцев для будущей армии генерала Юденича. В 1919 году – технический директор новой финской фирмы, разрабатывал планы военных и морских поставок для флотов новых прибалтийских государств; в 1924 году фирма стала его собственностью. Война 1940 года приостановила «коммерческий» процесс, германское командование стало требовать его выдачи, как служащего Антанты  (читай - резидента разведки.- Б.Н.). Причем здесь Антанта в 1941 году? Финское командование защитило Четверухина, по его словам, «как финского подданного и как отца, потерявшего сына в боях с Советской армией на Карельском перешейке».  В 1944 году при опасности попасть в руки советской разведки, был откомандирован  в Швецию, якобы по делам «фирмы». С 1958 года направился в США «для реализации своих изобретений по минной и артиллерийской части». А вот с этого момента, как говорится, несколько поподробнее. Именно,   о страсти Бориса Четверухина к новейшим изобретениям по артиллерийской части мы и поговорим. То, что в протоколе допроса Евгения Клепикова, среди сведений, интересующих  резидента разведки в Гельсингфорсе, Бориса Четверухина,  как-то неожиданно, среди вопросов по морской тематике,  звучал вопрос о новой, образца 1924 года советской гаубице, вполне объяснимо.  Дело в том, что страсть братьев Четверухиных к изобретательству и артиллерии была общеизвестна на флоте. С той только разницей, что младший из них - Владимир, действительно был выдающимся морским артиллеристом и высококлассным инженером – оружейником, а старший, как просматривается из его послужного списка был лентяем и редкостным авантюристом, не лишенным таланта коммерсанта. Кстати, младший Четверухин в исследуемый нами период, начиная с 1921 года, возглавлял береговую артиллерию Черноморского флота, имел служебную категорию, соответствующую генерал-майору, но «художества» двоюродного  брата во многом помешали его дальнейшей карьере.
   То, что Борис Четверухин имел самое непосредственное отношение в морской разведке «О.К», не вызывает ни малейшего сомнения, и то, что адмирал Пилкин в своих воспоминаниях, не отметил этого факта, можно объяснить только скандальной биографией нашего фигуранта, и тем, что «засветившийся» таким образом разведчик, вряд ли мог рассчитывать на дальнейшее доверие своего руководства. Вероятнее всего,  что информация о судебном процессе над супругами Клепиковыми наверняка стала известно в эмигрантской среде,  и заинтересованными лицами были сделаны соответствующие выводы.   
   Существенным комментарием к приведенной выше информации о фактах сотрудничества с английской разведкой бывших морских офицеров, может служить, к примеру, то, что Владимир  Четверухин, занимавший столь высокую должность и обязанный подтверждать свою лояльность советской власти,   не считал своего двоюродного брата, ни преступником, ни изменником.
   Я прекрасно осознаю,  что основательных  доказательств участия морских офицеров-масонов в разведывательной и подрывной деятельности против флотов советской России мне представить не удалось, и не думаю, что в ближайшие годы  такая информация появится. Даже, если бы в нашем распоряжении оказались архивы таких лож как «Астрея», «Юпитер» и прочие, очень маловероятно, что в протоколах их заседаний и в планах прослеживалось бы интересующие нас моменты. Было бы наивно предполагать, что на стыке таких закрытых  структур как действующее масонство и разведка могла бы просто так, за здорово живешь,  просачиваться  конфиденциальная информация, имеющая в своей основе столь скандальную подоплеку.
    Остается сделать некий промежуточный вывод - изначально приняв за факт, что среди офицеров, сотрудничавших в структурах «О.К.» было много  офицеров Морского Генерального штаба, среди которых  по нашей версии имелись члены масонских лож,   предположить что используя, хотя бы и «в темную» морских контрразведчиков, масонское руководство в лице того же опытного масонского конспиратора адмирала Вердеревского  вполне могло делать ставку  на  «своих братьев» по оружию в Советской России.
  Даже с учетом этой невинной(?)  попытки  притянуть, что называется  «за уши»,  факты по  участию масонов-моряков в политических процессах в Европе в 20-е годы, следует уже окончательно признать, что с середины 20-х годов  российские морские офицеры - члены  военных и прочих масонских лож окончательно и бесповоротно исчезают с политической сцены Европы. Это, если не принимать всерьез экстравагантные поступки или высказывания отдельных представителей бывшей Адмиралтейской ложи, какие-то невнятные попытки Великого князя  Кирилла Владимировича рассадить своих представителей, морских офицеров по отдельным странам и даже регионам Европы, с приданием им каких-то особых(?) полномочий…
   Вступление СССР в Лигу Наций в 1934 году и связанное с ним почти открытое братание лидеров масонов и большевистских руководителей вызвало в рядах «вольных каменщиков» в Европе небывалое чувство подъема. Масонская  консистория России подготовила специальное обращение к масонскому конгрессу  в Брюсселе, в этом обращении говорилось, что «приближается время, когда Россия будет готова для масонской деятельности, и мы должны быть  организованы, чтобы немедленно приступить к ней».  В обращении подтверждается факт поддержания контактов с большевистским  руководством. « В течение последних лет повторялись попытки, всегда по инициативе советских кругов установления контактов с руководителями российского масонства». В связи с этим руководители российского масонства за рубежом, в частности, Бобринский, Давыдов, Мамонтов, Вяземский просят разрешения у своего масонского руководства на создание «Верховного Совета шотландского ритуала для России».    
  В середине тридцатых годов в российском масонстве снова активизируются объединительные процессы, главной причиной которых было стремление остановить рост патриотического сознания русской эмиграции. Л. Кондауров выступает с инициативой создания Объединительного Комитета русских масонских лож. В пояснительной записке к проекту правил этого комитета он признает, что российскому масонству до сих пор не удалось создать успешно действующий орган, который, так или иначе,  объединил бы деятельность масонских лож в Париже. Вскоре такое объединение произошло. Правда, оно включало только ложи, входившие в юрисдикцию Великой Ложи Франции, работавшие на русском языке. Был создан Совет Объединения, решения которого в пределах Устава стали обязательными.
   Объединение масонских лож существовало одновременно с Консисторией и Временным комитетом российского масонства.
    Надежды масонских кругов на углубление сотрудничества с большевистским режимом после вступления СССР в Лигу Наций к концу тридцатых годов сменяются чувствами ненависти к советскому государству. Если еще в начале тридцатых годов в масонских архивах мы встречаем резолюции в поддержку большевистского режима  ( например, резолюция  за декабрь 1933 года ложи «Этуаль де ла Кро» в городе Мирмасе о протесте против антисоветской пропаганды, проводимой ложей «Этуаль дю Нор» в Париже. Даже на тайных заседаниях российских масонских лож подчеркивалось трагическое положение русской эмиграции, «…не привлекающей ничьих симпатий, расколотой на два непримиримых крыла. Неизбежность своего рода «гражданской войны». ( ОА, ф.730, д.22, л.19).
  Не забывая об основной цели своего исследования, я не вижу никакой необходимости приводить здесь доказательства дальнейшей масонской деятельности, -  они подробно изложены в исследованиях Олега Платонова, Берберовой. Здесь же уместно отметить  тот факт, что в самом конце 30-х  - начале 40-х годов отмечалась деятельность сотрудника Лиги Наций с фамилией Лодыженский. В этой связи, зная о том, что сама эта организация, сверху донизу была сформирована преимущественно из масонов и была призвана претворению в жизнь  планов «вольных каменщиков», факт службы  в ней бывшего капитана 1-го ранга Ильи Ильича Лодыженского  вызывает у нас вполне естественный интерес. Обратимся к его послужному списку. Родился Илья Ильич 14 апреля 1885 года. Окончил Морской корпус в 1905 году, штурманским офицером 1-го разряда стал в 1909 году. Службу проходил на минном крейсере «Украйна», минном крейсере «Сибирский стрелок», в заграничном плавании на учебном крейсере «Герцог Эдинбургский», после чего состоял старшим штурманом учебных судов «Рига» и «Воин», канонерской лодки «Кореец», крейсеров 1 ранга «Паллада» (24.08.1909-22.03.1911) и «Громобой» ( 22.05.1911-01.01.1912), исполняющим дела старшего офицера «Громобоя» (01.01.- 22.05.1912). Флагманский штурманский офицер штабов начальника 1-й Минной дивизии Балтийского моря ( с 26.05.1912), начальника Минной обороны Балтийского моря (с 27.06.1915), затем командовал эсминцем «Стройный» (принял должность 11.10.1915), был старшим офицером линейного корабля «Андрей Первозванный» (с 07.01.1917), командовал тем же линкором с 17.03. 1917 года. В чины старшего лейтенанта (06.12.1914) и капитана 2 ранга (06.12.1916) производился за отличие. Удостоен двух боевых орденов и Георгиевского оружия. В 1918 году перебрался в Швецию, и после краткого пребывания в Гельсингфорсе выехал на Дальний Восток в армию адмирала Колчака, куда прибыл 01.05.1919 года. После поражения колчаковской армии   во главе небольшого отряда действовал в Маньджурии,  где по некоторой, не заслуживающим доверия информации, умер от тифа. По сведениям историка и бытописателя русской военно-морской эмиграции капитана 1 ранга Г.К. Графа в конце 30-х – начале 1940-х годов являлся сотрудником Лиги Наций.
  Комментируя последнюю информацию, можно с большей долей уверенности утверждать, что офицер с таким послужным списком, лично связанный по службе с адмиралами Колчаком, Пилкиным и Вердеревским, вполне мог оказаться сотрудником Лиги Наций,  исключительно используя масонские каналы.  Этот, к сожалению,  единичный факт, подтверждающий высокую активность и завидную успешность деятельности офицеров флота в масонских структурах оставляет хоть и слабый, но шанс на жизнеспособность моей версии о поразительной живучести наших фигурантов – морских офицеров-масонов. О значимости «своего» человека в Лиге Наций даже и говорить не стоит - это и принятие законов о статусе международных проливов, и распределение зон рыболовства и преимуществ судоходства, законов об ограничении тоннажа и  вооружения линейных судов и пр. и пр.
   Конечно, вы можете поставить под сомнение информацию по Лодыженскому, предоставленную в свое время Гарольдом Графом. Я спорить с вами не стану, в конечном счете, можно было бы попытаться «пролопатить» списки сотрудников Лиги Наций за 30-е 40-е годы, но эта не менее «мутная» организация,  чем тоже масонство или разведка, и едва ли имеется шанс на реальный успех в подобном заведомо безнадежном деле.
  Просматривая материалы по деятельности масонов в конце 30-х – начале 40-х годов встречаешь знакомые нам по предыдущим главам нашего исследования лица. К примеру - Илья Исидорович Фондаминский. Вы скажите, ну какой-же он  офицер, и уж тем более моряк… В чем-то вы будете правы, а по большему счету - нет. Если вы помните, Илья Фордаминский являлся Генеральным комиссаром Черноморского флота с июля по декабрь 1917 года. Если следовать вашей логике, тогда не следует считать офицерами флота всех политработников,  включая членов Военных советов флотов. Ну,  уж если совершенно откровенно, то и я подавляющее большинство политработников всех степеней и рангов полноценными офицерами флота никогда не считал. Ну, а если оставить в стороне эти лирические и эмоциональные отступления от темы, то фигура профессионального революционера-боевика, выдающегося деятеля революционного процесса, философа и публициста,  настоящего, идейного борца, за свои бредовые, по содержанию и вредоносные по сути, идеи «свободы, равенства и братства», ставшего на определенном этапе своей бурной жизни Комиссаром Черноморского флота, Ильи Исидоровича  Фондаменского в полной мере входит в сферу нашего исследования, что мы и подтвердили,  знакомясь с его  боевой и творческой биографией до декабря  1917 года. Теперь нам предстоит встретиться все с той же кампанией несколько повзрослевших «еврейских мальчиков» - Н. Авксентьева, И. Фондаминсого, Я. Шефтеля, Ю. Раппопорта, К. Гвоздановича, Б. Магидовича; давно превратившихся из революционных романтиков в матерых масонских функционеров.
  Обострение внутреннего положения в СССР, приходившие оттуда ложные слухи о скором падении режима Сталина, будоражили российские масонские ложи в странах Европы и прежде всего во Франции. Протоколы заседаний подтверждают, что масонские конспираторы готовились принять участие в борьбе за власть в России. Во второй половине тридцатых  годов в Париже возникает своего рода теневое масонское правительство, которое получило скромное название «группа «Лицом к России». О ее реальном политическом потенциале говорил состав и серьезность поставленных целей.
   Во главе «теневого правительства» стоял высокопоставленный российский масон Досточтимый Мастер, член Ареопагов, имевший высшую 33 степень масонского посвящения Н.Д. Авксентьев. Активный участник антирусских революций 1905-1917 годов, он много способствовал разрушению России. Член ЦК партии эсеров, соратник Бириса Савинкова, Ильи Фондаминского, Александра Керенского. После отречения Императора выдвинут на пост председателя ВЦИК крестьянских депутатов, затем министр Внутренних дел Временного правительства. Масонское руководство постоянно поддерживало его. В месяцы разгула масонского шабаша в России Авксентьев – председатель Масонского Демократического Совещания, председатель промасонского Предпарламента. В 1919 году член «Союза Возрождения России», сплошь составленного из масонов. Все члены «теневого правительства» принадлежали к категории старых революционеров с солидным масонским стажем и высокой степенью посвящения, все они имели большую практику работы в государственных структурах, образованных масонами – Временном правительстве, Уфимской директории, Архангельском правительстве, правительстве Юга России и пр. Подобной легендарной личностью был и наш старый знакомый Илья Фондаминский. Кроме всего прочего, с Авксеньевым  его связывала старинная с юношеских времен дружба, о которой мы с вами уже вели речь.
   Задачи, которые ставили перед собой «масонские владыки» в ранге членов «теневого правительства» были следующие.
-Во-первых, подготовить «братьев» к политической масонской работе в России. Разработать новые формы подпольной деятельности, исходя из современных условий.
-Во-вторых, организовать борьбу против русского патриотического движения.
-В-третьих, создать опорные пункты  и центры для масонского проникновения в Россию. Подготовив общественное мнение Запада, опираясь на своих иностранных «братьев», наладить контакты с зарубежными государственными структурами, и особенно со спецслужбами. (вот, где особенно пригодились  бы сохранившиеся или «законсервированные» звенья и резидентуры «О.К.», руководимые опытнейшим масонским конспиратором  адмиралом Дмитрием Вердеревским. Б.Н.).
  Сохранились некоторые документы этого «правительства», среди которых имеются протоколы, которые заслуживают того, чтобы их хотя бы частично опубликовать.
   Протокол заседания 24 июня 1938.
Присутствовали: Братья Н.Д. Авксентьев, П.А. Бобринский, П.А. Бурышкин, М.П. Кивельович, И.А. Кривошеин, М.А. Кроль, Б.П. Магидович и П.Н. Переверзев. Прислали извинения: А.С. Альперин, В.Л. Вяземский, Б.Ю. Прегель, В.Е. Татаринов, М.М. Тер-Погосян и П.Н. Тесленко. Председательствовал Н.Д. Авксентьев, Секретарем избран П.Н. Переверзев. Постановлено на будущее время избирать из присутствующих братьев секретаря для составления протокола заседания. Остальные функции возложить на брата Б.П. Магидовича. Обсуждались предложения кандидатов в члены группы (читай Группы «Лицом к России». Б.Н.). Были названы И.И. Фондаминский, К.К. Грюнвальдт, Я.М. Шефтель, Ю. Раппопорт, К.В. Гвозданович и П.Я. Рысс. По обсуждению названных кандидатур постановлено: отложить окончательное суждение о кандидатурах Фондаминского, Грюнвальдта, Раппопорта и Рысса. Поручить брату Переверзеву переговорить с братом Шефтелем о вступлении его в группу, принять брата Гвоздановича.
  Оторопь берет от того состава «правительства» что проектировали масоны для управления Россией…
  АВКСЕНТЬЕВ… Я не уверен, что свержение большевизма произойдет по линии демократии. Могут быть линии совершенно неожиданные, такие, что и диктатура большевиков покажется мягкой… Теперь не будет того что было в 1917 году, когда мы, эмигранты, приехали в Россию  и сразу попали в верх. Там теперь очень хорошо знают, что им надо и учителей из-за границы не ждут. Тогда эмиграция сыграла громадную роль. Теперь этого не будет… Если я один останусь на земле, чтобы отстаивать то, что я\считаю святым, я буду делать это в надежде, что где-то и когда-то это найдет отклик. Мы приедем в Россию и будем насаждать там масонскую большую правду…
БУРЫШКИН. … В Хитлеровской Мэйн Кампф говорится об акции на Россию, о войне  на  Дальнем Востоке. Идея эта мне не ясна. В плоскости этой идеи действуют сейчас Туркул, Солоневич, Меллер-Закомельский, они втягивают в эту кампанию русскую эмиграцию в Германии. Много эмигрантов из Франции, несомненно под влиянием этой пропаганды, уехало в Германию. Среди нас действуют элементы, которые вводят нас в борьбу, иэто уже не белые мечты, это реальное задание.  Почему национал-социалистическая Германия, отрицающая все, что сейчас происходит в России, отстаивает идею национальности. Нет ли тут стремления к русской нефти. Это один из моих выводов, но есть и другие. Политика Рапалло продолжается. От этого становится страшно. Нужно чтобы мы открыли на это глаза французам. Нужно сказать им, что в сущности ркссим эмигрантам во Франции открыта германская граница. Это уже мобилизация…
КРОЛЬ. Я не удивился бы, если бы узнал, что немцы выдвинули бы Туркула или Солоневича на амплуа генерала Франко в Росси и устроили там то, что они сделали в Испании. Это, конечно, послужило бы началом мировой войны. Тут вопрос не в том, какую роль будет играть наша эмиграция, она все равно будет втянута в события. …Но мы все-таки должны предпринимать меры борьбы против растлевающего влияния национал-социализма, чтобы действовать на тех, среди которых Солоневич ведет свою пропаганду.
БОБРИНСКИЙ. Вопрос к брату Бурышкину, есть ли уже теперь германская акция в России? БУРЫШКИН. Есть. БОБРИНСКИЙ. Солоневич представляется мне в политическом отношении фигурой неясной. Бухарин и расстрелянные Сталиным генералы состояли в каких-то отношениях с германским генеральным штабом. Из всей политики Сталина ясна его привычка после поражения своих противников идти по избранному ими пути.
АВКСЕНТЬЕВ. Предлагает брату Бурышкину прочитать в июле доклад о германской проблеме в России….
   Собрание закрыто в 11 часов 45 минут вечера.
    Члены «теневого правительства» провели еще несколько заседаний, на которых обсуждались общеполитические вопросы и разрабатывались планы активизации масонского проникновения в Россию. Их замыслам против России в то время не было суждено осуществиться, ибо на пути их преступных замыслов встала другая антирусская  сила – западноевропейский фашизм. В борьбе за свою власть над Россией и человечеством эти две преступные силы сцепились в конкурентной схватке, исход которой, как показали дальнейшие события, не давал повода для избыточного оптимизма масонам.   Примерно в этот же период, только более  жестоко, окончательно расправился с возрождающимся масонством  Сталинский режим.
  В завершение нашего несколько сумбурного, лишенного желательной стройности и системности исследования  нам все-таки предстоит ответить на вопрос о том, существовали ли полноценные масонские ложи в советской России в 20-е и 30-е годы и какова дальнейшая судьба масонов в СССР после сталинской «чистки» конца 30-х годов.
  О кружках и объединениях масонского толка, существовавших в Ленинграде, Москве, Смоленске и Витебске в 20-е годы мы с вами уже вели речь. Вопрос о существовании в советской России Верховного Совета масонских организаций или какого-либо другого тайного центра пока еще недостаточно исследован. Имеются некоторые основания считать, что такой центр все же существовал как некое передаточное звено между зарубежными эмигрантскими масонскими центрами ( тем же «теневым правительством») и советскими «вольными каменщиками». Не исключено, что он был настолько грамотно законспирирован, что о его существовании знали только непосредственно посвященные в процесс единицы. Даже в самой масонской среде в конце двадцатых годов по этому вопросу разгорелась полемика, отраженная в одном из секретных документов, подписанных масоном 33 градуса А. Давыдовым, и направленных руководству французских масонов. «Предположение о существовании в Советской России масонского Верховного Совета было широко использовано братом Нагродским в его длительной борьбе с братом Кандауровым. Нагродский не сумел убедительно доказать, что такой секретный центр существует. В подтверждение своей позиции Нагродский приводит сведения Автономова, опубликованные в Беллютене Великой ложи Франции за 1927 год и, как позднее выяснилось, сфабрикованные русской политической полицией (Ч.К.)посредством агента-провокатора Автономова… В подтверждение существования в России секретного масонского центра брат Нагродский привел также факт прибытия в Париж из России некоего мартиниста, ставшего здесь масоном шотландского устава, брата Терапиано, который выдавал себя за члена секретного масонского Верховного Совета России. После частых и длительных проверочных собеседований  оказалось, что Терапиано не соответствует требованиям, предъявляемым к масонам не только 32, но и 30-го градуса (которые необходимы для работы в масонском Верховном Совете – О.П.)
   Аргументы, предъявленные масоном Давыдовым в споре с Нагродским не очень убедительны, так как в России, начиная с начала 20-го века традиционно нарушались установленные масонами требования и положения для посвящения в различные категории. Так, общеизвестен факт, когда в масоны 33-го градуса был посвящен прямо в «Крестах» скандально известный масон Маргулиес. Другое дело, что о фактическом существовании Верховного Совета масонства в Советской России можно было объективно судить только после авторитетной проверки деятельности масонов в самой России. А на такую проверку, судя по всему, масонское руководство не решилось.
   Объективным фактом является тот, что к концу 30-х годов организованная деятельность масонских организаций в России в основном прекратилась или была заморожена. Значительная часть подпольщиков и заговорщиков масонского толка, угрожавших  режиму Сталина и существованию самого Российского государства, понесла заслуженное наказание. Масонские организации в эмиграции, пытавшиеся наладить контакты с кем-то из старых масонов в СССР, с горечью констатировали о невозможности и бесперспективности таких контактов. Сохранилась интересная переписка секретариата ордена Великий Восток Франции со своей местной организацией, масонской ложей «Реюньон деза  ми шуази» в городе Марселе об установлении связей с масонскими ложами в СССР. На запрос местной организации о желании вступить в контакт с российскими масонами руководители ордена отвечали:
15 июня 1937
Достопочтимые братья!
Благодарим Вас за Ваше письмо от 12 июня, за Ваше участие в (судьбе) масонских организаций, разгромленных в СССР.
В настоящее время мы не можем войти ни в какие сношения ни с одним масоном этой страны.
Сожалеем по этому поводу и просим отнестись к нему с пониманием. Примите наши уверения в глубокой братской дружбе.
Глава секретариата.(ОА., ф.92,оп.1, д.5080,л.1). 
   Ну, уж если сами французские масоны официально признали сворачивание масонской деятельности своими русскими «братьями», то нам стоит прислушаться к их «просвященному» мнению и завершать  наше  исследование.