Прапора

Прапора

Что, в сущности, надо солдату в стройбате? Пожрать, поспать и оттянуться. Всё-таки два года вдали от дома, от подруг, от догляда... А что нужно комбату с его штабным аппаратом? Лишить военных строителей всех прелестей отдыха! Командование, видите ли, против того, чтобы в стройбате сытно ели, сладко спали и всячески отрывались. Свою позицию они выражают удобной формулировкой: «тяготы и лишения воинской службы». Налицо явное несовпадение задач!
Поэтому с первых дней армии солдаты и командование по разные стороны баррикад. И всё было бы ничего, каждый прекрасно бы «справлялся» со своим делом, если бы не одно «но». Взаимозависимость. Ни военные строители не могут без командования, ни командование без военных строителей. Добавьте сюда разницу в званиях, и вы получите картинку рабовладельческого строя в отдельно взятом роде войск.
Представляете, стройбат заставляют работать, не делая при этом поблажек в повседневной войсковой жизни?! С утра не забудь сделать зарядку (а то мешки с цементом покажутся тебе слишком лёгкими)! Захотел покушать - предварительно спой песню, чеканя шаг и оттягивая носок сапога. Ну, а захотел «отбиться» после трудового дня - будь любезен потренироваться «подъём-отбой» с десяток раз.
Вот об этой стороне дела и пойдёт речь в данном тексте. А именно: о жизни стройбата вне рабочего времени.
Если вы думаете, что за болотно-зелёной массой военнослужащих присматривает комбат лично или офицеры из его окружения, то вы глубоко заблуждаетесь. Для кого-то будет откровением и то, что и сержанты мало внимания уделяют повседневной жизни стройбата. «Отцом-командиром» в стройбате считается Прапорщик! (Впредь буду писать слово «прапорщик» с маленькой буквы, для экономии краски.)
Прапорщики или «прапора», как их иногда называют, каста особая. Основная масса военнослужащих считает прапорщика «ни рыбой, ни мясом», так как его уровень в эволюционной армейской цепочке - посередине между солдатом и офицером. Но это только внешняя оболочка, надёжно маскирующая человека, носящего это звание, от любых бурь, которые разыгрываются в армии. На самом деле прапорщик - это «рыба и мясо» вместе взятые, и даже немного больше!
В том стройбате, который описываю я, прапора держались уверенно и практически подмяли под себя ротное офицерство, которое в своей массе было представлено молодыми неопытными лейтенантами. А почти всем прапорщикам в нашей части было под полтинник или сверх того. Поэтому классического армейского диалога между ними почти никогда не получалось.
- Прапорщик Цынкуш! - звонко начинал давать распоряжение двадцатитрёхлетний лейтенант Ульянов, который только что приступил к своим обязанностям заместителя командира роты. - Я приказываю вашему взводу выйти на плац для проведения строевой подготовки!
- Сынок, у моего взвода есть другие дела, - отвечал Цынкуш.
- Я Вам не сынок! - краснея, говорил лейтенант, пытаясь протестовать и, тем самым, садясь ещё глубже в лужу.
Далее шли просьбы и торг. Иногда, если это не шло вразрез с интересами прапорщика, лейтенант мог выйти из поединка победителем.
Прапорщики занимали в части все знаковые посты: взводные, каптёры и должность начальника столовой. Это позволяло им держать в кулаке всех - от последнего солдата, до старшего офицера. Пожалуй, единственные два человека, кто грубо противился произволу прапорщиков, были комбат и начштаба, но и те рано или поздно попадались к ним в руки, например, оказавшись в столовой. Прапорщики - это люди, про которых солдаты всегда говорили: «е..т и кормит».
Поэтому неудивительно, что на почве вседозволенности прапора порой вели себя на службе, как истинные помещики середины восемнадцатого века.   
Как-то раз дежурным по части заступил каптёр второй роты, прапорщик Подоляко. Всем своим видом этот человек позорил ряды Советской Армии, поскольку был раскормлен до невероятных размеров. Однако мозги прапорщика работали исправно (так как их постоянно питали), а в части он слыл самым большим озорником. Может, потому его и держали на службе.
Озорство Подоляко выражалось в подлости, которую он с удовольствием творил, когда оказывался на высоте положения, а именно: в период дежурства по столовой или по части, и было направлено на военных строителей соседних рот и на их непосредственное начальство - по сути, на таких же прапорщиков.   
Итак, Подоляко - дежурный по части. Уже протрубил отбой, и войска погрузились в крепкий сон. Прапорщик тоже вот-вот заснёт, но только после того, как сходит в столовую и наестся жареной картошки с мясом. Согласно диете он не кушает после шести вечера, а сразу переходит в новый день и жрёт после двенадцати... Своей армейской выправкой он доволен. Портупею вот только пришлось надставить да вшить клинья в рукава рубашки и сапоги. Кто же шьёт такие маленькие вещи?! Хорошего прапора должно быть много!
После нулевого завтрака прапорщик Подоляко идёт в свою каптёрку и спит до четырёх утра. Он бы и больше проспал, да не даёт покоя озорная мыслишка, ещё с вечера поселившаяся в голове. Большой каптёр не любит первую роту. Потому что она первая, потому что в ней служит его конкурент - прапорщик Короткевич, потому что первую роту не называют «пьяной», а его роту называют... Да мало ли причин не любить ближнего своего?   
В четыре утра дневальный будит прапорщика осторожно, чтобы не попасть под горячий кулак, который может смахнуть ему голову с плеч. Из каптёрки раздаётся сопенье, кряхтенье, мат, хруст затёкших членов, ещё раз мат, чертыханье с чиханьем попеременно, мощный звук отрыжки и, наконец, громкий пук. Подоляко в дверях минут пять приходит в себя от страшного сна (кто переедает, тому снятся страшные сны) и фокусирует взгляд. Примерно в половине пятого, когда вся страна спит, прапорщик Подоляко и его подневольные подручные (двое дневальных второй роты) выходят на большую охоту. Они удачно выбрали время.
Возможно, что сейчас я открою военную тайну, но, увы, в стройбате есть время, когда можно захватить часть без боя - это между четырьмя и пятью часами утра. Стройбат спит без задних ног, глубоко и ровно дыша. Спят дневальные и дежурные в ротах, спят кочегары и сторожа, спят дежурные на КПП и дежурный по штабу... На их щеках и лбах отпечатываются панцирные сетки кроватей и звёзды с кокард, передовицы газет «На боевом посту» и «Красная звезда». Бери их тёпленькими, товарищ враг...
Подоляко знает про «мёртвое время» и извлекает из него выгоду. Будь его воля, он продал бы всю часть вместе с потрохами на сторону, да куда потом с прибылью-то? Нет ещё демократии в стране, пока не жалуют воровство в особо крупных размерах, пока не во что вложить честно заработанное... Поэтому он крадёт помаленьку, не забывая поддерживать свой авторитет.
Он заходит в спящее царство первой роты и с помощью своих подручных выносит всё, что можно вынести: тумбочку с журналами дежурств, телевизор, табуреты с солдатской амуницией. Всё казённое богатство он приказывает сложить по центру плаца, благо на улице тепло и сухо, а личные вещи солдат отнести в каптёрку второй роты. Под конец на плац выносят кровать, которую аккуратно сняли с верхнего яруса, со спящим на ней дежурным по роте... Когда всё закончено, Подоляко находит чистый листок бумаги и пишет послание первой роте: «Послам обращаться в каптёрку второй роты. Дежурный по части».
Если всё сделано без шума, то можно себе представить картину, когда в ротах раздаётся сигнал побудки и начинается утренняя беготня! Вторая и третья роты встали, перекликнулись и уже выбежали на утреннюю зарядку. А первая рота что-то запаздывает... Во-первых, некому её разбудить. Во-вторых, не во что одеться. На плацу, под хохот солдат из соседних рот, на кровати продирает глаза дежурный первой роты. Босиком выбегают дневальные и бегут на помощь своему неудачливому начальнику. Зарядка сорвана. На плац выходит Подоляко и добавляет дежурному с подчинёнными по три наряда вне очереди за сон и ротозейство на посту. 
- Передайте Короткевичу, пусть лучше инструктирует своих дневальных и дежурных! - напоследок говорит Подоляко и идёт в свою каптёрку ждать послов от первой роты.
В первой роте к выходу готовятся известные личности - Сильва, Тюрьма и Пушкин. Эта троица самая первая по залётам и самая первая по их исправлению. В трусах, на босу ногу, они шагают во вторую роту, где у них с Подоляко происходит следующий разговор:
- Товарищ прапорщик, отдайте наши вещи!
- Пять литров самогона.
- Пять не сможем, только три...
- Четыре!
- Три с половиной...
- Хорошо, три с половиной и полкило сала!
- А сало-то мы откуда возьмём?
- У Короткевича! Он им вчера хвалился! Вечером жду!
Вещи возвращаются домой, а Подоляко наслаждается победой. Ему ещё день отстоять, а вечером он расслабится... Ему ещё на разводе с утра получать от командира части благодарность «за отличную службу»... Ему ещё сегодня много раз пересказывать историю о том, как он одним махом Короткевича за пояс заткнул... 
Прошла неделя с того злополучного дня, когда в ворота каптёра первой роты прапорщика Короткевича был забит мощный гол его оппонентом прапорщиком Подоляко. Уже давно был выпит самогон, и дух сала улетучился с сальных пальцев каптёра второй роты. Казалось бы, и забыто всё... Ан нет! Не спит прапорщик Короткевич. Ответный ход готовит. Что бы такое учудить, чтобы на себя лавры воинской славы перетянуть и чтобы вернуть утраченное - самогон и, что особенно важно, сало!? Позвал Короткевич «святую троицу», которая после сала была у него в неоплатном долгу, и предложил им тоже голову поломать над животрепещущим вопросом. Те быстро придумали план, который не отличался изяществом, а был исключительно плодом их воровского воображения (все попали в армию после срока за воровство).
Известно, что каждый человек за долгую жизнь накапливает большое количество барахла. Солдат не исключение. За два года службы он обзаводится некоторыми вещами, которые в казарме хранить опасно в силу их «неуставности» или из-за боязни кражи. Например, гражданская одежда, чтобы в самоволку бегать, или дембельский альбом, или приёмник, по случаю купленный в городе...
Где всё это хранить? У стройбата есть ответ на этот вопрос. Всё имущество военный строитель хранит в большом железном сундуке, который сварен из толстых листов железа и является неотъемлемой частью интерьера строительного вагончика. А вагончик - за пределами войсковой части, под защитой начальника стройки - гражданского прораба. Сам сундук передаётся из поколения в поколение, от дембеля к деду, меняя только увесистые амбарные замки. В сундуках хранят свои вещи сразу несколько человек, поскольку вагончик даётся в пользование отделению. Ключ от замка, как правило, находится у одного из авторитетных солдат или сержантов, и имя этого человека держится в строжайшем секрете.
Так вот на это, на святое, замахнулся прапорщик Короткевич!
Дело было днём, когда завтрак давно закончился, а обед ещё и не думал начинаться. Будучи также дежурным по части, каптёр первой роты, убедившись в том, что вагончики трёх отделений второй роты пусты, взломал дверные замки и ворвался в неохраняемые помещения. С помощью своих помощников он выволок на улицу тяжеленные сундуки и на тележках отправил их в часть, в расположение первой роты.
Он не стал писать никаких записок солдатам, тем более что хранящиеся в сундуках вещи - это не предметы первой необходимости, и поэтому их отсутствие не должно сказаться на армейской жизни. К тому же его, прапорщика Короткевича, присутствие на строящемся объекте в то время, когда он должен находиться на дежурстве, можно расценивать как самовольное оставление части.
Прапорщик Короткевич всё рассчитал чётко. Он понял, что провести такой же фокус со второй ротой, какой был проведён прапорщиком Подоляко по отношению к первой роте, вряд ли удастся. Подоляко всегда был наготове и чётко инструктировал своих дежурных. Однако как-то уколоть его стоило.
Короткевич посмотрел на сундуки, которые заполнили собой всю каптёрку, и для него сразу всё прояснилось. Только сначала нужно было дождаться послов из второй роты.
Они не заставили себя ждать. Уже вечером, когда полномочия дежурного по части были с Короткевича сняты, в каптёрку первой роты прибыли три человека - вероятно, «хранители ключей».   
- Товарищ прапорщик, - начали они свою песню, - отдайте нам наши сундуки.
- С каждого сундука по три литра чачи!
- У нас только самогон...
- Давайте самогон!
- За всё - три литра...
- Минимум пять! И шмат сала!
- А сало-то откуда взять!?
- У вашего Подоляки с задницы срежьте! Даю три дня! Не принесёте - собью замки и всё содержимое сожгу!
Всем миром вторая рота добывала самогон, продавая в близлежащую деревню со стройки материалы. Особенно пришлось попотеть, добывая сало. Часть была выкрадена из личных запасов прапорщика Подоляко, часть выменяна на самогон у соседей-связистов, часть - экспроприирована у украинцев, получивших как раз вовремя посылки из дома. Поработали так, что огненной жидкости и сала оказалось больше, чем требовалось. Когда солдатское добро было возвращено в целости и сохранности, вторая рота ещё раз подтвердила своё звание «пьяной роты».
Получив «гостинцы», прапорщик Короткевич написал рапорт на имя комбата. В нём он описал свою работу по обезвреживанию «заговора» во второй роте, который был раскрыт «благодаря его бдительности». По его словам, суть «заговора» заключалась в том, что при потакании прапорщика Подоляко бойцы второй роты организовали склад гражданской одежды и, следовательно, могли беспрепятственно бегать в самоволку. Также, по словам Короткевича, он лично в присутствии трёх солдат сжёг все неуставные вещи, найденные в ходе очистительного рейда, и составил по этому случаю акт.
Как вы уже, наверное, догадались, тремя солдатами, которые якобы присутствовали при уничтожении чуждых армии вещей, были вездесущие Сильва, Тюрьма и Пушкин. Они быстро нашли способ примириться с солдатами второй роты, тем более что самогона и сала у тех ещё было много.
На очередном утреннем разводе комбат вставил по первое число каптёру второй роты и благословил на новые подвиги каптёра первой. Счёт стал 1:1.
Вечером того же дня случилась баня, и недавние враги, объединившись с прапорами взводов, устроили развесёлую пьянку, которая примирила их на неделю-другую.
Нет, есть всё-таки в стройбате объединяющая сила!   
   

Декабрь, 2009