Кощейка

     Сколько я себя помню, то есть с самого первого класса, у нас в школе работала одна и та же медсестра Вероника Леопольдовна. Ох, это была страшная женщина, как нам тогда казалось. Она же никогда никого не жалела, у нее отпроситься с занятий было просто невозможно. Никакие сопли, никакие чихи на нее не действовали, уговоры тоже. А как она уколы делала — с размаху! Так что можете себе представить, сколько у нас было радости, когда мы узнали, что Вероника уволилась. А еще мы очень крепко надеялись, что на ее место придет какая-нибудь добрая подслеповатая старушка божий одуванчик, которая будет плясать (или хотя бы кивать) под нашу дудку.
      Но, к сожалению, судьба распорядилась иначе и в нашей школе начали твориться такие вещи, которые в других местах не на всякий хэлоуин случаются!
      Да вы посудите сами: еще недели после Вероники не прошло, а я уже выхожу из буфета и только поворачиваю за угол, чтобы там через запасную (или, иначе, черную) лестницу быстро подняться на второй этаж, как Димон меня хватает за рукав и говорит:
      — Не надо! Пойдем через главную.
      Я удивился, но не стал с ним спорить и не пошел к черной лестнице. Я думал, может, Димон кого-нибудь не хочет там встретить, мало ли какие у него с кем счета. И только когда мы уже возвращались из школы и я напомнил ему про тот случай, Димон вдруг сказал:
      — Так там же эта врачиха, а меня должны были вызвать.
      — Какая еще врачиха? — спросил я.
      И вот только тогда Димон рассказал мне про то, о чем к тому времени знала уже вся школа: за буфетом, возле черной лестницы, прямо из стены выходит здоровенная, может даже двухметровая врачиха в белом халате и в такой же шапочке, хватает кого сможет и делает ему укол. От этого укола человек тупеет начисто и целых два часа ни на один самый простой вопрос ответить не может.
      — Дурь какая! — сказал я.
      — Дурь не дурь, — обиделся Димон, — а уже только за эту неделю есть двенадцать пострадавших. Хочешь, могу тебе их показать. Один из них в нашем дворе живет, Костя Жучко.
      Я не поверил, мы пошли к Жучко. Жучко вышел к нам бледный, испуганный и, заикаясь, рассказал, как «эта ведьма» (так он ее назвал) схватила его за шиворот и «впаяла» ему укол в руку прямо через рубашку.
      — И что? — спросил я.
      — Ничего, — сказал Жучко. — Как заморозка. Ничего не чуял. Совсем! А через три часа прошло.
      И он посмотрел мне в глаза. Глаза у него были ясные. Я подумал и сказал:
      — Так, может, это Вероника мстит за то, что ее уволили?
      — Она сама уволилась, — сказал Димон. — И Вероника маленькая, а эта здоровенная как шкаф.
      — Да, — сказал Жучко, — очень высокая. И беспощадная. И зубы у нее железные. Мы ее зовем Кощейка.
      — Почему? — спросил я.
      — А как ее еще назвать? — спросил Жучко. — Она же, как Кощей, бессмертная, ее ничего не берет!
      — Ну, это мы еще посмотрим, — сказал я. — Только сперва надо подумать.
      И мы отпустили Жучко, посидели на скамейке, вспомнили разные фильмы-ужастики и разошлись думать дальше.
      А что было думать?! Нужно было действовать. Когда я принял такое решение, долго не мог заснуть, ворочался.
      Но утром проснулся бодрым, уверенным, позавтракал плотней обычного и, так же быстрей обычного, пошел в школу.
      Народу там было еще мало, когда я пришел, так что никто мне не мешал и я долго ходил по тому закоулку перед черной лестницей, ощупывал стены и осматривал все щели, хотя там было не очень светло, даже, прямо сказать, сумрачно. И, конечно, был настороже! Всё время косил глазами, к каждому шороху прислушивался, а однажды даже тихо окликнул:
      — Кощейка! Кощейка!
      Но она не вышла. Я тогда даже подумал, что ничего здесь нет кроме досужих страхов. Кто такой Жучко? Третий класс, малявка. Да он еще жизни не видел и настоящих трудностей не нюхал. Насмотрятся, начитаются всяких дурацких страшилок и потом сами себя пугают.
      И только я так подумал, как вдруг прямо из стены на меня вот такая гора надвигается! В белом халате, в белой шапочке и даже в белой марлевой повязке. Глаза так и горят, сверкают. А в правой руке шприц пол-литровый, не меньше! Я от нее! А она левой рукой меня в охапку — и как сдавит! И, чую, шприцем ка-ак впарит выше локтя! И оттолкнула, я упал, а она отошла и стоит. Я поднял голову и вижу ее ноги в белых туфельках 48-го размера. Эх, думаю, сейчас будет топтать…
      А дальше помню очень плохо. Помню, плывет всё перед глазами, в ушах гудит, посвистывает, а после стало звенеть…
      И я догадался, очнулся! Это же, думаю, звонок, а у нас первым математика, меня же обещали вызвать обязательно, надо идти, а то подумают, что я испугался и сбежал! И с этой мыслью я встаю, берусь за стену и иду, шатаясь, как в кино.
      Я тогда долго шел, потому что пока добрался до класса, прошло уже двадцать минут урока и меня даже начало немного отпускать от той кощейкиной прививки. Как после оказалось, на мне был толстый свитер, он смягчил укол и половину яда принял на себя.
      Но об этом мы тогда еще не знали, а было вот что: я вхожу в класс, держу рюкзак под мышкой и улыбаюсь как последний сумасшедший. Юлия Михайловна презрительно посмотрела на меня и говорит:
      — А вот и мы явились. И что теперь будем рассказывать? Незнакомую бабушку через дорогу переводили? Автобус с рельсов сошел? Или мы просто заблудились на улице? А?
      И тут я возьми и брякни:
      — Нет, я не опаздывал. Я пришел вовремя. Просто меня на первом этаже Кощейка ядовитым уколом отравила. Но я скоро поправлюсь, вы не беспокойтесь.
      И упал. И стал смеяться. Я и сейчас вам не скажу, что на меня тогда напало, но вот смеюсь и не могу сдержаться! Даже не смеюсь, а ржу как конь, как мне после Димон сказал. И он же, кстати, только один ко мне тогда пришел на помощь. Потому что все остальные сидели, как приклеенные, как… Ну, понимаете, как кто после чего. А Димон ко мне выбежал, поднял на руки и говорит:
      — Вы, Юлия Михайловна, не ругайтесь на него. Он правду говорит. Мы еще вчера хотели вместе на нее идти, на эту Кощейку проклятую, а он один пошел.
      А я слушаю все это и смеюсь, правда, уже не так громко. А потом и совсем замолчал и встал на ноги уже без Димоновой помощи. Но он не уходит, стоит со мной рядом. Как настоящий друг! А Юлия Михайловна, вся красная, еще немного помолчала, а потом сказала своим знаменитым железным голосом:
      — Вот что, молодые люди, если вам так весело, то, будьте любезны, спуститесь на первый этаж и посмейтесь в кабинете у директора. Живо!
      И что нам было делать? Мы пошли. По дороге я вкратце рассказал Димону о том, что со мной случилось, а он мне в свою очередь сказал, что за распускание дурацких слухов про Кощейку я буду у нас в школе уже девятым пострадавшим. Я на это промолчал, но подумал, что за правду я готов быть хоть каким, хоть миллион раз первым, но от нее не отступлюсь!
      Наш директор, Аркадий Аркадьевич, был у себя в кабинете, когда мы к нему вошли. Он сидел за столом, разговаривал с кем-то по телефону и улыбался. Увидев  нас, сразу нахмурился и поднял один палец, что означало: заходить по одному. Я кивнул Димону, и он вышел. Аркадий Аркадьевич извинился в телефон, решительно положил трубку и строго спросил, что случилось. Я так же строго ответил, что в коридоре возле черной лестницы на меня напала зомби и уколола в руку ядом. За это меня выгнали с урока.
      — Гм! — сказал Аркадий Аркадьевич и сдвинул брови. Потом сказал: — Не напала, а напал. Зомби мужского рода.
      — Нет, женского, — ответил я. — И она была в белом халате. И зубы у нее железные. И уколола она вот сюда! И я знаю, почему вы улыбаетесь! Потому что вы, значит, не верите, и тогда можно ничего не делать! А она свирепствует! А вы…
      Но тут я замолчал, потому что Аркадий Аркадьевич вскочил и, свирепо сверкая глазами (почти как Кощейка), почти что крикнул:
      — Хватит!
      А после сел и утер ладонью лоб, хотя никакого пота там не было, и сказал:
      — Это психоз какой-то! Коллективный. Насмотрелись всякой дряни!
      И опять стал смотреть на меня, но уже не так свирепо, а потом спросил:
      — След от укола остался?
      Я молча снял свитер и мы вместе осмотрели мою руку. След от иголки, хоть и маленький, без кровоподтека, был. Аркадий Аркадьевич очень сильно нахмурился, сел на свое место и задумчиво сказал:
      — Веревка! — А после, еще помолчав, громко вздохнул и сказал: — Говори. Обо всем. С самого начала.
      Я стал рассказывать. И я ему всё рассказал: и как я об этом узнал, и как мы с Димоном наводили справки, и что Димон узнал отдельно от меня, и так далее. Когда я замолчал, прозвенел звонок на перемену. Аркадий Аркадьевич подумал и начал задавать мне некоторые вопросы, пытаясь меня ими запутать, понял я. То есть он, как в детективе, хотел вывести меня на чистую воду.
      Но тут прозвенел звонок на урок — и в эту же секунду дверь в кабинет распахнулась и наши ребята из нашего класса внесли полуживого Димона.
      — Это она! — сказал Макс. — Уколола его, ведьма! А мы рядом были, но не успели спасти.
      Аркадий Аркадьевич, весь белый как лист ватмана, подхватил Димона и положил его на служебный диванчик. Димон смотрел на нас пустыми глазами и улыбался.
      — Так! — грозно сказал Аркадий Аркадьевич. — Ладно!
      После чего подошел к телефону, а у него там селектор, и начал вызывать к себе в кабинет учителей — только одних мужчин, как я успел заметить.
      Когда они стали входить, нас всех попросили выйти. Остался только Димон, потому что ему запретили вставать, и дверь в кабинет закрылась. Но мы на урок не пошли, а остались стоять в холле и ждать что будет дальше. Нас было семеро, но мы стояли молча.
      Так мы простояли минут десять. Вдруг открылась дверь и из кабинета начали выходить все наши учителя во главе с Аркадием Аркадьевичем. Увидев нас, он не разозлился, а наоборот обрадовался и сказал:
      — Вот и хорошо. Идите за мной, показывайте.
      И мы пошли вместе с ними, а первым, конечно, я. На повороте перед тем темным местом мы все остановились и физик сказал:
      — Вот рубильник, — и подошел к щитку с выключателями.
      Все стояли на месте и ждали. Аркадий Аркадьевич махнул мне рукой. Я подошел к нему. Он очень тихо сказал:
      — Мы пойдем вместе. Как только ты ее увидишь, сразу кричи. Понял?
      Я кивнул. Тогда он взял меня за руку и мы медленно завернули за угол.
      Там было очень темно, даже темней обычного. Эх, подумал я с досадой, да разве она такая сумасшедшая, чтобы сейчас показываться? Но только я так подумал, как увидел, что она уже вышла из стены и даже уже замахнулась шприцом! И я закричал — очень громко! И сразу вспыхнул яркий свет! Это физик врубил выключатель! И тут же свет как мигнул! И вдруг как загремело как гром! И как полыхнуло огнем! И как завоняло проводкой! А света уже не было, было опять темно. И Кощейки тоже, понятное дело, след простыл. Я обернулся и услышал, как физик сердито сказал:
      — Коротнуло очень мощно. Теперь вся школа обесточена. Надо вызывать аварийку.
      И он был прав. Всю школу выбило. Химик побежал на вахту и вызвал дежурных электриков. А мы все стояли в полутемном холле, и те кто помладше, молчали, а учителя, не обращая на нас внимания, вполголоса переговаривались между собой о том, что теперь делать дальше. Решительней всех был настроен физрук, он был готов идти один и спрятаться там где-нибудь в засаде.
      — Я, — говорил, — и не таких скручивал. У нас в ВДВ это что!
      Но остальные с ним не соглашались и говорили, что надо действовать осторожно, тут же дети, надо сперва их эвакуировать, а уже только потом начинать действия. Но и тут у них мнения разделялись. Географ говорил, что нужно звонить в МЧС, а остальные, и директор с ними, он даже особенно, считали, что можно справиться собственными силами.
      — И первым делом, — говорил Аркадий Аркадьевич, — надо провести с ней переговоры. Я пойду!
      Только он это сказал, как в холле опять зажегся свет.
      — Это добрый знак, — сказал Аркадий Аркадьевич, — и я сейчас пойду. Но вначале нужно эвакуировать детей. Давайте звонок. Объявляем окончание занятий. Думаю, никто из них не опечалится.
      Химик опять сбегал на вахту и дал длинный звонок. Аркадий Аркадьевич, я видел, дергал мобильник, обзванивал тех учителей, которые тогда вели занятия, и давал им указания, как выводить детей. И вскоре наверху затопали, началась эвакуация, то есть все сразу, все классы, пошли в гардероб. Началась толкучка. Все были очень радостны, смеялись, но им не давали воли и быстро-быстро выставляли на улицу.  А мы — те, которые были со мной и учителя-мужчины — стояли в оцеплении и никого к той черной лестнице даже близко не подпускали. Шло время. Малышня всё выходила и выходила на улицу, они думали (им так сказали), что сейчас в школе будет ремонт, начнут перекрашивать полы вонючей краской — и они уходили без паники.
      А мы стояли стеной. К нам подошел Димон, ему уже стало легче, и мы приняли его к себе в оцепление.
      Минут через двадцать школа опустела. Аркадий Аркадьевич осмотрелся по сторонам, нервно потер руки и сказал:
      — Начинаем. Илья!
      Илья — это наш физрук. Он выступил вперед, у него в руке был мегафон, и он протянул его Аркадию Аркадьевичу. Аркадий Аркадьевич взял мегафон и велел, чтобы все приготовились, а сам вместе с физруком пошел вперед, к повороту. Там они остановились, Аркадий Аркадьевич еще немного подался вперед, поднес мегафон ко рту и начал говорить в него. Получалась очень громко и неразборчиво, потому что там было очень мощное эхо, которое всё путало. Так что, возможно, я сейчас буду в чем-то неточен, но в основном речь Аркадия Аркадьевича была тогда примерно вот какая:
      — Доброго времени суток, сударыня! В силу известных причин мы не можем запретить вам то, что вы творите здесь уже не первый день. Но есть же какие-то границы, нормы общепринятой морали или хотя бы гигиены. Вы же врач! Поэтому я требую, а вы, я думаю, согласитесь со мной, что ваше рабочее место должно быть оборудовано хотя бы с минимальными санитарными удобствами. Мы берем это на себя. Я надеюсь, вы не будете нам в этом препятствовать. А если у вас есть какие-либо возражения на этот счет, то мы готовы их выслушать. Но только в течении одной минуты. Время пошло!
      И он убрал мегафон. Стало тихо. Физрук держал перед собой старинный механический секундомер. Было так тихо, что я слышал, как он тикает.
      Потом физрук его остановил и сказал, что минута прошла.
      — Значит, она приняла наш ультиматум! — гордо сказал Аркадий Аркадьевич, обернулся в нашу сторону и приказал: — Тащите!
      Я тоже обернулся и увидел, что химик и географ, бывшие уже наготове, понесли по коридору стол, а физик нес за ними два стула. Они прошли мимо меня и подошли к директору. Дальше они, и физрук тоже с ними, скрылись за поворотом. Мы все невольно двинулись за ними.
      За поворотом, когда мы до туда дошли, было вот что: стол стоял возле стены, возле стола стояли стулья. И за одним из них уже сидел директор! Лицо его было видно плохо из-за царившей там темноты, зато хорошо были видны глаза, которые опять сверкали. Увидев нас, директор грозно шикнул, и мы все, даже физрук, поспешно отпрянули.
      Стало опять очень тихо. Директор сидел неподвижно, одна его рука лежала на колене, а вторая на столе — так, как обычно лежит в поликлинике, когда приходишь сдавать кровь из пальца. Вот оно что, подумал я, он решил собой вместо других пожертвовать!
      И только я так подумал, как от стены отделилась Кощейка. Она была совсем рядом от Аркадия Аркадьевича и он ее еще не видел.
      А когда увидел, сразу вздрогнул! Но усидел, не вскочил. Кощейка подошла к нему, села, взяла со стола его руку, закатала на ней рубашку, потерла там где надо ваткой, облизнулась, достала из кармана шприц, замахнулась и ка-ак врезала!
      А он руку сразу на себя! И отскочил! А она как завизжит! И как запрыгает вокруг стола! У нее же шприц в него воткнулся и она никак не может его вытащить! А директор уже:
      — Все! Ко мне! Взять! Взять ее!
      А она шприц как рванет — и вырвала! Зато иглу сломала! И опять как завизжит! И опять давай плясать, скакать, как сумасшедшая! И чем сильней прыгнет, тем меньше становится! Прямо на глазах, будто сдувается! А после совсем на пол упала и, как белая мышь, нырь в сторону — к стене! А, думаю, проклятая, а не уйдешь! И прыгнул прямо на нее, схватил ее, сжал со всей силы и держу! А она кусается! А я еще сильней держу! А она еще сильней! Химик кричит:
      — Не души! Ты же ее так задушишь! Дай сюда!
      И, короче, отобрали ее у меня, посадили в коробку и понесли в кабинет биологии — туда, где есть подходящие клетки.
      Она и сейчас там живет. Клетка у нее большая, просторная, стоит на видном месте. Туда только подойдешь, Кощейка сразу из своего домика выскакивает, становится на задние лапки, передними берется за прутья и смотрит на тебя грустно-прегрустно. Так и кажется, что она сейчас начнет проситься:
      — Выпусти меня, пожалуйста, я тебя озолочу за это!
      Но никто ее не выпускает и даже не пытается, потому что на клетке замок, а ключ от него у Аркадия Аркадьевича. Он никому его даже на секунду в руки не дает, говорит:
      — Так будет надежнее, а то вдруг она вас заколдует.
      И сам ее кормит, сам клетку чистит и, знающие люди говорят, при этом шепчет:
      — Ты у меня здесь будешь век сидеть, ведьма проклятая!
      Но математик говорит:
      — Не век, а бесконечность, потому что она же Кощейка Бессмертная.
      И, скорей всего, он прав, но мы это проверить не сможем, потому что мы же не бессмертные. А жаль! Я иногда останавливаюсь возле Кощейки и смотрю на нее. А она смотрит на меня как на своего родного брата или даже лучше. Но стоит только поднести к ней палец, как она сразу же пытается его куснуть. Так что с ней нужно быть все время начеку. Не верите — придите и проверьте.
      Да! И еще совсем забыл сказать: у нас теперь новая медсестра и мы все ее очень любим. Почему-то.