Анемия и амнезия

Лет двадцать тому назад я попал в больницу. В Ленинграде ещё тогда, не в Питере.
Ничего особенного, так, пустяковая операция.

В одной палате со мной оказался весьма немолодой, хотя и не совсем ещё старый мужчина. Седой и очень, очень худой. Его возраста я так и не узнал, но был он из блокадных детей.
Он прожил в городе всю блокаду, все восемьсот семьдесят один день, а уже потом, после освобождения, чуть не умер от дистрофии, которую врачи долго не могли победить.

Мужчина этот был страшно бледен. До прозрачности, до прозелени даже.
В больницу он попал с жуткой анемией. Когда уровень гемоглобина чуть больше сорока единиц, то это очень серьёзно.
Сил у него не было никаких, а усталость наваливалась мгновенно. До дрожи, до тряски, до испарины, даже от простой попытки сжать руку в кулак.

Врачи на его вопросы о диагнозе отвечали уклончиво, отводили глаза.
Теперь-то я, конечно, догадываюсь, чем он тогда болел…
Вскоре его куда-то перевели из моей палаты, и мы больше никогда не встречались.

Но поговорить мы успели. Немного. Чуть-чуть.

Так вот я спросил у него между прочим, а как же он ездит в общественном транспорте?
Ведь болеет-то он давно, слабость же не вчера появилась...
Уступают ли ему место? Помогают ли войти и выйти?

Он посмотрел на меня с усмешкой и ответил так:

- Парень, да ты что? Кто ж мне уступит? Я же мужик, а не бабуля и не беременная женщина.
Я ездил до Лигова (живу я там) на электричке, потому что автобусом мне совсем никак…
Когда не хватало сидячего места, то в первое время я ещё просил кого-нибудь помоложе уступить мне, пустить посидеть хоть немного, пятнадцать минут, десять, но потом нарвался на грубость от какого-то мальчишки и перестал унижаться. Неловко, понимаешь? Стыдно как-то… Ну не махать же у него перед носом удостоверением.
Тогда я стал выходить в тамбур и уже там садиться прямо на пол. Да, на пол. Грязно, говоришь? Конечно, грязно… Так ведь если бы я не сел, то упал бы. И падал. Такое тоже бывало, да.
Если было совсем плохо, то я даже ложился там, в тамбуре. На окурки, на плевки…
Через меня переступали, ругали матом, обзывали алкашом…
А я ведь и не пью совсем - с желудком что-то. С тех пор ещё, с детства.

Зимой было плохо. Холодно. А летом можно было на газоне полежать, на травке. Ну да, рядом со станцией. Минут пятнадцать если полежать, то до дома дойти сил уже хватало.

К врачам? Обращался, конечно, и к врачам. Но они вроде бы ничего такого не находили особенного. Может, не шибко-то и искали?
А сейчас, видишь, совсем невмоготу… Вот поговорил с тобой немного, а отдышаться теперь – никак…

- Ты полежи, отец, отдохни. - сказал я, - А я пока пойду по коридору прогуляюсь. Выключить свет?

- Я маленько только, на минутку, глаза закрою… Вернёшься – ещё поговорим. Свет не гаси. Мне при нём спокойней.

-*-

Я вышел в коридор.
Танюшка, молоденькая медсестричка нашей второй хирургии, улыбнулась мне в ответ из-за стойки сестринского поста и опять склонилась над какими-то бумагами.

Из приоткрытого окна доносился шум громадного города.
По Проспекту Культуры текли две огненных реки: белая – налево, красная – направо.
Среди маленьких юрких машинок-лодочек  крейсерами и линкорами медленно и важно проплывали автобусы и трамваи.

А внутри, в их тёплых утробах, сидели, стояли, дремали, целовались люди. Молодые и старые, полные и худые, черноволосые и седые.
Их было много, этих людей. Очень много.

Но тех, кто прожил всю блокаду в умирающем, замерзающем городе, среди них было мало. Совсем мало.
Большинство же знали о том времени лишь понаслышке.

Как и я.

***

12.02.2010г. СБ.