Город Хармса

Эстетичные статичные девицы
Восседали на пушистых простынях,
А художник зарисовывал их лица
На полотнах, что стояли на ставнях.
Беспокойные бездомные дворняжки
Завывали на сараи во дворе,
А натурщицы почесывали ляжки -
Было жарко. Дело было в декабре.
Многоногая трехкрылая ворона,
Громко ухнув, приземлилась на сучок,
А у дерева подергивалась крона -
В ней смеялся низкорослый старичок.
Сторож спал и беспокойства не услышал -
За спиной его шумел гремучий лес,
Он не видел: человек из дому вышел,
В лес зашел с зарей и с той поры исчез.
На скамейке грек сосет свою горчицу
И в прикуску перец сыпет в рот рукой,
А в подвале муха в ухе у волчицы
Разжужжавшись, отняла ее покой.
На ухабистой забросанной дороге
Раскидались отлетевшие носы,
И старуха волочит кривые ноги,
А в руках угрюмо тикают часы.
И какой-то сумасшедший странный чудик
Разбирает, как будильник, свой живот,
И оттуда выпадает изумрудик,
Превращаясь в шеститрубный пароход.
С верхних крыш опять выкидывают грелки -
Там Ракукин снова гнет кого-то в рог,
Гость обедает с вылизанной тарелки,
Вспоминая про обещанный пирог.
Пудель выбежал, предчувствуя охоту,
Перепрыгнул в нетерпении забор,
А Иван, уйдя один с утра к болоту,
Провалившись, утонул в нем, как топор.
Распускается пион в оконной раме,
Нависает над аллеями инжир...
Мальчик нехотя отдал монеты маме -
Завтра мама купит сыну рыбий жир.
На дворе царит спокойное забвенье,
Ржавость сточных труб скрипит, хрипя, романс,
А в тени, нахмурив бровью вдохновенье,
Молча курит Даниил Иваныч Хармс.
И над ним витают мысли, многогранны, 
И являют знаки петлями сердца....
Потому что помнит этот город странный
Своего слегка сутулого творца.