ДБР в Средиземье. 36 часов после Рагнарёка

Они стояли на крыльце. Вдвоем. Стояли и просто смотрели в ясное горное небо. Сколько часов прошло с тех пор, как в его сияющей лазури растаяла стальная стрекоза армейского вертолета, а казалось, что плечи еще греет тепло прощальных объятий, еще сквозь слезы смеются лица друзей, а непостоянное горное эхо ревниво хранит их голоса, шелестя в ушах теплым прибоем. Тридцать шесть часов после Рагнарека… Но до сих пор свеж праздничный венок в волосах, спит на ступенях крыльца лютня, да в примятой траве белеет позабытый всеми пластиковый стаканчик. Неужели, все это и вправду было:  бессчетные века надежды и боли, сменяющие друг друга перерождения без права на покой, чужой враждебный мир, едва не стертый гневом Валар с гобелена мироздания… Эта невероятная, невозможная победа и  робкое счастье одного короткого «нашла»… Наконец-то… А вот теперь….
Безжалостная ледяная волна хлестнула наотмашь, обдавая с головой. И словно чей-то ехидный голос в дальнем уголке сознания вкрадчиво поинтересовался: «Да, нашла. Да, теперь вы оба неразрывно связаны с этим миром… Ну а дальше-то что? А?»
Элхэ зажмурилась, точно и вправду от ушата ледяной воды. Горло сдавил спазм, не давая вдохнуть. Сколько веков она искала этой встречи, мечтая лишь об одном – вновь увидеть, заглянуть в эти нечеловеческие глаза и… и что? Быть рядом? Уйти и никогда больше не возвращаться? Или вновь попытаться сказать ему те самые простые и невозможные слова… Она никогда не задумывалась над тем, что будет после. Дура… она же всегда знала, что никакого после не будет, да никогда и не могло быть. Глупая девчонка, влюбленная в своего Учителя… кто она ему? Гортхауэр его тоже любит, да и эти четверо тоже – всякий на свой лад. Его невозможно не любить точно так же, как невозможно не любить солнце, воду, горы и деревья. Силу природы. Дура… он же Вала, часть мира… Разве может звезда дарить свой свет свой свет кому-то одному? Разве возможно, чтобы солнце грело лишь одно-единственное на земле существо? Нет… Так чего же она хотела? Дура… зачем был нужен весь этот безнадежный путь… зачем.
Теплая тяжелая ладонь касается плеча. Что?
 -    Ты замерзла – нотки заботы и тревоги в самом прекрасном голосе на земле. – Пойдем в дом…
После яркого неба полумрак коридора кажется непроглядной тьмой. Она нерешительно остановилась.
 -    Ну что же ты? Будь как дома… В конце концов теперь это и твой дом тоже.
Краска отчаянного смущения залила щеки Элхэ.
 -     Возьми что-нибудь теплое из вещей Гортхауэра… Его сейчас нет, но я думаю, что он не сильно обидится, если ты позаимствуешь у него свитерок-другой.
 -    А…. я. Я верну… - девушка окончательно смутилась, и добавила еле слышно: - спасибо, Тано…
 -     Переодевайся, а я разожгу камин.
Небольшая захламленная комната встретила девушку настежь распахнутыми дверцами шкафа, раскрытыми книгами, что величественными колоннами возлежали одна поверх другой, парой грязных чашек и блюдечком, наполненным огрызками яблок и сливовыми косточками. Узкая кровать, похоже, давно не использовалась по своему непосредственному назначению, ибо ее поверхность (как, впрочем, и стул) ровным ковром покрывали разбросанные в художественном беспорядке рубашки, футболки, джинсы и свитера, идеально выдержанные в цветовой гамме безлунной ночи. Посреди всего этого голубело крошечное пятнышко. Элхэ разворошила одежный курган и извлекла на свет джинсовые брюки с кожаной нашлепкой на заднем кармане. «Levi’s». Хм…
Через две минуты посреди комнаты стояла серебристоволосая девушка лет семнадцати в длинном, чуть ли не до колен свисающем свитере, рукава которого пришлось завернуть чуть ли не вдвое. В руках она держала джинсы и задумчиво их разглядывала. Размеры поражали. Таирни со своим двухметровым ростом, покупая эти брюки, явно не предполагал, что их наденет столь миниатюрное создание. Если в талии их еще можно было стянуть ремнем, то вот длина… Немного подумав, Элхэ решила и эту задачу: одна из рубашек Гортхауэра была щедро украшена заколотыми на груди булавками. Пересчитав их, Элхэ справедливо рассудила, что если их станет на десять штук меньше, то есть 69, то никто не обидится, и занялась приведением своего наряда в более-менее относительный порядок. Это ей блестяще удалось и, остановившись в прихожей возле большого овального зеркала, она с улыбкой оглядела себя: мешковатый черный джемпер с закатанными рукавами, голубые джинсы, дважды обернутые вокруг талии клепанным ремнем (нормальный, «цивильных ремней» у раздолбая-Майя тоже не водилось) ниспадают до пола, оставляя открытыми узкие босые ступни. Попыталась вспомнить, что в таких случаях говорила та женщина со звездами на плечах. «Мышь в чехле от дирижабля»? Да, кажется, так. Что такое «дирижабль», Элхэ представляла себе весьма смутно: память девочки по имени Полина растаяла, испарилась без следа, оставив по себе лишь заметку: крохотный шрам пулевого ранения под правой ключицей. Да… Зрелище забавное. Элхэ пригладила волосы и шлепая босыми ногами по холодному полу, направилась в гостиную.
 -    Входи – обернулся Мелькор. Окинул беглым взглядом и улыбнулся. – Тебе к лицу.
Огонь в камине уже пылал вовсю, красный кирпич исходил волнами жара. Элхэ с ногами устроилась в глубоком кресле с резными подлокотниками. Вала опустился во второе кресло, стоявшее чуть дальше от камина.
 -    Вина? – предложил Изначальный. – Горячего, со специями? – и, уловив утвердительный кивок, наполнил два бокала дымящейся ароматной жидкостью. Протянул один.
Элхэ нерешительно пригубила напиток. Обхватила горячий бокал замерзшими ладонями и уставилась в огонь, искоса бросая взгляды на Мелькора. Вот он, сидит совсем рядом. Серый костюм-тройка, грива седых волос ниспадает на плечи. Широкая ладонь с длинными  пальцами сжимает кованое серебро чаши. Свет пламени пляшет на изборожденном шрамами лице. Тано… любимый…
 -     Ну как? – Мелькор повернул голову. – Согрелась немного?
Элхэ смутилась, не зная куда деть занятые бокалом руки. Поставила кубок на пол и спрятав кисти в рукава, кивнула:
 -     Да, спасибо. Тано… я…я…
 -     Что?
 -     Ничего… - девушка изо всех сил зажмурилась, чтобы не расплакаться от отчаяния, и вновь уставилась в огонь. Все давным-давно сказано, и ясно без слов. Просто быть рядом – не эта ли мысль вела ее через сотни миров и перерождений, невыразимая тоска по теплу так и не соприкоснувшихся ладоней… Глаза – озера звездного света, увидеть и смерть не страшна, жизнь – за этот миг сладостной боли взглядов, встретившихся сквозь тысячелетия. Не жить без тебя… не жить и рядом… Бесконечность, и ничто не разорвет этот круг.
 -    Тано! – Элхэ рывком поднялась из кресла, подошла к Изначальному. Устроилась возле ног, и, глядя снизу вверх, решительно выдохнула:
 -    Кор-эмэ-о-анти-этэ… - хрупкие девичью кисти вытянулись ладонями вверх. Мелькор вздрогнул он неожиданности медленно протянул навстречу открытые ладони, сложенные в форме чаши.
 -    Кори’м-о-анти-этэ… - теплая улыбка тронула губы Черного Валы. И Элхэ, привстав на колени, придвинулась ближе. С неожиданной силой порывисто сжав пальцы Учителя, словно пыталась спрятать руки  Изначального в своих маленьких ладошках.
 -    Мэл-эмэ-о-анти-этэ – даже не шепот, почти дыхание. – Мэл-эмэ, Тано.
Лицо Мелькора оказалось совсем близко. Широко распахнутые нечеловеческие глаза, сверкающий водоворот в черноте. А она тонула в их глубине, впиваясь сухими зрачками, не в силах даже пошевелиться, больше всего на свете страшась моргнуть и разорвать эту связь, нарушить нескончаемо-долгий миг счастья. И сердце, увлекаемое черной круговертью, прянуло навстречу, обрушилось в бездонную сияющую глубину. А она еще успела подумать, что, наверное, именно вот так умирают от счастья – стремительный бесконечный полет сквозь Вселенную, в далях которой мерцают звезды любимых глаз.
Очнулась она от холода. Что-то ледяное и мокрое скользило по лицу от лба к щекам, снова и снова. Веки Элхэ дрогнули. Склонившаяся над ней широкоплечая фигура заслоняла собою пламя единственной в комнате свечи, и ее свет окружал сиянием седую копну волос. Рука с мокрым полотенцем.
 -     Тано!
 -      Тьма Изначальная! –выдохнул он укоризненно. – Девочка моя… Что ты делаешь с собой!
Голос плохо слушался свою хозяйку, и девушка облизнула пересохшие губы.
 -     Ты знаешь, я испугался. – Мелькор с силой провел по лицу тем самым влажным полотенцем, предназначавшимся для приведения в чувство чересчур впечатлительных девушек. – Я совсем не хочу, чтобы с тобой произошло что-нибудь плохое… просто… у меня ведь кроме тебя и Гортхауэра в этом мире никого нет.
И он улыбнулся, как показалось Элхэ, несколько виновато.
  -     Тано. – Элхэ привстала, опершись на локоть. – Скажи, ты и правда… то есть… - она яростно потерла виски, собираясь с мыслями – Ты ждал меня? Нет, не говори ничего! – умоляюще поднялась узкая ладонь, похожая на перламутровую раковину. – Молчи, прошу. Я все знаю… знаю. И ты говорил, да я и сама всегда знала – просто ниоткуда. Теперь я понимаю, как глупо это выглядело тогда, в долине. Помнишь? Но ведь мне и не нужно было чего-то особенного…. Просто быть рядом… и чтобы ты тоже был. Всегда. А ты прогонял меня всякий раз, когда тебе грозила опасность.. я ведь ничего, я просто… просто я  хотела делить с тобой и боль, и тяжесть оков – все. Ведь даже небо легче, если на двоих…
Слова лились горячечным водопадом, точно внезапно рухнули все плотины и преграды, точно разом на свободу вырвалось все, что молчало тысячи лет. И этот срывающийся шепот стал единственным звуком безмолвного мира, точно шорох мириадов листьев на ветру, точно стук сердца в пустой комнате.
 -    … просто будь. Вот и все.
Элхэ облегченно опустила острый подбородок, уронив голову на грудь, и  серебристые пряди скрыли ее лицо.
 -     Я здесь. – Мелькор осторожно отвел в сторону ее волосы, коснулся щеки. – Я здесь…
Девушка схватила его руку, накрыла своей, точь-в-точь как дети. В изумрудных глазах недоверие мешалось со страхом и радостью. Она несмело улыбнулась:
 -     И ты никуда не уйдешь?
Вала покачал головой и его пальцы нежно охватили лицо девушки.
 -    Никуда – пообещал он, наклоняясь так близко, что Элхэ чувствовала тепло его дыхания, и могла рассмотреть каждую трещинку губ, каждую ресничку, малейшее дрожание век. И счастливо вздохнула.
 -    Да и куда я мог бы уйти… - усмехнулся Мелькор невесело. – Этот мир – единственное место, где мне позволено жить. Изгой.
 -     Нет, не говори так! – девушка яростно помотала головой. – Пусть! Пусть для Них ты будешь кем угодно, но здесь… ты родной, ты свой.
 -     Увы, нет! – отрицательно покачал головой Вала. – Частью этого мира мне не стать никогда, да я и не  собирался. Я ведь тоже, в какой-то мере творец… не ли не знать законов мироустройства? Я гость, которому было позволено остаться под хозяйским кровом. Надолго ли – не знаю, мне оставили бессмертие и Силу, но я не имею права вмешиваться в дела этого мира. Я – Хранитель. Хотя… если честно, я так и не понял, что именно мне надлежит хранить. Да и кто я теперь?
Элхэ слушала внимательно, не перебивая. А погруженный в свои размышления Мелькор даже не замечал, что девичьи пальчики ласково гладят его ладонь. Он говорил и говорил, спорил сам с собой, то рассеянно замолкая, то вновь углубляясь в рассуждения. От неожиданности он вздрогнул только в тот момент, когда рука Элхэ обвила его шею.
 -    Ты – как же спокоен взгляд этих изумрудных, распахнутых в пол-лица глаз. – Ты просто есть…
 -     Хм. Звучит неплохо…Но все же – кем мне теперь считать себя?
 -     Но ведь это же мир людей. А раз так, то какая разница, кем мы были прежде? И ты больше не надмирная сила,  и не Сила-внутри… Ты – человек… как и я.
Лицо у Изначального приобрело настолько растерянное выражение, что Элхэ не удержалась от улыбки. Но улыбка вышла тихая, добрая и счастливая, и Мелькор, не удержавшись, улыбнулся в ответ.
 -   Мой? – в бессильной надежде шевельнулись губы, в изумрудных глазах плескалась не высказанная мольба. Точно прыжок с водопада в ревущую бездну, точно шаг в пустоту, точно грудью – под ливень стрел…. Одно «да» на тысячи «нет». Одно… и сердце сжалось как собака в ожидании удара. Ну, конечно же нет…
 -    Твой… - жар дыхания еще горячее, чем пылающие щеки – миг, смелый в своей дерзости даже для сновидения.
 -     Ты… ты…. – Элхэ отстранилась, упираясь в грудь Изначального кончиками пальцев. Глаза без радужных ободков, одни зрачки: не то от испуга, не то от нереальности происходящего. Вот ведь глупая! Только что наговорила всего, совсем недавно с таким жаром доказывала, что он – человек… Кому? Ему или все-таки себе? Что же на самом деле вело ее сквозь миры и века: власть запретного чувства или…
…Колено, благоговейно преклоненное перед наставником, священный и радостный трепет создания пред ликом Творца – это тоже любовь. Так что же тогда отличает ее, Элхэ, от Айони, от Къертира… от всех тех, кто жил и умер с именем Учителя на устах? Да что же это?!…
Мысли путались, два противоречивых чувства рвали сердце пополам, терзая мозг раскаленными иглами сомнений. Сколько раз в невинном жесте просьбы ученичества, в соприкосновении ладоней ей виделось иное, недозволенное, и, заливаясь краской стыда, она едва успевала опустить ресницы. А теперь все наоборот – касание любимых губ и эта непривычная близость вызывает желание встать на колени, склонив смиренно голову. Как… как такое может быть?
Полные слез девичьи глаза устремились на Изначального.
-     Что… Что ты, маленькая? – Мелькор сжал ее хрупкие плечи, привлек к себе, гладя по волосам точно ребенка. Доверчиво прильнув к его груди – тепло чувствовалось даже через толстую ткань пиджака – она молчала, слушая стук сердца.
 -    Не привыкла ты ко мне, к такому… - тихо, ни к кому не обращаясь, шепнул Вала. – Седой, лицо – один сплошной рубец…
 -    Неправда! – всхлипнула Элхэ, поудобнее обминая местечко на широкой груди бывшего Владыки Севера: кончики седой гривы Учителя щекотали ей нос. – Ты самый красивый на свете, слышишь? А..а-а…чхи-и! Вот видишь, я чихнула, значит, правда!
 -    Может быть, - не стал спорить Изначальный. – Со стороны виднее, но дело не в этом. Лишенный власти и силы, изгнанный из собственного мира, разлученный с Артой…. Ну, какой я теперь Вала? И кому теперь нужен?
 -   Мне… Мне ты нужен любым. – попыталась возразить девушка, но ее не услышали.
 -   Да, пожалуй ты права – задумчиво протянул Вала. – Я человек. Не так уж и плохо. Забавно, но Младшие Дети Единого мне всегда были ближе и понятнее Старших. Наверное, я и сам был в чем-то подобен им: мятежный Вала, всегда поступавший по-своему, вечно искавший свободы и не признававший иной власти, нежели власть судьбы… Прости, что ударился в никому не нужные рассуждения, просто изо всех сил стараюсь сообразить, что же теперь осталось во мне такого привлекательного, чтобы вызывать у кого бы то ни было восторженные чувства, и тем более – любовь…
Он замолчал.
 -    А разве нельзя любить «не за что»? Просто? Неужели ты думаешь, что для того, чтобы любить и быть любимым, нужно обладать силой создавать миры и зажигать звезды? Ты – Вала, воплощение сил Арты, мы все знали это, но разве твоя нечеловеческая природа смогла мне помешать любить тебя совсем иначе, чем любят божество. Да, не спорю: тогда это выглядело глупо. Тот, кто объединяет в себе все сущее мира, не может отдавать предпочтение какой-либо части целого. Обрученный-с-Артой должен отдавать себя ей без остатка, но это ли не проклятие? Не иметь права на привязанность, на ошибку, на собственное маленькое счастье, бежать взгляда влюбленных глаз, знать, что любой ответ – будь то согласие или отказ – станет нарушением правил… Но этот мир – не Арта, здесь ты можешь просто жить, дать волю своим чувствам… ой! То есть… я не то хотела сказать… я имела в виду…  - оценившая двусмысленность последней фразы Элхэ окончательно застеснялась и спрятала лицо в ладонях. О, сердце Арты, насколько все, должно быть, проще у людей… Да нет, это просто вечная привычка усложнять все на свете: нет бы тихо радоваться встрече, так нет же – непременно нужно снова изводить себя сомнениями и пустым самокопанием. Или, наоборот, сорваться, наговорить глупостей, а потом убежать как зверек, спрятаться в самый дальний угол… вот дура…
 -    Да. Ты снова права, Элхэ… - тихо проговорил Изначальный, щурясь на свечу. – Все было именно так. Просто когда-то я жил, даже не замечая этой тяжести. Я был молод, силен и дерзок, и мне не жаль своих сил для Арты. Мне вообще ничего не было жаль… А потом… Следующие друг за другом удары судьбы рушили все то, что мне удавалось создать, и с каждым разом осколки становились все мельче… Однажды я понял, что больше не способен летать – Арта выпила мои силы, точно сухой песок – воду, и продолжала пить. Бремя становилось все тяжелее, порой мне казалось, что стоит сделать шаг – и я по колено уйду в землю. Думаю, если бы так продолжалось и дальше, я и Арта превратились бы в неразрывно-единое целое. Я бы продолжал пребывать в ее мире, но уже совершенно в другом облике… Позже мой ученик – я имею в виду Гортхауэра – едва не совершил роковой ошибки, попав в плен той же самой силы, что и я, только не по собственной воле, а влекомый  отчаяньем…. Впрочем, не стоит об этом. И вот только здесь, вдали от Эа, я узнал, наконец, что стоит жизнь без этого мира. Тоска по Арте ни на миг не покидает меня, но вместе с тем мне открылась удивительная, непривычная легкость, точно в первые дни Творения. Я свободен, понимаешь?… - в полумраке слабоосвещенной комнаты глаза Черного Валы сияли подобно двум смеющимся звездам. – Я свободен и открыт, я слушаю шепот ветра и песню звезд, вижу как растет трава и дни сменяют друг друга. Этот мир не менее прекрасен и удивителен, чем Арта, и я рад, что теперь могу видеть его таким, каким он открывается взору рожденных под этим солнцем. Я – Хранитель… - и он беззвучно рассмеялся в темноту.
Элхэ не видела его лица, но каким-то шестым чувством ощутила, как разгладились морщины, горькая складка покинула угол рта, и даже сердце забилось иначе.
 -    Обрученный-с-Артой… - шепнула она. И точно сквозь сон услышала ответ, от которого сердце, на миг замерев, сбилось с ритма, и пойманной птицей заметалось в груди:
 -     Все, что осталось у меня от Арты – сейчас со мной…
 И кольцо сильных рук сомкнулось вокруг тонкой девичьей фигурки.
  -     Я – человек… - шепнул он, осторожно касаясь губами мочки ее ушка. – Во всяком случае, для тебя – и падающие на лицо седые волосы смешались с серебристыми прядями точно звездный свет, что сливается в единый поток, и, казалось, темнота пустой комнаты озарилась их мягким жемчужным сиянием. И уставшая лить слезы свеча бессильно погасла, ощутив свою ненужность пред ликом пламени душ этих двоих, Айну и Эллери. Весь мир исчез, не существовало более ничего: только бесконечный полет-падение сквозь бархатно-черную бездну, полную звезд, только музыка дыхания и стук сердца, омываемого теплыми волнами океана блаженства, легкая горечь обретения себя и сладкое осознание единения – и среди всего этого бушующе-спокойного моря – они… Двое, позабывшие о своем бессмертии. Люди…