Он

Он каждый день вставал в одно и то же время, где-то около 11. Ему не надо было никуда спешить, поэтому иногда он позволял себе немного поваляться в постели, глядя в потолок, не думая ни о чем. Потом он неспешно поднимался и, облачившись в пушистый белый халат, заваривал свежий кофе. Он выпивал его, глядя на улицу из окна кухни.
Он разглядывал людей, опаздывающих на работу и оттого злых; старушку, что спешно раскладывала зелень на продажу прямо под его окном; собак, разгребающих лапами кучу мусора, который ленивые дворники забыли убрать; переругивающуюся парочку в доме напротив; птиц, суетливо перелетающих с ветки на ветку, и с дома на дом и спокойно прихлебывал обжигающий бразильский кофе. Он не просто смотрел на суету за окном, он впитывал ее, как земля впитывает поливающий ее дождь.
Он никогда не изменял своим вкусам. Пил один сорт кофе, курил одни сигареты, носил одежду одной марки, пользовался одним одеколоном.
Он также никогда не изменял и своим привычкам. Вставал в одно время, не признавал чай и воду, трубки и сигары, рынки и дорогие бутики.
Он всегда был безупречно причесан, безупречно выглажен, безупречно выбрит и безупречно спокоен.
Он любил дождь и не любил зиму. Любил серое небо, дробь капель по стеклу, вереницу зонтов под окном. Зиму не любил за то, что зимой не бывает дождя.
Он мог часами стоять у окна и смотреть вниз, но чувства переполняли его и он возвращался в спальню.
Он распахивал шторы и садился за маленький резной столик у окна. Он брал с подоконника сигареты и спички. Он неспешно закуривал и продолжал смотреть на улицу, но отсюда открывался совсем другой вид.
Он видел, как соседка снизу развешивает только что выстиранное белье, как старички рассаживаются для ежедневной игры в домино, как молодой парень неумело заигрывает с совсем еще молоденькой девочкой, и спокойно втягивал табачный дым.
Он любил эти окна за то, что они показывали ему два разных мира. Однажды он повесил на них таблички: «Мир реальный» на окне кухни, и «Мир вымышленный» на окне спальни. Он всегда считал, что реальный мир суетлив, бешен и бездумен. Даже на двери своей квартиры он повесил табличку: «Добро пожаловать в дом, которого нет», хотя гостей в его доме не было никогда, и некому было, кроме соседей, прочитать эту табличку.
Он брал очки с подоконника и неторопливо одевал их. Это были обычные очки в тонкой металлической оправе, в которую были вставлены обычные стекла. Очки не были нужны ему, просто ему нравилось одевать их, нравился прохладный металл, чуть сдавливающий виски, нравилось смотреть сквозь них.
Он медленно брал ручку со стола и начинал неспешно выводить на бумаге красивые, витиеватые буквы. Он не думал о том, что пишет, он думал о том, что увидел, о том, что ему некуда торопиться, о том, что мир суетлив за пределами его дома, о том, что есть места, где царит покой и искренне радовался тому, что его дом – одно из таких мест.
Он писал до тех пор, пока часы на кухне, звонким медленным боем, не отчитывали дважды. Тогда он откладывал ручку, снимал очки, закуривал еще одну сигарету и выглядывал на улицу. Игроки в домино, к этому времени, откладывали свои костяшки, и чинно, ведя неспешную беседу, распивали бутылку хорошей водки на четверых, парень с девушкой уходили на ежедневную прогулку, врезаясь своим спокойствием в суету города, соседка начинала снимать белье с веревок, а он просто неспешно курил. Аккуратно потушив сигарету о краешек пепельницы, он медленно вставал и направлялся на кухню. Его обед не был похож на обед одинокого человека.
Он всегда накрывал стол для двоих. Всегда зажигал свечу и выпивал бокал вина. Всегда ел мясо и никогда не ел овощи. Он не знал, зачем ставит вторую тарелку на стол. Он не знал, зачем ему второй бокал. Он не знал, зачем, но всегда ставил их, как будто ждал кого-то, но он никого не ждал.
Он неспешно обедал и убирал со стола, тщательно вымыв посуду, и потушив свечу. Он не писал после обеда. Он уходил в спальню и ложился спать. Он спал ровно два часа. Он просыпался, подходил к окну и закуривал третью, последнюю сигарету. Он не смотрел на улицу, а просто курил, разглядывая небо.
Он надевал очки, пальто и выходил на улицу. Он все время гулял одним и тем же маршрутом. Он гулял старыми тихими переулками, и думал. Он тратил час на прогулку, и возвращался домой. Он принимал теплый душ, наливал бокал вина, и, завернувшись в плед, читал. Глубокой ночью, когда на улице уже не было слышно ни звука, он откладывал книгу, зашторивал окно, и ложился спать, чтобы снова проснуться где-то около 11.

Однажды, в конце осени, дождливым днем, он пил свой любимый бразильский кофе и смотрел в окно кухни. Он радовался осени. Капли барабанили по стеклу, по улице проплывала река из черных зонтов, а его душа радовалась серости и спокойствию неба. Он смотрел вниз, на улицу, на суетливый поток спешащих людей, и радовался собственным спокойствию и тишине, как вдруг в черной реке однообразных зонтов, подобно осеннему кленовому листу в ручейке на асфальте, проплыл ярко желтый зонт. Это пятно взволновало его, и он начал вглядываться в него, пытаясь разглядеть ту, что скрывалась под ним. Он знал, что это обязательно должна быть Она, и что Она, обязательно, прекрасна. Яркий зонт на мгновение задержался под его окнами, и Она посмотрела наверх. Она была прекрасна! Он сразу полюбил ее спокойные, чуть округлые черты лица, ее большие, бездонные глаза, ее длинные волнистые волосы и спокойную, милую улыбку. Она радовалась дождю так же, как и он.
Он отставил недопитую чашку с кофе и бросился в спальню. «Я должен запомнить, я должен записать, я должен понять», - твердил он про себя, схватив ручку. Он начал нервно, неровными некрасивыми быстрыми буквами выписывать на бумаге ее образ.
Он описал все, что успел увидеть, все, что успел почувствовать, все, что успел понять. Он откинулся на спинку стула и нервно закурил. Он быстрым движением потушил сигарету и закурил еще одну. Он опять начал писать, писать быстро, неразборчиво, некрасиво. Он сидел за столом до ночи, и все писал, писал, писал. Сминал листы, и отбрасывал их в сторону нервным движением. Он разбил очки, смахнув их с подоконника быстрым и неловким движением локтя. Он запачкал всегда безупречно чистую пепельницу. Он выпил бутылку вина. Он ерошил волосы и испачкал вином халат.
Он не спал всю ночь, он писал.
Утро застало его сидящим за столом, в окружении пустых бутылок, грязной пепельницы и разбросанных смятых листов. Он устало поднялся и пошел на кухню. Он насыпал в чашку растворимого кофе и залил его чуть теплой водой. Он подошел к окну и закурил. Он залпом выпил не растворившийся до конца кофе. Он смотрел вниз и не замечал того, что на улице опять идет, так любимый им дождь и бодро стучит по стеклу. Он смотрел вниз и искал желтый зонт, ярким пятном пробирающийся сквозь поток одинаково черных безликих зонтов. Он стоял у окна весь день. Он не мог пойти к окну в спальне, его раздражала неторопливость «Мира вымышленного». Он спал на полу кухни и пил чуть растворившийся кофе. Он выкурил все сигареты и выпил все вино. Он был жалок, тороплив и неопрятен. Он днями не мог отойти от окна, а все смотрел вниз в надежде увидеть ее.

Наступила зима.

Он ничего не писал, он не спал, он редко ел, он много пил и много курил. Он сорвал табличку с двери и метался по квартире, скучая по Ней. Он больше не мог так жить. Он распахнул окно на кухне и забрался на подоконник. Он кричал. Он кричал: «Я люблю тебя! Я не могу без тебя! Где ты?!» Он смотрел вниз, на недоумевающих людей и ненавидел их за то, что они вечно спешат и не видят, не любят, не живут. Он широко раскинул руки, и шагнул к ним, к тем, кто не знал о нем, к тем, кого он не знал, к тем, кто не знал ее. Он шагнул к ней. Он падал быстро и безумно. Он упал на спину, и смотрел в серое зимнее небо. Он увидел большие, бездонные глаза, волнистые волосы и чуть округлые черты лица. Он прошептал: «Я люблю тебя…» и медленно, неторопливо закрыл глаза…
Они медленно расходились, единственный раз в жизни они делали что-то медленно и неторопливо.

28.01.10

P.S. Идея рассказа металась в голове достаточно давно, и лишь недавно я решил попробовать переложить ее на бумагу, надеюсь что получилось. По этому рассказу я сейчас пытаюсь сделать короткометражный мультфильм.