Возрождение

За суровый нрав и обличье прозвали бровастую фронтовичку Ниловну Комиссаршей. Соседки по подъезду боялись её, она их презирала и обзывала курицами-наседками.

– Тебе чего? – близоруко сощурилась под сведёнными густыми бровями при виде незнакомца на своём пороге.

Явление! Недокормыш в мешковатом комбинезоне.  И откуда такие берутся при нашей пусть трудной, однако всё-таки не голодной жизни?
Из широкого ворота вытянулась тонкая шейка.
 
– Слесаря вызывали?

И голосочек-то под стать недокормышу...

– Так ты слесарь? Дореформировались! Дети у нас уже слесарят!
 
– Мне скоро восемнадцать.

Вскинулись потупленные голубые глаза, и под этим по-детски ясным взглядом Ниловна смягчилась, жалостливо присматриваясь к недокормышу. А старое сердце дрогнуло: глаза! Такой же чистой голубизны, как у того, кто остался в далёком прошлом...

–  Звать-то как?

–  Светой.

–  Так ты ещё и не парень?! Ну дела! Ладно, проходи, у меня кран в ванной ваши никак наладить не могут.

В том, что кран так и останется неисправным, Ниловна ничуть не сомневалась.  Где этой Свете справиться, когда мужики отступились? Ну пусть хоть попробует, раз уж прислали. Однако не успел чайник вскипеть, как Света позвала её в ванную. Кран   действовал ! Не хрипел, не сопел, а послушно выдавал нужную струю воды.

– Что ты с ним сделала? – недоверчиво покрутила его изумлённая Ниловна.

– Да просто прокладку сменила. – Света вытерла помытые руки тряпицей из кармана комбинезона. – Старая-то износилась.

– А ваши говорили, весь тройник надо менять, – вознегодовала Ниловна. – Деньги вымогали что ли? Ну, я им покажу!

– Они больше у нас не работают.

– Выгнали значит мужиков?

– Да нет, сами уволились.  В Москву теперь ездят, там больше платят – объяснила Света разочарованной Ниловне.

– У них же вся зарплата на проезд уйдёт! – Вовремя мстительно вспомнила та.

– Так они же билеты не берут.
– Зайцы что ли?

– Ну да.

– А контролёры, а милиция?

Света улыбнулась, на бледных щеках её обозначились милые ямочки.

– Разве их поймают?
– Ну да, ну да, – забормотала Ниловна. – такие у нас теперь дела. Полстраны бегает, полстраны ловит... – И без всякой логики, с невольной гордостью добавила: – Вот поэтому нас никогда не победить, умеют наши люди ко всему приспосабливаться.

Подписавшись под Светиным нарядом, она вывела крупными буквами: "Объявляю благодарность!"

– Ну что вы, – засмущалась Света, направляясь к двери. – До свидания!

– Не пущу, – загородила ей дорогу Ниловна. – Пока не почаёвничаешь со мной.

– Так у меня же наряды...

– А у меня пирожки! Ты на моём кране время сэкономила? Вот и садись за стол.

Довод был убедительный, а пирожки так заманчиво румянились и пахли на блюде, что Света сдалась.

Откусывала она от них быстро, но аккуратно и облизывалась, совсем как ребёнок, радуясь вкусненькому. Зубки ровные, а пальчики тонкие, почти прозрачные. Как такими тяжелые инструменты удерживать? И что же это за родители, которые позволили на такую работу устроиться?

Размышляя об этом, Ниловна участливо спросила:
– Мать-то тебя пирожками балует?

Света поперхнулась, глаза налились слезами, кое-как прокашлявшись, тихо ответила:

– Мамы больше нет, и папы тоже.

– А где же они? – Ошеломлённая Ниловна вздрогнула. – Неужто оба померли?

– Сгорели. И дом наш сгорел. Когда я из школы пришла, там одна печка осталась. – Света уже справилась с собой, глаза высохли, голос затвердел. – Да вы, наверное, слышали про нас,  городок-то наш маленький.

Как не слышать! До сих пор соседки у подъезда на лавочке тот страшный пожар обсуждают. Деревянный домик у пруда полыхал как факел. А люди... Про то, что осталось от них, лучше не вспоминать... И это были родители Светы! Говорят, пьющие, по пьянке всё и случилось.
 
По выражению лица Ниловны Света догадалась, о чём та подумала.

– Они хорошие были, не пьяницы! – Зазвенел её протестующий, полный страдания голосок. - Ну, выпивали иногда... А кто сейчас не выпивает?
– Я,  – сказала Ниловна. – А ты?

Сморгнув опять набежавшие слезинки, Света замотала светлыми волосами из распавшегося на затылке узла.

– Ненавижу! Я этот алкоголь ненавижу за то, что людей губит!
 
– Пей чай-то, – подлила ей кипятка в чашку Ниловна. – Не алкоголь виноват, а человек, – заговорила рассудительно. –  Почему иногда не выпить? Но меру знать надо, чтобы на радость, не на горе. Да разве у нас так? – Она безнадёжно махнула рукой. – И бабы туда же, вслед за мужиками! А живёшь-то ты теперь где? – вдруг спохватилась, подкладывая Свете пирожок, самый румяный.

– У дяди я, в соседнем доме. – Света вздохнула. – Спиридонычем зовут.
– Это который бутылки по помойкам собирает?

Порозовевшие Светины щёки вспыхнули.

– Уж прошу его, прошу... Пенсия, конечно, маленькая, но я же всю зарплату ему отдаю!

– А ещё стираешь, квартиру убираешь?

– Ну да.

– Тогда Спиридоныч тебе платить должен, а не ты ему.

– Да что вы, он же меня к себе пустил...

Ниловна подавила тяжелый вздох.

– Бедная девочка, ты и доучиться не успела?

– Так работать же надо. Может разрешат выпускные экзамены сдать? Я учу по вечерам, только времени мало, да и устаю, у нас половины слесарей не хватает.

– Нашли палочку-выручалочку!

– Мне работа нравится. И потом я сильная.

– По виду не скажешь. Нацепив очки, Ниловна разглядывала Свету. – Ты прямо как пушистый одуванчик на стебельке, – потянуло её на лирику. – Где слесарить-то научилась?

– Да я дома сама всё делала, нравится мне, чтобы сама. А вы...

– Зови меня бабушкой, а? – внезапно перебила Свету Ниловна, расчувствовавшись. 

– Знаешь, всегда хотелось, чтобы кто-нибудь бабушкой называл, – призналась она. – Да не судьба. А ты мне во внучки как раз годишься.

– Может бабулей? – робко спросила Света, признательная ей за почти родственное участие.

– Бабулей ещё лучше!

– Значит у вас, бабуля, детей не было?

На морщинистом лице Ниловны строго поджались губы.

– Девица я, понятно? – И тут же отмахнулась. – Да где вам, нынешним понимать, смеётесь над этим.

– Я не смеюсь.

– Правда, что ли? Девочка моя! – Ниловна совсем разволновалась. – Ты не верь, что на войне развратничали...

– Я и не верю.

– Были, конечно, отдельные случаи, – неохотно признала Ниловна. – Вот я себя берегла. Для жениха моего Василька. Только он не уберёгся от вражеской пули... Убили моего Василька! – Погруженная в прошлое Ниловна согнулась и пригорюнилась.

– Бабуля! – позвала её оттуда Света. – А после войны что, никто не встретился?

– Как же! – Ниловна распрямилась, по-молодому блеснув ничуть не выцветшими глазами.

  – Встречались, но где им до моего Василька? Всех с ним сравнивала. Вот что я тебе скажу, моя девочка, лучше любить достойного мёртвого, чем поганого живого. Ты навещай меня, ладно? Голубоглазая ты, Светик, как мой Василёк...

С того дня зачастила Ниловна в своё ЖКУ. Чуть ли не каждый день требовала слесаря, конечно Светика-Светлану. Главный жэкэушник хватался за лысую голову, проглотив успокоительную таблетку.

– Что это у вас, Варвара Ниловна, всё ломается?

– Дом-то какой? – отговаривалась она. – Как я, старый, сам знаешь.

– Да уж знаю.

Хозяйство ему досталось полуаварийное. Сверху подкрашенные, подбеленные дома выглядели как молодящиеся пенсионеры, слегка скособоченные. А внутри... Болячки стариков подлечивались лекарствами, дома держались за счёт бесконечных ремонтов. Но ведь всему свой срок. Отжили эти старые дома, а новой смены пока нет...

Надоело Ниловне в ЖКУ за Светой ходить и настояла, чтобы та перебралась к ней жить. А с работы уволила, чтобы та десятилетку вместе с одноклассниками закончила. Пришлось затюканному главному жэкэушнику смириться. Но Спиридоныч решил действовать. И явился вечером с вишнёвой веточкой, на которой розовели шарики будущих, ещё не распустившихся цветов.

Ниловна со Светой сразу же за стол его пригласили, уже к ужину накрытый. Только он всё медлил, нервно теребя скрученный галстук. Ниловна забрала у него  вишнёвую ветку.

– Внизу у нас отломил? Значит, я сажала, а ты ломаешь?

– Как же  без цветов? – Спиридоныч приосанился перед Ниловной, которая нацепила очки, чтобы лучше его рассмотреть.

– При полном параде. По какому случаю?

Икнув от волнения,он торжественно изрёк:
– Варвара Ниловна, прошу вашей руки и сердца.

Прыснула в кулачёк Света, а Ниловна грозно задвигала бровями.
– Чего, чего?!

– Сватаюсь к вам, – сконфузился Спиридоныч и залепетал: – Чтобы, значит, одной семьёй... Поскольку одинокая вы, я тоже, и у нас общая Светлана...

Света с интересом ждала продолжения. Что-то скажет на это бабуля? А та медленно приходила в себя. Опустилась на стул, откинулась на спинку и вдруг захохотала.

–  Чего ты? Вы, то есть, – опешил Спиридоныч, переминаясь с ногу на ногу перед ней.

Отхохотавшись, Ниловна приказала ему:
–  Сядь. – И указала на стул рядом.

Он послушно присел, однако рискнул заметить:
– Ну чисто комиссарша, правду бабы говорят...

– Вот к ним и сватайся, к этим клушкам.

– Да я...

– Молчи. И слушай. Будешь приходить к нам в гости. Всегда накормим, поговорим, так ведь, Светик? – Та согласно кивнула. – И никаких женихов с невестами, понял ты, петух? – Я тебя спрашиваю! – повысила басовитый голос Ниловна.

– Да понял, понял...
Она вручила ему вилку, придвинула тарелку.

– А теперь ешь.

Пришлось обескураженному Спиридонычу утешаться аппетитным куском сазана, запечённым в кляре. Ну что ж, может оно и к  лучшему? В мужья не приняли, зато подкармливать будут. Больше выиграл, чем проиграл! Пусть без него комиссарит  несостоявшаяся  жена, очень надо кому-то подчиняться...

С тех пор они ужинали втроём: он, Ниловна и Света.

А время шло. Надвигалось знаменательное событие: выпускной вечер в школе. Бал! И одноклассницы готовились к нему, мечтая перещеголять одна другую дорогими, изысканными нарядами, затмить всех.

Ниловна сама сшила Свете бальное платье.

– Примерь-ка, – заставила её переодеться и подвела к трюмо. – Ну как, в пору?

Света так и ахнула. Воздушно лёгкое платье напоминало облако, готовое воспарить над землёй вместе с ней.

– Бабуля! - замерла перед зеркалом Света. – Да ты волшебница!

– А ты у меня принцесса. – Растроганная Ниловна оглаживала пышные складки, поправляла тончайшее кружево.

Сама Света даже боялась к нему прикоснуться.

– Нигде такого не видела, прямо паутинка...

– И не увидишь. Оно старше меня, а как сохранилось? К свадебному платью покупала! Проклятая война...

– Бабуля, ты у меня самая-самая!

– Это ты у меня самая-самая, моя принцесса.

На школьном балу счастливую Свету действительно выбрали принцессой. И в принцы ей определили мальчика из соседнего класса - хоть троечник, зато красивый, кумир всех школьниц, от младших до старших. Она кружилась в объятьях восхищённого принца, и на голове её сверкала, совсем как настоящая, самодельная корона. Упоительный вечер!  В распахнутые школьные окна веяло смешанным ароматом всех цветов. Тогда за каких-то четыре знойных дня зацвело всё сразу, без обычной природной очерёдности.

Ночью пошёл дождь. А под утро неожиданно ударил мороз. Когда Света с Ниловной выходили из подъезда, как раз взошло солнце. И Света стала оглядываться, заворожённая невиданным зрелищем. Сказочно преображённая природа сверкала, как её вчерашняя  корона. Каждый белый или розовый цветок был прекрасен под прозрачным льдом.

– Бабуля, какое чудо!

Но умудрённая  жизненным опытом Ниловна её восторга не разделяла.

– Это же смертельное чудо, ведь все цветы погибли! Не будет нынче ни ягод, ни фруктов.

А вспыхивающие под солнечными лучами, как драгоценности, обречённые цветы в ледяной оправе уже слезились, будто сами себя оплакивали... Коварная, ненадёжная красота!

Конечно, сморщенные убитые морозом лепестки опали. Ветки оголились, лишь кое-где трепыхались на них уцелевшие листки, более стойкие, чем нежные соцветия. И казалось, так будет всё лето.

Но нет! Напряглись и опять зацвели деревья с кустарниками. Возрождённые из запасных почек цветы были очень мелкими, редкими, однако тем более дорогими для воспрянувших духом людей. Цветы, а потом плоды украсят жизнь, которая продолжается.

И подмороженная одиночеством душа Ниловны, тоже оттаявшая за  эти полгода, ликовала. Растения, как люди - научились выживать в любых, самых неподходящих условиях. А потому непобедимы. Ей хотелось благодарно погладить каждую вишнёвую веточку.

Подстать им Светик-Светлана. Уж Ниловне ли не знать, как оплакивала та, уткнувшись носом в подушку, своих сгоревших родителей? Но утрам наволочка всегда мокрой была... Но ведь превозмогла горе горькое! Оправилась и расцвела.

– Комиссарша-то наша вроде подобрела, – перешёптывались на лавочке за её спиной соседки. – И будто бы даже помолодела.

Ну это уж слишком! А, впрочем, что касается души, то вполне может быть. Душа у неё живучая. Как эти молодые цветочки на старой вишне.

Ниловна повернулась к соседкам. Впервые они с их праздной болтовнёй не вызывали у неё раздражения. Бабы, как бабы. Натрудились за долгие годы, теперь отдыхают. Имеют право.

– Всё воркуете? – с небывалой для неё ласковостью усмехнулась она.

– Квохчем, Варвара Ниловна, всё квохчем, – вразнобой загалдели они, льстиво предлагая посидеть с ними.

Но она вежливо отказалась
– Непривычна я к этому. Вот внучку встретить хочу, поздравить надо. Шутка ли! Первое место в конкурсе на лучшую песню о городе, слыхали небось? – не удержавшись, поделилась с соседками своей горделивой радостью Ниловна. – Ведь всё сама, слова её, музыка её, а как поёт...

Светлая Светик-Светлана! Ушам своим не поверила Ниловна, впервые услышав, как та напевает:
Он молод, мой город любимый...

– Варвара Ниловна! – окликнула её одна из соседок, которая помогала наводить чистоту и порядок в новом, недавно отстроенном храме. – Это ведь Господь наш такую внучку вам послал с ангельским голосочком!

Убеждённая атеистка, комиссарша Ниловна сразу нахмурилась.

– Какой ещё Господь? – Но тут же брови её раздвинулись, приподнялись, и губы помягчали в задумчивой улыбке. – А  что, может моя внучка и вправду ангел?