Людмилы без Русланов

С годами время для человека ускоряет свой бег.  Меняется вокруг нас жизнь, и мы меняемся в ней. От восхода до заката - это разные люди.
 
Попади они чудесным образом в своё прошлое, сами бы себя вряд ли узнали. Но всё же что-то остается в них от тех прошлых юных романтиков.

"Как молоды мы были,
Как искренне любили,
Как верили в себя...".

Любимый город их юности прочно стоял на земной тверди. А они чаще смотрели вверх, на чистое небо, чем вниз, себе под ноги. В этом южном городе почти каждый был Поэтом - хотя бы в душе.

Но однажды всех оглушил грозный подземный гул. Заколебались и посыпались дома на земле. Содрогнувшись, она затряслась от толчков изнутри, как в лихорадке.
 
Ташкентское землетрясение раскидало людей во все стороны необъятных российских просторов. Они взрослели и старели вдали от любимого города, вспоминая о счастливом прошлом.

Там день переходил в ночь сразу. Горизонт ещё алел от погасшего заката,  а по тёмному небу уже рассыпались звёзды. Литыми виноградными кистями свисали они с него в созвездиях, а медово-янтарная луна перезрелой дыней будто бы истекала соком, окропляя пересохшую землю.
 
 Казалось, что это её капли, словно животворные росинки не давали зелени сгореть на корню от неистового солнца, и розы, очнувшись от обморочной жары, начинали благодарно благоухать на распрямившихся стеблях. Всё расцветало под роскошным небесным натюрмортом!

А когда обезлюденные городские улицы с их резкими звуками затихали на короткую ночь, можно было услышать, как журчит вода в арыках, шуршит-жужжит всякая мелочь -  жучки с паучками в травинках по их берегам.

Разбуженные ночной прохладой певчие птицы торжественным гимном славили жизнь. И наступало благословенное время для поэтов. Сплочённой кучкой бродили они по городу, взахлёб читали стихи. Никогда никто никого не перебивал, заканчивал один, тут же начинал другой, подхватывал третий, потом четвёртый... И так все, упиваясь чувствами, которые рвались наружу в стихотворных строчках. Одержимые Поэзией, они не замечали, что вязкий асфальт под ними, перегретый за день, прожигает подошвы, следы впечатываются в него. Всё нипочём! Кроме стихов.
 
В этой кучке поэтов самыми счастливыми были Руслан с Людмилой, влюблённые друг в друга до сладкой одури. Он изредка поднимал свою руку, чтобы нежно коснуться пушистых кудрей над её лбом, похожих на дымок от его сигареты, только не белый, а тёмный. Со своей неизменной шуткой:
- Не от хорошей жизни волосы дыбом.

Шутил, потому что на самом-то деле жизнь у них,  озарённая любовью, была сказочно-прекрасной. Благословенные южные ночи с ароматом роз, неиссякаемое вдохновение, и стихи, стихи... Казалось, что так будет вечно. Они навсегда останутся в этом городе, не  разлучатся никогда.

Но через какую-то неделю после землетрясения поэтические Восходы сменились прозаическими Закатами, и оба, Он и Она, стали выживать по отдельности друг от друга, как умели и могли.
Пошли, потом побежали годы...

Это случилось почти на исходе жизни.
Она зябла в своей курточке вместе с терпеливой очередью, медленно приближаясь к заветной коробке с апельсинами, которыми бойко торговал у станции метро смуглый джигит. Золотистый блеск их скрашивал неуютность улицы в растоптанном грязном снегу под ногами. И она волновалась: хватит ли дефицитных плодов на всех?

Догорал серенький зимний день. Перестроечный, голодный, без пенсий и зарплат. Но у Неё в кошельке хранилась припасённая для такого вот  случая купюра этого смутного  времени, когда одни стремительно обогащались, а другие нищали. Только достать не успела, потому что между Ней и продавцом быстро втиснулся лощёный господин - не товарищ, а именно господин, сунул тому пачку денег и так же  быстро отвалил в сторону с раздувшимся от апельсинов нарядным пакетом.

Очередь покорно промолчала, а Она взбунтовалась. Не до апельсинов! Выбралась из очереди вслед за господином и поспешила за ним, задыхаясь от возмущения. Догнала, когда Он остановился у своей машины.
- Вы, вы, из-за таких как вы... Всё кругом захапали!
 
Он обернулся, насмешливо вглядываясь в Неё с видом знатока женщин. Тогда Она тоже стала с вызовом оценивать Его раздобревшее тело в фирменной упаковке, франтоватый шёлковый шарф вокруг шеи, маслянистый блеск притягательный чёрных глаз.
 
Между тем, Он продолжал рассматривать Её в упор. По-девичьи лёгкая фигурка в каком-то старом барахле, и голова под беретом женщины, давно живущей, много пережившей, как говорится, со следами былой красоты. В горькой усмешке опущены уголки бледных  губ, но под сдвинутыми бровями неожиданно яркие синие глаза, презрительно суженные. Что-то зацепило Его в Ней. Воскресли вдруг призраки прошлого. Южные ночи с ароматом роз, податливые девичьи губы, и стихи, стихи... Равнодушно остывшее сердце сжалось, потом зачастило в горячке, как в юности.
 
- Сними это дурацкий берет,  - охрипшим голосом попросил Он, и сам стянул его с Неё.
 
- Что вы себе позволяете! - отшатнулась Она.

Сквозь деформированные черты женского лица  теперь уже явственно проступили те - из далёкого прошлого. А над ним пушились кудри, похожие на дымок, только не тёмные, а совсем белые.
 
- Поседела. - Он слегка тронул их рукой, свободной от пакета. - Не от хорошей жизни волосы дыбом, а? Людка, это же я!

Она обомлела.
- Не может быть! Русланчик? А ты, вроде бы,  и не постарел...
- Стараюсь, - приосанился Он, обнажив в отрепетированной улыбке белые зубы - конечно искуственные. Его-то, свои с налётом желтизны от курева, слегка кривоватые, она запомнила навсегда. Замирала от их прикосновения, когда изнемогала от Его поцелуев. Очень давно это было...
- Бросил курить? - вслух догадалась Она.

- Приходится беречь здоровье, - на миг озаботился Он. -   Слушай, о чём мы с тобой говорим?! Расскажи лучше, что ты делала все эти годы.
- Любила тебя, - тихо сказала Она.
 
- Ай, брось, - отмахнулся Он, однако польщённый, и самодовольно заиграл глазами. - Ладно, а ещё-то что? Чем занималась?

- Писала книжки, печаталась...
- Не читал. Да кто их читает? Кроме детективов, конечно. Тебе хоть платят?
Она вздохнула.
- Теперь за свои стихи авторы должны платить сами, чтобы их напечатали.
- Да знаю я. - И помолчав, хвастливо добавил: - У меня ведь книжный бизнес. Маленький пока, но на тачку с фазендой хватает. Ещё на рестораны остаётся. Ты-то, небось, отвыкла от них?
- Я и не привыкала.
 
- Ну да. - Он выразительно покосился на Её стоптанные сапожки и с беспощадной жестокостью подытожил: - А женщина в твоём возрасте должна выглядеть особенно ухоженной.

Щёки Её вспыхнули как от пощёчины. Южные ночи с ароматом роз, исступлённая любовь, и стихи, стихи... Куда всё подевалось? Жизнь потом научила Её защищаться. Всегда давать сдачи - ударом на удар. И потому Она немедленно съязвила:

- Ничего себе! Значит, с высоты Поэзии вниз, до бизнеса?
- Что ты понимаешь, где верх, где низ. - Теперь Он не улыбнулся, а оскалился - хищный оскал современного дельца исказил Его холёное лицо.

Подумаешь, южные ночи с ароматом роз, и стихи, стихи... Кому это надо? Только не Ему! Призраки пусть остаются в прошлом, где застряла Она. Всему своё время.

И всё же Он смирил себя, ради их прошлого великодушно решил пощадить Её, как победитель побеждённую, охваченный неожиданной жалостью к Ней.
- Как же ты живёшь, Людка... Дети, внуки у тебя хотя бы есть?

На душевную теплоту этих слов Она откликнулась запоздалым признанием:
- Ребёнка я хотела только от тебя. Вот муж умер, теперь одна.
От такой запредельной искренности Он смутился.
- Ты уж совсем... Подержи-ка пакет, апельсинчика хочешь? - из переданного Ей пакета вынул пахучий оранжевый плод, и когда Она отрицательно покачала головой в наискось нахлобученном берете, сунул назад в пакет. - Ну что мне с тобой делать? Знаешь, а я ведь могу тебя пристроить в мой отдел рекламы. Это же для тебя выход. Будешь рекламировать наши детективы в своих стихах. Но представил реакцию на Неё гламурных девиц из отдела и решил сразу же подстраховаться: - Только не говори там, что это я взял тебя на работу, годится? И ещё... - он замялся.
- Говори, я выдержу, - с ироничным холодком подбодрила Она.
Тогда он отважился.
- На прежние наши с тобой отношения расчитывать не надо. Знаешь, какая у меня секретарша?
- Представляю.
- И жена ещё ничего, помоложе тебя будет.  В общем, приходи завтра ко мне в офис  оформляться на работу.- И достал  визитку с золотым обрезом.
Она зажмурилась.

Господи, кем был и кем стал! Это из-за любви к нему так и не смогла полюбить своего мужа. Который человеком был всегда - не то что этот...
- Да подавись ты своими апельсинами! - вырвалось у неё. - На хлеб уж как-нибудь заработаю. А время ваше пройдёт, должно пройти!

Он остолбенело слушал Её. И яростно раскалённая синь её глаз словно прожигала Его насквозь. А когда Она, круто развернувшись, пошла от Него прочь, Он догнал её, чтобы забрать свой пакет с апельсинами, про который Она совсем забыла.

 - Ну чего ты? - скривился Он. - Я же должен был тебя предупредить.
- Не-на-ви-жу, - отчётливо, по слогам произнесла Она. - У меня к таким как ты, не личная, а классовая ненависть, понял?

Опомнился Он, когда Она уже скрылась в глубине метро. Ожесточённо сплюнул.
- Тьфу, ну и дура! За мои бабки могла бы прибарахлиться. На человека бы походила, а не на чучело огородное. Тьфу!

- Всё заплевали, - проворчала встречная старушка. - А с виду как будто приличный...

- Да пошла ты! - рявкнул Он зверем. - Чего вам надо от меня? Я как все, какая жизнь, такой и я!

Южные ночи с ароматом роз, и стихи, стихи... Для Него это кануло в небытие. А Он был.

И хотел быть.