Две недели между грозами

      Две недели между грозами

Нашу собаку  звали  Пёци. Можно Пёциль или Пцилла. Он на всё откликался. Но, вообще-то его звали Пёциллюс. Есть такой жук - красивый, черный, похож на жужелицу, если кто жужелицу когда-нибудь видел.
     Это был  замечательный пес. Он любил грызть книжки и тетради, а потом, терзаясь раскаянием, лез под диван. Когда его наконец прощали (а не простить было невозможно), он вылезал из-под дивана и принимался гонять по комнате степенного кота. Он ходил со мною в магазин и беспокоился, если меня нет слишком долго. Он не боялся собак, клещей и велосипедистов. Он рыл вместе со мной землю, рассматривал насекомых и растения, купался и загорал.
     За свою короткую жизнь Пёциль твердо и непоколебимо уверился в двух вещах: во-первых, плохой погоды для  прогулки не существует, во-вторых, съесть можно всё. Он был изощрённо прожорлив - это его и погубило в конце концов..
     Заболев, он стал стал грустным и скучным. Он терпеливо глотал таблетки и принимал уколы, но глаза  его становились все печальнее. Мы уже не гуляли с ним подолгу, позабыли и про речку, и про пруд. С трудом добирались мы до старой знакомой березы, Пёциль ложился в её узловатых корнях и долго смотрел на меня сквозь узкие острые листья осоки.
     Ветеринар только плечами пожимал и выписывал нам новые лекарства. А они не помогали. Потом я заметила, что наши знакомые собаки, с  которыми Пёциль бегал наперегонки с самой зимы, при встрече с нами как-то виновато опускали головы и хвосты и отходили, оглядываясь через плечо. Я поняла, что Пёциль не поправится. Понимал ли это он сам?
     Однажды ночью, затянувшей собой особенно мрачный  день, мне приснился странный сон. Мне снилась старая береза, и знакомая поляна, и черемуха, наверное ещё что-то. Не помню... Помню, во сне я думала о том, какие у собак души.
     Я спросила во сне у Пециля, есть ли у его собачьей души черная, слегка курчавая шерсть? А мягкие уши, которые так приятно трепать? А твердые стройные лапы? Умеет ли его душа играть в "палочку"?  Лает ли она на ежа, и воет ли она на луну?
     Пёциль улыбался и будто отряхивался.
     Не знаю почему, мне стало очень нехорошо. Я захотела проснуться и заплакала.
     Пёциль умер той ночью. Я поняла это сразу, как только протянула руку, чтобы включить свет.
     Я отдала его земле совсем в другом месте, не у старой березы, а там, где две недели назад мы увидели радугу перед грозой. Да-да, перед грозой, а не после неё, что было удивительно, потому и запомнилось. Это было начало его болезни, которого я не заметила за вялотекущей суетой мелких привычных дел. Здесь, возле знакомой развилки, я как обычно, спустила свою собаку с поводка, но теперь, увы, навсегда.
     Возвращаясь домой ночным лесом, я заблудилась, но почему-то совсем не испугалась. Мне показалось, что поперек лунной просеки промелькнула собачья тень, и моя левая рука будто бы почувствовала напряжение натянутого поводка.
     Я вернулась в пустой сонный дом, заполненный болезнью и смертью, и, отчего-то помедлив, открыла окна.
     В пол-третьего ночи его последней восьмой луны снова была гроза.