Старая Россия как она есть!

  Отдых   25.12.48г.
МОЙ ПРОЙДЕННЫЙ ПУТЬ
Воспоминания Анны Петровны Федоровой (урожденной Лосевой)
(в редакции внука Риммы Алексеевны Местергази ( урожденной Лосевой) Василия Алексеевича Местергази – убрал опечатки и стилистические огрехи, выстроил воспоминания в хронологическом порядке, хотя написаны они были в случайном по вдохновению, о чем свидетельствуют даты отдельных частей)

Камышевка
Беру  перо в руки, чтобы исполнить обещание – описать свою жизнь. Многое позабыто, но постараюсь описать все самое яркое, что выпало на мою долю.
Начинаю вспоминать себя с 5 лет, а до 5 лет кое-что запомнила по рассказам своей нянюшки Дунечки.
Родилась я в 1881 году 30-го июля в Камышевке, Воронежской губернии в 8 часов утра. Дунечка говорила мне, что родители очень хотели сына, и кто-то, очевидно, не разобрав хорошо, встретил моего отца со следующими словами: «С сынком Вас, Петр Андреевич!» Папа в восторге идет к маме Любовь Александровне (урожденной Стахович) и поздравляет ее с сыном. Мама его огорчила, так как опять дочка. Назвал он меня в честь своей любимой сестры, которая умерла в ранней молодости. Выходила меня Дунечка. Мама совсем больная была, сама кормить не могла. Несколько кормилиц было, но все молоко не подходило. Так из рожка меня коровьим молоком и выкормили. У мамы был туберкулез легких, процесс после родов усилился. Летом ездили в Самару на кумыс - немного поправилась. Зиму провели в Камышевке, а весной уехали за границу, взявши с собой двух старших  - Маню и Яшу, а нас двух младших – Лену и меня оставили с нянюшкой в Богоявленском у дяди Лёли, где мы и прожили почти два года. Папа наезжал к нам, но большую часть был с мамой, здоровье которой не улучшалось. Летом в Швейцарии в горах, а зимой в Ментоне, где она и умерла в 1884 году 2–го апреля. Бедная очень мучилась последний месяц. Часто причащалась. До последней минуты была в памяти. Попрощалась со всеми, горевала, что нас маленьких не видит. Одно время хотели и нас к ней привезти: уже кроватки, говорят, приготовили нам, но так как это было очень дорого, то доктор, видя близкий конец, отговорил отца нас перевозить. Очень много рассказывала мне двоюродная сестра Лидушок о моей бедной мамочке. Хорошо ее помнила. Все ее очень любили. Исключительной она была доброты и кротости. Духовник ее говорил, что не ему ее исповедовать, а ей его, настолько она была готова к переходу в вечную жизнь. Для меня она была самым светлым лучом, и память о ней сохранилась и до сегодняшнего дня, когда пишу эти строки. Одно время я видела ее во сне -  довольно часто, и так радовалась ей, целовала ее без конца, зная, что опять потеряю.
Но вот уже несколько лет прошло, как не приходит она ко мне. И так не достает этих чудных снов.
Итак, в 1883 году мы осиротели. Вернулись папа  с Маней  и Яшей в Камышевку уже в мае месяце, похоронив маму в Ницце. Яша с дядей Лёлей Лосевым вернулся  несколько раньше, а папа с Маней  поехали в Карлсбад на воды, так как у папы сделался ишиас, и начались сердечные припадки, которые не оставляли его всю жизнь. Летом в этот же год  взяли нам воспитательницу  Варвару Петровну Горсткину, которую нашел дядя Лёля. Институтка Смольного из Петербурга. Старая дева, очень строгая. Мне было 3 года, Лене – 4, Яше – 5, а Мане 13 лет. Мы трое младших были в полном ее подчинении, а старшую сестру поместили, было, тоже в институт, но в Московский Елизаветинский. Однако, она пробыла там лишь одну зиму, так как заболела воспалением легких, и папа тотчас же взял ее домой, где она и докончила свое образование. До 5 лет я лично не помню себя. А вот с 5 отлично помню все свои впечатления и переживания. Жили мы в Камышевке без выезда. Дом был большой, не скажу, чтобы он был уютный. Двухэтажный. Три комнаты на юг и три на север, столько же и внизу. У сестры Мани отдельная комната была, которую я очень любила. Масса портретов, картин и книг. Рядом наша детская. Но, к сожалению, она не  сообщалась с первой, обе комнаты выходили в широкий коридор. Детская большая была  - в два окна. Здесь мы все трое младших помещались с нянечкой, а в третьей  комнате на юг помещалась наша воспитательница Варвара Петровна. На северную сторону выходила папина небольшая комната. Рядом диванная (между прочим, в этой именно комнате я и родилась).  И последняя зала, самая холодная и неуютная, куда нас малышей редко пускали -   большей частью приводили показывать гостям, что было для меня большим мучением, да и для сестры Лены тоже, так как мы были очень дикие и стеснялись чужих. Надо было сидеть  прямо - строгий глаз воспитательницы так и следил за каждым движением нашим, что  еще больше стесняло нас. С 5-ти лет я помню некоторые эпизоды, например: двоюродные братья Саша и Костя Барановы (они были старше нас) любили поиграть  с нами, но любили и подразнить. Самой большой обидой было для меня, когда напоминали, что нет у меня мамы. «Вот у тебя нет мамы, а у нас есть!» Я плакала, чего они и добивались. И вот, через несколько месяцев умирает и их мать, моя тетя Лиза Горохова, которую я очень любила. Смутно ее помню. Любила играть ее браслетами, которых у нее было очень много. И когда после ее похорон братья приехали к нам Камышевку, я их встретила словами: «Вот и у вас нет мамы, Бог вас наказал, зачем надо мной смеялись!» Эта фраза запомнилась мне очень ярко. Я была самая младшая, но мне всегда не хотелось отставать от сестры Лены и брата Яши. Они уже умели читать, а меня не  учили. Так я потихоньку с няней выучила азбуку. Тогда еще сложная была азбука ( аз, буки, веди, глагол). Все это я осилила и пошла с букварем к Варваре Петровне, прося ее учить и меня, раз я уже знаю буквы. Посадили и меня за уроки, но, конечно, не очень серьезно взялись за меня.
Так было и с музыкой. Так что все трое мы учились всему одинаково. Папа много уделял нам своего времени. Утром, еще мы одеваемся – он уже у нас в детской. Днем приходил к нам  и рисовал что-нибудь из  нашей же детской жизни. Гимнастикой с нами занимался, участвовал в наших играх. Прилагаю свою детскую тетрадку с папиными рисунками,  которые многое расскажут вам в свою очередь о моем детстве. Это было 1886-1887г.
В 1887г. осенью Камышовка была неузнаваема. Приехали к нам на всю зиму двоюродные сестры Стахович - Маша, Настя и Юля с гувернанткой М-llе Фани и горничной Марией. Приезд их был для нас малышей большим событием. Старшая сестра Маня и Яша были с ними знакомы, так как были заграницей одновременно с ними. А мы с Леной совсем их не знали. Приехали они к нам из Кручни, где была скарлатина, поспешили их вывезти оттуда. Родители их со старшей дочерью Лидушком уехали на юг в Крым, так как дядя Петя только на юге мог зиму проводить. Здоровье его было очень слабым.
Приехали Стаховичи уже поздно вечером. Поужинали и скоро разошлись. Дом был вместительный. Отдали им две комнаты рядом с залой. Девочки все три разместились на тахте, которая была во всю длину комнаты, а м-llе Фани рядом, в бывшей папиной. Папа перешел в нижний этаж в бывшую столовую, а столовая переведена была в папин кабинет, тоже внизу. Жизнь наша изменилась немного, так как Варвара Петровна была одного взгляда, м-llе Фани несколько другого, и каждая повела свою линию. Встречались мы сравнительно мало. За обедом, чаем и вечером. Гуляли не вместе. Почему Варвара Петровна не разрешала  совместных прогулок? А гуляли почти в один и тот же час. И вот, ежели мы идем в одну сторону, то Стаховичи идут прямо в противоположную. А так всегда хотелось соединиться, но зоркий глаз Варвары Петровны следил из окна,  а Дунечка, которая с нами гуляла, выполняла точные ее приказания. Но когда Варвара Петровна уезжала в Воронеж по делам или говеть великим постом, то Камышовский дом становился  неузнаваем. Отворялись все двери, которые соединяли комнаты друг с другом, и в коридор, и мы все сходились. Нам давалась полная свобода, и начинались игры самые разнообразные и веселые. Прятались, играли в колдуна. Старшая сестра и м-llе Фани тоже много раз принимали участие, а также и папа. Дружили мы так: Яша с Маней (им было по 8 лет), Лена с Настей (по 7 лет), а  Юля со мной (6 лет). На Рождество и вообще на праздники нам и Варвара Петровна разрешала играть вместе. Рождество я помню. Как всегда с утра нас никогда в залу не пускали - говорили, что форточка открыта, но мы уже знаем, что это значит: елку одевают и  готовится сюрприз. После обеда в 6 часов вечера отворяют двери, и мы вся детвора входим в залу, где стоит елка, залитая огнями. Глаза разбегаются – столько навешано игрушек и  всяких сластей. А под елкой подарки нам и  всем домашним, а также служащим и рабочим. Им  давали материал на платья и платки, в  которые завязаны были всякие сласти - орехи, яблоки, пряники, конфеты и стручки. Папа садился за рояль и играл нам польку, вальс и кадриль. Он по слуху мог любой мотив подобрать. Мама покойная  тоже хорошо играла. Когда я уже подросла, папа часто заставлял меня играть ее любимые вещи, которые она играла сама, что  меня всегда умиляло.
Девочки Стахович получили на этой елке чудесные куклы заграничные -  большие, с закрывающимися глазами. Мы с Леной тоже получили от тети и дяди по кукле, говорящие папа и мама. Удовольствия было масса. Играли все вместе с новыми куклами.

 Отдых   29.07.47г.
День Петра и Павла
День Петра и Павла  для меня один из светлых детских воспоминаний. Возьму один из этих дней своего далекого детства. Просыпаешься рано, так как наступает необычный день. Бежишь к окну – погода хорошая. Значит, поедем в Богоявленское к обедне. И, действительно, приходит к нам няня Дунечка и торопит одеваться, говоря, что уже Арсентий  - кучер повел лошадей запрягать. Надеваем новые платья. Варвара Петровна – воспитательница  к этому дню всегда шила новые платья, так как этот день - день папенькиных именин считался после Пасхи одним из самых больших праздников. Дунечка  одевает меня - свою любимицу; Варвара Петровна - Лену, которая была ее любимицей.  Спускаемся все вниз -  в столовую, где уже сидит  за столом папа, перед ним -  наичудесный крендель, усыпанный изюмом и миндалем. Подносим свои подарки. Обычно наши рукоделия. У всех приподнятое настроение. Наскоро пьем кофе и уезжаем в церковь. Папа остается дома, так как  вечно по хозяйству хлопочет, предпочитает уже к концу обедни приезжать, а мы наоборот спешим к самому началу. Садимся в тарантас обычно в следующем порядке: Варвара Петровна с Маней на переднем месте, а мы дети на лавочке. Старались сесть так, чтобы можно было видеть лошадей. Смотреть на бегущую рожь, которая бьется по подножке. Жаворонки чудесно поют. На душе тихо, хорошо. С детства раннего любила бывать в церкви. Всегда мне казалось, что именно там мамочка моя со мной. Она была очень религиозна и, говорила мне, что редко пропускала обедни.
Вот и Богоявленское. Очень живописно стояла церковь, вся в зелени -  с одной стороны Бадовский сад, а с других сторон кладбище тоже в зелени. Перед церковью обычно в ожидании начала обедни бабы с ребятами сидели -  значит, служба еще не начиналась. Ждем и мы. Летом служили в верхнем этаже, где было очень прохладно, там высокие своды с громадными окнами. У свечного ящика в холодке, на своем обычном месте стоит с молитвенником Наталия Егоровна Поде, толстая старушка, вся в белом, с наколкой кружевной на голове. Идем вперед к нашим местам против алтаря перед иконами Петра и Павла. Старшие подстилают коврик, и мы выстраиваемся. Дети впереди, старшие сзади. На клиросе Яков Львович Поде управляет хором. Поют хорошо. Особенно действовало на меня исполнение …….., которое пели всегда с большим подъемом.
Два голоса особенно хороши были. Бас Алексей - богоявленский крестьянин. Всегда               «аппастол» гремел на всю церковь, а потом сопрано – Дуняша, кухарка Боде.
К херувимской обычно приезжала тетя Лиди с Риммушей, которая становилась с нами. После обедни отец Александр служил молебен, и когда он провозглашал «великие мученики, апостолы Петр и Павел, молите Бога о нас», мне всегда казалось, что это относилось к папочке. Во время чтения Евангелия, мы подходили к отцу Александру, который почему-то клал мне Евангелие на голову, что я принимала, как особенную милость, выпавшую на мою грешную голову. Чудные слова на этот день: «Блажен  ты Симеон, сын Ионин, потому что ни плоть, ни кровь открыли тебе это, а Отец мой небесный, и я говорю тебе: «Ты Петр, что означает камень, и на  сем камне я создам церковь мою, и врата ада не одолеют ея!». И дам тебе ключи царства небесного, и что свяжется на земле, то будет связано на небесах, что разрешится на земле, то будет разрешено на небесах».
По окончании молебна идем сперва на могилки. Возле церкви похоронены наши маленькие брат и сестра, и дядя Лёля, над могилой их была часовня, где висели образа Алексея – человека божьего и другие, перед ними горели лампадки. Помолившись, все идем пить чай к Боде, которые жили возле церкви. Женя ведет нас к себе в комнату немного отдохнуть и привести себя в порядок. Прохладно, уютно. Потом  идем на балкон пить чай, где уже сидит за столом Наталья Евгеньевна, окруженная гостями. На столе всевозможные, сдобные булочки, сливки и чудный кофе. Долго не засиживаемся за столом, а бежим в сад, где качели, уже созрели яблоки и т.д. Сад запущенный, что особенно нам нравится. Еще не  успели обегать весь сад, как уже звали нас домой, чтобы ехать в Камышовку, куда все родные и соседи съезжались на обед. Так много бывало гостей, что накрывали столы в саду. Обед тянулся бесконечно. Нам было очень весело, так как мы, дети, обычно за отдельным столом садились, без старших -  на полной свободе. Кушанья самые деревенские, но все очень вкусно приготовленные: крепкий бульон с пирожками жаренными – это  папины любимые,  жареная телятина со всевозможными гарнирами, на сладкое пломбир фруктовый. Вместо вина подавался мед,  домашнего приготовления, который шипел как шампанское. За чаем фрукты. Особенно хороши были дыни кандолупки, вишни, ягоды. Развлечением нашим был теннис, которым мы все очень увлекались. А потом  вся молодежь разного возраста выходила на лужайку перед садом, и все бегали в горелки. До самого позднего времени  продолжался праздник, и разъезжались все гости не раньше 11-12 часов. Зажигались факелы, а верховые провожали. Были две особенные трусихи -  Наталья Евгеньевна  и княжна Черкасская, их вскрики слышались даже в доме. Кончен бал! Идем спать с массой впечатлений, а на утро будни скучные и серые.

Отдых   30.08.47г.
Мое знакомство с папой (Камышовка 1900г.)
Приблизительно в этом месяце, вернее в июле, состоялось наше знакомство с папой вашим  - это 47 лет тому назад. Чуть не полвека прошло, а воспоминания свежи и ярки, как будто то было лишь вчера.  Для вас одних эти строки! -  так как, возможно,  захочется поделиться с вами своими юными чувствами, которые могу лишь самым близким передать.
Начну немного с более раннего времени свои воспоминания, так как  они помогут вам понять мои поступки.
Ранней весной 1900 года на Кавказе в Сухуме, где мы провели зиму с 1899 по 1900г., состоялась свадьба моей старшей сестры. Для нас всех это было большим огорчением, так как она сразу же уехала с мужем в  Подольскую губернию к его родным, а мы через некоторое время уехали к себе в Камышовку. Так не доставало мне моей сестры, с которой я очень была дружна и всегда находила в ней опору нравственную. Делилась с ней всеми своими событиями, которых за зиму немало выпало на мою долю. Мне было 18 лет, и я переживала свою первую любовь. Но так как  он был женат, то я  старалась заглушить свое чувство, скрывала от него. Что удалось мне вполне. К тому  же он был чахоточный, и как все такие больные – влюбчив. Объяснялся мне постоянно в любви. Приходилось мне девчонке сдерживать его порывы, несмотря на то, что он  чуть ли не вдвое старше меня был. Почти одновременно с отъездом сестры и он уехал в Варшаву на операцию. Так мы расстались, пообещав, друг другу писать. Мне этого не очень хотелось, но уж очень жалко мне его было - такого больного, и я, спросив разрешения у отца, стала ему писать.
Тоскливо было всем нам в Камышовке! Где после юга, так все серо и неприветливо  казалось. Жили мы все от почты до почты. Во-первых, весточку от сестры получали, а я еще -  от своего друга Силина, который писал мне очень часто. Первые письма были  сдержанные, а потом все  яснее и яснее проглядывало его чувство, и однажды папе показалось подозрительной такая частая переписка, и он попросил меня дать ему прочесть. Прочел, - поднял поверх очков свои глаза и говорит: «Ну, матушка! Да ведь это признание в любви! Как ты могла до этого допустить! Чтобы больше переписки не было, не думай ему отвечать!» Мне было стыдно и больно. Папа поговорил со мной очень серьезно по этому поводу, и особенно осталось в памяти его фраза: «Твоя мать была такая честная! И как ей горько видеть такую развратную дочь, которая допустила до признания женатого человека. Подумай хорошенько и постарайся исправиться. Я целый день проплакала, чувствуя себя совершенно погибшей девушкой, и решила себя держать возможно строже,  чтобы никто не посмел бы за мной ухаживать.
Печально потекли мои дни. Конечно, я поделилась с сестрой Машей своим горем и попросила от себя написать обо всем случившимся герою моего романа. Брат Яша очень плохо себя чувствовал - кашель не проходил, он температурил. Решили его послать на кумыс. Лечил его наш хороший друг  доктор Шингарев. Премилый был человек, и как доктор - очень знающий. Он был земским врачом в селе Хвощеватке, где чудесную  больницу устроил. Там его и в Государственную Думу выбрали. Часто с ним приезжал его друг Хрущев. Последний был наш сосед, большой любитель сельского хозяйства, и на этой  почве сроднился с папой. Приезд их очень оживлял наш мрачный дом. Сражались в шахматы, музыкой занимались. Я играла на скрипке, Хрущев мне аккомпанировал. Особенно хорошо выходила у нас Элегия Массне, которую Шингарев вспоминал  спустя много лет, уже будучи в ГД, где он познакомился с  вашим будущим папой.
Музыка, шахматы, сблизили меня с Хрущевым, который очень сдержанно и просто дружелюбно обращался со мной. Меня это очень трогало. Значит, я еще не совсем погибшее существо. И мои мрачные думы стали постепенно рассеиваться, и жизнь не казалась мне уже такой безотрадной. Опять вернулось ко мне обычное мое веселое настроение. Флирта между нами не было никакого, а хорошие дружеские отношения. Наряду с серьезными политическими вопросами, которые тогда вел он с папой моим,  его интересовали и простые, я бы сказала, юношеские развлечения. Сажать цветы - папа любил сам этим заниматься и втягивал в это дело меня. Хрущев тотчас же шел мне помогать. Кормлю собак, а их у меня питомцев штук десять было -  всякого возраста и породы, но все дворняги. И тут старался разделить со мной это удовольствие. Не думаю, что он любил так собак как я, но относился любовно к ним, что меня сильно подкупало. Лена, как старшая, занималась домашним хозяйством. И потом, в те годы она очень необязательна была и принимала мало участия в развлечении гостей. Ее цель была устроить и вовремя угостить гостей.
Летом у нас было очень оживленно, так как все соседи приезжали в свои имения, и визиты друг к другу были очень часты. В особенности часто к нам приезжала тетя Лиди с Риммушей и Александром Александровичем Офросимовым, за которого она вышла замуж года за два до моей сестры. Парочка очень дружная была, несмотря уже на пожилые годы – ей 52 года, а ему  48 лет. Но любовь самая юношеская была. Риммуша была подростком лет 14-15-ти. Однажды под вечер поехали мы с Леной в Богоявленское на двуколке. За кучера, конечно, была я. Это удовольствие я сестре не уступала, да она и не стремилась -  предпочитала спокойно сидеть и любоваться видами. А для меня после собак – лошадь была первый друг. Эта любовь целиком перешла к тебе, моя Анюточка.  Богоявленское было недалеко от нас - всего 6 верст. Не доезжая села, встречаем несколько экипажей  - это тетя Лиди едет к нам со всеми своими и с гостями. Дядя Паша Баранов с тетей Лиди в одном экипаже, Риммуша в плетенке со своей француженкой, а еще шарабан, в котором я увидела двоюродного брата Сашу Баранова, и с ним еще какой-то незнакомый блондин. Это и был ваш папочка.
Риммуша пересела ко мне, а Лена к француженке, и поехали мы не к нам, а к тете Лиди, так как это было совсем от них близко. Дорогой я  узнаю  от Риммы, что этот молодой человек  ее двоюродный брат -  Федоров.  Приехал развлекаться. Недавно вернулся с дальнего плавания – моряк. Говорит, что очень милый. И очень красивый. Единственный у него недостаток – глухота. На одно ухо совсем не слышал, а на другое слабо. Бедный потерял слух в детстве после скарлатины. И как он всю свою молодость от этого страдал. Познакомились мы с ним уже около дома. Тете Лиди он галантно помог выйти из экипажа, потом Риммуше, а потом и мне, кучеру. Молодежь очень быстро знакомиться, а тут и подавно, как родственник. И тот час же Федоров на правах дальнего родственника хотел и со мной, как с родственницей, стать на короткую ногу. Но весенний мой урок был так еще свеж, что я не согласилась и величала его Александр Александрович, а он меня Анной Петровной. И при первой же попытке поухаживать за мной – я делала каменное лицо (сейчас мне это напоминает фильм «Дворецкий и его сестра»). Но это каменное лицо, вероятно, больше забавляло, чем отталкивало, и он стал моим спутником во всех развлечениях и прогулках.
Появлялся он у нас в Камышовке чуть ли не ежедневно. То пешком придет, и тогда тетушка или Римма  к вечеру за ним приезжали. Ходок он был удивительный. Ни жара, ни дождь, ничто его не пугало и не останавливало от его цели. А цель, как я узнала через каких-нибудь 2 недели, была простая – сделать мне предложение.
Мы все сдружились с ним, потому что он удивительный был charm.   
Очень веселый. Но последнее мне в нем тогда не то  что бы ни нравилось -  мне казалось, что он был не слишком серьезным молодым человеком. Я глядела на него только как на товарища, и других чувств у меня никаких не было, но однажды прочла папину приписку  к сестре Мане. Его фраза -  «Появился у нас премилый молодой человек Федоров. Видимо ему приглянулась наша Анушенька. Славная была бы парочка» - меня глубоко поразила и взволновала. Значит, опять так себя вела, что дала повод к увлечению. А сама я до сего дня ни минуты не думала о чем-нибудь серьезном. Значит, мне строже надо себя держать. Я постоянно уходила под всякими предлогами и оставляла его с Леной, которая уже увлеклась им, но с его стороны было только приветливое и галантное отношение к ней.
Но все мои маневры только лишь ускорили ход действий с его стороны. Однажды в один из обычных приездов тети Лиди со всей компанией, я заметила какое-то волнение  у Александра Александровича Федорова. С нами молодежью был он мало, а все больше возле папы. Уже собралась тетя Лиди уезжать, как Ал.Ал. берет под руку папу и просит уделить ему несколько минут  по важному делу. Пошли в сад. О чем беседовали – не знаю, но когда оба вернулись, то были в приподнятом настроении и при прощании  папа говорит: « Итак, Александр Александрович, дозавтра!».
Когда все уехали, папа подозвал меня и повел к пруду. Ну, думаю, опять выговор за поведение, но папа , наоборот, растроганно передает мне свой разговор с Федоровым, который, оказывается, просил у него моей руки. По тогдашним традициям сперва предложение на брак делали родителям. «Что скажет моя Анушенька на это? Видно, и вторая дочка из гнездышка вылетает!»  Я в слезы: «Не хочу я замуж, так как любви не чувствую и вас всех дорогих не оставлю!».
«Ну уж ты ему сама все скажи, а я, по правде сказать, видя вашу дружбу, думал, что ты ничего не будешь иметь против, и дал свое согласие. Это его очень огорчит! Он много и с такой любовью отзывался о тебе, что тронул меня. Хороший он. Чист по-морскому. Ничего, поживем еще вместе».
Меня несколько подбодрили его слова, но волнительно было ожидать грядущий день, который должен был принести одни огорчения бедному Александру Александровичу, полному надежд на мое согласие. Не подумайте мои дети, что это было кокетство с моей стороны. Нет, самый искренний и правдивый ответ. Такая быстрота меня пугала. Разве можно узнать человека в две недели? И главное, сердце мое молчало. То ли пережитки весеннего моего увлечения еще не совсем отжили, то  ли возраст мой  очень юный. А, главное, жизнь наша слишком замкнута была, и мы до замужества сестры старшей были на положении подростков, что откладывало на нас, конечно, большой отпечаток. И вот пришлось мне обо всем  подумать  как взрослой.
Но после я узнала от него, что первое впечатление было настолько сильным, что сразу бесповоротно решило его судьбу. Больше ни на кого он смотреть не смог. Ему, такому блестящему молодому человеку, видевшему немало женщин всяких наций, нужна была только я. Мой скромный вид, деревенская, здоровая обстановка сразу очаровали его, и он решил, будучи сам большим любителем природы, жениться и жить у себя в имении Избичня. Но я забежала  вперед, а надо мне дорассказать дальнейший ход событий.
Это было самое неприятное и тяжелое для меня время.
На другой день часов в 11  Александр Александрович приезжает и предлагает мне с ним погулять. Я веду его к тому же  пруду, к той же скамейке и говорю ему всю правду. Он страшно был удивлен и огорчен - не ожидал такого ответа. «Но, я могу все же бывать у Вас?!» - говорит он с дрожью в голосе. Мне было его очень жалко, но не могла я кривить душой: «Конечно, мы все так подружились с Вами, что всегда рады будем видеть Вас!».
Вернувшись домой, застала папу на террасе.
- Что же  вам сказала моя Аннушка?
- Ответ самый неутешительный, Петр Андреевич. Благодарен вам за гостеприимство, я завтра же уезжаю в Севский уезд.
- Не забывайте и наши края. - говорит папа.
Ал.Ал. грустно посмотрел на меня, попрощался и уехал. Мне жаль его было, но думаю – он еще молодой, красив, пользуется, наверное, большим успехом и скоро меня, такую не светскую девушку, забудет и успокоится. Написала тот час же письмо старшей сестре, описывая все происшедшее с просьбой дать мне ответ и поддержку, тат как  почувствовала себя без опоры. Хотя с папой я очень откровенна была, но от сестры я  ожидала большей поддержки.
Этим летом была свадьба двоюродной сестры Насти Стахович, которая выходила замуж за кн.                . Мы все были приглашены и поехали в                , куда съехалось очень много родных.
Привесело проводили время. Масса молодежи. Мой большой друг Юля, сестра Насти, приняла большое участие в моей истории с Федоровым и, конечно, согласна была со  мной, что без любви выходить замуж нельзя. Маша, старшая из сестер, веселая и остроумная, часто меня смущала, задавая вопросы по этому поводу, и называла меня  «Федей». Стахович, узнавши о нашем знакомстве, тоже подмигивал мне, указывая на новобрачных. Он увлекался сестрой Федорова Варварой Александровной и, видимо, симпатизировал и брату.
Проводили молодых. Вернулись домой.
Опять Камышовка. Приезд Хрущева, Шингарева, музыка. Ухаживание первого стало заметнее. Папа недоволен. И однажды, когда мы занимались музыкой, слышу, папа зовет сестру Лену, которая через некоторое время возвращается сердитая и садится с работой возле нас. Что-то неладное  - чувствую. Расходимся спать. Лена мне говорит: «Не хочу я быть твоей гувернанткой. Папа просил меня тебя не оставлять одну с Хрущевым, и чтобы я смотрела за тобой». Меня это сильно разволновало, и я успокоила Лену, что завтра же поговорю обо всем сама с папой. Не желаю никакой опеки над собой.
Иду утром к папе и прошу его быть спокойным за меня. Что совершенно равнодушна к Хрущеву, и не такая уж я развратная, умею себя прилично держать и не допущу никаких объяснений, и чтобы он на Лену не возлагал обязанности за мной следить -  что ей очень не нравится, а мне обидно.
Папа успокоился. Он, видимо, боялся, что предпочту Федорова Хрущеву, а ему первый больше был по душе. Через месяц опять приехал Федоров. Первый  его вопрос был:  « Не полюбила ли я его?»
Увы, нет. Но молодость брала свое. Время проводили приятно – читали вслух, гуляли, в теннис играли. Брат Яша, который вернулся с кумыса, тоже подружился с ним и даже поехал с ним в Добрунь. Вернулся оттуда в восторге от его матери, сестры и от имения. Замечательно было красиво. Добрунь – старинный дом одноэтажный с массой комнат и большим садом. С Яшей много говорили по этому поводу, он тоже был на моей стороне и, видимо, боялся моей молодости и его красоты. Слишком он был избалован жизнью, больше городской, успехом  среди женщин. И как же мне было странно, что он выбрал такую незаметную деревенскую девушку, да еще с таким небольшим образованием. Все это я учитывала и держалась с ним по возможности осторожно.
Наступила осень. Но в те годы, да еще в Воронежской губернии значительно теплее было, чем сейчас, когда я пишу эти строки. Льет дождь и так сыро, что сижу в теплой куртке. Федоров еще несколько раз приезжал в наши края. По-прежнему пешком приходил к нам и упорно и настойчиво вел свою линию. Это непоколебимое и неизменное глубокое чувство ко мне начало меня колебать. Стала я задумываться. Уж очень искренна его любовь была, и так он терпеливо ждал своего счастья, что, наконец, я решилась. Главное – известная семья. Тетя Лиди очень хвалила его мать. В один из его приездов  пошли мы гулять одни. Большей частью ходили с Леной и Яшей, что ему очень не нравилось, и его выражение «ходим табуном»  меня всегда смешило, но зная папин строгий взгляд, я избегала быть с ним наедине. И вот, наконец, уступила ему, и мы отправились одни на прогулку.
Вначале все шло хорошо, но в конце концов  не выдержал мой юноша и поцеловал меня. Я ответила ему тем же, но в душе в ужасе была, что он позволил себе со мной так, и я тут же решила больше не тянуть и  согласиться, и тем самым снять пятно со своей совести.
На другой день я была  во фруктовом саду, где садовник принимал от съемщиков яблоки, а я записывала вес и сорта. Папа любил, когда я принимала участие в хозяйстве, и постоянно давал мне всякие поручения, что мне очень нравилось. А домашним хозяйством занималась Лена - к большому моему удовольствию, я находила это занятие очень скучным – выдавать всякую провизию, заказывать обед и т.д.
И вот, сидя у весов, окруженная  чудными яблоками - ароматной антоновкой, апортом, уплетая их в неисчислимом  количестве (сейчас это даже представить себе невозможно), я взяла в руки мел и решила свою судьбу. Чтобы садовник не прочел, написала по-французски: «Согласна на Ваше предложение». Александр Александрович прочел, и надо было видеть его сияющее лицо -  перед моими глазами до сих пор оно стоит!
С нетерпением он ожидал окончания моей работы, чтобы пойти к папе и объявить ему свою радость. Наконец, последняя корзина, и мы уходим.
Когда я решила свою судьбу – мне стало легко и спокойно. И я не ошиблась. Прожили мы с ним 36 лет в полном согласии. Много пережито было, и в самые тяжелые моменты получала поддержку и до последней минуты видела его глубокую ко мне любовь. Он говорил: « Тебя одну любил, дорога мне была и спасибо тебе за счастье, спасибо за детей, которых ты мне дала, таких  красивых и даровитых, как сама!»
Но это его пристрастие было в отношении меня, конечно, преувеличенным, так как особой красотой  в сравнении с ним я не отличалась, а таланты свои все зарыла.
Получив мое согласие, Федоров вскоре уехал к себе, а мы должны были ехать на Кавказ, куда он обещал приехать, а пока завязалась переписка. Получила я очень ласковое письмо  от его матери. Но познакомиться с ней так и не удалось до свадьбы.
Если найду свободную минуту  и вспомню что-нибудь интересное из моей жизни, то постараюсь вновь исполнить вашу просьбу и продолжу свои воспоминания.
Вспоминая то далекое прошлое, когда столько теплоты в нас было, так грустно становится, что нет теперь такого семейного счастья у моих детей. Не смогли передать с папой вам свою искреннюю любовь. И почему наш пример не дал ничего?!
К чему бесцельно охранять
Свои былые вдохновенья!
Уже на всем – годов печать,
Седых времен прикосновенья.
Стихай, заветная печаль
Проснулся день, дохнул страданьем
Годов седеющая даль
Покрыта мраком и молчаньем
И дале в сердце уходи
Ты, безнадежное стремленье,
Не отравляй и не буди
Меня, былое вдохновенье.
Блок

Отдых   31.07.50г.

 Продолжаю свой дневник через долгий промежуток, так как была серьезно больна. Мало- помалу прихожу в себя, вот и решила поделиться своими мыслями. Пока еще пишу, но боюсь, как бы не было хуже. Вчера исполнило мне 69 лет. Прочла послание апостола Петра -  «глава 4 первое  послание Петра» - так много в нем мне подходит...
Последнее время я себя успокаиваю, что видно судьба (или провидение) дала мне жить еще некоторое время, чтобы подготовиться к настоящей жизни. Ведь мы здесь лишь временные жители. И ничего не делаем, чтобы приготовить себя для будущей жизни. Очевидно, я еще не готова, и мне продлен срок, еще здесь пожить. Дай Бог мне силы, чтобы настолько окрепнуть, чтобы совесть была бы чиста перед всеми окружающими меня.
По составленному плану, увы, мне не придется писать. Воспоминания мои длины. А времени у меня мало.
Почти совсем не было дождя, холода по сию пору стоят. А сегодня уже 10 августа по старому. Хотя бы осень теплая была. Но что-то не чувствуется этого. Ноги мои больные и от уколов (колем пенициллином  и  камфорой) и от подагры. Первое может со временем пройдет, а вторая причина  едва ли. С каждым годом все усиливается.
Да – прожила много, и много пережито. И все кругом по-другому, а себя переделывать напоследок, всю себя перевернуть?
Что мне делать -  ума не приложу. Чувствую себя очень одиноко. Мало меня близкие понимают и подчас  даже обижаются на меня. Мне это очень грустно, и я ухожу к себе, чтобы разобраться в своих думах. Только бы мне укрепиться немного, чтобы посещать церковь, где я думаю, найду утешение и поддержку. Ровесников мало осталось у меня. Далеко от меня все! Ну, да Бог даст мне силы прожить остаток жизни, как подобает настоящей христианке. Господи, помоги мне!
 Отдых   17.10.50г.
Опять за это время произошли неприятности в семье. Опять на душе и смутно, и грустно. Нет совсем просвета нигде.
Что мне делать? Чувствую, что запутываюсь все больше и больше.
Здоровье мое ни капли не улучшается. А зима наступает, и где просвет. Стараюсь забываться чтением, но и этого мало.
Нет нигде поддержки. Или я так отстала от жизни, что многое мне не понятно. Голова моя плохо стала соображать.
  Отдых   13.04.51г.
Вот и зима прошла. Наступила весна, надежда на тепло. Одно время совсем тепло было, а вот уже второй день как похолодало, и сразу настроение ухудшилось. Наступила уже четвертая неделя Великого Поста, еще не поговели. Мечтаю попасть в церковь на Пасху. Правда, за зиму  с ногами не улучшилось, все отекают и не дают возможности много ходить, стоять и даже сидеть. Все больше сижу и читаю, стараюсь забыться, но мысли мои не покидают меня, и мысли самые невеселые. К сожалению, и руки мои не всегда слушаются  -  не могу ни шить, ни вязать, ни вышивать, что меня очень бы отвлекало и занимало.
Вся забота и работа легла с моей болезнью на Анюточку, мою дорогую, которую я всегда берегла и старалась избавить от многих хлопот. Из-за меня она ездит в Москву ненадолго, не желая оставлять одну. Вот и сегодня по делам туда, а у самой спина так болит, что едва двигается. Еще добавились у нее заботы и хлопоты - заболевание  Гаджи (Яшиного приемного сына), которому сделали срочно операцию аппендицита. Перенес он хорошо, но первые сутки мучительно больно ему было. Все мы за него были тревожны. Но вот сегодня он написал большую утешительную записку, и  стало спокойнее. Слава Богу! За полмесяца, по крайней мере, он должен поправиться настолько, чтобы быть всем помощником.
Фомина неделя.
Прошел Великий пост, прошла Пасха, стало потеплее, птички прилетели, все позеленело, кругом цветы стали распускаться. В саду стало очень уютно. Но на душе одна тоска! Нет никакого сдвига в поправке моей ноги. Все также плохо ею владею. Сил больше нет, видимо, нерв в спине не ликвидировался. Ощущение все такое же -  как будто связаны ноги, а на все тело надет тугой корсет.
Стараюсь отвлекаться чтением, так как руки еще плохо слушаются, чтобы рукодельем каким заняться. Чиню только носки, что более или менее успокаивает мои нервы, которые очень и очень разошлись. Да и кроме болезни, причин много всяких.
 Отдых   22.09.52г.
Вот еще год прошел, и что-то все тоже. Сдвига никакого. Сегодня Рождество Богородицы. Я не в церкви. Прочла о Рождестве Богородицы. Как умилительно ее описание. Ссылка на послание  апостола Петра. Когда я читала, то попала на то же место, что и 2 года  назад - как оно подошло ко мне! Сегодня опять у меня сильная тоска. Обидела свою Анюточку. Не могу иной раз одна со своими мыслями разобраться. Стала подозрительна, обидчива. И вот вчера меня обидели слова ее за мою заботу о ней же. Сегодня утром проснувшись, долго обо всем думала и решила с ней поговорить. Но она сама начала, так как заметила мою холодность к ней. Я не удержалась и сказала ей обидную фразу -  она очень огорчилась. Она сказала, что обе мы любим друг друга и по неуступчивости обеих мучим друг друга.
Я по старости лет и по установившимся взглядам реагирую иначе, чем она. Для меня кроме нее и сына никто не существует, места нет другим в моем сердце, а ей еще есть кому свои силы отдавать. Это мне часто бывает обидно. Надо, конечно, бороться мне, отгонять дурные мысли. Довольствоваться чем есть. Боже, помоги мне. Матерь Божия подкрепи меня.
Буду теперь каждый день записывать свои в этом намерении успехи.
День-то какой, великий!
Хочется мне обрести ясный взгляд на все, что происходит кругом.
Очень надеюсь, что зима нас опять сблизит. И мы будем поддержкой друг другу.
Так мне тяжело, что стоим друг против друга. Так мне одиноко. Все одна и одна. Никакой мне поддержки нравственной. Одна со своими грустными мыслями не справляюсь. Утешение лишь  в зверях, но они немы. Но привязанностью своей отвлекают меня. Сейчас развлекаюсь чтением... Его переживания очень хорошо  действуют на мой неясный ум.
 Отдых   28.04.53г.
Вот почти год прошел, и никакой перемены нет.
Хотела, было, ежедневно писать, но утешительного ничего не было, и нет. Здоровье наше с Анюточкой мало поправилось. Нервы издерганы у обеих донельзя. Я инвалид, очевидно, до конца своих дней. С этим я мирюсь отчасти. Я пишу «отчасти», так как, зная, что восстановить отмершие нервные узлы невозможно, меньше обращаю внимания на болячки, но нервы мои шалят. Сегодня опять разнервничалась. Дети мои все смотрят на меня как на больную, как три года тому назад, когда я была беспомощным ребенком. Сейчас голова по-прежнему ясно все понимает. Хочется  стать более полезной в жизни. Конечно, той прыти, какая была до болезни, уже нет, но по силам все же могу помогать по дому. Анночка часто болеет, а потом у нее много забот и хлопот, так что она  не успевает. Домработница Фрося очень капризная и лживая. Много приходится делать за нее. И вот, я взяла на себя прогулку с собаками по утрам. Это моя зарядка на целый день. Мы с Анютой большие любители собак  - они нас и развлекают и оживляют. Внуков у меня нет. А чем-то надо заниматься.  В деревне кроме животных  ничем не займешься. Трудно бывает временами, но без труда не проживешь. А жить сейчас без какого-либо дела очень и очень тоскливо. Я  все почти дни одна со своими мыслями. И как часто не находится никакого выхода из создавшегося положения. Молитва моя стала очень слабой - не успокаивает меня. Нет никакой нравственной поддержки. Мало и редко вижусь с людьми своего поколения и своих убеждений. В церкви не бываю совсем, недовольна собой, и чтение меня мало спасает. А кругом так все мрачно.
20/II-56г. Отдых   20.02.56г.
Вечер. Опять берусь за перо.
Прошло еще три года. И что за эти три года произошло в нашей жизни? Ничего хорошего. Все мы стареем.  Продолжаем болеть. Я никуда не гожусь. Главное ослабели глаза. Плохо разбираю печать, и  беда моя в том, что нечем себя отвлечь.  Все эти годы занималась чтением, а теперь с трудом прочитываю. Но довольно о себе. Года идут, и хочется еще что-нибудь написать о своей жизни, как собиралась. Недавно была моя племянница Маечка, которой  я дала прочесть начатые мною записки, и она упросила меня их продолжить, что я и собираюсь исполнить.
Итак, попробую вспомнить, на чем остановилась в 49 году, где я описываю свое детство.  Следующие года -  до 9 лет - у меня  не остались в памяти. И попробую начать вторую  главу, когда мне было уже 9 лет.
 Глава II (1890-1900г.)
В 1980 г. мне минуло 9 лет. Мы продолжали жить в Камышовке. Но уже Яша (брат) поступил в Кадетский корпус в Воронеже, где очень  хорошо учился. Приезжал к нам на все праздники и лето проводил с нами.  Мне было очень скучно без него, так как мы были с ним очень дружны. Трудно ему было привыкнуть к суровому кадетскому  режиму. Очень часто брали его домой подправить его. Так Рождественские  каникулы, которые продолжались 2 недели, иной раз доходили до трех недель - чему я была всегда очень рада, так как опять был он со мной, и время проходило уже не так мрачно.
Через два года поступил в тот же корпус Петя Стахович, которого приготовил Яшин учитель Иван Сергеевич, очень милый человек. После Яшиного поступления в корпус  Иван Сергеевич поступил репетитором к моим двоюродным братьям Стахович, которые жили в Орловской губернии в имении “Кручи”. Там ему было очень хорошо. Ученики его очень любили. Их было два -  Андрюша и Петя. Последний лучше учился и приготовился по 2 класс. Брат Яша был тогда в 4-ом классе. Петя был мне ровесник. Мы были с ним очень дружны. Летом  на папины именины, 29 июня,  его мать Елизавета Дмитриевна, старшая дочь Дима, две младшие дочери и  сыновья  Володя, Андрей и Петя с Иваном Сергеевичем приехали к нам в Камышовку на лошадях (более чем за 100 верст). Это было для всех нас большое удовольствие. Чудесно провели с ними несколько дней. Мы очень дружны все были. Старшая сестра Маня дружила с Димой,  а мы младшие с мальчиками и младшими сестрами. Гуляли и играли под наблюдением Иван Сергеевича, которого мы очень любили еще, когда  он был учителем Яши. Так что теперь опять он был среди нас. Его и тетушка очень оценила, он был и у  них «свой» человек. Не помню сейчас, было ли это в тот же год или на другой год, когда Петя поступил в корпус. Что помню – сейчас опишу.
В августе, когда начались занятия, Иван Сергеевич привез  Петю в Воронеж. Он,  конечно, жил в корпусе. А по воскресеньям его брали к себе знакомые Ивана Сергеевича, некий Лепнев – преподаватель в корпусе. В хорошую погоду, и ежели подряд два праздника было, Петя приезжал с нашим братом Яшей к нам. Помню один из его Пети приездов к нам с Иваном Сергеевичем в сентябре. Был чудесный день. Мы все пошли гулять в лес «Дубраты». И, конечно, был с нами и Иван Сергеевич, который был вдохновителем всяких игр. И вот в лесу мы устроили войну с шишками. Петя был очень веселый и смелый мальчишка. Его ничего не останавливало, и мы веселились вовсю. Пете очень понравилась эта прогулка, и он мечтал еще как-нибудь приехать, но, увы, его мечты не сбылись.
Мы (Варвара Петровна, Лена и я) поехали в Воронеж в первый раз на праздник Покров, чтобы повидать Яшу с Петей, так как на один день их в Камышовку не пускали. Пришел к нам Яша, а Пети нет. Оказалось, у них была в корпусе скарлатина - особенно 1-2 класс, и Петя был не благополучен. Все мы очень огорчились. Варвара Петровна пошла его навестить в госпиталь. Он был в сильном жару, но в сознании. Вспоминал свое последнее пребывание в Камышовке, и говорил, что ему непременно надо еще раз побывать  в лесу и поквитаться со мной. Через день ему хуже стало. Протелеграфировали его матери, которая через сутки уже была в Воронеже, но Петю не застала в живых. Как она была убита! Как мне жалко ее было! Пробыла она с нами день и уехала. Похоронили его на Чугунном кладбище. В ту осень так много смертных случаев было, что почти целый участок был покрыт небольшими могилками. Яша, слава Богу, выжил.
Но эта болезнь его очень ослабила, и ему трудно было  в старших классах выносить военный режим. И все же он окончил корпус и  поступил в инженерное училище, где хорошо учился и через 3 года стал офицером. Получил назначение под Москвой в Зарайске,  где стоял их полк, не помню какой, и стал преподавателем. С первого же года ему не повезло. Он простудился, схватил плеврит, который очень долго не рассасывался, и ему скоро пришлось выйти в отставку. Что он перенес тяжело, так как преподавательская работа ему очень нравилась.
Летом он ездил на кумыс, а на зиму мы все переехали в Серпухов, где отец построил дом. В этом домеу брата была чудесная солнечная комната. Первая зима прошла для него благополучно.  Но в городе много было тогда чахоточных – их вид очень тяжело действовал на Яшу. Тогда с чахоткой плохо боролись,  и больные слабые организмы погибали.

Отдых   10 - 23.03.1944г.
Хотя прошло уже 36 лет, но день этот остался в памяти, как вчерашний день. Это день рождения моей дочурки. Радостное событие в нашей семье произошло в Царском Селе, куда мы приехали осенью в октябре 1907 года. Сняли мы маленький домик по Оранжерейной улице, очень близко от станции. Ходьбы было всего 7 минут, что было очень удобно моему мужу, который служил тогда в Петербурге. Зиму провели очень хорошо, так как климат там чудесный. Много гуляла с Яшей, которому тогда было 4 года.  Мальчик он был резвый, шалун изрядный. Умел уже стишки говорить. Особенно любимая его книга была «Совушка-вдовушка в лесу жила». Почему-то за книгу брался сидя на горшке  и декламировал эти стихи, делая вид, будто их читает. И вот малыш и не подозревал, что не сегодня-завтра появится у него сестра, которую он, между прочим, встретил недружелюбно. Думаю, что это была ревность, так как пришлось его кровать вынести в другую комнату, ведь до последнего дня он спал с нами в спальне и любил по утрам забираться ко мне. И  все это вдруг кончилось, он отошел на второй план. Приходилось ему считаться с новым распорядком дня, ему подчас было невесело. Я забежала несколько вперед, так что возвращаюсь опять назад, именно, в день появления на свет Анюточки.
Проснулась я очень рано от боли в 4 часа, и хотя  уже поняла, что это начало родов, но так как все еще спали, то я решила тоже потерпеть сколько возможно, чтобы не будить никого. Но через час боли стали усиливаться, и тогда пришлось разбудить горничную Марию Васильевну, которая тотчас же заполнила ванну, которую я с удовольствием приняла. Затем послала за акушеркой, которая уже раньше была приговорена. Часов в 10 она была уже со мной. Все шло нормально. Яшу отвели к Федяевским, которые жили недалеко от нас, и где были его товарищи. Роды были хотя и правильные, но так как  прошло 5 лет после первых родов, то было довольно мучительно. Кроме акушерки был при родах еще профессор Скворцов. В 2 с половиной  часа дня, наконец, раздался детский крик, и я могла теперь отдохнуть. «Дочку Бог дал. - сказала акушерка, - Да  какая красавица!». И, действительно, когда мне ее положили к груди и я рассмотрела, то поразилась ее правильным чертам. Отец был в восторге. Нам обоим хотелось дочку, и тотчас же муж назвал ее в честь меня и матери своей. Так мне радостно было самой кормить. Но эта радость была кратковременная. Не стало хватать молока через неделю уже, а через 2 недели пришлось взять кормилицу, что было ужасно неприятно, но пришлось с этим мириться, так как жизнь бедной девочки   висела на волоске. Так рано начались страдания и болезни моей дочки. И  вот, она уже сколько лет прожила, и все эти годы прошли и проходят в страданиях и болезнях. За что и ей и мне такое наказание?! Будут у меня силы и возможность -  опишу всю свою жизнь и жизнь  своих детей. А сейчас вспомню еще одну страничку своей жизни, а именно: рождение моего первенца, которое произошло тоже в этом же месяце - 16 марта 1903 года.
  Совершилось его появление на свет не так просто и благополучно, как с его сестрой. Была я молода и  очень неопытна, а главное, всю вторую половину своей беременности провела заграницей, где похоронила своего брата, умершего в январе от туберкулеза. Похоронили его в Ницце в одной могиле с моей матерью. Там мы и остались  с отцом моим до весны, чтобы не возвращаться в холод в Россию, так как  отец мой страдал грудной жабой и морозы трудно переносил. Ожидала я прибавления семейства не раньше апреля. Перед отъездом побывали у доктора, посоветоваться – не опасно ли ехать мне. Доктор посмеялся над этим вопросам (он был русским, между прочим) и уверил меня, что женщины наши русские в этом положении подвергаются большим рискам, разъезжая в тряских телегах, а ведь «Вы поедете в экспрессе со всем комфортом, так что смело пускайтесь в путь, мадам». Вот мы и пустились втроем, мой отец, муж и я. Действительно, сели в экспресс и большую часть пути до Вены просидели в вагоне-ресторане, где было просторно, и откуда были видны все чудесные места, которые мы проезжали. Но вагон так бросало во все стороны, что у многих пассажирок сделалась морская болезнь, и скоро мы остались в вагоне с одной лишь парочкой молодых, которые познакомились с нами и мы до поздней ночи любовались видами. На  другое утро приехали в Вену. Умывшись и позавтракавши, отправились все за покупками. Вена славилась своими кондитерскими изделиями, и мы решили себе накупить чемодан сластей, а потом еще надо было накупить подарки домашним. Долго мы бродили по городу, совершенно незнакомому, но благодаря знанию языка справились со всеми покупками и вернулись нагруженными в гостиницу уже вечером. Вот эта беготня очевидно была мне не под силу. Я с трудом все уложила и почувствовала боль в спине. Но так далеко было до начала родов, что об этом  в голове даже и мысли не было. Улеглись спать. У нас было двухместное купе. Отец рядом был. Долго не могла я уснуть от усталости, а больше от тряски. Вагон швыряло во все стороны. Поезд (экспресс) несся с невероятной скоростью. Всю ночь почти я просидела -  не могла лечь, но под утро усталость взяла свое, и я уснула, но не надолго. Просыпаюсь от странного ощущения, все мокро подо мной. Я в ужасе. Бужу мужа, который, конечно, ничего не понимает и бежит за отцом. Тот пришел ко мне и, узнавши в чем дело, стал успокаивать меня: «Ну, не пугайся Аннушка моя, скоро Бог даст  нам второго Яшечку». Он очень хотел внука и непременно что б в честь умершего брата назвать. Я в ужасе! « Как здесь в вагоне? Да как же  без белья и доктора?!» Подъезжали мы к границе, где поезд стоял полчаса. Вызвали дежурного врача, который успокоил меня, что до Варшавы я смогу доехать, так как это первые роды, и раньше 12 часов не смогут они начаться. Поехали дальше. Меня перевели в более спокойный вагон, где я смогла все же лежать, и уже поехали по нашей  матушке Руси - с большими остановками и не такой бешеной скорости. Боли все усиливались, а  до Варшавы еще далеко, будем только к вечеру. Ни жива, ни мертва, я лежала  весь день. Отец в поезде познакомился  с одной полькой из Варшавы, которая дала ему адрес одной известной там акушерки, которая имела частную лечебницу. Наконец, Варшава. Отец поехал в лечебницу, а мы с мужем остались его дожидаться на вокзале. Боли у меня все усиливались, и я просто бегала по дамской комнате. Наконец,около 8 часов  вечера отец вернулся, устроивши мне комнату в лечебнице.  Привезли меня на Маршалковскую к пани Богулевской. Очень любезная оказалась дама. Сейчас же захлопотала насчет ванны: «Какого доктора захочет пани?» «Но ведь я никого не знаю. Хотелось бы постарше». «Чудесно, доктора Тимма я Вам тогда предложу». Попрощалась я с отцом, который, бедный старичок, страшно переутомился со всеми хлопотами, да, очевидно, и сердце уже пошаливало. Муж остался со мной. Ему отвели соседнюю с моим номером комнату. Всю ночь я промучилась. Сухие роды очень трудны и болезненны. До 2-х часов я терпела, а потом взмолилась к старичку, видя его тревогу при выслушивании. Перехватила я его взгляд на  акушерку и покачивание головой, что, мол, вряд ли ребенок останется живым. Так слаб он, видимо, что моя просьба была удовлетворена, и дали мне наркоз. Я моментально провалилась куда-то, захлебнулась и вскоре услышала голос мужа, который спрашивал: «Ну, как?». «С сынком Вас, плохонький, всего 5 фунтов, но ничего, Бог даст, выживет». «А почему такое страдальческое лицо у А.П.?» Я уже лежала в кровати, но не могла никак  проснуться. «А получилось, пани! Уж очень трудные роды были», Потом все смолкли. Я заснула еще крепче и проснулась лишь через 7 часов. А разрешилась я в 2 с половиной часа ночи. Удивительное совпадение. Сын родился в марте в 2 с половиной часа ночи, а дочь в марте уже в 2 с половиной часа дня.
Проснувшись, почувствовала сильную боль в спине, ноги связаны, шевелиться не могу, никого в комнате. Наконец, на мой звонок пришла нянька, которая дала мне круг, но предупредила меня, чтобы я осторожно шевелилась, так как наложены швы. Слишком стремительно выскочил мой Яшок и порвал, несмотря на свою микроскопичность. Пришел акушер. Показал мне моего сынка. Сморщенный, жалкий. Господи, будет ли жить 8-ми месячный. Молока у меня ни капли. Пришлось взять кормилицу. Тотчас же она появилась. Добродушная на вид женщина – толстая, но бледная, Станислава. « Поедете в деревню, она в Вас поживет там, а за здоровье ее я ручаюсь».
В 9 часов уже пришел отец мой. Обрадовался ужасно, что внук Яшенька родился, и что я жива осталась. Муж тоже был доволен сыном. Молоко подошло, и надо было его  каждые 2 часа и днем и ночью кормить. И вот, с первого же дня  моя забота была не пропустить ни одного часа и правильно его кормить. Ни одной ночи я не спала, следя за часами, так как  кормилица, конечно, так крепко спала, что сама не просыпалась. Держали малыша в пуховике - кожа до кости одни были. Прожили мы в Варшаве, в лечебнице 6 недель, конечно,  не имея там никаких знакомых. За это время сынок немного поправился, и мы двинулись дальше в Орел, где ожидала нас тетя Вава. Путешествие было трудное, так как акушер предупредил нас, что ребенка ни в коем случае класть на диван нельзя, а надо держать на руках на весу, чтобы мозги не болтались. И вот мы втроем по переменке держали  бедного мальчика, закутанного до последнего одеяла, боясь его простудить. Помню один момент. Вдруг мне показалось, что он не дышит. Я его тормошить, распеленала, а он бедняга был в обморочном состоянии. Очевидно, поусердствовали с купанием. Слава Богу, жив, а то я уже в слезы. Доехали до Орла благополучно, где нас встретили на вокзале тетя Вава, Павел Алексеевич и Нуся с Тавой. Все с любопытством стали знакомиться с маленьким Федоровым. Привезли нас на Садовую, где было 2 дома у Варвары Александровны. Один дом она отдала нам. В самую теплую солнечную поместили малыша, а меня подальше, чтобы я и не слыхала ничего, и лежала -  поправлялась, так как выглядела заморышем. Да и не мудрено. Похоронила брата, преждевременные роды и ни одной спокойной ночи за 6 недель. Сейчас же взяли опытную старушку няней, по рекомендации Марии Аркадьевны Офросимовой, у которой эта нянечка выходила ее младшего сына Шуру. Действительно, с ней можно было спокойно спать и быть уверенной, что во время будит кормиться Яшок. Часто  приходила навещать его Мария Аркадьевна с Шурой, который не забывал свою няню и всегда сопровождал свою мать, которая очень полюбила Яшу  и давала всевозможные советы мне, неопытной матери.  Приехала в Орел его бабушка Анна Михайловна. Воспользовались ее присутствием и окрестили младенца. Восприемниками были бабушка Анна Михайловна и мой отец, но за отсутствием последнего, заменил его мой двоюродный брат Миша Стахович, который впоследствии считал его своим крестником и дарил ему игрушки. Прожили мы с месяц в Орле, и когда совсем потеплело – это уже было в мае месяце, вернулись, наконец, к себе домой в Избичню, где встретил нас Нестер и  Матрена  Евменовна. Все ожидали нас с большим нетерпением. Больше пол года, как уехала я из дому, и сколько переживаний за это время. Хорошо, уютно было чувствовать себя среди домашних, а главное, - это сознание, что ребенок здесь в деревне должен поправиться. И действительно, тихо, но верно ребенок развивался. Кормилица, хотя и с капризным оказалась характером, но молоко ее было подходящее. Она 11 месяцев прокормила, а потом уехала к себе обратно в Варшаву. Уезжая, обливалась слезами, расставаясь с сынком, как она его называла. Первое время писала, а потом потеряли друг друга. Вероятно, еще себе нашла сынка или дочку. Видимо это ее профессия была. И вот, этот 5-ти фунтовый малышок превратился в усатого 41 года мужчину, но, к сожалению, одинокого. Был беленьким мальчуган, потом потемнели его волосенки, а сейчас опять побелели. Все же хочется надеяться, что он сделается папашей и продлит наш род Федоровых, Лосевых.



Отдых   16.09.64г.
Дорогой мой Яшочек!
Дарю тебе в день твоего рождения неоконченный очерк своего детства, как вы с Анночкой меня просили.
Может быть, ты вспомнишь свое детство и впишешь в эту тетрадку свои строки.
Сегодня я проснулась часов в 7, вспомнила как в 19г. я также проснулась в Царском селе в этот час и сразу не сообразила где я и что со мной. Лежу со связанными ногами, где и что. Связаны ноги т.к.                было промерзнуть. Теперь тоже ноги связаны, но  по другой причине, и тяжко мне стало на душе.
Хотела поделиться с тобой, поэтому и  пишу эти строки.
Пишу очень плохо, т.к. плохо вижу. Дай Бог тебе полного успеха в твоей жизни, успеха в твоей работе, здоровья побольше. Как хочется надеяться, что Вы с Анной закончите свои жизни дружно, ведь вы же брат и сестра. Любите друг друга, поддерживайте всегда в тяжелую минуту.
Твоя мама
Вспомни наши чтения, и благодарю за твое внимание ко мне.