Крылья монолог птицы

Сильный ветер подхватил крылья. На потоках теплого, густого воздуха было легко парить, особенно когда порыв ветра доносил приятный, укачивающий аромат разнотравья с полей. Солнце стояло высоко, совершенно белое и зловещее в своей недоступности отталкивающего и манящего сияния. С высоты полета я с восторгом наблюдал жизнь внизу, на раскинувшихся до горизонта полях, на холмах, пожелтевших от зноя, в крошечных глазницах редко встречающихся озер, страдающих мелководьем. Ах, как хорошо было парить над всею этой суетной, кишащей множеством мелких забот жизнью обывателей. Мои сильные крылья несли меня все выше и дальше, в сторону лазоревого края неба. Я давно затеял с ним, с этим краем упоительную игру: поднимусь повыше, намечу глазом предельную точку небесной сини, за которой уже ничего не видно, и бросаю себя стремительно навстречу этому пределу. Главное здесь - стремительность, рожденная мужеством не быть. Не быть - значит не слышать невнятностей своего трусливого ума, вялого тела и вечно оглядывающегося на рискованные повороты здравого суждения. Не быть, перестать существовать как тело, - трясущееся, цепляющееся за жизнь из глупого чувства самосохранения!  Перестать быть - это первое условие свободного полета. Второе условие - перестать мыслить. Мысль тяжела, телесна, она тянет вниз. Каждая мысль. А когда их много? Почему не летают пингвины? Слишком много мыслят, что-то все время замышляют себе на уме. Стесненные рядами умозаключений, правил и регламентаций, выстроенных на каждый случай жизни, пингвины обрекают себя на размеренное существование вне полета. Бедняги, они не ведают, что такое высота, как упоительна даль неба, как прекрасен огромный мир! Итак, от мыслей надо освободиться, сжечь последнюю из них пламенем души. Сжаться крошечным комочком, стянуться до точки, раствориться в воздух, исчезнуть для земного лика, срастись с невесомостью глуби, и стать ее маленькой каплей. Все забыть, отринуть от себя жизнь с ее привязанностями и болями, вечной борьбой за существование и жаждой самоутвердиться.  И вверх, вдаль, вглубь, врезаться в край неба, в предел, за которым - бездна…
Я поднялся над холмами. Теплый воздух постепенно стал прохладнее, - крылья несли меня в сторону гор, покрытых нетающим снегом. Нужно взмыть над горами, чтобы ощутить всю силу налитых молодостью крыльев. Воля, сломив сопротивление инертности, придала крыльям динамику и уверенность, и они легко подняли меня вверх, практически в вертикальном полете. Скалистые, заледенелые вершины гор неприветливо покосились на одиноко парящую маленькую точку. Казалось, они ухмыляются, взирая на рискованные попытки безумца посостязаться с ними в величии. Не думать, не оглядываться, не расслабляться. Вперед, только вперед. Лавируя меж одиноко торчащими в небе колоннами скал, обжигая крылья о порывы ледяного ветра, сплющенный меж горами и облаками, ослепленный изумрудами снега, не видя горизонта, продирался я вперед, к заветной цели небесного края. Казалось, время остановилось. Невыносимая боль пульсировала в каждой капле души, я весь превратился в эту боль, и уже не крылья, - а боль несла меня сквозь преграды. Боль сливалась с ощущением полноты жизни, она будоражила, заменив собою размягченную телесность, придавала невероятную силу движения туда, где нет боли, где никогда она не повториться вновь. Настал долгожданный миг, когда я и боль слились в одно, став продолжением друг друга, когда боль вдруг обернулась наслаждением, дарованным силой претерпевать страдания. В этот миг мое облегченное, почти не существующее тело, было выброшено в простор горизонта. Крылья вновь перенесли меня через непостижимые препятствия. Я уже приготовился к победному кругу в небесном просторе, но для большего эффекта решил спуститься вниз, сделать вираж и, оставив в полете предельность сил, подарить небу свое ликование в размахе крыльев. Я сложил крылья. Земля приближалась стремительно, уже ощущалось теплое дыхание трав… Сейчас самое главное - точно рассчитать линию земного пространства, ниже которой спуск опасен, скользнуть по этой линии внезапно выросшим крылом и взмыть вверх, выдохнув из себя всю тяжесть манящего земного плена. Крылья вновь вынесли меня в небо. Как упоителен полет, как здорово ощущать силу и верность крыльев!
В тот миг, когда я подумал это, расправив себя над горизонтом, звук выстрела потряс воздух и пронзил левое крыло сильной болью. Потеряв равновесие, я стал падать вниз. Но уже не в прежней игре с небом  и землею, - а по-настоящему, неуклюже, некрасиво и беспомощно. Мое раненное тело, от неожиданности случившегося, потеряло вдруг былую легкость, силу и кувыркалось в воздухе как канатный плясун, потерявший опору. Но моя душевная суть вдруг возмутилась этой нелепой пляске и заставила крылья заработать вновь. Теперь вся динамика движения пришлась на правое крыло, в то время как левое - обрушенное пулей - лишь симулировало подобие размаха. Как-то удалось найти баланс в полете. Я летел низко-низко над землей. Ее горячее, разопревшее от зноя тело будто наваливалось на мою слабеющую в попытках продолжить полет фигуру. Скоро стало совсем тяжело лететь. Левое крыло нещадно ныло, правое от натуги налилось свинцом. Перед глазами маячили красные круги, вырастали миражи из стремительно парящих, сотканных из воздуха, крыльев. Миражи, круги, боль, усталость совсем задурманили сознание, и я не сразу понял, что зловещая морда гиены, выросшая предо мной - отнюдь не иллюзия. Гиена - животное подлое, она не вступает в схватку с равным. Никогда. Сильный соперник ей не по ее гнилым зубам. Гиена там, где раненный, ослабевший, отчаявшийся, истекающий кровью и зовущий своей слабостью эту кровь вкусить. Мгновенно выйдя из оцепенения, я почувствовал смертельную опасность - погибнуть от зубов гиены. Нет, только не это! Моя душа возмущалась подобному наглому нападению, и я направил всю свою волю, весь исчезающий остаток сил на борьбу со своей беспомощностью. Вверх, нужно подняться вверх - рвалась моя душа. Туда, где свобода, простор и родное небо. Но крылья не слушались. Земля не отпускала мое хрупкое тельце из своих объятий. Зловещий глаз гиены, ее торжествующая, брызгающая зловонной слюною пасть все чаще оказывалась наравне с моим левым крылом, истекающим кровью.
И в этот миг мне припомнилась моя жизнь в полете, в размахе крыльев. Как легко играл я со своей судьбой, как забавлялся с горизонтом неба, как стремился проверить силы, пронзая расстоянье и мечтая покорить бездну… И что теперь? Бездна маячила рядом со мной в облике трусливой гиены. А я изо всех сил цепляюсь за жизнь, всею душой стремлюсь продлить ее теченье. Хоть ненадолго ощутить вновь полноту забот и суетных, ненужных дел, помучиться бестолковостью мыслей, потешить себя бесплодными надеждами… И главное - еще хотя бы раз взмыть легко и сильно в струящееся солнечными брызгами небо и отдаться воздушной воле крыльев…
Мольба моей души еще неслась по иссушенной плоти земли, когда торжествующий звук гиены-охотника настиг раненную жертву, в чьих глазах навек застыла тоска о небе.