Муж Музы

Спасибо Саше Тюжину за идею

Шла уже вторая неделя, как писатель Овечкин бесцельно и безвольно (что ближе к истине) целыми днями валялся на диване. Изредка он включал телевизор, лениво щёлкал пультом по каналам, пытался всматриваться в то, что мелькало на экране, вслушиваться в слова, но всё казалось нереальным, далёким, чужим или попросту неинтересным.  Диван был старый, продавленный, в нескольких местах пружины почти прорвали обивку, они так и норовили впиться в тело Овечкина, который, однако, ничего не замечал. К тому же, он никогда и не придавал таким мелочам большого значения. А тем более сейчас… Когда отсутствовал интерес к жизни, когда был утерян ключик к ее смыслу…
Всеволод Геннадьевич тосковал. Та, которая верой и правдой служила ему несколько лет, исчезла. Самая желанная, самая любимая и лучшая из женщин покинула его, не оставив ни записки, ни какого-либо намёка на причину своего ухода – ни-че-го.
– Я даже номера её телефона не знаю... – страдальчески стонал Овечкин и тут же сам себя одергивал:
–  А зачем бы он мне понадобился, когда она была всегда рядом?
Привычка пагубно влияет на тело, а уж про сознание и говорить нечего.  Писатель настолько привык к постоянному присутствию женщины, что совершенно позабыл о далёких временах без неё. Без неё, без своих романов, которые (что греха таить?) были и написаны-то под воздействием чар искусительницы. Или вдохновительницы?
Всеволод Геннадьевич призадумался:
«Чёрт! Прямо наваждение какое-то. Почему я не могу вспомнить, как её зовут. И лицо не помню, не единой чёрточки. Может, у меня «белая горячка» началась? Да, нет же – я не пью. Интересно, у трезвенников она случается? Ничего не помню, но точно знаю, что я  кого-то люблю, и это существо – стопроцентно – женского пола. Да, люблю… Или любил?.. А, может, придумал любовь?..»
От размышлений его оторвал напористый звонок в дверь. Пришлось долго искать тапочки, тащиться в прихожую. Овечкин надеялся, что назойливый посетитель не выдержит долгих сборов хозяина квартиры и уйдет. Но трель не смолкала.
Прежде чем открыть дверь, Всеволод Геннадьевич предусмотрительно прильнул к глазку.  По ту сторону стоял и вымученно улыбался пухлый тип в старомодной ондатровой шапке-ушанке, в короткой дубленке времён перестройки и с небольшим потёртым чемоданчиком в руках.
«Родственник из глубинки?..» – вспыхнула и тут же погасла мысль, так как Овечкин вспомнил, что он сирота с давних восемнадцати лет. В целом мужичок за дверью не вызывал опасений, потому Всеволод Геннадьевич отворил дверь и осторожно спросил:
– Вы ко мне?
– Если вы – господин Овечкин, то точно к вам. – Ответил незнакомец, сменив вымученность на подобие приветливости.
Хозяин без дальнейших расспросов пропустил гостя в квартиру и предоставил тому самостоятельно разъяснить цель своего визита.
– Понимаете, Муза Вейсаловна разболелась не на шутку. Мы сначала думали, день-два и пройдет, а у неё температура до сих пор держится, так что она никак не может выйти на работу. Да к тому ж ещё праздник сегодня, день всех влюблённых. Вот потому и…
– Что «и»? – растерянно спросил Овечкин. – Кто такая Муза Вей… как там вы сказали, не запомнил?
– Муза Вейсаловна. Моя жена. Она же у вас работает.
– У меня? Ваша жена? – Всеволод Геннадьевич запаниковал.
– Да вы не волнуйтесь, Сева.– Добродушно, почти по-родственному, изрёк гость и продолжил. –  В нашем одиннадцатом управлении принято: когда жена болеет, её работу обязан выполнять супруг. Таким образом, до полного выздоровления Музы –  я в вашем полном распоряжении. Вот только извините, по специальности я – слесарь, так что подсобить смогу лишь по части сантехники.
Увидев, что Овечкин стал белее мела и, как подкошенный, повалился в кресло, сантехник из одиннадцатого управления бойко отрапортовал:
– Можете написать заявление – вам пришлют другую Музу (у нас в управлении весь женский пол имеет одинаковые имена). Но не факт, что новая Муза быстро освоится с возложенной миссией. Выбирать вам.
Минут пять в квартире стояла гробовая тишина, на фоне которой гулко бьющееся сердце хозяина квартиры казалось тому громовым раскатом. Гость же робко переминался с ноги на ногу, вопросительно глядя на Овечкина.
– Так как? Мне приступать к обязанностям? Или заявление будете писать?
– Подожди. Заладил: заявление, заявление… – пришел в себя Овечкин. – Тебя как звать?
– У нас в конторе всех работников-мужчин зовут просто мужьями. Без имён. Так и зовите меня – Муж.
– Муж, так Муж. Только давай без церемоний, на «ты». И прошу к столу. – Всеволод Геннадьевич гостеприимно распахнул перед гостем дверь на кухню. – Как говорится, подкрепимся тем, что Бог послал.
Ситуация стала забавлять Овечкина. Мужичок ему нравился. И хоть Сева так до конца и не понял, о какой своей работнице – жене Мужа шла речь, была в ситуации некая пикантность, нестандартность и таинственность. Из тех женщин, кто бывал в квартире писателя,  в супруги новому знакомому скорее всего подошла бы Анна Митрофановна, приходящая раз в неделю наводить у Всеволода чистоту и порядок да приготовить борщ на три-четыре дня.
«Раиса из издательства слишком юна для этого дядечки, Ольга Ивановна – стара. Хотя, разве они мои работницы? Скорее, я на них тружусь. И потом… Он же сказал – Муза Вейсаловна.  Неужели это?.. Значит, её зовут Музой. Но как… почему? Я не помню, не знаю… Работает у меня… Кем?..»
– Так музой и работает, – словно подслушав мысли Овечкина, пояснил Муж. – Твоей музой.
– Прости, кем? Как ты сказал? Повтори-ка. – А в голове застучало: «Глюки какие-то, сказка наяву. Я, наверно, сплю а это всё мне снится».
– Экий ты, Сева, непонятливый да ещё недоверчивый. Сон, сон… – заворчал собеседник. – Какой к чёрту сон? Реальнее не бывает. Моя Муза – твоя муза. Помогает тебе творить. Ты же писатель. – Муж удовлетворённо хмыкнул. – А каждому творцу по штату положена муза. Некоторым по особому распоряжению выделяют иногда две или даже три музы, но не более. Причём, на короткий срок. Ну, это… как у олимпийцев, когда они на рекорд «идут». Но обычно на одного творца положена одна муза. Штатное расписание у нас меняют редко. В исключительных случаях наши Музы трудятся пожизненно. То есть до конца вашей жизни, писательской или, скажем, композиторской.
Гость всё говорил, говорил, а Овечкин уже не слушал, вспоминая свои ощущения, когда Муза была рядом. Он будто растворился в них, смаковал их на вкус, мысленно прикасался к своей фее. Тем не менее, осознать слова Мужа о болезни Музы не получалось, как и воссоздать в памяти её лицо. Как сквозь сон, до Всеволода долетало: 
– Вам-то положено по одной музе, а на них самих лежит забота за десяток, иногда и больше, творческих личностей, типа тебя.  Теперь мне предстоит всех жениных клиентов обслужить. Так что давай, говори, что у тебя починить – я мигом исправлю, руки у меня из чистого золота. Не веришь? Пощупай, можешь даже на зуб попробовать.
С этими словами Муж поднёс ко рту Севы свой указательный палец. Но, увидев, что писатель отрицательно завертел головой, сунул руку в карман дублёнки и замолчал, молчаливо-вопросительно взирая на Овечкина.
– Может, ты разденешься? Жарко у меня что-то. ¬– После пятиминутной паузы предложил хозяин квартиры.
– Да, да, да. – Весело засуетился Муж, скидывая верхнюю одежду. – Слишком жарко. Сейчас отрегулирую температуру отопления, и будет полный порядок. Но сначала мы проветрим помещение. – Он по-хозяйски распахнул форточку.
Без дублёнки гость показался ещё пухлее: невероятных размеров пузо обтягивала выцветшая клетчатая рубаха навыпуск. Затрапезные «треники» только усиливали эффект необъятности форм. Завершала комплектность толстоты абсолютно лысая голова с небольшими выпуклостями над ушами.
«Рога растут, – подумалось Овечкину. – Вероятность того, что я сплю, равна ста процентам».
– Опять не угадал, – рассмеялся мужичок, расположившись на полу у батареи.
Он открыл свой чемоданчик, и взор Всеволода Геннадьевича уткнулся в стандартный набор слесарных инструментов – чистеньких, блестящих, аккуратно разложенных в строгом порядке по величине.
– Это не рога, Сева, а банальные шишки, которые я всякий раз набиваю, когда натыкаюсь на подобных тебе недоверчивых творцов. Наши Музы – верные, порядочные и самые преданные на свете жёны. И клиентам они не изменяют, как порой некоторые  думают. Просто сейчас у нас в управлении дефицит с кадрами. Вас, творящих, стало слишком много, а Музами не становятся, Музами – рождаются.  И, заметь, рождаются Музы только от Муз. Но какие могут быть декретные отпуска у наших жён, когда каждый второй стал писать книги, каждый третий – музыку, каждый четвёртый – картины? Сам посуди – если Муза уйдёт в отпуск по уходу за ребёнком, каково будет вам? А нам – мужьям? Представляешь? Ты у меня сегодня уже шестой клиент. Еще к пяти нужно успеть до захода солнца. И всем объясни, растолкуй подробно, что да как. И все в депрессии, и все на диванах, и ни один не хочет даже строчки написать или мазка по холсту сделать. Хорошо, что ты, Сева, не пьющий. До обеда с одним подопечным моей жены пришлось два часа делать вид, что водку люблю. А утром одну малолетнюю дурёху еле откачал – вены себе перерезала. Ей, видите ли, показалось, что исчерпала свой творческий потенциал. И сразу за бритву хвататься?! Что за нравы у современной молодёжи.  Лет двести назад было значительно легче. Каждая Муза работала только на одного клиента, и отпуска девочкам полагались, когда клиенты сознательно делали творческие перерывы. А что сейчас? Стахановки! Другого слова не подберёшь.
Овечкин при этих словах смутился и покраснел. Он вспомнил, что подписал с издательством договор, по которому должен был два раза в месяц предоставлять новый роман. А сюжеты где брать, скажите пожалуйста? Да и сидеть по двенадцать-четырнадцать часов в день за компьютером – не каждый человеческий организм выдержит.  Но если план не выполнить, издательство может запросто договор расторгнуть. А жить-то на что, если, кроме как, умения сочинять, другого не дано? Учиться новому ремеслу поздно. Вот и тянешь лямку писателя, высасываешь из пальца истории, от которых самого мутит. Мысли в голове прокручивались, словно в мясорубке, мысле-фарш просился наружу. Это было ново и тягостно – Овечкин неожиданно расплакался. 
– А ты поплачь, поплачь, слёзы помогают выходу негативной энергии, – добродушно поощрил Муж. – Я иногда на свою жену смотрю, когда она с работы возвращается, тоже плакать хочется. Она ведь старается, вкалывает без выходных, без отпуска, но стопроцентный положительный результат в последнее время всё меньше и меньше. Очерствели творцы. Тут ты прав – мутит. И не только вас, но и Муз, и нас мутит, и наше начальство тоже. Но не помогать не можем, прейскурант услуг расписан много веков назад.
Тут он удовлетворённо крякнул и стал собирать инструмент.
– Отопление отрегулировал. Попутно трубы прочистил, они у тебя в жутком состоянии были – в трех местах свищи начали образовываться. Я их устранил. Сейчас ещё в ванной кран починю, подтекает ведь давно, а ты даже не замечаешь. И всё, мне по другим адресам поторопиться нужно.   
Овечкин воспаленными, красными от слез глазами, смотрел, как красиво и споро делает свою работу этот странный сантехник. Как будто воочию Всеволод увидел белый лист бумаги, по которому резво понеслись буквы, слагаясь в слова и соединяясь в предложения. Муж Музы оказался достойным её заменителям. Вдохновленный Овечкин бросился к родному компьютеру.
– Э… Сева! Остановись-ка. Не пойдёт! Кому нужен такой сюжет в романе?  Уборщица, обслуживающая десять участков и не справляющаяся ни на одном. Фу! Ведра, половые тряпки, неподъёмные мусорные баки, грызуны, которых травить нет сил… Мне Муза рассказывала, что твоим читательницам требуется любовь и только любовь!  Предлагаю  историю про тётю Клаву из вашего ЖЭКа облечь в форму фельетона. И отправь его потом в вашу главную городскую газету – там сейчас как раз ждут нечто подобное, даже место оставили на полстраницы. До завтра успеешь, а я подсоблю – так и быть. Адресочек электронной почты газеты уже на твоем письменном столе. У моей Музы главред этого издания тоже в клиентах. А мне как раз к нему после тебя надобно. Так что пиши, а я в ванной поколдую.
Овечкин даже предположить не мог, что так увлечётся публицистикой – фельетон шёл легко и быстро. Всеволод и не заметил, как его странный гость закончил работу и тихо, по-английски, ушёл, не попрощавшись. Лишь ветерок из форточки, открытой мужчиной со странным именем Муж, да прекратившаяся капель из крана в ванной свидетельствовали о реальности существования сумасшедшей сказки.
– Музе – привет и мои пожелания быстрейшего выздоровления. – Послал вслед гостю запоздалое напутствие Овечкин.


Рецензии
Добротная история и хорошо изложена. Жаль интриги нет в конце. И всё,что писалось предполагаемо. Но читается с интересом.
С ожиданием интриги,

Владимир Гонтарь   04.05.2010 23:07     Заявить о нарушении