Сижу над сверкой Вечности Воспоминания об Учителе

               

Лев Наумович Коган (1923 – 1997 гг.) - учитель нескольких поколений российских философов, социологов, политологов и культурологов, окончил Уральский государственный университет им. А.М. Горького (УрГУ), в котором проработал преподавателем с 1945 года до конца своих дней.. При активном участии Л.Н. Когана в УрГУ были открыты новые факультеты: философский, политологии и социологии; искусствоведения и культурологии, специализированные советы по защите кандидатских и докторских диссертаций, председателем одного из которых он был до последнего дня своей жизни. С 1966 г. по 1977 г. возглавлял сектор социологии культуры Института экономики Уральского филиала (позже УНЦ) АН СССР. Доктор философских наук, почетный профессор Уральского университета, заслуженный деятель науки, действительный член Российской Академии естественных наук и Российской Академии гуманитарных наук, он более 30 лет руководил бюро Уральского отделения Советской социологической ассоциации (позднее Российского общества социологов). Л.Н. Коган – организатор и активный участник  уникального научного явления - Уральских социологических чтений. Подготовка более 180 кандидатов и 20 докторов наук – значимый итог его научно-педагогической жизни. Л.Н. Коганом опубликовано около 450 научных работ, из них 21 монография. Особый интерес представляют книги последних лет - «Цель и смысл жизни человека», «Человек и его судьба», «Вечность: преходящее и непреходящее в жизни человека», «Зло», «В четвертом измерении», «Философия серьезная и веселая: очерки о философии Уильяма Шекспира».

В жизни каждого из нас бывают трагические дни, когда кажется, что все, - это тупик, и больше не выдержишь, и смысл протекающих в никуда событий потерян. Когда такая пора случилась и в моей жизни, мне помогла мама, обронив те единственно верные в тот час слова, которые подействовали на меня как спасительный ключ к разрешению сложной жизненной головоломки: «Не гневи судьбу. Тебе ли жаловаться? Одно то, что в твою жизнь вошел и освещает твой путь такой Учитель, как Лев Наумович Коган, должно наполнять твою душу радостью и благодарностью…»
Лев Наумович Коган действительно вошел в мою жизнь. И это уже навсегда. Это останется со мной и тогда, когда уйду я, пройдя все земные дороги. Быть может, сотрется и забудется имя мое, но весть о том, что в моей жизни - рядом со мной, в душе моей, над моими начинаниями - светилось имя Когана - эта весть останется.
Я помню, как первый раз увидела Льва Наумовича, когда он приехал в наш маленький город с лекциями. Он вошел в аудиторию стремительно и легко, несмотря на высокий рост, сутулость и массивность фигуры, и заполнил пространство зычным, выразительно-басовитым голосом.
«У меня есть замечательная для тебя тема. Время в философии Алек-сандра Николаевича Скрябина», - сказал Коган через несколько минут нашего общения. Так я стала его аспиранткой. А тема диссертации, ставшая первым моим исследованием, так и была запечатлена в той интерпретации, которую, кажется, без раздумий, предложил Лев Наумович. Этот дар - мгновенного созидания идей, тем, дар видеть проблему «в корень», открывать во внешне гладком тексте изъяны, а в нехитрых набросках, вдруг, улавливать бездны смысла, - был родовым даром Когана-мыслителя.
В первые же дни общения я открыла для себя и другие стороны Учителя, вплетающиеся в богатство его неординарной, яркой, пронзительно непохожей ни на кого, натуры. Во-первых, это редкостная скромность и простота Льва Наумовича. Я попробовала пригласить его в гости: «Мы будем очень рады Вашему визиту». «Нет, нет. Это исключено, - наотрез отказался Коган. - «Лучше я тебя угощу по-царски!» В комнате, где поселился Лев Наумович, стоял самовар, в котором мы варили картофель в мундире, потом, в нем же, кипятили воду для чая. Скоро в комнату набилось довольно много народу - собрались «на Когана». Кто-то принес колбасу, кто-то яблоки, кто-то копченую рыбу. Стол получился богатый. «Я говорил, что получится ужин по-царски!» - подмигнул мне Лев Наумович. Было шумно и оживленно, любимая Коганом «аудитория». Ему всегда нужна была аудитория, ведь его мощный артистический дар разворачивался тогда в полную меру. В тот вечер Лев Наумович подарил всем нам, в маленькой гостиничной комнатке, удивительные минуты эстетического наслаждения. Сначала он рассказывал серию уни-верситетских баек «про слона», «про супружескую верность» и многое и многое другое. Комната без конца взрывалась приступами хохота, не под-дающимися сравнению со смехом на профессиональных вечерах юмора. Хохотали до слез, до коликов в животе. А Коган «поддавал» все новые и новые шутки. Но потом вдруг замолчал, и воцарилась напряженная тишина. Из этой тишины выплыл выразительный, но изменившийся в тональности голос Учителя. Он читал наизусть свою поэму о Ван Гоге. Читал здорово, пробивая до дрожи в душе, вызывая катарсис гениальными строками о судьбе и творческом даре великого художника… Все были потрясены. Было душно и тесно, убогие обои на стенах выдавали провинциальную нищету общежития. Но никто не замечал этой серости, обыденности, - затянутые Коганом в упоительную игру образами, покоренные его вдохновением и силой «глаголом жечь сердца людей…»
В следующую нашу встречу Лев Наумович сделал мне еще один бес-ценный подарок. Он протянул листы, где аккуратным почерком Учителя запечатлелись строки рукописи «В Четвертом измерении»: «Почитай. Я хочу знать твое мнение, словно это - мнение незнакомого мне читателя». Я взяла небольшую стопку тонких листов и погрузилась в мир, который сразу же захватил меня: «От некоего ученого сбежала его тень. Горе его было недолгим: он завел себе новую маленькую тень, и забыл неприятное происшествие. Прошло много лет, и беглянка - тень вернулась к Ученому, разбогатевшая, чванливая и наглая. Она полностью подчинила себе бывшего хозяина, более того - превратила его в свою тень. Хозяин и тень поменялись местами. Удачливая тень женилась на принцессе и заточила Ученого в тюрьму, где он и умер…» Я долго читала рукопись, со страниц которой со мною общались образы Вечности и вечные образы Иисуса и Понтия Пилата, А.С. Пушкина и Ф.М. Достоевского, М.С. Булгакова и А.С. Грина. Я тогда впервые задумалась о том, что философские идеи блистательно выражает мировая литература, и что связь философии и художественной литературы присуща всей мировой истории культуры. Интерес Льва Наумовича Когана к проблеме синтеза философии и литературы был чрезвычайно устойчив. По его словам, еще в молодости, когда Коган впервые прочитал «Преступление и наказание», его особенно заинтересовал следователь Порфирий Петрович, и размышления, которые он в течение многих лет сформировал по поводу этого персонажа, изложены в очерке «Три вопроса следователю». Лев Наумович, не повторяя уже установленных в литературоведении истин, талантливо и глубоко открывает, при помощи философского анализа, новые грани, новые смыслы знакомых произведений. Учитель полагал, что книга «В Четвертом измерении» - это его попытка вернуть долги за то дарованное в течение жизни богатство, которое содержит литература: «Всю жизнь прошли со мною Пушкин и Достоевский, Есенин. Как и многие мои сверстники, я пережил глубочайшее потрясение, открыв для себя М. Булгакова», - так говорил сам Л.Н. Коган. - «Я люблю литераторов, о которых пишу в этой книге. Я очень и очень обязан многим «героям» этой книги, которую можно рассматривать как маленькую частицу «возмещения моего неоплатного долга…». 
Выход этой книги Лев Наумович ждал с нетерпением: «Это не только 20-я моя книга, но в какой-то мере, это итог моей жизни. Лучше я не писал и не напишу». (Из письма Когана Л.Н. от 25.VIII 1994 года).  А потом жадно слушал мнения коллег по работе, аспирантов, студентов, простых читателей о книге: «4-е измерение расходится хорошо, хвалят…» (Из письма Л.Н. Когана от 7.X 1994 г.).
 Льву Наумовичу было очень важно признание его труда. Не из тще-славия, нет. Признание как признак понимания сути и содержания написанного им. Ему важно было, что Его читали, мог похвастаться: «Вот какую большую рецензию на меня написали!» Быть услышанным, понятым, вызывать мысль, будить чувства, вдохновлять на духовный труд - это было важнейшее, доминирующее стремление в личности Учителя, наполняющее его жизнь смыслом. Но это редкостный дар - быть понятым. Для этого слово, обращенное к читателю, должно быть ясным, зримым, емким, живым. Когановское слово несет в себе ту мудрую простоту, которую можно достичь лишь неустанным и бесконечным трудом. Трудом мастера, шлифующего каждую грань, каждую сторону, штрих, крошечную деталь своего изделия. Лев Наумович добивался блеска каждой фразы, умел выражать смысл так, что предложения вырастали одно из другого - точеные, ясные, без единого лишнего или туманного слова. Он часто требовал от нас, своих учеников: «Нужно выражать мысль так, чтобы она была понятна даже неискушенному в философии читателю. В противном случае - кому нужна ваша писанина?» Если кто-то приносил Когану на рецензию и правку текст с запутанными и бессмысленными выражениями, он ставил на полях свою знаменитую аббревиатуру «БСК» - что означало «бред сивой кобылы»…
Лев Наумович был чрезвычайно строг к качеству текста, который должен быть если не совершенным по содержанию и форме, то, по крайней мере, продуманным, ясным и логичным. Тексты когановских книг, учебников, статей показывают Мастера и Философа. Здесь мысль сверкает в союзе с выразительностью, здесь глубокие размышления гармонируют с образностью слова, здесь неожиданность духовных открытий облекается в простоту и ясность фраз.
В последние годы Лев Наумович писал: «Вечность: преходящее и не-преходящее в жизни человека»; «Философия серьезная и веселая: очерки о философии Уильяма Шекспира». Этим книгам Учитель придавал особое значение: «…Вот доживу ли до выхода «Вечности». Она для меня, понятно, больше значит, чем «4-е измерение». (Из письма Л.Н. Когана от 7 октября 1994 года). «… Сижу над сверкой «Вечности». Думаю, что после «4-го измерения» и «Вечности» я главное мое дело жизни завершил» (Из письма Л.Н. Когана от 3 ноября 1994 г.).
Почему столь важны были для Учителя его последние книги? Лев Наумович считал, что в своих последних трудах он обращается к самому важному, о чем должен задумываться любой человек, и что именно теперь он воплощает то, к чему шел всю жизнь. «Я потерял почти впустую 35 лет жизни. Я много писал, издал несколько книг, возглавлял социологическую школу на Урале, но из всего этого выберется очень немного, остальное уже сейчас должно бы уйти в Лету. Ничего это не стоит. Вот, в чем трагедия жизни. А сейчас, когда все так трудно издать, я, наконец, могу писать, что хочу и как хочу. Но уже поздно… После 60 лет трудно начинать новую жизнь, а мне пришлось… Вот, в чем трагедия. И нельзя во всем винить строй, общественные отношения, как все делают. Я сам искренне верил во все легенды научного коммунизма и писал в этом духе…» (Из письма Л.Н. Когана от 3 ноября 1994 г.).
Сокровенное Когана, его философские размышления о добре и зле, жизни и смерти - стали содержанием его последних книг. О времени, которое Коган переосмыслил, сохранились его пронзительные стихи.

  Я лазурных небес для себя не искал,
Не внимал иноземным соблазнам…
Я родился в стране, где пошли на Христа
Лев Толстой и Иван Карамазов!
Я люблю этот край до последнего дня,
Отдаю ему силы и знанья…
Благодарен тебе я, Отчизна моя,
Ты меня научила страданью.
Я родился в стране, где кричат пустыри,
Незарытые мертвые стонут.
Каждый Спас - на крови,
Каждый час - на крови,
Каждый миг - на крови миллионов!
1989 г.
Теперь же Лев Наумович обращается к проблеме Вечности. Ощущая предельность, конечность собственной угасающей жизни, Коган задумывался над тем, что в этом бешеном круговороте событий и страстей должно быть что-то неизменное, постоянное. И что должна быть возможна живая, ощутимая Вечность - с нами и в нас!? В своих работах Лев Наумович провозглашает человека как высшую и самостоятельную ценность мира. Показанные философом вечные образы утверждают вечность человека, меру его богатства, его культуры. Коган анализирует две «цепочки» понятий: свобода - жизнь - вечность; судьба - смерть - временное (преходящее), борьба которых заполняет всю известную нам историю человечества. Остаться в Вечности - значит, остаться в совокупных делах человечества, значит, Вечность утверждает жизнь. Философ приходит к этому, казалось бы, парадоксальному выводу, развенчивая связь Вечности со смертью и небытием: «На самом же деле, - говорит Лев Наумович, - смерть связана со временем, а бессмертие - с Вечностью, которая сохраняет жизнь каждого поколения, дела его рядовых и замечательных людей, обеспечивает преемственность жизни» .
В преодолении власти времени над человеком, по мнению Когана, особое место принадлежит искусству: «Сам образ Вечности возможен в искусстве только потому, что оно имеет собственное («художественное») время, послушное замыслу художника. Его можно сжать или растянуть, здесь останавливается мгновение, а события могут идти «вспять», от настоящего к прошлому, от будущего к настоящему. Здесь историческое время может сочетаться с мифологическим. Над великим искусством время бессильно ибо здесь не оно правит человеком, а человек диктует ему свои законы» . Проблема времени, человечества как потомка Кроноса, рожденного им и исчезающего в его прожорливой власти, идея непрерывной борьбы человека с временем, - остро переживалась Львом Наумовичем в последние годы его жизни. Годы, когда он торопился доказать, додумать, доделать начатое, чему посвящал дни и бессонные ночи:
«Мне бы только чуточку везенья,
Если даст судьба хоть горстку лет…»
                (Из стихов Когана Л.Н. на вечере,
                посвященном его 70-летию).

Ведомый тропами тех вечных образов, которые вдохновляли Учителя на плодотворный и неустанный труд, он спешил в рукописях оставить миру, людям, культуре самое ценное - частицу собственной личности.
Вдохновленный убеждением С.Н. Булгакова о том, что «человек рожден для Вечности»,  Л.Н. Коган слышал в себе голос Вечности, слышал его «тонким ухом своих великих мыслителей, ученых и поэтов, своих чистых сердцем праведников, творческим гением своих художников» . Всевышним Коган был наделен уникальным даром - жить во времени для вечности, переживать в относительном абсолютное и «стремиться дальше всякой данности, дальше всякого содержания сознания…» .
Прислушиваясь к голосу Вечности, Коган очень много работал во времени. До глубокой ночи ежедневно светилось его окно в доме на Ленина, 5 в г. Екатеринбурге.
Работал Лев Наумович постоянно, до последнего часа жизни. Работа была для него смыслом, панацеей от бед, лекарством в болезнях, утешением в невозвратных потерях. «В моей жизни за 70 лет было много тяжелого, были просто отчаянные моменты. И всегда меня выручала работа… Другого рецепта я не знаю…» (Из письма Когана Л.Н. от 23 февраля 1993 года). «Работайте… Во всех трудных днях моей жизни я вспоминал последние слова из «Разгрома» Фадеева: «Нужно было жить и исполнять свои обязанности». (Из письма Когана Л.Н. от 19 марта 1993 года).
Всех поражала редкостная трудоспособность Льва Наумовича, его несокрушимая воля, деятельность натуры. Он был чрезвычайно требователен, взыскателен ко всему, что делал. Но иногда прорывалась и у него тоска по возможности умиротворенно писать в тиши кабинета, больше творить, а не рваться куда-то все в новые и новые заботы:
«Через 10 дней начинать учебный год, 52-ой в моей жизни. Это очень тяжело, но я не имею права уходить. Пока я могу работать…» (Из письма Когана Л.Н. от 25 августа 1994 г.).
«У меня сейчас масса лекций. Я ничего не пишу, только читаю их…» (Из письма Когана Л.Н. от 7 октября 1994 г.).
«…Шекспира пришлось отложить. Надеюсь на конец декабря и январь, когда не будет лекций…» (Из письма Когана Л.Н. от 9 ноября 1994 г.).
Степень загруженности Льва Наумовича и его способность успевать везде, писать, рецензировать, читать лекции, оппонировать, вести научное руководство в тех масштабах, которые были по плечу его неординарной натуре, - поражает! Коган все время находился в процессе деятельности самого разнообразного плана.
«Приходится работать по договорам. Сделал для Института экономики теоретическое введение на 0,75 п.л. по причинам криминального поведения молодежи. Надо написать еще на 1 п.л. «Художественную культуру» в гуманитарном образовании. Я особенно для этих отчетов не стараюсь, но все равно на халтуру делать не могу. Во втором семестре читать новый курс «Политическую антропологию…». Почти не начал готовить этот курс» (Из письма Когана Л.Н. от 9 ноября 1994 года).
«В Университет приехали 2 профессора из США и одна из Швеции. Я сейчас пойду в Университет и повезу их показывать город» (Из письма от 3 сентября 1994 г.).
«Ездил в Уфу, где выступал оппонентом по докторской. Завтра утром на 2 дня еду в Челябинск». (Из письма от 1 июля 1993 г.).
«Никуда не езжу - работа, дом… В неделю у меня сейчас 10 часов лекций. Устаю, конечно!» (из письма от 9 ноября 1994 г.).
Итак, работа была смыслом жизни Учителя, и во всех его деяниях высвечивала себя уникальная личность мыслителя, педагога, ученого.
О Когане - лекторе ходили легенды, и до сих пор сохранилась память о том, «как он умел «вцепиться» в аудиторию и с какой неподражаемой живинкой, стремительно вращая взятыми за дужку очков, приводил слушателей к той или иной идее…» . «Все, кому посчастливилось слушать (и смотреть!) его лекции, говорят о незабываемых впечатлениях. Да уж, это были лекции, далекие от тех, на которых можно было заснуть или развлекаться с однокурсниками морским боем. Коган читал напористо, почти агрессивно, с блестящим артистизмом и в то же время, в отличие от театрального актера, всегда оставаясь самим собой. «На Когана» ходили не только по расписанию и согласно учебному долгу, но и просто для удовольствия. Именно так! Он обладал редкой способностью наполнять процесс познания и совместной работы мысли - удовольствием! И это умение тоже соответствует его идеям о связи труда и красоты, и поискам гармонии в человеке» .
Лев Наумович, как магнит, притягивал к себе людей, и сам легко сходился с любым человеком, независимо от его профессиональной и социальной принадлежности. Когановское отношение к людям - неугасающий интерес, подлинная любовь, восхищение гранями личностей и судеб - выглядело всегда уникальным даром. Он был «стопроцентно настоящим» (Застырец А.), от первого до последнего вздоха. Очень точно и изысканно сказал о Когане М.Е. Главацкий: «Лев Наумович - в жестких официальных границах - чудом сохранял дух вагантов, раскованность, естественность порывов и поступков. Был не бунтарь, просто «живой, слишком живой».
Личность Когана была многогранна. Он был разным, наполненный мыслями и живым юмористическим духом, радостью и болью, муками творчества и любовью к людям. Он способен был органично совмещать в себе: дар юмориста, оставаясь «душой застолья», благодаря смешным байкам, всегда при жизни окружавшим его веселым роем, - и дар поэта-лирика, пронзительно чутко улавливая печаль и боли земного пути. В своих письмах он порой отдавался искренности, и тогда чувствовались экзистенциальная тоска по несбыточности идеалов, ощущение одиночества и мука потерь самых близких и самых дорогих ему людей.
«Надо привыкнуть к мысли, … что жизнь человеческая - сплошные потери. Я рано лишился отца, затем - матери, сестры (двоюродной), которую очень любил. У меня ушли самые лучшие, самые близкие друзья. Я - уже мастодонт, один из 5 самых старых работников университета. Мне сейчас чуть ли не ежемесячно приходится переживать потери…» (Из письма Когана Л.Н. от 23 февраля 1993г.).
«В Уфе повидался с моим старым другом Н.Антоновым… Он прилетел из Алма-Аты. Не знаю, когда с ним увидимся. Все разбрелись, разлетелись по разным странам. Думал ли я об этом когда-либо?!» (Из письма Когана Л.Н. от 1 июля 1993г.).
«Самое страшное в старости - сны. Очень часто вижу маму, отца, покойных друзей, почему-то одних очень часто, а других - никогда. Что такое эти сны - я не знаю. Боюсь их…» (Из письма от 23 февраля 1993г.).
«Какими стали люди… Вот поистине, человек стал средством!.. Мир становится все более непонятным и чужим. Чувствуешь себя, как вымирающий динозавр. Осталось только одно желание - умереть своей смертью… Но что загадывать? Пока мы живы, надо работать!» (Из письма Когана Л.Н. от 25 августа 1994г.).
«В свое время вся душевная тоска у меня выливалась в стихи. Но теперь я писать их не могу. 6 августа была у нас в Доме актера встреча с Б.Окуджавой. Он сказал, что больше стихов и песен писать не будет, только прозу. Мне кажется, я его понимаю: после 70 писать стихи уже нельзя…» (Из письма Когана Л.Н. от 25 августа 1994 г.).
Стихи Льва Наумовича - это удивительный мир его личности, это выражение в поэтических образах той жизни, которая выпала ему на долю, обнажившись во всех своих противоречиях: в вере и безверии, свободе и несвободе, в счастье и несчастье, в любви к «земному бытию» и обращенности к Вечности. «Даже в самой набросочности, неокончательной выверенности некоторых из этих, почти дневниковых стихов, которые трагически-нечаянно пришли к нам, - открывается такая когановская, такая прекрасная способность выплеснуться, высказаться обо всем, что тревожит, - открыто, сильно и неспокойно».
                40 лет
Когда сосны уходят в даль ,
Когда наступают сумерки,
Мне хочется быть одному
На мягкой лесной опушке.
Спала дневная жара,
Проснулись косматые тени…
Они протирают глаза,
Час их еще не настал,
Как хорошо, что за днем
И до лунной проседи ночи
Есть еще ласковый вечер,
Есть золотая пора,
Когда сосны уходят в даль.
1963г.



      
                * * *
Я буду жив, пока на свете - ты
Как грустные осенние цветы,
Как запахи увядших в вазе роз,
Как лучик Солнца в золоте волос,
Как тень сугроба под твоим окном,
Как тихий голос ночью перед сном,
Как шепот волн в вечерней тишине,
А, может быть, как память обо мне!
1981г.
Зеркало
Я ненавижу зеркала!
Стекло стареет и тускнеет,
Стекло, как женская душа,
Пред яркой внешностью немеет
Все зеркала - колокола!
Звонят о времени ушедшем,
Себя я вижу постаревшим,
Нас старят дни, судьба, дела…
Я ненавижу зеркала!
В твоей душе без декораций
Мои достоинства, грехи
Как в светлой капле отразятся!
Я не увижу в нем морщины,
Годов царапины, седины.
Зато душа моя до дна
Мне в этом зеркале видна…
Пока я жив, останься им -
Любимым зеркалом моим!
1981
Белая   обезьяна
Там, где золотистые лианы
Грозди звезд бросают в океан,
Белая, смешная обезьяна
Завелась средь рыжих обезьян
Всех других не хуже и не лучше,
Из лиан не строила свой дом…
Презирала их благополучье
И вертела дерзостным хвостом.
И хотя случались переделки,
И ворчал сердито павиан,
Ей прощали все ее проделки,
Мало в джунглях белых обезьян!
Годы шли, от них уже не спрячешься
В старости любой вопрос не прост,
А она по-прежнему дурачилась
И держала вертикально хвост!
Как в былые дни набеги делала
На поля чужие и сады…
И осталась обезьяна белою,
Только белою… от седины.
1967г.

В коротком очерке невозможно поведать обо всех гранях личности Учителя. За пределами осталось еще многое, что говорит о нем, как о человеке редком, талантливом, отмеченном божьей искрой не только в творчестве, но и во взаимоотношениях с людьми. О том, как Лев Наумович любил принимать гостей и ходить в гости; как любил петь громовым голосом; как требовал полной самоотдачи от каждого, кто вступил на путь науки; как любил студентов и всегда много возился с курсовыми работами, дипломами, даже выправляя орфографические ошибки; как заботливо относился к жене и детям… Его образованность можно было назвать всесторонне энциклопедической. И бесконечно растущий объем знаний Когана, вся его жизнь, наполненная напряженным самообразованием и самопознанием являлись для нас, его учеников, блестящим живым примером. Лев Наумович Коган жил полной мерой в каждой - трудной и радостной, счастливой и печальной - ситуации своей жизни, в горечи и сомнениях, в одобрении и несогласии, отдавая без остатка свой талант, мудрость, свое большое сердце людям…

* * *
Летом, в белой тополиной вьюге,
Осенью, в березовую тень,
Думаю, каким он будет
Мой последний, неизбежный день.
Он придет, придет неотвратимо,
Зачеркнет привычные мечты,
Оторвет от дел моих любимых
Известью очерченной черты
И когда, заране торжествуя,
Смерть придет и скажет мне: «Ложись!»
Я отдам нескладную, косую,
Начерно начертанную жизнь.
В этот миг, короткий мир прощанья
С тем, кем был когда-то в жизни я,
Вдруг придут ко мне воспоминанья
Радостью земного бытия.
Нелегко в одно мгновенье
Пережить минувшие года
Боли, счастья, радости, сомненья,
Дни веселья, месяцы труда.
Пусть чего-то в жизни не добился,
Пусть не смог, не смел, не дотянул,
Пусть ошибся, пусть не доучился,
Пусть не там, не так не в тех влюбился
Пусть не ту мелодию тянул.
Знаю я: дорогой в неизвестность
С теми, кто со славою дружил,
Я один пойму, что значит слово «вечность»
Я не лез, не двигался, Я - жил.
         Москва. 1961 г.

Поразительно, как в стихах еще молодого Когана формулируется его духовное кредо, и по сути, жизненная программа, которую он выполнил до конца, оставаясь верным себе, своему дару и делу, до последнего вздоха. А смерть он встретил очень мужественно, хотя очень любил жизнь.
На вечный гамлетовский вопрос «Быть или не быть?» он всегда отвечал: «быть», что означало для него «жить», «жить в борьбе», «действовать». Для Льва Наумовича, если жизнь заставляла его выбирать между борьбой и подчинением обстоятельствам, альтернативы жизни не было: трудиться и остаться в своих делах, в памяти людей - только так можно существовать, быть и после смерти, преодолеть если не смерть, то небытие.
Когановская трактовка образа Гамлета являлась, в первую очередь, его собственной жизненной позицией. В работе «Быть или не быть?» есть строки, которые можно считать завещанием Л.Н. Когана всем нам, оставшимся на земле после его ухода.  Вчитайтесь в эти строки и пусть они поведут вас творческой, добродетельной дорогой. Дорогой, полной любви, света, мудрости,  - к Вечности, из которой обращается к нам голос Когана: «Пока человек мыслит, движется, страдает он должен жить, как бы ни была несправедлива к нам судьба…   Не просто прозябать, а именно быть, активно утверждая собственное бытие. Антиномия смерти в этом мире решается только жизнью человека.
А далее – молчание…».