Роковой отрок 17 глава

Александр Данилович Меньшиков переживал тяжкие дни. Конечно,  один Господь только знает, что будет дальше, и никакого облегчения в судьбе  нет. Государь по поводу отставки пока молчит. Арест все так же длится.  Нет возможности сходить к друзьям и обговорить ситуацию, облегчить душу, и к нему никого не пускают.
Когда Мария пришла от царя, он попытался все у ней выведать о разговоре с женихом. Но она без слез не могла говорить и без конца причитала:
- Ну что вы сделали со мной, батюшка?
Хотел было он, как и раньше сурово сдвинуть брови  и напустить строгости, но дочь с рыданием убегала и он не мог ничего противу сказать. Только одно узнал, что ведется следствие  по его делам, и это Александра Даниловича беспокоило .  Конечно, явное, к чему можно придраться, он прикрывал сразу. Но есть моменты, на которых, если захочешь, можно построить любую башню из лжи. А в Государственном Совете много специалистов по такому строительству.
По многим фактам, которыми можно против него, Меньшикова, вооружиться, всего-то требуется объяснения в двух-трех словах от него самого,  и они рассыпятся эти башни. Но у него объяснений требовать не будут, он-то знает эту кухню. А иначе не раздуешь огромное дело на пустом месте. На себя только надо обижаться, если захлестнет его этот бюрократический аркан, который же он сам и сплел.  Плохого навешают по горлышко, а вот  о хорошем и не вспомнят. И будет он стоять, как ошельмованный. И будут указывать на него, как на исчадие ада.
Не сможет малолетний царь справедливо решить его судьбу. Детские обиды возьмут верх. И  найдется тот, кто сыграет на этих обидах. А потом, он же и займет освободившееся место Меньшикова.  И начнет творить в десять раз худшее. Да чего уж тут гадать, тот же князь Долгоруков уже, наверное, мутит воду.
Приходиться обо все этом только рассуждать с самим собой, горько подумал Александр Данилович. А с кем пооткровенничаешь? Дочь на него в обиде. Жена, только начни говорить, разольется слезами. Да и потом, мало  Меньшикову одних разговоров, ему нужны действия.
Александр Данилович вышел из своей комнаты и побрел по коридору. Здесь гулял сквознячок и воспаленная от дум голова его малость остыла. Тишина в его дворце ныне, хотя ранее оживлен он был. Вот тут скрипели перьями секретари, тут ожидали приказа  растекаться по Петербургу посыльные с депешами и письмами.  А в этой комнате жил шут, который веселил его сиятельство.  Меньшиков толкнул дверь и, о диво, тот лежал  в кровати прямо в одежде и похрапывал.. Александру Даниловичу от этого даже смешно стало. Он подошел к изголовью и гаркнул:
- Это что же за служба такая! Мне грустно, а шут не делает своего дела, не смешит хозяина!
Шут  вскочил  в постели, хлопая сонными глазами и открыв рот от неожиданности:
- Ваше сиятельство... я это... только приуснул... - пробормотал он, вскочив на ноги.
Это был невысокий мужчина с небольшим горбом, с растянутым ртом, с узеньким носиком, с оттопыренными ушами. Лицо его было очень забавным, настоящим  шутовским. Меньшикову он  достался еще от Петра 1. Лукьян, так звали его, был из обнищавших дворян. Вот, как Петр увидел гримасы на его лице, то  повелел быть ему придворным шутом. Но Екатерине он почему-то не понравился, так и перешел на службу к Меньшикову. Александра Даниловича, как и Петра 1 очень  смешили ужимки Лукьяна и порой доводили до гомерического хохота.
Конечно, в нынешнем своем положение смеяться ему совсем не хотелось, но пришла в его  голову неожиданная мысль, а не послать ли шута в стан  своих врагов, чтобы он мог выведать между прочим их намерения по поводу его, Меньшикова, судьбы.
- Хватит спать Лукьян, пора и хлеб отрабатывать!
- Дак ведь я рази против, - сморщил нос и расщеперил рот почти до ушей шут. - я уж и выспался.
- Пойдешь к Долгорукому, пожалишься, будто я тебя прогнал, пооботрешься там, а сам будешь  вынюхивать, что  они там по мою душу болтают. Да потом придешь, мне доложишь
- Это  дело нам привычно, нюх собачий, слух кошачий, все-то будет преотлично, все узнаю, как иначе!
Александр Данилович хмыкнул, шут любил сыпать рифмами:
- Щедро награжу, Лукьян, если принесешь, что полезное для меня. Ты ведь меня знаешь?
- Хороша награда, если сердце радо...
- У меня теперь очень мало друзей, я дорожу каждым. Что толку от бесполезных  богатств?  Они лежат в сундуках да в сейфах недвижимы и коли я пойду на дно, то и они вместе со мной. А друзья вот и помогут, как братья.
- А бывает братство - поделить богатство. - хмыкнул шут.
Меньшиков склонил голову:
- Ну что ж, мне теперь не выбирать! Что будет, то и будет. Многие накинутся на мои богатства.  Это тебе нечего терять.
Шут скривил мордочку в скорбной гримасе:
- Истинно, если, что со мной будет, от меня не убудет! - потом он посерьезнел:
- А скажи-ка, раб Божий Александр, пошто же накопил ты столько добра? И пошто же тебе так жалко его?
Меньшиков аж содрогнулся от такого нахального тона Лукьяна и нахмурил брови:
- Это  что же за дерзость такая? Тебе уж и не боязно меня?
Что за допрос?
Шут почесал за ухом:
- Быть в сердцах на дурака, больно честь-то велика!  Подумакивал я разбогатеть да вот  глядючи на тебя что-то и расхотелось.
Князь раздраженно выкрикнул:
- Ты себя со мной не сравнивай!  Я - Меньшиков! А ты - никто!
-  Да  разве нам по чинам! - отпарировал шут. - Александр Данилович, я разве вас обидеть хочу?  Просто напоминаю, что все мы  были одинаковы в утробе матери. И как рождаемся, так и помираем одинаково.
- А так ли, смерд? Я царями командовал. Они делали все, что я хотел! - презрительно посмотрел Меньшиков на горбуна.
- Ну, а  пошто теперь просите меня о помощи.
- Я не прошу, я приказываю!
Шут расхохотался в ответ:
- А, ну как я скажу Долгорукому, что я ваш шпион?  Или буду сообщать вам не то, что вы хотите. Вот на этом ваша власть и закончится.
Меньшиков не верил своим ушам. Какой-то там шут смеет говорить ему дерзости. В голове у него зашумело:
- Это  что ж ты так осмелел? Уж  не думаешь ли, что я навсегда упал? И теперь мне можно плевать в лицо? - Меньшиков все больше и больше распалялся. - Я могу тебя еще, как клопа раздавить и никто мне противу ничего не  скажет!
Вздохнул  в ответ Лукьян:
- Ох светлейший, как же ты увяз в своей гордости!  Это  все я к тому, что в стан врагов надо посылать друга, а не раба. А иначе твой посланник увидит, где слаще и выгоднее жить да и продаст тебя с потрохами.
Меньшиков скривил лицо:
- Значит ты считаешь, что у Долгорукого будет выгоднее?
- Дак ведь нам, шутам, насчет выгоды и думать-то не пристало. Выгода да сладости, там  где сердцу радости. А какая нам радость в житие у сильного мира сего. Все одно тычки да насмешки. Мне нынче у вас выгоднее жить, потому что вы в смятение. Вам не до забав и не до меня.  Поэтому я вольно подушку давлю да трескать люблю.   А услужить вам, что ж, я не прочь. Я от вас, светлейший видел только хорошее. Сдавать вас мне не резон. Только вот не ясен мне ваш план, уж простите меня, дурака, может чего не понимаю. Если я к вам для доклада буду приходить, то меня быстро схватят да и попытают всласть.  Там уж все выложишь, хошь - не хошь.  Тут уж я вашим именем не прикроюсь.
Шут озадачит Меньшикова этими словами. А ведь в самом деле, если он отошлет шута Долгорукому, разве не задержут его при частом появление здесь.  Мыслит он категориями своего могущества, которое с каждым днем катастрофически становится бывшим.