Метаморфозы от Бреслера. Часть 1

                ПРЕДИСЛОВИЕ

Действие книги происходит в Советском Союзе и в Германии.
Книга представляет собою дилогию, рассказывающую о жизни простой еврейской
семьи в трёх поколениях. Глава семьи, властный хозяин деревенской кузницы
Мордехай Бреслер, переживший и погромы в царское время, и национализацию – в
советское, увозит семью в Москву.
Следующее поколение – две дочери, Соня и Фаня, чья юность пришлась на
Великую Отечественную войну. Старшая дочь Соня убегает на фронт и становится
радисткой-пулемётчицей в авиаполку. И здесь в повествовании появляются
побочные сюжетные линии. Это как бы зеркальное отражение воюющих сторон. С
одной стороны – стрелок-радист Соня и её переживания во время воздушного
боя. С другой – сослуживцы сбитого ею немецкого аса и их судьбы до и после
войны. Здесь особо выделяется фигура Торстена Шпиллинга, мятущегося
интеллигента, чьи колебания и неопределённые политические взгляды делают его
игрушкой обстоятельств и приводят к трагическому концу.
Вторая книга дилогии – это уже рассказ о третьем поколении семьи. Сын
младшей сестры, Фани, появляется на страницах книги ещё подростком,
оказавшимся в критической ситуации, буквально между жизнью и смертью. И этот
мальчик, проявив необыкновенную твёрдость характера, справляется с тяжёлой
болезнью.
Юноша взрослеет, находит своё призвание, становится фотографом. Его
жизнелюбие и художественная натура проявляются и в отношении к женщинам. Ко
всем женщинам – острый глаз фотографа видит даже неброскую красоту. Личные
переживания героя придают некоторым эпизодам книги яркую сексуальную
насыщенность.
Уже будучи взрослым, он случайно встречает внука начальника концлагеря СС
Фридхофера. Они становятся друзьями – и это знаковая дружба. Все участники
событий уже умерли, поэтому молодой немец открывает нашему герою семейную
тайну – это совершенно удивительный рассказ, который автор называет
“Goodbye, Hitler”, поскольку ситуация явно перекликается со знаменитым
фильмом “Goodbye, Lenin”. Надо заметить, что в книге есть несколько таких
«вставных» эпизодов, делающих повествование живым и динамичным.
Мы прощаемся с героем в уже зрелом возрасте, живущим в другой стране, в
неузнаваемо изменившемся мире, но всё таким же жизнерадостным бабником,
которому, однако, присуще врождённое чувство справедливости и впитанная с
молоком матери ненависть к фашизму.
                Елена Сильвер

                ***
Уважаемые Дамы и Господа!
Позвольте несколько слов сказать о себе. Родился я в Москве, в Филях. Мне хотелось бы пролить свет, если не на момент моего зачатия, то хотя бы на момент моего рождения...
Всем нам хорошо известно из истории о совете в Филях, где решался вопрос о судьбе России. Но вы не знаете, что был ещё один совет в Филях в 3 часа утра 29 июля 1948 года. Если вы меня спросите, почему об этом факте почти никто не знает, отвечу определённо – я об этом никому не говорил. В совете участвовали мой дед Мордехай Бреслер, мой отец Фима, моя мать Фаня и я, находившийся на тот момент в кромешной тьме. Шёл горячий спор – какое имя мне дать.
- Мы назовем его Васей, - сказала мать.
- Нет, он будет Давид, - ответил отец.
Дед возразил: «Будущему внуку надо дать имя Мотл».
- Мотл-Замотл, так будут дразнить его в школе, - сказала моя мать и продолжила, - ой-ой-ой.
- Тогда Мордехай, - не уступал дед.
- В морду хаем, отец, ты хочешь, чтобы твоего внука травили сверстники? Ой-ой-ой!
- Давид, - упрямо бубнил мой отец.
- В конце концов, это ваше дело, но мальчику нужно обязательно сделать обрезание.
- Ни в коем случае, а если немцы вернутся!? Ой-ой-ой, - возразила мать.
- А я хочу быть Израилем, – подумал я и изо всех сил двинул свою мать ногой из живота.
- Папа, Фима, начинается… А-а-а-а-а-а...
Как только малозначительная часть моего тела (голова) высунулась из матери в этот холодный и не всегда уютный мир, мне захотелось нырнуть обратно, но опытные руки акушёрки извлекли меня на свет Божий, и мне ничего не оставалось делать, как заорать.
И, родившись во время спора трёх взрослых людей, я стал болтуном и спорщиком. Только на 59-м году жизни решил я записать свою болтовню, вот так родилась книга «Метаморфозы», представленная вам.








«Действовать – значит быть».
                Лао Цзы


«Фашизм, как и любая форма расизма, - это реакция испуганного действительностью    человека».
                Д. Бреслер

«Обворованная (оболваненная) добровольно или не оказавшая должного сопротивления личность является соучастником преступления в равных долях».
                Д.Бреслер

К очередной фотовыставке я решил написать автобиографию и задумался, а, в общем-то, чем автобиография отличается от некролога?  Да, собственно, лишь последним (для оставшихся в живых) предложением.

...Я приехал в Германию как еврейский иммигрант лет 10 назад, ну, и что я напишу? Родился, учился, работал, не работал, сейчас работаю, выставки… Тоска зелёная.
А что, если я, уважаемые дамы и господа, расскажу вам историю моего рода? Только, пожалуйста, не пугайтесь, не от Исаака и Авраама, а всего лишь с 1893 года.
В том году в маленьком еврейском местечке Белиловка под Киевом родился мой дед Мордехай Бреслер, а двумя годами позже - моя бабушка Маня Ременник.
Хочу сразу оговориться: моя автобиография не будет хронологичной и некрологичной. Я постараюсь как можно правдивее рассказать вам о себе, как о человеке, и, хочу надеяться, эта история вас позабавит. Хотя по прошествии времени, будем откровенны, я могу здорово приврать. Но, смею вас уверить, в моём повествовании вранья не больше, чем в любом учебнике истории.
Ну, а теперь возьмем быка за рога. Вы прекрасно понимаете, что бык и его рога здесь не при чём. Этот оборот речи часто в своих рассказах использовал еврейский писатель (тоже с Украины) Шолом-Алейхем, когда хотел написать о чём-то главном и значимом. Я думаю, что уже порядком поднадоел вам своей болтовнёй, но хочу сообщить, что мы, евреи, страшные болтуны. У нас даже есть праздник, на котором лучшему говоруну выдаётся приз. Прежде чем перейти к главному, мне хотелось бы сказать ещё несколько слов, а у меня в запасе всегда есть пара слов.
Вы ещё не забыли, что моя фамилия Бреслер? В России я считал себя носителем еврейской фамилии, и только здесь, в Германии, я узнал, что Бреслер – немецкая фамилия.
…В конце XVII - начале XVIII века в Германии проводилась перепись населения, и евреи сразу же задали большую работу немецким чиновникам своими странными фамилиями и именами. Поэтому многие евреи получили адаптированные к немецкому языку, иногда немного забавные фамилии (Аршзон, Штинкерман, Апфельбаум, Сардиниенфиш, Варум, Айзельзон)*. Но при этом я грудью встану на защиту немецких чиновников, обладавших тонким чувством юмора, присущим  многим немцам. А потом, представьте себе, открывается дверь в кабинет чиновника – и это заметьте, лето, жара, мухи - и появляется он. Чёрная шляпа, из-под которой странными косичками спускаются, наверняка специально завитые грязные волосы. Маленькие, сидящие почти на самой переносице глазки, толстые похотливые губы, подобострастно согнутая спина и, в дополнение ко всему, от него нещадно воняет чесноком и хорошо, если он один, без своего многочисленного семейства. Ну, я надеюсь, теперь и ты, дорогой читатель, простил эту маленькую шалость немецкому служащему того времени.
Всё это я пишу потому, что в истории совместного проживания евреев и немцев (хорошо, если вам это не нравится, немцев и евреев) были маленькие, немного грустные моменты.  Сейчас многое забывается, и мне бы хотелось, чтобы вы сильно не удивлялись, когда увидите человека в большой шляпе, из-под которой спускаются чёрные волосы косичками, и с белой шалью на плечах. Всё это не должно вызывать у вас чувства беспокойства, потому что современный еврей размножается куда медленнее, чем прежде. Это должно внушать, если у вас испортилось настроение, определённый оптимизм.

Хотел взять быка за рога, да опять ухватил его за хвост, и он утащил меня далеко от истории, которую я собирался Вам рассказать. Но вернёмся к нашим баранам, то есть ко мне и моему повествованию.

Мой дед, Мордехай Бреслер, был хозяином кузницы в еврейском местечке (в котором и родился) Белиловка. Кузнец в деревне - царь и бог, все изделия для крестьянских дворов он выковывал из раскаленного металла, а его брат Исаак был плотником в том же местечке, и эта парочка была хорошо известна в деревне, как драчуны и пьяницы. Вы ведь прекрасно понимаете, в свободное от работы время.
В шинке притихали, когда они появлялись, но дед всегда находил повод чтобы к кому-нибудь прицепиться, а если это был пришелец, то драка вспыхивала молниеносно. «Кебениматикэ» - это был сигнал к началу потасовки.
Будучи маленьким мальчиком, я воспринимал «Кебениматикэ» как единое слово, а когда подрос и узнал такие слова, как кибернетика и математика, долго не мог понять, почему эти научные слова так воспламеняли моего деда, но потом догадался, что ни к кибернетике, ни к математике это никакого отношения не имеет.

…Пришло время погромов, и братья вместе со своими подмастерьями встречали громил с кузнечными и столярными инструментами. Желающих быть похороненными с проломленными черепами было немного.
Без большой радости мой дед встретил революцию, и его частная кузница превратилась в государственную.
В 1923 году Мордехай Бреслер и Мирьям Ременник стали мужем и женой, а в 1924 родилась моя тётушка Соня, о ней я обязательно расскажу, но немного позднее. В 1926 году родилась моя мать, Фаня. И в том же 1926 году, не выдержав всех прелестей новой жизни, все Бреслеры отправились в Москву. Ровно за 7 лет до прихода к власти в Германии горячо любимого немецким народом канцлера... Это было мудрым решением, потому что, по странному стечению обстоятельств, деревня Белиловка в самом начале войны сгорела вместе со всеми обитателями.
В Москве мой дед пробовал работать в кузнице при железной дороге, но, привыкший быть маленьким хозяином, не смог продержаться в дружном социалистическом коллективе. В партию ВКП(Б) дед вступил. Знаете, осторожность никогда не помешает.
Дедуля изменил своей профессии кузнеца и пошел  на железную дорогу, сначала простым проводником, а через очень короткий промежуток времени стал начальником поезда. В его обязанности входило следить за исправностью подвижного состава и внимательно смотреть за своими подчинёнными, а их было 26 проводников, чтобы они не все деньги, полученные от безбилетников, укладывали в свои карманы, и не забывали о своём начальнике, у которого была семья и ещё свой начальник. Опять же, поездки на Украину, туда - промтовары, а оттуда - утки, куры, гуси, овощи, фрукты. Паровоз марки «Иосиф Сталин» возил состав с пассажирами и, совершенно бескорыстно, - продукты для семьи Бреслер.

Но вся эта лафа кончилась 22 июня 1941 года. В действующую армию моего деда не взяли. Из начальника поезда он превратился в старшину (по немецким стандартам фельдфебель), а пассажирский поезд стал санитарным транспортом с большими красными крестами в белых кругах на крышах вагонов, хорошо видимых с воздуха, перевозившим почти от самой передовой линии тяжело раненых красноармейцев.
Бывало и жарковато – как впоследствии рассказывал дед – налетали «Мессершмитты» и на бреющем полёте почти в упор расстреливали санитарный транспорт. Кто мог двигаться, прятался в близлежащих канавах и кустах, ну, а кто не мог, оставался в поезде, напоминавший после налёта кровавый дуршлаг.
Русские сами виноваты, они не подписали никаких конвенций, в том числе и Женевских, о военнопленных и раненых. Отсутствовали всяческие договоры о правилах ведения войны с Советами.  Это ставило германское командование в неловкое положение. С одной стороны, надо было гуманно воевать, а с другой стороны - не было соответствующей документации. И эта бумажная неразбериха, учинённая русскими, привела к плачевному результату и большим человеческим жертвам.**
И то, что впоследствии в Нюрнберге называли  военными преступлениями, было всего лишь любовью немцев к порядку. Именно эта любовь и спасла евреев от полного уничтожения. Что, если бы в КЦ СС работали, не как было указано в инструкции 8, а 16 часов в сутки?***

...Я надеюсь, вы ещё не забыли, что мой дед, Мордехай Бреслер, был начальником санитарного поезда?  Он отвечал только за техническую часть, там колесо поменять, здесь масла долить, что-то отремонтировать, кого-то разнести в пух и прах, администратор, да и только. А настоящим начальником была полковник медицинской службы Палагина Мария Константиновна. И вот в один из налётов главный врач санитарного поезда плюхнулась в воронку из-под авиабомбы, (существовало поверье, что бомба не попадает дважды в одно и то же место), а за ней и на неё - мой 100-килограммовый дедуля.
- Что вы делаете старшина Бреслер? - Сердито спросила полковник медицинской службы.
- Защищаю Вас, товарищ полковник, от пуль фашистских стервятников!
- А зачем Вы расстегиваете пуговицы на своих брюках и задираете мою юбку?
- Это у меня нервное, - невпопад ответил старшина.
- Я надеюсь, Вы не грубиян. Ох, левее и глубже,- продолжала привыкшая командовать военврач, – а теперь правее и не так глубоко. Ах! А теперь сверху вниз, быстрее и не выходите из меня до конца налёта фашистских гадов.
Всё это я неоднократно слышал, будучи 5-летним мальчиком, сидя под столом, за которым распивали очередную бутылку мой любимый дедушка и его закадычный друг Кузьма Куренков.
- Когда по громкоговорящей связи, – продолжал мой дед, – объявляли воздушную тревогу, и я слышал рёв моторов приближающихся «Мессершмитов», мой обрезанный вставал, как железный болт – так что налёты фрицев я ждал со страхом и вожделением. Мы с моим полковником ждали первого разрыва авиабомбы, чтобы нырнуть в образовавшуюся воронку и уже там продолжать ковать нашу победу над фашизмом, – лукаво улыбнувшись заканчивал мой дедуля.
- Вот вы, евреи, так всегда. Умеете пристроиться. Ты всю войну проёбся, а мне, видишь ли, на Курской дуге ногу оттяпало. Да ну, ладно, Миш, извини, это я так, к слову. Знаю, тебе тоже несладко приходилось... Наливай, – подводил черту Кузьма.

После войны семья Палагиных поселилась недалеко от нас. Мы жили на Киевской улице, а они, Мария Константиновна и её муж Николай, - на Студенческой улице. И вся эта побасенка имела продолжение и в мирное время.
- Ты представляешь, – продолжал балагурить мой дед, – Кузьма, Машка кончает только тогда, когда над их домом пролетит самолёт, да и то низко.  Вот её мужику не повезло, так не повезло, что бы они без меня делали! Ей-ей, не вру Кузьма. Наливай!
- Заливай дальше, – отвечал Кузьма.
Так, за этими разговорами, они выпивали четверть и изрядно веселились.
- Да, что б они без меня делали, – повторял дед, – иногда, когда Николай на работе, я по старой памяти залетаю к Машке.
- Ты что, «Мессершмит»? - Пытался острить Кузьма.
И действительно, Мордехай Бреслер не был «Мессершмидтом-109», но когда полковник медслужбы в отставке встречалась с моим дедом, в её ушах стоял рёв авиадвигателей и пулемётный треск, и её в эти минуты преследовал тяжёлый запах раскалённой августовским солнцем, свежеперепаханной авиабомбами земли, насквозь пропитанной человеческой кровью. Всё это так возбуждало её, что она могла кончать пять, а то и десять минут без остановки. А потом плакала и кричала, что эта проклятая война её покалечила и, если так будет продолжаться, говорила она, то она покончит жизнь самоубийством.
- Ну, знамо дело, – говорил Кузьма и, после непродолжительного «Ох, ох, ох», подводил черту, – наливай.
*Фамилии в переводе с немецкого :Сын Жопы,Вонючий Человек,Яблоня, Сардинка, Почему, Сын Осла.
**«И еще гуманизм, немецкий гуманизм – самый великий в мире. Немецкая армия – самая гуманная, и все, что она делает, - это только ради немецкого гуманизма, как самой благородной, умной, целенаправленной формы общечеловеческого, против расплывчатого, недействительного и поэтому вражеского гуманизма, которому одно место – Бабий Яр. Мне рано пришлось вникать в эти понятия культуры и гуманизма с их тонкостями потому, что я каждый день спасался, чтобы не стать их объектом» - Анатолий Кузнецов, роман-документ «Бабий Яр».
***«Больных партиями по 60-70 человек загоняли в машины, затем 15 минут работал мотор – и удушенных выгружали в яму. Эта работа шла несколько дней спокойно и, методично,  без спешки, с обязательным часовым перерывом на обед» - А. Кузнецов, роман-документ «Бабий Яр».
                КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

                (ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)