Умное животное

Однажды, возвращаясь из командировки домой, в Москву, ехал я в купе скорого поезда в компании ещё троих мужчин – на редкость дружная и словоохотливая компания подобралась. Разговоры да ещё подогретые хорошим вином не смолкали всю дорогу. О чём могут говорить мужики: о работе, о политике, о спорте и, разумеется, о женщинах. Но как-то незаметно заговорили мы и о животных – об умных домашних животных. Разгорелась целая дискуссия на тему: что лежит в основе их поступков – животный инстинкт или разум сродни человеческому?
Оказалось, что каждый из присутствовавших имел к предмету разговора самое непосредственное отношение и был довольно сведущ в этом, приводя немало аргументов в защиту своей позиции. У одного была прекрасно выдрессированная немецкая овчарка, и он видел в ней умного и преданного друга почище иного человека. Другой занимался в конноспортивном клубе и души не чаял в лошадях не только за их грацию, но и за тёплые взаимоотношения с ними. Да и у меня самого дома уже много лет жила красивая сиамская кошка – прелюбопытнейшее создание природы, о котором я мог бы с удовольствием рассказать немало интересного.
Поделившись наблюдениями о своих питомцах, мы пришли к выводу, что не всё так уж просто у животных, однозначно тут ничего не скажешь и что-то в этом всё-таки есть. Ну, а кто из них умней – трудно сказать. Скорее легче назвать глупое животное, у которых порой одни названия говорят сами за себя. И мы в шутку стали их перечислять: осёл с большими ушами, баран на фоне новых ворот, козёл – он и есть козёл, даже у коровы и то морда глу-у-пая.
Странно, но последнее утверждение задело за живое нашего четвёртого собеседника, всё больше молчавшего, но с интересом слушавшего нас. Было ему лет сорок, но его нерусское, морщинистое, раскосое и остроскулое лицо тянуло на все пятьдесят. Жил он в Москве, но родом был из Калмыкии, где и прошла его молодость. Много о себе он не рассказывал, но мы знали, что зовут его Кирсан, но не Илюмжинов – как шутя, жалели мы, а то бы гордились знакомством с ним. Так вот после нелицеприятных слов по поводу коровьей физиономии он вызвался поведать нам историю, говорящую об обратном, правда, обмолвился Кирсан, не о самой корове, а про её собрата – вола. Ну, вол – так вол; всё равно о чём в дороге слушать.
– Было это давно, – начал Кирсан, – когда я ещё 17-летним пацаном работал на колхозной мельнице. Работа в меру пыльная, в меру тяжёлая. И вот как-то раз, когда летний погожий день уже клонился к закату, подошёл ко мне Салим, наш бригадир, и с озабоченным видом объявил:
– Только что звонили из соседнего колхоза “Светлый путь” и просили привезти муки. Машину прислать не могут: кто в разъезде, кто в ремонте. А у нас, сам видишь, с мужиками дефицит, и женщин на ночь глядя я не могу послать. Так что вся надежда на тебя – собирайся! Ты хоть и самый молодой у нас, но парень исполнительный. Дам я тебе вола, скотина умная, работящая и спокойная. Можешь не погонять его – сам тебя до места довезёт. До наших соседей километров десять будет, а если напрямик по степи, то и короче. К ночи поспеете, там заночуешь, рассчитаешься и завтра обратно вернёшься.
Запрягли мне вола, нагрузили в телегу мешки с мукой, и мы тронулись. Только как меня ни обнадёживали, но кнут покрепче я с собою всё же прихватил – на всякий пожарный. Сначала пошли мы по наезженной знакомой дороге, а как скрылась мельница из глаз, решил я путь сократить и свернул с дороги в открытую степь. Не первый раз я таким способом к нашим соседям ездил и заблудиться не боялся. Плохо, что времени оставалось в обрез – кому охота ночевать в степи с бродячими волками. Они, бывало, и на людей кидались, и скот потаскивали.  Но это к слову. А пока светло было, шли мы не спеша, никто нас не подгонял, и на душе спокойно.
 Тем временем на небе месяц появился – лёгкий, светлый, словно сахар. Но что-то больно быстро он становился всё ярче и ярче, пока не сообразил я, что уже смеркается, и ночь не за горами. Тут уж сам аллах велит поднажать чуток. И стал я погонять своего вола: сначала легонько по хребту – никакой реакции. Я посильнее – толку никакого.
– Ах, вот ты как! – подумал я и, разозлившись, стал всерьёз охаживать его кнутом по одному боку и по другому.
А как иначе, если уже темно становится, а цели нашей не видно – ещё “Светлый путь” называется! То ли мы слишком медленно шли, то ли и впрямь не то направление выбрали, но во время не уложились. Хуже всего другое: чем больше я стегал вола, тем всё тише и тише он шёл да на меня косил недобрым глазом, как бы говоря:
– Твоё счастье, парень, что запрягли меня, а то бы я тебе показал – где раки зимуют!
 Сразу видно – гордая скотина и к такому обращению не приучена.
Так мы с горем пополам и добрались до одного знакомого овражка, откуда до соседнего колхоза рукой подать. Тут и стемнело, как на грех. На небе звёзды высыпали, месяц сияет – красиво! А глянул я вперёд, так чуть с телеги не упал со страху. Показалось, что метнулись из кустов несколько теней и блеснули огоньки чьих-то хищных глаз. Тут уж мне совсем не по себе стало, когда ещё вдобавок ко всему возле росших на краю оврага трёх больших ветвистых деревьев мой вол остановился – окончательно и бесповоротно.
Что я только ни делал: бил его, стегал, пинал и понукал – бесполезно. Стоит вол, упёрся рогом в землю, сопит до хрипоты и ни с места. Я ему и по-русски, и по-татарски объясняю, что не хочу быть съеденным заживо – никакой реакции. Бестолочь, хоть ты ему лоб расшиби ¬– с места не сдвинется!
Лопнуло моё терпение. Плюнул я на всё на свете – на вола, на муку – жить-то охота! – и забрался на стоявшее рядом дерево, ствол которого на двухметровой высоте от земли удивительным образом расходился на три огромных сука. Упёрся я ногами в один, руками обхватил другой, а третий под головой оказался – так и устроился там. Смотрю сверху вниз на вола и мораль ему читаю:
– Эй, ты, отродье ослиное, дубина стоеросовая, скотина ты безмозглая! Не хочешь по хорошему, так чёрт с тобой – околевай! Теперь уж я до утра не сдвинусь с места.
А в ответ услыхал, как тяжело вздохнул вол. Бормотал я, бормотал свои проклятья и не заметил, как заснул, рискуя в любой момент упасть и свернуть себе шею.
Ночь прошла вполне благополучно. Видно, со страху спал я, как убитый. Утром проснулся от холода и от того, что ломило всё затёкшее тело – не вытянуться, не повернуться. Посмотрел я первым делом вниз и глазам своим не поверил: ни под деревом, ни поблизости не было видно ни моего вола, ни телеги с мешками. Нет и всё тут! Что за чёрт?!
Разобрала меня поначалу злость – ищи этого дурака рогатого! Я туда, сюда – нет его нигде. Да и в толк взять не могу: куда он пропал – как сквозь землю провалился?! Неужели его и вправду волки задрали да так, что мокрого места не оставили?! Вряд ли! Не могли же они ещё и муку вдобавок съесть?! А, может, ночью воры набрели и уволокли его вместе с грузом?! Но почему тогда меня не тронули – решили не будить и дать поспать?! Глупо.
Но что же тогда случилось?! Ничего путного в ответ на ум не приходило, а надо было что-то делать. Во-первых, где-нибудь искать пропажу, а во-вторых, отвечать за содеянное. Как говорится, семь бед – один ответ. И пошёл я, горем убитый, к нашим соседям объясняться да заодно что-нибудь разведать.
Пришёл в селение – а ведь совсем рядом было – зашёл на двор, куда должен был муку доставить, и остолбенел от увиденного: возле изгороди, на привязи, стоит мой вол, тихо – мирно, жуёт свою жвачку да на меня с издёвкой смотрит, словно хочет сказать:
– Ну, что, явился – путешественник, муковоз?! Мал ты ещё, парень, для таких дел. Ну, ничего, подрастёшь – поумнеешь, может и сработаемся.
Ничего не говоря, со смешанным чувством радости и ненависти прошёл я мимо него в дом и встретил там женщину – приёмщицу муки. На моё крайнее недоумение по поводу случившегося она поспешила меня успокоить:
– Мука ваша в целости и сохранности. Скажите спасибо вашему волу. Он, наверное, ещё ночью к нам пришёл. Я утром на работу вышла, а он один с мешками у ворот стоит. Я уж подумала – не случилось ли чего с вами, даже звонить собиралась – вас искать. Ведь вол – умное животное, дорогу сюда знает так, что иной раз и погонщики ему не нужны. Давайте ваши накладные и отправляйтесь назад домой.
Тут я и стал в тупик. Как же всё относительно в нашем переменчивом и во многом непонятном мире! Пока я, как русалка, на ветвях лежал, эта бессловесная скотинка исправно делала свою работу. С какой же это стати я так щедро награждал его дурацкими эпитетами, которые, выходит, можно применить и ко мне?!
Такими словами заканчивал Кирсан свой рассказ, а мы, трое слушавших своего попутчика, даже и не знали – смеяться над ним или нет.