6

Прошло уже больше полугода. Виктория постепенно пришла в себя, сдав вторую сессию намного лучше первой, что не могло не радовать родителей девушки. Ей самой было как-то немного легче после внезапного исчезновения из её жизни Мишель. Нет, всё же иногда по ночам она вспоминала год назад, как примерно в это же время в июле, ещё до отъезда, они встречались и были вместе. Не важно, что именно они делали: разговаривали, лёжа в постели или занимались любовью, - они были рядом, и этого было достаточно. За столь долгое время разлуки с ней, Вика поубавила свою агрессию и ненависть, хотя конечно же, не могла её до конца простить. Не смогла бы. Но всё же девушка чуть-чуть скучала и надеялась, что однажды, она позвонит неожиданно в дверь, улыбнётся своей очаровательной улыбкой с ямочками и приставит к лицу свой фотоаппарат, делая внезапные снимки. Она надеялась и ждала… Ждала в сети, ждала на телефоне, ждала на улице, у дверей, возможно где-нибудь в городе на улицах, но всё было напрасно. Хотя златовласка сама прекрасно понимала, что это абсурдно, но надо же во что-то верить.
Она ещё пару раз встретилась с тем парнем, но по-прежнему не думала о нём, как о своём бойфренде. Может быть ещё не зажила рана, нанесённая ей француженкой, может быть она хотела сейчас побыть свободной, прежде чем вновь пытаться строить отношения, тем более, что за ней приударил один из одногруппников. Обделённая прежде таким вниманием, Вика могла бы может быть с удовольствием опьяниться и рисковать… Снова и снова… Но опять же было одно маленькое «но», о котором не знали ни подруги, ни родители, - никто, кроме её приватного дневника в Интернете, читателей которого девушка ни разу не видела в живую, что внушало ей некоторое спокойствие перед слепыми лицами. Конечно, её старались поддерживать какой-то период, пока она сама не выкарабкалась из своего затянувшегося внутреннего конфликта и скорби по своему разбитому сердцу.
Несравнимое ни с чем «спасибо» завершало её последнюю запись. Сегодня Виктория договорилась встретиться с одноклассницами, в кое-то веке посплетничать и похвастаться кто чем. Поставив точку в посте и отправив его, девушка встала из-за стола, вытаскивая заранее отложенную одежду для встречи, чтобы уже понемногу собираться, но не успела она надеть юбку и застегнуть кофту, как раздался звонок в дверь. Родители были на работе, так что, кто бы там ни был – гость явно незваный. Напевая играющую в колонках песню, Вика подошла к двери, заглядывая в глазок, но ничего толком не увидела. Она замешкалась, и звонок повторился. Её сердце бешено забилось – а вдруг?..
Два поворота замка – ручка – порог… На лестничной площадке стояла высокая девушка в белом платье в чёрный горошек с лакированным широким поясом и таких же туфлях. На шее повязан шёлковый чёрный платок, милированные волосы убраны в высокий пучок, глаза закрывали солнцезащитные очки.
- Виктория? – немного хрипловатый мягкий приятный голос.
- Да, это я. – златовласка не совсем понимала, кто была эта девушка и что ей было нужно, но внутри закрался неприятны холодок.
- Меня зовут Люсиль. Я - кузина Мишель…
При одном только упоминании этого имени, девушка вздрогнула. Она всё ещё не могла окончательно отойти от их последнего разговора, фрагменты из которого всё ещё были вырезаны в памяти. Внезапно она разозлилась на эту кузину, которая вдруг появилась на пороге её дома. Да что она вообще здесь делала?!
- Если вы её ищите, то её здесь нет. Я не видела её с зимы и рада этому. Извините, у меня встреча, я опаздываю… - она уже хотела было захлопнуть дверь, но рука незнакомки её остановила.
- Это была её последняя просьба, чтобы я пришла к вам. Прошу вас, это не займёт больше пяти минут, - её голос дрогнул, но рука крепко  держала дверь, не давая хозяйке квартиры так просто сбежать. Хотя, после слов о «последней просьбе», Вика остановилась. Она ослышалась? Что за глупые шутки? – Я… Я специально приехала, чтобы увидеться с вами. Умоляю… - незнакомка почти шёпотом произнесла последнее, отпуская дверь.

Виктория:  когда я первый раз увидела её, буквально первые секунды, услышала её голос, я почувствовала тогда что-то знакомое. Знакомый холодок. Знакомая интонация. Знакомо всё, но только когда она произнесла её имя, запрещённое для меня имя, я сдалась. Без борьбы и сопротивления, будто и не было 6 месяцев без неё, без моей француженки, без этой мерзавки, испортившей мне жизнь! Честно, я не знаю, чтобы я сделала, окажись на месте своей кузины она сама. Я убила бы её собственными руками с той же силой, с какой бы припечатала к стене накопившейся во мне страстью, но… ложь и то и другое… хотя бы потому что передо мной была не Мишель…

Вика стояла возле столешницы, облокотившись о неё бедром, и, скрестив руки на груди, с недоверием разглядывала эту самую Люсиль, которая только что наконец-то сняла очки. У неё были такие же глаза как у Миши. Точь-в-точь. Только не так ярко накрашены.  По телу златовласки пробежала неприятная дрожь.
- Так… что вы хотели рассказать? – как бы между делом, кашлянула она в кулак.
- Можно мне воды?
Выполнив просьбу, Виктория всё же решила сесть напротив гостьи, которая не притронулась к воде.
- Вы сказали, что видели её последний раз полгода назад, верно? – она смотрела в сторону окна, поглаживая подушечками пальцев прохладный стакан перед собой. – Тогда я её встретила в аэропорту в Париже. Я ещё не понимала, что толком произошло, но, зная Мишель, не стала сразу засыпать её вопросами. Первое, что мне бросилось в глаза – её волосы - она обкорнала их, и, судя по всему, ножом, а не ножницами…
Вика силилась представить свою Мишель с её шёлковыми длинными волосами с очень короткой причёской, но у неё не получилось. Она не успела задать вопрос, на который уже был дан ответ.
- Она сделала это второй раз в жизни. Первый был, когда я уехала учиться. Она… - грустная усмешка коснулась губ девушки. – Несмотря на свою замкнутость, она была достаточно экспрессивной натурой. У неё были своеобразные истерики, но шум не на публику, а  внутри её самой. И то, потом она раскаивалась, доставляя себе боль. Мазохисты режут себя, она – свои волосы ножом. Таким образом она хотела искупить вину, самооправдаться в своих глазах. Но это было лишь дважды и, когда я увидела её в таком виде там, в аэропорту, мне не нужно было ничего спрашивать. Из вещей у неё была одна лёгкая сумка, фотоаппарат и сигареты. Я думала, что она собиралась приехать на неделю-две, поэтому предложила как и летом, остаться жить у нас. Муж был не против, Аня тоже. Аня – моя дочь, ей 4 года. Она очень любила Мишель и безумно была рада её такому скорому и неожиданному возвращению... Когда она с мужем легла спать, мы с Мишей остались ещё сидеть на кухне. Тогда она мне и рассказала… -её пальцы задрожали, поднося стакан ко рту, но буквально пригубив его, девушка вернула его обратно. – Она сказала, что сдавала анализы здесь, в Москве, в больнице перед новым годом и сразу после праздников, получила результат – рак, причём уже на поздней стадии. Это уже не было реально продлить даже на год… - рука Люсиль быстро метнулась к лицу, прикрывая рот, заставляя сдерживать накатившие эмоции.
Виктория всё это время внимательно смотрела на свою гостью, не сводя с нёе глаз и почти не моргая, впитывая в себя каждое её слово, пытаясь переработать эту информацию в себе и как можно более спокойнее слушать дальше. Надеть маску, чтобы не показывать того, что назревало внутри девушки, не отпускать нарастающий и душащий её комок в горле. Просто слушать. И молчать.
Немного успокоившись и отпив немного воды, гостья продолжила.
- Когда ей сказали результаты в Москве, ей дали не больше 3 месяцев, если без лечения. Она говорила, что последние годы испытывала ноющую боль в голове, иногда усиливающуюся, иногда спадающую, но старалась контролировать таблетками, которые, судя по всему, вызвали не только привыкание, но и усугубили её состояние. Мишель не хотела кончать свою жизнь там, где никого не было бы рядом с ней, поэтому она решила приехать «домой», где как она хотела, я навещала бы её раз в год… - губы задрожали, сбивая следующие слова и делая их неразборчивыми, что заставило Люсиль снова сделать паузу и прийти в себя. – Она повторно сдала анализы в одной из лучших клиник, ей дали те же 3 месяца, но, она была человеком, рвущимся к жизни, так что она согласилась на химиотерапию… Первые недели она переносила её тяжело, но во всяком случае, её состояние стабилизировалось, боли утихали, но буквально через неделю после начала, она стала терять волосы… - облизала губы в задумчивости, словно заново прокручивая эпизоды жизни с сестрой в голове, - Она старалась быть сильной, не быть для нас обузой. Продолжала фотографировать, много гулять, сидеть с Аннет… Она боролась за жизнь, которая уже поставила для неё счётчик. Я смотрела на неё и хотела гордиться, как если бы она была моей родной дочерью. А ведь скорее именно так я её и воспринимала всегда. Даже не как сестру, а как дочь… - она глубоко вздохнула, будто набиралась сил на последний шаг. – И… я сидела с ней до последнего её вздоха… Ей удалось продлить себе жизнь вместе с лекарствами и химией на 3 месяца, но последняя неделя стала для неё пыткой: по ночам она не могла сдерживать криков боли, и я сидела рядом с ней, успокаивая и плача, что не могла ничем ей помочь. В конце концов, муж настоял, чтобы я отвезла её в больницу. Там она почти перестала говорить. Каждое слово давалось ей с трудом; если она говорила, то очень тихо. Тогда она и высказала о своём последнем желании, чтобы я приехала к вам… - сделала пару глотков, замолкая на несколько секунд. – Мишель скончалась в ночь на 27 июня… Она улыбалась…

Виктория:  я ощущала внутри пустоту. У меня не сжималось сердце, у меня не сдавливало лёгкие, у меня не подрагивали губы в преддверии рыданий. Я чувствовала солёную влагу кончиком языка, облизывая губы, но мне не было больно. У меня внутри было пусто, словно вырвали то, чем я раньше чувствовала и жила. От меня оторвали кусок и он оказался самым важным составляющим моей души. Я вспоминала проклятия, которыми осыпала Мишу и теперь кляла себя за те мысли, слова, которые произносила про себя, вслух, записывала на листах и потом рвала их в клочья. Мне было больно настолько, будто не она, а я предала её, оставила… «Никого не было рядом с ней…» - а я? Я не была? Я не могла?!.. Из рассказа Люсиль я поняла только одно – значит всё, что мне тогда наговорила Мишель, было правдой? Я для неё ничего не значила? Тогда зачем она хотела, чтобы я знала о том, что с ней произошло? Зачем?..

Вика проводила гостью до двери, когда девушка вдруг развернулась к ней, вручая небольшую плоскую коробку, выуженную из пакета, принесённого с собой.
- Она ещё просила передать это. Я не знаю что там, так что… оставлю вам на размышление… - уже возле лифта она протянула визитку. – Если когда-нибудь будете в Париже и решите её навестить, позвоните, – она надела на лицо очки, закрывая от мира свои припухшие  от слёз глаза и зашла в открывшуюся кабину, нажимая на 1 этаж…
Виктория вернулась в свою комнату, бережно держа в руках подарок. Мысль о том, что он от Мишель, кружила голову, особенно после всего услышанного. Сев на кровать, она подняла крышку и увидела фотоальбом на замке. Ключа к нему приложено не было, но Вика вспомнила, что Миша подарила ей когда-то вместе с кольцом и ключ, но так и не объяснила от чего. Найдя его всё в том же конверте, она открыла замок. Там были фотографии Мишель.
Над каждой были подписи: самая первая – ей исполнилось 4 года. Она была такая хмурая, в чёрном платьице –видимо, уже после похорон родителей. Вторая – 5 лет – она разукрашивала мольберт измазанными в красках ладошками, 6 лет – в белой кофте и чёрном сарафане с цветами у двери – первый раз в первый класс… 11 лет – коротко остриженные волосы и измазанное краской лицо с ярко накрашенными красной помадой губами… 16 лет – она лежала на столе перед склонившейся над ней мужчиной, набивающим ей тату на бёдрах… 18 лет – одетая в хлопковый белый длинный топ и синие джинсы девушка стояла возле зеркала и расчёсывала волосы маленькой девочке, строящей её рожицу в отражении. 19 лет – она же, изрядно похудевшая, с синим платком на голове и измученной улыбкой обнимала ту же маленькую девочку. В альбоме было много и других фотографий, имеющих, наверное, какое-то значение для Миши: её любимые сигареты (с которыми она, кстати, впервые появилась в 13 лет), закат с крыши дома, кошка, заглядывающая в объектив её фотоаппарата, крупным планом лицо той самой малышки (по-видимому, она и есть Аннет), заставленные свечами полки на фоне залитого дождём окна, и другие. Но дольше всего она смотрела на последнюю фотографию, где стояла она, Вика, в белой футболке с папкой в руке рядом с зеркалом, в котором отражалась обнажённая Мишель, прикрывая грудь фотоаппаратом, и улыбалась. Настоящая фотография, без обработки, которая была у златовласки в подаренном альбоме.
Девушка перелистнула на последнюю страницу, где был вложен свёрнутый лист бумаги и обвязанное фиолетовой ленточкой серебряное кольцо. Виктория медленно вытащила листок и отложила альбом. Она разворачивала его, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце, предвкушая последние слова, посвящённые для неё Мишель. Слова с того света… Раскрыв его перед собой, она на несколько секунд прикрыла глаза, заставляя себя держаться в руках, в конце концов резко выдыхая…


 Здравствуй, Викки.
Надеюсь, прежде чем ты разорвёшь и выбросишь это письмо, ты его всё же прочтёшь. Знаю, твой первый вопрос будет «почему?». Мне сложно ответить. Наверное потому, что я так и осталась эгоисткой внутри и не хотела, чтобы ты видела меня в последние дни моей отвратительной жизни. Я заслужила это. Я заслужила то, что получила. На мне висит не мало пороков, я действительно делала мерзкие вещи, когда мне не было даже восемнадцати. Вспоминая всё это, становлюсь противна самой себе. Но я понимала тогда, кто я есть на самом деле, и не хотела ни с кем сближаться. Не хотела, чтобы меня узнали, какая я есть. Это очень больно впускать в себя человека, а потом открыть дверь для него со всеми своими скелетами в шкафу, чтобы он сбежал, сверкая пятками, правда?.. Ты была моей первой и единственной, кто знал обо мне всю гадкую правду. Я специально рассказывала тебе о моих «подвигах», делилась впечатлениями, понимая, как ужасно это звучало со стороны. Но ты меня не оттолкнула, как я ожидала. Мне было интересно первое время, я испытывала тебя, пробовала на вкус (помнишь наш первый поцелуй?). Если бы ты тогда меня сразу оттолкнула, возможно, ничего бы дальше и не было. Господи, в тот момент ты стала для меня главной целью жизни! Конечно я знала, что тебе нравился парень из параллельного класса, но от того я ещё с бОльшим рвением хотела тебя заполучить. Нет, это было ни пари, ни шутка, ни игра. Это был новый для меня опыт, когда я сама привязывалась к совершенно чужому для меня человеку. Эта привязка закончилась там, возле клуба. Я решила «или сейчас или никогда»... Помнишь, я пропала на неделю? Я боялась. Ты убежала, а я испугалась, что вдруг могла стать зависимой, и хотела за неделю привести себя в порядок, вернуться в нормальное для меня русло, но стоило мне увидеть тебя вновь, я поняла, что всё пропало. Я пропала. Тогда. В тебе. Помнишь дождь? Помнишь, когда я выкрикнула признание? Боже, это были мои самые искренние слова за всю мою поганую жизнь! Я словно заново начала дышать, я думала это начало новой дороги, моего нового взгляда на жизнь. Вот так за одну секунду в трёх словах. И знаешь, я не ошиблась. После того самого мгновения, когда ты вошла ко мне мокрая с ног до головы, и я почувствовала запах дождя на твоих волосах, я никогда больше ни о чём не жалела. Мы ссорились по пустякам, смеялись и ели одно мороженое; ты терпела мою жвачку и фотоаппарат, а я была как никогда счастлива. Я обожала твою улыбку и думала, что со стороны мы смотрелись как красавица и чудовище, потому что внутри меня жил мой личный монстр из прошлого. Ты ревновала меня к заказчикам, а я о них даже не думала. Фотографируя их и прогуливая пары в институте, я представляла, как поеду потом встречать тебя в метро, как снова буду смущать тебя при всех своими незаметными приставаниями, как буду передразнивать твои закатанные глаза и потом целовать их у себя в квартире… Я обожала тебя. Я любила тебя. Я сходила сума. Ты была для меня всем, ради чего стоило снова просыпаться и жить дальше, всем, ради чего я хотела жить каждое утро. Каждое кофе, сигарета, таблетка, смска тебе заставляли меня улыбаться, а я ведь так редко делала это до тебя… Конечно я ревновала тебя ко всему, что могло от меня тебя оторвать, в частности твои подруги и родители. Я молчала, всегда молчала, зарывая в себе. Кто знает, говори я об этом чаще, быть может мы проводили бы чуть больше времени вместе. Хотя это всё равно вряд ли что-то бы изменило… Знаешь, я сейчас так часто вспоминаю запах твоих запястий - мне так их не хватает, милая. Мне так не хватает твоих нежных губ, особенно по ночам, когда я остаюсь один на один со своими воспоминаниями. Мне до сих пор рвёт душу воспоминание о нашем с тобой прощании… Я даже не помню толком что именно наговорила; знаю только одно, что всё была полная ложь от начала до конца. Да, меня не было дома, но по большей части я прогуляла всю неделю на улице… Я пыталась осмыслить тот факт, что я только начала по-настоящему жить и вот, мне поставили срок этой самой жизни. Не могла сидеть дома, не могла сказать просто так тебе, моей новой жизни, что я с тобой прощаюсь… Я помню как вышла от врача, как шла по улицам, не замечая людей, машин, как зашла в какое-то кафе взять себе кофе и идти дальше, как увидела тебя в этом кафе с тем парнем. Глупо конечно, но я приревновала, всегда считая его своим противником №1… Сейчас это всё кажется таким неважным, а тогда я была зла от такой несправедливости, что ты смеялась, сидя с ним, а мои часы нещадно истекали. Я хотела многое тебе сказать ещё в тот вечер, в том самом кафе, но… Я видела, как ты улыбалась. Я поняла, что не могла бы тебе просто сказать, что я умираю, и, развернувшись, уйти. И не хотела портить твои воспоминания обо мне тем, в кого я превращалась, тем, что я медленно сходила сума от своих болей. Ненависть мне казалась более простым выходом, чтобы ты не жалела об утраченном времени… Просто,  я должна была молча уйти, а ты жить дальше, мой ангел... Сидя в самолёте, я осознавала эту простую истину и повторяла, что так правильно, что другого выхода нет и не было. Я повторяла это, смотря на город, в котором ты оставалась теперь уже без меня навсегда. Я повторяла это и не чувствовала влажных от слёз щёк. Я повторяла это и всё больше уверялась, что я тебя любила…Сейчас, доживая свой каждый день как подарок, отведённый мне солнцем по утрам, мне не страшно. Я… я больше не боюсь уйти, не боюсь той боли. которую придётся испытать, понимая, что действительно это заслуженно за мою жестокость к тебе, моё солнышко…
Вот… наверное в этом состоит вся моя исповедь, тебе, навсегда единственной для меня. Никто не знает обо мне столько, сколько знаешь ты. Ты видела мои сны, ты видела меня без грима, ты теперь видела мои фотографии, мою жизнь… Ты осталась самым ярким эпизодом в ней, моя девочка. Я не буду рассказывать, как себя чувствую, это не важно. Исход всё равно будет один. Единственное о чём я до сих пор сожалею, что заставила тебя плакать из-за меня. Я должна была тебя тогда крепко обнять, сказать, что всё хорошо, солгать, сделать что-нибудь, кроме того, что я сделала тогда – ушла, оставив тебя одну. Я представляю твою ненависть ко мне, но она не сравнится с тем, насколько я проклинаю себя теперь каждый день, прожитый без тебя. По ночам… Когда я плачу и не могу дышать от своих слёз, когда я думаю, сколько всего мы ещё могли вместе сделать, как могли бы когда-нибудь жить быть может вместе, как приходили бы домой, всегда встречая друг друга тёплой улыбкой и нежным поцелуем…
Сейчас всё кажется таким простым и недоступным… Моя глупость - твоя ревность. Моя шея - твои запястья. Мои сигареты - твои духи… Моя любовь - твои слёзы…
Я оставляю тебе мою жизнь и моё кольцо – это теперь в твоих руках. Я в твоих руках.
А пока…  я улетаю на золотые облака ждать тебя для танца, но это будет очень не скоро…
Спокойной ночи, Викки.
Мишель.
P.S. Я тебя люблю.


Вика перечитала письмо несколько раз, пропуская звонки на мобильный, смс, верещания из сети. Она вчитывалась в каждое слово, выделяя то одно предложение, то другое, стараясь найти хоть один повод ещё на неё злиться, кроме того, что Миша ей не сказала в своё время правды. Снова не сказала, снова обманула. Девушка смяла в руке письмо в комок, сползая с кровати на пол и закрывая лицо руками. «Боже… Боже… за что?.. почему она? Почему?..» - её губы дрожали, шепча слова без остановки, оставляя их без ответа. По щекам ручьями текли горячие слёзы, они жгли её лицо, жгли беспомощные губы, путающие и смешивающие всё те же слова без разбора и смысла от отчаяния. Комната наполнялась тихим рыданием Вики, лежащей на полу и прижимающей к себе подаренный альбом как последнюю и единственную ценность в своей жизни. Дыхание прерывалось частыми всхлипами и новой волной боли, сдавливающей её сердце. «Ненавижу тебя… Ты слышишь меня?! Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ!» - сорвавшись на крик, она поджала к животу колени, крепче прижимая альбом к груди, и продолжала шептать одну и ту же фразу, от которой ей становилось ещё больнее, но она была не в силах просто молчать, и старалась затупить это съедающие её изнутри страдание…
Через несколько часов Виктория всё так же лежала на полу и спала, заложив рукой место на их общей с француженкой фотографии. Она что-то шептала во сне и еле заметно улыбалась кончиками губ, иногда слегка сжимая пальцы.
Ей снились облака. Белоснежные облака, посыпанные золотистой пыльцой. Было тепло и уютно, и ничего кроме чувства мягкости она не испытывала. На ней было лёгкое платье сиреневого цвета, и оно раздувалось по краям на лёгком ветру. Почувствовав чьё-то прикосновение, златовласка обернулась. Это была Мишель в длинном белом платье на тонких бретельках. Она улыбалась, но ничего не говорила; Миша притянула к себе девушку за талию, шепча в её губы «Потанцуем, мой ангел?..»