Лето, вечер, пятница

           В кооперативе “Искатель” ненароком приобрёл я дачку (случай не дремлет). Открываю щелку в дверь хмельной памяти тех времён - “сосватал” участок щелкопёр-затейник: известная «акула пера».
          Живописные окрестности - замечу, хорошего! - курорта “Молоковка” усластили бравого вояку.
          Град привольно раскинулся в низине, между сопок и рек, по-азиатски дик и скучен. Сорно на улицах, и всеми, в том числе, Богом, - напрочь отринут. Однако меня в городе нет, шибко уж молотит бетонный истукан. Его зубцы к себе приманивают душу - оно вам надо?
          Там - воспоминания, жены, любимые внучата, интеллектуальная работа, уютный свет в добротно облагороженной квартире.
          В холоде ежечасных забот вызывающе пиликают телефоны, на любом километре - мобильный щебет. Фонтан голов из скрипучих дверок автобусов, маршруток; раздолбанные тротуары усеяны спешащей толпой. Черепок закутав ватой, качаются хмельные прохожие; о, словно град-лихобой прошёл по Чите. Злой ветер сечёт розгами кругляшки антенн; больное желтухой телевидение, тошнота от хвастовства, свинцовой лжи.
          Молодёжь, посаженная на иглу американских фильмов, и, не только их…  Пьяные таксисты, анашой обкуренные водители “левых” газелей. И ворьё, карманники! Кафешки, вокзалы, бомжи, измождённые лица проституток. И, постоянно-одуревающая музыка, такая вот жизнерадостная попса. Из торговых ларьков, такси, орёт безголосая эстрада. Всюду окаменелость душевная, бьющая по интеллекту наружная реклама: бери, всё доступно! И жизнь, кажется, бежит активно, в атмосфере городского дна, нарыв давно созрел…
          И Александр  благоразумно «ушёл в сумрак», ринулся к природе, словно жаждущий к источнику.
          О, место досталось явно удачное. Слева, в пятидесяти шагах, еле слышно катит воды Ингода, как будто на отполированной годами лавочке разговаривают женщины. Справа: два зеркальных пруда, вполне годных для купания ребятни, жёлто-белые кувшинки в центре оживляют глаза. Тишина библейская! Восхитительно!..
          Ближайший лес смешанный, дико живописен, есть на чём задержаться взору. В лесу архитектура разнообразная, как булькающая жизнь. Дальше - заросшие берёзой, густым осинником с просветами, каменистые сопки.
          Удобно расположена подъездная дорога. Далее - фартучно цветастые поляны с одуванчиками, ромашкой, иван - чаем, клевером славно пахнут луга. Блистает поле – то глянцем, то мелкой рябью. Годами натоптанные извивающиеся тропинки дополняют за оконный пейзаж. Неслышен времени бег… О,  лето подожги зелёным ветки!
  К вечеру хлопнула дверца обновлённой “Тойоты”; явились соседи: новоявленные консерваторы – единороссы. Активны и не совсем мрачного, заметим, колорита. С шумом изымались из багажника продукты, дачный скарб. Манатки тащили на террасу; на ней, зашторенной масхалатом, гомон усиливался, как скерцо в оркестре. Мужской, себя утверждающий гром и тонкая, оправдывающаяся зарница. Июль, пятница, вечер.
        С Евгением Курилко – Рюминым отставник знаком  десять вёсен. В то юморное время: книжный червь, буян, по квартирам скиталец, умелец держать перо. Судьба индейка добротно молотила —  это подтверждаю! Женя старше возрастом, близок по “группе крови”. Беспристрастный судья, время, показало: неплох в жизни, однако с туманным комплексом, как бы так.
        Размотался, будто единые сутки, клубок десятилетия, и та весна, как и любая, случившаяся раньше или позже, будет удаляться, пока не споткнётся о гробовую доску...
        - Санько-о-о! - «Чего надобно, старче?» - Здорово! - «Наше Вам, с кисточкой». - Не виделись давно. - «Кого Бог любит, того и прячет». - Загляни покалякаем, отдохнём. - «А как насчёт этого, брать?» - «Отбой, фиолетово».
        Его душная хижина на расстоянии семи грядок, чапать к другану – истый пустячок. Встречи шли не всухую, а как положено. Склонность к неуёмному распитию спиртного, общая. Калачи тёртые; одно лето сильно взаимоуважились, – чисто двойчатка попугайчиков.
Журналюга - толст, небрит, с красным лицом, донельзя разговорчивый. Белесые ресницы альбиноса, жиденькие, с залысиной, с вылупленными, как луковица, глазами. Беспрестанно ментоловая сигарета над  пере смякшей губой.
        Сначала удивлял многих, несмотря на годы, многочисленные женитьбы, волочился за юбками. А любовь давала кругаля… Такое мнение пошепту хаживало.Шнапс правды: интересовался домыслами, слухом от газетных мосек, узаконенной швали. Нетрезвая самоуверенность, воинственный раж - обыкновенное бахвальство. Характер имел наждачный, посоловеет, ощерится, выразится гугняво, матом, - у! Но слушают Евгения с почтением, уважительно, мечтатель на Руси - почти кудесник...
        После баек газетчика хотелось явно выпить. Закусив, успокоить мотор. И чтоб рядом сидела понимающая красотка с юга...
- Как дела? – вопрос глупый, пустая формула. А на языке прилипла, куда без неё.
- Скрипим покамест и забот по горло.
        Дачник был одет в сорочку-вышиванку, с пахучей трубкой в зубах.
        - Ты куда запропостился-то?  Евгений кивает на фужер и стул.
        - Время сочинять книги.
        - За встречу!
        - Поживём ишо.
Опрокинули симпатичные рюмашки: ы-ых, ми-ла—й-й… ах, хорошо пошла…
Закусив - стол харчами полон - гость опечалился. Хозяин, закурив очередную сигарету от предыдущей, из-под мха усов глаголит:
        - Что, есть проблемы?  -  «Да. У кого их нет?»
        - Какие же, если не секрет? - «Чем дольше живу, тем лучше себя чувствую. К чему бы это?»
Дирижабль пузочёса кисельно заколыхался, физиономия вытянулась на шестую пуговицу. 
        – «Это, дорогой,  фиолетово!»
- А то! Люксус-брамоза…
Муза любит досуг. Пьяненько спели дуэтом «Таганку». Словесная трескотня  лениво протекала по мелким целям: беду-горе излили. Разговор сторожный, тонким льдом, не заканчивался чинно-благородно долго. Пока не утрачивалась цельность осмысления внутри и снаружи. В плену расхожей страсти оказались…
        Утром тряслись, как хорунжие в начале стрелецкой казни…
        Сашко – густобровый крепыш - любил изображая, разыгрывать; юмор и ирония  присущи в хорошей степени. Обожал хорошие «с перчиком» анекдоты, байки, каламбуры, люба была журналистика - отлично знаком с поэзией. Дошлый, интересные собеседники любы, компания – тем более. Он не молод, но крепко попирает землю, налит силой чугуна, усат, белозуб, коням собакам приятель и брат. В молодые годы: легковерно искренен, смел добр; надёжен, как трёхлинейка Мосина. Был на первом, как говорится, дыхании. О, это годы весёлой бедности, лёгок на подъём, когда говорили – надо, Сашко!   
        Уединившись, работал втихомолку пером неторопко и зло, влюбляясь в точное слово и не избитую мысль. Слюной и пчелиным усердием обтачивал фразу, внутренняя лава художника не застывала… Вязка слов - дело божественно-кровное, поэтому и галерная работоспособность. Плавил воск в статьях и металл в рассказе. Игра канделябров стоила, хотел найти панацею...  А где она? Откройте мне веки...
        По работе объездил с семьёй полсоюза, кружева выписывая, а дороги славянские, известны. Как “араб кочевал по своей земле,” – о таких известный философ.
        Без каких - либо тёмных делишек отслужил узаконенное. А защищаемое им до хрипоты и мордобития государство, выбросило в туалетный ящик, точно сносившиеся  ботинки.
        В бездонные шлюзы время ушло лучшее. Но это когда было! В годы малиновые:  уже не различишь шрамы от былых сражений. Сейчас лихие времена, шакалья корысть, отсутствие духовных скреп, а без Горной проповеди, куда? Оруэлл – это точно про нас, если не стараться угодить, здравый смысл - экзотика. Убогой правоты не видел, один культурный холокост… Кашеобразная демократия, социальная разладица, – полусвобода без вкуса, а без справедливости, государство – шайка разбойников! Лучше уж чистая эпоха Павки Корчагина! Помилосердуйте, властители, мои слезятся вежды,авось не надо рая, оградите хотя бы от ада.
        Давясь тоской, грызущей печалью, стал любителем «монопольки». И – о, радость! - помогла впадать в душевную тишину, хотя сердечко ёкало мышью защельной.
        - За встречу!
        -  Кланяюсь земно, в болото здравый смысл…