Плешь!

         
 
  Едва ли этот человек стремился выделиться какой-то особой справедливостью и прожить отпущенный ему срок более правильно, чем все остальные. Но тот случай, для многих,  скорее всего бы не ставший важной жизненной вехой, вспоминался им с болезненной неприязнью и через десять лет, и через двадцать, и через тридцать.

  Этого котенка, в память о себе оставила им старая кошка, прожившая в их семье всю свою жизнь. Где она окотилась в последний раз, хорошо уяснив людскую недоброжелательность к этому процессу, неизвестно, но серый пушистый комочек, имевший поразительное сходство с матерью, тайком все же принесла в дом и спрятала за диваном. Родители, сдвинув брови, все же отнеслись к смелому поступку с пониманием, очевидно предугадывая недалекое будущее. И действительно, через пару месяцев она исчезла. И все между собой оставшееся чудо стали называть Ребенком. Так это имя за ним и закрепилось. Но у всех детей есть особые симпатии. И молодой хозяин поощрял эту привязанность, выражавшуюся мурлыканьем по ночам возле подушки, провожаниями до калитки, и долгими ожиданиями на заборе. Пушистость со временем исчезла, а вот охотничьи навыки повзрослевшему коту от родительницы передались полностью. Утром, выходившему первым из дома преподносилась какая-нибудь полуживая добыча, обычно крыса или мышь-полевка. Но случалось и ящерка, птенец или выдающихся размеров жук. Причем их он никогда не употреблял в пищу, только умерщвлял на глазах хозяев. После чего искал их поощрительного взгляда, исполненный преданности и обожания, что не часто встречается у этих животных. И в то же время в нем всегда чувствовался аристократизм породы, выказывавшийся не столько грацией и важностью, сколько недвусмысленностью и предвзятостью к остальным окружающим. Здесь на первое место выходило обостренное чувство собственности: территорию своего двора от посягательств соседских соплеменников он охранял не хуже вышколенного сторожевого пса, изгоняя нарушителей с яростным шипением и молниеносностью. Однако, когда у хозяина-друга появилась новая привязанность, введенная им в дом еще одной хозяйкой, четвероногий приятель не усмотрел в этом ущемления своих прав, отнесясь к произошедшему с наивным уважением, как к давно ожидаемому событию. Более того, без проблем перенес свою симпатию и на нее. И молодая женщина также ответила взаимностью. Тогда никто не мог предположить скорой и печальной развязки этих отношений. Хотя все понимали: в доме неизбежно должен появиться другой ребенок, более важный, востребованный, и любимый.

  Он появился в положенный срок, к середине осени, разом перевернув все порядки и устоявшиеся отношения в среде людей. Недавний любимец, как никто осознал эти нежелательные для него перемены и прочувствовал их в буквальном смысле собственной шкурой. Свою ненужность ему приходилось ночами зализывать по холодным чердакам и в грязных сараях. Теперь старший Ребенок предпочитал лишний раз не напрягать нервных обитателей дома. И взгляд его отображал в это время только одно чувство – тоску. Но это была еще не беда. Кошмар пока только выжидал своего часа.

  Он объявился зимой, в облике пожилой симпатичной женщины, с властным настоем равнодушия в глазах, знакомой и молодому хозяину, и его бывшему любимцу с детства. Последний забежал к людям совсем ненадолго: слизнуть с блюдца свой обед, немного понежиться в тепле, и снова покинуть неприветливое помещение, которое все еще считал своим домом. Но гостьи хватило одного взгляда для вынесения необсуждаемого приговора. Да и сам приговор состоял из  одного короткого гадкого словца, правда, произнесенного несколько раз напряженным брезгливым баском:
  - Плешь! Плешь! Плешь!..

  Никто не знал истинного значения услышанного, но поняли: всем, а главное малышу в соседней комнате, угрожает какая-то страшная болезнь. И в данной ситуации лишние вопросы и всякие церемонии были просто неуместны перед лицом вошедшего авторитета и непонятно откуда прорвавшейся опасности. Страх тоже заразен. Люди переглядывались между собой, смотрели то на бледный, с алым ногтем палец гостьи, то на встревоженного кота, не скрывавшего своего разочарования и откровенного вызова. Из-за спины молодому человеку протянули чулок, и он, схватив кота, с чьей-то помощью запихав взволнованное животное в тесную ткань, выбежал во двор. Там, дрожа от потрясения, на какое-то время замешкался, соображая, что предпринять дальше. Вспомнилась прорубь на пруду. Но к ней отправился,  постепенно замедляя шаг. Поспешность хуже самого приговора.

  Ребенок в чулке, прижатый к груди, пока вел себя смирно. Животное, разумеется, после неестественных воплей  почувствовало опасность в окружении людей, теперь ставшими еще более враждебными, но, после, оказавшись в руках друга, пусть и в тряпице, несколько успокоилось. Вновь тревога вспыхнула со скрипом калитки. Мир за ней всегда внушал ему страх.

  Он не знал, что происходит, но происходящее не нравилось. И чем дальше они отдалялись от дома, не нравилось больше. Сердце друга выдавало беспокойство и неуверенность. А то, что его неуверенность опасна, Ребенок понял давно: дальше обязательно следовала вспышка гнева: короткая и беспощадная. Правда раньше она никогда не относилась к нему. И все же он на всякий случай  рванулся, едва не вывернув когти, упал на ледяной панцирь дороги, вскочил, сделал несколько резких стесненных прыжков, но конец чулка был пойман, его дернули назад, подняли, размотали в воздухе, и с силой обо что-то ударили. Невыносимая боль овладела всем телом. Он издал крик отчаяния и угрозы, не прекращая попыток вырваться из проклятого мешка, лишавшего зрения и свободы движений. Но эта борьба была неравной и нечестной. Его снова обо что-то несколько раз били всем телом, пока он не потерял сознания.

  Сознание вернула ледяная вода, ошпарившая тело снаружи и каким-то образом прорвавшаяся внутрь. Очевидно, предыдущие попытки разорвать ткань все же имели нужное действие. И теперь препятствие кое-как разошлось. Он инстинктивно рванулся вверх, как ему показалось, но это было не совсем так. К счастью ориентация к нему вернулась сравнительно быстро. И все же путь к свободе из ледяного плена также оказался не прост. Израненная голова снова и снова ударялась об лед. Если бы он мог в тот момент кому-нибудь взмолиться! Нет! Ему приходилось верить только в себя. Эта вера выручила и на этот раз. Вот только для чего? Для дальнейших мучений? Неопытный палач – хуже садиста.
Когда он выбрался из проруби, то не сразу заметил своего мучителя. А когда заметил, было уже поздно. Впрочем, прежних сил не было. Тот же, уходя, зачем-то оглянулся. И то, что животное никак не хотело умирать, оспаривало вынесенный приговор, снова вселило в него гнев беспомощности. Все это требовало возвращения и довершения начатого. Ребенок отползал с жалобой в голосе. Но в ход уже пошел сломленный с дерева сук, лишивший животное глаз и движения. Однако еще не жизни. Потом топтали ноги. Затем  уже в мертвое тело полетели острые куски льда, продолжавшие дорывать шкуру и что осталось. Маленький розовый язычок вывалился на бок и был прокушен собственными зубами. Но преступление, пусть и по приговору, необходимо скрывать. И Ребенок опять оказался в ледяной воде. Возможно, теперь бы этому даже обрадовался, потому что скрылся в ней быстро, молча, без лишних движений. Но человек еще долго стоял возле проруби. Стоял, и не верил тому, что смог совершить. Это еще не было раскаянием. Пока это был только ужас. 
      
  Домой человек вернулся поздно ночью, пьяный и все еще растерянный. На вопросы не отвечал. Никого не замечал. Только повторял: «Не отвлекайте меня от моего горя!» И все сочли за лучшее больше его не беспокоить. Через три дня пить перестал, но осмысленная речь вернулась не сразу. А когда заговорил, то это уже никого не обрадовало. Нет, он не искал виновных в своем поступке. Желчь лилась совсем по другим поводам и предлогам. Жена какое-то время терпела. Потом собрала ребенка, вещи, и ушла. Ушла с надеждой, что скоро одумается. И он действительно снова притих. Постепенно, кажется, все в доме нормализовалось. Хотя с женой так и не сошелся. С каждым годом людей в доме становилось все меньше, как обитателей, так и гостей. И однажды они остались вдвоем с матерью. Как-то утром, в выходной, разоткровенничался, рассказав в подробностях про убийство Ребенка. Заканчивал сомнением, что кот, скорее всего, был здоров. Он после разглядывал соседскую кошку, которая тоже попала под подозрение, но никакого лишая обнаружено не было, и та преспокойно дожила до старости, до своей естественной смерти. Мать долго молчала. В глаза ему не смотрела. Искренность чаще всего приносит разочарование. А он все ждал. Наконец, собрала  волю, мысли, разбежавшиеся по памяти, и тихо выдавила. Вроде, как и не ему уже.
  - Теперь понятно, почему такой неувязанный. Перепортили со своей совестью столько жизней…


Из книги «Садик напротив Вечности» 2009год
ISBN  5 – 904418 – 28 – 1