О смерти - все в одном файле

Достучаться до небес

Что чувствует человек, когда смерть дышит ему в затылок…
Нет, не тогда, когда ухмыляется в лицо, трогая тонким перышком увядающее тело усталого старца. И даже не тогда, когда ужас смерти… нет, не смерти, просто конца, застывает в глазах умирающего не своей смертью. К первому, человек, так или иначе, готов, во втором случае есть надежда на спасение. А вообще можно ли быть готовым к смерти? Вот, мне сейчас кажется, что я готова, а как я поведу себя, когда мне скажут, что у меня осталось несколько дней… не часов, когда можно расслабиться и ждать неизбежного, и не лет, когда есть возможность что-то еще успеть… а дней… дней, дающих право делать, что хочешь и знать, что всего не успеешь. Как смотреть в глаза близким, которых, может быть, вот сейчас видишь последний раз и никогда больше? Поливать цветы, которые все забудут и они все равно засохнут. Играть с собакой, которую так, как ты любить уже никто не сможет. Смотреть новости, понимая, что мир, завтра, без тебя, он будет продолжать жить. О тебе все забудут, самые близкие поплачут месяц, может год, и тоже забудут. А если и будут помнить, то тебе-то что с этого? Вот, скажем Моцарту или Бетховену что с того, что о них помнят?
И почему люди вообще так боятся смерти? Ну, я, к примеру, почему ее боюсь? А самоубийцы, что они чувствуют, вскрывая себе вены или прыгая с крыши? Какой свободы они ищут?
И все-таки, что чувствует человек, когда смерть дышит ему прямо в затылок? КаковО это ощущение, что ты уже прожил свою жизнь? Не половину, и не большую ее часть, а всю до конца… и что все удары твоего сердца уже подсчитаны…
КаковО это знать, что тебе нечего терять? Что ты уже достучался до небес?

© Copyright: Онзёнок, 2009
Свидетельство о публикации №1901270471



Этой Осенью

Этой Осенью я не курю.
А Она пришла ко мне с туманами и свежим, холодным воздухом с гор. Мир еще наполнен пышной зеленой листвой, но я уже вторую неделю чувствую Ее присутствие. Я слышу Ее по прощальному щебету птиц, чувствую замерзающими кончиками пальцев, вижу по косым солнечным лучам, почти не греющим кожу.
Мой роман с Осенью официально начинается. Но все как всегда невинно: легкий флирт, целомудренные поцелуи, осторожные касания. Она нежно щекочет меня первыми сквозняками, я мимоходом подмигиваю Ее бледно-желтому солнцу. Вчера Осень опустила на город молочный туман и не разрешила температуре подняться выше 11 градусов, а сегодня вознеслась светлым небом, украшенным пушистыми белыми облаками. И все совершенно; но в моем Осеннем коктейле “Удовольствия” чего-то не хватает. Ах, да, я же не курю этой осенью.

Все окна в квартире открыты, по комнатам вразвалочку прохаживается осенний холодок. Из колонок Черный кофе задушевно поет про свою Леди Осень, а может восторженная Диана Арбенина, конечно, тоже про Осень, или Кукрыниксы воспевают Серебряный Сентябрь – выбор есть, сорок три песни о Ней. Я на кухне, у меня в руках стакан с холодным зеленым чаем, теперь я добавляю к нему только ложечку свежего меда, но это совсем не то, что мой неизменный осенний дым в потолок. Глубокий вдох, недовольно морщу нос - кто-то из соседей курит что-то типа Sovereign, не моя любимая марка. Ухожу со стаканом в свою комнату, но и здесь запах табачного дыма, какие-то сладкие женские, наверное, Kiss. Последние капли холодного чая целуют нёбо и замирают в горле. Но вот из коридора доносится приятный аромат моих любимых, те, что неизменно были со мной последние три или четыре года – когда грустно, когда весело, нестерпимо холодно или невыносимо жарко. Те, которые приятно обжигали горло, оставляя во рту “честный вкус сигарет”, те с которыми коротала скучные минуты своего постоянного в последнее время одиночества – Кент 4, а может восемь, их хорошо отличают друг от друга мои слабые бронхи, но не нос. Для него они обе одинаково приятны. Я закрываю глаза, и передо мной возникает, зажатая между пальцев дымящаяся белая сигарета, я почти чувствую, как увеличиваются легкие, заполняемые сигаретным дымом, ощущаю его щекотание в носу при выдохе. Но видение исчезает. И испуганный подобными мечтаниями мозг одним кадром выдает картинку – инвалидная коляска с блестящими ручками, и ней мой мое расслабленное тело, повалившееся немного на бок, руки, обездвижено лежавшие на коленях, пустые слепые глаза, безразлично замершие на одном месте.
Я чувствую, как холодеет мое лицо, сливаясь с голубой стенкой за спиной – я не могу, не имею права. Если я ослепну, то никогда больше не увижу Осень с ее яркой желто-оранжевой листвой, если меня парализует, не смогу выйти к Ней на улицу, вдохнуть свежий холодеющий воздух, если отнимутся руки, не напишу больше ни строчки о Ней…

Я НЕ КУРЮ ЭТОЙ ОСЕНЬЮ. Я ВООБЩЕ БОЛЬШЕ НЕ КУРЮ.

© Copyright: Онзёнок, 2009
Свидетельство о публикации №1909030710



Еще немного о смерти
                "...созерцая погибель этих капель
                на стеклах" из песни С. Сургановой

Тихо притаившись под теплым одеялом, слушаю свои мысли. Мысли тревожно шуршат о смерти. Нет, на этот раз не о моей...

"Машина уверенно скользит по полупустой вечерней улице. За рулем моя однокурсница, то есть девушка, которая ходит со мной на языковые курсы. Я, как всегда в прочем, болтаю без перерыва обо всем, что приходит в голову. Перед нами образуется небольшая пробка, машины аккуратно объезжают ее со всех сторон.
- Что там? – беспокойно спрашивает девушка за рулем.
- Авария, наверное, - отвлеченно сообщаю я, вглядываясь вперед.
Но всего через несколько секунд с отвращением отворачиваю голову в другую сторону. Один вдох, крепко сжав зубы, чтобы сдержать эмоции, и я снова жадным взглядом смотрю на труп. Тело лежит лицом вниз, черная майка задралась, почти полностью оголяя окровавленную спину. Что вызвало во мне такой поток отвращения? Кровь? Не думаю, я совершенно не боюсь крови. Это смерть. Совсем недавняя, может меньше минуты назад. Я абсолютно уверенна, что это труп. Тело лежит за машиной, скорее всего оно просто перелетело через нее. Еще нет ни полиции, ни скорой помощи.
"Тело". А совсем недавно это был человек. (В какой момент человек становится просто телом?) И еще это значит, что кто-то не придет сегодня домой, и уже никогда не обнимет своих близких. Потому что человека уже нет, есть только тело, лежащее на асфальте лицом вниз".


- Где она? – орал здоровый эпилептик, ростом не меньше 180 см.
У парня настолько плохое зрение, он даже не замечает, что я сижу всего в метре от него.
- Где эта стерва?
Грубо, но против двинутого эпилептика, к тому же сына организаторши фонда, не попрешь. Я, молча, поднимаю вопросительный взгляд на его мать, но все ее внимание обращено к сыну. Он стоит в проходе между комнатами, возле большого пустого аквариума и от злости чуть не брызжет слюной. Эпилептик еще раз повторяет свой вопрос, но все молчат. Секретарша фонда испуганными широко открытыми глазами смотрит на меня. Но я спокойно поворачиваюсь спиной к здоровяку (фатальная ошибка) и продолжаю начатую работу.
- Да вот же она, за компьютером, - ласково произносит мать эпилептика.
Я не успеваю сделать даже полвдоха, как чувствую на шее локтевой захват. В голове ясно проносится одна короткая мысль – сейчас он меня задушит. Никаких обещанных картинок из прожитой жизни, никого страха перед смертью, никакого облегчения, что скоро все кончится. Не сработал даже инстинкт самосохранения – мои руки так и остались лежать на клавиатуре, вместо того что бы пытаться убрать его руку со своей шеи. В тот момент мой мозг был пустой комнатой с одной банальной мыслью, и в подтверждение этой мысли, чувствую жгучую боль от удара по левому уху и угрожающий крик:
- Я убью тебя!
Через несколько секунд мамаша оттаскивает верзилу-психопата от меня, и я снова могу сделать глубокий вдох. Я метнула короткий взгляд в сторону двери, секретаршу, как ветром сдуло, так что путь отступления свободен…
Только после второй, скуренной до фильтра сигареты, начинают дрожать руки, и я чувствую звенящую боль в левом ухе…


Почему мы так боимся смерти, и в тоже время так страстно ее наблюдаем, а потом с таким возбуждением пересказываем ее друг другу?
За всю свою жизнь я, признаться, всего один раз была на похоронах на кладбище, да мертвых видела всего ничего. Но даже тогда я не испытывала этого мерзкого чувства смерти. Может потому, что смерти к тому моменту уже не было? Я не видела, как умирали эти люди, не была рядом тот момент, когда она приходила?

Помню первую смерть, которую я ощутила по-настоящему. Это не был какой-нибудь сосед или близкий мне человек, а известный телеведущий середины девяностых Владислав Листьев, я обожала и с удовольствием смотрела все его передачи, даже политические. И вот, пытаясь найти какой-нибудь детский мультик или фильм среди небольшого выбора каналов (тогда понятие кабельное телевиденье было знакомо далеко не всем), я обнаруживаю по Первому каналу фотографию Листьева на весь экран и тишину, минута молчания. Эта минута длилась бесконечно долго, про такие моменты говорят, что время остановилось. Ощущение невозвратности заполнило меня до краев: человека нет. Тогда маленькая девочка во мне стала старухой, которая многое поняла… но я забыла, как и делают обычно все дети, а старуха все помнила, просто молчала, пока смерть не вернулась, забрать кого-то еще. И каждый раз я открывала для себя это чувство невозвратности снова и снова, как в первый раз. Наверное, так будет продолжаться и до мой смерти, и после нее тоже, но уже не со мной…

© Copyright: Онзёнок, 2009
Свидетельство о публикации №1907270202



Сублимация

Я беру лезвие бритвы и ложу его на ладошку. Оно игриво отражает блики телевизора, звук приглушен и он меня почти не отвлекает… наверное луна сегодня будет похожа на большой кусок сыра, а звезды на белые зернышки разбросанные вокруг… возможно небо на закате станет багровым, как кровь… но никто сегодня этого не увидит, потому что небо закрыто плотным полотном серых туч.
Холодный ветер проскользнул в окно, сдул длинную челку, упавшую на лоб, и замер поцелуем на шее. Мой взгляд снова упал на лезвие. Душа, уже сотрясая все тело мелкой дрожью, отчаянно рвалась на волю, толкая грудь изнутри. Душа в крови… кровь – душа… отпустить душу – пустить кровь… Осторожно буру лезвие и долго смотрю на его кончик. Огромный выброс адреналина заставляет кровь пульсировать, уши закладывает. Приставляю кончик лезвия к запястью и уверенно веду вдоль голубой линии – вены, кровь брызгает на белую стену, растекается по руке, капает с локтя на пестрое шелковое платье…

Боль.

Распушенные волосы щекочут шею, правая рука немеет, только подушечки пальцев, кажется, колют иголочки, левой рукой откидываю волосы на плечи. Платье совсем измазано кровью, поправляю его и подтягиваю коленки к груди. Наконец-то я убила себя, отпустила уставшую душу…

© Copyright: Онзёнок, 2008
Свидетельство о публикации №1806280391



Самоубийство или День Сурка

Я стою на карнизе шестнадцатиэтажки и смотрю вниз. С темного неба, набирая скорость при падении, летят крупные, холодные капли дождя. Они падают мне на лицо и стекают слезами по щекам. Всего один шаг и все закончится. Сердце гулко бьется у самого горла, и отдает эхом в уши, руки слабо подрагивают. Далеко внизу передвигаются маленькие фигурки людишек-мурашиков, укрытых плащами, спрятанных под зонтами. А вокруг огоньки. Бесконечное множество огней – растерянные фары машин, уютные окна домов, печальные глаза уличных фонарей. И весь этот свет разрезают неровными полосами линии дождя. Одиноко. Одиноко и пусто. Наконец, я отталкиваюсь одной рукой от железного бордюра и срываюсь с карниза...

В который уже раз? Сколько раз я отчаянно срывалась с карниза? Сколько неосторожно падала с крыши, проводила лезвием по венам, раскачивалась в петле, задыхалась газом? Сколько раз подставляла дуло к буйной голове? Что бы потом, через секунду после меня уже, оставить свои мозги на стенке. Сколько раз травилась таблетками, бросалась под колеса? Так как же я просыпаюсь каждое утро снова и снова целая и невредимая? Что за бесконечные херов “День Сурка”? И когда, наконец, закончится эта нездоровая сублимация?

© Copyright: Онзёнок, 2009
Свидетельство о публикации №1912300937