Маргиналы

    Ничего не поделаешь, в век научно-технического прогресса надо, как говорят, адаптироваться. Иначе белой вороной покажешься без набора современной терминологии. Небрежненько этак обронит твой собеседник мудрёное словцо, а ты – пень пнём – мучительно перевариваешь его, пока блок сигарет над различными словарями не высадишь.
Умом-то понимаю, что нужны эти термины в современной деловой жизни. Во-первых, они помогают общаться с себе подобными. Во-вторых, что ещё важнее, всего один термин может заменить горы словоблудия не только на трибуне, но и в некоторых окололитературных опусах, которые в последнее время валятся на нас как блины со сковородки.

  …Услышал я это слово впервые не по “ телеку “, а от райкомовского инструктора - в том самом районе, где  четверть века назад преподавал в сельской школе историю. Инструктор, симпатичный молодой человек, как и подобает молодому, знающему себе цену человеку, подытожил наш разговор: “ Известное дело – маргиналы! “
   И были после словари и научные статьи, потому что не успел ещё тогда этот термин отвоевать себе место под солнцем в академических фолиантах. И росла гора окурков в пепельнице. Но докопался! Вот: "…Человек, который оторвался от одной социальной среды и не вошёл ещё органично в другую, называется в науке маргинальным ( промежуточным человеком)…”  И дальше: “ Переселенцы из села в город - самые несомненные маргинальные люди.”
  Ну, HOMO SAPIENS - это мы давно переварили. А тут, выходит, человек хоть и разумный, но всё равно пока ещё какой-то промежуточный, недоделанный получается, вроде неандертальца в социальном отношении… Моя жена, к примеру, тоже в селе выросла.
  - Маргиналка ты! - сказал я ей за ужином… Обиделась, хоть и университет окончила. Целый вечер не разговаривала со мною…
  А началось всё с воспоминаний - с тем самым инструктором райкома партии, где, между прочим, вскоре начали неумело креститься. Но это всё произойдёт с партийными функционерами позже… Мы долго беседовали с молодым человеком,  я рассказывал ему, как в самые первые годы бездумного наступления на целину ( на Алтае к тому времени уже было поднято около полутора миллионов гектаров) стал появляться в деревнях пришлый народ. Не по комсомольским путёвкам, а так - “ c ветру “, как любила говорить моя тёща.
  … Эти двое перешагнули порог председательского кабинета ранним утром. Председатель колхоза Дмитрий Кириллович Стельников поднял от бумаг отечное лицо. Был он уже в годах, устал от этой, третьей на его счету, целинной уборки, не моглось ему. А тут ещё высоченные бурты зерна продолжали лежать на токах, его надо было срочно подрабатывать - октябрь на носу! - и отправлять на элеватор.

  Стельников оценивающе перевёл взгляд с одного на другого. Высокий был лысоват, тощ, подвижен, лет сорока пяти. Второй - молод, черняв, мал ростом и такой же худой. Оба не ухожены, с землистыми лицами.- Пьют! - определил Стельников и посуровел, - что надо?
  - Котельная у вас…- чуть с хрипотцой прошепелявил высокий.
  - Ну и что?
  - Кочегарить-то некому! - неожиданным басом безапелляционно произнёс второй.
  - А мы на этом деле зубы съели, - улыбнулся высокий щербатым ртом.

  Стельников постарался не выдать удивления: “ Вот, черти бывалые! Знают ведь, что наши, деревенские, не идут на эту работу, считая её последним делом. Оттого, наверно, не идут, что дежурство в котельной круглосуточное, отрывает от домашних дел по хозяйству. А от проштрафившихся механизаторов толку никакого. Факт проверенный!” 

  Высокий продолжал улыбаться, независимо прислонившись к двери. Улыбка у него была хорошая и отсутствие верхних зубов не портило её, чувствовалась в этом человеке притягательная сила, профессиональная умелость сразу же располагать к себе людей. И всё это получалось у него просто и естественно, несмотря на затрапезный вид, который и не шёл к нему, и существовал как бы отдельно от своего хозяина, стоило тому лишь улыбнуться.

  - Опустился, а – человек! – успокоительно, с невольным уважением подумал Стельников. И тут же укорил себя: “ Они вот бритые, а я – нет. Словно урок преподали… На фронте как ни трудно было, а следили за собой, чтоб и выправка, и внешний вид…”
   Он машинально провёл своей широченной пятернёй по серой двухдневной щетине и поморщился.
  Высокий понимающе улыбнулся, глядя прямо в глаза.         
  - Вижу, что зубы проели, - запоздало откликнулся на шутку Стельников и снова вздохнул, - только на этом ли деле?
  - Не будем уточнять, товарищ председатель, - мягко перебил высокий, - нам бы только перезимовать. На второй сезон всё равно не останемся. И заметьте: жилья не просим.
  - А гнездиться где думаете.
  - Нам кочегарка – дом родной! – чуть вычурным речитативом пробасил второй.

  - Ладно! – Решился Стельников. – Пишите заявление о приёме на работу до конца отопительного сезона.
  - А в кадрах автобиографию не потребуют, - усмешливо поинтересовался
чернявый.
  - Так всё равно же наврёте !
  - Вот именно! – хохотнул высокий.- Приятно иметь дело с понимающим руководителем.
  Стельников изобразил подобие улыбки:
  - Только договоримся, мужики, на этом берегу: уголь не разбазаривать, в стельку не напиваться.
  - У нас очерёдность. Как на вахте! – снова усмехнулся чернявый.
  Стельников недоумённо вскинул брови.
  - Мой юный друг хотел сказать, что мы по очереди… Так что производство не страдает.
  - Ну-ну, - буркнул Стельников, - поживём, увидим.
  - Вы не беспокойтесь, наша команда пар держать умеет! – заверили оба.
  - Оно ладно бы…- Стельников подошёл к окну. Напротив, в председательском дворе, сновала жена. Он распахнул створку:
  - Мария! Сейчас к тебе подойдут…товарищи. Дай им яиц побольше. И сала. Сковородку там какую…Поняла?

  Захлопнув створки, он постоял, глядя в пол и, утвердительно хмыкнув, достал из своих безразмерных галифе, которые он носил и в будни и в праздники, десятирублёвку, твёрдо произнёс:
  - На хлеб!
  Приняв деньги на ладонь, высокий неожиданно громко хлопнул по ней другою и, тут же раскрыв их, произнёс: “Тю-тю!..” Ладони оказались пустыми. Стельников, усмехнувшись, понимающе кивнул и добавил пятёрку. В ответ засветились благодарные улыбки и оба пришельца тут же покинули кабинет…

  После вечерней дойки моя тёща, не вытерпев, побежала к Марии Васильевне Стельниковой вызнать подробности о двух незнакомцах, о которых уже судачила вся деревня. Тесть, Яков Иванович, директор школы, называл подобные сходки соседок – “ ОБР “ – одна баба рассказала…Вскоре тёща вернулась. Смеётся.
  В колхозе, оказывается, давали сегодня аванс. Стельников, получив его, сразу же почти все деньги отослал детям. Их у него трое. Все студенты. А Мария Васильевна устроила ему скандал по поводу тех пятнадцати рублей, которые он отдал “ за здорово живёшь и неизвестно кому, и это, мол, бабушка надвое сказала – вернут ли они сковородку"… Она ещё долго зудела, пока Дмитрий Кириллович не хватил кулаком по столу. Ну и…отломил край.
  - Это он уже второй угол отвалил, - замечает тесть. – В прошлом году, когда узнал, что старшая дочь, второкурсница Валентина, вышла замуж, таким же манером приложился к столу. И хоть бы что кулаку сделалось, ни царапины!
  - А Мария-то… Мария напустилась на него, - продолжает тёща, - ругается на чём свет стоит. Тебе, кричит, бугаю, не председателем в колхозе, а на бойне работать!..

  Я улыбаюсь, представив себе стельниковский кулак. В окружности он, пожалуй, больше лошадиной подковы. Помню, кто-то из бывших фронтовиков рассказывал, что Стельников служил в полковой разведке и однажды, находясь в группе захвата по ту сторону фронта, приволок на себе языка. Так тот только через неделю сумел рот раскрыть после глубокой контузии.
  - Разве это мужик?! – оправдывался Стельников перед начальником штаба. – Да я всего только раз и приложился-то…
  А вообще, человеком он был добрейшим. Не без того, вспылит иногда, но быстро отходит. Давно замечено: сильные люди почти всегда отзывчивы на чужую беду.

  … Устроились эти двое, как и обещали, в кочегарке. И на все предложения Стельникова поселиться у какой-нибудь бабки, деликатно, но настойчиво отказывались.Утром я столкнулся с высоким в школьном коридоре. Он договаривался с моим тестем о работе по совместительству. У школы была своя, отдельная от колхоза кочегарка. Яков Иванович, прошедший как и Стельников всю войну, человек бывалый, тоже побаивался, чтобы его, как говорится, не объехали на козе. Поэтому договор у них проходил, конечно же, “ на этом берегу “ и даны были, конечно же, заверения в том,  что “ команда держать пар будет на уровне, вопреки сомнениям товарища директора! “

  А на другой день в колхозе был объявлен аврал. Даже школьников сняли с занятий.Пыль над током стояла столбом! Под громкий смех, шутки и подначки мелькали в быстрых руках лопаты, плицы, вёдра. И летели на земь с разгоряченных тел ватные стёганки и бархатные жакетки. В прерывистом гуле захлёбывались от напряжения допотопные “ ВИМы”. Взвывали тяжело нагруженные зерном машины, отъезжая с тока. И над всем этим хаосом и гвалтом, не находя себе места, метались в серой пелене стаи встревоженных голубей.
  Первым не выдержал высокий. Пошатываясь, он добрался до стоявшего в стороне сломанного зерноподборщика и плюхнулся грудью на провисшую ленту транспортёра. Дышал тяжело, как рыба, хватая воздух щербатым ртом. Вскоре присоединился к напарнику и чернявый. Сняв кепку, он ею не вытирал, а как-то очень смешно промакивал лицо и шею: промакнёт, посмотрит внутрь кепки, снова промакнёт, перевернёт – опять промакнёт.

  - Ты бы, паря, выжал её! – посоветовал завклубом Василий Лихачёв.
  - Трудно… с непривычки, - как бы извиняясь, еле продохнул высокий..
  - И чо вас в деревню потянуло! – не унимался Лихачёв. – Сидели бы сейчас в своём Барнауле, пиво потягивали… Полезный продукт! Я бы его сейчас с ведро опростал.
  Чернявый искоса глянул на Василия:
  - Я, может, этого пива с цистерну в себя опрокинул. А ни кожи, ни рожи, как видишь, не нагулял.
  - Это…как пить! – многозначительно протянул Яков Иванович и, глянув через плечо на ток, пошёл разгонять борющихся на зерне пятиклассников.
  -  Как? – усмехнулся чернявый. – Норма была одна: косушку – в кружку…
  Высокий приподнялся на локте:"А потом в известном месте лекции ровно полгода слушали на тему:“Алкоголь – враг здоровья”… А ты – ведро!.."
  - Это как пить! – снова вступает в разговор Яков Иванович.
  - От питья этого и сбежали из города, - щурится высокий, вздыхая. –Целина как раз начиналась…Общий подъём, так сказать…
  Яков Иванович привычно, как на уроке, медленно поднимает палец:            
  -Очищаются не благими порывами, а трудом! Это он превратил, как известно, кое-кого в человека.
  - И может снова превратить кое-кого в обезьяну, - пробормотал чернявый.
  Кругом засмеялись. Яков Иванович не успел возразить.  На току появился Стельников и зычно крикнул: “  Кончай ночевать!”
  - А! – махнул рукой чернявый и отвернулся…Он долго лежал, не меняя позы, глядя в ничто тоскливыми глазами.

  К вечеру от огромных буртов пшеницы осталась лишь куча половы. Уставшие, но радостные и весёлые шагали по дороге взрослые и школьники. Встряхнув и перевязав косынки, девчата затянули частушку:
  Брошу я хорошего.
  Полюблю поганого.
  Пусть подруги мои скажут,
  Чем я не Гаганова!
 
  Мне смешно: вот бы, думаю, услышала сейчас это известная ивановская ткачиха Валентина Гаганова, сознательно перешедшая из передовой бригады в отстающую…

  А из степи потянуло холодом. Надолго теперь!.. Словно накаркал: к утру белые мухи плотно облепили землю. Ударил мороз. Задымили кочегарки…По слухам, доходившим до Стельникова, в магазине каждое утро появлялся чернявый и брал три флакона одеколона "Кармен”.
  - За отсутствием наличия тройного! – сбалагурил он при первом посещении. В дальнейшем же в разговоры не вступал, молча брал и молча уходил…
  Как-то в один из субботних вечеров, когда танцы под баян были в разгаре, оба кочегара появились в клубе. К тому времени  за ними прочно закрепились клички – “ Кармен” и “ Красатанчик”. Левая щека у Красатанчика была измазана углём, а телогрейка Кармена так лоснилась от этого угля, что блестела как лакированная.

  Поначалу на них никто не обратил внимания. Присмотревшись к обстановке, Красатанчик направился к Василию Лихачёву. Чуть дохнув на него устоявшимся запахом одеколона, мягко попросил: “ Разрешите?” И протянул к инструменту грязную руку с траурной каймой под ногтями… Взял на пробу несколько аккордов и – повёл вальс. Играл он не лучше Василия. Сказывалось отсутствие практики. Но чувствовалось, что когда-то эти руки умело держали инструмент. Исполнив ещё несколько танцев, он вдруг резко оборвал мелодию и взглянул на Кармена. Тот чуть смежил ресницы. Красатанчик, весело блестя глазами и обводя ими зал, поднял призывающим жестом руку:
  - Сейчас…Сейчас перед вами выступит маленький, но дружный коллектив… Чёрные смокинги, платья концертные!..

  В клубе наступила тишина. Повернувшись к Кармену, он жестом швейцара снял с него телогрейку, неуловимым элегантным движением перекрестил руки и, громко хлопнув телогрейкой, отряхнул её. Пыль взметнулась до потолка. Окружающие, особенно парни, одобрительно заржали. Это ещё больше взбодрило Красатанчика. Широко улыбнувшись, он, не глядя, отвёл руку назад и, удерживая телогрейку двумя пальцами, а остальные картинно растопырив, протянул её воображаемому швейцару. Несколько секунд подержав телогрейку, Красатанчик разнял пальцы и она упала на пол, приняв форму конуса. Сверху на этот конус спланировала шапка Кармена…Теперь смеялся весь клуб.
  Картинно раскланявшись, Красатанчик объявил, пришепётывая: “ Чесотка с виходом! Исполняет заслуженный истопник окрестностей Кармен!”
  В клубе  -  буря аплодисментов. И под звуки баяна летит, парит по кругу юркий Кармен, вдохновенно отбивая дырявыми сапогами такты нестареющей цыганской пляски. Красатанчик даже не играет, а только подыгрывает ему, акцентируя “ восьмые”  и “ шестнадцатые”:  Ах… Ах, Ах-ах! – отрывисто вздыхает баян и ноги Кармена вторят баяну, завершая синкопы танцевальным ключом: “ Тах… Тах…Тах-тах!..

  Что ни говори, а талантлива была эта пара, силой обстоятельств прибитая друг к другу, словно щепки в половодье…Кто-то из колхозных парней ещё раньше прознал, что Красатанчик долгое время работал в какой-то филармонии, но “ змей Горыныч”… Во всяком случае, артистическая сущность своеобразным экстерьером проглядывала в этом – то весёлом, то грустном – опустившемся человеке. И только иногда, как вот сейчас, она выплёскивалась наружу - донная муть былого таланта, с проходными репризами бывшего конферансье, чётко знавшего, что эту-то аудиторию он и сейчас ещё может держать в руках… И получалось!

  Номер этот с различными вариациями раза по два в месяц повторялся всю долгую сибирскую зиму и не надоедал завсегдатаям клуба, вот что удивительно!.. Помнится, Кармен поставил даже какой-то танец для колхозной самодеятельности, что-то в духе “ Синей блузы” привнёс на местную сцену и Красатанчик. И при всём этом “команда исправно держала пар” в обеих кочегарках…
  А поздней весной приятели словно истаяли вместе с последним снегом. Никто не видел, как они ушли из деревни. Поговаривали, что позже из колхозной кочегарки вынесли целую груду флаконов с одинаковой этикеткой, на которой была изображена молодая цыганка с яркой розой в волосах…

  Прошло несколько лет. Я уже работал в городе, но приехал по газетным делам в родной колхоз. И первым, кого встретил у конторы, был Кармен.
  Постаревший и ещё более отощавший, в той же глянцевой телогрейке, шёл он мимо конторы в кочегарку, держа в руках три флакончика огуречного лосьона. Количество осталось прежним, изменилось лишь качество употребляемого. Кто-то из местных острословов утверждал, что по признанию Кармена лосьон  “ идёт мягче” одеколона. Но сам Кармен, подумалось мне, сказал бы так, как и раньше: “При отсутствии наличия”… А Красатанчика с той поры больше никто так и не видел. Разнесло их с Карменом жизненное половодье в разные стороны. Одна щепка отбилась от другой…
  -  Маргиналы! – уверенно произнёс инструктор райкома, выслушав мой рассказ. – Только шиворот-навыворот. Типичная ресоциализация личности.
  Последнее – то понятно. Это до маргинальности, как известно, я докопался не сразу… А тогда подумал: “ Ловко у собеседника получается! Словно манекенов – и одел, и обул, и причесал. Мне бы такую ясность во всём. Наверное, не умею мыслить категориями. “
  А, может, все мы немножко того… маргиналы?
  Кто-то до докторской не дотянул, но силился. Другой фрезеровщиком высокой квалификации не стал, хоть и старался. А из кого- то настоящий зубной врач не получился… Хотя к такому неандертальцу от стоматологии лично я -  пас !