Движение, новое

Француз с Лешим едут домой в Бутово, съёмная квартира и поют такую песню:

- У самолёта горит мотор один,
  Дерутся двое, а парашют - один,
  А я - валяюсь, лежу с пробитой головой
  И проклинаю, проклинаю весь шар земной!

И припев:

  Жить на свете не стоит,
  пусть всё к чорту летит:
  смерть нас всех успокоит,
  смерть нас всех приютит!..

Потом:

  Пройдут столетья, пройдут ещё года,
  И люди вспомнят героев черепа -
  Хоть вся могила травою заросла,
  Но всё слышнее (тут с ударением), всё слышнее
  Их голоса!!

В крик:
 
  Жить на свете не стоит...

При этом обнимаются по-пацански. Уже почти светло, трасса пустая. У выезда за МКАД пост их пропускает - там все спят, но на въезде в микрорайон останавливает - гаишник.

- Чё вы орёте?! Куда едете?! А?!

Француз, и слова не говоря, достаёт из нагрудного кармашка свёрнутую в рулон и туго перетянутую резинкой для волос пачку стодолларовых купюр, аккуратно вытягивает одну и отдаёт.

- А как вы нас заметили, офицер? - смешно притворяясь трезвым, говорит он. - Мы ж тихо ехали, очень!

- А как вас не заметишь, - говорит гаишник. - Если вы уже пол часа едете на первой скорости. С предыдущего. Поста.

Француз серьёзно кивает, включает вторую передачу, автоматическую. Чёрный "Кадиллак" медленно скрывается вдали. Слышно, как они поют теперь:

- Зюганов-бугги, Зюганов-рок! Рок!

конец эпизода

***

- А что, - сказал Батя. - Марокканец-то — молодец.
- В смысле?  - сказал Француз. - Тот? «Сто косичек»? Прикольный?
- Точно. Что брейк танцевал на шпагате на столе. Под музыку, вроде. - Батины глаза смотрят на Француза в упор, словно намереваясь прострелить его навылет. - Я его в Воронеж послал тогда, с грузом. - Теперь Батины глаза приобретают свой обычный цвет: мокрый асфальт. - Он груз-таки и забрал, а на обратном пути эту его развалюху, шестую, остановил прикомандированный ОМОН. Ничего такого - проверка на дорогах.
- И груз нашли? - осторожно спросил Француз.
- Да, - сказал Леший. Его глаза точно были в тон батиным, только проще. Этому карате не надо, подумал Бита. Этот, если что, сразу будет стрелять. - А у него виза просрочена. Как они там в Воронеже ночью допёрли до этого - непонятно.
- И? - сказал Студент, холодея.
- И, - спокойно ответил Отец. - Его глаза снова стали смотреть на всех в упор. - Открыли багажник, увидели оружие - гранаты. Стали спрашивать, откуда. Побуцкали децил, отвезли в участок. Воронежское отделение милиции.
Батя встаёт. Видно - возраст. Ходить ему быстро трудно. Уже.
- И там стали всё тот же вопрос задавать: «Запалы где?!», - продолжил за Батю Леший. Его глаза тоже словно сузились в точки, как визиры на оптических прицелах, красные и светящиеся. - А он молчит. Смеётся - дерзкий. Не сломан коммунизмом. И тогда они стали ему говорить всё то же, но своим методом - спрашивают один раз и одну косичку вырывают, на кулак намотав, вместе с мясом. Один вопрос - один рывок. А что, он же как бы не существует, этот заморский криминальный гость. А он кричит, но молчит — не выдаёт нас всех, в общем. Так и сняли - весь скальп, с волосами - сорвали с головы всю кожу - кровь на потолок. Нам потом один сержант рассказал, за сто баксов. И, натурально, в морг. Когда привезли, сказали, что таким нашли — доктор подтвердил. Неопознанный объект. И не знают, кто, вроде.
- Хороший у них там доктор, - тихо, почти себе под нос, сказал Студент. - Ничего себе. В сговоре с несущими смерть. Доктор Менгеле, значит. Какой сейчас век на дворе? Сейчас ведь от Москвы до Танжера - четыре часа. Что же это происходит?
- Доктор? - переспросил Отец. - А аакой же, как ты — студент, - безапелляционно сказал он. Глаза его снова на момент стали стальными. - Принял мученическую смерть, за меня. Я же его туда лично послал, в спальном купе. В чужой стране. В целом - за Россию вроде... Чего тут ехать, от Воронежа до Москвы? А, давайте, - он поднял наполненный до краёв стакан армянского коньяка. - За косички, за Марокко, за пацана.
Выпивает залпом..
- Так что дело тут не в понятиях, - Манерный картинно осушает свой коньяк маленькими глотками, как в кино, подражая Аль Пачино - подкручивая стакан, видимо, разминаясь перед ночным клубом. - А какой ты человек, братва. На зоне тоже так, точно. Захотят - насмерть забьют. А одному в горло серную кислоту залили, у него, когда вскрывали, не было кишок. И так я все восемь. День прожил - завтра новый день. Вот, думал, освобожусь...- по лагерной привычке, не договаривает, давая всем как бы информацию к размыщлению.
- Вот это да, - ошеломлённо говорит Бита. - А все его за глаза - пидор. - Он помолчал, по-военному недоумевая. - Вот это да.
- А я им сразу сказал всем, - подаёт из угла голос Кент. Его лицо видно плохо, но голос - слышен хорошо, чётко, очень. - Если длинные волосы и красные штаны, что он - голубой? - он начинает заводить себя, горячиться, как на стрелках, нарочно: - Что за логика?! А?! Логика где?! Зачем всё это?! - он перестаёт контролировать себя. - Убирай всех с Арбата! Убирай к чертям!!
Леший устало машет ему рукой, мол - охладись, мы не на массовке, опричник.
Француз опрокидывает свой стакан, тоже одним махом, громко хлопает об стол. Потом зажмуривает глаза, видно - от души молча молится за танцора, желая ему - спасения. - Одно слово - иностранец, другой человек. Ладно, поеду на Тверскую, найду себе на вечер какую-нибудь марину, пострашнее. Пока.
- У тебя ж такая красивая жена, - отходя от ужаса, говорит Студент. Перед его глазами всё ещё стоит картина - лежащая на полу в камере отделения милиции глубокой ночью окровавленная груда выдранных с мясом туго заплетённых чёрных арабских косичек. И голова нелегального иммигранта--брейк--дансиста с сорванной кожей. - Зачем тебе все эти девушки, Френч? - искренне недоумевает он. - Инна-же-просто-супер.
- Жена — это друг, - серьёзно отвечает за Француза уже немного пьяный Ахпер. - А с друзьями — не спят, бежо.
- Он, наверное, был хорошим другом...- Студент смотрит в потолок, немного мечтательно, как бы сожалея своей несостоявшейся с умершим страшной смертью студентом по обмену из Марокко.
- У бандитов нет друзей, - строго говорит Леший. - Сколько раз объяснял. - Он вздыхает, в три глотка выпивает свою порцию. Двух бутылок дорогого коньяка уже нет, но Батя осторожно ставит их со стола на пол, под стол: пустые бутылки на столе - плохая примета. - Только товарищи, - ставит точку в разговоре Андрей.
- Вот так и нас когда-то, - бешено говорит Кент. - Его глаза блестят от коньяка, бешено, он уже - загазован. - Вырвут жилы, зубы. Или просто - контрольный в висок. - Чувствуется, как он напряжён.- Вырвут жилы, зубы. Или просто - контрольный в висок. Контрольный в висок!
- А вот болт им, а, - говорит, как всегда невозмутимо, Игорь. - Им - хвост. Видно, что он не хочет лишний раз материться. Ига-сан в комнате единственный не дотронувшийся до кавказских мерзавцев. Он не пьёт, никогда, совсем. И хорошо. Для всех.
Чуткий слухом, как и зрением, Ахпер слышит эту реплику, резко хлопает Француза по плечу, тот встаёт, выходит. Внизу -  шумящее лентой на Смоленской Садовое кольцо, машины и, которые так любят ребята, рестораны. Интернета - ещё нет. Музыка в кадре — группа «Любе». «Не нужны мне точные науки...», на словах «сшей мне мама, клетчатые брюки, а я в них по улице пойду!» камера показывает лежащий на столе апельсин — на нём надпись -

Made in Morocco.





конец