Решили умереть первыми

    Солдаты говорили: "Пайка".
    Офицеры поправляли: "Порция".
    Вкуснее не становилось    

          В наряд по столовой заступил прапорщик Конда(фамилия такая), сам росту небольшого, но фуражка с  высокой тульей постоянно цепляет дверной косяк, и Конда с удовольствием ее поправляет. В недавнем прошлом Конда возглавлял гарнизонную гауптвахту(губу),  знал поваров, исключительно, как «разгильдяев и нарушителей» и относился к нам соответственно:  обращался «эй, воин!»,  требовал одеваться по форме: белые брюки, колпаки, фартуки, тапочки; запрещал в свободное время играть в карты, а, главное, непрерывно громко орал командным голосом на всю столовую в дело и не в дело – крышки с котлов срывало.
--Оракул, -- сказал напарник Коля Цыганов и пояснил. -- Орет и орет -- полный придурок.

          Пересменка для дежурного -- горячая пора: получить суточный запас продуктов на полторы тысячи «довольствующихся», расставить солдат по работам, накрыть столы к ужину.  Мы с Цыганком  работали пока спокойно. Загрузили в четырехсотлитровый котел перловку, пустили пар и отправились открывать банки с тушенкой.

          Опа! Десяток банок из семидесяти оказались вздутыми – «бомбаж». На складах НЗ(неприкосновенный запас)  шла замена продуктов. Отлежавшее срок сбрасывалось в солдатские столовые,  а на хранение закладывалось свежее. Точно, как наш  завсклад прапорщик Селянко  --  в первую очередь выдавал подпорченную картошку  и вонючую капусту. Пока солдаты управлялись с испорченными продуктами, сгнивали свежие. Результат – бойцы круглый год ели негодные овощи.

         Одну-две банки я бы выбросил со спокойной душой, но десять… Отсутствие в котле пяти килограммов мяса и слепой заметит. Гауптвахтой  не отделаешься. Мимо, громко кому-то чем-то грозя, пробегал прапорщик Конда. Я остановил его и разъяснил ситуацию.
--  Покажь банку! Открой! Пахнет нормально! Работайте!
--  Склад рядом. Можно заменить…
--  Солдат не свинья – все  съест! 

         Было бы сказано. Открыли банки, забросили мясо в котел, перемешали, добавили приправу: морковку, лук, томат; дали закипеть, и ужин готов. Осталось дождаться разрешений на выдачу от медика и дежурного по части и можно кормить «контингент».

         В дверях варочного цеха появился старший сержант-сверхсрочник военфельдшер Горяев. Судя по лоснящимся щекам, он уже «разрешил» раздачу пищи в офицерской столовой и, не взглянув на котел, молча потянул у меня из рук журнал.

         Моя большая беда – замечательная память. В голове раздался характерный «звеньк», и четко зазвучала басовитая речь майора Рамзина – ротного командира в поварской учебке: «В армии все условно: противник, стрельба по нему, над ним же победа;  и только каша в котле повара реальна, понос от каши реален и срок за понос реальнее некуда.»

-- Подожди, --  рассказал Горяеву о казусе, показал пустые банки.
 Военфельдшер указательным пальцем перевернул одну, выговорил слова: «ботулизм», «бактерия»,  «отрава», попытался разъяснить мне потенциальную опасность, но запутался сам(троечником был в медучилище),  скис и насупился перед жутковатой дилеммой. Запретить ужин и оставить голодными полторы тысячи парней  или  разрешить и отправить тех же полторы тысячи на больничную койку или выше.

         Горяев огляделся, вздохнул и принял единственно правильное решение – зачерпнул в миску каши из котла и начал с отвращением (солдатская перловка -- это не офицерские отбивные) есть. «Мертвые сраму не имут!»  Мы с Цыганком дружно работали ложками, потом сели рядком на скамью.
-- Время надо выждать, -- грустно пояснил Горяев.

         Что-то оживленно обсуждая, в варочный цех вошли два капитана: начмед Зелинский и дежурный по части Сокол. Начмед сразу выцелил глазом Горяева:
-- Проверил? Расписался? – выслушал объяснения, взглянул на часы. -- Дежурный по столовой знал? Ботулинос! Цианид отдыхает. Двух граммов на миллионный город хватит. Неси свою кашу.

       Я бегом принес две миски, подал ложки:
-- Хлеба принести?
 Сокол стрельнул глазами, и я  прикусил язык, не дожидаясь, пока вцепится когтями.
А в дверях уже стоял зам по тылу капитан Столяров. Я принес еще одну миску и еще одну ложку.
-- Завтра с Селянкой(завсклад) на «Вы» -- вымочу, вывешу, высушу и вы… -- пообещал Столяров, доедая перловку. – А ничего, вкусно.
-- Время надо выждать, -- влез Горяев.
-- Подождем, -- успокоил начмед. – Так где дежурный по столовой?

       Из глубин обеденного зала донесся устрашающий рык,   следом   ворвался и остановился в недоумении перед представительным собранием прапорщик Конда.
-- Дежурный? Почему узнаю о случившемся не от вас? – начмед кивнул мне. – Дай ему порцию.

        У меня с Кондой свои счеты. Месяца два тому, «гостевал» у него на «гауптической вахте» семь суток. Природа расщедрилась на затяжной снегопад, и прапорщик Конда заставлял меня с утра до обеда расчищать плац, а с обеда до вечера обучал на расчищенном от снега плацу строевым приемам. В шинели без ремня я, "дедушка" Советской армии, шагал, как беременная утка. Не прощу!

        Пока прапорщик, по стойке «смирно»,  выслушивал замечания, щедрой рукой наполнил ему миску до краев.
-- Куда грузишь? – обернулся Зелинский. – Солдатам не достанется.
-- Убавлю порции, -- поменьше  отравы попадет солдатам в желудки, -- успокоил я начмеда.
Зелинский кивнул согласно, следом закивали остальные. Что прапорщику Конде яду достанется «побольше», никого, видимо, не озаботило.

        Конда, отложив свою объемистую фуражку, под взглядами отправлял в рот ложку за ложкой:
-- Вкусно, -- выговорил голосом, далеким от обычной громкости.
Я вгляделся в лицо прапорщика и спросил начмеда:
-- А правда, что сначала расширяются зрачки?

         Конда поперхнулся и начал краснеть.  Зелинский взял его за подбородок:
-- К свету повернись.
Другие капитаны заинтересованно придвинулись, начали так и сяк вертеть голову прапорщика, а он пытался незаметно прожевать и проглотить кашу. Фельдшер Горяев, прячась за спинами, незаметно достал блокнот с зеркальцем на обложке и украдкой в него глянул.
-- Нет, просто свет так падает.

           Начмед Зелинский повернулся ко мне. Я никогда не видел подобного контраста – серьезное строгое лицо и смеющиеся, хохочущие глаза.
-- Раздавайте ужин! – размашисто расписался в журнале,  следом поставил подпись дежурный по части капитан Сокол. Зам по тылу Столяров оставлять подпись был не обязан,  но решительно взял ручку. Я этого офицера и раньше уважал.

          Цыганок уже стоял у котла с черпаком,  я кивнул ему и помчался, зажав челюсти руками, в самый дальний цех, -- отсмеяться и остыть.

          Кашу раздали и съели. Никто не умер и не заболел. 

          Вспоминаю и думаю.  Вроде, юмор, когда десять человек сидят и ждут смерти или поноса, или смертельного поноса.

         Или это что-то более высокое,  когда за спиной полторы тысячи жизней. И никто из ответственных  не сбежал, не уклонился, не отказался. Ни солдаты, ни офицеры, даже прапорщик Конда оказался на высоте.