Возраст

Внезапно наступает такой возраст, когда смотришь на детей тех, кого помнишь еще подростками, и в этих лицах проступают черты, которые хранятся в самых потаенных уголках твоей памяти, и это узнавание режет сердце сильнее медицинского скальпеля. Будто время сжимается и растягивается в тебе, причиняя невыносимую боль. Как близко, оказывается, наше прошлое. Мой дед родился в 1909 году, мой сын - в 2000. За один век сменилось всего лишь три поколения. Если посчитать, за тысячу лет это будет - тридцать человек, их всех можно помнить по именам. Тридцать человек – это салон небольшого автобуса. И все их черты, хранятся в твоем лице, все достоинства и пороки хранятся в твоем характере.
 
Я никогда не увижу тебя в возрасте старше двадцати двух, и не смогу представить тридцатилетней или старше, но сегодня, когда твоя двадцатилетняя дочь, кладет сигарету на край пепельницы, или сбрасывает прядь со лба, или охватывает плечи руками, я не могу понять - откуда взялись эти жесты, эта пластика, взгляд, поворот плеча, сплетение пальцев. Я точно знаю - она помнит свою мать только по фотографиям. Смутным опечаткам любительской «Смены», пыльным слайдам, и рассказам родственников. Но кисти и тонкие запястья рук твоей дочери, расскажут мне больше, чем семейный альбом. Вот здесь, между большим и указательным была ссадина от собачьего поводка, которую я трогал языком в холодном подъезде, когда впервые сказал, что люблю тебя. Вот здесь, между указательным и средним была длинная царапина от цепи велосипеда – мы удрали поздним вечером в Филевский парк, и там в первый раз целовались "как врослые". Эти пальцы ты вытирала о рваную футболку, когда с моей неловкой помощью стала женщиной. На этот палец надел кольцо твой муж, с которым вы вместе легли в кювет на мокрой ленинградке в августе тысяча девятьсот девяносто второго и проклятого года. На эти запястья, сложенные на груди, я смотрел, не отрываясь, в огромном зале домодедовского крематория, чтобы не видеть твоего лица, искореженного гримом вечнопьяных умельцев из местного морга.
 
У меня сохранились только детские фотографии, где мы вместе с родителями на дачном пикнике. Смазанные, любительские снимки начала восьмидесятых, нерезкие изначально, и, к тому же, выцветшие со временем. Мы лопаем печеную картошку на палочках - я дую на горячий клубень, у тебя смешно распахнут рот. Мне восемь, тебе десять лет. Мы совсем одного роста, в одинаковых зеленых резиновых сапогах. Я почти не помню твоего лица и запаха. В своих бумажках, вместе со школьными тетрадками, разрисованными с первой страницы до последней обложки, до сих пор храню двойной тетрадный листок в клеточку со списком твоих кассет, написанный аккуратным девичьим почерком – Alfaville, A-ha, Black, Billy Idol, Depech Mode, Duran Duran, Modern Talking, Scorpions...

Не могу слушать Holiday и Still Loving You.
Выключаю.