Копилка

Ее разбудил яркий солнечный зайчик, пробравшийся через щель между занавесками и уютно устроившийся на  подушке. Она зажмурилась, попыталась увернуться, но занавески слегка шевелились от ветра, дующего сквозь рассохшуюся раму, заяц прыгал и лез в глаза то лапой, то хвостом.
- Ну, ладно, ладно, просыпаюсь, уже проснулась, - сонно пробормотала она и приподнялась на кровати. Села и поняла, от чего ей так хорошо: сегодня у нее свидание со Стасом. Стасик, красивый, крупный, подтянутый, будет ждать ее у метро Арбатская с тремя гвоздичками, завернутыми от мороза в газету, а потом они пойдут в кино, в Художественный, на фильм «Багдадский вор», который все почему-то называют «трофейным», хотя фильм сняли американцы, а с американцами мы воевали на одной стороне. Да что там воевали, в Москве на улицах – одни Паккарды да Студебеккеры, а самая красивая мужская одежда – американская кожаная меховая куртка «Пилот» из лендлизовских поставок.
- Так вот, о чем она? Да, Стасик! Они будут сидеть в темном зале на колючих ворсистых креслах, и Стас будет легко и нежно гладить ее руку. А потом осмелеет и попытается поцеловать, но сзади на них зашикают, чтоб не закрывали экран и  он ее поцелует потом, когда будет провожать до дома в Плотниковом переулке. Поцелует, и она запомнит этот день и этот поцелуй, пахнущий морозом, Герцоговиной Флор и Шипром. Запомнит  ощущение дурацкой, нереальной радости, когда ноги, кажется, отрываются от земли и вокруг нее и Стаса, держащего ее лицо в ладонях, начинает медленно, а потом все быстрее вращаться арбатский двор, недостроенная мидовская высотка, вся в лесах, и светло-серое февральское небо, бережно укрывшее легким шелковым куполом их смешное, полудетское счастье.
Запомнит и отложит в копилку, куда с детства бережливо складывала воспоминания обо всем хорошем, что дарила ей жизнь. Там и подаренный отцом щенок, и его письма с фронта, кроме того, последнего «сообщаем вам, что….», и первый день в Университете на Моховой, и Стас, встречающий в приемной Грауэрмана ее, бледную, измученную, с крошечным кульком на руках, и еще много-много  всего.
А сейчас, после удара прошлой осенью, когда она почти перестала ходить, казалось, кто-то решительный внутри нее с размаху разбил эту копилку, и она осторожно, одну за другой, берет красивые переливающиеся монетки из сверкающей горки. Берет и бережно подносит к глазам. И эти монетки тают в ладонях, окутывая ее сладким и невыразимо-печальным ароматом того, что было и давно прошло… Но ведь было, черт возьми, было!
Немножко хочется есть.  И очень – в туалет. Но надо терпеть. Скоро придет Инна из патронажной службы, сварит кашу, поможет дойти до ванной, умыться. Только бы не опоздала. Ну, ничего, еще час, а то и два она  спокойно потерпит. Она это умеет, ждать и терпеть. Научилась. Научили…. А еще научили не отчаиваться и не пускать в сердце черную тоску. Она и не пустит, пока не возьмет из копилки последнюю, а точнее, первую монетку. Интересно, что в ней? Просто сил нет, как интересно!