Роковой отрок 19 глава

Клеоник шел от царицы очень расстроенный, а шут Меньшикова уже ожидал его у ворот монастыря. Улыбка до ушей, а глаза сверлят насквозь:
- Что ж ты молодец не весел, что ж головушку повесил?
А  Клеоника, как  всегда, при плохом настроение, мучил насморк. Он полез в обшлаг рукава за платком. Но  платка  не было.
- Ну что, согласилась все-таки старуха написать  письмо в защиту Меньшикова? - усмехнулся шут. Он думал, что монах письмо ищет. А тот уже из другого обшлага вытащил  платок и высморкался.
- Как бы не так, - отозвался Клеоник, после того, как опорожнил свой нос. - она хочет идти к Петру сама, а про письмо и слышать не желает.
- Видать, ты, батюшка, убеждать-то не умеешь! - подъязвил шут. - Как же верят тебе твои прихожане?
- Да уж старался, - не замечая насмешки, ответил  Клеоник. - да царица мне не очень-то благоволит. Невзлюбила она меня, а за что, неизвестно.
Клеоник продолжал чистить платком свой нос, похожий на огромную красноватого цвета каплю.
- Да больно уж ты забавный, несерьезный! - воскликнул шут, наблюдая за его манипуляциями  с платком.
- А ты? - обиженным тоном  произнес монах.
- Мне-то по штату положено забавлять, а у тебя совсем иные цели!
Клеоник оскорбленно сжал губы.
А шут продолжал, как бы не замечая его обиды:
- Да неужто ты не понимаешь, ну придет царица к его величеству, а он не в духе. Выслушает да забудет, а то и назло сделает. А письмо прочтет, отложит, потом еще раз прочтет.
- Да меня царица почти выгнала, я уж и не знаю, примет ли она меня в иной день.
- Тьфу, черт! - раздосадовался шут. - Да какой же тогда духовник из тебя?
Клеоник истово закрестился:
- Зачем ты сюда нечистую силу приплетаешь? Говорю же тебе, не все в моей воле.
- Да-с, - шут почесал в затылке. - придется мне самому заняться этим делом вплотную.  Ну, а тебе меньшиковские денежки улыбнулись!  Впрочем, ты мне еще понадобишься, когда нужно будет писать текст. Сможешь?
Клеоник оживился. Деньги ему были очень нужны, особенно теперь. Царица на днях  уезжает. А в Москве она найдет себе другого духовника. А он остается не у дел.  Не везет греку в этой холодной стране. И простудился основательно. Теперь чуть  холод, и начинается его тяжкая жизнь.  Духовное начальство уже давно смотрит косо на его  бесконечные насморки.  Они очень мешают службе.  Надо перебираться в более теплые края. Но для отъезда нужно накопить денег. А где их теперь накопишь?  Поэтому расстался он с шутом, имея надежду в душе.
А тому пришлось-таки лезть в логово Долгоруких.
Алексей Григорьевич встретил его сурово:
- Что тебе надобно, паяц меньшиковский? Уж не шпионить ли ты пришел?
- Избави боже! - воскликнул Лукьяныч.
Он специально вырядился во все ветхое, сам выглядел невидно да и на лицо напустил такой жалкости, что обвинить его  в притворстве было трудно.
- Да разве Ваша светлость после моих колкостей в Ваш адрес, посмел бы я придти к Вам с каким-либо прошением или просьбою, а уж тем паче, как шпион...?  Я понимаю, что Вам трудно простить обиды, которые извергали мои поганые уста...
Алексею Григорьевичу понравились такие покаянные речи  меньшиковского шута.  Было время, когда тот доставал его своими дерзкими репликами и стихотворными эпиграммами. Хотелось убить паяца. Но тот смел ходить по двору и трещал, как сорока свою устную пачкотню, будучи под крылом хозяина. И Долгорукову приходилось только скрежетать зубами. А теперь этот шут у его ног. Можно рассчитаться за все обиды сполна и сразу же. Да только перегорели они.  И вряд ли принесет удовольствие отмщение их.  И у шута и у его хозяина зубки-то затупели.
Алексей Григорьевич усмехнулся:
- Да что я не понимаю что ли, ты как пес служил своему хозяину за обсосанный им  мосол. Тут все  ясно. Но теперь-то что ты от меня хочешь?
Лукьяныч  выслушал обидные слова и не один мускул не дрогнул на его лице:
- Светлейший, я понял, что лодка Меньшикова скоро потонет, и мне нужно прибиваться к какому-то берегу. И я хоть и пес, как вы изволили выразиться, но не цепной. Мне нужно дальше жить.
- Да, ты прав, - самодовольно улыбаясь, ответил Долгорукий. -  правление Меньшикова закончилось В месяц с ним будет покончено. Мы сгноим его в Петропавловском каземате.
- Это все ясно, врага своего вы не пожалеете, но вот подобраться к низвергнутому льву вам сложно, кусается он и лапы у него когтистые. Может напоследок так садануть, что и мокрого места не останется!
Долгоруков скривился, как будто взял в рот лимон и пробормотал:
- Да не так уж он и страшен, дело времени.
Его начал раздражать этот шут с его страшилками:
- Что тебе надобно от меня, смерд?
- Да разве я холопского звания?  Сами  знаете, что  мой род  такой же древний, как и ваш!
- А что толку-то? - выкрикнул Долгорукий.- Ты сам древний боярский род предал, паяцем у Сашки-пирожника стал!
У Лукьяныча задрожали губы, но он справился  с этой обидой:
- А вы разве забыли, что сделал с моим родом царь Петр 1, когда мои деды хотели не допустить его на трон, поддерживая царицу Софью. Вы Долгоруковы были в стороне, вот и уцелели поэтому.
Алексей Григорьевич ответил с  усмешкою:
- Зато никто из Долгоруковых не стал потом кривляться и потешать  убийц своего деда и отца, как ты.
- Надо было выживать... - только и смог сказать Лукьян на эти обвинения. - Но вот пришел час, когда Меньшиков заплатит за кровь и слезы моего рода.
Долгорукову это  понравилось. Он обрадовался. Вот так невольно обрести в своем злейшем враге соратника, это находка.
Как только шут попал на улицы Петербурга, он понял, что у Александра Даниловича нет уже никаких шансов выкарабкаться. Везде только и разговоры об аресте Меньшикова. Люди рассказывали друг другу об этом без сочувствия и почтения, а со смехом и издевками. А страха перед светлейшим  и в помине нет.
Понял Лукьян, что пришла его пора. Хватит ему раболепствовать перед своим обидчиком. Конечно стыдно пинать ногами лежачего и предавать человека, который положился на него в своей последней надежде.  Но  с какой стати он, Лукьян, потерявший все и унизившийся до самой последней степени, должен слизывать слезы со щек злодея.
- Что же вы, Алексей Григорьевич, до сих пор  не можете расправиться со своим врагом, ведь сейчас  власть в ваших руках?
- Никак не уломаем царя, чтобы применил к Меньшикову  самые крутые меры.
- А зачем уламывать да уговаривать? Надо сделать так, чтобы у царя иного выхода не было.
- Это легко сказать, кто же этого не хочет? Да как..?
- Да ничего более легкого нет! - пожал плечами шут и его рот скривила злорадная улыбка.
Долгорукий взглянул в глаза Лукьяна и ему самому стало страшно.

В тот же день шут снова оказался во дворце Меньшикова. Снова оказался с ним наедине с глазу на  глаз.  Главное, было  не выказать распиравшую его  радость будущей мести. Тот  план, который они с Долгоруковым наметили должен сработать.
Конечно и раньше Лукьян мечтал о мести. Но вот она близка. Растревожил его разговор с Долгоруковым. Помнил Лукьян свой позор всю жизнь, жег он его. Но нужно было жить. При Петре Великом любое противодействие с его стороны сразу же покаралось бы смертью. Следил император  за детьми и внуками тех, кто участвовал в стрелецком бунте. В царствование Екатерины и теперешнего Петра, как-то  тиха была искорка, незлобива, и вот раздул ее Долгоруков до огонечка, и не может теперь  спокойно смотреть Лукьян в глаза  Александра Даниловича, содрогается его душа...
А тот, как ни в чем не бывало, ждал от шута новостей. И выложил Лукьян светлейшему, что  говорит о нем люд петербургский. Ходили ходуном желваки  княжеские, морщил  он брови. Терпел недолго. Выкрикнул:
- Я что, для того тебя посылал, чтоб ты мне всю хулу черни передал? Мне этого не надобно!  Что Долгоруковы? Какие козни противу меня строят?
- Опять будешь сердиться, коли снова я правду буду говорить.. - промолвил Лукьян.
- Это совсем другое дело! Мне надобно знать, что мне враги готовят?
- Да, ничего особого не готовят.  Мне об этом не говорено. Но давно бы с тобой  что-нибудь сделали, ежели  бы государь не был против. Только воля императора их и останавливает.
Расчувствовался Меньшиков  при этих словах, даже слеза скатилась на щеку. Надежда на лучшее забрезжила в сердце. Сейчас, главное переждать. Успокоится все, и, глядишь, начнет он снова потихонечку подниматься в горку, а там...
Лукьян видел умиротворенное лицо светлейшего, его умиленную слезу, но не сочувствовал ему. Теперь он понял окончательно, что ждать нельзя, а то Петр 2 и в самом деле простит  Меньшикова, и тот не ответит за свои деяния.
- Что ж, Александр Данилович, давайте напишем письмо императору, как бы от ваших друзей, и  в нем откроем глаза государю на Долгорукого и его сотоварищей, на их козни противу вас.
Теперь Меньшиков не очень-то активно откликнулся на предложения шута:
- Може быть  само по себе рассосется, раз такое дело. Ведь государю надоедать тоже не резон.
- - Смотрите, смотрите, ведь  они близки к царю. Каждый день что-то нашептывают на ушко, и качнутся весы не в вашу сторону. А вам и оправдаться нет возможности.
Подумал немного Меньшиков, вздохнул тяжко и махнул рукой:
- Ну давай, хуже-то не будет. Когда напишешь, покажи письмо мне.
Обрадованный бежал Лукьян  к Исакиевскому собору,  при котором в комнатушке, похожей на келью, жил Клеоник. Ну, Александр Данилович, мстительно думал он, теперь ты у меня в руках. Уж вот теперь не вырваться тебе из моей хватки. Постараюсь я поставить на твоем благополучие крест.
По пути  забежал в москательную лавку и закупил бумаги,  чернил и гусиных перьев. Работы у них с Клеоником будет до поздней ночи...