Сквозь мрак

     Он автоматически отсчитывал шаги: двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…  И обратно: один, два, три… - бесшумные движения по сверкающему полу. Снежная белизна резала воспаленные веки, причиняла боль, и некуда было уйти, спрятаться взгляду: стерильная чистота кафельных стен, гладкого потолка, размытое молочное сияние покрытых круглыми плафонами ламп.

     Он чувствовал, что уже не выдерживает, посмотрел на часы – прошло четырнадцать долгих часов с того момента, как его жену провезли на скрипучей каталке по этому гулкому коридору. Четырнадцать часов он меряет шагами замкнутое пространство, и два из них – в жуткой тревоге: жена отказалась от хирургической помощи. В ушах настойчиво звучит голос врача

     - Нужно Ваше согласие: роженица не хочет операции, боится за ребенка, мы не можем ее убедить. Дальнейшее промедление опасно. Решать – Вам.

     Но он не мог. Раздираемый сомнениями, выдавил:

     - Поступайте, как хочет она.

     - Послушайте, - в глазах врача мелькнуло раздражение, - Я же Вам объяснил: в случае операции с Вашей женой все будет нормально. И с ребенком, надеюсь, тоже. Но нельзя терять времени.

     - Я должен считаться с ее желанием, - только и сказал он.

     Врач посмотрел осуждающе, пожал плечами…

     - Ну что ж…

     Минуло сто двадцать восемь минут с того разговора – и ничего, никаких перемен.
Но иначе поступать было нельзя: за шесть лет совместной жизни это – четвертая попытка. Предыдущие беременности оканчивались печально: жена не могла выносить ребенка более пяти месяцев. А так хотела иметь детей! Да и он тоже. Хотя теперь готов был пожертвовать надеждой на полную семью, лишь бы она осталась жива. Но решать за нее, нет – не имеет права.

     Напряженный взгляд уткнулся в блекло-серую штору. Он подошел к окну, отодвинул плотное полотно, прижался лбом к прохладному стеклу, по внешней стороне которого непрерывно струилась вода – стихия бушевала, дождь лил как безумный, тишину то и дело разрывали чудовищные раскаты грома, черное небо освещалось жуткими росчерками молний. «Хорошенькая ночка для рождения новой жизни», - пришла в голову неожиданная мысль.

     Голос врача был холоден и строг:

     - Больше тянуть нельзя. Счет идет на минуты. Принимайте решение – мы должны спасать Вашу жену.

     - А ребенок? – вопрос еле вытолкнулся из сжатого спазмой горла.

     - Сейчас Вы должны думать о    н е й, - уклонился от ответа врач.

     Страх ледяными щупальцами сжал сердце.

     Ребенка не будет – догадался он, но ее – нет, не могу потерять.

     - Делайте операцию, - отозвался безжизненно.

     И снова тридцать шагов туда, тридцать обратно в угнетающем белом безмолвии.
«Господи! Спаси ее! Я не умею молиться, но прошу Тебя, спаси! – мысленно умолял он. – Я много ошибок наделал в жизни, но не наказывай так жестоко. Я не смогу жить без нее!» И словно эхо этих слов в памяти прозвучало: «Я не смогу жить без тебя…» Он вздрогнул: так отчетливо услышал почти забытый голос. Непрошенные воспоминания нахлынули, накрыли с головой, раздирая сердце немыслимой болью, перед глазами возникло видение: тонкий силуэт, узкое бледное лицо, масса длинных черных кудрей и глаза, мерцающие необычным изумрудным сиянием. Стелла… Звезда, вдруг появившаяся на небосклоне его жизни, озарившая существование немыслимым фантастическим светом, и так жутко, бессмысленно угасшая. Стелла…

     … Они познакомились в мастерской его приятеля-художника, работающего в издательстве – приятного, веселого человека. Но тогда он был мрачен.

     - Понимаешь, несколько дней бьюсь над моделью – никак не могу схватить образ, - пожаловался художник, - модель потрясающая, обложка должна быть – блеск, а у меня, черт побери, что-то не клеится! Да заходи, посмотри сам.

     В мастерской сидела девушка, при их появлении она обернулась, посмотрела внимательно, чуть настороженно. А он застыл, внезапно,  с головой, погрузившись в невероятную изумрудную глубину этого взгляда.

     - Позвольте вас познакомить…

     - Стелла, - тихо прозвучал мелодичный голос.

     Он будто онемел, еле ворочающимся языком невнятно произнес свое имя.
Потом пили кофе, постепенно разговорились – она оказалась оригинальным собеседником – астрология, хиромантия. Он был так далек от всего, чем, как тут же понял, жила она. Но именно это, странным образом, привлекло, притянуло, появилось желание ближе узнать необычную девушку с претенциозным, но чарующим именем.Из мастерской вышли вместе. И завертелось…

    Полгода безумного, пронизывающего насквозь счастья. Они стали неразлучны, Стелла обогатила его жизнь, привнесла в нее столько нового, неизведанного, что порой делалось страшно: ему, привыкшему видеть только то, что можно потрогать рукой, верить тому, что легко доказуемо, было тяжело свыкнуться с понятиями – предопределение, знамение, карма, и еще более сложными вещами. Одним словом, с тем миром, в котором она чувствовала себя, как рыба в воде.

    Порой, когда он крепко обняв ее, счастливо и расслабленно развалившись на диване, строил планы их совместного будущего, ее молчание, печаль появлявшаяся в глазах – отдавались в сердце тоской, вызывали чувство разочарования.

     - Что с тобой? - спрашивал он. – Разве ты не хочешь быть со мной всегда?

     - Очень хочу, - она нежно и грустно улыбалась, - Но…

     - Что? Что – но?

     - Ничего, не сердись. Просто не надо загадывать. Все случится так, как должно случиться.

     Ее фатализм выводил из себя.

     - Разве мы не строим свою судьбу?! - возмущался он.

     Стелла молчала. Ему становилось обидно: словно она - высшее существо, знающее нечто недоступное, и оттого не желающее снисходить до споров, объяснений.

     Но если отбросить эти тягостные моменты, все у них было прекрасно, просто замечательно.

     А потом он встретил Машу – бойкую девчонку с милой кошачьей мордашкой, плутовскими карими глазами, болтунью и хохотушку. И все стало сложным и запутанным.

     Перед этим он поссорился со Стелой, не захотевшей пожертвовать занятиями на каких-то очередных курсах по оккультизму ради вечеринки у его друзей. Впервые повысил голос, зло хлопнул дверью. Впервые отправился в гости без нее. И… познакомился с другой. Наслаждался легким незатейливым разговором, немного неумелым кокетством девушки и, что греха таить, собственной мстительной радостью – мне и без  н е е  неплохо. Злость и обида на какое-то время вытеснили из сердца любовь. Эти два демона владели им, когда он в ту ночь провожал Марию, в темном подъезде целовал теплые девичьи губы, а потом согласился зайти на чашку чая и, очертя голову, остался.

     Чувство вины настигло его только следующим вечером – времени ежедневных встреч со Стеллой.  «Иди к ней, покайся», - говорило сердце. Но страх и упрямство были сильнее. К тому же следовало теперь принимать в расчет Машу – юную, нежную, доверчивую. Он отбросил неприятные раздумья, и задержался до конца выходных.А в понедельник Стелла пришла к нему на работу.

     - Что случилось, милый? Ты сердишься? Прости меня, я была не права, нужно было пойти с тобой.

      Изумрудные глаза светились раскаянием и безмерной любовью.

     - Да нет, все в порядке. Мы с друзьями ездили на рыбалку. Не успел предупредить.
 Обнял ее, пряча взгляд, ненавидя и презирая себя. Но Стелла ушла успокоенной всё пошло, почти, как  раньше .

    Почти…  Но не совсем. Он, по-прежнему, любил Стелу, но и Машу забыть не мог. Сначала ему было трудно вести двойную жизнь, но постепенно привык. В будни - все вечера и многие ночи проводил со Стеллой,     а выходные,  под предлогом рыбалки, мальчишников, поездок в соседний городок к родителям и, Бог знает чего еще, - у Марии.
Иногда ему казалось, что Стелла знает, но она молчала, была внимательнее, чем прежде, старалась не касаться опасных тем. Он чувствовал себя подлецом. Сто раз принимал решение порвать с Машей, но все откладывал: страшно было ни за что, ни про что обидеть милую, хорошую девушку, к которой по-своему привязался. Так и шло до того рокового дня, когда Мария, заливаясь краской смущения, и робко глядя в глаза, сообщила о своей беременности. Он растерялся, не знал, что предпринять, в отчаянии бросился к матери – лучшему другу и советчику. Рассказал все как есть. Мать не стала укорять.

     - Да, запутался ты, сын, - произнесла сочувствующе, - Что ж теперь делать – женись, ребенку нужен отец. Да и девушку жалко.

     - Но как же - Стелла?

     - Будь честным, расскажи ей все. Она переживет (матери Стелла не нравилась).

     - Но я люблю ее!

     - А Марию?

     - Нет. Не знаю…  Как-то иначе…

     - Значит, не любишь ни ту, ни другую, - сделала вывод мать. Но ребенок – не игрушка. Женись!

     Еще неделю он набирался смелости, а потом, как в омут кинулся: без предисловий сообщил любимой женщине о существовании соперницы. Она не дрогнула, только потемнели глаза.

     - Я знаю…

     Он не стал спрашивать – откуда, сразу выложил:

    - Я женюсь на ней.

     И тогда губы Стеллы побледнели, она покачнулась, шагнула к нему, спрятала лицо на груди. Еле слышно прошелестели слова:

     - Не надо! Это неправильно. Ты любишь меня. А я не смогу без тебя жить.
Его пронзила острая боль, и оттолкнув женщину более резко, чем хотелось, жестко бросил:
- У нас с Марией будет ребенок.

     Стелла отшатнулась, как от удара, закрыла глаза.

     - Уходи, - выдохнула из последних сил.

     Больше не виделись. Через месяц он женился на Марии. Сразу после свадьбы молодые супруги отправились к морю. Наслаждались покоем, ленивым отдыхом. Преданная любовь юной жены, ее робкая пылкость, наивные нежности заглушали голос совести, отодвигали прочь воспоминания и сожаления.

     Жестокая реальность вторглась в идиллию в первый же день после возвращения. Приятель-художник буквально ворвался в квартиру, чуть не силой выволок его на площадку, и бешено вращая белыми от ярости глазами, бросил в лицо, словно выплюнул:

     - Ты – подонок! Мне хочется тебя придушить!

     Он онемел, лишь смотрел ошарашено.

     - Ты знаешь, что натворил?.. В день твоей идиотской свадьбы Стелла покончила с собой…

     Сердце остановилось в груди, стало трудно дышать.

     - Что за бред ты несешь? - не желая верить, внезапно охрипшим голосом, произнес он.

     - Бре-е-е-д!..  Ах, ты… Бред, говоришь?!  Стелла заперлась в квартире, и открыла газ! Когда соседи почувствовали запах, было поздно… Ты – убийца!..

     Резко отвернувшись, художник бросил:

     - Я не желаю тебя больше видеть. Никогда. -И поспешил прочь.

     Он не помнил, как вернулся в квартиру, что говорил испуганной жене. Отчаянье захлестнуло черной волной, ненависть к себе чуть не свела с ума…
В эти трудные дни Мария проявила удивительное мужество, несвойственную ей серьезность, и понимание.

     В какой-то из часов, промелькнувших чередой непреходящей боли, он признался ей во всем. Она не разозлилась, не упрекнула. Протянула руки - обласкать, утешить. И он с облегчением ринулся в это спасительное тепло. Постепенно, ужас, вызванный известием, сменился глухой тоской, потом – тихой печалью.
 
     Шли месяцы, складывались в годы. Образ Стеллы, запечатлевшийся в душе, становился расплывчатым, таял в дымке прошлого, оставаясь где-то в уголке сердца болезненно светлым воспоминанием. Живое тянется к живому – он еще больше привязался к Маше. Их брак оказался на редкость удачным. Не хватало только одного – звонкого детского голоса. Первая беременность, ставщшая причиной скоропалительного брака, прервалась на четвертом месяце. Со всеми последующими происходило то же самое. Мария очень расстраивалась после неудачных попыток, а он, прежде неверующий, воспринимал это, как кару за свое предательство. И Вот, наконец.....
     … Казалось, после ухода врача, прошло уже много, много часов. Его охватило странное спокойствие. «Все случится так, как должно случиться» - впервые после смерти Стеллы отчетливо вспомнились слова. И сейчас фатализм этой фразы не вызвал раздражения, на пике отчаянья неожиданно пришло прозрение, он почувствовал себя удивительно близким умершей. «Прости меня, Стелла», - взмолился мысленно, невольно обратив взгляд к раздираемому молниями небу … - «Я бы все отдал, чтобы повернуть время вспять. Я не должен был расставаться с тобой…» Сожаления о том, что могло быть, не соверши он глупейшей ошибки, завладели им полностью. 
     Он не знал, не смог бы объяснить, почему в минуту опасности для жизни жены, всем существом потянулся к мертвой возлюбленной, ощутил такую острую боль утраты, как-будто все случилось вчера. «Я, наверное, до сих пор люблю тебя, - шептал пересохшими губами, - Прости меня!..  Прости…»

     И словно в ответ на эту мольбу, за окнами громыхнуло с такой силой, что показалось – вылетят стекла. А потом все неожиданно стихло. Дождь прекратился, и на черном бархате неба мягко засветились звезды – одна, другая, третья. Усталыми глазами он впитывал в себя мягкое мерцание, а в памяти вставало тонкое бледное лицо с глазами, похожими на эти далекие звезды…

     - Поздравляю, папаша – раздалось за спиной.

     Обернувшись, он недоверчиво уставился в лицо врача. Но широкая улыбка последнего сразу развеяла сомнения, заставила облегченно вздохнуть.

     - У Вас родилась замечательная девочка.

     - А Мария?..

     - С ней тоже все будет хорошо.

     Радость росла, ширилась в груди, а в ушах, словно откуда-то издалека, приглушенно, нежной мелодией звучало: «Я простила, я желаю тебе счастья…»

     Утром ему разрешили навестить жену. Слабая, бледная и по-новому, по-матерински, прекрасная, она светилась от счастья. Приподнявшись, протянула ему маленький белый сверток. Он взял его нерешительно, осторожно. Заглянул в крохотное личико новорожденной. Малышка запищала и распахнула огромные зелёные  глаза. Лицо потрясенного отца озарило изумрудное сияние.