Чудо нахаляву

ЧУДО НАХАЛЯВУ

Джимми-бой как всегда был в ночном клубе. Ему было наплевать на время суток в обычном мире, он существовал в своём. В этом мире не существовало времени суток и обязанностей, существовали только его желания. Сидя за одним из столиков, стоящих вокруг танцпола, он довольно нагло рассматривал обнаженные ноги одной из девушек, ритмично двигавшихся в такт заводной музыке. Сам он танцевал редко, поскольку таланта к этому особого не имел. Трудно было сказать, к чему же у него был талант, да и вопрос этот никогда не занимал молодого человека. Имея с самого детства то, что было у Джимми-боя, люди редко задаются вопросами, потому что жизнь не предоставляет им возможности эти вопросы заметить среди событий. У них с самого начала есть Ответы.
В общем, он сидел на высоком вращающемся стуле и мерно покачивал носком крокодилового туфля, всё же попадая в ритм. Несмотря на полное отсутствие перспектив в классическом балете, среди своей среды он слыл гламурным клаббером. И та девушка, которая удостоилась его по-звериному прямого внимания, разумеется, отлично знала, кто любуется плодами долгих изнурительных тренировок в фитнесс-клубе. Хоть Джимми-бой и не был венцом творения, всё же он был одним из самых завидных женихов в Нью-Йорке. Неотвратимо приближающийся Принстон, очень немаленькое состояние и великолепные внешние данные хоть из кого сделают жениха. Вот только у Джимми-боя на этот счёт были свои планы, которые никто не мог ему помешать нарушить. По крайней мере, он сам так думал.
С настолько самодовольной улыбкой, на какую он был способен, парень соскочил со стула и чуть вихляя задом приблизился к объекту охоты. Не выпуская стакана с «Лонг-Айленд-Айс-Ти» из одной руки, второй он приобнял девушку за талию и довольно громко крикнул ей на ухо:
– Привет! Как дела, крошка?
Она поморщилась: и крик его был слишком громок, и оригинальностью этот тип не отличался. Всё так, как ей рассказывала Салли.
«Он попользуется твоим телом пару месяцев, на большее его не хватает. Он даже сам будет верить в то, что тебе говорит, но ты не слушай, на самом деле он боится ответственности как огня. И вообще он эгоист, каких свет не видывал. Заполучить его на блюдечке тебе не удастся».
Но Молли всё же решила попытаться, тем более, что игра стоила свеч и шансы у неё были несравненно выше, чем даже у великолепной Салли. Всё-таки у Салли не было отца-мэра Нью-Йорка.
Она собралась с духом и изобразила на лице бессмысленно-очаровательное выражение, какое было просто необходимо для создания у мужчины ощущения превосходства, такого нужного в этой партии. Был её черёд делать ход.
– Привет, красавчик! У меня всё о’кей. Как тебе туса?
Всё шло по плану.
– Ничё так. Меня зовут Джимми, но друзья зовут меня Джимми-бой.
– Очень приятно, Джимми, – сохранила девушка дистанцию: стратегический ход – она не какая-нибудь дешёвая шлюшка. Она шлюшка очень дорогая, с горестью подумала она, но изменить ничего уже не могла. – А я Молли.
– Хай, Молли. Угостить тебя чем-нибудь? – он по своему обыкновению не смотрел девушке в глаза, а рассматривал её достаточно оголённую грудь.
– Экстра-Драй без оливки, – Молли, тем не менее, продолжала ослепительно улыбаться.
Джимми-бой махнул рукой, подзывая официанта. Тот не заставил себя ждать больше нескольких секунд.
– Что желает леди?
Молли уже собралась было сообщить своё желание, как вдруг заметила, что её загорелый третий размер, густо усыпанный блеском для кожи, уже не подвергается детальному исследованию. Джимми смотрел куда-то ей за спину такими завороженными глазами, что Молли похолодела: он запросто мог переключить своё внимание на какую-нибудь расфуфыренную фифу с Манхэттена, а это совсем не входило в её планы. Когда тебе 25, пережидать мимолётные романы избранника совершенно некогда.
Она обернулась, и сразу поняла, на кого так уставился горе-плэйбой. В зал вошёл мужчина средних лет, на которого совершенно невозможно было не обратить внимания. Нет, он не был одет в костюм пингвина, и не был гол. Он был одет в обычный с виду чёрный костюм, имел простую причёску, но тем не менее взгляды всех присутствующих на несколько неуловимых мгновений сосредоточились на нём. Каждый увидел в вошедшем что-то неуловимое, что-то, что говорило: он может дать тебе всё, чего только не пожелаешь. И это несмотря на то, что все они, к счастью для себя видели этого гостя впервые в жизни. Несомненно, все бы тут же неосознанно направились к этому мужчине за своими желаниями, но у него были другие планы, нарушить которые уж точно не мог никто. Посему клубная жизнь возобновилась спустя эти несколько мгновений. Только Джимми-бой всё так же рассеянно провожал взглядом этого мужчину, пока тот не скрылся за перегородкой чилл-аута.
– Молли, детка, не исчезай никуда, – сказал Джимми-бой в пространство поверх её головы. – Я сейчас перетру кое-какие дела с этим господином, и мы обязательно пропустим с тобой пару стаканчиков.
И парень исчез вслед за незнакомцем.
Молли с раздражением подумала, что если она сейчас накинет лёгкий плащ, скрывающий её ноги и грудь, Джимми-бой её попросту не узнает, он даже ни разу не взглянул на её лицо. И это она прочила себе терпеть долгие годы только лишь для сохранения семейного реноме? Молли вздохнула и залпом осушила невесть откуда появившийся перед ней вермут. Работники «Эго» сполна отрабатывали свои чаевые.
Джимми-бой тем временем нашёл мужчину, сидящим в одной из тихих кабинок зоны отдыха. Молодой человек не привык церемониться – он был слишком известен, чтобы спрашивать кого бы то ни было, что ему можно было делать, а что нельзя. Он не без оснований полагал, что можно ему практически всё. При этом, к чести его, он не разу не пользовался своим социальным могуществом, чтобы пойти на преступление. Любое насилие было ему чуждо, да в нём и не возникало необходимости. Люди давали Джимми всё, чего он от них хотел за его деньги, и он никогда не скупился на человеческие приобретения.
Короче говоря, он беспардонно уселся напротив незнакомца и вперился в того несколько презрительным взглядом. Тот же смотрел на свои руки, скрещенные на столе. Эта немая сцена протянулась с пол минуты.
– Ничего, если я отниму у Вас несколько минут? – вряд ли это можно было считать вопросом.
Мужчина наконец поднял голову и посмотрел на Джимми в упор, отчего парень несколько сник, даже несмотря на отеческую улыбку, восково застывшую на губах незнакомца. Взгляд бездонных синих глаз выражал нечто такое, с чем Джимми ещё никогда не сталкивался и чего понять был не в силах. Однако он продолжил:
– Мистер..?
– Ди. Можешь звать меня мистер Ди, Джимми-бой. Спрашивай.
Голос незнакомца, возникавший будто позади своего хозяина, и накатывавший в несколько волн, его низкие вкрадчивые обертоны содержали в себе ещё больше того непонятного, что так озадачило молодого человека. При всём том Джимми задело фамильярное обращение, к которому он не привык, и он произнёс всё так же уверенно и немного с вызовом:
– Эй, приятель, да мы уже на «ты»? И ты меня знаешь? Великолепно, это существенно ускорит дело. Слушай-ка, старина Ди, подскажи мне, где ты взял такой чертовски классный костюм? Мне сам старик Джорджио не смог сшить такой – классический и рэйвовый одновременно. Именно с такими гнутыми лацканами с отливом. У Джастина есть что-то похожее, но всё равно не то. Чёрт возьми, я готов заплатить любые деньги за одно только имя модельера. Просто поразительно, насколько это то, что я так долго искал, старина Ди!
Старина Ди не торопился отвечать. Он улыбнулся ещё шире, и полез во внутренний карман пиджака. Он последовательно извлёк оттуда объёмный портсигар благородного тёмного металла, такого же материала зажигалку и миниатюрную гильотину для сигар. И опять Джимми-бой испытал это чувство замедления времени – в доли секунды он сумел детально рассмотреть гильотину, которая оказалась презабавной вещицей. Её рама была выполнена в форме буквы «Ди» – несомненно, вензель владельца. Внизу же золотистой нитью на металле были выгравированы многочисленные людские головы, примечательно же в них было то, что все они были очень детально прорисованы, настолько, что возникало ощущение, что они живые. И лица те имели счастливое выражение покоя и блаженства.
– Да, Джимми-бой, в этом ты весь. Многие из тех, кто находится сейчас здесь, хотели попросить у меня избавления от болезней, пост президента, скорой кончины своих богатых родителей – самого разного, хорошего и плохого. Но я пришёл к тебе и тебе понадобился костюм. Что ж, поистине масштабные устремления, не так ли, малыш Джимми?
Мистер Ди заговорщицки подмигнул молодому человеку и раскрыл портсигар. По кабинке распространился чудесный аромат отличного ванильного табака. Джимми-бой увлекался многими видами спорта, среди которых искусство рукопашного боя занимало не последнее место. От любимого пинг-понга ему досталась великолепная реакция и скорость движения. И, безусловно, он никому не позволял говорить с собой подобным тоном. Он молниеносно кинулся вперёд, но, как ему показалось, за мгновение до этого свободная рука Мистера Ди оказалась на его кисти и остановила его бросок на полулёте. Джимми-бой почувствовал на запястье мёртвую хватку. Глаза Мистера Ди потеряли голубые краски и приобрели ртутный оттенок, в голосе также появились капли ядовитого металла, но улыбка даже не дрогнула.
– Мистер Диллинждем, по-моему, не далее, как минуту назад вы хотели узнать, почему сеньор Армани не смог удовлетворить вашу потребность и не сможет ли модельер мистера Тимберлейка сделать это. А также хотели заплатить мне за имя модельера, сшившего этот костюм.
Он отпустил руку Джимми-боя и лёгким движением пальцев усадил парня обратно в кресло.
– Пусть этот костюм будет моим маленьким подарком на Ваш сегодняшний День рождения.
И тут Джимми понял, что одет уже не в то, в чём пришёл в клуб. Он, затаив дыхание, осмотрел на себе прекрасно сидящую на фигуре точную копию костюма Мистера Ди. Он сидел, но всё же почувствовал, как затряслись его колени. Вся его самоуверенность испарилась, и он ощутил под собой влажное тепло.
– Кто… Кто вы такой?!
Мистер Ди достал сигару, не спеша откусил её кончик гильотиной, обмакнул в стоящий на столе коньяк и сунул в рот, с удовольствием причмокивая. Затем извлёк из зажигалки две можжевеловых лучины и поджёг их. Джимми как загипнотизированный следил за всеми этими неспешными манипуляциями, не смея шевельнуться. Повертев в руках горящие лучины, Мистер Ди наконец поднёс их к сигаре и затянулся. И вместе с красным огнём тления табака в его зеркальных глазах загорелся огонь, природа которого более не представляла собой загадки для Джима Диллинджема. Если бы он уже не был напуган до смерти, то наверняка умер бы от хватившего его удара.
– Ну-ну, малыш Джимми, зачем ты так?
Таинственный гость щёлкнул пальцами, и Джимми-бой почувствовал, как бельё его тут же высохло. Одновременно с этим мир вокруг остановился. Застыли в недвижных позах люди, повисла в воздухе струя выливающегося из горлышка шампанского, стихли звуки, даже остановился на полпути от мигающей лампы пучок лазурного света.
– Итак, Джимми-бой, я пришёл к тебе. Я мог бы тебя уничтожить без демонстрации силы, как ты понимаешь. Ты сам своим поведением принудил меня к дешёвому циркачеству. Но мой интерес в другом, тебе не стоит бояться, – и, словно повинуясь этому приказу, нервы и адреналин Джимми успокоились, и он в самом деле почувствовал себя в безопасности.
– Молодец. Теперь я ещё раз спрошу тебя, тебе действительно нужен всего лишь этот костюм? Если да, то не стыдись, это действительно изумительный костюм. Должен признать, у тебя отличный вкус в одежде.
– И что же, вы попросите взамен мою душу?
В ответ Мистер Ди неожиданно расхохотался. Сразу и очень сильно. Он смеялся долго, прежде чем внезапно замолкнуть. Всё же смешки ещё несколько раз вырывались из его уст.
– Ох, Джимми-бой, давно меня так никто не смешил. А ты тот ещё тип! Зачем предлагать мне то, чего у тебя нет? Не стыдно? Шучу, шучу. Но всё же ты в детстве наслушался христианских сказок. Зачем мне нужна жалкая человеческая душонка, если она не стоит и самого ничтожного закоулка моей собственной души, по сравнению с которой ваша жалкая Галактика просто комок грязи? Ты предлагаешь мне набор примитивных энергетических управляющих команд, не могущих толком справиться со старением оболочки, когда я усилием воли могу создавать Вселенные, величие которых вы, жалкие белковые соединения, не в силах и представить! О нет, мне нужно от тебя совсем иное. Мне нужно, чтобы ты именно принял от меня то, что попросишь. Принял без условий и оговорок. Один дар.
Джимми пребывал в замешательстве.
– Но зачем?!
– Ах, Джимми, малыш, как бы попроще тебе объяснить? – Мистер Ди откинулся в кресле и мечтательно закатил глаза. – Так я развлекаюсь. Ты столько раз не встретил Рождество, сколько раз я наблюдал, как созданные мною измерения самопроизвольно распадались в чистые потоки энергии. Поверь мне на слово, это достаточно долгий срок, чтобы заскучать. Разумеется, я Был и много раньше, но эти воспоминания я специально удалил из памяти, так они мне приелись. И вот я раздаю людям самое сокровенное, что они только могут пожелать, а затем наблюдаю за тем, что получилось. Надо признать, несмотря на всю вашу примитивность, иногда сюжеты получаются поистине завораживающие. Другие разумные расы вашей Вселенной никогда не просят меня ни о каких глупостях, они слишком разумны, а потому предсказуемы. За ними наблюдать нет никакого интереса, а вот люди… Впрочем, я выложил карты на стол, теперь твоя очередь.
Джимми-бой задумался на какое-то время. Возможно, впервые в жизни.
– Развлекаешься… Надо полагать, что Бог тоже порядком веселится, наблюдая за нами в свою божественную лупу?
Старина Ди улыбнулся шире.
– И снова заблуждение, мой примитивный друг! Люди, неверно истолковав неплохую книжицу, решили с чего-то, что высшее добро и высшее зло суть разные существа и понятия, а святую троицу почему-то перевели как Отец-Сын-Святой Дух. Это лишь отголоски патриархальной идеологии того времени, не более того. Если бы триединое начало мира, – Мистер Ди галантно поклонился, приложив руку к груди, – сразу правильно истолковали как Добро-Зло-Справедливость – противоречащие друг другу, действительные столпы мироздания, ты бы не задал мне сейчас этого глупого вопроса.
Джимми-бой ничего не понял из последней тирады, но задумался ещё на больший промежуток времени. Впрочем, время остановилось, и его можно было не брать в расчёт. Спустя мгновение, а может быть, миллион веков, Джимми-бой сказал:
– Знаешь, старина Ди, мне в общем-то нечего у тебя просить. Я богат, спасибо родителям, не дурак, меняю женщин каких и когда захочу, в общем живу в своё удовольствие. Разве что…
Лукавая улыбка осветило правильное лицо Мистера Ди.
– Да, Джимми, ты движешься в верном направлении…
– Разве что я мог бы попросить бессмертия…
– И тогда это может продолжаться вечно? Ох, как ты мне нравишься в своей безудержной ограниченности, Джимми-бой! Я даже предоставлю тебе бонус, чего никогда не делал, так ты мне приглянулся. Выбирай: сохранить душу и принять бессмертие на моих условиях, или же отдать мне душу, но выбрать свои условия. Ах, как занимательно! Что же ты выберешь? Что же подскажет тебе твой разум? Зачем тебе душа, ты ею не пользуешься вовсе! Или пожалеешь? А, малыш Джимми?
Все эти дьявольские подначивания очень смущали Джимми. Он никак не мог понять, где подвох, что может быть такого в бессмертии, чего можно опасаться? Какую закавыку придумал Мистер Ди для него? Почему он так веселится.
Наконец, в соответствии со своим воспитанием и опытом, он принял решение.
– Я, пожалуй, сохраню душу, если она всё-таки есть. Не вижу никаких причин поступить иначе.
Мистер Ди мгновенно успокоился, его глаза снова стали небесно-голубыми. Он протянул руку.
– Идёт, играем по моим правилам, суть которых ты поймёшь, когда придёт время. От одного тебя предостерегу: ни в коем случае не пытайся совершить самоубийство. – Теперь он был абсолютно серьёзен.
Джимми-бой колебался недолго, он привстал и пожал протянутую руку.
Последнее, что он запомнил, было появление его лица на гильотине Мистера Ди. Только в отличие от других лицо его не было умиротворённым, оно было искажено страданиями и нечеловеческой болью.
В ту же секунду он очнулся глядящим на мерцающую от блеска для кожи грудь Молли, едва прикрытую топом. И, что было ему совсем не свойственным, отчего-то вдруг посмотрел ей в глаза. В карие глаза, так несвойственные блондинкам. Но свойственно крашеным блондинкам.
Они говорили всю ночь и Молли удивлялась, какая разительная перемена произошла в Джимми-бое после того, как он произнёс: «Угостить тебя чем-нибудь?» Как он вдруг посмотрел на неё и перестал строить из себя идиота.
***
Джим сам не понял, как так получилось, что он женился на Молли. Её лучшая подруга Салли, безуспешно пытавшаяся сделать то же самое, повесилась от досады. Буквально.
И жизнь пошла своим чередом, за исключением того, что происходили некоторые перемены, которые Джиму совсем не нравились.
Во-первых, ему стало невероятно трудно склеить девицу. То ли никто из них не хотел ссориться с дочкой мэра, то ли чёрт его знает почему. Даже продажные женщины не все соглашались.
Во-вторых, и главное, он старел. Более того, он болел, и болел серьёзно. С огромным трудом вылечил цирроз печени; пришлось забыть о барбекю и алкоголе. Перенёс два инфаркта к сорока годам и теперь жил с кардиостимулятором.
Он не раз спрашивал Молли, помнит ли она странного незнакомца в необычном костюме, появившегося тем вечером в клубе «Эго» как раз после того, как он произнёс: «Угостить тебя чем-нибудь?» Но она всячески отрицала что-либо подобное. Он разругался со всеми знакомыми, пытаясь заставить их вспомнить Мистера Ди, никто не помнил. Хотя Джим отчётливо помнил, как все посмотрели на Старину Ди, когда он появился в главном зале «Эго».
Он уже и сам не раз пытался отнести свои воспоминания на счёт излишков галлюциногенного абсента, если бы не одно «но». Это «но» висело в шкафу. Отличный костюм смешанного стиля, с гнутыми отворотами с отливом и вензелем «Ди» на подкладке. Костюм, который видели и осязали все домашние: и жена, и трое детей, и прислуга, и в реальности которого не приходилось сомневаться. Почасту Джим стоял перед зеркалом, разглядывая своё располневшее и не влезающее уже в этот костюм тело, морщины на лице, и переводя глаза на артефакт, никак не вязавшийся с этим обрюзгшим человеком в зеркале. Он старел, и несколько раз чуть не умер, а значит, обещанного бессмертия не было.
В один прекрасный день костюм обильно посыпали тальком и убрали в чулан, и почтенный мистер Диллинджем, председатель совета директоров, перестал доводить своё семейство безумными сказками.
Всё шло замечательно, пока от инфаркта не скончался его семидесятилетний внук Эдвард. Джиму давно уже минуло сто двадцать, он хромал на левую ногу и ходил с тросточкой, глаза его уже почти не воспринимали свет, одно ухо ничего не слышало. Лишь обоняние оставалось столь же острым, как и в молодости.
А на кладбище он вдруг услышал здоровым ухом:
– Минни, смотри, какой чудесный старикашка! Я бы провела с ним весёлую ночку. А, что скажете, мистер?
– Да, Джинни, я присоединюсь к вам.
Вот тут Джим испугался. Нужно ли говорить, что женщины не интересовали его уже более полувека? Охваченный паникой, он кинулся бежать прочь от юных красавиц, которых даже не мог толком разглядеть, но как они пахли!
Дряхлый старик бежал, нелепо ковыляя негнущейся ногой, а на лице его были слёзы. Он не хотел верить, что с ним так обошлись. За что такая страшная кара, спрашивал он себя. Он вдруг понял всю чудовищность замысла Старины Ди, и отказывался верить, что это правда.
На следующий день он с помощью отпечатка своего пальца снял большое количество наличности. Через неделю он нашёл надёжного молодого человека себе в помощники и исчез из штата. Почему? Он уже кожей чувствовал на себе недоумённые взгляды родных, не могущих понять его чрезвычайной живучести. Он понимал, что после смерти Эдварда время, оставшееся до момента, когда его сдадут для исследований в ЦРУ, пошло на дни.
Он прожил ещё сорок шесть тягостных лет вместе с помощником, его звали Алан, сорок шесть лет, в течение которых его постоянно допекали молодые девушки с предложениями поразвлечься. Спрятаться от них не было никакой возможности. Они звонили по телефону, приходили в дом, донимали Джима при нечастых прогулках в инвалидной коляске. Но он терпел сквозь слёзы, пока Алан не умер от старости. Без посторонней помощи он не мог даже сходить в туалет.
В попытках найти нового доверенного он потерял сто шестьдесят три миллиона долларов из-за их недобросовестности. У него было ещё много денег, но часто пользоваться банкоматами он не мог, это могло вывести банки на след непонятно как прожившего двести лет человека. Он понял, что дальше так нельзя.
И тогда он нарушил запрет, о котором забыл уже много лет назад. Он купил билет на экскурсию к Большому Каньону и под изумлённые крики туристов бросился в коляске с обрыва.
То, что это ошибка, он понял уже внизу. С издробленным скелетом, разорванными внутренностями, истекающий кровью, он всё же продолжал жить. Он не мог понять как, но он жил. Он смотрел вверх и слышал каждый звук, производимый гигантским ущельем. И находился в полном рассудке, хотя предпочёл бы сойти с ума. Но и этого ему не было дано. Он ощущал адскую боль в каждой клеточке своего тела каждую секунду, но не мог кричать, потому что при падении его связки были разорваны в клочья.
Однажды на его глаз упал свежесорванный лист травы. Он был так тонок, что просвечивал насквозь. Джим видел, как соки всё ещё текли по растительным каналам, не зная, что течь им больше некуда. В конце дня движение прекратилось и лист засох. Очень скоро ветер развеял труху. Единственное, о чём Джим мог думать некоторое время, это о том, чтобы оказаться на месте этого листа.
Он не мог определить, сколько прошло времени, пока он лежал вот так, терзаемый нескончаемыми физическими муками. Счёт зим и лет он потерял после третьей сотни, а потом ещё раз также, а потом ещё и ещё. И каждый день он неслышно молил своего повелителя о пощаде.
Ещё через несколько веков он внезапно для себя самого понял: он настолько привык к боли, что уже не замечает её. И вот он стал замечать, что зрение его стало резче, а звуки громче. Зрение его стало настолько острым, что он видел отдельные травинки растущие на самом верху ущелья. Видел, как ветер играет тонкими стеблями, пытаясь вырвать их с корнем, но тщетно. Видел пролетающих над ущельем птиц. Животные проходили мимо него, обнюхивали, некоторые даже пытались катать его иссохшую голову лапами по земле. Но, повинуясь чьему-то безмолвному приказу, оставляли его в покое. Каждый день Джим ждал тот момент, когда Солнце пролетает над Каньоном. С замиранием полумёртвого сердца ждал те редкие дни, когда над Каньоном бывали дожди. И тогда, пронизывая мельчайшую водяную пыль, свет на короткие минуты, казавшиеся мгновениями, растворялся в ней в цветные радужные реки. И тогда он испытывал Радость. Он вдруг осознал, что мир наполнен некоей истинной красотой, которую он не замечал все те годы, которые он бессмысленно тратил на приобретение бессмысленных удовольствий.
И настал день, когда Он вернулся. Старина Ди, как всегда неспешно подошёл к нему, достал принадлежности для курения, в том числе искусную гильотину, на которой виднелось изображение Джимми-боя, омрачённое муками страдания. После первой затяжки Мистер Ди заговорил.
– Привет, малыш Джимми! Что-то ты неважно выглядишь, а? Я ведь предупреждал тебя, чтобы ты не делал глупостей. Детям такое нельзя показывать, а?
Ответом ему было лишь молчание. Даже если бы Джим и мог говорить, он не стал бы просить о пощаде и извиняться. Джим лишь также лежал и смотрел на медленно проплывающие облака, а в глазах его светилось Знание.
Мистер Ди убрал с лица издевательскую ухмылку.
– Что ж, это была поучительная история. Жаль только, никто о ней не узнает. Люди глупы, вот что я вам скажу…
Он покурил ещё некоторое время.
– Люди теперь научились восстанавливать организм при травмах. Не хотите вернуть молодость, мистер Диллинджер? Я мог бы доставить вас в больницу, в качестве компенсации за страдания, а?
Мистер Ди, должно быть, надеялся, что Джим станет молить его об исполнении этого предложения, но взгляд калеки оставался безучастен и прозрачен. Тогда Мистер Ди сел рядом и долго курил, прежде чем заговорил снова.
– Я думаю, теперь, когда вы не нуждаетесь в прощении, вы его заслужили.
Последнее, что увидел Джим Диллинджер, было его изображение на гильотине Мистера Ди. Искажённое страданиями лицо его стало смягчаться, гримасы исчезли, морщины исправились, выражение глаз приобрело смиренное выражение, на губах появилась лёгкая улыбка. Он обрёл то, что должен был попросить сразу, и что просили все разумные существа нашей Вселенной, чьи просьбы были так разумны и мудры, а потому предсказуемы. Он обрёл покой.
Вечерело.