Записки Маугли. 1991 год - И смех и грех... Часть

Записки Маугли.

1991 год - И смех и грех.
………..
Часть вторая

Мы  после этой ночи пошли на квартиру его родителей, которая находится прямо на улице Горького - напротив отеля Минск. Правда, сейчас его снесли. Мы пришли, чтобы посмотреть включили  ли остальные телеканалы, полить цветы. И вообще проверить  - что да как. Но напряжение этой ночи всё ещё бурлило. И,  как оказалось, не только в нас.
Вдруг в дверь начали страшно стучать и чей-то пьяный голос орал, что он нас вычислил, теперь нам не уйти, теперь нам ****ец, слишком долго он нас ловил и теперь-то уж…  Дверь сотрясалась от жутких ударов. И мы перепугались. А кто их знает, что в головах у этих свихнувшихся трудящихся. Как в первый день.
Утром первого дня путча, когда по радио читали указ ГКЧП, мы с другим моим другом оказались наедине с Москвой. Он хотел привести меня к своему другу священнику, но и эта, как и все подобные попытки присоединиться к эгрегору христианства, не удалась. И мы пошли пить коньяк в ближайшую забегаловку на Мясницкой. Выходили периодически курить. И где-то на 4-й раз мы увидели ряд БТРов, вставших вдоль улицы. Мы посмотрели друг на друга, и кто-то сказал  «Вот они и приехали». И тут около нас нарисовался ветеран – со всеми наградами на пиджаке – вдруг схватил нас под локотки и потащил к ближайшему БТРу, на люке которого сидел солдатик и курил. Это было так нелепо, что мы и не сопротивлялись. Да и что бы он мог против двух верзил? Но – нелепость царила в мире. Подтащив нас к солдатику, он кричал «Вот они, я их поймал, вот они!» и всякое такое. В глазах солдатика мы увидели такой ужас от происходящего, что нас разобрал смех, потому что предсказать  - что же будет со всеми нами в первые секунды,  мы не могли. Было страшно всем, хотя  дедок верил в свою миссию, мы – что всё будет хорошо, у солдатика был автомат, и он тоже во что-то верил, но… Но он, всё с тем же ужасом в глазах, открыв люк и, рухнув в него, как в спасительную пещеру, задвинул его крышку над собой. Наступила тишина. Стало слышно, как где-то кто-то стучал железом об железное – чинили что-то, видимо трак на танке. И ветеран пережил переход от энтузиазма опера к ужасу этого же опера, попавшего в руки бандитов. Он думал, что теперь уже мы его потащим на правИло. Но мы, освободив локти из его захвата, спросили его: «Ну что, дед, и тебя предали?». Он сник, развернулся и медленно побрёл вдоль БТРов, низко опустив голову. Символика какая-то. А мы пошли пить дальше. До нас тоже дошло, что приехали. Потом был день, и была ночь страха. Город изображал, что он готов не подчиниться войскам, но во время митинга у г-цы Москва, где все говорили, глядя на кремль, что враг не пройдёт и всё такое, а из автобусов, перекрывавших подходы к нему,   смотрели на нас глаза солдат ГБ, вдруг раздался страшный рёв мотора, ехавшего со стороны Метрополя БМП, у которого просто вырубили глушитель – и все быстро в ужасе спрятались в спусках в метро и  разбежались веером по площади, которая сейчас подземный магазин.
А сегодня, на третий день, когда давление ужаса начало спадать, попасться на него снова – ничего не стоило. Ужас охватил нас. Мы схватили кухонные топорики и встали с двух сторон двери, сотрясавшейся от ударов.  Мы были готовы убить взломщика. Это я помню. Володимир схватил телефон и стал звонить соседям, чтобы попросить вызвать милицию, что те и сделали, в конце концов, но долго  не могли понять, о чём он говорит. И пока они приехали, он пытался сквозь дверь спросить буяна, в чем дело, но тот только продолжал описывать все те ужасы, которые ждут нас после того, как он выломает дверь. И это оказалось по силе переживания больше, чем стоящие всю ночь под окнами грузовики с ОСОНом бойцы которого выскакивали из кузовов по очереди покурить  - в чёрных костюмах и зеркальных шлемах и с пластиковыми щитами. Но они-то так и не выехали, хотя всю ночь дышать было нечем от копоти 15 постоянно включённых дизелей. Это не сорвало нам крышу. А этот идиотский крик проник в душу, как сейчас говорят, реально.
Приехавшая милиция поговорила с мужиком и выяснила, что он не дошел до своей квартиры ровно на этаж. Он считал, что ему удалось наконец-то, застукать жену с любовником, ибо он ушел с работы и,  придя в неурочное время домой, предварительно хорошо выпив, обнаружил дверь запертой т.к. ключ не открыл дверь. Тут у него замкнуло – это сколько же надо было времени тайно ревновать жену, чтобы так прорвало. Мы открыли дверь, он извинился и пошел домой. Мы все нервно смеялись, но всем было так стыдно – испугались тараканища.
Вот как глубоко сидит страх в человеке – он тоже испугался, что то, чего он боялся больше всего на свете, вдруг во время путча произошло. Его предали и он, как и тот ветеран на Мясницкой,  был готов к бою. От ужаса. Надо было вовремя оказаться на правильной стороне баррикад – а то убьют. И в нас был тот же страх и желание выжить. А потом – стыд. Хотелось провалиться, прямо по пословице. Но в это время с верхнего этажа раздались такие же удары в дверь и крики с теми же угрозами – его дверь тоже не открывалась. И там его успокаивал уже второй милицейский наряд, который тоже приехал по вызову. Собравшиеся на лестничной площадке соседи дружно заржали, выдавая себе индульгенцию в том, что мы-то смогли удержаться в рамках рассудительности, нас-то не одолел вирус безумия путча. Потом и мы выпили, а по телевизору на включившемся втором канале генерал   Руцкой  тем временем прилетел из Крыма с Горбачевым на борту своего самолёта.  Он тоже демонстрировал себе преодоление страха  советского человека. Как и потом, когда он сам поднял путч против ужен своего президента, когда по радио призывал войска поддержать белый дом. Но тогда  начиналась эйфория победителей. Перспективы просто лопались от полноты ожиданий будущего. Чтобы потом лопнуть уже по швам.
После этого мы с Володимером постепенно перестали часто встречаться, а,  потом, и быть друзьями, хотя, естественно,  позабыли из-за чего. Нам про это и сейчас поговорить не удастся – зачем причинять боль другому?  А,  может,  и других причин хватало – слишком уж многое потом изменилось.
Вечером я бродил по освобождённой Москве, наблюдая, в частности за сценой снятия памятника Дзержинскому. Оказалось, что он был привинчен фланцем к постаменту всего лишь четырьмя болтами, лишь  один из которых так и не удалось отвинтить. Пришлось вызывать сварку. А три крана ждали, чтобы снять его с постамента. Человек в танковом шлеме срезал болт, накинул петлю на шею истукана. И  поднял его всего один кран. Легко снял и положил на прицеп, который медленно повезли, а особо нервные граждане  прорывались к нему, чтобы плюнуть на памятник. Всё, что они могли сделать. Они тоже имели к нему претензии – за переломанные судьбы родственников, да  и всей страны.  Тоже сублимация страха. Памятнику нельзя причинить боль.  Кстати, изнутри он был пуст – наверное,  многие, из собравшихся на площади, хотели увидеть  - а есть ли в нём то золото партии, про которое писали перестроечные издания. Не было золота. Как и во всём происходящем.
Это сейчас видно, что народ как всегда до и после, был обманут и использовался как пушечное мясо, которое,  в этот раз, не бросили в большом количестве на жертвенник в пищу богине истории. Хотя те ребята, которых задавило танком, погибли по глупости, но там просто - у всех сдали нервы – никто не хотел убивать – несчастный случай. От того же взаимного приступа генетического ужаса. Все хотели как лучше.
А про то, что этот ужас сейчас используется для распаления патриотизма в массах, требуя от всех проявлять лояльность к диктатуре. Как сказала одна знакомая - смотри, мол,  каким патриотом я вырастила сына, он носит георгиевскую ленточку. А я рефлекторно ответил ей при сыне, что мол, патриотизм – последнее прибежище мерзавца.  И я  вспомнил,  каким мерзавцем и трусом я сам был тогда, в августе1991.
Тогда ли только?