Лукич о живых и мёртвых

Лукича штормило. Он смутно помнил, как его занесло на кладбище. Кажется, произошло это после того, как в рабочем балке по окончании трудовой недели он «вздрогнул по маленькой» с водителем, которого звали, вроде бы Василий, и старым сторожем, закадычным другом Петровичем. Уже после того, как Василий вспомнил о том, что находится за рулём, после того, как в желудок Лукича влилось пол литра горячительного напитка, и после того, как в балок зашёл бригадир, было принято отчаянное решение добраться до дома по короткому пути.
Ноги плохо слушались Лукича, а тело пыталось прогнуться назад или опрокинуть его через себя. В то же время руки, прекрасно подчиняясь командам затуманенного алкоголем сознания, послушно сжимались в кулаки и потрясались в воздухе. Старик грозил в строну балка, посылая проклятья в адрес бригадира, по злобе души своей разогнавшей честную компанию, до тех пор, пока Лукич не сообразил, что тот наверняка уже дошёл по большой, длинной дороге и уже находится дома. Кулаки переместились вперёд и потрясались уже только впереди тела, что несколько способствовало передвижению по пересечённой местности. Единственное, что доставляло ему крайнее неудобство – это решётки кладбищенских оградок, которые цеплялись за рукава Лукича. Столкнувшись с очередной такой преградой, и едва не упав, он остановился. Сфокусировал свой взгляд на могилке и вдруг ни с того, ни с сего, ухмыльнулся.
- Ну шшшш…
В пересохшем рту звуки рождались довольно бессвязные и для того, чтобы речь обрела смысл, пришлось немного пожевать губами.
- Ну шшшта… покойнички…
Удачное начало фразы заставило Лукича радостно хихикнуть. Однако трезвости мысли он при этом не растерял и закончил свой вопрос:
- Ну, что, покойнички, лежите?
Ещё раз усмехнувшись, и тотчас забыв о своём риторическом вопросе ввиду потери его актуальности, Лукич попытался продолжить свой путь и разыскать, наконец, злосчастную тропинку, ведущую к выходу из кладбища.
- Можем и встать, - ответил чей-то тихий голос.
Лукич вздрогнул. Он никак не ожидал услышать в этот час и в этой местности живую человеческую речь.
…А живую ли? - Его челюсть отвисла из-за жуткой догадки.
Но вскоре эта догадка сменилась другой, слишком разумной и трезвой для его состояния.
- Кто там вякает? Иди сюда, шутник!
В тусклом свете луны появился силуэт человека, который неспешным шагом направился к Лукичу. Старик, несмотря на полутьму, по привычке близоруко сощурился и попытался угадать в силуэте знакомые черты. Однако под описание хоть кого-либо из односельчан тот не подходил.
- Наконец-то пришёл, Лукич, - радостно сказал незнакомец, и старик с ужасом разглядел в его лице Аристотеля.
С ним Лукич не ладил. Аристотель был до мозга костей интеллигентом, любил классику и зачастую к месту и не к месту вставлял цитаты каких-то античных философов, за что и заслужил в деревне такое прозвище. Кроме того, Аристотель не забывал при случае напоминать и словами древнегреческих мыслителей совестить Лукича, который якобы занял у него однажды на опохмел. Между тем, так как тот данного факта в своей памяти никак не мог обнаружить, между ними долгое время шла вражда. А однажды она даже переросла в драку, повод для которой оставался для Лукича загадкой по той же причине. Он был сильно пьян и едва стоял на ногах, однако сумел в потасовке выбить Аристотелю зуб.
После этого они просто не здоровались. До самой смерти Аристотеля.
- Ты… это… - замялся Лукич во время неожиданной встречи на кладбище, пытаясь сообразить, спит ли он. Поняв, что так оно и есть, старик решил воспользоваться случаем. – Ты прости меня за зуб…
- Да, ладно, - махнул рукой покойник. - Я не злюсь. Тем более было за что. Я тогда твою Машку за зад ущипнул, когда она мимо проходила.
- Да что там, дело прошлое! – махнул рукой Лукич и сделал неуклюжую попытку обойти Аристотеля и убраться от греха подальше. – Так я пойду?
- Подождиии, - прохрипел старушечий голос со стороны могил, расположенных слева.
Лукич испугано оглянулся. К нему быстро, чуть ли не вплотную, подбежала опиравшаяся на свою клюку Параскева, умершая лет восемь назад. – Останься с нами.
- Чего это я тут с вами забыл? – отпрянул от неё старик.
- Поговори с нами! – потребовал третий голос сзади, который явно принадлежал Саньке-придурку, который утонул прошлой весной.
- Нас так мало навещают живые. Ко мне, например, последний раз дочка приходила полгода назад, - пожаловался подошедшая к ним Марья Дмитриевна, учительница, примкнувшая к числу мёртвых в незапамятные времена.
- И моя меня забыла, - признался Иван Сергеевич, дизелист, ушедший в мир иной из-за какого-то несчастного случая на электростанции. – Слышал, с другим теперь живёт. А помнится, цветы всегда приносила, конфетки, водкой баловала.
- А у нас душа болит за вас, живых. Как там, в миру? Чем деревня живёт? Сена много заготовили? – забросал вопросами Сахарев, бывший председатель сельсовета, схороненный в позапрошлом году.
- Скучно нам тут, дядь Лукич, - добавил соседский мальчишка Вовка, умерший от рака три года назад. – Мама-то тут, со мной. Мы часто видимся, и с другими тоже… но…
- Живых людей мы мало видим! – перебила его Софья Петровна, которая покинула свет вскоре за своим сыном.
Лукич уже паниковал. Сон не мог быть таким явственным. Щипок на руке оставлял не только положенный красноватый след, но и настоящую боль. Лукич пятился назад, но мертвецы приближались со всех сторон.
- Вы что от меня хотите?
- Остааанься с нааами… - шептали те, протягивая к нему руки.
- Рано мне! Я жить хочу! Я домой хочу! Я выпить хочу!
Последняя фраза вырвалась из него помимо воли. Однако сознание выдало именно то страстное желание, которое он от шока испытывал в эту минуту.
Упав, он пытался отползти подальше, но спиной упёрся в растущее рядом дерево.
- Выпей, друг! – протянул ему Аристотель гранёный стакан, до краёв наполненный водкой. – У меня это добро постоянно на могилке стоит. Тебя дожидается. А я сам-то, как ты помнишь, и при жизни-то не пил... Останься с нами, Лукич!
Старик заорал, вскочил на ноги, отшвырнул в кусты предложенный ему стакан и рванул вперёд.
- Останься с нами, - доносилось со всех сторон. Мертвецов становилось всё больше и больше. Они выходили из-за надгробных плит и сужали вокруг него кольцо. - Остааанься с нами. Оооостаааааньсяяяя с нааамииии… 
Лукич не помнил, как вырвался из окружения. Но не помнил вовсе не по же причине, по которой забыл о долге Аристотелю и драке с ним. Алкоголь выветрился полностью ещё до того, как по обе стороны от Лукича замелькали первые дворы деревни. Его обуял настоящий нечеловеческий ужас. И этот ужас вырывался из прокуренных лёгких истошным криком.
Старик сбил с ног Лукерью, соседку, идущую к колодцу за водой. Да так, что она отлетела к забору, и в свете фонарей сверкнули только пустые эмалированные вёдра и галоши на её валенках. Брань Лукич не слышал. Не слышал и мат из уст бухгалтера Самохина, мимо которого он пронёсся мимо, крича на ходу прямо в лицо:
- Мёртвые! Мёртвые восстали! Все в дом! Спасайте людей и скотину!
- Опять допился… - покрутил у виска Самохин, переходя на другую сторону улицы.
Когда Лукич ворвался в собственный дом, его супруга хлопотала у печи. Старик продолжая вопить, поскользнулся и растянулся во весь рост на намытом полу. Последнее, что он запомнил перед тем, как потерять сознание, были руки Машки, упёртые в бока, её нахмуренные брови и гневные слова:
- Где был, старый хрен? Опять фуфайку порвал! И когда это прекратиться? Нажрался, как последняя…
Утром Лукич обнаружил себя на лавке. Вскочил и принялся действовать. Жена, которая по привычке собиралась приступить к психологической обработке блудного мужа, сразу отказалась от своих намерений и даже оробела, увидев Лукича в новом облике.
Тот, самолично поставив самовар, чего не делал никогда, умчался к бане. Истопив её, вымылся и оделся во всё чистое и белое. А к вечеру едва ли не бегом отправился на деревенский сход. В участии в общественной жизни Лукич также никогда не был замечен, поэтому Машка сама заинтересовалась и, даже не подоив пришедшую с выпаса корову, направилась вслед за ним.
В актовом зале клуба шло бурное обсуждение ремонта фельдшерско-акушерского пункта. Односельчане шумели и горячо спорили.
- Ну, и за какие такие грехи я должен заготовлять лес за бесплатно, да ещё и доставлять его на пилораму? – расстраивался раскрасневшийся предприниматель Харламов, приглашённый из соседней деревни.
- Так ты ж и будешь в нём лечиться, и дети твои, а потом и внуки! – кричали ему зрители-участники схода. – У вас-то больницы нет. А у нас фельдшеру сегодня приходится принимать у себя в избе!
- Хорошо, тогда будем собирать деньги всем миром. Мне рабочим платить, дизель тоже денег стоит! Кто мне покроет расходы?
- Подумайте о живых! – раздался крик со стороны дверей.
Воцарилось молчание. Головы всех присутствующих повернулись к выходу. В дверях стоял Лукич, облачённый в кальсоны и длинную белую рубаху. В руках его был шест с насаженной на него кверху дном пустой бутылкой из-под водки.
- Земляки! Одумайтесь! Подумайте о живых, ведь каждый когда-нибудь будет мёртвым!
- Вот, я же говорила, что он умом тронулся в белой горячке, - тихо шепнула своей соседке Лукерья.
- Правильно, Лукич! – неожиданно поддержал его председатель Самохин, который в душе в отношении него, несомненно, был того же мнения, что и Лукерья. – Надо думать о живых. Надо ремонтировать больницу! Иначе скоро наш фельдшер плюнет и уедет в город к нормальным условиям. И не мудрено, что без медпомощи мы все окажемся на том свете!
- Твой предшественник, Самохин, между прочим, до самой смерти своей оставался твоим начальником! – закричал на него Лукич. – Он болеет душой за нас, живых. Приди к нему, расскажи о делах наших грешных!
- Ты чего, Лукич? – оторопел председатель. – Иди, проспись!
- Довела тебя пьянка, старый хрыч! – не выдержав, крикнула с места Лукерья.
Лукич подошёл к женщине и указал своим посохом на неё.
- А ты, Лукерья, стыдись! Твоя мать полгода тебя не видела! Ты хоть помнишь, где её могила?
- Да как ты смеешь оскорблять светлую память… - задыхаясь от возмущения, и вскочив на ноги, зашумела соседка по креслу Лукерьи, и её старая подружка доярка Дашка.
- Выскочив замуж после смерти мужа, ты забыла о нём, Дашка!
Лукич горделиво шествовал по проходу под пристальными взглядами притихших односельчан.
- Я говорил с ними. Я видел их!
- Боже, позор-то какой, - громко вздохнула вошедшая в зал и увидевшая творимое её мужем безобразие Машка.
В руках она теребила штаны и порванную фуфайку Лукича, которые захватила с собой, чтобы он не замёрз по пути домой.
- Позор? – указующий перст Лукича повернулся к ней. – Позор! Аристотель сожалел, что щипал тебя за зад при живом муже. При жи-вом! А ты… а вы все думаете о живых, как думают о нас мёртвые? Люди! Опомнитесь! Вы также любите живых и хотите с ними быть?
Старик вновь зашагал к трибунке, за которой стоял ошалевший предприниматель Харламов. Когда они поравнялись, тот сошёл со сцены и махнул рукой:
- Чёрт с вами! Отремонтирую я вам больницу…
- Да будет с прошлым так, как с посохом настало!
После того, как шест опустился на трибунку и бутылка разлетелась вдребезги, зал огласили неуверенные аплодисменты.
Больницу Харламов, как и обещал, скоро отремонтировал. Машка, сперва с ехидцей, потом с серьёзным видом показывала всем желающим фуфайку мужа, которую порвали настоящие мертвецы. Лукич действительно бросил пить. Но больше на кладбище его силком было не затянуть.
Конец
(Написано – 1996г., обработано – 17 февраля 2010г.)