Мозг на миллион идей

Мне понравились заметки на страницах дневника Артемия Лебедева тем, что дают пример того, как нужно думать и действовать, что бы получить конкретный результат. Потому что некоторым сложно не только действовать для достижения своих целей, но даже просто думать о том, каковы эти цели.

Артемий Лебедев, 35 лет. Дизайнер.

Мне по жизни достался крайне медленный, туповатый, по всей видимости, бракованный, ленивый, малопроизводительный и дырявый мозг. Я могу прочитать книгу толщиной в 600 страниц и запомнить из нее только одно предложение, да и то только потому, что оно мнемонически к чему-нибудь прицепится. Сначала меня это напрягало, а потом я совершенно успокоился — все равно я смогу прожить только свою жизнь, а на жизнь других людей мне, по большому счету, наплевать (в том смысле, что их жизни я прожить все равно не смогу).

У меня не бывает творческих кризисов и меня всегда прет, потому что мне всегда все интересно. Мне интересно устройство, описание, история, внешний вид почти всего. При этом я ничего не понимаю (и не собираюсь начинать) в химии, физике, математике и танцах. Мне интересно все, что попадает в область моего увлечения — например, объекты материальной культуры в городах, способы передачи информации и интерфейсы. И мне безразличны балет, опера и модные тусовки — поэтому в моей памяти я сведу к минимуму количество занимаемых ими килобайт.

Мой режим интереса никогда не выключается. Количество единиц интересного (введем такое понятие) должно поддерживаться на определенном уровне. Скажем, если я за день ничего нового не узнал, то у меня будет состояние близкое к подавленному. Но я не позволяю такому случиться, потому что даже в глухой деревне я буду каждый день находить что-нибудь новое. Что уж говорить о поездках — в моем любимом режиме «один день — один город» я чувствую себя как акула, плывущая в открытом океане (если акула остановится, она задохнется).

Для примера можно привести первые фотографии на карте из моего фотоаппарата. Я еще не долетел до Южной Америки, но у меня уже полно интересных наблюдений.

Приезжаю в Домодедово. Мне всегда интересно, что еще сделали в аэропорту. Здесь стоят рентгеновские аппараты быстрого сканирования. Людей пограничники видят насквозь. Будки для просмотра насквозь должны как бы обеспечивать приватность, но не обеспечивают. Интересно смотреть на фигуры в домодедовском рентгене.

Самолет в Уругвай авиакомпании «Иберия» летит с пересадкой в Мадриде. Раньше я думал, что самые говеные салоны — у скандинавских авиакомпаний. Но «Иберия» их положила на обе лопатки. Не салон, а кошмар полный. Никогда не летайте «Иберией». В бизнес-классе у них по шесть узких кресел в ряд, а в экономе у них ровно столько места между креслами, чтобы ты за пару часов готов был выдать любую гостайну. Сортиры настолько засраны, что стюардессам пришлось проявить находчивость — они вешают на крючок для пиджака надорванный пакетик с кофе. Интересно, что запах кофе забивает запах говна, несмотря на то, что кофе у «Иберии» тоже говно.

Из Мадрида в Монтевидео летит самолет чуть получше, но все равно плохой. Скорей бы «Иберия» разорилась. Зато тут при посадке показывают вид из камеры, установленной на хвосте. Спасибо Аэробусу. Интересно смотреть, как приземляешься.

На уругвайском паспортном контроле я замечаю, что в стеклах просверлены особо издевательские кружки. Просовывать по очереди ухо, а затем рот в этот кружок — унизительно. Приходится либо наклоняться к щели под стеклом, либо вставать на цыпочки и разговаривать над стеклом. Интересно собирать такие детали, особенно когда потом обнаруживаешь, что они повторяются (именно из таких типичных деталей потом я составляю рассказы о странах).

Замечаю логотип банка «Сантандер», который напоминает кусок дымящегося говна.

Захожу в банк снять деньги с карточки, и сразу сталкиваюсь с кучей проблем. Каждая проблема запоминается в голове в виде того, как не надо делать, и как надо. Скажем, все уругвайские банкоматы предлагают выбрать язык где-то на втором-третьем шаге. Это омерзительно. А у меня в голове бесплатно появляется 546-й способ сделать банкомат лучше. И еще я никогда не пропущу через себя интерфейс банкомата, который просит забрать чек, если до этого я нажал на кнопку «чек не нужен».

Это я всего лишь долетел до аэропорта. Но у меня уже полно наблюдений, сценариев и решений различных задач. Каким образом может образоваться творческий кризис, я просто не знаю. Материал для размышлений бесконечен и вездесущ.

Мне интересны любые виды задач. Я возьмусь за проектирование диктофона, радиатора, стакана, рюкзака, логотипа молокозавода или плаката для ассоциации детей-даунов с одинаковым интересом. Меня постоянно прет. Мне интересно ходить на работу. Я не могу устать, сидя за компьютером. Для меня не бывает скучных заданий.

Единственный случай, когда у меня наступает короткое замыкание, это когда я сталкиваюсь с человеком, которому неинтересно. Я просто не знаю, что делать в этот момент. Кстати, если дизайнер начинает ныть, что ему задача скучна, он недолго остается работать в студии. Если кому-то не интересно все, всегда и везде, не надо тратить на такого человека ни одной секунды.

В жизни надо думать и действовать, а большинство людей к этому не способно. Но в процессе действования и думания большинство задач решаются почти что сами собой. Большинство задач являются мелкими и быстро решаемыми проблемами. Кончилось молоко? Встань и дойди до магазина. Лень идти в магазин? Заработай денег на домработницу и научи ее всегда держать молоко в запасе. Надо с утра сдавать экзамен, ничего не сделано, а по телевизору идет интересный фильм? Выключи его.

Лучший способ развить мыслительные способности — начать констатировать очевидное. Дело в том, что большую часть своих настоящих мыслей и эмоций человек прячет под плетеным одеялом из воспитания, стереотипов и социального давления. Например, идешь ты в кино. Твои друзья все как один восторгаются этим японским шедевром, но ты видишь, что перед тобой — обычное восточное говно. Так и констатируй про себя: «Я аплодировал вместе со всеми, но это произошло потому, что так делали мои друзья, а мне на самом деле совсем не понравилось». Констатации настоящих мыслей, а также (особенно) констатация внешних проявлений, попытавшихся спрятать настоящие мысли — лучший путь к самостоятельному мышлению и появлению собственной точки зрения.

Конечно же в процессе констатации важно не забывать и о воспитании — говорить в присутствии других людей, даже самых близких «Я пойду пописаю» нельзя. Это констатирует истинную причину выхода из комнаты, но это не никого волновать, кроме того, кто собрался в туалет. Воспитанность крайне важна. Констатация всегда должна быть внутренним мыслительным инструментом.

К сожалению, большинство озвучивает свои проблемы таким образом: «Как мне дойти до кухни, если я сижу в гостиной?». Обычно люди, способные к мышлению, подобных вопросов не задают. Они увидели возможность поставить задачу, сформулировали ее, мозг тут же начал эту задачу решать, справился с ней, в результате чего необходимость ставить задачу отпала сама.

Больше всего меня поражает количество молодых людей, для которых главным вопросом является следующий: «Как мне перестать бездельничать и взяться за ум?». Успокаивает только то, что это наша национальная черта. В России не принято работать. Работают от безысходности, скорее. Вот возьмем Швейцарию, например. Тут много денег и страна микроскопическая. Спрашивается, зачем здесь пасутся коровы? Кому не лень возиться в навозе, готовить сено, доить и забивать? Денег же много, можно покупать молоко и мясо у крестьян из Восточной Европы. Но нет, коровы тут в Швейцарии пасутся, значит, кто-то копается в навозе.

Почему в России плохие дороги? Почему офисы даже самых богатых русских компаний — полный румынский совок? Почему в России 99% ресторанов кормят невкусно? Почему русские книги так плохо оформлены и сверстаны?

Потому что люди думают «как бы нам сделать что-нибудь дельное», но продолжают втыкать в телевизор. «Как заработать миллион», «как стать успешным», «как поиметь всех телок» — бессмысленные задачи, у них нет решения. Это побочные эффекты от решения других задач. Например: «как сверстать полосу текста так, чтобы читатель погрузился в содержание книги уже через пять строк, а не к середине страницы». Вот это, настоящая задача. Кто ее решает, у того будет и миллион, и успех, и телки.

Я еще в процессе ее решения. Так, мой мозг не в состоянии удерживать в памяти и восстанавливать большие объемы информации. Я не могу запомнить номеров своих паспортов, хотя у меня их всего три. Но зато я активно пользуюсь методом очевидного каталогизирования. Этот метод заключается в том, что я все делаю совершенно одинаково и предсказуемо.

Сначала я и сам не подозревал, что пользуюсь методом очевидного каталогизирования, пока несколько раз не столкнулся с тем, что пытался сохранить файл в директорию, которую не открывал десять лет. «Файл с таким названием уже существует, заменить?» — спросил компьютер. «Ничего себе», — подумал я. Оказывается, десять лет назад файл, имеющий отношение к той же теме, я сохранил в ту же директорию под тем же названием. Так я понял, что всегда называю файлы так, как мне удобно — каждый раз совершенно одинаково. И всегда знаю, где лежит любой документ на компьютере.

Поэтому, кстати, я никогда не пользуюсь поиском на компьютере — он мне просто не нужен, я полностью переложил функции нахождения файлов на понятную мне иерархию. Любые попытки авторов операционных систем заставить меня расслабиться и начать пользоваться поиском, я воспринимаю как насилие.

Помимо того, что я кладу файлы в нужные папки, я еще располагаю их пространственно в понятном мне порядке. Сверху — нужное, потом группа на разбор, снизу — ненужное, но необходимое. Я не могу пользоваться Windows, которая не может нормально запоминать порядок расположения иконок. У меня есть папки, которые лежат на десктопе годами в одном и том же месте — для меня это лучший индикатор стабильности мира. Я не могу пользоваться списками файлов — я в них ничего не понимаю.

Поиск и метаданные я не воспринимаю. Мне важно, что нужный мне документ лежит слева в папке "почитать", которая лежит на десктопе. Мне даже не так важно, как называется этот документ.

У меня не возникает сложности при поиске в голове информации о месторасположении нужных бумаг в офлайне. Главное, чтобы никто не прикасался к той куче, куда я засунул три года назад нужный листочек. Куча растет ввысь, но я всегда знаю, на какой глубине в куче нужный мне документ.

Так же располагаются и вещи в шкафу. Полка для носков хранит носки много-много лет. В дальнем правом углу — шерстяные, я их никогда не надеваю. Слева спереди — дырявые, которые надо взять в поездку, чтобы выкидывать каждый день. Посередине — стопка непарных. И так далее.

Сбои, конечно, бывают, но настолько редко, что ради них я систему устройства своего мозга совершенно не хочу менять.

Мой мозг невероятно инертен. По началу меня это пугало, но потом мы подружились. Вообще очень полезно для душевного спокойствия принять самого себя. Это не значит, что надо отменить программу по улучшению себя, но основу надо назначить комфортной. Иначе будешь постоянно нервничать и переживать. Конечно же, я постоянно нервничаю и переживаю, но так как это состояние для меня не комфортно, то в результате я очень редко нервничаю и почти ни о чем не переживаю. Чем-то напоминает способ уменьшить шум от мотора в хорошей машине. В Мерседесе-то двигатель шумит и трясет не меньше, чем в Волге, но умные люди придумали, как это сделать незаметным для водителя.

Так вот, про инертность. Если вокруг ничего не будет происходить, то моему мозгу неоткуда будет получить пищу для размышления. В камере сенсорной депривации наступает та самая тупость, которая берется от отсутствия внешних раздражителей. Когда мне в этой темноте попала соль в глаз, вот тут сразу мозг заработал, ему стало интересно.

Мозг любого человека не в состоянии быть полностью оригинальным, но в состоянии выработать свой почерк. Оригинальности неоткуда взяться, потому что мы с рождения учим язык, пропитываемся культурой и вообще долго пытаемся узнать норму в разных областях. Если попросить художника нарисовать несуществующее животное, а поэта — несуществующее слово, то у них ничего не выйдет. Их результат будет до мельчайших подробностей состоять из того багажа знаний, который у них есть в голове. Художник не может придумать микроба, пока не изобретут микроскоп. А поэт не просвистит как кит в море, пока не изобретут сонар.

В своей студии дизайна я борюсь с оригинальностью как могу, но всячески поддерживаю свежесть и самостоятельность. То есть, мне неинтересна лошадь с куриными ногами и сигаретой во рту (оригинальность), а интересна хорошо нарисованная лошадь (свежесть и самостоятельность проявляются в технике исполнения и ракурсе).

Мозг начинает работать тогда, когда мысли есть хоть за что-нибудь уцепиться. Тогда слово за слово развивается сюжет. Скажем, мне на глаза попалась энергосберегающая лампа в йеменской тошниловке, которая висит так долго, что ее успели основательно засрать мухи. Значит, она действительно долговечна. Значит, этот ход можно было бы использовать в рекламе энергосберегающих ламп. Или аналогичный ход. Или этот ход, но для рекламы чего-нибудь другого долговечного. Или еще много для чего. В данном случае помогли мухи, потому что до этого при виде энергосберегающих ламп я думал только о том, как они мерзко режут глаз и как они неестественно освещают.

Я живу с уверенностью, что инертность моего мозга — это моя индивидуальная особенность, а у других людей котелок варит без остановки в результате каких-то неведомых мне свойств самобурления.

Я могу только подсматривать, выдавая результат наблюдений за собственное творчество. А для решения текущих задач приходится пользоваться имеющимся ассоциативно-прецедентным багажом. Использовать для новых задач еще не имеющуюся в голове информацию можно, но редко.

Важнейшим приемом получения новой информации является ошибка восприятия. Главное — артикулировать эту ошибку, обратить на нее внимание, перевести ее из отсека «ошибочная информация» в отсек «поступило новое знание».

До сих пор помню, как в детстве увидел на грязной тропинке старинную серебряную монету. Трепет в предвкушении клада. Монета оказалась втоптанной в грязь фольгой от водочной бутылки. Но мысль о том, что старинную монету можно встретить валяющейся на дороге, не покинула меня до сих пор и нашла свое отображение на обложке моей книги «Ководство», где среди чайно-кофейных пятен вдруг обнаруживается золотое кольцо.