Глава 4

Вечером Олерон сидел у камина и размышлял о неутешительном предсказании мисс Бенгоу. Лучше бы оставила своё мнение при себе. Зачем подрывать веру человека в свои силы? Говорить о неприятностях – всё равно что создавать их. Такие слова сами по себе неприятность, а когда и других хватает, мрачное пророчество вполне может сбыться. Чёрт побери! Можно подумать, все на свете сговорились, чтобы помешать ему закончить роман.

Мало того, она ещё и с новой квартирой это связала – никакой логики, чисто по-женски. Что за чепуха! «Здесь ты никогда не закончишь «Ромилли» – с какой это стати? Может, имела в виду, что роскошь расслабляет, способствует лени? Вообще, тут, конечно, очень удобно – вернее сказать, просто чудесно – но не до такой же степени! Нет, на сей раз Элси определённо села в лужу со своими выводами.

Он развернул кресло и обвёл взглядом комнату, которая, казалось, улыбалась в мягком каминном свете. Олерон улыбнулся в ответ, словно оклеветанное жилище нуждалось в утешении. Уютное тёплое сияние совершенно скрывало некоторый недостаток ярких красок, прежде вызывавший беспокойство. Задёрнутые шторы из набивного ситца с правильным узором из цветочных корзинок и тростниковых свирелей спадали длинными плавными складками на оконные кресла. Отблески огня ласкали ряды переплётов на старинных книжных полках. Болезненная бледность тонов совершенно исчезла вместе с последним лучом дневного света... и если уж на то пошло, лишней здесь показалась бы сама мисс Бенгоу.

Мелькнувшая мысль была неожиданной, и Олерон вернулся к ней. И в самом деле, сегодня днём Элси как-то не слишком смотрелась в новой обстановке, её присутствие создавало трудноуловимый, но несомненный диссонанс. Даже если принять за факт смутное и, в общем-то, смехотворное ощущение, что новой квартире недостает энергии и жизненной силы, то тем хуже для самой мисс Бенгоу, которой определённо всегда было слишком много. Коли уж пускаться в абстракции и рассуждать о вкусах, Олерон положительно предпочитал более строгий и сдержанный стиль.

Да, определённо, так и есть – как странно, что это не приходило ему в голову прежде! Он снова представил мисс Бенгоу, какой она появилась здесь днём – эффектная, пышная, влажно-розовая, словно источавшая дурманящий цветочный аромат – и невольно поморщился. Теперь понятно, откуда взялось то безотчётное раздражение, которое преследовало его во время её визита. Элси была слишком проста, слишком очевидна, на ней, казалось, лежала печать всего земного и преходящего. За десять лет дружбы у него и мысли не возникало о более тесных отношениях – как хорошо, что он не сделал столь опрометчивого шага...

Внезапно щёки его вспыхнули. Думать так о лучшем друге! Элси Бенгоу, с которой он практически не расставался столько лет, на чью помощь всегда мог рассчитывать, даже если бы весь остальной мир отвернулся – та, что до последнего дыхания будет ободрять его и поддерживать... разглядывать её, хоть бы и в мыслях, как какую-нибудь вещь... просто низость с его стороны!

Будь мисс Бенгоу сейчас рядом, Олерон, наверное, пал бы перед ней на колени.

Он долго сидел, глядя застывшим взглядом в огонь и ощущая, как краска стыда медленно сходит с лица. В доме стояла тишина, лишь с кухни доносился тоненький музыкальный звон капель, падавших в металлическую раковину из неплотно завёрнутого крана. Олерон машинально отбивал пальцем такт – лёгкие ритмичные движения, казалось, помогали чувству унижения поскорее улетучиться. Наконец, он успокоился и вернулся к своим размышлениям, даже не осознав, что возобновляет их с того же самого места...

Однако цветущая избыточность мисс Бенгоу – это ещё не всё. Она мыслит совсем по-другому – вот что главное. Так ли важно, что до определённого момента их натуры вполне мирно сочетались, если потом... Да, никаких сомнений – между ними лежит пропасть, так что поневоле усомнишься, могут ли существовать хоть какие-то точки соприкосновения. Конечно, он читал ей свои сочинения, она вроде бы всё понимала и делала уместные замечания... но как быть, если человек, которого считаешь близким и думающим так же, вдруг говорит то, что переворачивает всё с ног на голову? Было ли понимание на самом деле?

Хотя, с другой стороны, нельзя требовать от друга слишком многого, иначе рискуешь его потерять – да нет, при чём тут...

Некоторое время он просто смотрел в камин, отбивая пальцем ритм падающих капель, но мало-помалу мысли вновь начали заполнять голову.

А если это верно в отношении Элси Бенгоу, то тем более касается персонажа, для которого она служила прототипом – Ромилли Бишоп!

Тут уже стыдиться было нечего, и мысли потекли свободно, в такт еле слышной звенящей мелодии капель. Стены, подсвеченные красноватыми бликами, казалось, одобрительно улыбались.

Сомнений нет: главная героиня недописанного романа глубоко ему противна, даже с физической точки зрения – пышная, грубоватая, вульгарно яркая. Такими описывал Гулливер королевских фрейлин из страны великанов... да и душой она такая же – банальная, ограниченная, бесчувственная. А сама модель...

Олерон на секунду прикрыл глаза. Модель проступала во всех пятнадцати написанных главах так явственно, что он, не отдавая себе в этом отчёта, был просто не в состоянии взяться за шестнадцатую. Как странно, что столь очевидная истина выплыла наружу лишь теперь!

Неужели это убожество – его идеал, его Беатриче? Как получилось, что именно Элси была избрана, чтобы пройти через горнило искусства и явиться оттуда желанной и недосягаемой, идеалом женщины, предметом восхищения всего сильного пола? Присвоить лучшие мысли автора, воплотить в себе тайные мечты, воцариться в самых изысканных декорациях, какие только мог создать его гений! Лишь после долгих, мучительных размышлений он ощутил первое движение в глубине души, подобно тому, как будущая мать чувствует шевеление плода, и начал писать – главу за главой...

И вот что родилось – полтора десятка жалких уродцев!

Писатель снова застыл, еле слышно отбивая пальцем такт... потом вдруг решительно выпрямился.

Долой их, долой, все пятнадцать! Решено. Кто займёт место прежней Ромилли, пока не ясно, но всё в своё время. Что толку упорствовать, идя по ложному пути лишь только потому, что истинный пока не открылся! Если он существует, то рано или поздно найдётся, а пока...

Олерон поднялся, принёс рукопись и стал пролистывать, готовясь бросить в горящий камин... однако, дойдя до середины, задумчиво опустил, прислушиваясь к музыке капель. Бесхитростная гамма из четырёх-пяти нот, разделённых неравными интервалами – словно кто-то перебирал струны – была странно приятна. Он представлял себе, как вода медленно собирается на конце крана, слегка дрожит, отрывается и падает, разбиваясь о металлический лист. Динь... динь... динь-динь – нежно, тоненько, почти на пороге слышимости. Краткая музыкальная фраза, начинаясь с нижней ноты, заканчивалась паузой, и он поймал себя на том, что каждый раз с нетерпением ожидает повтора. Как красиво...

Вслушиваясь в монотонную мелодию, Олерон незаметно задремал, а когда очнулся, поленья за каминной решёткой уже рассыпались, и пламя догоревших свечей лизало края серебряных подсвечников. Зевнув, писатель лениво поднялся, совершил привычный ночной обход, проверяя замки и оконные шпингалеты, и отправился в спальню. Вскоре он уже крепко спал.

Утром случилось кое-что любопытное. Пришла миссис Баррет и постучалась – как всегда, не в дверь, а в деревянную стену, отделявшую спальню от лестничной площадки.  Олерон встал, натянул халат и пошёл открывать, однако миссис Баррет, войдя, вдруг застыла на месте, глядя чуть искоса и улыбаясь.

– Вотт чудеса! – воскликнула она своим пронзительным голосом. – Эта песня от-чень старая, мистерр Олерон, я не слыхала её уже сор-рок лет!

– Какая песня?

– Как же, сэрр – да вот та, что вы сейчас напевали!

Рука писателя, вскрывавшая конверт с письмом, замерла.

– Я напевал?.. А ну, миссис Баррет, спойте-ка.

Она смущённо поджала губы.

– У меня нет голоса, чтобы петь, мистерр Олерон. Энн Пью – вот кто была певунья в нашем роду... но эта песня и вправду от-чень старая, она называется «Та, что манит».

– Пожалуйста, – настаивал Олерон, всё ещё держа конверт в руках, и миссис Баррет, краснея и гримасничая, промычала несколько тактов мелодии.

– Я знаю только, что петь нужно под арфу, мистерр Олерон, – объяснила она, – песня от-чень старая.

– Так вы говорите, я её пел?

– Так и было, сэрр, зат-чем я стану говорить неправду?

– Ну, хорошо...

Писатель распорядился насчёт завтрака и занялся письмом, но незначительное на первый взгляд утреннее происшествие поразило его сильнее, чем он сам был готов себе признаться. Музыкальная фраза, которую он непроизвольно напевал, была в точности та же, что складывалась прошлой ночью из звона падающих капель.