Тересса

Почему я не люблю это имя? И вздрагиваю каждый раз, когда его слышу?
Какое  счастье, что оно редкое.
Хотя, может, если бы оно встречалось чаще, то стало бы привычным, и я бы прекратила так на него реагировать?  Как на ожог.
Её звали – Тересса. Не Тереза. Именно через два «с».
И у неё был роман с моим мужем.
Даже не роман.
Она была девочкой. Студенткой. А он – блестящий преподаватель её вуза. Красавчик. Умница. И она влюбилась отчаянно и безрассудно. Млела на его лекциях. Не сводила с него глаз. Красивых, кстати, глаз. Умирала от желания, чтобы он хоть как обратил на неё внимание.
Он и обратил.
Он не был бабником. И заигрывания студенток его порой весели, порой утомляли, но особо не трогали.
Но её обожание пробило оборону. Может, потому, что я, беременная, неделями лежала на сохранении, и он чувствовал себя неуютно. Без привычной жены. Без секса, наконец.
Он – поддался. Позволил себя соблазнить. Тем более – она ни на что не претендовала. Он «честно» предупредил, что любит жену (то есть меня), а она и не считала себя достойной большего. Держала его за верховное божество, прикоснуться к которому уже счастье. Прибегала, куда и когда скажет. Он вечно опаздывал – и она ждала его на ветру в тоненьких колготках и дрожала – не столько от холода, сколько от мысли, а вдруг не придёт. А он по лени вскоре расслабился и стал пускать её к нам домой. Где однажды я их и застала в интимный момент – когда приехала из больницы в «самоволку» помыться.
Он нервно курил на балконе, а она рыдала и умоляла меня его простить.
- Это я виновата! Он не хотел! Это я его уговорила!
Она выглядела такой несчастной и искренней, что злиться на неё было невозможно. Я выпроводила её из дома, высказала мужу всё, что думаю по поводу, он мёл хвостом и клялся в вечной любви и верности. Ну, как обычно: «бес попутал» и «никогда в жизни!» Причём тож искренне. Ну, что тут сделаешь? Простила и забыла.
А через пару месяцев муж стал задумчив и на нервах. Он и так был не ангел, потому и сообразила не сразу. Да и беременность занимала мысли – изменения в окружающей среде воспринимались с некоторым опозданием.
Он долго мялся, и так, и эдак. Что это его проблемы, и не хочет меня нагружать, мне в моём положении вредно волноваться. В результате я думала только об одном – что же он от меня скрывает. Наконец раскололся.
Девочка ухитрилась забеременеть.
- И что вы собираетесь делать? – спросила я.
Он и сам не знал. Ему отчаянно хотелось, чтобы проблемы – не было. И не хотелось думать о себе плохо.
- Ну… если она откажется делать аборт, я могу признать отцовство и платить алименты. Чёрт… С работы придётся уйти.
Зарплата на его работе была мизерная, но он должен был защититься в следующем году, и что-то там светило. Тем более, декан к нему был весьма благосклонен. Но в плане прелюбодеяний со студентками декан был монстр. Считал, что нравственнее – обокрасть детский дом. Может, потому, что у него была дочь – студентка. Так что карьера мужа, похоже, накрывалась медным тазом.
- А что она говорит по поводу аборта?
- Не знаю. Она бы хотела ребенка. Но... я ей сказал, что для меня это проблема – и на работе, и вообще. И что я не могу на ней жениться – потому что ты тоже ждёшь ребенка, и уйти от тебя – подло.
- И что она решила?
- Не знаю. Она, в основном, плакала и говорила, что не знает, что делать. Что боится аборта.
- А ты?
- Ну… я сказал, что что-нибудь придумаю.
- И как давно это было?
- Недели две назад. Да, две недели, точно.
О мужчины!
Не было слов.
- Я ей вообще-то посоветовал сходить к врачу...
- И что?
- Ну… я её после этого не видел.
- Как не видел? А на лекциях?
- А она перестала на них ходить. А спрашивать мне неудобно.
- Что значит неудобно? Ты же преподаватель. Ты обязан знать, почему твои студенты не ходят на лекции. Ты должен её найти. Срочно. Поговорить. Если ещё не поздно – помочь с абортом. Ну там врача найти хорошего. Оплатить, что надо. Отвезти – привезти. Она ведь не потянет ребёнка – даже с твоими алиментами! Она сама ещё ребёнок!
- Хорошо. Я её найду – и уговорю.
Потом я опять угодила в больницу. Беременность была – чуть что, и угроза выкидыша. На работе появлялась – на два дня. Чтобы опять залечь на две недели.
Муж изо всех сил проявлял заботу, мотался каждый вечер после работы с передачами, внутрь, в отделение, его не пускали по причине карантина, передавал через дежурную вкусности и нежные записочки. Так и общались.
В своей записочке спросила: «Что с Терессой?»
Ответил: «Всё в порядке».
Ну, я и отвлеклась на свои проблемы. И Тересса с её неудачной любовью и никому не нужной беременностью вылетела у меня из головы.
Я уже недели две была дома, когда вдруг стукнуло, и я спросила:
- Так что там всё-таки с Терессой?
И оказалось, что он – не в курсе. Потому что пытался её найти – и не нашёл. В институте она больше не появлялась, никто о ней ничего не знал. Он решил, что она уехала домой, к родителям. А мне ничего не говорил, потому что не хотел волновать. И – раз она уехала – скорее всего, она сделала аборт и решила, что ей лучше пока побыть дома. Логика, конечно, вызывала сомнения. Мягко говоря. Но, с другой стороны, если она решила рожать… Значит, так тому и быть.  Уговаривать кого-то на аборт – тоже занятие не из приятных. На том и порешили. И успокоились.
А недели через две она начала мне сниться. Я просыпалась среди ночи, смотрела на мирно посапывающего мужа и не могла понять, отчего мне так тревожно.
Я не боялась, что посторонняя девочка родит брата или сестру моему ребёнку и тем самым как-то оттяпает часть любви моего мужа. Или боялась – но не хотела себе в этом признаваться? И кто знает, что будет потом? Я видела, как он старается дистанцироваться от неё сейчас. А от «потом» не застрахован никто.
Но меня тревожило что-то иное. И я поняла, что, в отличие от мужа, спрятавшего голову в песок в надежде «авось, всё обойдётся», хочу – знать.
И я поехала в его институт – благо, меня там никто не знал, и после лекции отловила девчонок с её курса.
- Мне нужна Тересса.
Благодаря имени её знали. И помогли найти её подругу. Которая дала мне её адрес.
Она не хотела этого делать. И пришлось объяснить ей, кто я. И зачем ищу Терессу. Она смотрела на меня во все глаза. Она была в курсе всей этой истории. Возмущалась. И рассказывала, и рассказывала. И от нее я узнала массу пикантных подробностей. Как 18-летняя девочка терпеливо ждала, пока мой муж примет за них обоих какое-нибудь решение – потому что он сказал ей «не волнуйся, малыш, я что-нибудь придумаю». А когда поняла, что ждать его бессмысленно, делать аборт было уже поздно. И от отчаяния она пыталась избавиться от беременности и так, и эдак, пила всякую отраву, и поднимала непосильные тяжести, и чудом не порвала себе все внутренности, а сейчас впала в депрессию и не хочет ни с кем общаться, не выходит из дома и впускает лишь эту самую подругу – потому что подруга носит ей еду. А иначе она бы и не ела ничего. А ещё её собираются отчислить из института за пропуски, и уже пошли зачёты, нужно срочно что-то делать, и о чём она думает, непонятно, ничего не хочет слышать… Говорит, что ей - всё равно.
Меня она впустила. Это невероятно, но она по-прежнему считала себя виноватой передо мной. И даже – перед моим мужем. Она не винила его ни в чём. Что взрослый мужик мог бы проявить большую ответственность и сострадание, ей и в голову не приходило.
Мне удалось её расшевелить. Разговорить. И даже заставить её улыбаться. И слегка опустить на землю сияющий образ её возлюбленного божества. И почувствовать если не гнев к нему – то хотя бы какое-то сочувствие к себе самой. Желание – выкарабкаться из этой истории. Желательно здоровой и невредимой.
Я расспросила её о родителях – и уговорила срочно ехать к ним. Отругают – но помогут. Судя по тому, что она рассказала, это были нормальные люди, не звери, и сочувствие к своему попавшему в беду детёнышу должно было пересилить  ожидаемый ею гнев за её «плохое» поведение.
Я помогла ей собрать вещи и отвезла её на вокзал. Она плакала на перроне – и улыбалась сквозь слёзы – и благодарила – меня! От её благодарности мне было тошно. Я чувствовала себя – преступницей. Или – сообщницей преступника. Что, по сути, одно и то же. И сейчас – исправляла ли я вину или - избавлялась от проблемы, отправляя её подальше, под присмотр родителей?
Она пообещала держать меня в курсе.
И через какое-то время она и впрямь появилась, и рассказала, что всё позади, мама договорилась, с кем нужно, и ей сделали аборт на поздних сроках. Выглядела она не лучшим образом, но улыбалась и говорила об учёбе – что мама перевела её на заочное, это лучше, так как ей не хочется возвращаться в прежнюю жизнь, а так – будет жить дома, работать и приезжать на сессии. Что всё, что случилось с нею, - как страшный сон, и не надо ей никакой любви, даже вспоминать не хочется. И я… испытывала облегчение. Оттого, что она жива - и не беременна. И оттого, что уезжает, и не будет маячить у мужа перед глазами. И оттого, что у неё самой пропало всякое желание его видеть.
Я так дорожила своей семьёй, её покоем, будущим ребёнком, что предпочла выкинуть эту девочку из головы. И не думать о том, что было с нею дальше. Как она пережила это первое своё взрослое разочарование. Как отразился поздний аборт на её здоровье. Смогла ли она окончить институт – или потихоньку забросила его под каким-нибудь предлогом из-за нежелания лишний раз травить себе душу воспоминаниями.
Я старалась не думать о ней. Не помнить.
Потому что иначе мне пришлось бы задуматься о своей семье. О человеке, которого я любила и за которого готова была драться. Которого так боялась потерять, что у меня не хватило духу отойти от него на несколько шагов – чтобы взглянуть на него со стороны. Потому что тяжело жить с тем, кого не уважаешь. Перестаёшь уважать себя.
Проще – не думать.