Роковой отрок 21 глава

Меньшиков со дня на день ожидал хороших вестей. Домашний арест очень надоел ему.  Он был в предвкушение того момента, когда, как и раньше величественно выйдет из кареты и войдет в Зимний дворец.  Пусть пока не победителем, но на равных с теми, из-за кого он пережил эти горькие месяцы опалы. Потом он заставит их ответить за каждый день, даже за каждый час его душевных мук. Да и самого царя надо поставить в такие рамки, чтобы не зависить от его настроения, чтобы не быть в таком положение, когда все висит на волоске.  Все дальнейшие действия надо внимательно обдумать.
В комнату заглянуло солнце.  Это обрадовало Меньшикова. Недельное ненастье наконец-то закончилось.  Александр Данилович подошел к окну и солнечный луч коснулся его руки, теплый и ласковый.  И тут Меньшиков услышал надсадное жужжание мухи, которая запуталась в паутине. К ней уже неотвратимо продвигался огромный мерзкий паук. В этом жужжание было столько страха и тоски, что Меньшиков содрогнулся. Он поспешно открыл створку  окна и сильным щелчком отбросил паука в сторону, разорвав паутину. Свободная муха, не веря своему счастью, с частицей паутины  вырвалась из плена и в неровном   полете пропала из виду.
Александр Данилович, запрокинув голову, счастливо засмеялся. И солнечный луч, и освобожденная муха, казались добрым предзнаменованием.  В комнату прибежала супруга, услышав смех, которого очень давно не слышала от мужа. Она изумленно смотрела на него. А он приобнял ее, прижал к себе:
- Ну что, Дарьюшка, кончились наши муки!
- А что случилось? - удивленно спросила она, зная, что никто не заходил в комнату Александра Даниловича и никаким новостям неоткуда было прибыть.
- Пока еще не знаю, - пожал он плечами. - но что-то хорошее должно  произойти!
У Дарьи Михайловны наоборот были плохие предчувствия. Ей опять  сегодня приснился тот кошмарный сон,  в котором они  с мужем едут раздетые и босые в простой крестьянской телеге. Поутру она собиралась все-таки  рассказать мужу об этом сне, но увидев его веселым, не решилась. Что  будет, то и будет? Да и потом, отлучение от  дел, это все-таки не трагедия в их жизни. Конечно, Александру Даниловичу  первое время будет тяжко, но пообвыкнет  и постепенно, как все старики постепенно смирится  со  своей старостью. А  уж  с их имениями вряд ли пойдут они по миру.
- Ты, Данилыч, ждешь  бумаги  об отставке?
- Может, Дарьюшка, и простит меня государь, может  и надобен буду я ему? А ежели так, то увидят обидчики, каков я буду в настоящей мести...
- Да, охолонь ты, Данилыч. - всплеснула руками Дарья Михайловна. - Что ты на свою душу бесов нагоняешь? Да в наши годы надобно отмаливать старые грехи, а не набирать новых.
- А они?! - воскликнул Меньшиков. - Ты на коленях перед ними ползала, прося за меня, а они насмехались  над тобой.
- Бог им всем судья! - покачав головой, промолвила супруга.
Но Меньшиков упрямо сузил губы, его брови сошлись на переносице. Он был неприступен, как в  былые времена.
- Нееет! - выкрикнул Александр Данилович и щека его нервно задергалась. - Они до конца познают мой гнев.  Я им вспомню унижения  последних месяцев...  Иначе я не буду князем Меньшиковым!
Дарья Михайловна со страхом  смотрела на мужа. Эти резкие изменения настроения пугали ее.  Только, что смеялся и уже чуть ли не зубами скрежещет. Что же теперь будет? Почему муж считает, что царь простит ему?  Не объяснил он ей свою радость.  А сейчас расспрашивать его бесполезно. Цыкнет на нее и все.  Да, вместе с дочерью они ходили к царевнам Наталье и  Елизавете, за заступничеством, пытались и к государю попасть, но... А уж мелких сошек обошли неисчислимое множество. Все бесполезно.  Лично она не чувствует  себя всем  этим обиженной.  Просто так ведется на Руси униженно просить милости, когда ты в опале и надеяться на чье-то заступничество.  Когда Александр Данилович  был наверху, сколько вот  таких надеющихся жен да детей сановников, ниспровергнутых им, ползало у ее ног, надеясь, что она переговорит со своим грозным супругом и умилостивит его.  Но Меньшикова тогда ничего не трогало, никакие мольбы и увещевания, а ее вмешательство он пресекал на корню.  Так, что же теперь обижаться.  Пришло их время.
 Но трудно это доказать мужу. Да и какой прок. Может, и  поймет он, пока  чувствует себя отверженным? А потом, коли все уладится, снова будет так же.  Вот и сейчас, только лишь мелькнула надежда на улучшение, а он уже строит планы, как будет мстить.
Неожиданно в доме забегала прислуга и вся челядь, и Меньшиковым сообщили, что приехали какие-то люди из царского дворца и  требуют, чтобы Меньшиков  вышел  к ним в зал- приемную.
Александр Данилович, придав лицу надменность, ответил, что в своем доме он не мальчик на побегушках, и что ждет у себя в кабинете.
Принять депутацию  он решил стоя, это выглядело величаво.  Но, когда в кабинет вошел князь Долгоруков с какими-то еще людьми, у  Меньшикова сердце ухнуло вниз и ноги чуть не подкосились. Такое у Долгорукого было торжественное лицо, что Александр Данилович понял, что его ждет горькое сообщение. С доброй вестью радостный Долгоруков к нему не придет.  И точно, едва сдерживая свое ликование, Алексей Григорьевич зачитал указ царя и  решение Государственного совета о лишение Меньшикова дворянства и отечественных орденов.  А у его дочери, бывшей царской невесты, отымались экипажи  и придворная прислуга. Меньшикову велено было выехать из Петербурга и под конвоем отправиться в свое ближайшее имение и ожидать там новых распоряжений, которые обязательно последуют.
Бывший князь Меньшиков закачался на ослабевших ногах. Ему быстро подали стул. Он прижал ладони к воспалившемуся лбу и промолвил подскочившей к нему жене:
- Дарьюшка, у меня опять бред?
Но услышал злорадный шепот Долгорукого, который наклонился к нему:
- Нет, ты не бредишь, Сашка-пирожник, ты все услышал  правильно и ясно. И это только начало. Скоро ты всего лишишься!
Увидев перед собой ненавистные глаза, Меньшиков собрался с силами и плюнул в них.
Долгорукий дернулся от неожиданности, вытерся рукавом  и закричал:
- Мужик, ты ответишь за оскорбление княжеского достоинства!  Тебя выпорют на конюшне! - и добавил, как ни в чем не бывало, снизив голос до шепота. - А экипажи и прислуга  брошенной царственным  женихом невесты перейдут моей дочери. А когда она станет царицей, ты со своей семьей догниешь в Сибири!
В голове Меньшикова шумело, он тяжело дышал.  Болела каждая клеточка его тела, казалось, что все боли накинулись на него.  Но он собрался  с силами и выдохнул:
- Не думай, Алексей Григорьевич, что сия чаша минует тебя! Уж какой я был  всесильный, а теперь раздавлен и  уничтожен...
Долгоруков  отпрянул от Меньшикова и  на миг глаза его стали испуганы. Не говоря ни слова,  он быстрыми шагами вышел из комнаты. За ним ушли и люди из его свиты. В комнате остались только перепуганные родные Меньшикова и прислуга.  И тут бывший  князь увидел шута  Лукьяна, выражение лица которого поразило Александра Даниловича.  Оно было довольным и ни капли сочувствия в нем не было, что контрастировало общей атмосфере дома:
- Чему ты радуешься, проклятый шут?
Шут  стоял все с тем же выражением лица и  молчал.
- Где твои уверения, что письмо государю поможет?
Лукьян хмыкнул:
- Я не господь бог обещать что-либо. От меня  не все зависит. Ты читал письмо сами, замечаний никаких не сделал.
- Но ты видишь, что случилось?
- А что такого случилось? - шут  смотрел на Меньшикова какими-то изменившимися глазами. - Не ты первый, не ты последний!
Меньшиков не верил своим ушам:
- Что?  Как ты смеешь так говорить мне, смерд!?
- Такой теперь же, как и ты,  смердящий!
Александр Данилович подскочил к шуту, схватил его руками за отворот кафтана  и начал трясти его, как будто собираясь вытрясти из него всю душу:
- Это твоих рук дело, признавайся?
Лукьян вырвался из ухватистых рук Меньшикова и ледяным голосом отчеканил:
- Да, я признаю, что подредактировал твою петицию потом, якобы от твоих друзей да так, что царь, наверное, весь  яростью исходил.  Да еще и больше сотни  копий понаписал и раскидал в разных местах города.
- Чтоооо! - выпучил глаза Александр Данилович. - Ты сделал подметные письма?
Лукьян стоял  и смотрел, не отводя глаза, на Меньшикова.
- Ведь это... это я змею подколодную на груди пригрел. За все мои милости ты мне так отплатил?
- А мне не нужны были твои милости!  Я был рожден в богатейшем боярском роду, равным роду Романовых. Но мои дед и отец были уничтожены. А сам я стал горбуном, когда мне в пытках перебили  хребет. Мне тогда всего лишь десять лет минуло...
- Но это по приказу Петра Великого, за участие вашего рода в стрелецком бунте... -  как бы оправдываясь, пробормотал Меньшиков, опустив голову.
- А кто, подобно гончему псу выискивал тех моих родственников, что прятались от Петрова гнева, тащил их к нему на расправу?  А кто лишил   невинных детей и женщин нашего рода крова и хлеба, бросив их на произвол судьбы? А теперь ты вспоминаешь о какой-то милости?
Слова Лукьяна ударяли  по Меньшикову  больнее камней.
- А кто заставил меня  забыть  свою славную фамилию и кривляться шутом у твоих ног, чтобы прокормиться? Что ж ты думаешь, мне надо было это все забыть?
У Меньшикова опустились плечи, он  прикрыл глаза  ладонью. Понял, что теперешний его удел внимать упрекам не только  словесным, но  и посланным мысленно от множества обиженных и униженных  им за всю свою жизнь. В круговерти дел  и забот он не задумывался над судьбами сотен людей, коих он лично  лишил и богатства, и власти, и заслуг.  Он радовался их падению, потому что это открывало ему свободные пути к вершинам. И вот, видимо, пришло то время, - упавшие и сгинувшие  предъявляют ему свой счет.  И  все никак он не может смириться  с этим.  Теплится в глубине души надежда, что окажется все дурным сновидением...
Новый день принес новые несчастья. Последовал еще один царский указ - отобрать у Меньшикова все именья, все дворцы,  и все его имущество, и в течение суток он должен выехать из столицы в Тобольскую губернию.
Начались суматошные сборы с рыданьями  и причитаниями. Только сам Александр Данилович, как бы отстранился от всего.  Сидел в своем кабинете и смотрел в одну точку, на березу за окном. Освободилась она от всех своих листьев и голые ветки ее безжизненно висели, как плети.  Ветер туда-сюда качал  их, и они были ему покорны...
В кабинет то и дело заглядывала с распухшими покрасневшими от слез глазами Дарья Михайловна и пыталась расшевелить его, спрашивала, что он будет  с собой брать? Ведь надо все это закладывать в багаж. Время не терпело.  Но ничего не добившись от него, всплескивала руками, давилась от рыданий и повторяла истово:
- Господи, прости нас грешных!

Наутро Меньшиковы большим обозом отправлялись в путь.  Петербургский люд высыпал на улицу. По городу уже пронесся слух, что бывший князь  с семьей отправляется в сибирскую ссылку. Каждому любопытно было  посмотреть на это действо.  Александр Данилович со вчерашнего вечера все еще находился в каком-то ступоре, равнодушный ко всему: и к слезам  и стенанию близких, и к нахальному шнырянию любопытствующих возле их возков.  А очнулся он от этого только тогда, когда кто-то из толпы камнем попал ему в плечо.  Но он не разозлился, а наоборот, сняв шапку и обратившись к людям  с той стороны, откуда прилетел камень, сказал:
- Простите, Христа ради, люди добрые!
И поклонился.
Все от неожиданности затихли, а потом послышался шелест голосов. Кто ответил ему "Бог простит!", кто засмеялся, а кто угостил скабрезностью.  Но больше никто не кинул в Меньшикова камнем.

Когда выехали за пределы Петербурга, их догнал курьер  с приказом сдать все ценности, покинуть теплые кареты и дальнейший путь продолжить  на обычных деревенских телегах.  С них сняли даже богатые одеяния и заменили обычными  зипунами. Все  семейство Меньшиковых  с ужасом  восприняло  все это. Как зачарованные злыми силами, они переоделись и не смели противоречить страшным равнодушным  людям в военной форме, которые сваливали их добро в большой возок, и он, скрипнув колесами, увозил все это в столицу. Только не было туда пути  коренастому старику, который очень нелепо смотрелся в простом зипуне и ушанке, и его многочисленной изнеженной семье.
Дарья Михайловна, оглядев близких и  прикрыв ладонями  уже бесслезные глаза, сказала будничным и оттого очень страшным  в этой ситуации голосом:
- А ведь я это уже все видела...  во сне...  и много раз!