Безысходность. Часть I

Я не хотел играть по правилам чужой системы, поэтому и придумал свои, пускай жесткие и эгоистичные, но свои правила, которые спасли от невыносимого чувтсва безысходности.

Безысходность
Мы стоим на высоком мосту, ни ссориться, ни упрекать, желания нет. А есть только чувство безысходности и понимание того, как все банально глупо заканчивается… Да, всему когда-то приходит конец, но многие умные люди утверждали, что любовь бессмертна, ага, свежо предание, но верится с трудом. Плюю в реку, и мою слюну уносит течением, ах, лучше бы унесло мои депрессивные мысли и чувство ожидаемого одиночества. А вокруг начинает цвести весна, казалось бы, настроение должно улучшиться, душа снова запеть и любовь расцвести, как райские сады. Но нет, я уже несколько лет перестал замечать весеннее цветение и ощущение прихода тепла, не знаю, с чем это связано, возможно, я стал старше, а может и постарел. Нет, я просто устал… И каждый год с приходом этой чудной поры, я влюблялся в ОДНОГО человека, который, сейчас стоял рядом со мной, также молча смотрел в воду. Человек, который доложен был покинуть меня через сутки, которому я отдал все, что было во мне хорошего (наверное, очень мало), а через двое суток, этот любимый мой человечек будет сидеть где-то в отеле Праги и думать только о том, где найти новых отношений, новых друзей и, поскорее познать все прелести свободной европейской жизни. Так же о себе напоминала весенняя простуда, связана со сменой поры, температуры и вечной проблемой общества авитаминозом. Но тот вирус, который сидел во мне долгие годы, был намного упрямее и страшнее, даже самого злобного гриппа. Этот вирус, которым люди болеют всего один раз в жизни, которым они заражаются и никогда не смогут избавиться от него... И от этого вируса, можно ждать любых последствий, вплоть даже до летальных исходов.

В первую очередь мною овладело чувство страха…В этом городишке, я был абсолютно один, так называемые «друзья» давно забыли обо мне и звонили или писали, только в том случае, когда им было что-то нужно от меня. Со временем это стало доставать меня не по-детски, и я решил порвать со всеми, для кого были выгодна дружба и отношения со мной. Вот так и остался, практически сам, со мной была моя любимая, в которой я не чаял души, для которой хотелось сворачивать горы, которой хотелось дарить подарки. Чувство уверенности, в том, что я всегда буду рядом и всегда, буду любить ее при любых обстоятельствах. Но время зло и вот настал тот момент, который навсегда менял наши отношения – неминуемый момент расставания, после которого я не то, чтобы не знал, что мне делать, я не знал, как дальше жить… Может собрать вещи и тоже уехать? Нет, это будет слишком просто. Начать беспробудно квасить и убиваться в хлам? Слишком тупо, я ценю свое здоровье и хочу, чтобы мои дети были здоровыми. Забить на все и продолжать жить, как раньше, только без нее? Единственный выход, но это очень страшно. Для любого человека, стало бы ясно, почему, это столь страшно для меня! Для меня было не страшно умереть ради нее, отдать ей легкое, почку, но это расставание просто подавляло меня, душило своими безжалостными руками, стояло комом в горле, горели ненавистью ко всем людям в моей душе. По мосту неслись машины. Одна за одной, не обращая внимания на пару молодых людей, у которых все уже позади, которые имели по человеческим меркам практически все, и потеряли это все так просто, как будто ничего и не было. Когда-то совсем недавно я выходил из ее квартиры и знал, что вернусь туда вечером, после рабочего дня. На улице стояли жуткие холода, жрать было практически нечего: я начинал работать в небольшом региональном издании и на мою зарплату мы не могли позволить себе шиковать. Но, мы были счастливы, желание быть вместе и любить разбивало в пух и прах проблемы бытия. Каждый день уходя в редакцию, я знал, что вечером вернусь, там будет она, там будет тепло, мы будем пить горячий чай или вино, курить среднестатистические сигареты, заниматься любовью и просто чувствовать себя счастливыми …Но вот все подошло к концу… Возможно, это был театр двух актеров построенный их же руками, но с началом войны в душах, первый авиаудар пришелся в самое сердце этого театра. И его не стало, как и не стало актеров, они расходились воевать по разные линии фронта, кто-то выступал агрессором, а кто-то вел партизанскую, молчаливую подпольную войну… Но, театра уже не было, и возможно через несколько десятилетий, они встретятся снова на месте руин, чумазые от пыли войны, пахнущие порохом и медикаментами, с незначительными орденами жизни. Посмотрят друг на друга, улыбнутся и каждый пойдет своей дорогой. Кто-то к победителям, кто-то к проигравшим. Но они будут помнить начало той войны, в которую вступили еще совсем юными людьми. А пока приходилось просто ждать. Коротать время, стоя на мосту и смотреть на машины, реку, на весеннее цветение, еще по зимнему серых птиц, мелкий дождь, пухлые тучи, на свои ботинки и ее сапожки, плевать в реку, курить гадить себе в душу, думать об одиночестве, о выпивке, убойном сканге… Короче, достало. Разворачиваюсь и иду в сторону автобусной остановки, она сидит также неподвижно, молчит, делает вид, что не замечает моего ухода. «Ну что, как знаешь, я пошел!» Прохожу метров 200, слышу за спиной до боли знакомый голос, который я узнаю, если даже буду глухим. Голос зовет меня: «Егор! Егор!» Делаю вид, что не замечаю. Плевать, все кончено. Да, это больно, не просто больно, это невыносимо больно. И по сравнению с этим физическая боль ничто, детский лепет, сущая ерунда. Голос становится все громче и более истерическим, но повторяет только мое имя. Решаюсь. Останавливаюсь, смотрю под ноги, дождь мелкими каплями бьет по лужам, мелкий такой, как я видел три года назад покидая Лондон, но там мне не было, чего и кого терять, а в этой ситуации, либо пан либо пропал . Поднимаю лицо к небу, дождь становится сильнее, и уже легонько бьет мне по лицо, приятное ощущение, это хорошо, обмыть свое лицо небесной водой, не знаю, в чем смысл, но мне так кажется и точка. Голос за спиной не умолкал, а наоборот умолял меня остановиться и подождать, судя по всему, она хотела провести последние мгновения нашей любви в гармонии и безоблачном счастье. И в чем-то она была права: надо было просто забыть и забить на расставание и наслаждаться последним мгновением, но мой упрямый и эгоистичный характер, напрочь, отказывался это делать. А даже наоборот: я хотел сесть на первый автобус, доехать до ближайшего кабака, нажраться, как дикий кабан, а потом (зная себя), я бы приехал к ней домой и начал выяснять отношения, рассказывать ей, какая она плохая и то, что она летит в свою fucking Прагу не правильно, ибо я останусь сам и буду беспробудно убиваться. А ведь она этого не хочет, так ведь малышка? Ты не хочешь этого? Однако мой эгоизм дал трещину, я остановился и начал ждать ее. Она не шла, она бежала ко мне. Потом на всей скорости распростерла свои объятия, и я утонул в них, как тонул много и много раз, холодными зимними вечерами. Но это уже были не то обнимание, в нем чувствовалась разлука и боль прощания, прости дорогая, но это так. Я слышал, как она всхлипывала у меня на плече, и ничего не мог с этим поделать: успокаивать ее, было глупо и бессмысленно. Еще несколько минут она плакала, а потом резко подняла голову, сделала серьезное лицо и уверенно сказала: «Пошли!». Я не стал выеживаться, а просто взял ее за руку и мы двинулись к автобусной остановке. Дождь усиливался, небо было полностью затянуто, думать не хотелось, ноги шли сами…

Мы сели в маршрутку. Я передал за проезд. И твердо для себя решил: нажраться.

- Езжай домой, у меня еще есть дела, - сказал я ей.
- Какие? - спросила она.
- Надо в редакцию съездить, сделать статью.
- Я с тобой.
- Не надо, ты и так замерзла, езжай домой.
- Когда ты освободишься?
- Не знаю, думаю к вечеру.
- И что будем делать?
- Посидим у меня, попрощаемся.

Эти слова произвели на нее ужасное впечатление, слезы снова полились из глаз, на этот раз я пытался ее успокоить, но все мои старания оказались напрасными. Она, не прощаясь вышла через три остановки, а я направился воплощать в жизнь свои идиотские планы. Сперва, была идея набрать выпивки, закрыться дома и никуда не выходить, но это показалось мне очень скучным, я решил посетить какой-нибудь кабак, причем в гордом одиночестве. Но эта затея также показалась невеселой и я решил перезвонить своему другу, единственному, помимо родителей и конечно же ее, кто остался у меня в этой периферии. Вирт – мой друг детства, с ним нас забирали с моей квартиры в ментовку, когда я только начал жить сам и не мог понять насколько это опасно и чем это чревато. С ним мы воровали в столовой беляши и пончики, убивались в хлам, а потом на кафельном полу играли в шахматы, короче вспомнить есть что, да нечего детям рассказать. Напиться мы могли запросто, благо, деньги у меня были, недавно получил гонорар и собирался купить новые ботинки, ибо эти, что были на мне, совсем сносились. Я вышел из маршрутки, достал мобильный и начал звонить Вирту… Гудок, второй, третий:
- Алло, - Вирт взял трубку.
- Здорово, не занят? – спросил я.
- С дедом в шахматы играю.
- Ты что убитый?
- Нет, просто решили партейку кинуть.
- Ясно, выпить хочешь?
- Егор, что случилось?
Вирт знал, когда я звоню ему средь бела дня и предлагаю выпить, со мной что-то не так.
- Ты разве не знал? Моя малышка в Чехию улетает, - пояснил я.
- Ты где, - спросил Вирт.
- На Стеле.
- Я скоро подъеду. Жди.

И я остался ждать друга возле стелы: высокой, из черного гранита, которая никогда не меняла своего цвета и не блекла. Зимой, она устремлялась в небо огромной черной стрелой и выглядела особенно траурно посреди белого снега. Летом она блестела на солнце, и казалось, что нет в мире красивее памятника, чем эта черная стела. Пока Вирт ехал ко мне, я успел выкурить три сигареты, угостить еще одной какого-то прохожего. Ждать пришлось недолго. Минут пятнадцать от силы, Вирт приехал на своей машине и это могло означать только одно, то что пить я буду сам, он за рулем. Мой друг посигналил, я подошел к машине, открыл дверь и залез в салон. Там было тепло и пахло ароматизатором воздуха. Вирт сидел в синей шапке, черной плотной куртке, синих джинсах и своих любимых бордовых Dr.Martiens.
- Ну что у тебя случилось, рассказывай, старик, - начал Вирт.
- Я же тебе все рассказал, поехали в кабак, посидим, выпьем, поговорим, - ответил я.
- Блин, я за рулем!
- А ты что не мог додуматься, что если я зову тебя бухать, то можно обойтись и без машины.
- Ты знаешь, не подумал об этом. Ладно, плевать. Куда едем?
- Поехали в Закат.

Вирт без слов повернул ключи, завел машину, и мы двинулись к месту дислокации. Я смотрел в окно на серый город, на его мокрые аллеи, старые дома, сытые магазины и прочую радость урбанизации, урбанизация, которая пожирала все на свете: люди из сел тащили тяжкие баулы в большие города, где они становились непонятно кем, от хитрозадых ментов до обычных людей в рабочих формах. По бульвару прошла пара молодых людей, прячась под одним зонтом от дождя. Сердце сжалось. Отныне, когда я буду приходить домой, там будет пусто, пусто, как и сейчас в моей душе. Вирт, включил радио, играло ДДТ, свою старую, но хорошо мне знакомую песню – Ветер. Мне хотелось плакать, честно говоря, я забыл, когда плакал, даже на похоронах не плачу. А во всем виновно общество, то которое породило после «совка» огромное число дегенератов. Да и Совдеп помог, всех учили любить людей, но не любить себя, себя хотели быть добрыми, друг для друга. Но когда дело доходило до крайностей, ни о какой доброте не могла идти речь, все брали трубки телефонов и звонили по заветному номеру «02», а вскоре за тем человеком, который еще вчера улыбался вам, и вы улыбались ему приезжал черный воронок и больше никогда и никто его не видел. Да общество породило дегенератов – целую армию ушлюпков, гомосеков, проституток. Я и сам, не моралист, но знаете, когда пятнадцатилетние мальчики срут на клумбы в центре города, простите это самые, что не есть настоящие дегенераты, или девочки тринадцати лет , которые убухиваются в хлам и рыгают в центре города, полного народу, да это поколение «Д». И оно, к сожалению не излечимо, единственный выход отстреливать, как бешеных собак, стаями. И пусть другие псы смотрят и боятся, пусть в следующий раз думают, как и что делать, где гадить, а где косточку грызть, где метить территорию, а где стоит пройти, поджав хвост. Но, им этого не понять, и было бы логичного сделать им всем на лбу татуировку, букву «Д». Что означает поколение ДЕГИНЕРАТОВ.

Вирт, молча крутил баранку, я, молча сидел в кресле, открыл окно и закурил, холодный воздух ударил по лицу каплями дождя, но хотелось курить и я не собирался закрывать окно. Мы проезжали старый квартал, где я когда-то жил, будучи еще совсем маленьким. Мне вспомнились старая соседка, которая давно умерла, дворовые приятели, которых я иногда встречал, и мы крепко жали руку друг другу, черные от сажи коты и старый молочный магазин, куда я ходил с полной авоськой бутылок, за молоком или ряженкой. А с Виртом я познакомился уже в школе, уже и не помню, откуда пошло его прозвище, он никогда на него не обижался. Характеры у нас с ним разные, но это не мешает дружить и помогать друг другу в трудную минуту. Вирт по натуре спокойный человек, а я вспыльчивый, именно его феноменальное спокойствие часто спасало меня от незапланированных драк с кучей крепких мужиков или знакомств с непонятного рода людьми. Мы всегда поддерживали друг друга. Вот так и жили. Мы подъехали к «Закату», это было одно из моих любимых мест, я часто приходил сюда с любимой, приходил сам, приходил со случайными знакомыми. Контингент, конечно не профессора консерватории, но что-то в этом есть. Я вылез из машины и снова закурил, я стал много курить, причем, не замечая этого, это нервы, это все мои, испоганенные жизнью нервы. Вирт тоже вышел из своего автомобиля, закрыл дверь, и мы отправились, не знаю, как Вирт, но точно, пить. У входа нас встретил, какой-то изрядно подгулявший молодой парень: в одной руке, он держал бутылку пива, а во второй крепко сжимал оторванный от куртки капюшон. Мы прошли мимо него, казалось, что для него никого нет вокруг, он погрузился в свой, известный только ему мир. Мы вошли в кабак. Пахло сигаретами и перегаром, аромат не из приятных, но это заведение меня привлекало. Основной контингент, - мужики с красными от бухла рожами, и желтыми от сигарет зубами. В конце зала оказалось два свободных места напротив шумной кампании, в который, присутствовали бабы. Да, именно бабы, которые пропили свою молодость и теперь просто и банально доживали жизнь. Таких персонажей можно часто встретить в придорожных кафе: они жрут без разбора водку и пиво, а когда доходят до нужной кондиции начинают учить окружающих жизни, за что часто покидают кафе без нескольких зубов, или просто с разбитым лицом. Я и Вирт сели за столик, мой друг был повернут спиной к кампании, а я к сожалению, лицом. К нам подошла некрасивая официантка и громким голосом спросила, что мы будем. Я, не колеблясь заказа себе 300 грамм водки, нарезку из лимонов и два бутерброда, Вирт взял чашечку кофе и пирожное. Кампания напротив, веселилась во всю. Какой-то толстый рассказывал о своих похождениях: о том, как он шел себе никого не трогал, но вдруг, мимо проходящий парень с собакой натравил своего кабеля. Мужик был не робкого десятка, и он справился и собакой, и с парнем. Такие рассказы всегда вызывали у меня злость и раздражение, такого рода байки обычно увенчаны лживыми мотивами. Над моей головой висела колонка из нее доносились душераздирающий голос какого-то попсового, инкубаторного ципленка, который рассказывал, что он любит , но не любим и умрет, если девушка не будет с ним. Я представил себя поющего завтра такие песни, в обтягивающих джинсах и блестящей серебристой рубашке. Улыбнулся и закурил. Вирт седел и клацал телефон. Официантка принесла наш заказ: я налил, себе из графина водки выпил залпом, закусил бутербродом. Вирт медленно пил горячий, растворимый кофе. Я начал беседу:
- Вирт, слушай, что делать, - спросил я.
- Что делать, Егор? Что? Живи, как жил, просто не думай о ней, я понимаю, что это сложно, но все же, какие есть варианты, это безнадежное положение. Разве, что ты завтра захватишь самолет и будешь удерживать его до тех пор, пока в нем не закончатся запасы еды и бухла. Но потом она все равно улетит и тебе будет только еще больнее, так что, пей свою водку, жуй бутеры, а вечером попрощайся по-человечески…,- сказал Вирт.
- Ты знаешь Вирт, это – безысходность, - проговорил я. Налил себе еще рюмку, опять выпил залпом и закусил тем же бутербродом, вернее тем, что от него осталось.
- Ну почему безысходность, Егор, - сказал Вирт, - ты реабилитируешься, заработаешь денег, и улетишь к ней, и все будет хорошо, не парься, старик, - утешил Вирт.
Я легонько опьянел: день ничего не ев, водка начинала стучать по мозгам.
- Нет, Вирт, не в том дело. Это все же безысходность, у меня нет нихрена, понимаешь, вообще. Когда я был моложе, жизнь казалась праздником, который никогда не кончится, но, помнишь, как у Летова – «Праздник кончился, добрые люди!» У меня нет ни денег, ни хорошей работы, нихрена, Вирт. Почему я должен горбатиться, а всякие сволочи будут править нами, будут жировать в дорогих ресторанах, а мы с тобой будем сидеть по вонючим кабакам. Скажи, почему? Я не хочу власти – я хочу справедливости, - объяснил я.
- Да ладно тебе, успокойся, ты работаешь, имеешь свой кусок и все хорошо, - ответил мой друг.
- Ладно, проехали, - сказал я. Потому, что просто не хотел спорить с Виртом.
Я выпил еще и сказал:
- Вирт, выпей, со мной, - предложил я.
- Нет, Егорыч, ты чего, я же за рулем, - отказался Вирт.
- Блин, Вирт чего ты ломаешься, как девочка, -сказал я.
- Нет, Егор, не заставляй, - морозился Вирт. Хотя я видел по его глазам, что выпить он хотел. Я начал ковать железо, пока оно горячо.
- Ну, давай! Помнишь, как мы готовые рысачили на твоей старой тачке, разве не весело, - приговаривал я.
- Ну, давай, наливай, - согласился Вирт.
- Вот, так бы сразу, то «не буду», «не буду», - продолжал я.
Я окликнул официантку и попросил еще одну рюмку, для своего друга. Сосуд тот час же прибыл. Я налил Вирту немного больше, а себе плеснул остатки, которые были в графине.
- Вот и 300 грамм нет, - сказал я.
- Та да, - согласился Вирт.
- Ну, давай, за все хорошее, - сказал я, незатейливый тост.
Вирт молча кивнул. Мы выпили.
- Слушай, давай, еще по пиву, - предложил я.
- Ну, давай, все равно уже выпил, - согласился мой друг.
Я подозвал официантку снова, и на странность любезно для себя заказал еще два пива и две пачки сухариков. Ждать снова пришлось недолго, другие посетители, видимо, сидели уже давно и уже успели заказать себе все, что им было нужно. Так что «гарсонше» приходилось обслуживать только нас. Принесли пиво, два чайных блюдца, и по пачке сухариков со вкусом хрена. Я открыл пачку и высыпал себе на блюдечко, Вирт повторил мои действия. Мы взяли в руки бокалы, чокнулись и сделали по большому глотку. В старых колонках я услышал знакомые звуки, играл Ляпис Трубецкой, я попросил сделать громче, просьба была выполнена. И через некоторое мгновенье, подпевал нетрезвым голосом Сергею Михалку. Мой вокал становился все громче и громче, жирный поц и его окружение начали смотреть на меня. Мне было плевать, я пел, громко пел. Под конец песни я начал просто орать, официантка выключила музыку, но я продолжал орать. Жирный мужик сказал:

- Эй, ты закрой рот, мы отдыхаем
- Молодцы, отдыхайте, я тоже, каждый отдыхает, как умеет, - ответил я.
- Заткнись! – сказал он.
- Не хами, дядя, - попросил я.
- Тамбовский волк тебе дядя, что не понимаешь пацаны отдыхают, - продолжал он.
- Я тоже, - кинул я. И принялся петь дальше. Вирт смотрел на меня в оба. Обалдевшими, немного пьяными глазами и время от времени лишь улыбался. Жирный, поднялся и направился к нашему столику. Я не подал виду и пел дальше. Судя по всему, он любил несколько другой жанр музыки, но останавливаться я не собирался. Вскоре он подошел к нашему столику и схватил меня за ворот куртки:
- Тебе, сука, что не ясно сказано было, - спросил он.
- Уважаемый вы не хамите, пожалуйста, - съязвил я, закосивши под интеллигента.
- Ты не выделывайся, а то сейчас будешь землю грызть, - пригрозил жирный.
- Мужчина, если вам не нравится высокое искусство, то пожалуйста, слушайте свою Бутырку и играйте в петушка на параше, - сказал я.

Эти слова явно привели жирного в бешенство. Он замахнулся на меня, но Вирт успел огреть его мощным бокалом из-под пива. И понеслось… Друзья жирного рванулись к нам. Вирт сразу принял оборону и защищался стулом. Я слетел с катушек окончательно: сорвал над головой колонку и метнул кому-то в голову. Официантка кричала и грозилась вызвать ментов, но на ее крик особого внимания никто не обращал. Вирт метнулся к входу, я побежал за ним, на пути встал какой-то быдлан и пытался преградить мне путь. Вирт был уже на улице и заводил машину, мне пришлось принять агрессию всех мужиков на себя. Я понял, что деваться мне некуда и сейчас мне придется туго. Но почему-то, мужик на выходе пошатнулся и упал, проход был открыт, я увидел того самого парня, который встречал нас нетрезвым видом, бля, как я ему благодарен. Я выбежал на крыльцо, машина уже гудела и Вирт ждал меня. Я запрыгнул в салон и мы рванули. Проезжая, старый бульвар, мимо нас пронеслась ментовская тачка с диким воем сирен. Пронесло, слава яйцам.

Вирт попросил сигарету, я достал пачку из куртки, она была похожа более на яйцо, чем на коробочку для сигарет, Вирт закурил. Мне курить не хотелось. Он начал беседу:
- Слушай, тебя же там знают, официантка не сдаст, - параноил Вирт.
- Меня знают в лицо, знают, что я там бухаю, но они не знают ни моего имени, ни моей фамилии. И если бы даже знали, то что, этот гад первым напал, мы защищались, - ответил я.
- Так что, куда едем, - спросил Вирт.
Я только открыл рот, чтобы произнести название следующего кабака, но у меня зазвонил телефон. Высвечивалось имя любимая. Несколько секунд на размышления : «брать – не брать»… Беру:
- Алло
- Ты где?
- А ты?
- Я тебя спрашиваю, ты где?
- Еду с работы.
- Все в порядке?
- Да, а что? А у тебя?
-Я скучаю, поехали к тебе.
- Давай через час у меня.
- Я тебя люблю…
Я положил трубку. Ничего себе любит. Любила бы, не летела в свою fucking Чехию. Любит, конечно. Может это я эгоист и должен понять, но, увы, я не понимаю или не хочу понимать. Вирт переспросил:
- Куда едем?
- Пить пиво!
- Куда?
- В ларьке купим, на улице постоим, хватит с меня приключений.

Мы остановились возле первого попавшегося нам на пути киоска. Я взял два батла пива, купил домой кофе, сигарет и печенья. Протянул бутылку Вирту, открыл свою, сделал глоток. Алкоголь накатывал с новой и новой силой, в мозги начинало мутить, меня начинало тошнить… Вирт пил пиво, забыв о том, что он за рулем. Я больше не хотел пить, меня тошнило. Я отошел за ларек, согнулся и из меня с невероятной скоростью вышла лента отборных рыгачей, вот и напился. Я вернулся к ларьку Вирт беззаботно пил пиво и смотрел на дорогу.

- Вирт, завези меня домой, мне плохо
- Погоди пиво выпью
- Ок, я в машине подожду.

Я сел в теплый салон старой семерки и уснул, ни как мы тронулись, ни как мы приехали я не помню. Я попрощался с Виртом, поблагодарил его за компанию и пошел домой, куда поехал Вирт, мне не известно.

Когда человек начинает жить отдельно от родителей, перед ним открываются огромные перспективы свободной жизни. К нему приходят друзья-подруги, устраиваются на квартире сейшны, которые иногда перерастают в притоны и без ментов, в конечном итоге не обойтись. Так случилось и со мной. Я переехал на квартиру, потому, что жить с родителями сил больше не было. Наверное, вам это известно, когда потакают во всем, и во вся: это не здесь лежит, пришел пьяный, что это за таблетки, ну-ка покажи вены. Напрягает, не правда ли. И вот, одной прекрасной ночью, после очередного многодневного запоя я решил с утра сесть и поговорить с родителями о возможности съема квартиры. Мама, конечно, переживала, но отец настоял, чтобы я уезжал и дело не в том, что я плохой сын, а в том, что я должен научиться жить самостоятельно. Первое время жизнь на моей квартире превратилось в то, что я описывал выше, все кончилось в одно утро, когда я проснулся утром, а вокруг лежали какие-то урыги, о которых я знать не знал. И среди них лежал мой старый приятель; по комнате были разбросаны бутылки, воняло блевотиной и сигаретами, затхлыми потняками и какой-то фармацевтикой. Я начал поднимать кипишь и кричать, чтобы все уходили. Однако сил подняться ни кого не было. Меня это бесило: я начал пинать, со всей силы какого-то хрона. Тело начало пробуждаться, он открыл глаза и спросил меня кто я? Кто я, мать твою, хозяин квартиры, свалили все отсюда! Мой приятель начал меня успокаивать, говорить, что сейчас он сходит за пивом, и мы продолжим. Мать вашу, я, что неясно выразился: « Собрались и свалили!» Мои недавние гости покидали уныло свой недавний приют. С этого и началось мое мнимое одиночество, «друзья» отсеялись, я оставался со своей любимой. Нам было хорошо вместе, не просто хорошо, а замечательно. Блин, что за сопли почему я ною, надо действовать, если ты не можешь играть по чужим правилам, четко соблюдая их - придумай свои…

На лестничной площадке, я встретил своего соседа, нормального мужика, который захаживал ко мне и просил денег в долг, если были, конечно, давал, если нет, просто не открывал двери.

- Здорово, - поздоровался он.
- Здравствуйте, - ответил я.
- Вот, держи, - он протянул мне несколько купюр.
- Что это? – спросил я.
- Деньги,- ответил сосед.
- Какие? – не мог понять я.
- Ты что-то Егорыч тупишь, я же у тебя дня три назад занимал, - пояснил дядя Вова.
- Да?! – недоверчиво переспросил я.
- Егорыч, с тобой все в порядке, - продолжал он.
- Да что-то голова болит, - соврал я. Меня дубасило, и казалось, что у меня температура, надо сняться, срочно…
- Бери деньги, - настаивал сосед.

Я взял деньги, несколько секунд посмотрел на соседа и принялся открывать дверь своей квартиры…

Дом… Наконец-то. Добрался. Не разуваясь, и не снимая пальто, я прошел на кухню, открыл холодильник, извлек оттуда банку колы и начал жадно высасывать содержимое. Напившись от души, я решил немного убраться, на кухне царил полный бардак. Так уж выходит, что когда я дома, практически всегда я нахожусь на кухне, порой даже кажется: «Зачем мне квартира? Я бы вполне обошелся кухней!?» Здесь я работаю, ем иногда даже сплю, когда просто не в состоянии добраться до комнаты. Хотя неувязочка выходит – туалет, с ним, что делать. А впрочем, можно было купить кухню с туалетом, а чтобы не переплачивать, желательно, чтобы санузел был один, то есть в одном помещении туалет и ванная.

На полу была разбросана бумага, ручки, под столом валялся диктофон на микроволновке лежал блокнот, который я считал давно, утерянным… Короче говоря, бардак полный.

Раздался звонок. Наверное, это она, но почему так быстро? Я хотел еще покурить кальян, принять душ, а хотя это все можно сделать вместе. Я открыл дверь – правда, на пороге стояла она… Глаза были наполнены добротой и глубокой грустью, пониманием того, что все проходит и никогда не вернется. Кто прав, кто виноват, покажет время, да, именно время, которое утеряно навсегда и больше не вернется, ждать – не хочу, ныть – не по мне, но я не знаю, что делать…

- Привет, проходи, - начал я.

Она вошла молча, без всяких слов… Так, как входит тень. Я чувствовал, что она грустит. Так лишь бы не сорваться, не заразиться этой меланхолией, спокойно Егор, ты сможешь…

- У меня немного не убрано на кухне, может, в комнату пойдем? – предложил я.
- Перестань, какое там «не убрано», - ответила она.
- Ну, как знаешь, - согласился я.

Мы прошли по коридору и вышли на кухню, она открыла свою спортивную сумку и начала, что-то там искать…
- Что там, такое? – спросил я.
- Сюрприз, - ответила она и улыбнулась.

Вскоре на столе появилась бутылка Martini и коробка каких-то дорогих конфет. Я снял с полки кальян, достал табак угли, и понеслось, завертелось снова, не успел я отойти от первого помелья, как мне снова предстояло напиться… Ну ничего, завтра все равно – выходной. Надо было принять душ, я чувствовал себя немного разбитым, совсем слегка, так, как будто из пневматического пистолета выстрелили в окно, и осталась маленькая дырочка, но через нее струился холодный сквозняк.

- Я в душ, не хочешь со мной? – спросил я.
- Не спасибо, позже, Егор, все будет, подожди, не торопи события, - ответила она.
- Как знаешь, - сказал я.

Я разжег кальян, быстро втянул немного дыма и отправился приводить себя в порядок. Душ – явно пошел мне на пользу, вода сделала свое дело, не знаю, кто как, а я принимаю душ по-своему – переключая с горячей воды на холодную.

Она сидела за столом. Перед ней стоял недопитый бокал Martini, лежала надкушенная конфета и трубка кальяна. Она закрыла лицо руками и всхлипывала. Ну все, началось…

- Что случилось, малышка? – спросил я.
- Егор, ты понимаешь, что происходит? – спросила в ответ она.
- Всю сущность – этой ситуации понять невозможно, это – глупо и нелепо, зачем тебе туда, на что, ты надеешься, на счастливую европейскую жизнь, на то, что удачно выйдешь замуж за какого-нибудь бизнесмена. Пойми, для меня это нелепо… Я жил и живу тобой, а ты так просто все бросаешь и улетаешь, - я завелся.
- Прости, Егорка, - жалобно сказала она.

На меня подобные слова не действовали, если же я разозлился, то это всерьез и надолго. Вообще последнее время, со мной происходили немыслимые вещи, у меня начались глюки на звук, зрение ухудшилось, в сутки я мог спать три часа, а потом день сидеть на кофе, энергетиках и если повезет на фене.

День готовился к своей смерти. Мы помогали ему в этом: зажигая свет, люди всячески ущемляли веру дня в свои силы. Я не видел неба, так как, сидел спиной к окну, покуривая кальян и выпивая коньяк. Наш миниатюрный скандал перешел просто в дружескую беседу людей, которые знали друг друга давно, слишком давно, для того чтобы не говорить о простых и понятных вещах, которых порой просто не замечают люди, за рутиной дней…

- Во сколько у тебя самолет? – спросил я.
- В полдевятого, - ответила она.
- Знаешь, не надо сцен и прощального секса, - бросил я.
- Почему? – удивилась она.
- Так будет лучше для нас двоих, - сказал я.
- Как знаешь… - сказала она и начала допивать мартини.
- Давай выпьем кофе, и я вызову тебе такси, - предложил я.
- Мне все равно, - ответила она.

В ее словах звучали ноты разочарования и горечи, но, что я могу поделать, крошка, ты сама выбрала свой путь. Я включил чайник и почему-то вспомнил о свой сон, который мучил меня на протяжении трех дней, мне снилось, что я бегу по футбольному полю, с мячом в ногах, но зрители громко свистят, какого черта, думаю я, вы что, я же все делаю правильно. Я подбегаю к воротам, бью…мяч попадает в вратаря и он падает на землю без головы. Трибуны свистят еще громче, я убил… но я не хотел. Судья достает красную карточку. Я в недоумении за что, я просто делал свое дело? В ушах стоит гул стадиона, каждое слово нельзя разобрать все кричат на разных языках, fuck что происходит? Вся моя команда уходит с поля, парни, вы куда, я с вами… Они не замечают меня. Посреди поля я труп вратаря и судья. Из раздевалки выбегает Михаил Булгаков, эээээээээээ……….. Что такое, причем он здесь. Писатель подбегает ко мне и тихо говорит: « Я убил!» Просыпаюсь у себя в постели, будильник кричит во всю, нихрена себе сны…

- Ты будешь кофе со сливками? – спрашиваю я.
- Да, если тебя не затруднит, - довольно нахально говорит она.

Открываю шкафчик, где обычно храню всякую дребедень в виде сливок, приправ, таблеток. Сливки, где же они, а что это за таблетки, «Донормил»? Блин, я забыл отдать нашему аналитику его снотворное, наверное, бедняга сейчас клянет меня и не может уснуть, а хотя есть и обратная сторона медали…

- Какой-то странный привкус у кофе,- сказала она.
- Не знаю, хочешь, бери мой, - предложил я.
- Нет, я свой допью… - ответила она.

Утро… Будильник кричит о том, что родился новый день, я сижу в кресле около компьютера, она все еще мирно спит. На часах десять утра, ее мобильный телефон разрывался всю ночь, какая досада, никто никуда не летит. Давайте не будем искать виновных, все равно это безысходная ситуация, все равно сегодня, завтра послезавтра она улетит… Но так хотелось еще хотя бы ночь побыть счастливым. Надо бы ее разбудить, рассказать, признаться…

- Ку-ку, доброе утро, - бужу ее. Сонное тело только ворочается и закрывает подушкой лицо. Но вдруг, она резко подрывается и тупо смотрит на меня.
- Егор, который час? – спрашивает она.
- Десять утра, - спокойно отвечаю я.
- Егоооор, что ты сделал, - кричит она.
- А что я? – причем тут я.
- Егор…

Она резко поднимается с кровати, бьет меня ладонями по лицу, все понятно. Я не хотел играть по правилам чужой системы, поэтому и придумал свои, пускай жесткие и эгоистичные, но свои правила, которые спасли от этой невыносимой безысходности.

Она продолжает быть меня ладонями по лицо, физиономии, довольно не приятное ощущение. Крепко зажимаю ее в своих объятьях. Она кладет голову мне на плечо, продолжает плакать, сквозь слезы все же произносит:

- Егор, какая же ты мразь бездушная, - говорит она.
- Прости, любимая, но твой самолет улетел…