Белая зависть

Антонина Ивановна, учительница русского языка, невзлюбила меня с первого же школьного дня. Как назло, она была классным руководителем. С самого начала, по русскому языку у меня стояла тройка, и это помешало мне, даже в первом классе, стать ударником. Почему я не нравился Антонине Ивановне, старушке, несимпатичной внешности, маленького роста и немного похрамывающей, до сих пор не знаю. Не понравился и все- дело вкуса.
   Как-то, когда приближались Октябрьские торжества, которые праздновали почему-то в ноябре, Антонина Ивановна решила организовать т.н. монтаж. То есть ученики выходят на сцену, и во время утренника,  по очереди декламируют какой-нибудь литературный сюжет. Она выбрала стих в то время популярный- «Музей Ленина» и каждому ученику дала читать по четверостишию, благо, в том стихе их было предостаточно. Дала всем, кроме отстающих по русскому языку. В числе отстающих был и автор этих строк, а также один наш товарищ, который уже несколько лет оставался в первом классе. Это был немец Иозеф Депершмидт, который с трудом говорил по-русски, так как в семье говорили только на немецком.
  Когда монтаж был почти готов, и многочисленные репетиции остались позади, завуч школы, высокая, худая женщина,одетая всегда в черное (ее называли «черный ворон», которая присутствовала на одной из репетиций, заявила: «А почему не все ученики участвуют в монтаже?»
-Понимаете ли,- начала оправдываться Антонина Ивановна,- стихов на всех не хватило, и к тому же эти четверо очень хромают по русскому языку.
-Тогда вы сами напишите четверостишие, и разделите его на четырех учеников - так будет справедливо,- внесла свое указание завуч.
  Так мне досталась одна строка четверостишия, написанного в форме вер либра. Ее то, написанную на клочке бумаги, мне принесли домой, так как в те дни я болел и не ходил в школу. На клочке была написана одна фраза: «народу жилось плохо». Эту фразу я учил несколько дней и, наконец, выучил.
    На утреннике присутствовали и мои родители, которые с нетерпением ждали первого выступления своего ребенка. Не помню, как прочитал я свою фразу, но помню отлично, что папа был недоволен и возмущен, что в то время, как остальные дети читали по четыре, его сыну досталась одна строчка, и к тому же такого содержания. Он не выдержал и пошел выразить свой протест Антонине Ивановне. Будучи человеком сдержанным и скромным, я представляю, каким было его возмущение, что он решился пойти скандалить.
 -Ви пачэму маэму сыну дали одна строчка читат, а другиэ дэты читалы цэли четыре?- обратился к Антонине Ивановне мой папа.
 -Дело в том, что ваш сын хромает по русскому языку,- попыталась оправдаться старушка.
 -Мой сын нэ храмаэт,- справедливо заметил папа, не упустив из виду, что Антонина Ивановна сама действительно немного похрамывала.
 -Ему трудно было бы выучить наизусть все четыре строки. Он медленно соображает,- вновь укусила меня Антонина Ивановна.
 -Эсли мой сын плоха саабражаэт, дайтэ мнэ справка, что он идиот, и я эво пэрэвэду в школа дла умствэна нэпалнацэних дэтэй,- возмутился папа.
 -Я не могу вам дать такую справку, это может травмировать ребенка.
 -Харашо. Слэдущий раз дайтэ эму цэли стих читат. И никакой трамвай, ми на тролебусе приэжаэм суда, - сказал папа и добавил свое любимое,-Эдрана мат.
  На этом диалог с Антониной Ивановной закончился. После этой беседы она ко мне не стала относиться лучше, а продолжала  мучить и унижать. Конечно, ее нельзя было сравнить с дикенсовскими учителями викторианской эпохи, но, может быть, первая учительница внесла ощутимую лепту в мое отношение к школе, которую я, мягко говоря, невзлюбил.
  Через год Антонина Ивановна ушла на пенсию, и у нас появилась новая учительница. Не прошло и месяца, как мы пошли во второй класс, и вдруг узнаем, что Антонина Ивановна скончалась. В классе собрали по рублю и от имени всего класса заказали траурный венок с лентой. Нас всех повели на похороны Антонины Ивановны. Но Иозефу Депершмидту досталась особая честь. Он, будучи на несколько лет старше нас, и от природы высокого роста и крепкого телосложения, и к тому же будучи профессионалом-могильщиком, так как вся его семья работала на кладбище, нес гроб с Антониной Ивановной. Я посмотрел, как Иозеф несет гроб и ...позавидовал.
    С тех пор прошло больше пятидесяти лет. Иозеф Депершмидт с семьей уехал на постоянное  место жительство на свою историческую родину, в Германию. Так, не будучи человеком завистливым, я ему позавидовал во второй раз. А Антонину Ивановну вспоминаю из-за того монтажа, где мне выпало произнести одну фразу: «...народу жилось плохо». Тогда эту фразу я вызубрил наизусть, не вникая в смысл. Сейчас часто ее повторяю, но сознательно и в форме настоящего времени.