M and D глава 95

M&D - продолжение романа Фёдора Московцева "Тёмные изумрудные волны"
http://razgon-culture.com/

Глава 95

Таня с Никитой зашли в подъезд одного из домов по улице Чуйкова, поднялись на
нужный этаж, и остановились у железной двери.
- А, бл*, ключи забыл! – сделав вид, будто опомнился, воскликнул Никита, пошарив даже
не во всех карманах, и, вынув связку отмычек, принялся взламывать дверь.
Ему это быстро удалось, а со второй, деревянной, вообще проблем не было. Они вошли, и
он закрыл железную дверь на засов.
- Чья это квартира? – спросила Таня.
- Моя.
- Ты брешешь!
Всё-таки она разулась и прошла в зал. Полазив по шкафам, Никита нашёл бутылку
коньяка, рюмки, и выставил перед ней на журнальном столике:
- Давай жахнем!
Она отказалась, и он, после неудачных попыток уговорить её, выпил сам. Они присели на
диван, Никита властным движением привлёк её к себе и стал целовать. Она расслабилась,
и он сильнее прижал её к себе, движения его становились всё более уверенными. Она
позволила ему прикоснуться к своей груди, чего раньше никогда не допускалось, и он,
решив, что пора, уже можно, навалившись на неё, как каменная глыба, раздвигая своими
ногами её ноги, рывком расстегнул её джинсы. Дыхание его вырывалось шумно, горячо, а
руки кровесосными банками впились в её тело. Если бы переход в горизонтальное
положение произошёл чуть медленнее, постепенно, не так грубо, и по взаимному
согласию, у неё не хватило бы сил отказать ему, так как она и сама была в сильном
смятении и возбуждении. Много чего недоставало Никите, но одного было не отнять –
первобытной животной сексуальности, которой очень трудно сопротивляться. Но Таня
была самолюбива: неприступная гордость пробуждалась в ней при первой же угрозе
оскорбления. Она готова была отдаться, но не допускала, чтобы её взяли против воли. И
ей, к тому же, было неуютно и небезопасно в этой незнакомой квартире.
Растерянность её тотчас же превратилась в ярость. Всё её существо возмутилось против
насилия. Ногтями, словно заострившимися от бешенства, она исцарапала лицо Никиты и,
задыхаясь под громадой его тела, так сильно напрягла бёдра, так напружинила локти и
колени, что отшвырнула его, ослеплённого кровью, прямо к журнальному столику, на
котором стояла бутылка коньяка и две рюмки – одна пустая, а другая наполненная до
краёв. А Таня, в расстёгнутых джинсах, растрёпанная, прекрасная и грозная, кричала над
ним, потрясая кулаками:
- Ты знаешь, упырь, кто мой отец!? Тебя превратят в отбивную, ещё хоть раз
притронешься ко мне!
И, отойдя к окну, стала приводить себя в порядок.
Никита, очевидно, только обрадовался такой перспективе – быстро поднявшись, он
ощерился, постояв несколько секунд, стал медленно приближаться к ней:
- Сцуко бешеное, отбивная, говоришь… эт хорошо… Жорево и порево – эт очень
здорево!
Таня не успела испугаться – раздались длинные звонки, и требовательный стук по
входной двери. Затем попытались открыть её ключом, но, закрытая на засов изнутри,
дверь не поддавалась, и по ней стали снова стучать.
- Вневедомственная охрана, немедленно откройте, у вас сработала сигнализация! –
услышали Никита с Таней, когда вышли в коридор.
Посмотрев в глазок, Никита громко сказал:
- Не ломайте дверь, мы выйдем ровно через двадцать минут.
И обернулся к Тане:
- Ну что, отбивная, пойдём, тебя оттарабаню.
У неё не было никакой возможности пробиться к двери, и тогда, отступая в комнату, она
решительно крикнула:
- Грязная скотина, ничтожество одноклеточное, недоразвитый, я никогда не буду твоей,
скорее выпрыгну в окно, чем…
Тут снова раздался настойчивый стук в дверь, пошли звонки.
Никите было наплевать на угрозы, и у него было достаточно времени, чтобы прижать
взбесившуюся сучку, но такова была сила её слов, прозвучавших как приговор его
состоятельности, что он сел, почти упал на пол, прижавшись спиной к стене, и обхватил
руками голову. Воспользовавшись моментом, Таня подбежала к двери и открыла засов.
Милиционеры вневедомственной охраны вошли в квартиру.