Пух, понимаете ли так...

       Пух – это не Винни-Пух. Совсем не Винни. Разница – как между гайморитом и геморроем. Увидешь во сне – не проснёшься... полу-бульдог, полу-вий.
       Пух – замначфак по учебной части. Замначfuck. Это, понятно, кличка. Должность ответственная, потому целый капраз. Театр боевых действий: факультет. Боевая задача: считать и сравнивать средние баллы. Сказка. О такой должности можно только мечтать.
       Капразов в училище – легион. Тьма-тьмущая. Где-то на Тихом океане сизый старлей – уже частично сёгун, а капраз – почти микадо, не дотянешься. В родном же Краснозвёздном они тучами, стаями, когортами. Каждый второй – доктор наук, каждый третий – кандидат... Капразы, капразы. Идёшь и башкой крутишь: надо отданием чести приветствовать, иначе вдуют. Да и без вдувания отдать честь такому заслуженному дядьке – за счастье. А он козыряет в ответ… или говорит «здравствуйте», а ты торчишь от осознания того, что он на тебя, салапея, внимание обратил. Пистон от такого Офицера – подарок. Принималось как должное и чуть ли не восторгом.
       Но факультетский кабинет с бумажками по успеваемости – это не спецкафедра. Двойки считай и умную рожу делай на общем построении. Дальше Пуха брызгать слюнями умел только замполит факультета Касьянов, тоже капраз. А ещё у Пуха было два зама-каплея под рукой, на побегушках, с серьёзными такими рожами. Как-то подумалось – а ну как и я таким стану когда-нибудь? Потом твёрдо решил: не стану ни за что. Вроде, не стал...
       Всё же прав был старина Колбасьев, написавший в «Арсене Люпене»: «…и так было всегда – неизвестно почему, люди, за негодностью выброшенные с флота, могли стать воспитателями будущих моряков…»
       Слава Богу, таких было подавляющее меньшинство. Но: были, были-с.
       Дураку ж ясно – на тёплом Черном море, да ещё в училище… Это ж рай, это не прочным корпусом северные моря протыкать, это не вдыхать плесневый запах заброшенных камчатских гарнизонов, это не оглядываться на кильватерный след длиной в многие сотни солёных атлантических и тихоокеанских миль… Были у нас действительно заслуженные мужики, Зубры Флота, Офицеры с большой буквы. До сих пор горжусь, что именно они пытались меня чему-то научить. Головаш, Ковалёв, Самсонов, Слесарь, Говоров, Степанов, два Кузнецовых... да разве всех перечислишь? А были и такие, кто корабли на мели сажал, топил, взрывал (да хотя бы тот же «Отважный»), матросов губил, ракетами по своим попадал… Флот от таких избавлялся, и многие из них на берегу неплохо устраивались, тщательно скрывая своё геройское прошлое. Да разве ж от курсантов скроешь...
       Пух нас не учил. Пух нас лелеял и пестовал. Драл за двойки, за низкие средние баллы, за неглаженые брюки и перешитые бескозырки. Ежедневно, как старательный фельдфебель, проверял у какой-нибудь роты носки и трусы. А присловка его, фраза-паразит «…э-э, понимаете ли так…», стала притчей во языцех, предметом всеобщих гадких шуток.
       Помню вахлатистую собачку по кличке Вафлик. Собачка имела привычку вылизывать плевки в курсантских курилках. Так вот, бегал как-то раз Вафлик перед строем всего училища, весело дёргая куцым облезлым хвостиком, а на немытых и нечёсаных боках его кузбасс-лаком было намалёвано: «Пух». Заметим, что старшим офицерам училища просто так не гадят.
       Вообще, после определённого количества лет службы мне представляется, что нормальный офицер должен служить максимум до сорока. Дальше в его мозгах может произойти (и сплошь происходит) этакий мыслительный климакс, совершенно необратимые изменения, густо замешанные на сожжённых нервах и угробленном здоровье. Служба ж, она каждый день по голове бьёт, и не газетой, а кувадлой... В момент начала климакса (а его неплохо в самом себе распознать и уловить) надо немедленно ложиться на медкомиссию, а потом попытаться честно взглянуть на себя со стороны. Справедливости ради: срок наступления этого климакса не обязательно сорок лет, можно и в семьдесят оставаться нормальным мужиком и офицером, не впасть в маразм, но это редкость. Кроме того, есть ещё критерий «говнюк – не говнюк», и вот тут мало кто может самого себя определить, практически никто. Зато сбоку...
       Короче: были примеры для подражания, а были и антипримеры. Как не стать таким, нас никто не учил, даже они сами. Количество звёзд и просветов на погонах вовсе не есть основа авторитета в глазах подчинённых.
       Не на каждого же капраза с третьего этажа «машку» бросают. Чего? Что такое «машка»? Это утяжелённый свинцом полотёр для паркетной палубы. Если в башку попадёт, то она вместе с позвоночником высыплется на палубу сквозь уставные трусы и брюки. «Машка» просвистела в двух сантиметрах от пурпурно-жёлтой лысины с тщательно зачёсанными набок редкими пегими волосёнками и отколола здоровенный кусок каменной ступеньки. Виноватых, понятно, не нашли.
       Точно так же не нашли виновных в продаже орехового гарнитура. В 1977 году, то бишь во времена дефицита, Севастополь наводнили машинописные и рукописные объявления примерно такого рода: «В связи с отъездом срочно продаётся задёшево новый чешский ореховый гарнитур; обращаться по телефону такому-то и адресу такому-то в любое время суток…» Они висели на столбах и афишных тумбах. Они невесть как появились в «Славе Севастополя» и во флотском брехунке «Флаг Родины». Такого праздника в училище не было давно. Его не смог затмить даже наш курсант Симонов, вернувшийся из увольнения в белоснежных девичьих трусиках с зелёной оборочкой и вышитой алой клубничкой. Озверевший Пух носился по городу, срывая злосчастные листочки, а они появлялись снова. Бурса пела, а особенно – первый корабельный факультет.
       Во время вселенского строевого смотра 13-я рота браво отмаршировала по центральному плацу, чётко печатая шаг под песенку, неожиданно ставшую строевой: «…будто лебеди летели, обронили пух!» Впереди роты гордо трусил всё тот же знаменитый Вафлик. Хозяин клички, прекрасно о ней осведомлённый, молча рвал и метал на трибуне. Молча и внутренне, потому что внешне надо было стоять около адмирала и отдавать честь ровным шеренгам строя марширующего подразделения. Он и отдавал, наливая кровью рачьи глазки, а придурки-курсантики веселились и откровенно издевались.
       А однажды он отправился с вчерашними второкурсниками в дальний поход из Севастополя в Ленинград через Атлантику на сером учебном корабле «Смольный». До Эгейского моря капитан первого ранга Пух отводил душу, охотясь на курсантов, как Жеглов на бандитов. Отлавливал по теме и без, за что попало и просто так. И раздавал слонов на каждом утреннем и вечернем построении, больше ничем не занимался. Это быстро всем надоело.
       Поэтому ему прищемили люком ногу. Офицер с нашивками плавсостава и погонами капраза должен знать, что на комингс наступать не принято. Пух же наступал всякий раз. Это дело было подмечено, после чего ответная охота началась. И как-то однажды – клац!!! – тяжёлая крышка, потянутая чьей-то уверенной лапой, зловеще прищемила ногу в чёрном тропическом тапочке с дырками. Глупые курсантики думали, что дня три будут дышать спокойно. Фигушки. Никакого лазарета. На вечернюю поверку Пух вышел с тапком, прибинтованном к ступне, и вставил сразу всем и по отдельности. Тогда курсантики решили, что делать приборку на верхней палубе следует с горячей водой. Неважно, где её брали. Курсант захочет – курсант найдёт.
       Дело в том, что когда нормальный человек спускается по трапу, он смотрит под ноги, так? Но это нормальный. Пух же, спускаясь, он хищно зыркал по сторонам – кого бы с чем прихватить да прищучить – и с размаху угодил здоровой ногой в услужливо подставленный обрез с кипятком. Вой подстреленного моржа на всё Эгейское море, шум падающего тела (увы, мимо обреза)… На вечернюю поверку мужественно вышел в двух прибинтованных тапках, асинхронно хромая на обе конечности, и тут же пообещал всем вокруг сто и больше кругов ада, а отдельным впиндюрил прямо на месте. Хорошо, что на «Смольном» карцера не было...
       А ещё была цветущая страна третьего мира, берег жаркой Африки. На берег спускали пятёрками. Во главе пятерки полагался офицер, погонами не ниже кап-три. Пятерым счастливцам выпало счастье гулять под присмотром самого Пуха. Они-то и зафиксировали нижеследующий диалог возле какой-то чахлой лавки, заваленной чуждыми нам товарами.
       Пух (разглядывая пакетики с невиданной тогда жвачкой): М-м… ы-ы...
       Продавец (услужливо): Sprechen Sie Deutsch?
       Пух (кусая губы): Не шпрехе, понимаете ли так.
       Продавец (не теряя надежды): Parles vous Francais?
       Пух (зло): Не парле.
       Продавец (последний шанс!): Do you speak English?
       Пух лезет в карман, достаёт маленький разговорник, минуты две сосредоточенно листает. Потом находит и – торжествующе: Йес!
       Стоя под захватыющей вывеской «SEX SHOP», курсантики истекали соком. Пух сдуру смилостивился и разрешил зайти внутрь, а лишь потом сообразил глянуть наверх. Ещё через минуту до него дошло, и он подпрыгнул в ужасе: это ж был 78-й ещё год… Так он и получился на смазанных фотографиях внутри «шопа» – затыкающий обеими ПУХлыми пятернями голодные «сменовские» и «фэдовские» объективы. Крики на пленке не зафиксировались.
       И началось:
       – Товарищ тан перранга, а можно вон в туда?..
       – Ноу!
       – Ну, това…
       – Ноу, я сказал!!!
       – Да я ж по-русски понимаю!
       – Всё равно – НОУ, понимаете ли так!!!
       И шли, шли годы…
       А на выпускном пятом курсе угораздило меня попасть в приборщики гальюна в нашем же «пятаковском» общежитии. С одной стороны – тьфу. С другой стороны, всё равно кто-то ж должен был попасть, так или иначе. И вот, как-то раз во субботушку все в увольнение намылились, приборочку сляпали «на шару» (называлось «обозначили») и построились в предвкушении. Вдруг – крики «Смирно!!!» Что такое? Тьфу, блин. Надо же, Пух со свитой припёрся. Свита – это его помощник, белобрысый, рыхлый и мелкорослый Кузин, каплей-дегенерат.
       – Что, понимаете ли так? Куда, понимаете ли так?! В увольнение, понимаете ли так? А большая приборка, понимаете ли так?
       И – скачками прямо в гальюн. А там… ну, это... скажем так: не убрано… бумажки и это… кругом оно, ну сами знаете… короче, всё запихано в одну кабинку, крайнюю у окошка, и дверца прикрыта кое-как. Плюс вонь естественная, меркаптаны стаями порхают.
       – Что, понимаете ли так? А это, понимаете ли так?! Насрано, понимаете ли так! Насрано!!! Бумажки, понимаете ли так! Откуда? Вы тут что, понимаете ли так?! А это, понимаете ли так?
       И прямо в дучку лезет. Раком встал и лезет. Капитан первого ранга. Флотоводец, тля...
       – Это вот что, понимаете ли так?!
       – (неуверенно) ржавчина, товарищ капитан-пер-ранга…
       – Что?!
       И ногтём поскрёб, и к морде бордовой поднёс. Посмотрел. Понюхал. Хе, ещё б лизнул…
       – Где тут ржавчина, понимаете ли так? Это гав-но, понимаете ли так! Гаввввно!!! Слышите меня, понимаете ли так?! Повторите: гав-вно!
       Я повторил. Слово не новое, привычное.
       – ...и никакого увольнения, понимаете ли так! Когда всё в гав-вне! Засранцы, понимаете ли так! Всем… приборку! Га-авввнюки, понимаете ли так!!!
       Понимаем, а то ж… ну, засранцы… да, говнюки. Чего уж… не претендуем… Помоем. Уберём. А скоро и сами офицерами станем. Может, и капразами, понимаете ли так.

1996

     * из ненапечатанного сборника "Макароны по-флотски"