Иветта

Она хохочет, резко сворачивает с дорожки и бежит прямо по пожухшей траве, усыпанной жёлтыми, рыжими, бежевыми, красными листьями. Прячется за дерево – я останавливаюсь, жду немного и только потом медленно иду вперёд и, подыгрывая ей, делаю вид, что её не вижу. Она выжидает, потом цепко хватает меня за плечо сзади и разворачивает лицом к себе.
- Попался!
Снова смеётся, на миг отпускает и перехватывает за галстук, а другой рукой засовывает мне за воротник несколько шуршащих сухих листьев. Видя, как я морщусь, опять заливается смехом и щёлкает меня по носу.
О боги, как же она легко и звонко смеётся, будто капли дождя стучат по тонким хрустальным пластинкам. Как же я боялся, что больше никогда этого не услышу.
- А теперь ты меня лови! – она оттолкнула меня и, показав язык, отбежала на несколько метров. – Ну?
- Иветта...
- А?
Несколько мгновений не могу пошевелиться; по коже пробегает озноб, хотя ещё не успело похолодать. Иветта. Она стоит на расстоянии нескольких шагов, хитро прищурившись и чуть склонив голову, вьющаяся чёрная прядь падает на лицо. А ещё у неё длинные ногти, выкрашенные ярко-красным лаком, и сапоги на высоком каблуке; от каблуков на мягкой от недавнего дождя остаются маленькие, но глубокие ямки. Острые ногти. Острые каблуки. Нет. Не надо об этом.
- Не стой столбом уже, замёрзнешь! – весело, но вместе с тем капризно восклицает Иветта. – И вообще, ты зачем фотоаппарат брал?
Я медленно киваю ей – и потом уже начинаю суетиться, снимая с плеча сумку и доставая оттуда фотоаппарат; нельзя заставлять её ждать. Она прислоняется к дереву и, чуть запрокинув голову, улыбается.
Щелчок – кадр. Щелчок – кадр. У неё бежевые брюки, бежевый берет и тёмно-коричневая куртка. Такие осенние цвета. А ещё у неё карие глаза. Только карие, говорю себе, у неё прекрасные глаза, без всяких отблесков, это тебе всё кажется, дурак, только кажется, потому что не может быть...
- Ну, как? – она чуть ли не выхватывала фотоаппарат из моих рук. – Как оно? Что тут нажимать, чтобы посмотреть? Я же красивая, мм?
Снова перехватывает дыхание. Чёрт... Она не должна знать. Не должна к этому возвращаться. Она ничего не узнает...
- Конечно, Иветта. Лучше всех. Как всегда.
Не говорить. Не вспоминать. Никогда больше не...

«Я же красивая? - говорит она надломленным, болезненно звонким голосом. – Ты же любишь меня?»
По её щекам бегут слёзы, тушь потекла и чёрными разводами размазана по лицу. Тонкие пальцы тянутся к моей шее, в глазах на секунду будто мелькает молния – и она опять плачет, а пальцы тянутся, словно она не может управлять своим телом.
«Скажи мне!» - надрывается она.
Я не могу ей сопротивляться. Я боюсь случайно причинить ей боль.
Сначала она просто говорила, что ей страшно ходить одной. Просила встретить, проводить – впрочем, я и сам шёл к ней при любой возможности. Потом однажды схватила за руку и впилась ногтями в моё запястье. И, посмотрев прямо в глаза, коротко сказала: «Не смей уходить». И почти сразу растерянно пожала плечами, снова став прежней Иветтой, весёлой, яркой, похожей на маленького ребёнка.
Потом одни, самые суеверные, будут говорить, что в неё вселился демон, другие – что это поздно замеченная паранойя. Будут врачи. Будет больница, куда я буду ходить и видеть её лишь издалека, худую, бледную, не имея возможности даже прикоснуться.
Будет короткое, холодное: «Да, она здорова, но всё забыла».
Но сейчас она, маленькая, хрупкая, моя Иветта, сжимает моё горло, а я не могу даже пошевелиться.

Она пролистывает несколько кадров и улыбается. Принцесса довольна. Принцесса счастлива, правда?
Не омрачать её радости. Нет. Молчать, что бы ни случилось.
- Аллен, - весело говорит она, - а ты помнишь...
Помню, конечно. Всё помню. Хотя предпочёл бы, как и ты, забыть те дни. Я всё равно вернулся бы к тебе, потому что ты – моя Иветта. Но я должен помнить. Должен следить, чтобы никто не посмел упомянуть при тебе о том, что было тогда.
- А это откуда?
Показывает на шрамы на моей руке. Снова – пронзающий холод. Она пытается завернуть рукав, но я отдёргиваю руку и грожу ей пальцем.
- Это было давно. И...
Она надувает губы и хмурится, и от этого становится даже страшнее, чем от воспоминаний.
Прости меня, Иветта. Прости.
- ...Давно. И неправда.