Адажио ночное в кружениях реки

- Что свяжете на земле, то свяжется и на небе... 
- Не получается? 
- Старайтесь...


---

- Да, рельсы то – Демидовъских еще заводов? И сталинские есть. ЗИС вроде как отлито.  Эх, столько чугуна пропало - жалко, да и народу толпы полегли, одно - для бухгалтерии бесплатны.
Недоумение запуталось в еловых лапах, просочилось сквозь ивняки, проникло к отмели, скатилось ниже и к воде прижалось. Вспорхнули трясогузки, заинтересовалось комарье, и вечер удивился человеку.


Река, безлюдная на сотни километров, с необходимыми и тихими заботами, работой  вечной. Журчит. Уходит вдаль,  скрываясь в кружеве еловых и березовых  полос, описывает длинный оборот и возвращаясь, является буквально рядом, на несколько лишь сотен метров перешагнувши от истока к устью...  Идёт в  обратный пройденному оборот, верша восьмёрку бесконечности... и вновь недалеко, еще чуток  шагнув. Так заполняя поиском пространство.


Утиный кряк на плесе, тоскующий кулик  и эхо - чисто, чутко вторит. Стихает мир, ко сну готовясь.
Уютно - красным высвечены кромки берегов,  песчанные мыски на фоне дальних продолжений. Вся плоскость вод,  то тут, то там, и вот - неспешно проносясь всей своей ширью рядом, с журчанием и плеском, водоворотными воронками - единая,  зеркальная  до горизонта,  плоскость, словно стекло горящей отражением лампы. В зеркальных отражениях - четко, ярко - второй, реальный, вниз устремлённый мир. Вверху закат, на чисто синем - с прозеленью небе, и ярко рыжими неслушными вихрами - облака. Свет желто - красный, с неба, из воды, а посредине этого свечения, горизонтально,  темно - зубчатый край "бочки переполненной". Предночный частокол лесов - вершинами вверх, вниз. Печалью освящён  лесной, воздушный, водный космос.


Планета,  утомленно клонится  к  ночи, уносит в бархатную темноту  мечтательного путника с нехитрой снедью.  На малонаселённом, северном своем боку.  В космических вращениях мчит его, на скоростях  безумных плавных, в гармонии бессчётных степеней свободы...  Кружит навстречу вечному, волшебному ковшу Большой медведицы, и к звёздным жемчугам теплящимся сквозь дали, Туманам, светлых средь ночи, бытийств. Удерживая  человека тяготением  мягким, прижав к себе, чтобы не обронить.


---


Душа моя разощетинилась, разкуклилась, простёрлась... И обнимает мрачное  безлюдье.  То тёмные, то озарённые вечерним солнцем, берега. Под небом светло - голубым. Над небом голубым и светлым. И размещается оно в ответ во мне уютно, все, все от дна до неба и без края... Люблю...  люблю. Какое счастье жить здесь, быть, увидеть и... уснуть.


Если б не Мёртвая  железная дорога пунктирами песчаными, сквозь лес, по краю основного берега, вдоль генерального течения реки. Заброшены колонии, через пяток-десяток километров, колючки в проводах. Бараки - из досок с решеткой дранки,  с окошками без стекол в пологах пыли. Полуподземны карцеры с железными дверями. Упавшие или ещё стоящие на трех, на двух ногах, сторожевые вышки...  Бумаги россыпью, рядами нары, по штукатурке лозунги, призывы... Позеленевшей дранью крыши, полы - истлевшими хитонами фуфаек. "Подворья" в зарослях кустарников, с березовым молодняком, в полянках ягод.
Все были здесь - и воры, и мыслители,  распятые и распинатели, и скот, и пастухи...


И линия... Это ее тянули, пробивали, гнали. И вот они - пролёты их пути:  то вздыблены, то сползшие с оставшихся  от насыпи холмов.


Движение - игла... Бреду путем неверным этим. Через, сомкнувшиеся тёмными аллеями, ольшаники. По клетям шпал, по над ручьями  чайного настоя травы и мхов.   На запрещающий цвет ржавых светофоров. Вдоль круч. Вдаль к непременным будущим восходам. 
Всё заплыло, всё  растворилось временем, в нем утонуло, всё скрылось, погреблось, багульников венками заросло и ароматом тлена рассочилось.  Дорога мёртвая, дорога мёртвых.


Не всем уехать посчастливилось,  ушли уже, пожалуй, все. И всё покрылось временем и ароматом тлена растворилось. Зовёт расслабленной истомой, беззвучной просьбой - оправдать. Понять. Полезна ли, пусть невесомой памятью, уроком скотским даже, их жизнь, их смерть?  Провиделся в них смысл, пусть наднебесный, пусть даже непонятный?  Найти необходимость - всё годится - осмыслить гибель их, отвергнутых  по, извиняющей безумие, ошибке? Не  похоти следы, сопревшие бесцельно, а драгоценны, выношены, взращены с любовью, с надеждой отданы  на возвращение. И загнанны, и смяты в хруст, и брошены в глуши.  Чем оправдать? Как объяснить?


---

Водовороты, всплески, темная вода - в ней жалобы и говор душ неуспокоенных - Армагеддона марафон без финиша вдали. 
И горечь ледяная, отвратно передёрнувшая тело.
И разговор на берегу, над струями, над плеском. Над  колебанием границ между, сияющим и скрытым в глубине, мирами. На рассыпном песке возле костра. 



- Два способа преобразования страны возможны - путь революций  и эволюционный. Ленин спорил с английскими профсоюзами - "Весь мир насилья мы разрушим до основания, а затем..."  и вот - докеры живут лучше, а революция в обломках. Эволюционный путь естествен, органичен. Преобразовывать страну терпением - бережливо, постепенно, принимая неудачи как временные затруднения. Страна - живое тело, где каждый человек в своей ячейке, своей работой занят, но вместе - всё единое, родное. Тут радость, упоение толпы - уже росток народного самосознания себя, единого, до неба и за горизонты.  Не  сносят двоечнику головенку,  ну разве подзатыльник  иногда, и погляди -  растет, ума и опыта набравшись, уже и сам торопится учить. Терпение провидит  тысячелетнюю твёрдую неспешность живых движений, где век - лишь суета, а революции - самоубийство. Терпение - вера в основательность, надежность мира. И эволюция -  выращивание, сбережение мира - прообраз терпеливой матери.



- Природа - лес, река так равнодушны к человеку.  Тут парень утонул, два дня искали, позже всплыл. Мне поручили его мамке сообщить - известия удар срубающий -  внезапная напрасность мук, ненужность ласки, лишь руки машинально торопливо защищают, еще живого в памяти от сбывшейся уже беды. Тогда то лес с сделался чужим - стоит стеной,  ну вроде ничего - рябь, ветерок и птички.  Нет, эволюция - удел растений.   Бог настоящий - пламя, "не мир - но меч".  Мужчина - Бог, закваска бытия, посев - оплодотворение, ворвавшись.  Он исступление творчества. Художник ведь не красит, он покрывает старые мазки другими, скоблит без жалости, а скульптор -  отсекает все ненужное, чтоб проявился замысел - в глаза себе, искря и про еду забыв. Создатель он.  Пусть революция - хирург, пусть ампутирует, вскрывает вены, пусть сердце рвет  и  даже мысли потрясает. Взнуздать страну,  бичом её...  Ведь,  бунт еще и боли утоление,  несправедливости отмщение. И достижение желанного - любой ценой, усилием последних мук. 


"Синим пламенем пылают, стаи туч, над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний.
— Буря! Скоро грянет буря!
Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы…»




- То транзитный гастролер - через крыло в пике сорвавшись. А взгляд с земли представь, от огородов, от покосов, от люлек детских, испуганный непрошенным вторженьем. Разгневанный взгляд  устроителя и основателя тепла и перспектив.

"Разверзлись с треском небеса и с визгом вырвались оттуда,
срубая головы церквям, новоявленные Иуды.
Тебя связали кумачом и посадили на колени,
сверкнул топор над палачом..."
Вмешательство чужого ампутатора, забота пьяного или любовь маньяка. Сверхчеловека суд. И это вот Творец? Любовь - быть может, но  скорее к ремеслу: 

" Поглядите на мастера глиняных дел.
Месит глину  прилежно – умён и умел.
Присмотритесь внимательней – мастер безумен,
Ибо это не глина, а месиво  тел." 

Месиво нас.  Такой вот - вдохновение сумасброда и безответственность, он выдумка, орудие египетских жрецов для достижения господства мирового?



- Нет, не жрецов. Природа ведь -  лентяйка, она всегда найдет кратчайший и легчайший из путей. Жрецы оформили страсть паразита, вооружили лодыря стратегией и устремили въедливость его. Они примкнули.  Пронырлив паразит  и разъедает непреложно, и торжествует червяком - всегда.  Савраска трудовая лишь измождение запоздало отмечает.  И слава Голиафу человечества, рождающемуся храбро в  бой с невидимой бедой. Из поражений восстающему "Воистину воскресшим" и окрепшим.  Поскольку паразит - не столько враг... сколько  - изъянов археолог. Иммунитет, закалка, совершенство Голиафа, пусть через смерть - врага продукт.


Да, в наших храмах не слышны молитвы о России, мы служим ей извне. Молиться и служить "Пути" возможно лишь шагами. Делами собственными - "Жизни". И поисками - "Истине" служить.  С крестом нательным, словно грудью корабля ломая шторм жизненный собой, ее удары принимая духовным штевнем, ледоколом?  Круг жизни - разве не вращение медленное троицы, текучесть  поколений, качеств? Спасение - не радость ли отца проснувшемуся из блужданий сыну? Представь же качество отца - отцом. А непорочное зачатье - восстанием активной совести из мрака эгоизма. А Бога - как себя в стремлении и как стремления в себе...  Туманный всполох мысли оформить должен человек, овеществить - так из его мечтаний - его ребенок с криком проявится. В мир теплых образов собрать абстракцию, увидеть зримо всю духовность  бытия. И вот она - семья.  И вот - таинственный душевный разговор тебя и неба твоего сквозь сказочное блюдечко иконы... и просьбы жаркие - совсем не за себя.
Жизнь, а не жрец.



- Ну, хорошо. Бог дан мне в ощущениях, он книжно появлялся лишь кустом горящим, никто его не видел, а если грезил кто - пусть крестится своей рукой.  Какое право получила гурьба людей, в ужасных бородах и в длиннополых одеяниях не нашего покроя, сожечь меня за то, что верить им я не желаю? Так и они смеются моим видениям, догадкам... Да нужен ли вообще он, тот, которого никто и никогда не видел и всяк по своему трактует? 



- Давай отринем. Начнем определяться в мире сами. Но жизнь  громоздка - согласись, строительство её замедленно, неспешно. Чертёж, проект  - необходим. Причем, желательно, чтоб в виде явленном. Поищем в человечьих разработках: вот Чингисхан, Маркс, Сталин вот, Гайдар, быть может...  Смущение мотылька перед свечой - всех их отложим. Наметим направление пути для человечества и для себя - магнитной стрелкой. Желанной, злободневной истиной, своеобразным антивирусом от скотства средь людей.  Недостижимой  звездочкой  - "Люби, как самого себя, того, кто рядом".  Запустим движущий мотив -  твои дела "родят" тебя из нежити пустого пребывания на земле. Подобно - брыканием, тебя зародыш, из чрева матери стремился появиться. Поступок твой тебя оформит смыслом, и всех, в любых отрезках времени - в веках, в тысячелетьях, спасет. Стараемся не быть "ничто", а  "нечто" стать. "Ни кем", но  "всем"  стремимся быть. Хор кошек, куролесим?  Течение наше сделалось - "Путь, истина и жизнь" и названо Христом. Восьмерками блуждаем, но придем... Движение наше к идеалу, усилием собственным, заложено от сотворения.


Бог идеал, продукт мечты людей, он отражение тебя, а ты его подобие. Но он, подобно людям и многообразен. Глядящие, себя в нем видят.  "Внутри вас царствие небес". Жрецы ли, Голиаф - от имени Всевышнего свое внушают и молят его - каждый о своем. Светло в душе - ты воспаряешь, глаз темен - тонешь, тонем в большинстве...  Грустит всеведенье. Уютно - красным высвечены кромки берегов, в зеркальных отражениях  - резко, четко, ярко - второй, реальный, вниз устремлённый мир.  Печалью освещённый мир людей, их представлений, снов, внушений, аппетитов.




- Но, говорят, что он совет Израиля. Наш род совсем иной, чужая неприветливая  мудрость - нам кожа лягушачья и приведет нас в их загон. Наш Бог - Сварог, Перун, Ярило.



- Языческие веры закономерно  воззрились бы на человека. И неминуемо спросили бы, моления выслушав его - А сам ты, чем кружишь в водоворотах жизни - щепкой? Чем сам ответишь, обвиняя?  Подмогу клянчишь для чего?  Всяк и всегда нащупывает место в мире, ведь даже волк с луной о жизни рассуждает. Исток всех мыслей в этом направлении, река духовная, задолго до Израиля,  качала человека и несла. Индия, Китай, Персия, Египет, Иудея, Рим, Германия, Россия - вот русло поисков его, ошибок и поправок. И каждый мог народ, помахивая веткой по течению реки, сказать - Это моя река, и я причина ей. Христос закономерен и в нем заслуга всех - он продолжение всем язычествам.


Рожденный злобой - зол. И вот он Бог жрецов - шлейф факела, бурун в воде от ветки. И папство, инквизиция, крестовые походы, фашизм... Его следы - сожжённая  Европа, индейцы истреблённые, споенная  Украина, и мы...  И "бледнолицых" вырождение - финал задуманный, итог закономерный. Христос родился в жаркой каменной пустыне, он двигался по миру истреблением. Он загнанный, казнённый... и поднятый на крест Иерусалимом, внесён был в мир Иерусалимом, как знамя и заклятие на смерть.  А за крестом власть денег  воцарялась и след его сочился кровью. Таким пришел он и на Русь.   И если Бог душа народа, как сменишься душой, кровавой будет рана? Арабский географ Аль-Гарнати писал: "Русы -- это снег, поля, изумительные музыкальные инструменты, радость при похоронах, льняные рубахи, сапоги, вино, мёд. А ещё они -- печаль царей -- так как трудно их победить".  Светлый народ, достойный быть примером, а вот он изнутри -

   "Мы в нём растворены как прахом, так душой
   Бог всё берёт к себе, в себе родит по новой.
    Мой Бог не разделён на доброту и зло
   Зло - страсть ума, не путай страсть с основой". 

Убийство русского язычества - беззлобного, красивого и умного  ребенка - распятие его крестом. И кукушонком в люльке - злобный карлик, кадящий обещанием загробным.    Креститься не желали, бежали в степи и леса от чужебесной головы, в Днепре тонули с идолами вместе. Епископ черный с киевской дружиной явил чужую правду Новгородцам. С  хазарской злобою, крестил мечом Путята и огнем - Добрыня - кровавые апостолы Владимира,  и оставляли за собою только пепелища...  Не вечер ли Руси, закат ее и ночь?  Поспоришь ли с грозой?  Россия спорила, сражалась... и разглядела истину его, своею истиной в себе, и выжгла из Христа все зло... И дальше шла - уже и с ним и за него. Христос стал добрым молодцем, кроплённым мёртвой и живой водой, воскресшим  в новом качестве – любви, борьбы. Для нас он - мужество в смертельной схватке, бой с властью денег, с книжностью оторванной от жизни, с законом ледяным, стремящимся взнуздать, подмять живого человека.  Ибо как он, так теми же и мы распяты.


Не проще ль было отвернуться, говоришь?  Вращение плавное небес, его дыхание -  чередование дня и ночи. Вот южный каменнопустынник, скрывается от солнца поутру, ведь для него оно испепеляющее зло, оно убийца. А северянин рад заре, и празднует явление, восход и прибавление солнца, как обещание лета, радостей, плодов.   "Вставай, вставай, великий полдень!"  Два взгляда на одно светило, два цвета.  Стратегия пустынного вояки  и война лесного отличны. А направление фантазий,  а темперамент южного проныры и северного рохли? Казалось бы, они несовместимы? Но лишнего в природе нет, день с ночью не разлучны, восход любя не отвернешься от заката.  Живая, мёртвая вода, а в сумме - возрождение, пробужденье воли. Нет, наши сказки не случайны, они надмирны, они - предвестье исцеления. Не поняты они. Бог и Россия, любовь, загадка, тайна. Россия глубока - так любим мы идеей упиваться до самозабвения, чтобы потом, себя не помня, разыскать себя. Страна – народа мать. Народ же - воин.  Гостеприимный - всем опасностям, хозяин. С  упрямою особинкой в боях. Ныряющий медведю в лапы, в беду входящий, вскрывающий беду внутри собой. Трубящий лосем, зло на бой зовущий, предупреждающий  - "Иду на Вы". Смерть на миру, "за други". Рубаха -  наша же "завеса в храме" - до полу в клочья, и шапкой об пол, и оголтелось наша - кто там, выходи. 



- Тринадцать первоклашек напали как-то на меня - я всех их расшвырял.



- Иерусалим загнал, убил и оболгал  Христа. Русь  возродила, преобразовала. Мы выхватили драгоценное дитя из мерзостей людских расчётов, приняв, прижали к сердцу.  Паломники на место преступления едут, а надо бы за грань земную, к местам духовного рождения. Захоронения массовых расстрелов, голодомор, и эти  "мёртвые дороги", скиты и пепелища, и Соловки, и Колыма - вот где вертеп рождественский.  Медведица его звезда.


 "От границы мы Землю вертели назад -
Было дело сначала, -
Но обратно её закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.
Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи, -
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
 И едва не зашло на востоке".

Сапог наш упирался в землю, но планета пела. Работа наша -  переделка зла.  Мы создаем восход, противовес тоске вечерней. Христос теперь не жертва - наш Дажъбог. Земля святая для Христа - Россия.   Пронзённая, обогатившись им, Российская душа вновь исцелела.




- Спустись на землю, кругом голова. Сатрап вот умер, и забросили дорогу, вот практика - критерий истины.  А истина проста - мы исполнители сатрапа, мы - греческих жрецов рабы. Мы куклы  Карабаса в небесах, который, по началу - глупость наша и раболепство, а затем - судьба? 


      
- Мы куклы? Да скорей  жрецы, тираны и  рабовладелец  в небе - ночь человечества. А идеал для лоботряса - зло, побудка же - апокалипсис.  Нет, без пути не жить, Христос - жизнь в направлении жизни.  Ницше, простонал - "Бог умер", ибо сам стал шаром огненным стремящейся творить, энергии. Христос возопив "Отче, для чего ты меня оставил", сам стал отцом. Из себя, себя не увидать. Атеист - качество человека, сделавшегося "Я есмь" он Бог созданного собой мира, он Бог изнутри себя. Другого он не примет. Ошибок много натворит, тяжелых, грубых, но... "Путь, истина и жизнь" для всех спасительное оправдание и возвышающий аванс, для жертвы и для палача. Мы все в единой связке, пока мы взрыв или сияние, день иль ночь. Когда-нибудь - и день, и ночь - все степени свободы в гармонии ансамбля виртуозов  бытия, богоподобных музыкантов. 



- И с Чикатилою обнявшись, ребёнок радовался сказкам? Ты погляди на, нос задравшего, на опустившегося, глянь бомжа - комичная претензия. И эти жертвы, этот труд  напрасный?  Зэка замучены и подчинились миру, имея Бога  гордого в груди, а ведь могли поспорить, умереть - восставши. Красиво, благородно сгнить, не он ли их принудил? Посмешище, быдлизм скорбный?   Вот умер, вот родился, ведь все без спросу - ладно, не постичь. Но в промежутке  меж рождением и смертью страдаем друг от друга? Лень от рождения в каждом - чур, чур, не я работать. От жадности - потеря меры и желаний ненасытность. И разбалансировка бытия - соседу локоть, мафии и шайки. Государство урегулировало аппетиты большинства, чтоб больше меньшинству досталось - ладно терпим. Но ведь и государства  меж собой зубатятся  за кус планеты пожирней.  И как прямое следствие обыкновенной лени, жадности, которые еще в младенчестве бы  перевоспитать - законы, тюрьмы, армии, атомоходы и сверхбомбы...  Все ради насыщения  жопоротиков двуногих, неистовых безмерных аппетитов, когда для удержания их в разумной мере необходима совесть, да и согласие - себя с собой. А войны,  революции, а нежелание  жить, рожать сюда, в свирепый этот мир сердечко беззащитное. И отроду беда.  Смотри, как поросята меж корыт, а вдруг у друга повкуснее, покушать то и некогда.  Рождений - тысячи в минуту, все та же  лень и жадность, заново, опять.  Бугры в рабочем коллективе, чиновники, сожравшие страну, финансовые воротилы с пузырями фикций и дань за право жить, помойки ядерные в собственных покоях...  Убить, избить... или простить - пусть доедают? Процесс выходит бесконечен?


Вот где, огромная, тысячелетняя дорога для миллионов мертвецов,  безумно  меж собой грызущихся. Скелеты, зубы и чугун - Голгофа иль очищающий костер? Что лагеря эти - ремень с тяжелой пряжкой, больной, необходимый? Оправдывает ли  потребность воспитания,  убийство  этих вот людей, на скорбных, на великих  "стройках века", неисчислимыми толпами в цепи бессчетных "пирамид"?  Неужто жадины трудились...?



-  Ужасная картина - правда, да  носом в землю - горизонт потерян. Ты обвиняешь пальцем в небо, и это значит ты спеленут, ты в пузырях надежд и чаяний, твои штанишки  инфантильностью мокры. Ударю тебя молнией догадки - зажмурься и проснись - на ноги собственные встань! Отныне для себя Бог - ты, и ты творец своей судьбы, и ты себе виновник, и ответчик миру. Возможно, иначе – не примирить. Единственное, пожалуй, объяснение и оправдание всего. Послушай и представь волшебную фантасмагорию реальности, растянутой во временах, нам видимую вспышкой краткой  нашей жизни:


 "Мир, человечество  - единое живое существо, гудящий рой в бездонном космосе. Душа его - переплетение энергий, где все народы - страсти, а люди - окончания нервов,  сами  себе  - преступники и судьи. А совесть - его то, что называют Бог. Он всех окутывает, чувствует,  суммирует. И отражением влияет с высоты объединяющего смысла на каждого, как и душа любого человека на все его дела.  Все это при  единственном  условии  -  жизнь человечества - вращение, а люди вечны и возвратны с каждым оборотом.  Их опыт сохраняется и множится.  Они - основа организма, они источник Бога своего, одновременно и его продукт».


Отсюда сложность - мы, убитые  вчера, с обидой возвращаемся сегодня, обмениваясь ролью и воздавая всё обидчику сполна, затем он с местью к нам. Чтоб завтра по иному жить, сегодня нужно измениться. Братоубийства нераскаянность, утешить наконец-то, простив убийцу своего, там в прошлом «вдалеке» и даже возлюбить, пусть там же, пусть и запоздало, поняв...  что мы не расстаемся даже через пелены рождения и смерти, через окопы и прицел винтовки, но  существуем цельно, неразрывно  навсегда.


И ведать всем отныне - самим себе творим  экзамены своим подобьем, во времени распятой жизнью человечества. Судья наш - сами мы пред зеркалом.  Оскал и рыло - вот пока наш образ, он осуждение нам. Гляди же на уродливое отражение, смешливая мартышка, с испугом, с ужасом прозрения, ведь это зеркало - прямо. Твой облик крив.



-  Я основание себя, и он, она, они - мы все. Как нам в мелодию согласоваться? Любовью? Легко любить издалека, любить вообще, абстрактно. Похлопай по плечу врага, маньяка обними, подставив ему горло... как ближнему. Карманнику отдай получку - ему нужней она, грабителю все украшения жены - кутнуть ему сегодня захотелось, завоевателю - страну - своих детей он больше ценит, чем твоих. А самого себя веди в ярмо и на презренье. Ты мазохист, кнута ценитель, трус! Лишь мать жалеет сына, несущего ее на свалку, с большим основанием. И просит отдохнуть его - не заболела б спинка, которую она взрастила. Но, кто поймет безумье это - Молитесь за врагов?



-  Молясь, проси ему ума и доброты, попутно и себе. Тепло к чужому - разве дикость? Нет - человечность, спорить буду. Увидев на чужбине врага - соседа, ужель не поздороваешься с ним, на "Брудершафт" не выпьешь? А на борту Титаника, с отметиной уже от айсберга, в концлагере - его же - расцелуешь? Представь разрыв с сестрой и братом - вдрызг, навеки. Но вот они в обиде от чужого, в беде, в слезах... И где решительность разрыва? Все сметено, горячим валом нежности и спешкой в помощи. А с мамкой, с папкой - даже ссорясь, уже молишь о мире.  Терпение - любовь, которая с небес не видит  пыль сегодняшнюю,  тебя, его - еще ребенком помнит в счастливых устремлениях к миру, томит и тычет в бок - Охолони, окстись. Терпение на нарах и на вышках - храбрость, трусость? Пусть дети разъяснят. Мальчишка, побежденный одноклассником, не выдает его учителю, родителям. Трусливость это? Нет - мальчишеский закон, честь, братство - сила духа их терпение. Пусть подрались, но все равно - свои. ЗЭК и охранники, за лагеря страстями, провидят тень беды - народа расслоение. И побеждает в подсознании родственность с сегодняшним врагом, не самым актуальным, пред перспективой гибели страны. Был подожжен фитиль, но бомба не взорвалась, и уцелел народ.


И даже бой, сопротивление, восстанье у нас - за друга,  своего - пусть незнакомого, за женщину, ребенка, за отчизну. В строю едином, ты за меня сражаешься, я за тебя. В таком бою победа - благословением небесным торжествует. В конечном счете, все человечество - родня. И целостность - гарантия от смерти во вражде - победа долгожданная в Армагеддоне жизненного ада. Победа в неубийстве скрыта... Не жизнь такая, мы такие.  Секрет весь  в идеале, поставленном как цель пути. Стремящийся к любви, на сеновал отнюдь не спазмами желудка движим.  Обзаведясь душой любви, свой дом для радости своих детей построим, фундамент с лаской, с добрым словом замесив.  И будем жить в в кружении хлопот.   Да и дорогу эту  восстановим.



-   Очередных врагов народа изловив, а предварительно и воспитав их, доведя до белого накала.  Нет - человек неисправим и жалость для него - пустое баловство. Тигр в цирке учится мурлыкать. И когти мягко убирает, завидев дрессировщика и тросточку его с электрошокером внутри. Ты в нищете - твой выбор, а детей, жену спросил, они согласны?  За малых, слабых, друга на соседних нарах, твое восстанье где? Убей убийцу, оскопи насильника и руки вору оторви. Не прятать бы детей от улицы, а улицу очистить, начать охоту на  наркуш и пьяниц, чуть только выглянут из нор. Дал бы отпор армейский молодняк  двум, трем "дедам". Такая "вера" вмиг расширила бы круг земли, где человека уважают. И если б эти вот, неисчислимых узников стада, своих тиранов - единицы, призвали не к любви, а к страха уважению?  Как засияла бы природа, как распрямился бы рабочий человек, крестьянин, как заработал бы, воров у двери кладовой не видя. Как дети уважали бы в отце хозяина, дарителя хлебов насущных и сами бы стремились стать такими. Какой бы Бог в нас  вырос -  трудолюбивый, радостный и чистый. Без умной, ясной, честной силы твой терпеливый мир не человек, а зверь.


И расскажи дружок, как поумнел ты оттого, что под шпалою этой,  не по желанью, полегли братки твои?  Их животы, при жизни втянуты до позвонков, могли бы доброе родить, терзаемые голодом? Мурашки холода,  без меры и без края. Глаза запавшие, недоуменьем лишь живущие. Боль их сердечная, тоска их воющая - по домам, по семьям, по отобранным детишкам. Стыд матерей и жен, вдруг ставших общей вещью,  позор хозяев крепких на побегушках у пустышек юных, наглых, вооружённых плётками. Как думаешь, их изможденная, голодная душа, в слезах с мучителем рванулась обниматься, после смерти? Нет, сгнили потому, что слову верили амвонному - Терпи...

      


-  И оттого, что бунтовали, тоже...  А в сумме - потому, что жили на земле в прошедшем веке. И что отцы их таковыми были.  Зло, жизни ни к чему, ей хочется смеяться. Да зла и нет. Кружение суматошное в водоворотах  лени, жадности, гордыни пред другими... и в мщении самим себе.  И вопли о спасении безумные, захлебываясь - воздуха глотки, и руки обессилевши... и расходящиеся круги средь бликов солнечных, среди недоумения лесного и пения птиц.   Вся наша жизни - распятие себя своими недостатками, Апокалипсис - вылупление из их удушья. И выползание на берег, чтоб сразу же других "спасти".


Ведь умной, ясной, честной силой - себя как раз охранники считали, других - породой, недостойной слов. И били, чтобы  гордость разбудить, это они себе свою жестокость объясняли и называли строгостью ее, трудились с чистой совестью и с пламенным порывом. А мы - свою считаем силу, сопротивлением их злу. Не нас вели, мы убивали сами. Противоречий зерна посеяны с рождения в человеке, а значит - вечный бой?  Вот тут вы сходитесь, а действием нейтрализуете усилия друг друга, так и должно. Но схвачен мир за лацканы, за груди женские жестокою рукой... и буревестники слетаются с голодным криком. В отчаянии художник рвет неподдающееся полотно... и скульптор, занеся свой молоток, задумался. 

Отпор  востребован, разумен и необходим. Терпение с точки зрения враждующих абсурдно, для практики, оно пролог ужаснейших последствий. Но вот итог - собачья свара, где все равны по уровню ума и все правы бездушно. Уравновесилось и  встало колесо развития.


А кто его толкнет, придаст ему движение в направлении нужном?  Заложено в душе людей добро с рождения, стремление к добру не только для себя - с излишком, чтоб для других хватило.  И этот перевес придаст движение эволюции от зверя к человеку. Но доброта активизируется унижением, голодного не разумеет сытый, здоровый не спешит к врачу. Все волшебство пережитого в том, что оно было пережито.  Чуть-чуть, но люди сделались другими. Напрасны ли  закалка, тренировка?  Сегодняшний вот день и ночь эта, бессонная - ужели без следа?  День прожитый подталкивает в шею своебычную, упрямую, вперед  и вверх, взрослеть - невидимо, неощутимо, незаметно... 


Простить их всех?   Адажио у Альбинони, совсем не похоронный марш, как пессимист его воспринимает  - беседа сомневающейся скрипки человеческой -  ребенка робкого с басовым шагом бытия, его органной логикой.  Совместные раздумья сына, желающего жить с мечтающим об отдыхе, отцом -  ведущие по шпалам опыта,  к восходу. И к убеждению - коль не воскрес Христос то,  что мы, люди?  Горючий материал для смертного костра? Не в небесах ли светлых мы мечтами страстными, и нашей ли тоской по счастию мечту не воплотить?  Не мы боимся смерти.  Умом признав необходимость перемен, душою дав задание себе, там за порогом, движемся.  Христос воскрес - восход неотвратим  - мы навсегда!

На ноги если собственные встанем... Нам сказано - "Вы Боги"?


Добро и зло - мазки холодного и теплого оттенка, лепящие изображение мира. Их выбор в нашем творческом существовании от нас  зависит. Художник жизни - мы. Поэтому - ответственность разбудим. И у меня был в неизвестности умучен, родной мне человек,  я им желанен был, посеян и  согрет.  Пусть тешит объяснение, что он уроком человечеству достался, пособием наглядным - как не допустимо жить. Что он подобен дню вчерашнему, необходимому, родившему все следующие дни. Уйти, обязан был и умереть зерном посева. Терпением пророкотав, над мира и над моим - грядущим, родителем - сверкнув. Но горько... но печально...  Нет, не напрасно он страдал. Пусть рельсы эти гнутые в сияние духа приведут и пусть проглянет доброта его и мудрость, оборванные кем-то... здесь, сейчас.  Я  разомкнуть попробую петлю  последствий, недоброе я оборву в себе и не услышу больше злобу эха зла, и выздоровеет отражение в зеркале, и солнце вновь - на запад...  Картину жизни озарит исчезновение мести.


Скорбя,  прощу - о мертвых хорошо или никак. Прощаю за тебя, мой дед, убийцу твоего, прости и ты меня за своеволье, но доверься.


---


     - Далась мне эта декламация, речитатив... переборщил пожалуй...  "Патриций" в сапогах, "оракул" на песке, и зайцы вне... и зайцы внемлют, зачаровано.  Очередной "исусик", "ненормальный", "Лоханкин", "идиот"...  Резиновая радость трёпки  для безлюбо... для безлюбовного, практичного ума.


И приглашающая горечь...  багульника предвечный аромат.   
Зайдя за разума опаску, перешагнув через инстинктов круг и  выйдя из себя, телесного - вовне... представлю путь дальнейший.


И вот... Кто, что я здесь, невидимо ликующей юлой, на берегу среди направленно бредущих в поисках согласья, и жизни и ума импровизаций?


Прозренье в сердечном спазме?
Ведь истина, последняя, по счету - перед последним вздохом,
Последняя, по глубине - в преображении, за выдохом...


Душа развоплотилась
Вместила всё, до края, 
И полюбив  безмерно мир -
В мир устремилась, полыхая... 
Пылая страстию в упорных приближениях к смыслу...
Восторгом - в представлении центростремительных энергий
Сосредоточием невидимых, но прочных связей - овеществлением сути...
Заканчивая бой  неистовый братанием фронтов, сворачиванием взрыва,
Согласованием противоречий, слиянием их в зачаток нового рассудка...
И синтезом  души единой,
Подобным радуги рождению
В сверкании брызг дождя
Порознь и наугад
Летящих.

Синдром мессии? 
Может, может быть - неважно,
художник одержим искусством,
а одержимый им - художник.
Мессия - воплощение любви
В действительность.
Он семя.


---


Утих Армагеддон. Согласие царит...  Чирки промчались стайкой.  Рябь, свежесть и туман клоками, и солнышко над спящими  тенистыми холмами. Запели птички, дунул ветерок, стремительно теплеющий в лучах. Погас костер. И новый, бодрый  день средь старых пепелищ, восстав, начался.


Река, печально... ласково журча, течёт восьмерками, неспешно намывая  отмели и деловито подрывая берега,  деревья с коврами ягодных полян, в глубинные водовороты руша, погружая, стремится долго, далеко уходит.


И вот -  на финишной уже прямой, в усталых, но нетерпеливых  отражениях вод студёных, дрожит на горизонте миражем и поднимается на фоне неба, высоким силуэтом молчаливым, дремотный там, вдали - мой город, сторожащий устье.


А вот и ширь... огромная, собравшая притоки воедино,  река.


И вот разлив без берегов... но это лишь губа, кишащая ракушками и рыбой. И чайками, завидующими с отмелей течению. 


А вот и  море, вся его поверхность,  живая, зябко ёжащаяся... И льдины редкие, хрустальными сосульками...  турпан, тюлени.


И там, кистями в дымке  чародействует заря.  Нежнейшими мазками солнечных лучей, прозрачной акварелью ожиданий, намеком - берега.  Под новым небом - Новая земля.



Использованы стихи  В. Высоцкого, И. Талькова, Омара Хайяма.   Произведения Ф. Ницше, А.Горького, Р. Ключник, А.Верескова.

Сайт, посвящённый 501-й стройке ГУЛАГа   http://www.doroga501.ru/news.php