Весенним днем

Прислонившись лицом к прозрачной дверце балкона, Тая наблюдала за мартовским пейзажем. Когда она вот так прижималась к стеклу, ее вздернутый носик выглядел еще курносее. Она не заметила, как подошла мама.
- Тая.. Таюшка… Ну ведь он женат…
Тая пристально взглянула на мать. Когда-то давно Тая гордилась тем, что ее мама выглядит гораздо моложе своего возраста. Но теперь отчетливо проступавшие под глазами морщинки недвусмысленно указывали на то, что их обладательнице уже давно перевалило за сорок. Тая вдруг испытала прилив одновременно и жгучей жалости к матери, и не менее жгучей обиды на ее бестактные слова.
- Кто женат? – тщетно силясь изобразить безучастие, спросила она.
- Будто не понимаешь…
- Мам,… ну сколько можно… У нас с ним братские отношения…
- Ты это его жене объясни! Таскает тебя с собой повсюду…
- Она не против. Ты когда-нибудь ревновала папу к тете Люсе?
- Так это сестра его…
- Ну и я ему как сестра.
- Ну знаешь...- все больше заводилась мать. Взрослая девка, а не понимаешь, что одно дело - сестра, а совсем другое - как сестра. Или дурочку валяешь?
- Мама! Ну мы же верующие люди! Это же грех такой!
- Грех, не грех.. О Господи, только тебя из секты вытащили а тут…из огня да в полымя.
- А кто меня из секты вытащил, забыла?
- А кто тебя туда втянул?!
С полминуты Тая кривила губы, стараясь подавить слезы. Но две слезинки все же прорвались. Она спешно смахнула их рукой и вышла в прихожую, где было темно и не видно, что она почти ревет.
- Я пойду погуляю – тихо сказала она, наклоняясь к обувному ящику.
- К нему побежала?!
- Да что ты, мамочка!
- Ну смотри мне! - в отчаянии махнув рукой, мама поспешила удалиться в комнату.
Весна была ранняя. Несмотря на самое начало марта, снег подтаивал не только на солнцепеке. Во дворе мужчина с двумя детьми рылись в ручейке - расчищали ему путь, чтобы потом от всей души запустить кораблик. На небе - не облачка. Все было залито солнцем. Жизнь словно заявляла «А я свое возьму! Хватит зиме держать меня за семью печатями!»
Около метро все напоминало о том, что на дворе – самое начало весны. Во всех цветочных ларьках – мимозы, на каждом углу - бабушка с букетиком тюльпанов или нарциссов…Завтра мама сделает салатик, испечет пирог, папа поставит на стол букет белых нарциссов, пьянящий запах которых зальет всю маленькую квартирку. Как она когда-то любила нарциссы… Родители откроют бутылочку шампанского… А она…
Она будет сидеть в углу, стараясь не поддаться их веселью, чтобы даже мысленно не участвовать в этом языческом, как говорит Владимир, празднике. «Современный вариант поклонения Астарте. И вообще, это праздник чикагских проституток. Порядочной женщине должно быть оскорбительно, когда ее поздравляют с этим днем». Хорошо еще Пасха в этом году поздняя, и если ей все-таки придется доедать пирожок и оливье, то она хотя бы не нарушит пост.
Потупившись, стараясь не глядеть даже на цветы, чтобы невольно не проникнуться духом «безбожного дня», она подошла ко входу в метро.
- Таис! - окликнул ее звонкий голосок. Подняв глаза, Тая узнала сестру своей одноклассницы, с которой они когда-то дружили. Шестнадцатилетняя девушка, месяце этак на седьмом, стояла в обнимку со счастливым будущим папой.
- Лера! А когда…
- В мае ждем! А мы с Аликом расписались! – она показала колечко.
- Бог в помощь! - ласково кивнула Тая. - Ты знаешь, что браки заключаются на Небесах?
- Слышали! Ладно, мы побежали...
Сидя в электричке, Тая пыталась понять, почему так кольнула ее эта встреча. Зависть? Да чему тут завидовать? Потерять невинность в 16 лет, расписаться по нужде не дожидаясь совершеннолетия…Да будут ли они счастливы? – Так уговаривала она себя, а в глазах, словно навязчивая реклама, так и стояла эта парочка (скорее – троечка) – он крепко обнимает ее, боясь выпустить ее из рук, а она, прильнув лицом к его груди, то и дело прикладывает руку к животику.
Вышла Тая на Невском. Она и сама не понимала, зачем приехала сюда, зачем потратила деньги на жетоны. Но почему-то так ей не хотелось бродить сегодня по однообразным дворам своего микрорайона, где словно какой-то гигантский ребенок наставил в гигантской песочнице гигантских домиков из конструктора. Ее потянуло сегодня в центр. Она не была здесь уже несколько месяцев.
Она огляделась, и Петербург словно нахлынул на нее своими фасадами, церквями и мостами. Несмотря на загазованность центрального района, ей на секунду показалось, что она вдыхает чистый воздух. Однако и здесь на каждом углу продавались мимозы, а над проезжей частью Невского проспекта красовался транспарант «8 марта». Слегка оглушенная шумом, Тая быстро шла, шла просто так, не зная, куда приведут ее ноги. А ноги вели ее по Невскому, прямо в сторону Адмиралтейства. Не дойдя до него, она свернула, и ноги вынесли ее на Дворцовую площадь. Несколько минут она бродила по площади, созерцая Александрийскую колонну и Зимний, затем направилась по Дворцовому мосту на Стрелку…
Вдруг она остановилась и огляделась. Сфинксы. Академия Художеств. Здесь…
Семь лет назад, тоже накануне 8 марта, она, одиннадцатиклассница, прогуливалась здесь с подружками. Девчонки хохотали, болтали, делились планами на будущее. Лида, сестра Леры, смеясь показала на филфак Университета и сказала «Так и вижу себя вон в том окне!». А Тая смолчала. Она не стала показывать на здание Академии и говорить, что она тоже видит себя вон в том окне… Зачем говорить, ведь поступить туда не просто. С первого раза может и не получиться…
- Девушки, мне хотелось бы поговорить с вами об очень важных вещах. – остановил их темно-русый, голубоглазый юноша лет двадцати двух, с пачкой журналов и буклетов. Девушки на секунду приостановились и переглянулись с улыбкой.
- Пойдемте! – крикнула Лида.
- Бегите, я догоню - сказала Тая и осталась...
С тех пор они общались каждый день, либо встречались, либо разговаривали по телефону. Но Владимир даже и не пытался ухаживать за ней. Он не скрывал, что у него есть невеста. Володя читал Тае отрывки из Библии и растолковывал их. И Тая сама не знала, как так получилось, что незнакомый человек вдруг приобрел над ее душой такую власть. Он стал водить ее на молитвенные собрания - она была кем-то вроде его подопечной – и, спустя пару месяцев, Тая прошла обряд «крещения». Не действовали ни мамины уговоры, ни папины запреты. Если ей не разрешали выходить на улицу, она сбегала из школы. Выпускные экзамены сдала еле-еле, о поступлении не то что в Академию художеств, а просто хоть в какой-нибудь ВУЗ, больше и не помышляла. Родители строго сказали, что содержать ее в таком случае не будут, и она устроилась на работу в местную библиотеку, причем добрую половину зарплаты относила в общину.
Осенью Владимир женился. Тая поздравила его, и при этом убеждала себя, что очень рада за него. Ведь она любит его духовно, как сестра. Он ни разу не допустил с ней никаких вольностей, не подал надежды. После свадьбы Владимир продолжал общаться с нею как старший друг. И всегда и везде, на все собрания и встречи, так сказать, с интересными людьми, водил ее с собой. А жену – не всегда. И так продолжалось пару лет.
В тот вечер они как обычно обходили города и веси – то есть, квартиры многоэтажек. На этот раз они подвизались в огромном кирпичном доме с красными квадратными башнями на крыше, который Таин папа, шутя, называл Эльсинором. Они позвонили в одну из квартир, и им открыла приятная дама лет сорока пяти. В квартиру она их не пустила, но полчаса разговаривала с ними на лестничной площадке. Она оказалась начитанной и сведущей в богословии, и быстро находила возражения на каждый их тезис. И все это без агрессии, с милой улыбкой. Обычно православный сразу прогоняли их, а она не прогнала. И почему-то им захотелось вернуться и побеседовать с ней еще. За те два месяца, что они общались, Владимир перечитал много литературы. Он по-прежнему заявлял о приверженности своей общине, но видно было, что уверенность его пошатнулась. И через полгода он все-таки пошел на исповедь в Православный храм. Пошла туда и Тая. Ушла из секты и жена Владимира. То ли он смог убедить ее, то ли ей все надоело, то ли она просто боялась утратить его…Она тоже заинтересовалась Православием, но в Церковь пока ходила редко.
И вот, опять двадцать пять… Теперь он брал с собой свою протеже в каждую новую церковь – они решили выбрать себе приход по душе. Где батюшка построже…
Надо сказать, что за все время пребывания в сете, Тая и думать забыла об искусстве. Ей внушено было, что это грех. Она даже хотела уничтожить свои старые рисунки, но мама не дала. Теперь мама тихонько плакала над этими еще не очень умелыми акварельками и набросками, которые свидетельствовали все же о значительных способностях ученицы художественной школы № 1 группы живописи Таисии Семиной.
А на приходе, который они с Владимиром наконец подыскали, к искусству относились так же. Батюшку они и впрямь нашли строгого, а бабушки говорили, что он прозорлив, и что ослушаться его - великий грех. Так и работала Таисия в районной библиотеке и решила никуда не поступать. Куда? Зачем? Тут знакомый психолог рассказывал, что, когда он учился на психфаке, они там чуть ли не гипноз практиковали…Иногда подумывала - не заняться ли иконописью - но вдруг одергивала себя - ведь для этого надо быть на очень высоком духовном уровне, а ей такого никогда не достичь...Разве что когда-нибудь...
Из разговоров с Владимиром Тая поняла, что с Мариной у них не все благополучно. Жена так и не смогла прижиться на этом приходе и, если и заходила в церковь, то рядом с домом. Батюшка Иоанн ей не нравился, и дело доходило бы до ссор, если бы не сдержанный характер Владимира.
Захваченная воспоминаниями, Тая медленно брела по Дворцовому мосту. Пора возвращаться. Мобильника она не заводила - батюшка сказал, что это от лукавого. Задержишься - не оберешься ненужных разговоров. Ну почему мама вбила себе это в голову? – думала Тая. Какая любовь? Ведь мы верующие люди, понимаем, что это было бы грехом. А если у меня появится кандидат в мужья – первым делом поведу его к батюшке. Да он вряд ли благословит. Из случайных обмолвок отца Иоанна она поняла, что он мечтает видеть ее монахиней.
В метро девушка достала из сумочки листовку, которую в прошлое Воскресенье ей дали на приходе. В ней говорилось о грядущем царстве зверя, об ИНН и трех шестерках. На работе ее давно уже пытаются заставить принять эту гадость. А теперь ее грозят уволить. Ну ничего, как сказал о. Иоанн, за Христа иногда и пострадать надо.
Показать надо эту листовку Инне Петровне. Инна Петровна - та самая милая женщина, знакомство с которой и послужило началом их с Владимиром пути в Православие. И Василию Михайловичу – соседу Инны Петровны – тоже надо показать. Василий Михайлович был скульптором. Как то раз, уже после воцерковления, они с Владимиром сидели в его квартире – их познакомила Инна Петровна. Они доказывали ему, что светским искусством заниматься грех – а как иначе? Ведь в Академии студенты рисуют обнаженную натуру! А Василий Михайлович пытался убедить их, что талант - Божественный дар. Они засиделись в его квартире до полуночи, пока хозяйка дома, не слишком дружелюбно расположенная к незнакомцам, да еще таким самоуверенным, не дала им понять, что пора бы и честь знать. И Тая в ту ночь долго не могла заснуть – ей снились те прекрасные скульптуры, что она видела в тот день. Особенно запала в душу одна темная тонированная деревянная скульптура – «Избиение младенцев» - высокая женщина, по восточному закутанная с головы до ног покрывалом, прижимает к груди ребенка, словно отчаянно пытаясь защитить его от зла. И этот верующий человек держал у себя в доме альбомы со статуями Венеры и Аполлона…
Инны Петровны в тот вечер не оказалось дома. «У подруги!» – пробурчал недовольный супруг, не отпирая двери. Тая позвонила к Василию Михайловичу, открыла его жена.
- Здравствуй, Таечка! - сказала она, натянуто улыбаясь и пытаясь выглядеть если не приветливо, то, по крайней мере, не слишком раздраженно. – Вася, к тебе! Тая, вот тапочки.
В прихожую вышел Василий Михайлович, с виду - ровесник Таиного отца, с подстриженной бородкой, в которой уже пробивалась проседь, и с длинными, до плеч, волосами, перехваченными по лбу черным кожаным ободком.
- Я к Вам поговорить.
Она вошла в комнату, стараясь не глядеть на увешанные картинами стены и уставленные скульптурами полки и стеллажи. Под большой старинной иконой, украшенной белым полотенцем с вышитыми крестиками, стоял большой деревянный стол, который художник, похоже, сколотил сам. На столе были разложены стамески и молотки, а на полу, подпертый деревянным чурбаном, стоял фрагмент какой-то резьбы в стиле барокко. На стуле у окна сидел молодой человек - Таин ровесник. Светло русый, высокий, с мягкими чертами лица.
- Сергей – представился он.
- Мой сын - пояснил скульптор. Вы в прошлый раз не встретились, они с другом готовились к экзамену.
- Тая..
- Очень приятно
  - Я поговорить хотела. Вот, почитайте, что пишут…- Она протянула листовку. Серей взял ее.
- Так. Опять про ИНН – улыбнулся он.
- А… мы всей семьей чуть было не пошли на крестный ход против иненена – сказал Василий Михайлович. – Хорошо, у, нашего настоятеля благословения спросили. А он отвечает – ну сходите, если хотите. Только смысл? – А на следующий день целую проповедь прочитал. Что кесарю кесарево…
Пока он говорил, девушка сперва стояла потупившись, потом окинула комнату взглядом. Вот портреты разных людей – мимолетные облики, увековеченные в глине. А вот «Избиение младенцев»… Она так давно не была в музее, и близость к искусству, которое когда-то ее так влекло, завораживала ее. Но поняв, что надо что-то ответить, она пролепетала.
- Но имя… от имени-то православного отрекаться не хочется!
- А кто тебя заставляет отрекаться от него? Тебя что, так и будут звать «Ей, номер такой-то, иди сюда!» - и скульптор добродушно засмеялся. Улыбнулся и Сергей, который то и дело поглядывал на юную особу.
Тут вошла жена скульптора.
- Таечка, я все слышала. Не надо больше ходить по квартирам и мутить воду.
Тая снова опустила глаза, вся съежилась.
- Простите… я не хотела, я не приду больше. Простите меня…можно я только маме позвоню, она ждет меня – проговорила девушка, и чувствовалось, что она еле сдерживает слезы.
- Позвони, конечно! Мама волнуется!
Тая набрала номер, пролепетала «Мамочка, я сейчас буду, через 20 минут», повесила трубку и стала обуваться. Все стояли молча.
- Тая, темнеет, давайте я Вас провожу – предложил Сергей.
- Нет, что вы, что вы, я сама…
- Нет-нет, уже совсем темно. У нас район сами знаете какой.
Тая хотела сказать «Ой, да мне только дорогу перейти!», но смолчала почему-то.
По дороге он рассказывал ей про свою учебу в Мухинском училище, или, попросту, в Мухе. Несостоявшаяся художница слушала с жадностью, не произнося ни слова, только внимательно поглядывая на него время от времени. Когда они подошли к ее подъезду, он настоял, что проводит ее до дверей. Поднимаясь в лифте на шестой этаж, она спросила
- А в какую церковь Вы ходите? Мне хотелось бы с Вашим настоятелем пообщаться.
- На Каменном острове. Знаете, где это?
- Да, конечно…Я там была как-то раз…Сегодня у нас пятница? Может быть, зайду в Вашу церковь в воскресенье. А может даже завтра, на Всенощную.
- Буду рад. Спокойной ночи… Увидимся завтра! - улыбнулся он на прощание.
Папа уже был дома. Тая пошла в ванну и, принимая душ, долго-долго рыдала, словно желая выплакать груз всех этих лет. Потом посушила волосы феном, подкрасила глаза маминой тушью (своей она не держала) и, взяв у отца лист бумаги для принтера, села в прихожей перед зеркалом рисовать свой автопортрет.
Получалось не очень похоже - ведь она не держала в руках карандаша семь лет. Но Тая вся ушла в работу. Она клала уже последние штрихи, когда зазвонил телефон. Тая слегка помедлила, разглядывая свое творение: «Ну что ж, для ученицы третьего класса художественной школы может и сойдет», мама сняла трубку и позвала ее.
- Ну что, прочитала про ИНН – спрашивал до боли знакомый голос.
- Да…- вежливо, но сдержанно ответила она.
- - Занята?
- Да, рисую.
Молчание.
- Пойдешь на Всенощную завтра?
- Нет, ты знаешь, я ну…приболела немного.
- Понятно. Ангела-Хранителя
- Тебе тоже, спокойной ночи.
- Мама, а можно я завтра в Церковь надену ту твою юбку с блестками? – спросила Тая, ложась спать.