Стена

Все нижеследующее не имеет никакого отношения к моему детству и является целиком и полностью порождением моей больной фантазии. Я очень люблю своих родителей. В своей болезни моя фантазия просит винить отлично работающие средства массовой информации и наплевательское отношение общества к явным проблемам.




Стена. За стеной всегда крики и множество самых разнообразных шумов. Там пьют, я слышу звон стаканов. Там дерутся, я слышу звуки от ударов. Там шутят, я слышу смех. Там ругаются, я слышу мат. Иногда там, наверное, влюбляются, я слышу скрип пружин кроватей. Там, иногда бывает и такое, спят. Тогда я ничего не слышу. Когда спят, я выхожу из своей комнаты в коридор, маневрируя между телами не знакомых мне людей, прохожу мимо отца, который обычно спит недалеко от туалета, выхожу на кухню. Там мать. Она голая или только в сорочке, спит на столе. Или под столом. Я подхожу к холодильнику, открываю его очень тихо, чтобы никого не разбудить, достаю старую сметану и курицу. Складываю курицу в кастрюлю и кипячу. Уходит плохой запах и она перестает быть липкой. Потом я ее жарю. Ем. Я всегда очень хочу есть. Когда мне было пять лет, отец с мамой давали мне немного еды, особенно по праздникам. Тогда я мог рассчитывать на манную кашу на завтрак, суп из прокипяченной в воде курицы на обед, гречневую кашу на ужин. Я очень любил тогда гречневую кашу  вперемешку с остатками курицы. Иногда мне приносили мороженое. Мое любимое – пломбир. Отец перестал покупать мне мороженое, после того, как я заболел ангиной. Он думал, что это из-за пломбира. Я думал, что это из-за выбитого окна в моей комнате, но сохранил свою версию в тайне. Сейчас мне уже девять лет, и я должен сам начинать зарабатывать деньги. Мой отец безработный. После Афканистана он не может работать. Я не знаю, что такое Афканистан, но мама запрещает мне спрашивать у папы про это. Один раз я спросил. После этого меня заинтересовала еще парочка слов: ублюдок и щенок. Мама сказала, что щенок – это маленькая собачка, ребеночек мамы сучки и папы кобеля. Сделав выводы, я понял, что моя мама сучка, а папа – кобель. Про ублюдка мама ничего не говорила. Сказала только, что это очень плохое слово и я не должен его говорить. Потом она зашла в комнату к папе. За стеной послышался мамин голос. Потом удары. Затем плач. Забыл сказать, за стеной иногда плачут. Я тоже иногда плачу. Я доел свою жареную курицу и запил ее водой. Моя мама работает  «на панели». Я не знаю, что такое панель, но знаю, что там стоят. Мой папа часто говорит, что моей маме только на панели и стоять. Я спросил у мамы. Она сказала, что я слишком любопытный, а любопытство отнимет много сил и, следовательно, мне придется много есть. Но еды мне может не хватить и предложила мне выбрать: голодать и любопытствовать или молчать, но есть. Я выбрал второе. В тот день на ужин была тушенка. Я не спрашивал, что такое тушенка, но за то я все съел.
- Наташа! Наташа, ****ь, где вода?
- Отвали. Посмотри на кухне.
Проснулся кто – то из гостей. Его я знал. Это был дядя Паша. Он был веселый. Я стоял с бутылкой воды в руках, когда он подошел, взглянул на меня, вытер рот, улыбнулся желтыми зубами и попросил меня дать ему попить.
- Держи, дядя Паша, - сказал я, протягивая ему бутылку.
- Спасибо дружочек, – он пил из бутылки, словно это была последняя вода на свете.
- Не за что. А мой папа проснулся?
- Конечно, Дима, твой папка уже собирается идти на работу.
- Он же безработный. Он после Афканистана не может работать.
- Да да сыночек, - сказал он и поставил бутылку на стол. Затем поправил штаны и ушел.
Дядя Паша забывал очень многое. Меня зовут Петя. Еще у дяди Паши была большая шишка, так мама сказала, но сколько я не смотрел на его лоб, никакой шишки я там разглядеть не мог. Мой папа еще спал. Я зашел в свою комнату и начал собираться на работу. Я надел штаны и рубашку. Я никогда не заправлял рубашку, потому что она служила мне еще в качестве прикрытия дырки на штанах. Еще папа научил меня подкладывать газету в башмаки, чтобы они могли дольше служить. Я открыл дверь и очень тихо вышел из квартиры. Мой рабочий день начался с того, что я пошел на помойку и нашел там парочку полиэтиленовых пакетов. Они нужны мне, чтобы собирать в них бутылки.
 
 Я обошел три переулка, но ничего не нашел, кроме жестянок. За них давали очень мало денег. Затем я решил пройти вдоль парка. В парке ночью всегда было много студентов, которые пили и оставляли бутылки на улице. Я не знал кто такие студенты, папа сказал, что это дети зажравшихся евреев. Когда я спросил, кто такие евреи, он улыбнулся и сказал, что это те твари, из-за которых у нас нет еды. Я возненавидел студентов и евреев.
Я собрал в парке двадцать бутылок. Это был успех. Я сел на скамеечке и начал по очереди доставать бутылки и выливать их содержимое на травку. Когда я доставал последнюю, она упала и закатилась за скамейку. Я нагнулся, чтобы ее достать.
- Смотри, сколько насобирал! – послышался голос прямо передо мной. Я поднял голову и увидел мальчика. Ему было лет двенадцать. Рядом стояли еще трое.
- Да, удачный день, - сказал я, складывая бутылку в пакет.
- Это наша территория, уродец, – сказал тот, что стоял передо мной.
- Я только пришел собрать бутылки. Вы, наверное студенты, я сейчас уйду, - я попробовал встать, но его рука прижала меня к спинке скамьи.
- Студенты! Ха, вот дебил! – подхватили остальные.
- Дружище, спасибо, что собрал нам эти бутылки, - сказал самый взрослый, - давай-ка пакет и дуй домой.
- Я не дам. Я сам собрал их.
- Ты что, совсем тупой? – сказал тот, чья рука удерживала меня на скамье, - Давай пакеты и мы тебя не тронем.
- Я не понимаю, - сказал я и понял, что очень захотелось в туалет.
- Сейчас поймешь.
Старший подошел и пнул меня в живот. Я почувствовал острую боль и упал на бок. Они смеялись и забрали пакеты. Через пять минут боль утихла. Я заплакал.
Я пришел домой и рассказал все маме, которая уже начинала готовить завтрак папе. Она пожалела меня и сказала, чтобы я рассказал все папе.
- Здорова засранец!  Ну, как, сколько собрал? – сказал папа, когда я зашел в комнату.
- Я собрал два пакета, но у меня их отняли, - сказал я всхлипывая.
Папа поставил свою бутылку пива на стол и подошел ко мне. Я ждал, что он меня пожалеет, но вместо этого я получил хорошую затрещину.
- Плачут только бабы, запомни это. Ты же не такая баба, как твоя мать?
- Нет, - сказал я, прибывая в некотором шоке.
- Вот и отлично, а то я уже начал думать, что ты пидарас.
- А кто такой пидирас?
- Это те ребята, которые отняли у тебя бутылки. Значит так, сейчас я объясню тебе, что делать в таких случаях…
 
Мне уже пятнадцать лет. Я многое узнал. Хочу обо всем рассказать, но мало времени, меня ждут ребята. Да да, у меня появились друзья. Гоша. Его мы звали Шнурок, потому что у него всегда были разные шнурки. Дима. Его звали Распутин, потому что он был взрослее нас ( ему было семнадцать) и он даже уже спал с девчонками. Никита. Его все называли Веревка, потому что его папа повесился на веревке, обрывок которой Никита использовал в качестве ремня на брюках. Катя. С ней спал иногда Распутин. Ее мы звали Катя. Распутин звал ее сучка. Нина. Она мне нравилась. Ее звали Ровента, потому что Распутин сказал, что с ее талантом сосать, только и работать, что пылесосом, а потом мы шли мимо магазина, где продавались пылесосы, и Нине понравился розовый. Фирма называлась Ровента и Распутин сказал, что ее теперь будут звать Ровента. Она спросила почему, он сказал ей что-то на ушко и они поцеловались. Прямо с языком. Я видел, как их языки так и путались друг с другом. Все смеялись и свистели, а я отвернулся и понял, что должен убить Распутина. Вечером я сказал ему об этом. Он отпил из банки джина и сказал, что я все пойму, когда выросту. Мы познакомились после того, как они увидели, как я пробил голову одному из тех ребят, которые отнимали у меня бутылки, железной палкой. Они сказали, что я смелый и решили со мной дружить. Меня называли Первый. Потому что я был первым, кто сумел дать отпор этим пидарасам. Папа очень гордился мной и даже один раз разрешил посидеть с ними на кухне. Я пил водку. Было весело, потому что каждый хотел меня научить пить водку правильно. Потом моя мама ушла с дядей Пашей в мою комнату. Я решил посмотреть, что они там делают и заглянул через щель в двери. Я увидел как моя мама голая скачет на дяде Паше, как наездница на коне, и он говорит ей, что любит ее. Потом он обзывает ее сукой и грязной шлюхой, а она ничего не отвечает, только стонет и вся извивается. Я был пьяный и мне это показалось очень забавным. Я рассмеялся и побежал на кухню, рассказать все папе. Я больше не видел дядю Пашу. 
Еще я люблю читать. Меня мама научила. Сначала я читал надписи на пустых бутылках, а потом нашел дома какие то книги и начал читать их. Мне нравилось все. Я очень любил читать стихи. Я нашел Пушкина, Блока и Маяковского. Я очень любил читать грустные стихи, когда думал о Ровенте. Я рассказал папе о ней, и он рассказал мне, что имел ввиду Распутин, когда говорил что она классно сосет. После этого я ни разу не смог назвать ее Ровента. Я сам пытался писать стихи. Отнес один раз их папе, но ему не понравилось. Он сказал, что я так могу превратиться в девочку, а потом схватил меня за мой член, проверить, все ли еще на месте. Мне было очень больно. Все рассмеялись, а мама подошла, взяла меня за руку и отвела в комнату. Она прочитала мои стихотворения и заплакала. Я спросил, почему она плачет  и она ответила, что я – это смысл всей ее жизни. Сказала, чтобы я спрятал стихи от папы. Тогда мне было двенадцать и я понял, что ненавижу папу. Маме очень понравилось стихотворение «Стена». Она прочитала его и сказала, что из меня вырос настоящий романтик. Это было стихотворение про мое детство.
Я вышел на улицу и увидел их, моих друзей. Они веселились. Шнурок и Веревка боксировали, Распутин пил свой любимый джин, держа банку в правой руке, а левой залезал под юбку Кате. Она хихикала. Нина стояла одна и просто пила пиво.
- Привет! – крикнул я, подходя к своим друзьям.
- О, Первый! Ты чего так долго, красился что ли? - спросил Шнурок.
- Ага, не мог от зеркала оторваться, - отшутился я.
- Привет, - сказала Нина. Я ничего не ответил, просто поцеловал ее в щечку и пошел к Распутину.
- Ну как, уладил проблемы дома? – спросил он, подразумевая все, что могло касаться моего дома.
- Нет. Еще не все.
- Ха ха, пойдем. Пора вам взрослую жизнь попробовать! – сказал он, щипая Катю за зад и глотая свой джин.
Мы пошли в сторону магазина. Там купили себе по банке джина и по бутылке пива. Я очень хотел рассказать им о своих стихах, но мне было очень страшно, что меня просто не поймут и сделают так же как отец, а может и хуже. Нина шла рядом со мной. Она выкинула банку в мусорное ведро и освободившейся рукой задела меня по ноге. Я посмотрел в ее сторону, она сделала вид, что случайно. Потом подошла, прижалась и сказала, что сегодня меня ждет сюрприз на стройке. Мы сидели по вечерам на заброшенной стройке. Иногда приходилось гонять бомжей, чтобы они не надоедали нам своим присутствием. Мы пришли на наше место: рядом с окном на первом этаже мы постелили одеяло, простыни и принесли немного лоскутков ткани, чтобы можно было соорудить себе подушки. На улице было тепло, поэтому мы не стали разводить костер. Я открыл свою банку джина. Распутин и Катя пошли наверх, на второй этаж. Вскоре послышались Катины стоны. Шнурок и Веревка были уже изрядно пьяны, они сели вдвоем рядом с Ниной и стали к ней приставать.
- Эй, Ровента, покажи нам как надо сосать!
- Да! Давай, по разу каждому!
- Отвалите, придурки, - сказала Нина, чувствуя, что ребята намерены во что бы то ни стало сегодня переспать с ней.
- Да че ты ломаешься?! Ты ж не целка какая ни будь! – сказал Шнурок,  обнимая ее плечи.
- Иди на ***! – сказала она, отдергивая его от себя.
- Ах ты сука, - промямлил Веревка. Он встал, расстегнул ширинку и достал свой член. Он подошел вплотную к Нине.
- Перестаньте, ублюдки! – не выдержал я.
-   Отъебись, придурок, - крикнул Шнурок.
Я встал, взял с пола деревянную палку и ударил Веревку по его оголенному органу. Он взвыл, как щенок, и упал на пол. У него пошла кровь.
- Ты что, совсем больной? – закричал Шнурок.
- Ты тоже хочешь? – спросил я, замахиваясь палкой.
- Нет! Не надо! – заныл он.
- Тогда съебывай отсюда! – приказал я, - и инвалида своего прихвати!
Он подошел к стонавшему на полу Веревке, взял его под руки и повел домой.
- Спасибо, тебе.
- Не за что.
- Иди сюда.
Я подошел к Нине. Она расстегнула мне ширинку и начала лезть рукой в трусы. У меня встал. Она поглаживала его, а за тем взяла в рот и начала двигать головой вперед и назад. Потом останавливалась и облизывала его целиком. Потом опять начинала ускорять темп. Я кончил. Она поднялась с колен и улыбнулась. Все ее лицо было испачкано. Она стала мне отвратительна. Возможно из-за того, что я окончательно понял, что такое «большая шишка», «панель», почему мама голая скакала на дяде Паше и почему я его больше не видел.
- Иди ко мне, дурачок, - сказала она, вытирая рот куском тряпки и забираясь под одеяло.
- Сейчас.
Я разделся и залез под одеяло. Она прижалась ко мне всем телом. Ей было шестнадцать лет. Она была потрясающая. У нее была отличная фигура. И очень красивые губы. Сверху спустились Распутин с Катей. Они взглянули на нас и рассмеялись:
- Ха, кто бы мог подумать! – крикнул Распутин.
- Да уж, вы ребята, отлично смотритесь! – подхватила Катя.
- Спасибо, вы тоже ничего, - пошутил я.
- А где остальные?
- Пришлось их выгнать, - сказал я.
- Отлично. Я так и знал, Первый, что именно ты будешь настоящим мужиком!
Распутин сел рядом с нами  и начал допивать то, что оставили Шнурок с Веревкой. За окном начинало темнеть. Было примерно полдвенадцатого ночи. Он был для меня тем, кто сумел мне заменить отца. Он научил меня курить, научил пить и вот, сейчас, считайте именно он подтолкнул меня в компанию к Нине. Я восторгался им. Он был моим героем.
 
Домой я пришел в три часа ночи. К несчастью папа еще не спал. Он взглянул на меня, затем подошел и ударил коленом в поддых. Я почти ничего не почувствовал, не считая испепеляющего меня чувства ненависти в груди.
- Ты где ублюдок шляешься? – прокричал он.
Я молчал. Он спросил еще раз, а я просто смотрел на него и молчал, сдерживая слезы. Нет уж, теперь я настоящий мужик и тебе меня не заставить ныть как девчонку. Теперь я знаю, для чего нужны девчонки. Он плюнул на пол, взглянул мне в глаза и ушел на кухню. Пить. Я зашел в свою комнату, достал стихи, прочитал их и написал еще два.
На следующий день мы опять пошли на наше место. В это раз мы шли по дороге вчетвером. Мне нравилось, как мы смотрелись: Распутин со своей Катей и я с Ниной. Мы были лучшими людьми на улице. Все на нас смотрели. Они завидовали нам. Нашей свободе. Мы купили водку и три литра пива. Взяли поесть колбасы. Нина с Катей работали у знакомых и помогали им расклеивать объявления. Им платили за это не плохие деньги. Мы пришли, распечатали водку и пиво и начали пить. Потом Распутин повел Катю наверх, и я вновь остался с Ниной. Я посмотрел на нее, улыбнулся и поцеловал. Затем мы рухнули на одеяло и я стащил с нее сначала джинсы, а затем и трусы. От нее пахло каким то странным запахом. Он манил меня. Я начал целовать ее тело, ее грудь, живот. Я не мог остановиться. Потом она резко перевернулась и мы поменялись местами. Она хотела вновь продемонстрировать свой талант, но я отдернул ее, перевернул и начал искать заветную цель. Она помогла мне. Потом мы лежали и курили.
Когда Распутин принес клей, я выкинул пустую бутылку водки на улицу. Я слышал, как она разбилась от удара об асфальт. Тогда я впервые попробовал нюхать клей. От него теплее и я подумал, что можно сбежать из дома сюда и в холодную погоду просто нюхать клей и пить водку. 
- Так, пора нам заняться настоящим делом, - сказал Распутин, открывая вторую бутылку пива.
- Я уж думала, ты никогда не скажешь, - сказала Катя, вытирая нос.
- И так, слушаем сюда…
Я пришел домой в пять утра. Все уже спали, а вот я еще долго заснуть не мог. Я все обдумывал то, что сказал вчера ночью Распутин. Это было ужасно, но он обладал каким то умением заставить тебя поверить в его слова и в их правильность. Тем более, что я восторгался им. Но. Мне всегда казалось, что я немного отличаюсь от всех окружающих себя людей. Я любил читать, сам писал стихи, раньше я мог долго сидеть в комнате и просто думать. Обо всем на свете. Мог радоваться пению птичек на улице или просто весеннему солнцу. А сейчас. Сейчас я стал сильнее. Сейчас я могу сам постоять за себя. Сейчас мне не надо больше писать стихи, потому что Нина сама лезет ко мне в трусы, а ведь раньше я писал их от грусти. Я не превращусь в сопливую девчонку. Я уже мужчина. Я могу сам принимать решения. И не нужны мне теперь советы и уроки. Только, вот, боюсь, что и я толком никому не нужен…
 
Было восемь часов вечера. Я шел по улице. Впереди была станция метро и множество народа приезжали домой после работы. Я затянулся сигаретой и пошел за одной симпатичной женщиной, лет двадцати пяти. Она оглянулась и мне пришлось переключиться на кого ни будь другого.  Тут я увидел мужчину, лет сорок. В руке у него был чемодан. Отлично. Цель найдена. Я увидел Распутина. Он подмигнул мне и показал большой палец в знак одобрения моего выбора. Я проследовал за мужчиной к его дому. Он оглянулся. Я стоял и смотрел на него. Прямо  в глаза. Я читал страх в его взгляде. Он пытался его скрыть, но от этого выглядел еще более напуганным. Он повернулся и увидел, как к девушке пристает какой то парень. Он пытался затащить ее в парадную. Она кричала и пыталась вырваться. Вокруг не было ни души. Я стоял и смотрел на это. Потом развернулся и пошел назад. Мужчина в это время громко крикнул парню, чтобы он оставил девушку в покое. Распутин оставил Нину и пошел прямо на мужчину. Он смотрел прямо в его глаза и шел очень уверенной походкой. Он подошел вплотную. Мужчина не выдержал и ударил его пол лицу. Распутин упал. В это время я смотрел на небо. Я думал. Мне казалось, что время остановилось. Мне казалось, что моя мать не умирала после побоев, которые ей нанес выпивший отец, когда опять нажрался со своими друзьями, а потом застукал ее в спальне со своими собутыльниками. К которым он сам ее и толкал, а потом брал за это деньги. Но у него бывали припадки гнева. После одного такого не стало дяди Паши. После второго не стало Наташи. Мамы. Я смотрел на небо и мне казалось, что я смогу написать еще очень много стихов. О любви, о небе, о птицах, об их полете, о мечтах, о смерти и о ее величии, обо всем, на что я устремлю свой взгляд. Я думал о Нине. О том как она мне отвратительна, особенно после того, как я  понял, что каждый день они раздвигают свои ноги пред клиентами, а потом врут нам, что это честные деньги. Распутин. Я думал и о нем. Я понимал, что он плохой человек. Но я был нужен ему. По крайней мере сейчас, когда его избивал вошедший в раж мужнина. Я думал о своей необходимости быть в этом мире. В этой жизни. Как будто и не было этого ужасного плана Распутина. Будто не было ни Шнурка, ни Веревки, ни Кати. О том, нужны ли будут мои стихи этому миру. Смогут ли они меня прокормить. Я также хочу есть.
Мужчина свалился замертво от удара железной палкой в область затылка. Я поднял его чемодан, достал деньги, вытер об его костюм палку и пошагал домой. По дороге я зашел в магазин, купил еды, шоколадку Нине, клей и бутылку водки. Была осень. Вечером было холодно. А вы думали я буду писать стихи? А вам нужны они, мои стихи? А я вам нужен…?