ч. 3, гл. 3. Место, где карибу

ПОСЛЕДНИЙ ШЛАГ ВОСЬМЁРКИ

       Часть 3. БЕЛЫЕ ЛАБИРИНТЫ

       Глава 3. Место, где карибу

       Внешний рейд Тактояктука (бухта Кугмаллит) на удивление мелок – глубина всего пять-шесть метров. Вода жёлто-коричневая с едва заметным синим оттенком. Солнышко, льдов нет. Идиллия
       На якоре стоит внушительных размеров «утюг» – синий низ и белый верх, совсем как у нас. Вертолётная палуба, ангар, ледокольный нос… Читаем на его борту: «Gase Snupper. Panama». Во дают! Панама… Надо же, куда занесло. Ну, мы-то ладно, мы ненормальные, а этим что тут делать?
       Он первым зовёт нас на 16-м канале, а узнав, что яхта русская, обращается на… русском языке. Оказывается, стармех этого парохода – бакинец, зовут Валентин, он выпускник Одесской мореходки, сам из Ванкувера, а панамский «утюг» зафрахтован Канадой для каких-то работ на шельфе. Ещё он добавил, что они там все злые на совершенно невозможные условия работы: очень сложная ледовая обстановка этого года не позволила им выполнить даже часть своей программы, поэтому они сегодня же уходят отсюда домой… Ну, как раз об этом мы уже говорили. Почему ледовая обстановка такая тяжёлая? Потому что «Апостол» пришёл. Неужто непонятно?
       «Утюг» принимает с берега краснопузый вертолёт, на наших глазах снимается с якорей и уходит. А мы с неимоверной скоростью в полтора узла вырезаемся под всеми парусами ко входу в бухту Тактояктук. Ну да, под дизелем было бы веселее…

       Интересно, что означает «тактояктук»? Не иначе, что-то типа «большая красивая бухта, на берегу которой смелый Мапуту Жёлтый Клык добыл самого большого моржа». Или что-нибудь в этом роде…

       Погода – прелесть. Тихо, солнышко, тепло. Красота. Ползём еле-еле, как на субботник.
       Вход в бухту Тактояктук усыпан створными знаками и буями, обозначающими фарватер. Да, но с какой стороны ползти? По идее (и по лоции) – слева. Идти в неизвестную мелкую бухту без карты, без дизеля, да при навальном ветре в темноте будет только умалишённый. Поэтому кэп решил стать на якорь у входа и ждать утра.
       Тут новая напасть: забастовал брашпиль. Аркадий отчаянно жмёт на кнопки, но всё без толку. Литау, с досадой:
       – Ну?! Что ещё не ломалось на этой яхте?!
       Брашпиль заработал сам по себе минут через десять, словно очухался, что-то там было с контактами. Вся его электромеханика вечно купается в солёной воде, так что неудивительно. Спасибо, что починился сам. Осознал, отреагировал на нашу трёхэтажную ругань.
       Только плюхнули якорь, как из темноты с рёвом выскочила моторка, и задорный девичий голос спросил по-английски:
       – Эй, привет!
       – Привет!
       – Вы откуда?
       – Да из России!
       – Отку… ?! ...ой! Из России?! Ого! – и моторка умчалась обратно в темноту.
       Это у девчонок что, вечерние прокатушки такие? Моцион? Надо же. Поболтать было бы, конечно, интересно, но пока что не до диалогов.
       Ночью довольно сильно качало, и якорь немного полз, потому что грунт – тёмно-серый глинистый ил.
       Утром двадцать пятого августа нам дали «добро» встать внутрь бухты к плавпирсу у мыса Кэш, что мы и сделали, пройдя тщательно обвехованным буями фарватером прохода Истерн-Энтранс. На самых малых оборотах винт ещё кое-как толкает, но вибрация угрожающая, и мы все нервничаем – доедем ли? Отвалится или нет? Привязались к плавпирсу. Ну, здорово, Канада!

       Сразу же на берегу нарисовался добродушный скуластый моряк по имени Майкл. Пообщавшись с капитаном, МАйкл объяснил, где тут чего, а потом рассказал, что он вообще-то поляк, зовут его Миша, и что он с океанского буксира «Келли Оваюак», принадлежащего компании NTCL*, и что все остроугольные вопросы вполне решаемы.
       * "Kelly Ovayuak", Northern Transportation Co. Ltd.
       Пока Литау ходил на разведку, мы вылезли наверх и, даже не выходя на плавпирс (то бишь на чистенькую нефтеналивную баржу), завязали первые контакты с представителями другого государства – к яхте подошли ещё двое интересующихся с того же буксира. Это были тридцатичетырёхлетний весельчак Раймонд Филипов, второй помощник капитана, и Найджел Дэвис, молодой матрос девятнадцати лет. Канадские моряки оказались добродушными и весёлыми, а общность интересов быстро растопила лёд, которым нас с детства пугали по нашу сторону железного занавеса. У Раймонда (совсем как у меня) язык оказался без костей.
       Весёлый диалог достиг апогея, когда вернулся Николай и сообщил, что наша диспозиция в целом внушает надежды. Иммиграционный чиновник находится в своём офисе в Инувике аж за семьдесят километров, но прямо по телефону он разрешил нам делать всё, что заблагорассудится, и ходить куда захочется. Завтра, мол, приеду и оформлю все бумаги, а пока гуляйте. Рехнуться можно… учись, Америка!
       Водолазов, которые могли бы осмотреть винт, не предвидится, но прозвучала мысль о каком-то гипотетическом сорокатонном кране, которым можно будет приподнять «Апостола», глянуть на винты и руль. Душ любезно предоставили канадские моряки прямо на буксире (а он там в каждой каюте), и мы наконец-то наполоскались вовсю.
       Кораблик чистенький и вылизанный, экипаж очень гостеприимный. В четыре пополудни они должны были отойти для буксирования трёх барж в Кэмбридж-Бэй, но общение ширилось, и отход был перенесён на пять, потом на шесть вечера, после чего в кают-компании «Келли» состоялся приятный ужин, а затем гости снова оказались у нас на борту (отход уже назначили на девять или вообще на завтрашнее утро).
       А перед этим произошёл забавный казус, когда мы с Найджелом перепутали наши фотоаппараты: они оказались совершенно одинаковыми, и мы долго разбирались, где чей… Раймонд, у которого нормальная русская фамилия Филипов, радостно сообщил, что его корни уходят куда-то на Украину.
       – Не на Украину, Рэй. Филипов – фамилия русская. Вот возьми и сам послушай, где твой язык?
       Я взял гитару и изобразил подряд «Леди Мадонну», «Червону руту» и «Отговорила роща золотая». Вообще-то, для чистоты эксперимента Есенина нужно было поставить в середину. Во время пения он (то есть Раймонд, конечно, а не Есенин) грустно смотрел сквозь стол, плотно сжав губы и словно что-то мучительно вспоминая… Может, мы встретимся ещё в Кэмбридж-Бэй?
       Ребята подарили нам по фирменной кепке компании NTCL, а Николай вручил им апостольские майки с нашими автографами (капитану ещё и кассету с фильмом о первой кругосветке). Мы с Раймондом обговорили целый букет тем, перемежая фразы весьма неплохим канадским бутылочным пивом. Миша-Майкл вовсю цитировал Достоевского, рассказывая целые абзацы про Раскольникова на неплохом русском языке, а для убедительности изредка вставлял русский мат.
       В самом деле, приятные ребята. Капитан буксира Дэвид Гибсон очень похож на комиссара Эрика Лассарда из «Полицейской академии», впрочем, так же, как и Том Эдмундс, о котором речь пойдёт чуть ниже. Это приятный скромный высокий седой крепкий дядя с озорными мальчишечьими глазами. По мнению членов своего экипажа, Дэвид – настоящий sea dog, морской волк, а ещё он cool guy, то есть отличный мужик.
       Старпом Франклин Ли – плотный очкастый и бородатый сангвиник лет сорока пяти с кучерявой чёрной шевелюрой. Он из провинции Манитоба. Устроил мне экскурсию по ходовому мостику «Келли», распечатал свежие (цветные!) ледовые карты, а стоило мне заикнуться про армированный скотч, принёс целый рулон, объяснив, что он у них называется duct-tape. На следующий день я замотал им (скотчем, не Франклином) свой световой люк, и на моей коечке воцарился приятный микроклимат.
       Раймонд Филипов живёт в Британской Колумбии на тихоокеанском побережье Канады. Его внешность напоминает о временах, когда бесстрашные викинги решали разные житейские вопросы помощью меча и боевого топора, а в свободное время слагали саги о дальних походах на своих драккарах. С физиономией Рэя можно быть и сноубордистом, и рок-музыкантом, и вторым помощником капитана ледового буксира. Когда разговор коснулся хоккея, Раймонд оживился (хотя и до этого, мягко скажем, вялым не был) и начал показывать свои любимые приёмы, которые он использует, играя за районную команду под кличкой King. Вообще он ни минуты не сидит спокойно – такое впечатление, что ему в известное место воткнули шило. Он то танцует, то показывает, как правильно общаться с девушкой в баре и хлопать её по заднице, то лезет под стол с радостными воплями «wanna beer?», то громко ругает правительство (и русское, и канадское) то хватает за руку и тащит хвастаться своим боцманским хозяйством.
       – Юрий, ты мне скажи, вот какое самое главное русское слово?
       Я взял и написал на бумажке «друг» латинскими буквами. У Раймонда брови поползли вверх. Что-нибудь не так? Ой, мама… drug по-английски означает «наркота»… Исхитрившись, я написал так: [dru:g], и объяснил перевод. Ф-фу…
       Рэй выучил слово «друг» и повторял на все лады, сопровождая всевозможными жестами – от патетических до крайне неприличных.
       Найджел Дэвис – самый молодой парень в команде, выглядит увальнем. Он палубный матрос, а работа эта не для слабачков. Предложили для наглядности потаскать по палубе плетёный капроновый буксирный конец. Диаметр – сантиметров десять. На вид просто неподъёмный, но оказался на удивление лёгким и мягким. Я схватил великолепно заплётенный огон и сбегал с ним к противоположному борту и обратно. Хоть и лёгкий, но… запариться недолго. Раймонд смеётся, а потом серьёзно говорит: «Плохая, очень плохая верёвка! Намокнет – становится вдвое тяжелее и тянется, как резина. Плохая верёвка!» и добавляет три незамысловатых, но понятных английских слова. Найджел справляется с этой работой легко, и его неуклюжесть – всего лишь видимость. Он одет точно так же, как и наша отечественная молодёжь: эти широченные джинсы колоколами, кроссовки, толстовка с капюшоном и неизменная кепка компании NTCL.
       Про стармеха Майкла Банача (Мишу) я уже говорил. У него ещё есть помощник, второй механик Грэм Робертсон, патлатый и бородатый хиппи со стажем. Хитрый взгляд, широченная улыбка и постоянное «йяп!», заменяющее обычное «йес». А ещё был очень импозантный лысый дядя в очках по имени Гэри, две заботливые поварихи – толстушка-мулатка Дороти и загорелая зубастая красавица Элен, скромный усатый кок (жаль, не помню имя)...
       Экипаж очень дружный, как рассказал Раймонд, все радости и горести делят поровну, всячески помогают друг другу – и всё это заслуга седого капитана Гибсона. На этих ребят приятно смотреть и интересно с ними общаться. Неплохо было бы встретиться ещё хотя бы разок.
       – Слушай, Рэй, я там воды набрызгал, пока душ принимал. Дай тряпку, а?
       – А вон, на крючке висит.
       На крючке висит три белоснежных махровых полотенца. Где тряпка-то?
       – Я ж говорю: на крючке. Бери любое.
       – Но это ведь полотенца!
       – Это ветошь. Хочешь – физиономию вытирай, хочешь – палубу. Запачкается – выброшу, новое возьму. Хоть дважды в день. Пойдём-ка со мной, чего покажу.
       В огромной шкиперской кладовой второго помощника Рэй показал сложенные штабелем тюки с этой, с позволения сказать, ветошью. Я посчитал тюки, вышло двести пятьдесят, в каждом двадцать полотенец… Вообще там у него много чего интересного.
       – Дать тебе такие перчатки? Смотри, какие удобные. Нам на неделю пару выдают.
       Из ложного чувства скромности я отказался. Чуть позже я всё равно обзавелся такими – купил в местном супермаркете за тринадцать канадских долларов с полтиной.
       Мы обменивались презентами и пожеланиями. В череде тостов, конечно, звучал и тост за дам бухты Тактояктук (эта эстафета тостов «за дам» без дам чрезвычайно нас веселит). Мы выразили беспокойство, что своим приходом срываем график буксировочных работ. В итоге к десяти вечера они как-то сразу все вдруг умудрились протрезветь, быстренько (но тепло) попрощались, начали маневрирование, во время которого развели волну, которой нас здорово шваркнуло левым бортом о плавпирс и сломало деревянный фальшборт.

       Канада – страна свободной демократии. Ходи куда хочешь, трогай что хочешь (до известных пределов, разумеется). Половина гаражей и складов не закрывается вообще. Машины стоят с ключами в замках и с опущенными стёклами. Считается, что каждый в состоянии устроить себе жизнь по своим меркам, и страна даёт человеку для этого все условия. Что-то надо – пошёл и купил. А может, не воруют просто потому, что менталитет другой. Все вежливы и незамысловаты, никто из себя ничего не корчит. При встрече тебе говорят «Привет!» совершенно незнакомые люди, улыбаются и кивают из окон проносящихся мимо пикапов. Правда, подвезти не предлагают, а до Тактояктука всё же минут сорок по гравийной дороге. Однако попросишь – никто не отказывает. Люди очень доброжелательны и просты, совершенно не чванливы. Ценят весёлую шутку и солёный матросский юмор – моряки же. И работают – будь здоров. Убедились на следующий же день.

       Прежде всего, так получилось, что с первого дня над нами взяла шефство компания NTCL – начиная с организации душа и кончая технической помощью. На следующий день выяснилось, что никакого сорокатонного крана в природе нет, но мы даже не успели упасть духом. Всё было организовано на высшем уровне.
       Мы под парусом перешли на стационарный пирс, развернули яхту перпендикулярно ему, растянув её на три швартова, после чего откуда-то из-за складов, негромко хрюкая мощным двигателем, на пирс выехал ярко-оранжевый монстр-автопогрузчик с башенкой-кабиной наверху. Парни в таких же ярко-оранжевых комбинезонах лихо завели под корму (с нашей, понятно, помощью) широкую строп-ленту и подцепили её на клыки подъёмника.
       Минуты – и корма «Апостола» вылезла из воды. Нос яхты утонул по брашпиль, и всеобщему обозрению предстала кормовая часть днища с рулём и винтом.
       На винте ничего намотано не было, и шпонка не срезалась, просто одна лопасть согнулась вдоль на шестьдесят градусов, а на остальных завёрнутые внутрь рваные кромки, сантиметра по два. Теперь понятно, откуда вибрация, и куда девались хода – всему виной наши разудалые скачки по льдинам и игры в ледокол: где-то наехали на подводный таран, которыми изобилуют льдины относительно тёплого залива Маккензи, а ещё и видимость была ни к чёрту. Плюс кавитация. Плюс мало ли что плавающее выносит в залив река Маккензи.
       Канадцы качают головами, их главный инженер Роман Мойзис произносит мне прямо в видеокамеру: «Ну, вы, русские, даёте!» (точнее, «Those crazy Russians!») и вертит пальцем у виска. Капитан с боцманом быстро ставят запасной винт, пока канадцы обедают (называется «ланч»).
       Литау снова чертыхается: почему-то запасной винт не подходит к гребному валу. Приходится мудрить с шайбами, изобретая велосипед, но зато главная проблема позади. Канадцы – на высоте. Без лишних слов, точный расчёт, немного творческого подхода и никакого риска. Литау пригласил их на вечерний сейшн, подарив им по майке, по буклету, по видеокассете с фильмом (интересно, сколько же их у него там, в каюте?) и по бутылке «Вилючинской» водки, которая явно пришлась канадцам по вкусу. Они почему-то так и не пришли, а вместо себя прислали полпикапа продовольствия. А вроде очень хотели посидеть и пообщаться...
       Итак, решена проблема гребного винта, и никому не пришлось нырять (сухой гидрокостюм, маску с трубкой и одну ласту я нашёл-таки в выгородке под нашими верёвками).

       Мы снова стоим у чистенькой нефтеналивной баржи. Рядом на берегу две машины, то ли только что полученные, то ли готовые к отправке – пожарная и какая-то автоцистерна. В памяти всплыли картинки детства, импортные игрушки из ГДР, дорогие, блестящие лаком машинки. Совсем как эти – прямо игрушечки, сверкают на солнце, хочется дотронуться, но страшно: вдруг руками запачкаешь.
       После обеда появился седой дядька лет шестидесяти – в униформе, бронежилете и в сопровождении угрюмого полицейского, из кобуры которого заманчиво торчала рукоятка «глока». Оказалось, это до нас добрался «иммигрэйшн контрол». Формальности заняли считанные минуты – ну, так бывает всегда, когда люди чётко знают свои обязанности, и когда на любой нюанс есть чёткий пункт инструкции. Ни в какое сравнение с нашими организациями, которые никак не могут разродиться и решить, к какому же ведомству можно отнести парусную яхту. А тут запросто оформили сразу и приход, и отход, причём разрешили гулять по Канаде аж до Нового года и делать что хочешь… голова кругом идёт!

       Решил помолодеть, аккуратно подстриг бороду семёновскими ножницами до состояния пятидневной щетины. Ай, красавец. А что, дамы в вашем Тактояктуке есть? Витьку, например, эта тема интересует уже давно.

       Вечерняя прогулка по Тактояктуку принесла массу интересных наблюдений, и сложно пересказать всё. Городок (а точнее, селение) очень небольшой и лепится вдоль косы, оканчивающейся мысом Флагпоул. Бабуля-продавщица из мини-маркета (за глаза мы называли её скво) объяснила, что «туктуяктук»  с эскимосского переводится как «место, где олени» – «tuktu» означает «карибу». Всё стало ясно, как день.
       Кругом уютные коттеджики на сваях (вечная мерзлота, однако), никакого асфальта, на каждом коттеджике – антенна-тарелка, почему-то направленная косо в землю. Возле каждого домика – джип либо пикап, а также снегоход и моторная лодка.
       Посреди посёлка небольшое кладбище с чистыми белыми деревянными крестами. Имена на крестах пишутся от руки чёрной краской, на многих не написано ничего, и это почему-то нагоняет тоску. На крестах маленькие венки, многие могилки аккуратно укрыты полиэтиленом, под которым видны цветы.
       Несколько магазинов, ресторанчик, почта (закрыта до завтра). На американские доллары ничего не купишь, причём упоминание о США вызывает у собеседника какую-то плохо скрытую настороженность, что ли…
       В Тактояктуке сухой закон. Только пиво (пять канадских долларов – недорого по их меркам; сигареты же по тринадцать баксов пачка лично у меня вызвали минутный ступор), и лишь по очень большим праздникам.
       На улицах мало «бледнолицых» – сплошь инуиты, канадские эскимосы. Английская речь – с небольшим акцентом, это заметно даже нам. Прелестные маленькие эскимосики бегают по улицам прямо в шортах и маечках, хотя и не май-месяц. А вот красавиц-скво что-то не видать. Витька слегка разочарован, но искренний интерес ко всему окружающему затмевает это разочарование.
       Прямо в самом центре посёлка стоит автозаправка, а на каждом домике висит цистерна, куда проезжающий бензовоз заливает жидкое топливо для жилищ. Из автомобилей – джипы и пикапы, всего две или три легковушки. «Доджи», «форды», «шевроле»… случайно затесалась синяя «тойота-сёрф». Очень красивые номера в виде белого полярного медведя с надписью «Explore Canada's Arctic». Тактояктук относится к канадской провинции NWT – Northwest Territories.
       Музея никакого нет. Вероятно потому, что сам Тактояктук является большим музеем. Все улицы помечены торчащими из земли указателями (центральная называется проезд Бофорта), возле которых установлены таблички с описанием различных исторических моментов, связанных с поселением. По одной такой табличке мы с Виктором легко находим старинное жилище, хижину-землянку, очень похожую на те, в которых жили на Камчатке древние ительмены, только эта посолиднее, и пол застелен бакфанерой. Внутри пахнет, как в свежем прохладном предбаннике, и на удивление чисто.
       А посреди селения стоит на кильблоках парусный пакетбот, олицетворяющий историю Тактояктука. Экипаж судна состоял исключительно из христианских миссионеров, а само судно им подарил Папа Римский в 1937 году. Пакетботу уже шестьдесят пять лет, но он не производит впечатление развалюхи, и даже медный винт на цветной металл не украден.
       Селение заканчивается довольно быстро, дальше только мыс Флагпоул, и мы возвращаемся назад. Завтра: замена датчика эхолота (посылку привёз чиновник-«иммигратор»), сварка баллера руля с сектором (сегодня Аркадий полдня подгонял новую шпонку в развалившийся паз баллера), заправка топливом и водой, прогулка по окрестностям.
       Капитан, боцман и док слетали на «корсаре» в посёлок и вернулись ни с чем: всё закрыто, только время потратили. В ресторане шаром покати… Ладно, утро вечера мудренее.

       Утром снова перешли на стационарный пирс. Пришёл весёлый очкастый спец в оранжевом комбинезоне, подогнал сварку, и через десять минут с рулём было закончено, осталось только отрегулировать штуртросы и закрыть крышку ахтерпика.
       Потом появился такой же весёлый эскимос на топливозаправщике, и нам влили солярки под самую завязку.
       Капитан-директор филиала компании Том Эдмундс любезно разрешил воспользоваться своим кабинетом и ноутбуком для отправки и получения электронной почты. Отправили наконец-то сделанные в походе фотографии и успокоительные письма домой, скачали ледовые карты. Капитан задал Тому вопрос, сколько мы должны ему и его компании. Том сперва уставился на Николая, потом замахал руками и сказал, что не желает говорить ни о деньгах, ни об иных возблагодарениях. И ещё сказал, что ему будет приятно, если у нас останутся хорошие впечатления о Канаде и канадцах. Да, Том, не беспокойтесь. Спасибо вам большое!

       Интересная штука: на стенке у Тома висит красочный постер, из которого следует, что где-то перед нами идёт яхта с женским экипажем – мама, дочь и чёрная кошка. В прошлом году они вышли с канадской Виктории, прошли через Датч-Харбор, Барроу, Тактояктук и оставили яхту на зимовку в Кэмбридж-Бэй (ну да, в прошлом-то году почему бы и не пройти… хотя всё равно тётки в Арктике… надо же), а в этом году собираются идти дальше и пройти Северо-западный проход. На фотографиях две особы женского пола неопределённого возраста в комбинезонах (лиц почти не видно), чёрная кошечка и носовой релинг яхты, весь в сосульках. Что ж, либо встретимся в Кэмбридж-Бэй, либо будем догонять. А вдруг с ними что случится – как же они без мужиков-то?
       Николай спросил у Тома, приходила ли перед нами американская моторная яхта «Turmoil». Том ответил, что они-де собирались, но отказались от своей затеи, попав в сложную ледовую обстановку сразу после Барроу. Н-да. Конечно, всё в этом мире относительно… в том числе отношение величины и оснащённости судна к сплочённости пакового льда. У них, оказывается, даже есть свой маленький самолётик ледовой разведки, который может сесть куда угодно, благо посадочных площадок на берегу – прорва. И тем не менее, они не решились топать там, куда полез «Апостол».

       Практически закончили подготовку яхты к выходу и решили в последний вечер провести массовую вылазку в Так. Вооружили тузик и отправились всем экипажем, благо вместимость позволяет. Прокатились через всю бухту; погода отличнейшая. Произвели организованный налёт на местный супермаркет. Впечатление: сельпо, но шикарное. Всё чистенько, ассортимент – будь здоров. Пива в ресторане не оказалось, как, впрочем, и посетителей. Побродили, посмотрели уже виденное, обменялись впечатлениями, вернулись к тузику, запустили мотор и двинули на яхту. Вот-вот уже должен подойти Том на «посошок»…
       Вместо Тома подъехал бордовый пикап с кучей ребятишек в кузове, остановился у нашей баржи. Мы приветственно помахали руками – мол, заходите в гости. Пассажиры пикапа недоверчиво подошли к яхте; постепенно завязался дружеский разговор, пригласили их внутрь, пофотографировались…
       Целая семья: папа, мама, ватага детей мал мала меньше. Самый маленький – симпатичный двухлетний охламон по имени Хантер (охотник). Он с самым серьёзным видом пускал слюни у мамы на руках и крепко держался за штурвал, пока мы по их просьбе рассказывали о себе. Маму зовут Морин Грубен, и она приглашает нас отведать инуитских деликатесов.
       Литау прикинул: Тома всё нет и нет, может, и вообще не будет… а тут такое… Махнул рукой: поехали! Набились в кузов пикапа и с шутками-прибаутками отправились обратно в Так.
       Раньше мы имели возможность наблюдать местные жилища относительно издалека, теперь же домик-коттеджик на сваях открылся нам во всей своей самобытной красоте.
       Ну, во-первых – барбос, размерами и экстерьером больше смахивающий на льва, чем на кавказскую овчарку. Потом дворик, украшенный здоровенными оленьими рогами и позвонками (как позже выяснилось, белухи). Деревянное крылечко-трап наверх, причём стойки перил сделаны из старательно отобранного плавника, которого, кстати, на здешнем берегу просто навалом. Крыльцо одновременно является и балконом-верандой, украшенной в стиле обыденной жизни северного жителя: аккуратная композиция из рыбацкой сети с прицепленными к ней блёснами, шаманский бубен, весло, часть борта байдары, знак Солнца и деревянный штурвал… плюс что-то ещё, гармонично вписывающееся в общую картину. Кресла, деревянный стол, а на нём – грозный рогатый череп быка «муску». И вход в дом.
       Но прежде – о хозяевах. Морин домохозяйка, дочь местного богатея, занимается творчеством – пишет стихи и прозу, шьёт национальную одежду, поскольку её сестра профессионально танцует эскимосские танцы и даже приезжала на соответствующий фестиваль в наш Якутск. Вторая её сестра – художница, и потому весь дом уставлен и увешан её работами, от графики, гуаши и акварели до резьбы по камню.
       Основные промыслы местных северян – охота на белуху, тюленя и так называемого мускусного быка, плюс олени-карибу и морские утки. Ещё рыбалка, хотя здешние мутные воды рыбой не богаты. Белая рыба всё же составляет немаловажную часть рациона эскимоса, живущего в Тактояктуке. Олень, как уже говорилось, по-эскимосски «тукту», так что примерно понятна этимология слова «Тактояктук». Вторая буква слова изменилась на «а» ввиду особенностей английского языка. Белуха (белый дельфин) является едва ли не самым важным элементом их жизни, вокруг неё строится и крутится всё, есть и обширная бухта с названием Beluga Bay (с «г»!). Интересно, что само слово «белуха» явно русского происхождения.
       На белуху издавна охотятся во всех местах, где она обитает. Раньше её называли морской канарейкой за общительность и за богатый репертуар издаваемых звуков – трели, писк, щелчки, рёв, чириканье… Но самое страшное для белухи – вовсе не охотники, а всё более усиливающееся загрязнение мест обитания. Белуха чистюля даже по названию (хотя бывают и тёмно-серые), нефтепродукты и всякие отходы производства для неё смертельны. В северной Канаде за чистоту взялись очень серьёзно. Интересно, а у нас, на нашем Севере?
       Кстати, мускусный бык с мускусом ничего общего не имеет. Просто «овцебык» по-эскимосски – «муску», отсюда и пошло-поехало. А горе-натуралистов, вроде нас, запросто сбивает с толку. Морин сказала, что бык пахнет вполне прилично.
       Мы по очереди трогаем внушающие уважение мощные рога и заглядываем в пустые бычьи глазницы. Во все века череп – символ смерти. Олицетворение того, что находится там, за той чертой. Отчаянное желание человека жить странно сочетается в нём с подсознательным стремлением хоть на миг заглянуть в тайны изнанки жизни, и потому вид рогатого черепа с потрясающе бронированным лбом заставляет слегка вздрогнуть. От него трудно отвести взгляд.
       Тем временем хозяйка включает телевизор и уходит на кухню заниматься подготовкой угощения, а нас предоставляет детям. Дети, как и положено детям, ни секунды не сидят спокойно, лезут к нам играть, и мы шумно возимся с ними. Почему-то ребятишкам особенно нравится подстриженный налысо Виктор.
       По телевизору (в Таке своё кабельное телевидение, которое, кроме местного материала, использует ещё около тридцати каналов от спутников) начинается местная лотерея «бинго», а потому на огонёк заходят ещё две дамы и молодой мужчина с вьющимися чёрными волосами, перевязанными узкой лентой. Они раскладывают карточки с цифрами, внимательно следят за экраном и специальным толстым маркером отмечают успешные номера. Понаблюдав за ними, мы убеждаемся, что это обыкновенное лото, отличающееся от нашего только методом преподнесения и величиной максимального выигрыша (у них он равен пятистам канадским долларам). Об этом Аркадий и рассказывает гостям, после чего в две минуты чинит сломанную игрушку. Дети в восторге, но из солидности не визжат, а продолжают старательно донимать Виктора и Николая. Ларри, отец девочки по имени Ханна, снисходительно глядит на них, он – воплощение немногословной солидности.

       Они называют себя инуитами, что означает «настоящие люди». Эскимосы севера Канады имеют три различных языковых диалекта и различаются только этим. За последние же семьдесят лет всё сильно смешалось и запуталось, так что теперь принадлежность к определённой общине практически определяется местом рождения. Инуиты говорят на инувиалуите-сиглите, то бишь «языке настоящих людей».
       Стал понятен и смысл «сухого» закона в Таке. Здесь, как и ещё в трёх-четырёх местах, находится центр культуры канадских эскимосов. А северные народы в силу неких генетических своих особенностей практически лишены иммунитета к алкоголю – того самого, который всё никак не даёт спиться русскому народу. Нет его у чукчей, у эвенов, ненцев, алеутов и других коренных северян, нет его и у индейцев Северной Америки (по сути, южных инуитов). Чтобы, например, чукча спился, его достаточно подержать на стакане с неделю, и потом он хмелеет буквально от пятидесяти грамм, за стакан водки отдаст последнее, и дело обычно заканчивается печально. У женщин же, наоборот, повышенная толерантность к спиртному, но здоровья-ума это тоже не добавляет. Во все века этим пользовались белые пришельцы, безжалостно спаивая народ в обмен на шкуры морского зверя и прочие северные ценности. В Канаде, судя по всему, опомнились первыми. А в США нынче вообще достаточно родиться гавайцем или иным аборигеном, чтобы получать ежемесячно внушительное (по нашим меркам) пособие с тремя нулями. У нас же правительство ещё не скоро дойдёт до такого уровня заботы, если вообще когда-нибудь дойдёт…

       Диалог диалогом, но вот хозяйка приглашает отведать, чем Бог послал. Сегодня Бог послал мактак, мипку, акутук, пипси и ниуккаку. Желающим – каапи. Для не знающих эскимосского языка это ломтики шкуры белухи со слоем жира (разновидность уже знакомого нам по Чукотке мантака), выщипанное из нутра белухи почти чёрное мясо, эскимосское мороженое, сушёная белая рыба и чай. Желающим – кофе. Вкус? Ну… не знаю я. Кофе прекрасный. Чай тоже. Мактак – понятно, уже было, а вот мипку лично я второй раз пробовать не стану. Хотя – дело каждого… К тому же всё это несолёное.
       Отдельно следует сказать об эскимосском мороженом. Знакомое нам с детства эскимо – это не совсем эскимо, а точнее, совсем не эскимо. Начнём с того, что эскимо не сладкое. Это вскипячённый и остуженный жир оленя, смешанный с кусочками оленьего же мяса и (по желанию) ягодами. Смесь подаётся к столу сильно охлаждённой. Это и есть эскимо – акутук. На вкус – холодный жир из банки с китайской свиной тушёнкой. Несолёный, понятно. Не могу сказать, что я был в восторге.

       Мы вышли на веранду перекурить – Морин, Ларри и я. Перед нами открылся великолепный ландшафт: берег с тихой лагуной и ровная синь залива с падающим в него ярко-пурпурным диском Солнца на фоне пылающего оранжевыми разводами неба.

Над Канадой, над Канадой
Солнце низкое садится.
Мне давно уснуть бы надо –
Почему-то мне не спится…
(Александр Городницкий)

       Идёт неторопливый разговор; Морин берёт на руки Хантера и, не стесняясь, начинает кормить его грудью, монотонно выводя ритмичным речитативом:
       – Спи, мой маленький мальчик Хантер, да, да, да! Скоро ты станешь большим и сильным, да, да, да! Скоро ты станешь великим охотником, да, да, да! Ты будешь любить свою землю и помнить тех, кто пришёл до тебя…
       На вопрос, хотела бы она съездить в Россию, Морин качает головой: «Нет. Вы, русские – хорошие люди, но мне не по нраву ваше правительство». М-да. То же самое я уже слышал от моряков «Келли Оваюак». Они не боятся прямо говорить правду в глаза и не юлят. Причём умеют это делать, не вызывая ответной обиды. Они гордятся своей родиной, как и любой другой народ, умеют быть честными перед иноземцами. Хотя, лично мне показалось, что они очень похожи на нас, русских. Очень. Только с ругательствами у них слабовато – нет нашего разнообразия, хотя три своих «нехороших» слова они вставляют куда угодно и совершенно не стесняются. И выпить умеют – ну почти совсем как мы. Здесь я имею в виду не инуитов, а отдельных бледнолицых жителей Британской Колумбии и берегов озера Онтарио, в том числе и поляков по происхождению.
       Так что по-ихнему выходит, что русские и русское правительство – это два разных понятия. Интересное предположение. Что-то в этом, несомненно, есть. Морин сказала, что России нужен лидер-женщина, и вот только тогда… Может, ей со стороны виднее?
       Морин вручает нам презент – два здоровенных куска свежей оленины в целлофане и белую рыбу. Строго сказала, что в море непременно нужно есть витамины. И ещё каждому по красивому камешку из бухты Тактояктук, на выбор. Мы тепло прощаемся с гостеприимными инуитами и фотографируемся на память возле дома. Ларри отвозит нас к яхте.

       Перед отходом удаётся-таки встретиться с Томом, который прибыл на положенный «посошок», привёз гостинцев и свежую ледовую карту. Ещё сказал, что «Келли» с нашими новыми друзьями будет в Кэмбридж-Бэй четыре дня, так что есть шанс свидеться. Мы объясняем ему принцип положенных трёх тостов, искренне благодарим его и прощаемся.
       Уже почти отвязались от баржи, как вдруг снова появляется Ларри на своём бордовом пикапе и что-то кричит – оказывается, привёз в подарок толстый англо-эскимосский словарь с дарственной надписью и пожеланием удачи по пути домой. В словарь вложен флажок Канады. На этом мы отдаём швартовы, машем руками и отходим. Двадцать седьмое августа.
       Спасибо гостеприимной Канадской земле и её добрым людям! Вообще-то, мы прощаемся не со всей Канадой, а только с Тактояктуком... «Хоть похоже на Россию, только всё же не Россия». Между прочим, первые признаки ностальгии отмечены уже у каждого члена экипажа.