Дорога Мемнона. Военный совет у горы Гаргар

Форсировав последнюю реку, бегущую уже на север, Мемнон вышел на оперативный простор, гоня перед собой толпы мародёров, грабивших продукты для ахейцев. На ночном привале у Гаргара, вершине Идской горной цепи, славной сочетанием Зевса с Герой и святилищем Идейской матери1, кроме того здесь свершился суд Париса, Мемнон собрал мужей на совет.

1Культ Кибелы. Неофиты оскопляли себя во имя Кибелы, уходя из мира обыденной жизни и предаваЯ себя в руки мрачной и страшной богини

– Пока страх перед эфиопами не домчался до ахеян, немедля марш-бросок к лагерю пиратов совершить и приступом двойным с троянами укрепленье одолеть. Для этого послать гонца к Приаму, – сказал мизиец Эврипил, правитель Адрастеи, Приама Илионского племянник и двоюродный брат Мемнона.
– Необстрелянных эфиопов разве что в резерве следует держать, за спинами кадровых бойцов, – сказал Сарпедон, ликийский царь, сын Зевса и Лаодамии, высланный из Трои навстречу эфиопам. Вас в стены проводить поручено Парисом.
– Разве не дядя мой управляет Троей?
– Он царствует.
– Но осаду иначе снять,  возможности не вижу.
– Осады не было до этих пор, а был лишь фронт. Укрылись в крепости отборные войска, армии союзников отведены за три перехода, потому что город может прокормить десятую лишь часть от тех, кто ратоборствовал открыто. И ты с походом опоздал, лишние рты съедят больше, чем навоюют. Но ты привез зерно, важнейшую защиту от осады. Эфиопов и ополчение мизийское поставим охранять водовод, снабжающий город. В палатках зиму проведут привыкшие к жаре твои питомцы.

Мемнон поднялся гневный.
– Вы девять лет топтали нивы, и засевали снова, чтоб топтать, и топот ваш достиг ушей моих. И я пришёл, и что же слышу? Не нужны больше копья и стрелы, а нужны сторожа. Два моря проплыл, прошагал полземли, я флот на погибель оставил, чтобы псом замерзать? Пере-дай от меня предводителю войск: жду союзников семеро суток, военный совет и решите-
льный бой, или мне не увидеть Ватию1.

1 Курган в честь знатной амазонки на равнине перед Троей

Тут с разрешения Мемнона я спросила посла: – Чем докажешь, что ты Сарпедон? Нам извест-но, что Ликии царь от руки Патрокла пал. Друг Ахилла уж сам пред Аидом сидит, так кто же ты?
– Меня исцелил Махаон, внук светоносного бога, Асклепия сын. Три поколения человеческой жизни даровал мне отец мой Зевес, и Смерть первый раз отступила.
– Отважному герою, узревшему аид, целую стопы.

После этого отличия, предназначенного лишь богам, Мемнон сконфузился.
– Прости меня, царь. Как поступил бы ты, дойдя до Гаргара?
– Мне трудно советовать, судьбы не избежать, назад ты не вернёшься, а значит, добыть придётся славу. Выполни приказ, нас опыт научил, и нам виднее.

Распустив совет, Мемнон пал ниц перед статуэткой своей матери Эос. «Святая мать, сестра Луны и Солнца, пролей росу на разум. Как поступить и как достать мне славы? В Трое зимовать, обложенной волками, и посрамить доспехи иль греться у огней ахейских кораблей? Гефест зазря вооружил?»

«Мой сын, от смертного родился ты. А Зевс неумолим, просьбу титаниды не удоволит он. Ночная кукушка Гера дневную перекукует. Зачем влачил ты стопы через сыпучие пески и камни жаркие? и ветры пил и воды бороздил, мостил дороги по лесам? Ах, лучше б вы с Кассиопеей хранили Андромеду-внучку мне. Злобный Посейдон преследует мой род за скряжничество  деда твоего Лаомедонта. Снова он чудориум открыл и выпустил чудовище морское, охочее до дев, чья чешуя, как шерсть чесало, кожу ранит. Неравносильна я с преемником Кроноса1 тягаться. Тебе на помощь шлю ветры: Борея, Зефира и Нота. На море с ними сладить невозможно. О, сын Зари розоперстой, зачем в гнездо вернулся ты?»

1 Зевсом

Мемнон повеселел, если братья затеют пляску вихревую, то волны выплеснут ахейцев через стену, отгородившей воев от троян.

На утро приказал кусок стены построить и приступать к ней много раз, чтоб искусства птицы взлетать наверх достигнуть. И так семь дней эфиопы и мизийцы забавлялись взятием барьера в шесть локтей, пока прыжком с шестом его не брали скоком.

А это время Сарпедон распылённые полки сметал с фракийских сёл и градов. Баранины наевшись, неохотно союзники спешили в строй, милей ахейского добра им было ложе, уста фракийских дев сладили рты без мёда. Коварный Полиместор, царь просторов этих, вредил ликийцу, пока по Херсонесу не простучали кони Сарпедона и, дрожью жил царя, не побудили гетов, бессов, даков в поход немедля снарядиться.

Со стен Парис, ласкатель персей блудницы Тендареевой, за кою клали головы мужи, захлёбываясь кровию горячей, смотрел на стан, себя не зря в атаке, но ратям дух взбодрил патриотизмом слов. В день восьмой ворота распахнули, и пешие полки на левый фланг пошли ахейский, уставшие ходить за много лет бесплодно. Уж каждый ратник знал причину сей войны, и клял царей за стоптанные нивы. Не жаждал ни один, ни золота ахейского, ни меди их щитов, награбленных у них же тюфяков и шерстяных запасов, изгнивших пеплосов, хитонов и прочих лоскутов, что вешают от птиц на огородах. Но спаянные догмами жрецов умирать всегда за богачей, придавленные страхом пред богами, несли свои древки с жалом на конце и думали: последний раз на смерть ведут их полководцы.

Не с лучшим настроением фракийцы в утреннем тумане наступали, осеннюю кампанию кляня, меся застывшими стопами грязь. Передние ряды в зубах вторые стрелы закусили, а первые на тетиву наложили пером, готовые пустить жалящих шершней и пропустить ударных копьеносцев чрез себя.

Одни лишь эфиопы желали боя и победы, чтоб псами не служить царю высокой Трои. На правый край стены их вынесли шесты, а там, с помощью богов, сверху на… но ничьих голов, ни спин, щитов и пик внизу не оказалось. Там тишина за девять лет впервые спала пустынным сном, лишь псы, поджав хвосты, шарахались у куч отбросов, да лоскуты, да шкуры, и козы блеяли. И в стадиях пяти в глаза смеялось море. А где же корабли? где флот эллинов гордых? палатки воинов и пышные шатры вождей, невольников, где шалаши из кож? Сокровища стяжателей, запасы, где арсенал доспехов запасных и множество скота? Пепел и зола на месте очагов, в чанах глубоких шкуры киснут, сулицы да диски, что вдаль и в цель метали аргивяне. Вот лежаки, где Подалир-целитель пронзённым стрелами сознанье возвращал. И множество тряпья, лохмотьев и обрезков, которыми мужи прилежно стоячий быт, где мало жен, а быков довольно и овец, превращают в свалку. Смердящий запах сточных ям воротил ноздри глубоко вдыхавшим воинам, запалившимся от бега.

– Это же насмешка! – вскричал Мемнон, выслушав донесение о штурме пустого стана.– Всего вчера я видел свет костров и слышал пира гомон, и звуки авлосов, форминг сопровождали пенье хора. О, где моя армада! Как нужна она сейчас, догонит кто мою добычу? Где оправдание расходов на войну, кто мне вернёт за сотню кораблей, утопленниками канувших в пучину? Кем возмещу кормильцев жен, детей? Какой венец к ногам Кассиопеи, вернувшись из похода, положу?

Надо ли говорить, что армии Сарпедона и маленькому отряду из крепости досталось то же униженье? Предводители поспешили к Сарпедону, чтобы обсудить казус штурма. Парис союзников в город не пустил, праздновать загадочную победу без потерь и без вождей пленённых трояне не желали. Цари окрестных и дальних областей собрались в храме Аполлона, стоявшем на равнине в виду города. Троян представлял принц Гелен, в бою благоразумный, укротивший фракийца Деипира в битве при кораблях. Полиместор, сосед и друг Приама, руководил советом, но все чувствовали, что не за ним последнее слово, а Сарпедон решит, как быть.

– Мудрый промысел союзников нарушил пришелец незваный,– Полиместор в сторону Мемнона посмотрел.– В войсках разноликих неприязнь растёт, как трава по весне. В наших краях даже хетты, более мощные нас, зимой никогда не воюют. Любо сейчас на лежанках подкидывать древо в огонь гостеприимно и ленно, на зайцев и лис расставлять хитроумно ловушки и пиво ячменное ложкой хлебать из гончарной посуды, чем мёрзнуть в дырявых палатках. Слово моё: во дворы, леса и ущелья отвести полнокровное войско, а лучше пустить по домам на радость семействам, общинам.

Ему отвечал Сарпедон, властный и грозный: – Тупоумие не выдавай за мудрость. Что лучше, то без тебя решим. Мемнон-герой пришёл издалёка, из мест, которых мыслью не достигнешь, чтоб кровь пролить здесь не за злато. Ты же об локоть с Приамом живёшь, и раза под стены не вышел. Подозрительно всё поведенье твоё. За столом тебе лучшее место, поближе к правителю, будто в семью Приамидов вошёл, а гоплитов не дал, прихлебатель. Куцым умом, как обрубком хвоста, мельтешишь ты в военном совете. Солдат по домам не распустим. Коль надо, так в Трое, Херсонесе твоём, в других городах перетерпим мороз, снарядим корабли и микенцев принудим выпить дожди и росу на камнях, и слёзы. За нами Хаттуса и Вавилон – твердыни Востока.

Через лет восемьсот Еврипид донесёт театралам насколько правдив был из Ликии царь. Для возрождения Трои Приам отвалил Полиместру огромнейший куш из сокровищ, перевёз он его вместе с сыном своим Полидором на брег Гелеспонта к товарищу-другу. Полиместра злато заело: когда ж, наконец, перебьют Приамидов, хранителей тайны семейной? Он сможет затем казной завладеть, наследника выбросив в море.

Здесь Мемнона за язык бог речи дёрнул, он вынул статуэтку богини Эос и прижал к груди.
– О, мать, владычица Зари, пошли Зефир навстречу беглецам, и выброси обломки их судов на брег Троады. А для меня Ахилла сохрани, хочу скрестить с ним копья, совлечь с главы слепящий фарн.