Бабуся-стриптизерша

Есть профессии, которыми гордятся. А есть такие, которые и вслух выговорить стыдно. Не всем, конечно, а только тем, кому «за…». Тем, кто до сих пор не привык к тому, что все в нашем мире перевернулось, все понятия смешались. Стриптиз? О, боже! Но у этой женщины просто не оставалось иного выбора, чтобы ее внук ни в чем  не нуждался…
Она спит по утрам часов до одиннад¬цати—двенадцати, и сон, пожалуй, самые прекрасные часы в ее ны¬нешней жизни. А потом нужно вста¬вать, натягивать спортивный костюм, кроссовки — и до одури бегать по набережной Москвы-реки, подальше от выхлоп¬ных газов и нескромных прохожих. Спортивную форму очень легко потерять и очень трудно вновь обрести. Особенно тогда, когда сорока¬летний юбилей уже позади.
Потом она полчаса проводит под душем, го¬рячим, прохладным, холодным. Газовая колонка, теперь уже почти антикварное приспособление, позволяет это проделывать вне зависимости от очередного или внеочередного «компрессирования труб» — процесса столь же загадочного, сколь раздражающего счастливчиков — облада¬телей «горячего водоснабжения». До коммуналь¬ной квартиры в старом московском доме на Остоженке прогресс еще не добрался.
Потом она завтракает: фрукты, сыр, кофе. Ни единой лишней калории не должно попасть в организм до начала рабочего дня. Точнее, ве¬чера. А еще точнее — ночи. В общем, того времени, когда начнется представление в од¬ном из ночных клубов в самом центре Москвы. Вот после двух номеров — обязательного и «на бис» — можно позволить себе поесть. Сочный бифштекс, аппетитно подрумяненную курочку, запеченную в тесте рыбу. И вкусно, и приятно — платит «заведение». Значит, как минимум, десять долларов остаются в кармане...
Зоя никогда бы не подумала, что после со¬рока лет придется вести такой образ жизни и заниматься такими подсчетами. Но человек предполагает, а жизнь, как известно, распола¬гает. И ей, Зое, в прошлом балерине на вто¬рых ролях, Бога надо благодарить за то, что не приходится сейчас унижаться перед малогра¬мотными администраторами, чтобы включили в концертную труппу, которая, месяцами гастролирует «в глубинке». Денег там платят — только-только с голоду не помереть, в гости¬ницах — ни горячей воды, ни нормального кофе, в одной комнате селят по три-четыре «девоч¬ки»... Одна до утра читает — бессонница, вто¬рая храпит, как извозчик, третья приходит под утро, потому что живет с директором труппы. И каждый вечер одно и то же: «Танец с арабес¬ками» или «Умирающий лебедь». Да кому они нужны, эти арабески в сопровождении «про¬стуженной» записи на магнитофоне!
Одно время, правда, Зоя и этим поездкам радовалась, когда из балетной труппы не слишком большого и не слишком престижного — но московского, столичного! — театра выперли. Именно выперли, хотя сделали это виртуозно, с иезуитской вежливостью. Понадобилось кому-то из руководства пристроить любовницу (три спектакля в месяц, вся партия — на третьем плане, зато профессия — ба-ле-ри-на! — а не секретарша), и, будьте любезны, Зоя Степановна, пройдите переаттестацию... к сожале¬нию, комиссия не слишком довольна... воз¬раст, голубушка... очень рекомендуем по со¬бственному, так сказать, желанию... хоть пен¬сию будете получать.
Пенсия... Кому сейчас вообще нужны пенсио¬неры? А уж те, кому она «положена» в тридцать пять или в сорок лет, вообще оказываются лиш¬ними на этом празднике жизни. Лицо молодое, фигура—в порядке, еще всего хочется, еще сил полно, а тебя — раз, и «в тираж». Кто-то спива¬ется, кто-то кончает с собой.
Считанные едини¬цы переламывают ситуацию в свою пользу: от¬ставные летчики учат летать новоиспеченных вла¬дельцев частных самолетов, пристраиваются в каких-то спортклубах, уходят в таинственные «коммерческие структуры»; отставные балерины открывают частные танцклассы или идут в гу¬вернантки к детям «новых русских». Или тихо доживают свои дни, тратя то, что удается выру¬чить за подаренные прежними любовниками тряп¬ки и побрякушки.
Любовниками Зоя в свое время не обзавелась: мама воспитывала ее в строгости, да и мечта стать прима-балериной, как Уланова или Плисец¬кая, перевешивала мимолетные сердечные увле¬чения. Потом появился Сережа — трогательно влюбленный математик, рассеянный, как все на¬стоящие ученые, без пяти минут доктор наук. Он не пропускал ни единого спектакля с участием Зои, провожал ее домой, дарил цветы и абсо¬лютно ничего не требовал взамен.
 Пренебречь таким мужчиной было бы просто глупо, и Зоя вышла за Сергея замуж — без особой любви, скорее, по расчету на «прочный тыл». Расчет ока¬зался абсолютно верным, тем более что первые пять лет супружеской жизни для Зои и на пер¬вом, и на втором, и на пятом месте были балет¬ный станок, репетиции и спектакли. Все осталь¬ное существовало постольку поскольку. Ни разу она не дала мужу малейшего повода для ревнос¬ти. А позже, когда стало ясно, что «примы» из нее по целому ряду причин не получится, было реше¬но — она рожает. Ребенок — это уже полноцен¬ная семья, нечто скрепляющее, какая-то гаран¬тия. А танцевать вторые партии можно и после радов — не она первая, не она последняя. Так появилась Лялька — по метрике Людмила,
Сережа успешно защитился — в тридцать лет был уже доктором наук. С Лялькой нянчилась Зоина мама, бытовыми проблемами занима¬лась тоже она, а Зоя по-прежнему жила в репе¬тиционном зале да на сцене — благо очень быстро восстановила прежнюю форму. В день¬гах нужды не было: приобрели «Жигуленок», каждый год отдыхали на юге, копили деньги на кооператив.
А пока Сережа удачно обменял свою однокомнатную, гостиничного типа квартиру в спальном районе у черта на куличках на комна¬ту в той коммуналке, где жили Зоя с мамой. И уже после рождения Ляльки семья заняла третью комнату. Получилась почти отдельная кварти¬ра: один из соседей, инженер-нефтяник, практически всегда был в отъезде, а супружеская чета пенсионеров — тишайшие и интеллигентнейшие люди — могли считаться скорее род¬ственниками: всю жизнь прожили бок о бок.
Поэтому деньги на кооператив копили, но как-то вяло. Предназначался он для Ляльки, когда она вырастет и выйдет замуж, а до этого еще — глаза вытаращишь. Во всяком случае так казалось до тех пор, пока во время одного из отпусков не случилось трагедии: Сережа уто¬нул. Погиб глупо и нелепо, в полутора десятках метров от берега. Врачи потом сказали — сер¬дечный спазм. Возможно. Спортсменом он ни¬когда не был, даже утреннюю зарядку не делал, но не пил, не курил и даже к кофе в отличие от Зои пристрастия не имел. И вот — сердце отка¬зало за два месяца до сорокалетия. А Зоя в тридцать пять лет осталась вдовой с десяти¬летней дочерью на руках.
Беда, как известно, одна не приходит: через два года после этого состоялась пресловутая «переаттестация». А позже вообще все в стра¬не покатилось вверх тормашками. Деньги, от¬ложенные на кооператив, превратились в ничто, и по осени Зоя купила на них шубу для Ляльки — на вырост. Какое-то время она танцевала в небольшом «экспериментальном» театре, где все эксперименты сводились к тому,  что танцевали босиком в каком-то подобии античных хитонов.
Но потом и этот театр распал¬ся, канул в небытие. Вот тогда-то и начались  Зоины хождения, точнее, езда по гастрольным  мукам. Маминой пенсии хватало на хлеб и молоко, Лялька росла. Продали «Жигуленок», но и   этой суммы хватило всего на год, как ни экономили, как ни тряслись над каждой копейкой.
А в один далеко не прекрасный день и гастро¬ли кончились. Правда, временно, в связи с какими-то организационно-финансовыми трудностями, но есть-то хотелось каждый день. Да еще Лялька преподнесла сюрприз: в семнадцать лет  ей позарез понадобилось выходить замуж за своего ровесника-одноклассника по очень уважительной, хотя и достаточно прозаической причине: Зое предстояло в сорок три года стать бабушкой. К чему она не была готова ни морально, ни тем более материально. Будущие же родственники — родители юного мужа — согласие    на брак дали, но предупредили, чтобы ни на   родительский кров, ни на материальную помощь    сын не рассчитывал. Сделал глупость — пусть   выкручивается сам как знает.
В общем – караул! И тут случай, счастливый или нет, сказать трудно, столкнул Зою на улице со старой приятельницей Машкой, когда-то по¬дававшей большие надежды солисткой корде¬балета в их театре. Машка в «той» жизни устро¬илась идеально: плюнула на карьеру и вышла замуж за директора какого-то магазина, после чего и зарплату-то в театр не всегда приезжала получать. Судя по всему, и в этой, изменив¬шейся жизни она не бедствовала: ухоженная, прекрасно одетая, она выходила из магазина итальянской мебели на Остоженке. А Зоя шла в булочную по соседству.
Старый друг лучше новых двух — банально, но верно. Машка всплеснула руками, заохала от восторга и потащила Зою «посидеть, потре¬паться» в маленькое уютное кафе неподалеку. Там они и просидели битых два часа, рассказы¬вая друг другу о прошедших годах. Собственно, рассказывала в основном Машка, а Зоя отде¬лывалась короткими сведениями: который год вдовствует, из театра попросили, пока как-то выкручивается. Машка, добрая душа, сочувство¬вала, но тут же соскальзывала в более прият¬ные для нее области сплетен и слухов,
— Нюшка наша (подразумевалась театраль¬ная прима) теперь учит танцевать французов, представляешь? Мы с мужем ездили весной в Париж, у нее там студия. Умереть можно! Из нее педагог — как из меня певица. А ведь живет припеваючи, вот что значит наша марка. Из девчонок никого давно не вижу — повыходили замуж, кто навсегда уехал, кто просто из дома не выходит. А мы с мужем на днях были в ночном клубе — устает он, не поверишь, боль¬ше, чем при старом режиме... Ничего посиде¬ли. Там, знаешь, танцы, называется «эротичес¬кое шоу». Ну, умрешь! Телки такие, дикие, ни ступить, ни повернуться. Нас с тобой туда — мы бы им сто очков вперед дали! Особенно ты, я-то распустилась, поплыла. Ты какую диету дер¬жишь?
— Голодную, — машинально ответила Зоя. Что-то в трескотне Машки ее зацепило, но сосредоточиться на этом, додумать до конца она никак не могла.
— А балетмейстером там... представляешь, в этом-то заведении балетмейстер — умора! — Гарик! Ну, наш Гарик, который сухожилие пор¬вал на генеральной. Не помнишь, что ли?
Зоя покачала головой. Гарика она помнила. Очаровательный мальчик, тонкий, как травинка, со всеми ладил и уверенно шел к главным ролям во всех спектаклях. Но на последней репетиции «Спящей красавицы» получил трав¬му—и исчез из балета навсегда. Вот где поя¬вился — в ночном клубе!
— Ты бы его не узнала! Я так тоже не врубилась — он сам ко мне подошел. То-се, ля-ля тополя. Жаловался, что девок — хоть пруд пруди, а танцевать ни одна не умеет. Он, бедняжка, из сил выбивается, но пока сумел только научить их в канкане синхронно ноги подбрасывать. Мрак, да? А платят этим телкам — нашим примадоннам не снилось. Пятьдесят баксов за вечер — не слабо, да? Интересно, сколько бы нам с тобой заплатили, если бы мы там класс показали?
«Интересно» — не то слово. Зоя всячески гна¬ла от себя внезапную безумную идею: пойти в этот ночной клуб, найти Гарика и попросить, чтобы он взял ее на работу. Пятьдесят долларов за вечер! Это же две трети того, что она получа¬ет сейчас за гастрольный месяц! Даже если продержаться там неделю... Внуку или внучке— уж кто там родится! — хватит на приданое, а там видно будет...
—А где, говоришь, этот ночной клуб? — спро¬сила Зоя у Машки. Та не сразу поняла, о чем речь, потому что давно рассказывала о чем-то другом. Но потом сообразила.
— Да здесь, рядом, в самом конце улицы. Там раньше какая-то контора была. То ли Со¬юзпечать, то ли Госстрах.
Это уже был перст судьбы: клуб находился во дворе Зоиного дома...
На следующий день, ближе к вечеру, Зоя отправилась в «вертеп», как называли клуб жи¬тели их дома, и спросила балетмейстера. Ей бы пришлось долго втолковывать охранникам, кого она имеет в виду, поскольку фамилия Гарика из ее памяти испарилась. Но тут он сам вышел покурить и, как ни странно, сразу узнал Зою.
— Бабуся! — радостно завопил Гарик. — А ты что здесь делаешь?
Зоя вздрогнула, услышав такое обращение, но потом вспомнила, что так Гарик обращался ко всем девушкам и женщинам моложе 30 лет. Всех остальных он, как правило, называл «ба¬рышнями».
— Пришла с тобой повидаться, — мило улыб¬нулась Зоя. — Мы же соседи, я в этом доме живу. Машка сказала, что ты теперь здесь ра¬ботаешь — помнишь Машку? — вот и решила зайти.
— Правильно решила, — Гарик взял ее под руку и повел внутрь. — Хоть с кем-то по-чело¬вечески пообщаюсь из старых друзей. А то если кого здесь и вижу, так только за столиками. Крутые — с ума сойти! Как яйца, А ты прекрасно выглядишь, бабуся. Твои тридцать пять тебе нипочем не дашь.
Зоя не стала напоминать, что старше Гарика лет на восемь. Раз он считает ее своей ровес¬ницей — тем лучше. Точнее, проще.
— Как тебе твоя работа? — спросила она Гарика.
Тот, усадив ее в огромное мягкое кресло «для посетителей», готовил кофе и какую-то нехитрую закуску.
— Работа! — саркастически хмыкнул Гарик. — Ты называешь это работой? Я не балетмейстер, бабуся, я — дрессировщик в цирке. Видела, небось, как там лошади вальс танцуют? Ну вот и я тем же занимаюсь: учу кобыл задирать ноги. У цирковых лошадей получается лучше. Ну это всё мои проблемы, расскажи лучше о себе.
И Зоя рассказала. Ничего не преувеличивая и не преуменьшая, так, как это было на самом деле. Балетные, как и цирковые, — особая кас¬та, и если нет соперничества — помощь гаран¬тирована.
В тот день они беседовали несколько часов. Первоначально Гарик был настроен скептичес¬ки, но потом загорелся идеей, оживился, стал предлагать свои варианты. А три дня спустя Зоя пришла к назначенному часу, чтобы встре¬титься с хозяином клуба. Он один решал «кад¬ровые вопросы», особенно в части эстрадной программы.
— Он немножечко хам, бабуся, — предупре¬дил ее Гарик, — но ты постарайся не обращать внимания. Если мы убедим его в кассовости и исключительности твоего номера, все будет прекрасно. Вкуса у него маловато, но профес¬сионалку от своих дурищ он отличить сможет. Так что не тушуйся, делай все, как мы догово¬рились.
Хозяин действительно оказался «немножечко хамом».
— Ты кого привел? — спросил он Гарика, даже не считая нужным понизить голос. — Ей же лет тридцать! А вид такой, будто только что с профсоюзного собрания. У меня варьете, ка¬бак, а не филиал Большого театра.
— Тридцать лет для профессиональной бале¬рины — не возраст, — негромко возразил Га¬рик. — А я вам предлагаю не очередную шлюху, которая будет вертеть задом и задирать ноги, а настоящий номер с высокой эротикой. Такого в Москве еще нет и не скоро будет. А внеш¬ность... Вы просто никогда балерин без грима вблизи не видели. Сейчас Зоя переоденется, и вы посмотрите.
— Учти только, что я ничего не обещаю. Сна¬чала посмотрю... Гарик пожал плечами:
— А я разве просил вас о чем-то другом? Вы — человек дела, сразу увидите, что вам подхо¬дит, а что — нет.
Когда Зоя вернулась в зал уже в костюме, гриме и парике, на лице хозяина появилось некоторое любопытство.
— Ты смотри, — громко прокомментировал он, — совсем другая баба. Только одежды мно¬говато.
— Не торопитесь, шеф, — загадочно улыб¬нулся Гарик. — Так все и задумано по сюжету.
Гарик был прав: такого в Москве еще не было. «Кармен-сюита», точнее, десятиминутный отрывок из нее, с ярко выраженным эротичес¬ким уклоном. Зоя выходила в полном испанс¬ком костюме, а по ходу действия сбрасывала одну принадлежность за другой, пока не оста¬валась в тончайшем черном трико. Дойдя до этого места, она остановилась.
— А вот отсюда нужно работать с освеще¬нием, — пояснил Гарик шефу. — Свет до¬лжен погаснуть в ту самую секунду, когда упадет трико. И за пять секунд наша Кармен исче¬зает.
— Ну что ж, попробуем, — согласился явно заинтересованный шеф. — Поработайте со све¬том, придумайте оформление. Окончательно я решу, когда увижу готовый номер. Включи в программу через неделю. Если зрителям по¬нравится, посажу твою красотку на недельный контракт.
«И ничего такого, — убеждала себя Зоя на репетициях и дома. — Просто нужно быстренько исчезнуть со сцены, когда погаснет свет. Никто не узнает. Черный парик, грим, накладные рес¬ницы... А можно надеть черную полумаску, так еще интереснее получится. Ничего стыдного, в балете всегда ноги открыты по самое «здрасьте», и спина голая, и декольте... Псевдоним нуж¬но взять позагадочнее. Что-нибудь итальянское. Ничего особенного, просто такая роль. А Лялька вот-вот родит... Ничего, бабуся, вытянешь...»
Гарик все рассчитал правильно. На фоне от¬кровенно дилетантского и щедро обнаженного шоу номер Зои гляделся, как бриллиант среди стекляшек. Тишина в зале во время его испол¬нения была полная, а когда трико соскользнуло с танцовщицы, все единодушно ахнули — от неожиданности и эффектности зрелища. И ос¬ветители не подвели, погасили сеет секунда в секунду. И черный плащ, в который мгновенно закуталась Зоя, оказался под рукой. Все полу¬чилось.
Под руководством многомудрого Гарика она подписала контракт из нескольких пунктов на неделю. Потом — из гораздо большего числа пунктов — на месяц. И, наконец, несколько стра¬ниц соглашения на полгода. В число обяза¬тельств Зои входило ежевечернее исполнение двух номеров: дежурного и «на бис», абсолют¬ный отказ от контактов с кем-либо из посетите¬лей, обязательная черная полумаска все время пребывания в помещении клуба.
Диана Дин — на таком псевдониме она остановилась — пос¬тепенно становилась «гвоздем программы», пуб¬лика шла именно на ее номер. А она благословляла Бога за то, что в клубе не требовали паспорта и ценили профессионализм, а не свя¬зи. Красоток с этими самыми связями — в пря¬мом и переносном смысле — в клубном варь¬ете хватало и без Зои, причем на любой вкус. Девушки менялись чуть ли не еженедельно: кто-то увольнялся, не вынося, в общем-то, напря¬женной работы, кто-то находил себе более вы¬годное место, кто-то — выгодного любовника. Несколько месяцев спустя Зоя уже была чуть ли не старожилом, а ее обособленность, мол¬чаливость и загадочность исключали возмож¬ность злых сплетен.
Персонал же — осветители, официанты, гри¬мерши и костюмерши — с легкой руки Гарика звали Зою за глаза Бабусей. Даже если она это слышала, то не обижалась. Это уже было прав¬дой, уже принесли из роддома внука Сере¬женьку, она уже купила ему и шикарную коляску и белую лакированную кроватку, и массу всяких милых пустячков, необходимых новорож¬денному.
Сереженька был ее отдыхом и счасть¬ем, но нянчила его в основном прабабушка — Зоина мама. Молодые родители все чаще уди¬рали по своим делам, а бабушка Зоя возвраща¬лась с работы под утро и спала часов до две¬надцати. И единственное, чем занималась по хозяйству, это покупкой продуктов, потому что дай молодым волю — они все деньги момен¬тально по ветру пустят.
А так снова появились сбережения. За каж¬дый вечер платили сотню долларов — по ее понятиям все еще огромные деньги. Если бы она выходила в зал к посетителям, могло бы быть и больше... в первое время. Но вблизи невозможно скрыть неизбежные приметы воз¬раста, совершенно незаметные на сцене. Зоя предпочитала сохранять дистанцию и не нару¬шать условий контракта, хотя пару раз ей пред¬лагали и тысячу, и больше за вечер вне клуба, «в приятной компании». Не нужны были ей ком¬пании, не интересовали авантюры. Она была одержима одной идеей: купить двухкомнатную квартиру, сдавать ее и жить на арендную плату. Тогда можно будет не волноваться за будущее.
Банкам, фондам, компаниям она не доверяла инстинктивно. Деньги держала в одном ей из¬вестном тайнике и испытывала почти чувствен¬ное наслаждение от увеличения суммы. По-прежнему ее увлечения ограничивались чрез¬вычайно узкими рамками: работа, деньги, кото¬рые за нее платили, поддержание хорошей фор¬мы и — Сереженька. Именно в такой последо¬вательности, не иначе.
Конечно, стриптиз — не балет. Но что же делать, если времена так быстро и так необра¬тимо меняются? Оставалось одно: надеяться только на себя и использовать все средства, чтобы не просто выжить, а еще и отложить что-то про черный день.
Стыдно, конечно, после сорока лет стано¬виться «стрип-герл». Но ведь народная муд¬рость гласит: «Без стыда лица не износить». В конце концов ничуть не более стыдно, чем про¬сить милостыню или торговать сигаретами в метро. Если находятся богатые идиоты, которым не жаль денег для того, чтобы посмотреть, как выглядит раздетая женщина... что ж тем лучше для женщины.
Лет пять Зоя еще рассчитывает протянуть - в лучшем случае. А потом шеф, конечно, не откажется устроить ее куда-нибудь балетмейстером — верный кусок хлеба еще на несколько лет. А там видно будет.
Кто сейчас рискнет составлять хотя бы пятилетние планы?
...Зоя бежит по набережной Москвы-реки думает о том, что еще один день начинается без сюрпризов. И слава Богу! Еще один день выигранный у Судьбы. Обычный день в ее такой теперь необычной жизни.