Бестолковщина

В маленьком городе N постепенно сгущались сумерки, солнце красным блюдцем только что  закатилось за край неба. Люди, повинуясь не столько механическим часам, сколько биологическим, да пожалуй, ещё требовательным позывам желудков, спешили домой после трудового дня.

Однако ничто из этого не возымело действия на жителя одной тесной комнатушки этого самого городка. Комнатушка жила в своём собственном ритме, поменяв день с ночью. Минутная стрелка циферблата в последнем порыве достигла двенадцати, и будильник взорвался оглушительной трелью. Пуховое одеяло на кровати вздыбилось верблюжьим горбом, а из-под него показалось красное небритое лицо с заспанными глазами.

Лицо и всё прилегающее к нему звалось Вольдемаром. Мужчина был примерно лет сорока и имя своё, редкое и устаревшее в современном мире, страстно ненавидел. Сколь бестолковым, по мнению владельца, было имя – Вольдемар, не менее бестолковыми являлись и все прожитые сорок лет.
***
Период детского сада маленьким Володей был благополучно пропущен. Мать, воспитывавшая ребёнка одна, работала продавцом на рынке и держала непоседливого мальчика всегда при себе. Здесь он в совершенстве освоил искусство обвешивания и надувательства почтенных покупателей. Уже в пять лет он, как заправский Гиви из солнечной Грузии, зазывал народ к матери, постепенно отрабатывая невинную младенческую улыбку и прямой взгляд в глаза собеседнику, который вызывает прилив симпатии и доверия к смышлёному мальцу.

Школьный период ознаменовался вступлением в малолетнюю банду рыночных щипачей. Учеба же не заладилась уже со второго класса, способности его проявлялись единственно в математике. Видимо сказывался опыт обвешивания. Щипач же из мальчика получился неважный, в решающий момент Володя мог сильно стушеваться. Матери занятие сына не нравилось, но в условиях рыночного выживания возражать не приходилось.

Вскоре Володькина юркость приглянулась Миколе, главарю банды форточников и выходцу из восточной Украины. Работал он у Миколы долго и удачно, в пустых квартирах не перед кем было тушеваться. Но не получал Вольдемар от своего дела удовольствия, в банде ему было тошно и душно. Однажды, холодным зимним вечером, когда форточники вышли на охоту, их накрыла милиция. Наш герой, первым протиснувшийся через форточку в квартиру, спасся лишь благодаря своей гибкости, которая позволила ему вовремя спрятаться в прикроватную тумбочку. Ни одному из товарищей милиционеров и в голову не могло прийти, что там способен поместиться человек.

Затем, обретший свободу и кое-как закончивший девять классов, подросток пошёл продавцом на рынок и встал рядом с матерью. Поначалу всё шло великолепно, ностальгия и прошлые умения сделали своё дело. Его успехи в торговле не давали покоя стоявшим за соседними прилавками туркам, грузинам и прочим гастробайтерам.  Но и тут, по прошествии пяти лет, душа Володи не находила себе места, и, протянув ещё год, он стал безработным, на попечении у пожилой матери. Так, по временам перебиваясь щипачеством, прошли ещё семь лет.

Была в этой бестолковой жизни и история любви. В очередной раз, отправившись на ловлю кошельков, Володя вытащил бумажник из типичной женской сумочки, но тут хозяйка бумажника обернулась и … Вольдемар пропал. Далее всё по стандартной схеме: прогулки под луной, романтика, ЗАГС и общая крыша. А, как известно, слишком идеализированная любовь быстро разбивается об айсберг быта и совместного проживания. Прожили они, между прочим, вместе четыре года, не сказать что бы душа в душу, но от скандала до скандала, вполне прилично. Володя даже пытался устроиться на работу, но дольше недели нигде не держался. В результате жена ушла к небогатому и некрасивому, но зато со стабильной зарплатой водопроводчику. Герой же наш, по началу, даже упивался домашней тишиной, но вскоре как-то опостылело ему это глухое одиночество, своя бестолковость и уже не столь ловкое бренное тело, которое, кстати сказать, ещё и кормить надо было.

Вот с таким чувством постылости и отвращения к себе, докатился он таки до сороковой даты в собственном летоисчислении. Никому ненужный, ни себе, ни другим, обуза даже для собственной матери.

***
Володя тяжко встал с постели, ещё не совсем проснувшийся, на автопилоте, умылся, оделся и, уже было завязывал кроссовки у входной двери, когда в коридор вышла мама.

- Что? Проснулся? Опять пошёл честный народ обкрадывать? – Внушительная фигура мамы грозно подбоченилась.
- Мам, мне уже сорок лет, поздно перевоспитывать.
- Вот именно! Сорок лет, а ты так ничего и не достиг! Ни кем не стал! Даже вор ты и то – неудачник! Кем тебя не назови, ты всё «НЕ-ДО»! Недоучка, недочеловек, недоумок!
- Мама, только не надо скандала. Вот я вернусь, принесу что-нибудь…
-Что-нибудь?! – прозвучал голос матери над самым ухом сына – Да твоё что-нибудь никогда не оказывалось чем-нибудь стоящим! Правильно сделала Любка, что ушла от тебя! Ты никто! И никому ты не нужен! Как только тебя такого никчёмного земля носит?! Для чего я тебя рожала, если толку никакого не вышло?! БЕСТОЛКОВЩИНА!

С последним словом Вольдемар выскочил на лестничную клетку и захлопнул за собой дверь.
По улицам он не шёл, а почти бежал. Сумерки уже опустились на мирный город, и Володе редко кто-то встречался, а если кто и попадался на пути, то думал, что человек этот куда-то опаздывает, спешит. Но он никуда не опаздывал, ему, напротив, следовало идти медленнее. В этой гонке Володя пытался убежать от себя, от страшных слов матери, а те так и стояли в ушах, нанося на сердце страшные раны: «Недоумок, недоучка!... Ты никто!... БЕСТОЛКОВЩИНА!!!». И тем больнее ему было, что сознание тихонько поддакивало этому голосу: «Да, да, да! Так и есть! Посмотри, ну посмотри же на себя в зеркало! Это ты и есть! Как? Не хочешь смотреть? БЕСТОЛКОВЩИНА! Ну, хоть сознание своё послушай!», и всё по новой: «Да, да, да! Это ты и есть!...».

Опомнившись, через некоторое время, Вольдемар обнаружил, что ноги сами его принесли к тому самому дому, где он должен был сегодня промышлять. Не далее как неделю назад, он стоял у киоска за бутылкой минералки. Володе, наверное, впервые в жизни, действительно повезло. Пара, стоявшая неподалёку, восторженно обсуждала предстоящий поход в театр. Сеанс должен был проходить поздно вечером, почти ночью, а ребёнка решили оставить у бабушки. Золотые серьги с рубинами у женщины, и часы, конечно не ролек-с, но явно из дорогой коллекции, у мужчины, не оставляли сомнения в успешности и богатстве пары. Далее работа для детсада: провести этих богатеев до дома и записать адрес.

И вот он стоит под окнами заветной квартиры. Такой удачи просто быть не может! Второй этаж, настежь открытое окно и сбоку, как нельзя кстати, насмерть приваренная пожарная лестница.

«Подпрыгнул, ухватился за первую перекладину, подтянулся… Ох, надо бы животик покачать, отъел за сорок лет! Так, теперь в окошко, аккуратней. Перевалился через подоконник. Ой! Копчик! Больно!... А ничего себе квартирка!»

Комната, в которую попал Володя, была гостиной. Но гостиной не ультрамодной, где только один диван и техника, а ещё в советском стиле. Длинные стеллажи книг, посередине большой телевизор старой марки, несколько полок с чешским хрусталём, богатый ковёр и мягкая мебель. На свободной стене в золочёной рамке, искусно написанная, копия картины «Княжна Тараканова». Сам Вольдемар, названия репродукции, конечно, не знал, хотя и подозревал, что полотно известное. Да и хрусталь, как именно чешский, определить не мог, но был заворожён его блеском. Он поднял голову вверх и увидел не менее, а, пожалуй, даже и более, сверкающую люстру.
Тут что-то потёрлось о его ногу. Володя не глядя, отмахнулся рукой, попав во что-то, явно живое, что не преминуло тихо заскулить.

- Ёшкин кот! - Вольдемар подпрыгнул от неожиданности – Д а ты не кот, ты псина…

Перед ним стояла красивая немецкая овчарка с умными и одновременно наивными глазами. Овчарка сделала робкий шаг вперёд, Володя шаг назад. Он где-то читал, что настоящая сторожевая сначала обезвреживает, а потом лает. Собака снова подалась вперёд, Володя подался назад. И здесь произошло то, чего никак нельзя было ожидать. Немка трусливо легла на живот, пригнув голову к самому полу, и завиляла хвостом. Незадачливый вор удивлённо уставился на эдакое чудо. Собака же, видя, что её не ругают, всё так же на животе, по-пластунски, подползла к Володе вплотную. Понюхала его ботинки, ещё раз посмотрела в глаза неожиданному гостю и перевернулась на спину, обнажая перед незнакомцем свой незащищённый живот. Вольдемару ничего не оставалось, кроме как почесать брюшко этой доверчивой животине.

- Ну, привет! Так ты здесь за хозяина?

Собака промолчала, лишь грустно глянула на него.

- Тогда давай так: я делаю своё дело, а ты пока полежишь на диванчике, хорошо? Вот и умничка! – Володя коротко потрепал овчарку по голове и принялся рыскать по дому.

Спортивная сумка, у хозяев же и позаимствованная, постепенно начала заполнятся ценными безделушками. Поначалу немка вела себя спокойно, лежала там же, у окна и просто наблюдала. Минут пятнадцать спустя её обуяло беспокойство, и овчарка стала бегать под ногами Володьки, мешать и тихо поскуливать.

- Да что на тебя нашло?! – не выдержал Вольдемар – Ты же была хорошая собачка! – Он устало опустился на диван, а собака положила голову ему на колени.

- Ну что, так и будем молчать? Как хоть тебя зовут? Ага, вот, кажется, на ошейнике есть надпись. – Он аккуратно повернул вокруг шеи животного кожаный обруч и замер. – Ну, надо же! Да мы с тобой одной крови! Рад знакомству, Бестолковщина. Меня вот тоже мать так называет. Ты не думай, она хорошая, вот, сколько лет меня уже терпит. Это я и вправду – бестолковщина. А тебя-то с чего так назвали? Хорошая псина, добрая. Ах, ну конечно! Тебе ж доброй быть не полагается. Хм, Бестолковщина.… Вот мне уже сорок лет, а что я сделал в этом мире хорошего? Чего добился? Правильно, ничего. И жизнь моя – ничто…

Овчарка насторожилась, вслушалась в тишину, и, учуяв что-то, попыталась забиться под диван.

- Что? Что-то случилось?

Покачнулась люстра, с подоконника упал и разбился цветочный горшок. Комната заходила ходуном, опрокинулся книжный шкаф, едва не раздавив Вольдемара.

- Ах, ты чёрт!

Ещё один сильный толчок и по полу прошла трещина. Ещё толчок – обрушилась стена на кухню. Толчок – осыпалась часть потолка и закрыла выход из квартиры. Немка беспокойно металась по комнате, до сих пор избежав ранений. Володя пытался вспомнить, что делать в таких случаях, но школа напрочь выветрилась из памяти. Толчок – давно сбитый с ног, он не успевал уворачиваться от падающих обломков бетона и арматуры. Толчок – сильным ударом камень вывихнул левое плечо. Толчок – обломком стены отдавило ногу. Он отполз к окну -  единственному выходу сейчас на улицу. Попытался встать. Толчок – снова утратил опору под ногами. Рядом откуда-то появилась Бестолковщина.

- Ах ты, глупая! Предупредить пыталась, а я!

Штукатурка и бетонная пыль забили лёгкие, стопа сломана, и волна боли от неё прокатывается по всему телу. Левая рука отказалась подчиняться, от вязкого и жаркого воздуха режет глаза, ничего не видно. Толчок.

- Идиот! Сам выбраться не можешь, хоть кого-то спаси!

Володя взял подмышку Бестолковщину, помог ей взобраться на подоконник и грубо, во спасение, вытолкнул вниз. Толчок – сиплый кашель разрывает лёгкие. Толчок – железный осколок распорол правую руку от плеча до локтя. Кровь залила лежащую рядом герань, земля из разбитого горшка жадно впитала густую жидкость.  Рана забилась бетонной крошкой. «Везде я – бестолковщина! Умереть и то не могу по-человечески! Ничего в этой жизни не сделал! Ничего!».

Толчок – потолок полностью обрушился всей своей тяжестью. Удар по голове – в глазах потемнело. Сдавило грудную клетку – прекратилось дыхание. Микро-кровоизлияние в мозг – смерть наступила почти мгновенно. Сердце ещё отсчитывало последние удары, земля ещё содрогалась ослабевшими толчками.

В полночь всё смолкло, прекратилось землетрясение, город поражал своей тишиной. А на улице вокруг развалин, ещё долго бегала и скулила живая Бестолковщина.