M and D Глава 136

M&D - продолжение романа Фёдора Московцева "Тёмные изумрудные волны"
http://razgon-culture.com/

Глава 136

Тучи на севере угрожающе густели, чернели, в воздухе явственно ощущалось дыхание
мороза. Ближе к вечеру заснежило. Крупный снег хлопьями ложился на землю, заполнил
воздушное пространство, соединил, смешал землю и небо в неясное, колышущееся серое
единство. Снеговой туман казался синевато-серым.
Тишин накурил, и Андрей открыл окно пошире, чтобы проветрить салон. Резкий порыв
студёного ветра обжёг лицо.
- Что там небесная канцелярия нам приготовила? – обеспокоено проговорил Тишин. – А
ну как всё это схватится и будет каток!?
Хлопья мокрого снега закружились всё быстрее, и вот уже бешеная белая кипень
захлестнула машину, казалось, её закачало. Андрей закрыл окно. Ничего не видно, всё
вокруг скрылось в белой кипящей мгле. Машину повело. Тишин плавно снизил скорость
до 40 км/час.
- Если бы не плёнка, Андрей Александрович, нас бы унесло!
Так они ехали, видимость была пять-десять метров. Упрямый бесконечный буран оторвал
от всего живого в мире. Снег носился над плоским простором, свивался в столбы,
крутился молочными колёсами. Снег шёл всюду, не только на земле, но и на звёздах, весь
мир был полон снега. Всё исчезало под снегом – земля, дорога, медленно ехавший
микроавтобус.
Это не снег, само время – упрямое, белое, ложилось, наслаивалось на человеческие дела, и
настоящее становилось прошлым, и не было будущего в мелькании мириад снежинок.
Андрей подумал о последнем полученным по электронной почте стихотворении и
принялся вспоминать, в какой из Катиных тетрадок он уже это видел. Усилия памяти
незаметно для него переходили в другое, не менее привычное и только усилившееся за
последнее время, – эту непрекращающуюся смену видений, которые преследовали его.
Андрей видел то мужчину в белом халате, похожего на Быстрова, но это был не Быстров;
то погибшую в аварии девушку, похожую на Катю, но это была не Катя; то каналы,
перечеркнутые многочисленными мостами, то стремительно приближающуюся к нему
девушку, то снеговые хребты Кавказа. И одновременно с этим он испытывал тягостные и
чужие чувства, которые смешивались с его личными ощущениями, связанными с тем или
иным событием его жизни. И он замечал, что некоторые душевные состояния, вызванные
вполне определенными причинами, продолжали существовать уже после того, как эти
причины исчезли, и спрашивал себя, что же именно предшествовало чему – причины
чувству или чувство причинам. А если это так, то не предопределяло ли оно в некоторых
случаях нечто непоправимое и существенное, нечто принадлежащее к тому
материальному миру, над которым, казалось бы, властны лишь законы тяготения и
соотношения чисел. И другой неизменный вопрос возникал перед ним: чем он был связан
с этими людьми – выдуманными и невыдуманными, которые появлялись с такой же
неожиданностью, как тот, что сорвался со скалы и в ком умер он сам в августе 97-го, как
эта приближающаяся девушка, как те, кто ещё несомненно ждал его – с упорной
жадностью кратковременного и призрачного воплощения в нём? Некоторые из них были
похожими людьми, однако, несмотря на похожесть, их нельзя было спутать, и странным
образом эти почти одинаковые люди были абсолютно разными; и, наоборот, внешне
разные, по сущности оказывались совершенно одинаковыми. Что связывало с ними
Андрея? Законы наследственности, линии которых расходились вокруг него такими
причудливыми узорами, или чьи-то забытые воспоминания, непонятно почему
воскресавшие именно в нём? Или, наконец, то, что он был частью чудовищно
многочисленного человеческого коллектива и время от времени та непроницаемая
оболочка, которая отделяла его от других и в которой была заключена его
индивидуальность, вдруг теряла свою непроницаемость и в неё беспорядочно врывалось
нечто, ему не принадлежавшее – как волны, проникающие с разбегу в расщелину скалы?
Такими были двое – Игорь Быстров и Таня Кондаурова. И если насчёт своего нового
партнёра по бизнесу Андрей был совершенно спокоен, то эта новая девушка таила в себе
опасность. Закономерная смена компаньона открывала невиданные ранее перспективы
роста, а эта подруга, бесцеремонно вторгавшаяся в его личную жизнь, могла разрушить
то, что он хотел во что бы то ни стало сохранить. Мариам и Алик – его семья. И что
взамен?

…В себе соединяя неизменно
Все то, что есть в особе совершенной,
Чем будет он всегда во мне пленен,
Едва лишь встретится со мною он…

Какой вздор! Точнее всего по этому поводу высказался Вануччи, когда ехали из стриптиз-
клуба, и вряд ли кто-то сможет опровергнуть его высказывание.
Его друзья не обладают таким даром красноречия, но мыслят в аналогичном ключе. Узнай
Быстров, или Второв, о сомнениях по поводу новой девушки, они бы подняли его на смех.
Оба видели Татьяну и оба уже попросили выкатить её после того, как он ею попользуется.
Андрей считал себя здоровым человеком, с вполне нормальными логическими и
аналитическими способностями. Он почти не знал физической усталости, и был как будто
бы создан для подлинного и реального мира. И вместе с тем другой, призрачный мир
неотступно следовал за ним повсюду, и бывало, чаще в одиночестве – дома или на улице,
ночью или днём – он переставал существовать, он, как таковой, такой-то и такой-то,
родившийся там-то, в таком-то году, окончивший такой-то институт, – и вместо него с
повелительной неизбежностью появлялся кто-то другой.
Но даже этот кто-то другой не может быть сверхчеловеком. Невозможно получить всё
сразу: бизнес, деньги, семью, здоровье, идеальную любовницу. Чем-то придётся
пожертвовать. В прежние времена практиковалось жертвоприношение. Считалось, что,
сжигая жертвенного барана на костре, или сбрасывая его в пропасть, человек решает
проблему. Но здесь никто не захочет стать жертвенным бараном, откуда его взять, со
стороны?!
Вариант «короткой схемы» – попользоваться и передать другу – тут не пройдёт. Не
получится «спокойная семья и спокойный разврат», тут получается подобие той самой
«беспокойной эротики», о которой толковал Вануччи. Андрей нуждался в Тане, а она
нуждалась в нём. Чувство, которое он испытывал по отношению к ней, было сложно и
многотрудно, наверное, и великий художник не смог бы выразить его. Оно возникало от
соединения воспоминания первой встречи с Таней в июне 96-го, воспоминаний их с Катей
лета, и выученных наизусть стихов, с Таниным образом, соединения прошлого с
сегодняшними Таниными поступками. Выражение этого чувства ломало линию, искажало
очертания, выливалось в какую-то внешне бессмысленную связь расколотых образов и
светлых пятен.
Чтобы заснуть, Андрей обычно начинал мечтать или думать о чём-то нереальном.
Конкретные мысли всегда отгоняли сон, какова бы сильна ни была физическая усталость.
А когда задумывался – сначала беспредметно и созерцательно, то в этом бесформенном
движении мыслей появлялись более определенные очертания, и он начинал вспоминать
конкретных людей и помещать их в вымышленные обстоятельства. Так иногда он
разговаривал с Катей. Но в последнее время она отвечала почему-то наяву – реальными
электронными письмами. А отправляла эти письма Таня.
Он задремал. Перед глазами заиграли холодные белые искры. Они то рассыпались,
брызжа мелкими лучистыми звёздочками; то сливались, образуя сплошной матовый свет.
Правым ухом Андрей слышал Катин голос, грудной и отрывистый, а левым – грубоватый,
будто севший от простуды голос Тани, причём обе мелодии были подчинены единому
ритму.
«Останусь ли я просто слушателем?»
С этой мыслью он заснул.