Желтые солдаты, красные генералы, черные цари

      ЖЕЛТЫЕ  СОЛДАТЫ,  КРАСНЫЕ  ГЕНЕРАЛЫ, ЧЕРНЫЕ ЦАРИ

«Ведь руки, ноги, головы, собравшись, воскликнут – помним, где погибли».
У. Шекспир


1

-Мам, мне в военкомат велели придти,- сказал Владик,  зайдя в комнату к Марине поздно вечером,  когда она уже почти заснула под монотонный голос диктора, рассказывающего по телевизору неинтересные и никому не нужные новости.
-Зачем?- вздрогнула  Марина,- ты же студент…
-Мне глаза врачиха  на медкомиссии посмотрела, сказала, проверить надо, наверное, не годен к службе.
-Кто бы сомневался,- вздохнула Марина.- Но я пойду с тобой, один в военкомат – ни ногой!
-Ладно,- пробормотал Владик,- пойдем вместе.
Мать посмотрела, как сын, слегка сутулясь, выходит из комнаты, и тяжело вздохнула, поняв, что придется звонить его отцу, от которого по наследству Владику досталось плохое зрение. Еще в пять месяцев врачи обнаружили у него астигматизм. Но очки сын не носил, как-то он умудрялся видеть и без них, причем даже в темноте. Но на первом курсе университета зрение ухудшилось, она поняла это, когда как-то раз попросила Владика поздно вечером пойти на балкон и снять белье. Он вдруг заупрямился и не пошел. Мать было засмеялась – темноты, что ли, боится - а сын сказал:
-Ничего не вижу, упаду…
У Марины замерло сердце. До сих пор обследовать Владика она не решалась по одной причине – в глаза надо было закапывать расширяющее зрачки средство, а ее ребенок с рождения страдал тяжелой аллергией практически на все лекарства. И этот недуг ему тоже достался от отца.
«Надо звонить, надо,- с тоской думала она,- ему-то наверняка закапывали много раз, четырежды прижигали сетчатку и все без толку. Носит и линзы, и темные очки. Как он, и где вообще этот отец-подлец?»
Она встала с постели и, несмотря на поздний час, набрала полузабытый номер. Там  сразу взяли трубку.
Разговор получился длинный и обстоятельный, будто они вместе растили Владика всю жизнь и расстались всего на несколько часов… Она узнала все, что хотела – закапывать в глаза можно  – это не вызывает аллергии.
-Главное,-  повторял и повторял мужской голос на другом конце провода,- не выписывайте очки по предельным цифрам, а то зрение быстро сядет. Но жизнь на этом не кончается. Вы там не думайте, я вот и со своим зрением даже машину водил…
-Ты купил машину?- спросила Марина.
-Да, но потом продал, у меня такая работа сейчас – ездить не надо.
«Не пропал, выходит,- усмехнулась Марина,- а уж как прибеднялся,  ни одной игрушки  сыну не купил, жлоб!» И сказала:
-А я вообще на своей ездить не стала,  хотя на права сдала.
-У тебя какая?- живо поинтересовался он.
-Так себе…- пробормотала Марина и поспешила попрощаться.
Наутро они с сыном пришли в военкомат. Владик нервничал и злился – он патологически боялся находиться в этом унылом обшарпанном огромном здании. Врачиха долго не приходила. Наконец, явилась, натянула помятый неопрятный халат и позвала:
-Проходите!
Увидев, что и Марина протискивается вслед за сыном в дверь, неодобрительно посмотрела на мать и сказала:
-А вы уходите.
-Я должна быть рядом,- возразила та,- у него может быть аллергия на ваше лекарство.
Эти слова не произвели на врачиху никакого впечатления, она равнодушно кивнула:
-Как хотите…
Мучила Владика долго. В военкомате то и дело отключали свет, и врачиха никак не могла просветить ему глаза яркой лампой.
Ждали долго. Мимо них по коридору ходили медсестры, военные, парни толпились у кабинетов, родители жались по углам. Рядом присел пожилой мужчина. Он тоже чего-то ждал и то и дело тяжело вздыхал. Марина не выдержала и спросила:
-Тоже с сыном пришли на медкомиссию?
Мужчина помолчал, потом снова тяжело вздохнул, вытер слезящийся глаз и прошептал:
-Я с моим сыном уже никуда не пойду. В земле он… Восемь лет как погиб. А   здесь пороги теперь обиваю, пенсию за сына выпрашиваю, как милостыню. Хотя по закону положено…
-Да как погиб-то?- спросила Марина.
-В артучилище, на занятиях стало плохо, умер сразу. От  теплового удара.  Медиков на марш - броске не было, и у командира даже аптечки не оказалось. А машины, чтобы отправить в госпиталь, не нашлось. Странно – у нас вся семья – потомственные военные, все служили, и ни у кого не было сердечной недостаточности. А тут вдруг – раз и нет парня. Мать чуть с ума не сошла. А нынче над нами просто издеваются.
   -Кто?- спросила пораженная Марина.
    -Все. И здесь, и в пенсионном фонде, и в суде. Курсанты  военного института считаются военнослужащими и по закону члены  семей  погибших имеют право на пенсию от государства. Но только через шесть лет после смерти нашего Юрика  военный комиссариат подтвердил  это наше право на пенсию. А чиновники все равно не платят. Даже после суда  в пенсионном фонде отказали. И прокуратура не может на них воздействовать. Мы бы не стали эти деньги выпрашивать, да жена  сильно болеет, одни лекарства разорили. Но чиновники-то решили: я имею право на льготу, а  моя жена нет, как будто она не мать нашего сына. А, может, они ей так мстят за то, что  родила нездорового ребенка, не такого, какой для армии сгодится?
-Позвольте,- возразила Марина,- но сейчас, по новому закону о призыве, практически все к строевой годятся, кроме  тяжелых инвалидов.  У моего сына из группы  забрали отчисленного мальчика служить. И только в части выяснилось, что у него одно легкое. Это как? А статистику вы разве не знаете? Да сейчас все выпускники школ нездоровы, а уж после окончания вузов у них вообще никакого здоровья не остается.
-Да, а те, кто не поступает, идут вразнос – алкоголизм, СПИД, гепатит,  сифилис, наркота. Вот мы и старались Юрика пристроить к хорошему месту. Чтобы жизнь у него по прямой шла, без загибов. Почему так получилось-то?- мужчина смотрел на Марину слезящимися глазами и дышал тяжело, с хрипом. Ей захотелось убежать от него подальше, забыть поскорее его страшную историю. Она сказала:
-Но у нас же губернатор сам из бывших  выпускников артучилища, он-то должен понять и помочь…
Тут из кабинета раздался голос  окулиста, врачиха звала Владика, чтобы закапать ему  в глаза снова.  Наконец, она проделала свои манипуляции и села писать заключение в личное дело.
-Ну что?- робко спросила Марина, осторожно подходя  к ее стулу сзади, оставив полу ослепшего Владика в темном коридоре.
-Ничего. Все хорошо. Годен к строевой службе, но с ограничением…
Она  поставила размашисто подпись и понесла личное дело к главному врачу. Марина шла за ней, комкая в руках платок и сумку. Главный врач взял папку , прочитал заключение  и сказал, вздохнув:
-Да… на военную кафедру не годен.
-Простите,- воскликнула Марина, едва сдерживаясь,- на военную кафедру не годен, а служить годен? Как же он стрелять будет, такой слепой?
-Почему обязательно стрелять?- усмехнулся главный врач.- В армии есть и другие участки службы, где стрелять не надо.
-Это где же?- язвительно спросила Марина.
-В инженерных войсках.
Она смутилась, пытаясь что-нибудь сообразить в этой проклятой давящей темноте неосвещенного военкомата. А главный врач бубнил свое:
- У нас теперь двадцать процентов солдат – с высшим образованием. И служат в войсковых частях по всей стране – от Москвы до самых до окраин… Диплом об окончании вуза  не дает никаких привилегий. Но если ваш сын будет проявлять инициативу и достойное отношение к армейской службе, он может стать первым в списке претендентов на сержантскую должность.
Марине его слова казались какой-то тарабарщиной, бредом. Она сказала:
-Но он учится на режимном факультете, мой сын - будущий оборонщик, будет делать ракетные двигатели. Разве этого недостаточно, чтобы верой и правдой служить родине?
-Бронь на оборонных предприятиях тоже отменена,- усмехнулся главный врач.
 Тут только мать увидела, что рядом стоит Владик, потирая лоб пальцами.
-Как же ты пойдешь?- воскликнула она.-Я сейчас вызову такси…
-Не надо!- махнул рукой сын.- Дойду сам.
Они оделись и вышли на улицу. Марина внимательно смотрела на дорогу и следила, чтобы Владик не отходил от нее ни на шаг, чтобы его не сбили прохожие и чтобы он не разбил себе голову об столб. «Сволочь какая все-таки, этот его так называемый отец, знал же, что  сын ослепнет после этих капель,  мог бы придти, довести до дома…»- думала она, едва сдерживая слезы.
-Послушай, Владик,- спросила Марина,- а что это за инженерные войска?
-Стройбат.
-Не может быть!- воскликнула она возмущенно,- это что же, тебя после окончания университета пошлют в стройбат к умственно отсталым отморозкам, которые друг друга табуретками убивают? Только потому, что ты плохо видишь? А… ну да, строить дачи генералам кто-то должен.
- «Ни один король не может набрать войско из праведников»,-  грустно процитировал Шекспира Владик.- Но  мне до этого еще пять с половиной лет.

2

Столько Марина ждать не стала и через четыре года уговорила Владика проверить зрение в  главном диагностическом центре их города. Сын долго упирался, но, в конце концов, согласился. Они уплатили  четыреста рублей и записались на прием к окулисту-кандидату наук. Это была совсем молоденькая женщина, к лицу которой приклеилась отстраненная вежливая улыбка. По очереди с медсестрой она  подсаживала Владика то к одному, то к другому аппарату, слепила его невыносимо яркими лампами, так что в конце концов он вообще перестал что-либо видеть и сидел рядом с Мариной на стуле, уставившись в какую-то точку на полу. Если он, конечно, там  различал какую-нибудь точку.
-Ну что?- спросила Марина.
-Астигматизм, минус три в правом и минус четыре в левом. Но главная беда – у него патология сетчатки, на ней темные пятна, работает всего двадцать процентов.
-Значит, у него всего двадцать процентов зрения?- выдохнула Марина.
-Значит, так… Операция нужна. Но, я скажу вам откровенно, вы заплатите по десять тысяч рублей в глаукомном центре за каждый глаз, вам зрение откорректируют, а через некоторое время все  вернется на те же позиции… Хотя в Америке военнослужащим принудительно зрение так корректируют.
-А он может служить в армии?- спросила Марина.
Врач  развела руками над медкартой Владика, над страницами, где написала диагноз, и дежурно улыбнулась:
-С такими показателями – нет… Хотя, если вы скорректируете…
-Да зачем же!- воскликнула Марина.- Тем более, вы говорите, что это и бесполезно.
-Ну, это вы уж сами решайте,- сказала  кандидат глазных наук и скучающе посмотрела на  свои аппараты.
Из диагностического центра мать и сын вышли взволнованные.
-Теперь надо снова идти в военкомат,- сказала Марина.- Что-то они сейчас нам скажут!- и победно улыбнулась, предвидя растерянность военкоматовской врачихи, хотевшей послать Владика в стройбат. -Но сначала мы выпишем тебе очки – для убедительности.
Выписать очки обошлось им еще в полторы тысячи рублей. Это они сделали прямо в аптеке неподалеку от военкомата, где тоже принимала окулист. Осмотрев глаза Владика, та спросила удрученно:
-Откуда же вы такие беретесь? Только что до тебя были двое совсем плохонькие и ты вот… А как с армией – годен, небось?
Владик кивнул и улыбнулся:
-В военкомате говорили, годен. Теперь еще не знаю.
-Да…- неопределенно вздохнула  аптечная врачиха.
Очки не произвели в военкомате никакого впечатления. Марина и сын попытались сразу попасть на прием к уже знакомому окулисту, которая на этот раз вообще не надевала халата и расхаживала по длинному коридору в цветастом платье. Однако  велела им идти в другой кабинет и измерить вес и рост.
-Зачем?- удивилась Марина,- ведь мы с глазами.
-Надо пройти медкомиссию,- строго сказала им медсестра.
-Да он же студент, у него отсрочка, какая медкомиссия?- воскликнула встревоженная мать.
-В этом году он должен  снова пройти медкомиссию, потому что закончил бакалавриат и перешел на пятый курс. Это второе образование и для него нужна новая отсрочка, а значит, необходимо пройти медкомиссию.
Владик занервничал, но Марина постаралась его успокоить, ободрить, говорила:
-Вот видишь, хорошо, что мы пришли сейчас, до призыва, народу никого, а то бы маялись в очередях. Проходить-то все равно врачей, оказывается, надо. Заодно покажу-ка я им твою больничную карту, пусть посмотрят, сколько у тебя заболеваний, а то ни разу не видели,   вот и пишут, что здоров.
С этой больничной картой получилось нехорошо. Еще в школе у Владика  преподавателем  ОБЖ был какой-то бывший военный. Она так и не поняла, на каком основании именно он, без ведома родителей, без больничных карт  сам лично забрал с уроков всех мальчишек из класса Владика и поставил их на учет в военкомат, предварительно освидетельствовав в медкомиссии. И всех записали здоровыми. А Марина хорошо помнила, как в одной передаче по телевизору  их областной военком говорил, что если ребенок не здоров, то родители должны принести его больничную карту в военкомат и  показать ее врачам. После вояжа  расстаравшегося преподавателя ОБЖ  Марина все-таки  показывала карту медкомиссии, но тогда ее никто из врачей  читать не стал и все специалисты  написали , что ее сын здоров.
Теперь она решила понастойчивее ознакомить медкомиссию с больничной картой Владика и несла ее в каждый кабинет. Сама открывала на тех местах, где были записи о его болезнях. Рассказывала, что ее сын в младенчестве тяжело болел и не оправился от хронических заболеваний. Тут были и аллергодерматит, и панкреотит, и прообструктивный синдром, и гастрит… Люди в белых халатах слушали ее, кивали головами, некоторые даже  заглядывали мельком в карту. А потом каждый написал : «Годен!»
Марина поражалась такому единодушию врачей, но не впадала в панику, потому что ожидала  главного заключения окулиста. Наконец, очередь дошла и до него. Врачиха в цветастом платье снова закапала Владику в глаза свои капли и оставила его сидеть в коридоре, ждать, когда расширятся зрачки. Марина тоже ждала послушно на скамье в коридоре. И вот сына позвали в кабинет. Он долго не выходил, и она слышала его бодрый голос за дверью. Потом он вышел. Мать спросила:
-Ну что?
-Годен!- махнул рукой Владик.
Марина вскочила. Кинулась к врачихе, которая мельтешила позади ее сына с личным делом в руках.
-Что?- спросила она ее.
-Ничего, то же, что и в первый раз.
-Но мы были у специалиста в диагностическом центре. Она кандидат наук и сказала, что у него работает лишь двадцать процентов сетчатки!
-Я не могу оценивать заключение другого врача. Мне это не нужно.
-Послушайте…- Марина стояла посередине коридора и почти кричала,- послушайте, вы отправляете в армию слепого, вам это нужно? В армии нужны слепые? Вы же сама мать, неужели вы не понимаете, что вы делаете?
-Мы освобождаем от службы при  минус шести. А у него минус четыре… Это всего лишь дает ограничение.
-Да вы уже ограничивали,- крикнула, больше не сдерживаясь, Марина, куда  еще-то ограничивать? А астигматизм? Он же все видит в перевернутом виде, мне врач объясняла… И потом – он падает в темноте! Боже мой, что вы делаете?
Владик  топтался за спиной матери и тер невидящие глаза. Из военкомата они вышли, не чувствуя ног. Шли молча по базарной площади, рядом с которой находилось обшарпанное угрюмое здание военного комиссариата, и не замечали, как их толкают,  шипят им что-то вслед пришедшие на рынок покупатели.
Дома Марина без сил опустилась в кресло и сказала:
-Беда у нас, Владик, страшная беда.
-Нужно две тысяч долларов,- сказал он.
-Да, конечно,- прошептала Марина.- Нужно  собрать эти деньги.
-А с чего?- спросил Владик.- У нас же нет сейчас ни копейки. Лучше уж я отслужу год…
-Замолчи, замолчи!- крикнула Марина.- Не смей даже говорить об этом.  Не смей.  Я наберу.
-Брось, не смеши.
-Наберу, вот увидишь… У нас же есть еще… Сколько у нас есть времени?
-Полтора года.

3

Марина была старуха. Она поздно родила своего Владика, и  этим летом, когда ему исполнилось двадцать два, ей было уже пятьдесят семь. И не надо было бы беспокоиться об армии, если бы у нее больше не было детей. Но  Марина имела еще старшую дочь,  сводную сестру Владика, взрослую девушку почти сорока лет, которая имела свою семью, жила далеко и у них почти не было отношений. Однако именно наличие сводной сестры не давало право Владику, как сыну престарелой матери, не служить.
-Мне остается только умереть,- горько усмехнулась Марина. Она слышала, что  сирот не призывают.
Смятение ее усиливалось чувством вины перед сыном. В четырехмесячном возрасте он сильно заболел, так что врачам с трудом удалось сохранить ему жизнь. Выписывая ее из больницы, они сказали, что Владик будет инвалид,   никогда не сможет учиться и жить полноценной жизнью. Их изумлению не было предела, когда они увидели ее ребенка несколько месяцев спустя. Он вовремя пошел ходить, у него  прорезались все зубы, и лишь  заметная еще одутловатость напоминала о рахите. Но и тот прошел – каждое лето Марина возила Владика к морю. Однако говорить он начал почти в три года, и мать опасалась, что   иголками от капельниц в темечко Владику повредили какой-нибудь  нерв, и сын  навсегда останется немым.
Увидев, что ребенок так поднялся, в поликлинике его поспешили снять с учета, и он больше не числился там кандидатом в инвалиды. Но болезнь не отступала. Владика мучили удушья. Они подло подбирались по ночам – каждый раз к двум часам, в то время, когда обычно люди крепко спят. Но только не Марина. Она чутко стерегла лярву и, не жалея особенно сладкий в этот момент сон малыша, будила его и делала горячие ингаляции с содой, безжалостно вытягивая из горла и из носа веревки слизи. Владик кричал, вырывался, словно  птенец бился у нее в руках. Но она заставляла его выпить раздавленную таблетку эуфиллина, который раздирал ему бронхи, обкладывала горчичниками, парафином, переодевала каждые пятнадцать минут в сухие рубашки и слушала, слушала, как он дышит. Целый год простоял в прихожей мешок с вещами для госпитализации. Она жила одна, родных не было рядом, и ей не приходилось надеяться на чью-нибудь помощь в экстренном случае. А что это такое, она  помнила каждый день – ту  страшную ночь, когда врачи со «скорой» только взглянув на лающего малыша, сказали коротко: «Круп». Не присели на приготовленные стулья, а приказали завернуть ребенка в теплое одеяло прямо в распашонках и даже не дали ей накинуть пальто. Так по снегу, в тапочках, бежала она к машине, прижимая  сына к груди, а сзади нее  бежал и поддерживал под локти  врач.
В больнице ночью ей показалось, что младенец умирает у нее на руках. В палате матери с детьми спали и не разрешали включить свет.  В какой-то момент Марина не выдержала и положила ребенка на кровать. Секунду постояла над ним и кинулась за медсестрой. Грузная пожилая тетка никак не могла встать с топчана, на котором  задремала, устав ходить по отделению интенсивной терапии со шприцем, наполненным лекарством для экстренной инъекции. Здесь все медсестры ходили со шприцами наготове, не выпуская их из рук. Тетка вставала и снова падала на топчан, охая и  чертыхаясь. Наконец, поднялась, пошла по коридору за Мариной. Владика взяли, унесли в процедурную и не пустили туда мать. Туда никого не пускали. Да и сами матери не рвались в процедурную, они падали в обморок рядом с ней. Их кое-как поднимали, трепали по щекам и давали в руки ребенка, которому только что ввели преднизолон или эуфиллин.
Потом была короткая выписка и снова больница, потом – выписка и опять больница. Болезнь и жестокое лечение изуродовали Владика до такой степени, что женщины из других палат боялись взглянуть на него. Марина понимала, что никто не воспринимает ее малыша как полноценного ребенка, понимала и осуждающее отношение.  Но он выжил и выздоровел. И на девятом году пошел в первый класс. А она всю жизнь винила себя за то, что погубила его и служила ему, как верная раба.
Но это не было состояние слепой родительской любви. Владику было необходимо служить, то есть, постоянно находиться рядом с ним и слушать, как он дышит, видеть, как он ходит, как ест. Она так и говорила: «Мы дышим, мы болеем, мы сидим на строгой диете, нам необходимо носить  свитера под горло,  нам нужны куртки с капюшоном, мы учимся…»  Владик получал одни пятерки и очень любил учиться. Вот это потрясало врачей больше всего. Что-то они упорно  утаивали от нее. Но он хотел жить, играть, бегать и смеяться, как все дети, и делал это! Однако мать была постоянно рядом и зорко следила за всем, что он делает и что с ним происходит.
Бакалавриатуру он закончил с красным дипломом и с таким же стремился закончить специалитет.
У Марины была хорошая работа, и она сумела ее не потерять даже в лихие девяностые. Кроме того, ей постоянно удавалось подрабатывать. Но в пятьдесят пять начальник предложил ей написать заявление по собственному желанию и продолжать работать «на доверии». Она сделал это, и  какое-то время исправно получала зарплату. Но потом доверие стало уменьшаться и к тому времени, когда они с Владиком  поняли, что без двух тысяч долларов им не обойтись, начальник  отправил  Марину в затяжной отпуск. Вот при таком раскладе она заявила сыну, что наберет нужную сумму.
Конечно, Марина получала пенсию. Причем, максимальную да еще с ветеранскими надбавками.  А Владик на своем бюджетном месте в университете, которое  не стоило Марине ни копейки, получал две стипендии – повышенную академическую и  социальную. Вместе с ее зарплатой им хватало на хорошее питание, на платежи по счетам, на одежду из «стока». Кроме того,  в последнее время она поменяла два телевизора на новые, с плоскими экранами, заменила стальные водопроводные трубы на пластиковые, съездила на юг и  поставила  новый фарфоровый мост во рту вместо упавшего старого.
Теперь денег не было,  кроме пенсионных и стипендии. С чего набирать? И все-таки Марина потащила Владика в фирму «Призывник», о которой узнала из газетных объявлений.

4

Она находилась в жилом доме за трамвайной линией. Дошли пешком. Сначала секретарша выписала им квитанцию на двести пятьдесят рублей за консультацию, а уж  потом пропустила к юристу. Он сразу же вручил Марине договор, в котором говорилось, что предметом его является оказание доверителю юридической помощи в сфере военного права и исполнение отдельных поручений заказчика, связанных с зачислением доверителя в запас Вооруженных Сил РФ. В обязанности заказчика, то есть, Владика, входило предоставлять все документы с места жительства и учебы,  из больниц, где будет проводиться медицинское обследование. В обязанности исполнителя, то есть, фирмы «Призывник», - предоставлять интересы доверителя в военных комиссариатах, призывных комиссиях и в суде.
-Сколько надо платить?- спросила Марина.
-Тридцать тысяч рублей частями. Пять, двадцать и пять.
-Хорошо,- сказала она.- Скорее всего, мы заключим с вами договор.
-Но не сейчас,- сказал юрист.
-А когда?
-Придете месяца за три до призыва. А пока проконсультируйтесь у нашего врача в соседнем кабинете.
Марина и Владик прошли в соседний кабинет. Там за столом сидел пожилой мужчина в халате с закатанными по локоть рукавами. Он очень напоминал главного врача из военкомата. Но этот сразу же взял из рук Марины больничную карту Владика и стал ее внимательно изучать. Ручкой с красным стержнем он подчеркнул диагнозы при выписке из больницы двадцатидвухлетней давности: пневмония,  аллергодерматит,  прообструктивный синдром. Марина тем временем торопливо рассказывала:
- Понимаете, его слепого признают годным к службе. Но если бы только глаза! Он постоянно нуждается в антиаллергенных препаратах, в эуфиллине, мы двадцать два года на строгой диете…
Врач взглянул на Владика и сказал:
-А на вид не скажешь, что такой больной. Ишь, каков молодец! Рост под два  метра,   румянец во всю щеку. Но есть признаки ожирения. Сейчас взвесимся. Раздевайся…
Пока Владик раздевался, Марина, отвернувшись, сбивчиво говорила, глядя в окно сквозь застилавшие глаза слезы:
-Даже представить страшно, что с ним там будет. Любой только снимет с него очки – и все, может делать с ним, что хочет. Он же не видит и не ориентируется быстро, как хорошо видящие люди…- В это момент Марина  отчетливо представляла, что могут сделать с ее  большим, но абсолютно беспомощным Владиком  отморозки в стройбате и как он будет лежать, скорчившись, на холодном кафельном полу в  туалете…
-Психов сейчас в армии много,- поддержал ее врач, -в прошлом году были уволены восемь тысяч солдат и офицеров с больной психикой. А ведь это едва не каждый сотый человек в погонах! И все до последнего дня службы были допущены к пистолетам и автоматам, охране боеприпасов и боевых машин. Дошло до того, что мичманы на подлодках пьют до белой горячки, во как! Да в нашем городе, вы , наверное, слышали, в гарнизоне полковник ФСБ по пьяной лавочке застрелил из автомата солдата…
-Что вы говорите?- прошептала Марина в ужасе. – И как же это произошло?
-Шампанское пил вместе со своим сослуживцем и его супругой. А потом вызвал к себе двух солдат для беседы. Взял автомат, снял с предохранителя, а сам еле держался на ногах. Выстрелил, конечно. Попал одному солдату в шею. В результате – перелом шейного позвонка, ушиб спинного мозга, спинальный шок. Парень скончался в госпитале. В газетах об этом подробно пишут, вы почитайте, если есть желание….
- И еще беда!- воскликнула  Марина,- у Владика  же плохо сворачивается кровь! Он страдает носовыми кровотечениями, мы в детстве обследовались, врачи сказали – в крови чего-то не хватает…
-Встань на  топчан на колени,- приказал врач,- покажи ступни.
-Что?- быстро обернулась Марина, украдкой вытирая слезы,- еще и плоскостопие?
-Да, есть, но небольшое. Надо сделать рентгеновские снимки  обеих стоп.
-Вот почему у него так болели ноги в детстве, он даже кричал по ночам,- вздохнула мать.
-Были у меня в части  за всю мою службу только два таких солдатика,- сказал врач, глядя поверх очков на Владика.- Но они все два года пролежали в лазарете.
-Их не комиссовали?- удивилась Марина.
-Нет. Так и проболели весь срок службы.
-Но Владика и лечить нечем,- заволновалась Марина.- У него тяжелая аллергия на все лекарства. Даже на сульфидные. О пенициллине, тетрациклине, новокаине, ледакоине я вообще не говорю. Ему даже витамины группы В нельзя принимать. И если он заболеет, чем его будут в армии лечить? А чем кормить? Грубую пищу он не переносит – у него гастрит и панкреотит, начинаются страшные боли. Что он там будет есть? Я же видела, по телевизору показывали, чем солдат кормят -  в кашу с тушенкой добавляют огромные куски сливочного масла, а у нас  эти продукты вообще даже не покупаются,  такие слова, как молоко,  сливочное масло,  мед , малина,- мы дома даже не произносим.
Врач  покачал головой и, вздохнув, сказал:
-Вы, конечно, совершили материнский подвиг – сумели выходить и вырастить такого парня , обманув его болезни. Но именно это его теперь и губит. Вы вот что сделайте, обследуйте-ка его сами в диагностическом центре. Я вам сейчас напишу, к каким специалистам надо обратиться. И, может быть,  обойдетесь без нашей помощи. Хотя по новому приказу о призыве обойти закон нынче практически невозможно. И  на ваше плоскостопие не надейтесь, там нужны совсем другие показатели. И о плохом зрении забудьте – это физика. Здесь против  заключения врача не попрешь. Если только обследовать его в стационаре, посмотреть, какое у него боковое зрение. Скорее всего – плохое. Потому что он падает у вас в темноте. Но это тоже не надежный вариант.
Врач написал  длинный список необходимых обследований и вручил его Марине вместе с договором и больничной картой Владика.
Домой они вернулись, совершенно убитые.
-Но тридцать тысяч – это не шестьдесят,- сказала она.- Тридцать собрать легче. Я, может быть, попрошу в долг у твоего отца тысяч двадцать. Еще сколько-нибудь у дочери, хотя та сама, наверное, копейками перебивается.
Через два дня ей принесли пенсию, а Владик получил свою стипендию. Марина взяла оттуда и оттуда по тысяче рублей, положила их в целлофановый пакет и сказала:
-Вот начали собирать.
-Не смеши !- отмахнулся Владик.
Марина с ненавистью посмотрела на новый телевизор и пластиковые трубы на кухне и прошептала: «Как я могла потратить деньги! Какое легкомыслие!»


5

В эти же дни она пошла по городу искать  себе работу по объявлениям. Ее удивило, что в газетах было много предложений занять должность заместителя директора по кадрам и управлению с зарплатой двадцать тысяч рублей. Для  провинциального города это была очень большая сумма – Марина радовалась и пяти тысячам, которые ей платил ее начальник «на доверии».
На собеседовании она заполнила  анкету, в которой указала цель трудоустройства : «Судьба сына». В графе «образование» написала «Московский государственный университет». Диплом и трудовую книжку принесла с собой. Маленький толстый молодой человечек внимательно разглядывал ее диплом, читал и перечитывал написанное там. И время от  времени поглядывал на нее. В этот момент она и не думала, что этот жалкий, ничтожный тип  испытывает изумление и зависть, получив впервые  в руки диплом главного учебного заведения когда-то огромной страны. Она не понимала, что была в этот момент для маленького афериста  кем-то из другого мира, куда ему путь был заказан навсегда. Но обратила внимание, что офис совершенно пустой, заставлен  письменными столами. Ни компьютеров, ни телефонов, ни бумаг. Пусто!
-Вы нам подходите,- приветливо сказал, наконец, перестав разглядывать ее диплом, тот, кто выдавал себя за хозяина крупной фирмы.- Умеете работать с людьми, умеете дать им кнут?
Марина вздрогнула и спросила:
-Что?
-Кнут. Сотрудников надо заставлять исправно делать свое дело.
-Ну да…- сказала она растерянно, пытаясь не терять самообладания.
-Хорошо. Сначала вы будете зарабатывать у нас восемь тысяч, потом, через три месяца – двенадцать, потом – восемнадцать…
-Неважно,- вежливо прервала его Марина. – Меня это устраивает.
-Хорошо. Тогда наш психолог изучит вашу анкету, и сегодня вечером мы с вами свяжемся. Но, думаю, вы нам подойдете.
Марина вышла на улицу. Голова у нее кружилось – опять подскочило давление. Ноги болели. Она  со смятением шептала:
-Ну куда мне на эту работу? Какой-то кнут… Да я и не смогу ездить каждое утро и сидеть здесь до семи вечера.
Она решила после обеда пойти в другую фирму, поближе к дому, где тоже требовался заместитель директора по работе с персоналом. Эта располагалась в старом,  обшарпанном здании  областной ветеринарной лечебницы. Тут ей предложили заполнить точно такую же анкету, в кабинете она увидела все ту же пустоту, а когда  беседующая с ней женщина задала вопрос:
-Можете ли вы дать кнут?- и сразу  добавила, что Марина им подходит, та все поняла.
И тут, и там набирали продавцов косметики. Работа, которая требовала бессмысленной беготни и приставаний к людям, а зарплата даже и не маячила на  дальнем горизонте. Хуже того, Марина догадалась, что ей навяжут покупку этой косметики за ее же деньги и она лишь влетит в расходы. «Жулики!»- в отчаянии думала  она, глотая таблетки от давления. Вечером ей позвонили с обеих «фирм» и радостно сообщили, что она подходит… «Мне это не подходит»,- устало, еле сдерживая раздражение, но все-таки  вежливо ответила она, сожалея о потерянном дне и растраченных моральных и физических силах.
-Не делай этого,- сказал Владик,- ты не сможешь работать, у тебя не хватит сил. Я отслужу год…
-Замолчи, замолчи,- шептала Марина, лежа на постели, отвернувшись к стене.
Передохнув, она снова  решила попытать счастья у родственников и старых знакомых, которые ей были кое-чем обязаны. Поначалу она  отправилась к племяннице своего покойного мужа, которую когда-то учила работать, а ее брата дважды вытаскивала из вытрезвителя и спасла от  отчисления из института, пока их родители зарабатывали большие деньги на севере.
Марина знала, что родня мужа ненавидит ее люто за то, что она в свое время развелась с ним и родила сына от чужого мужика. На самом деле,  Владик тут был ни при чем. Просто у мужа была квартира, на которую рассчитывали  его племянники, а он завещал ее их общей с Мариной дочери. Но,  даже родив чужого ему ребенка, Марина до конца ухаживала за бывшим мужем,  он никому не доверялся так, как ей. И похоронила она его сама на свои деньги, племянники не дали ни копейки на погребение.
Однако племянница Зойка, к которой сейчас направлялась Марина,  все эти годы при встречах уверяла , что она не имеет к этому скандалу никакого отношения, что живет сама по себе и в делах родни не участвует. Сейчас она была генеральным директором крупной фирмы, и Марина решилась ей позвонить и попросить работу. В трубку  услышала, как изумилась Зойка ее звонку, и заподозрила неладное. Однако ее успокоил приветливый Зойкин голос – она приглашала Марину зайти.
-Кем же ты хочешь у меня работать?- спросила Зойка, приведя Марину в вонючую холодную курилку.
-Хоть специалистом, ты знаешь – не подведу, хоть полы помыть – не откажусь. Так сложилось – деньги нужны. Очень.
Про то, что деньги нужны на отмазку  Владика от  армии, Марина предусмотрительно не сказала, опасаясь, как бы не вышло хуже.
-Но ты знаешь, я одна ничего не решаю,- сказала Зойка, выдыхая вместе с сигаретным дымом густой водочный перегар.- Поработай с  моим исполнительным директором. Она скажет – подойдешь или нет.
Исполнительным директором у Зойки была Василиса Котова,  с которой они когда-то вместе работали. Василиса, увидев старую знакомую, радостно улыбнулась. У Марины повеселело на сердце. С Василисой работать было можно, она была «свой парень». Они уселись в ее кабинете поближе друг к другу, и Василиса сказала:
-А я слышала, что ты в шоколаде, устроилась в отличное место. Неужто уволилась?
-Да нет,- сказала Марина, понимая :  здесь никто не знает, что она уже два года на пенсии. Василиса тоже была далеко не молода, ей, прикинула Марина, никак не менее сорок пяти, а выглядит на двадцать лет. То же думала о Марине и Василиса, но сколько лет ей,  также не могла сообразить.
-У меня беда, Василиса, большая беда,- сказала Марина.- Сына в армию могут забрать, нужны деньги. А у отца Владика, ты же знаешь этого жлоба, я не хочу просить, и к дочери приставать со своими проблемами неудобно.
-То-то я вижу, сюда пришла.
-Пришла. Да я на колени перед любым встану, только бы помог…
-Ну ладно, поработаем. Я очень рада, что ты теперь у нас. Такого кадра получить! Не ожидала…
Они вместе вышли из кабинета и направились к Зойке. А та уже и сама шла им навстречу и, как ошарашено увидела Марина, вовсе не радовалась готовности Василисы принять на работу  новую сотрудницу. Лицо у Зойки было хмурое, и Василиса осеклась на полуслове, увидев начальницу и, неловко попрощавшись с Мариной,  быстр пошла  обратно в свой кабинет.
-Мы договорились,- сказала Марина, все еще бодрясь.
-Договорились?- усмехнулась Зойка,- ну а теперь иди, мне еще  надо на совет директоров этот вопрос вынести.
Марина теперь поняла – именно Зойка и была инициатором всех семейных скандалов, именно ей и нужна была квартира ее покойного мужа. С какой же ненавистью она смотрела сейчас на Марину! Но та еще надеялась на что-то, еще топталась у выхода, неловко натягивая пальто и, опустив глаза, спросила:
-Ну, я тогда позвоню?
-Ну, звони,- сказал Зойка хриплым от водки и курева голосом.
Марина шла по улице и не верила, что и здесь ей не удалось ничего получить. А, казалось, работа была уже в руках, Зойка ей даже зарплату назвала – девять тысяч рублей. Владик-то как обрадовался – девять тысяч всего за полгода  ложились в нужные две тысячи долларов!
«Все, все хотят погибели моему сыну!»- шептала Марина в отчаянии, сидя в кресле перед  включенным телевизором и не видя изображения на экране.
 Пришел Владик, взглянул на мать и спросил упавшим голосом:
-Как дела?
-Ничего и тут не вышло. Но я буду пытаться еще, я не сдамся.
Владик  ушел в свою комнату и засел за учебники, а Марина  собралась с силами и принялась звонить по другим адресам. И вдруг один из ее старых знакомых откликнулся, у него была какая-то срочная работа. Наутро Марина побежала в его контору. Ее встретила  помощница и, то и дело прерываясь на беседы по многочисленным телефонам, кое-как объяснила ей, что нужно делать. Оказывается, работу можно было выполнить дома – весь справочный материал у Марины имелся. Уже к вечеру она  набрала на компьютере текст доклада и перекинула его по электронной почте. На следующий день пришла за деньгами.
-Сколько вы хотите за работу?- спросила помощница.
-Десять тысяч,- сказала Марина, унимая  дрожь в руках.
Помощница молча отсчитала деньги и отдала ей.
Дома мать положила эти деньги к двум тысячам, которые припрятала на днях, и сказала Владику:
-А ты говорил, не наберу!
Тот изумленно смотрел на нее.
-Десять тысяч за три часа работы? Не может быть!
-Может!- сказала устало Марина.- Столько на самом деле я стою. Одна беда – никому не нужна.
Но в следующем месяце начальник «на доверии» начал вдруг выплачивать ей зарплату. Вскоре целлофановый пакет с деньгами  распух. К весне Марина набрала две тысячи долларов.

6

Как только у Владика закончилась последняя сессия в университете, мать ему сказала:
-Пора идти в диагностический центр. Надо сдать кровь и сделать узи всех органов.
Владик  упирался и оттягивал обследование. Он боялся сдавать кровь. Последний раз врачам это удалось сделать, когда ему было тринадцать лет, и ему поставили диагноз – реактивный панкреотит. Владик едва вышел из лаборатории на улицу, стоял, ухватившись за ствол каштана. Лицо у него было иссиня-белое, его рвало. Марина стояла рядом, пытаясь поддержать своего большого мальчика, понимала, что не удержит его, если он упадет, и сама еле держалась на ногах.
Сейчас она напряженно размышляла, как заставить Владика сделать эти чертовы анализы? И в то же время до нее начало доходить – ведь это опасно!  Что, если он потеряет сознание и упадет со своей двухмертовой высоты – разобьется же в кровь. Или  начнутся спазмы – у него от страха и от волнения это может произойти. Значит, когда  будут брать кровь, он должен лежать. А ей надо стоять рядом и держать наготове  вату с нашатырным спиртом. Нашатырь-то дадут,  а вот  положат ли?  В этих лабораториях  медсестры ведут себя грубо, как вампирши. Да, может быть, они и есть вампирши…
Растревоженная Марина решила отложить кровь на потом, а пока повела Владика на рентген стоп. Оказалось, что бесплатно его нигде не делают – ни в одной близлежащей поликлинике не работали рентгеновские аппараты. А в диагностическом центре это стоило почти тысячу рублей. Аппарат все же нашелся в полуподвале больницы «скорой помощи». За шестьсот рублей через кассу страховой компании ВИРМЕД им выдали снимок и заключение рентгенокабинета, в котором говорилось: «Краевые заострения на суставной поверхности правой ладьевидной, левой таранной костей. Субхондриальный склероз ладьевидных костей. Плоскостопие обеих стоп первой степени. Начальные проявления остеоартроза в таранно-ладьевидных суставах обеих стоп».
Дома Владик сел за компьютер, вошел в Интернет и вынул пункт приказа о призыве, в котором говорилось о болезнях  костно-мышечной системы и соединительной ткани. Распечатал, принес Марине и сказал:
-Я же тебе говорил – с таким плоскостопием служить пригоден. Хотя от сапог у меня в первый же день ноги заболят так, что не встану. Но здесь написано, что сапоги можно подобрать.
-Ну да, там только и думают, как бы тебе обувь по ноге подобрать, только этим и озабочены,- усмехнулась Марина.- Посмотри, что здесь пишут. К пункту «а» – не пригоден – относится отсутствие  двух кистей на уровне кистевых суставов, к пункту «б» – отсутствие одной кисти на уровне кистевого сустава. А зачем об этом вообще-то писать? Какая еще статья нужна, если рук вообще нет? Издевательство…
Но  совсем сразили Марину описания возможности службы при болезнях позвоночника. В частности,  говорилось, что и при грыже Шморля можно служить в армии.
-Но это же смертельное заболевание, при котором чуть голову не так повернешь – и готово, на тот свет! А боли какие – это же инвалидность! Боже мой, какая жестокость, и спорить по закону с этим невозможно,- качала она головой и во всем облике ее чувствовалась полная обреченность.
-Я и говорю – по болезни от нашей армии может откосить только мертвый,- сказал Владик.- Вот набрали деньги, теперь бы узнать, кому их дать. У меня в группе все уже заплатили, кроме одного пацана. Но ему родственники только что нужную сумму набрали, и он собирается идти в «Призывник», как и мы.
-А знаешь, Владик,- сказала Марина.- Я как-то подсчитала, сколько  военным и врачам уходит денег на взятки. В год получилось более пяти миллиардов рублей. И все расходятся по карманам жуликов. Не лучше ли было эти деньги отдать на нужды армии, откупиться законным путем? Неужто ей пять миллиардов в год не нужны? Да на эти деньги год целый город может жить!
-Вроде собираются такой закон принять,- согласно кивнул Владик.- Нужно будет брать кредит в банке и платить…
-Когда это будет-то? А нам надо все сейчас делать. Завтра опять в диагностический центр пойдем. Нужно посмотреть на узи брюшную полость, заодно пусть глянут, как твои две селезенки поживают. Щитовидную железу, сердце, что он еще там нам написал в «призывнике» ?
-Почки.
-Да, почки. А потом – к аллергологу и к дерматологу.


7

 Чтобы обследовать на узи  брюшную полость, почки и щитовидную железу сына,  Марина уплатила в страховую кассу ВИРМЕДА больше тысячи рублей. К кабинету узи была очередь. Туда змеем вполз какой-то дорого одетый гражданин и протащил за собой свою пожилую маму. Наконец, вызвали Владика. Марина хотела было зайти вслед за ним, но  ее не пустили и грубо захлопнули перед  носом дверь. Когда сын вышел,  она взяла у него листок  с заключением врача, а Владик сказал:
-Здоров, как бык. Врач говорит, в армию…
Он не успел договорить, как Марина, отодвинув его в сторону, ворвалась в кабинет.
-Здоров, говорите?-  спросила она, почти не разжимая зубы, а где наша вторая селезенка, почему о ней ничего нет в описании?
Толстая пожилая врачиха встала со стула от монитора и взяла лист, ею же исписанный.
-А у него нет второй селезенки,- сказала она, растерянно улыбаясь.
-А это что?- снова сквозь зубы произнесла Марина и достала снимок узи прошлых лет.
-Но я не нашла,- говорила, не переставая улыбаться, врачиха.
-Зато вы здесь хорошо про армию говорили,- крикнула, уже не сдерживаясь, Марина.- Да на каком основании? У вас что здесь,  медкомиссия военкомата? Я привела к вам больного, так будьте добры, осмотрите как надо. А не пишите свою филькину грамоту!
Врачиха лихорадочно стала задирать свитер на Владике, который тоже вошел за матерью в кабинет и топтался у нее за спиной. Она даже не положила его на кушетку, а смотрела прямо так, водя  прибором по животу, потом обратилась к  постороннему гражданину и сказала:
-Ну вы посмотрите, Константин Макарович,- нет же ничего.
Тот тоже подошел к монитору и стал внимательно разглядывать внутренности Владика. Марина старалась не смотреть на монитор. И тут из угла раздался голос старушки:
-Знаете, ведь дети  растут, вот он перерос и она, может быть, исчезла?
-Замолчите, мама!- раздраженно прикрикнул на нее Константин Макарович, и старушки  умолкла в своем углу.
Марина выхватила Владика из рук врачихи и сказала:
-Хватит молоть чушь, мне нужна объективная консультация, а не байки посторонних.
-Тогда идите к заведующей,- сказала, все также глупо улыбаясь, врачиха.
Медсестра взяла бумаги и повела мать и сына в другой кабинет. Там прошло легкое смятение. Пациента быстро подняли с кушетки и выпроводили. Владику велели раздеться и снова уложили под аппарат. Заведующая, молодая хрупкая женщина,  смотрела на монитор и громко диктовала показатели медсестре. Кроме застарелого гастрита у Владика обнаружился хронический холецистит, увеличенная печень и уменьшенная щитовидная железа, а также солевой диатез на почках.  Марина, едва дыша, стояла у стены и слушала диагнозы. Потом спросила:
-Где вторая селезенка?
-Да что-то я не вижу,- смущенно и тихо, как будто ее могли подслушать, сказала  заведующая. –У него увеличена печень, может быть, она закрыла? Знаете, у моего сына тоже был этот сегмент, он есть сейчас у многих детей. А потом  прошел…
Марина молчала. Сегмент селезенки не нашли, зато нашли хронический холецистит,  диатез на почках и уменьшенную  щитовидную железу. Ей было плохо. Она поняла – несмотря на все ее старания, Владик стремительно теряет здоровье.
-Это проклятая аллергия разъедает ему все органы,- пробормотала она.
-А вы не были еще у аллерголога?- поинтересовалась ласково заведующая.
-Нет, но собираемся.
-Да, да, сходите обязательно.
Но назавтра был выходной день , и Марина думала сделать передышку. Однако выяснилось, что именно по выходным в районной поликлинике принимает дерматолог. И они направились к нему.
Молодой мужчина сидел в кабинете и скучал без пациентов, которые не спешили сюда в субботний день,  чтобы  получить консультацию и выложить за нее триста рублей. Визиту Марины и Владика он был откровенно рад.
-Вы знаете, - сказала мать, пока сын раздевался,- у него тяжелая аллергия на все. Временами кожа сливается в один кусок говядины – это очень страшно.
-Но сейчас он совершенно чистый,- сказал врач и начал водить  тыльным концом шариковой ручки по груди Владика.
-Да, но в карточке у него есть запись ВТЭК, он освобождался от экзаменов в девятом классе по диагнозу аллергодерматит. И там же есть записи о краснухе. Диагноз не могли поставить три дня: так распух и слился, что  консилиум врачей не мог сойтись в одном мнении. И еще у него постоянно угроза отека Квинке. Распухает гортань.
-Это плохо,- сказал врач,- однако сейчас у него совершенно ни одного пятнышка на коже. И признаков  нейродермита нет, а только он освободил бы его от армии. Вас ведь это волнует, правильно я понял?
-Да,- сказала Марина.
-Нейродермит не пройдет, вам надо к аллергологу. Мне очень жаль вашего мальчика, я вижу, что он нездоров и служить ему нельзя.
-У меня вот что-то на ногах,- вдруг сказал Владик и поднял брючины кверху.
Марина изумленно подняла брови и спросила:
-А там у тебя что?
-Какие-то коричневые пятна.
Врач наклонился и посмотрел. Марина подошла и тоже стала разглядывать мелкую коричневую сыпь на ногах у сына. Дерматолог подумал и достал справочник. Долго листал, потом сказал:
-Это васкулит, я думаю. С этим надо к ревматологу.
-А конкретнее можно?- спросила Марина упавшим голосом.
-Болезнь сосудов. Может быть, от частого применения сульфидных препаратов.
-На самом деле, он принимает только сульфидные препараты,-  сказала Марина.- Пеницилиновый ряд ему нельзя. Он задохнется и покроется крапивницей, как говядина.
Врач стал  записывать диагноз в больничную карту, а потом сказала Марине:
-Вы должны приложить все усилия, чтобы ваш ребенок не попал в армию. Ему нельзя.
По дороге домой Марина спросила сына:
-Ты что ж это про сыпь-то на ногах скрывал от меня?
-Да у меня давно это, зачем обсуждать?
-Знаешь,- медленно сказала Марина,- я уже боюсь тебя дальше обследовать. У тебя нет ни одного органа, который бы не напугал меня после того, как его сфотографируют. Не знаю, что делать, как и где тебя лечить. Не знаю, что у тебя найдут еще…
-Главное, в армию не загреметь,- пробормотал Владик.
-Какая, к черту, армия! Ты весь больной, кому  ты там нужен?
-Это всего лишь эмоции, а закон ты читала : не призывают только покойников.
-Я понимаю, я отлично все понимаю. Но тебе нельзя служить, ты погибнешь там от первой же ангины. Может быть, я тебя спрячу?
-Пойти под уголовку?- усмехнулся Владик.- Думаешь, если  поймают и посадят, в тюрьме мне будет лучше? Один фиг… Надо искать человека, который возьмет деньги. Это единственная возможность получить военный билет.

8

Марина с особым вниманием относилась к любой информации о призыве. Следила за сообщениями по телевидению, в газетах. Там много говорили об уклонистах. Оказывается, в этот момент в их городе  от армии бегала почти тысяча человек – тридцать шесть процентов от общего количества призывников этого года. Главы поселений собирали с родителей такие объяснения: «Мой сын отношений со мной не поддерживает, дома не живет, где он сейчас находится, не знаю». Марина ловила себя на мысли, что и ей это может пригодиться, поэтому даже  делала вырезки из газет и складывала их вместе с медицинской картой, договором «Призывника», рентгеновскими снимками и квитанциями об оплате страховщикам ВИРМЕДа.
 Милиционеры сетовали, что такие объяснения пишут  люди из вполне благополучных, обеспеченных семей. Но в прокуратуру  материалы  передавали только на тех ребят, которые сами расписались в повестках, а в военкомат не явились. Один из них добровольно пошел под суд. На заседании он признал свою вину и согласился на особый порядок судебного разбирательства. Ему присудили штраф в пользу государства в размере пятнадцати тысяч рублей. При этом в армию ему дорога была заказана из-за судимости.
Марина с завистью вздохнула. Она показала Владику эту заметку, но он и слушать не хотел о бегах. И твердил свое : «Лучше я отслужу год».
Но в мыслях Марина придерживала этот вариант. Чего она только не нафантазировала себе. То ей представлялось, что она прячет Владика в квартире, которую никому никогда не открывает, и они вдвоем постепенно сходят в заточении с ума. То видела сына переодетого девушкой. Но никак не могла представить, чтобы он проходил в девушках три  с половиной года. То мечтала отправить его к своей дочери и спрятать там. Потом стала рассуждать о том, чтобы уже сейчас выписать Владика и забрать его личное дело из военкомата. Но этот процесс как-то уж совсем не складывался у нее в голове.
Она мучительно рассуждала  о том, где найти человека, который взял бы у нее деньги и оформил военный билет сыну. Но никого даже в отдалении подходящего не было. Идти же советоваться с посторонними  боялась, опасаясь, что в военкомате как-нибудь прознают о ее махинациях, и это только навредит Владику.
И вдруг однажды ее навестила подруга дочери Ольга, которая когда-то училась вместе с ней в институте. Марина знала, что она много лет назад открыла свою рекламную фирму, рисует на троллейбусах всякие объявления. К изумлению Марины, Ольга пришла, чтобы предложить ей работу. У женщины все затрепетало внутри. Она с обожанием смотрела на Ольгу, которая сказала, что зарплата у нее будет десять тысяч рублей. Но что-то настораживало Марину. Ее удивило, что  занятая предпринимательница, открывающая свое издательство, сидит у нее уже больше трех часов. Смутило и то, что на вопрос, как обстоят дела с квартирой ее мамы, Ольга ответила, что  жилье  та расприватизировала, опасаясь претензий наследников после смерти отца, а потом снова приватизировала. Такого быть не могло. Второй раз квартиру могла приватизировать только сама Ольга, которая была несовершеннолетняя на момент первой приватизации. Но она-то говорила о маме!
Марина сказала, что у нее с собственностью все в порядке, оформлено и завещание. Одна беда – сына могут в армию забрать, а он нездоров. И тут Ольга вдруг предложила обратиться за помощью к ее знакомому врачу – хирургу, который помог семье ее друзей.
-Он сделал так, что дело их мальчика в военкомате положили в самый низ стопы и до него никогда не дойдет очередь.
Марина задумчиво посмотрела  в окно. Она понимала, что это полная чушь, но все-таки сказала:
-Спасибо, я обязательно обращусь, ты договорись, а я заплачу. Знаю, они берут шестьдесят тысяч. Так, кажется?
-Я уточню,- сказала Ольга.- И с чувством добавила, - вы не сомневайтесь, вы же мне как родные…
Наконец, она ушла. Марина терзалась сомнениями. Но все-таки верила, что Ольга даст ей работу. Та пришла вечером следующего дня. И опять долго сидела, рассматривала работы Марины. Потом взяла некоторые образцы и начала прощаться. Уже стоя на пороге, сказала:
-Я узнала у врача. Он согласен  вам помочь. Услуга стоит, как вы и говорили, шестьдесят тысяч. Я позвоню и дам вам координаты.
Она ушла, и Марина поняла, что не будет у нее ни десятитысячной работы, ни врача, которому можно было бы дать взятку за нужный диагноз Владика. Она даже не стала размышлять, почему и как  попала к ней Ольга, чего от нее хотела на самом деле. Ее мучило лишь сознание того, что ее опять обманули. И так жестоко. И это все происходит с нею именно сейчас, когда она стала совсем старухой, больна, а ей надо доучить сына и спасти от неминуемой гибели в армии.  Где взять силы?
«И подохнуть нельзя, даже если очень захочется,- думала она,- если умру, Владику придется бросить университет. Конечно, он уже получил одно образование, которое теперь тоже считается  высшим. Но ему так хочется стать специалистом. Он любит свои ракеты и надеется сделать карьеру. Может, и сделает. Ведь получил диплом на гагаринских  чтених в Москве, у него уже есть и публикации в университетском сборнике научных работ. Но  не дают идти вперед, за руки- за ноги держат этой армией!»

10

Время  поджимало. Владик уже прошел преддипломную практику на оборонном предприятии их города, через два месяца ему предстояло защитить диплом. А еще через три месяца начнется его призыв. Тянуть больше невозможно.
-Владик,- сказала Марина однажды утром.- Надо идти сдавать кровь. Возьми себя в руки. Без этого нельзя.
-Пойдем,- неожиданно быстро согласился  сын.
Уплатив  триста рублей в страховой кассе диагностического центра, они пошли в лабораторию. Очереди почти не было, и их  тут же позвали.
-Я  постою рядом,- робко сказала Марина медсестрам.- Он может упасть. Дайте ему, пожалуйста,  ватку с нашатырем.
Она скрыла от Владика, что кровь будут брать не только из пальца, но из мочки уха – на свертываемость. Как только  лаборантка проколола ему кожу на пальце, лицо Владика сначала стало белым, а потом начало покрываться сине-зелеными пятнами. Лаборантка внимательно смотрела на него. Но  дела своего не бросала. Марина стояла вплотную к сыну, готовая подхватить его, если он начнет падать со стула. Владик судорожно дышал  аммиаком широко открытым ртом. Марина поняла, ему трудно дышать. И тут другая лаборантка толкнула ее и сердито закричала:
-Уйдите, вы ему воздух из окна перекрыли!
Марина слегка отодвинулась, но не отошла. Она поняла, что лаборантка сказала так от страха. А медсестра тем временем уколола Владика в мочку уха, чего тот совсем не ожидал. Марина попыталась шутить. Но у нее это совсем не получилось. А медсестра макала и макала промокашку о проколотую мочку, но кровь не останавливалась. Все-таки он выдержал испытание до конца, и когда все закончилось, с трудом поднялся со стула и пошел к выходу. Марина заискивающе  извинилась и поспешила за ним.
На улице она достала из пакета сок и печенье и сунула ему в руку. Владик начал судорожно глотать сок и тихо ругался. Он с детства ругался во время жестоких процедур и даже иногда грязно.
Но что была для Марины эта встряска по сравнению с тем потрясением, которое она испытала, когда через два часа получила из лаборатории результаты анализов. Компьютер беспристрастно распечатал то, что невозможно было понять и принять. Лейкоцитов было много, нейтрофилов сильно не хватало, лимфоциты на 6, 4 превышали норму.  Много было моноцитов, базофилы были на пределе. Но что самое непонятное – при  норме тромбоцитов начало свертываемости крови по Сухареву превышало норму в три с лишним раза и составляло шесть с половиной минут, а в конце – семь с половиной минут при  предельной норме – пять. Но чуть ли не при гемофилических показателях свертываемости длительность кровотечения составляла две минуты при предельной норме четыре.
-Что же это такое?- воскликнула Марина.- Что это за состав крови? Может быть, ты – инопланетянин? Нет,  я не выдержу этих ужасов.
Наутро они поспешили на прием к гематологу все в тот же диагностический центр.
Только взглянув на результаты анализов, врач сразу же спросила:
-Есть наследственные заболевания крови по женской линии?
-Вы имеете в виду гемофилию? Нет, ни у кого не было до четвертого колена. Дальше я не знаю. Но троюродный брат моего сына по отцовской линии умер в  шестилетнем возрасте от лейкемии…
-Нет,- отмахнулась врач,- на это никаких показателей нет. А вот с кровотечениями надо посмотреть получше.  Я пошлю вас в клиническую лабораторию областной больницы, в стационар. Только там делают этот анализ. Он дорогой, две тысячи рублей. Вы согласны?
-Да, да,- закивала Марина.
Они взяли направление  на исследование системы гемостаза и на следующее утро поехали в клиническую лабораторию. Уплатив в страховую кассу две тысячи рублей,  пошли в лабораторию. Здесь девушка-медсестра по просьбе Марины положила Владика на кушетку и дала ему  кусочек ваты, смоченной нашатырным спиртом. Впервые у него кровь брали из вены. Когда сестра ввела иголку  в вену, голова Владика заметалась на кушетке, лицо страдальчески исказилось и стало, как у маленького ребенка. Марина стояла рядом и внимательно наблюдала за сыном. Вдруг он начал засовывать вату с нашатырем в рот. Она поняла – он задыхается и громко прикрикнула : «Считай, считай от тысячи! Тысяча шестьсот. Тысяча шестьсот двадцать. Считай! Считай!» У медсестры дрожали руки. Марина кричала на сына, а он  уже обмякал и совсем был непохож на себя. И тут сестра выдернула иголку из вены, начала перевязывать руку на сгибе. Марина глубоко вздохнула – Владику не удалось  уснуть. А он, поднимаясь с кушетки, недовольно сказал ей:
-Ну зачем ты кричала,  мешала мне? Я только начну забываться, а ты кричишь…
-Я тебе забудусь. Я тебе забудусь!- проворчала Марина.
На следующий день Владик один поехал забирать результаты анализов крови. Марина внимательно изучила показатели. Здесь тоже был результат и контроль, и можно было понять,  где  показатели в норме, а где нет. Агрегация тромбоцитов с АДФ была ниже нормы на семь. А спонтанный  фибринолиз  в два раза превышал предельную норму. Нижний уровень – в четыре раза!
Придя на повторную консультацию к гематологу, Марина не знала уже, чего и ожидать при таких  показателях. Но врач сказала:
-Ничего особенного…
-Так он здоров?- спросила Марина, чувствуя, что ненависть к врачу поднимается у нее откуда-то снизу живота и уже давит на горло. Она  ясно видела – врач хочет ее обмануть. Но почему?- В таком случае  мы прямо от вас идем удалять зуб. Пишите заключение,- сказала она, выплеснув, наконец, всю ненависть наружу.
Врач на секунду замерла и тут же отдернула руку от больничной карты.
-Подождите! Как это – зуб удалять? Ему надо удалять зуб?
-Давно уже надо. Да вот все не решались. Он же с детства страдает кровотечениями. Мы даже обследовались, там и результаты детских анализов есть. Посмотрите. Думаю, они схожи с нынешними. Просто мне никто не сказал об опасности.
-Подойдите, сядьте  поближе, - примирительно сказала врач.- Я объясню вам, что происходит. Вот здесь,- она показала на  строчку агрегации тромбоцитов с АДФ,- на входе,  у него кровь сворачивается очень быстро,  а на выходе почему-то происходит процесс распада и возникает кровотечение.
-Почему это происходит?
-Я не знаю. Ну… такой организм. Может быть, помогут в институте гематологии в Москве? Но там очень дорого, очень. Я вам дам координаты, если хотите.
-И как нам жить?
-Живите как живете. Только не попадайте в автокатастрофу, на операционный стол и не  удаляйте зубы.
-Ну а если такое все-таки случится, что делать?
-Я напишу в карте, что перед операцией ему нужно вводить  кровесвертывающий препарат.
-Но вы уверены, что он не вызовет аллергию? У него тяжелая реакция на лекарственные препараты.
-Нет, не уверена. Поэтому пишу, вот видите, что  предварительно нужна консультация аллерголога.
-И как с такими показаниями он будет служить в армии?- наконец, произнесла главные слова Марина.
-А я напишу вам направление в гематологическое отделение  областной больницы. Он там полежит, обследуется, а после больницы  уже не будет считаться здоровым…Вы согласны на госпитализацию?
Марина представила, что  Владик будет без нее в этом страшном отделении, где его то и дело станут колоть иголками и в какой-нибудь момент отек Квинке настигнет его, а ее не будет рядом, и ему начнут вводить  препараты, которые добьют его окончательно…
-Мы подумаем,- сказала она и забрала больничную карту.

11

Думала она неделю. Мучительно размышляла, что ей теперь предпринять. И решила сама сходить в военкомат, где как раз начала работать медкомиссия осеннего призыва.
Унылое здание  было теперь обнесено  лесами.  Вокруг суетилось много молодых узбеков- гастарбайтеров. Военкомат, наконец, решили отремонтировать. Марина долго путалась , блуждая по длинным коридорам,  перегороженным  старой и новой мебелью, строительными материалами. Наконец, вышла на призывную комиссию, которая расположилась в актовом зале. К врачам в очередь выстроились зачисляющиеся на военные кафедры вузов, контрактники, первокурсники и имеющие отсрочку по болезни. Марина нашла главного врача, женщину средних лет, на которую все наседали, и, старясь быть громче других, сказала:
-Мой сын прошел обследование в диагностическом центре, у него обнаружены  плоскостопие, гастрит,  панкреотит,  хронический холецистит, ускоренный фибринолиз…
Вокруг стало тихо. Но Марина больше не стеснялась. Она поняла, наконец, здесь каждый – за себя и никому нет дела до другого. Главный врач сказал ей:
-Идите к  терапевту, там  покажете, что вам написали.
Марина нашла терапевта  на втором этаже и прямо прошла в кабинет, перед которым парни стояли в очереди. За столом сидели две женщины – молодая, рыжеволосая, с распутным лицом, ее Марина запомнила еще с прошлого лета, когда та написала в личном деле Владика «годен», хотя и посмотрела в его больничную карту, и пожилая, крючконосая, с седой стрижкой. Марина  положила перед ней раскрытую больничную карту со всеми обследованиями и сказала:
-Я четыре года пытаюсь объяснить призывной комиссии, что мой сын тяжело болен. Не один раз приносила вам эту больничную карту и показывала. Никто не захотел обратить внимания. Теперь он прошел обследование за свой счет – это десять тысяч рублей. Вот результаты. – И Марина начала перечислять заболевания Владика. Старуха  внимательно читала записи в карте. Потом спросила рыжеволосую:
-А кто эти подписи ставил в его личном деле?
Рыжеволосая покраснела и сказала:
-Я…А это – я даже не знаю.
-Вы кто?- спросила  ее Марина.
-Я медсестра.
«Боже мой!- подумала Марина,- так здесь  годность к службе в армии определяют даже не врачи. Любая медсестра может расписаться в личном деле и отправить в строй   инвалида! А, может, и уборщицы у них призывом занимаются? Зачем тогда  вообще врачебная призывная комиссия, если ей не нужно знать, здоров призывник, или  у него половина органов отсутствует?»
Крючконосая  сказала:
-Вы идите пока к хирургу,  аллергией он у нас занимается, а я напишу направление в стационар. Здесь гематолог рекомендует обследовать вашему сыну  органы брюшной полости, чтобы выявить причину ускоренного фибринолиза.
Марина спустилась в актовый зал  и  подождала крючконосую. Она вскоре спустилась и  отдала главному врачу направление. Та подписала его , а Марина растерянно сказала:
-Но ему через два месяца защищаться…
-Это ваше дело. Наше – дать вам направление, а вы когда сможете, тогда и ложитесь. Хоть весной…
Уже на базарной площади Марина по сотовому набрала номер Владика и сказала:
-Тебя кладут в больницу. От военкомата.

12

Перед Мариной встал мучительный вопрос: как оставить сына врачам? Это было невозможно даже при самых тяжелых обстоятельствах. Она всегда думала об этом и содрогалась только при одной мысли, что когда-нибудь Владик может оказаться в больнице без нее. Любая инъекция, любая таблетка могли убить его. Двадцать три года она находилась рядом с ним. И сын не только дорос до таких лет, но смог  учиться на одни пятерки и в школе и в университете. На вид он был такой же, как все, и даже казался гораздо здоровее многих молодых людей. Чему способствовал, конечно же, его абсолютно трезвый образ жизни. К тому же Владик не курил. Он  занимался спортом. С детства играл в футбол и в хоккей, его команда даже брала первые места в районе. У него было много друзей – самых разных мальчишек. Он умел ладить и с маменькиными сынками из богатых буржуазных семей, и с трудновоспитуемыми соседскими ребятами.
Но были такие вещи, которые он не мог переступить. Он не бегал по улице вечером, в лучшем случае – сидел на скамейке у подъезда. Не дрался, не лез на рожон. На самом деле он был закрыт в самом себе и никого близко не подпускал. Никогда ни по кому не скучал. Когда он стал взрослым, многие его сверстники, дружившие с ним, поняли – ему никто из них не нужен. Но если они принимали это за эгоизм, то сильно ошибались. Все дело было в здоровье. Владик скрывал от товарищей свои недуги, и никто не догадался бы, каких усилий стоило ему бегать по льду на коньках за шайбой, когда дыхание было на пределе. Марина была на этих соревнования и все видела. Видела, что сын задыхается. Но продолжает играть, не желая подвести команду. Он слабел на глазах, но продолжал  гонять  шайбу. Она следила,  но не останавливала, не забирала его со льда. Знала,  что он еще может, что пока это безопасно.  Это и были ее уроки мужества. Но она знала также, что если на Владика нападут хулиганы, собьют его с ног и станут бить, он просто свернется в калачик, закроет голову руками и даже не будет кричать.
К таким, как Владик, общество относится с брезгливостью, считает негодными слабаками, шизофрениками. Как оно ошибается!  Люди, которые не могут нормально дышать, вынуждены замыкаться в своем кругу. Это – страх, и он не проходит никогда. Он заставляет прятаться, отвергать людские страсти. Больные с проблемами дыхания не могут от души радоваться, плакать, возмущаться. Поэтому они кажутся вялыми и равнодушными. Это – страх!
Марина была радостью и грустью своего сына, его страданиями и страстями. Она все приняла на себя. И на приеме у врача-пульмонолога с удивлением увидела, что та восприняла это буквально. Врач, осмотрев уставшего и вялого Владика, попросила его выйти и сказала:
-Вы должны оба показаться психиатру. У вас затяжная  депрессия, которую вызвала болезнь ребенка в младенчестве. Вы оба так и не смогли выйти из нее. Но ведь вашему сыну придется когда-нибудь встречаться с девушкой…
-Он четыре года встречается с девушкой,- усмехнулась Марина.- Это очень хорошая девушка, и я на нее надеюсь.
Она в самом деле хотела бы надеяться на  эту девчушку, однокурсницу Владика, хотела бы передать ей сына на сохранение. Но он не подпускал ее к этим отношениям, и она о них ничего толком  не знала. Сейчас ее волновала уже новая проблема – внуки. Какие они будут при таком здоровье Владика?  Если раньше Марина  советовала Владику скрывать правду о двух его селезенках, опасаясь, что девушка бросит его как мутанта, то теперь, напротив, она считала  глубоко непорядочным скрывать от нее всю правду о здоровье ее избранника. Если она пойдет на риск и решится рожать, то пусть это будет только ее ответственное решение. Хотя, приди потом беда и случись что с ребенком, никто из них себе не простит.
Пульмонолог, давая ей свои жалкие советы, и не подозревала, насколько все серьезнее и трагичнее, чем она себе это представляла. Разве психиатр вернет дыхание ее сыну или поменяет ему кровь?
День и ночь Марина молила Бога сохранить жизнь ее мальчику. Она просила его : «Господи, спаси нас и помилуй, если ты  спас моего мальчика один раз, то не отнимай теперь его у меня! Боже правый, прости нас грешных и помилуй, распространи на нас  милость свою, спаси  Господи, молю тебя, верная  и преданная раба твоя!»
Марина ходила в церковь и ставила свечи Николаю-Угоднику, прося его о чуде спасения. Но почему-то всякий раз в храме начинался какой-то шум, стук. Продавщица свечами  отворачивалась и наклонялась под прилавок, похабно выставляя толстый зад,  злобные старухи мельтешились вокруг,  толкали ее,  собирая свечные огарки с подсвечников, гремели дверями и ведрами, омывая пороги. Марина с печалью воспринимала происходящее в церкви, но не отступала и продолжала молиться. Ставила свечи перед Тихвинской Богоматерью, которой молилась двадцать два года назад, выйдя в последний раз с Владиком из больницы. И приносила к ней сына. Однажды он притих у нее на руках, положил головку на плечо и… описался. Марина кинулась вон из церкви, и до сих пор не знала, как это воспринять. Сейчас она вдруг поняла -  как знак живого!
Помолившись, она повела Владика в медсанчасть, куда военный комиссариат направлял больных призывников. Мать и сын договорились, что будут просить отпускать его из больницы после обеда ночевать дома, чтобы он мог готовиться к защите.
-Владик,- сказала Марина, еле успевая за ним на улице,- а, может, эта заведующая возьмет деньги?

11

К удивлению Марины, заведующая  терапевтическим отделением, очень грузная пожилая женщина, которая еле передвигалась по коридору, пропахшему хлоркой, очень внимательно выслушала ее печальную историю. Посмотрела на Владика и сказала, покачав головой:
-Какой больной ребенок!
Оказалось, что в медсанчасти для призывников существует только дневной стационар, нужно приходить к восьми утра и сидеть в коридоре на диванчике. Это и называлось госпитализацией на повторное врачебное освидетельствование.
Заведующая  разрешила Марине не только присутствовать при сдаче на анализ крови, но и написала об этом в направлении, предписав брать кровь в положении лежа. А после того, как   эти медсестры насмотрелись на задыхающегося , синеющего Владика , никто не стал возражать против того, чтобы Марина присутствовала при  других процедурах и вообще находилась в стационаре рядом с сыном. И тут же ее возненавидела лечащий врач -  худющая  девица  в обтягивающих джинсах , с  крашеными ярко- белыми волосами. Она, словно фурия, проносилась мимо Марины  и Владика, которые заискивающе здоровались с нею, в упор не замечая несчастных.
Мать и сын каждое утро вставали в шесть утра и отправлялись в медсанчасть, как на пытку. И для него, и для нее это было самой настоящей пыткой. Владик с трудом переносил тяжелые процедуры. А ведь при этом на них постоянно кричали, все – от врачей до  медсестер, санитарок, уборщиц и охранников. «Ничего, ничего,- успокаивала себя терпеливо Марина,- скоро мы, может быть, отдохнем от медсестер-наркоманок, от советских  санитарок-садисток, от гулаговских врачей-убийц, от извергов в погонах, и не попадем к отморозкам в казармах стройбата».
 В кабинете гастроэнтеролога она старалась не смотреть на скорчившегося  на кушетке сына, которому в желудок ввели эндоскоп. Обезболивать было нельзя  - Владик не переносил ледакоин. Ему было больно, и его рвало.  Он задыхался, но обследование выдержал до конца.
-Тяжелый гастрит, стенки желудка кровоточат, но язвы  нет,- сказала врач.- Конечно, в армию ему нельзя…
Однако  и ее заключение не соответствовало освобождающим от службы статьям закона о призыве. Оно лишь ввергло Марину в новую печаль.
Не лучше было и обследованием печени. Там обнаружили  патологическое ожирение и активный  стеогепатит. От более глубокого обследования Марина наотрез отказалась, когда узнала, что необходимо применять изотопы. Отвергли и колопоскопию – мучительное обследование кишечника с применением лекарственных препаратов и промыванием  огромным количеством воды, после которого больные долго приходят в себя.
-Зачем  эти невыносимые мучения?- спрашивала врачей Марина,- коль вы пишете тяжелые диагнозы, а  статью, освобождающую от службы в армии, не пишете. К чему этот  дополнительный риск с применением лекарств, которые если и не угробят мне сына, то уложат надолго на больничную койку?
Но она не теряла надежды и решилась на крайность – предложить деньги заведующей  отделением. Та еще больше смягчилась после предложения, но деньги принять отказалась.
-На днях хирург нашей медсанчасти покончил жизнь самоубийством, ему было семьдесят лет. Больные принесли десять тысяч за операцию и сами же  сообщили в прокуратуру. Та возбудила уголовное дело,  человек не выдержал позора и  ушел из жизни. Да и за что вы будете платить? Лишнего я все равно не напишу, но здесь и так всего  много…
-Значит, он будет годен для службы?
-Ну зачем вы так говорите – годен- не годен. Так не надо говорить. Он болен, ребенок ваш очень плохой. С кровотечениями в армию не берут.
-Но гематолог сказала, что ему можно  служить, в  госпиталях есть гематологи.
-Неужели? Где же, интересно, у нас такие армии?- грустно усмехнулась заведующая.
Через две недели им на руки выдали акт для военного комиссариата, в котором были перечислены шестнадцать диагнозов различных заболеваний, но ни один не подходил под статью о непригодности службы в армии. Даже ускоренный фибринолиз хотя и подтверждал опасность тяжелых кровотечений, но сам по себе не являлся диагнозом.
Из стационара Владика еще раз послали к гематологу в диагностический центр, но предупредили, что придется заплатить. Марина покорно кивнула.
То, что ожидало их в кабинете гематолога, потрясло ее до глубины души, а Владика так перепугало, что у него едва не началось удушье. За столом сидела тощая горбатая фурия с черными патлами, обрамлявшими лицо, на котором безумным блеском ненависти сверкали черные глаза. Марина сразу почему-то вспомнила «дело врачей-убийц» 1953 года, а уже через несколько минут поняла, что Сталин тогда был прав.
- Вы из «Призывника»? И чего же вы хотите?- закричала она, как только Марина и Владик переступили через порог.
-Нас прислали на повторную консультацию из стационара от военкомата,- сказала Марина.
-Вы молчите!- опять закричала гематолог.- Пусть  он говорит. Иди сюда, садись,- приказала она Владику,- рассказывай, на что жалуешься.
-На кровотечения,- сказал он еле слышно.
-И как часто у тебя бывают кровотечения?
-Ну… каждую неделю.
Марина с недоумением взглянула на сына. Такого у них не было, но о том, как и что было на самом деле, эта фурия, по-видимому, и не желала знать.
-Да что ты!- истерично  захохотала она,- это при таком гемоглобине!-  бланки с анализами замелькали у нее в руках,- расскажи кому-нибудь.
-Да, нам опасен высокий гемоглобин, кровотечение наступает даже от кусочка красной рыбы или красной икры,- успела вставить фразу Марина.
Гематолог на секунду будто бы опомнилась, но тут же заорала:
-Мне все про вас  Мария Николаевна рассказала, ведь это вы у нее на приеме до меня были?
-Да, это она посылала нас в клиническую лабораторию,- сказала Марина.
-И вы хотите сказать, что за деньги вам дали объективные показатели фибринолиза? Да мы прямо сейчас, здесь сделаем повторный анализ.
-То есть, вы хотите сказать, что мой сын абсолютно здоров и может идти в армию?
-Конечно! А с кем же еще идти в разведку – с бабкой и с дедкой?-  она выразительно взглянула на Марину и добавила,- в госпиталях тоже есть гематологи.
Марина чувствовала, что земля уходит у нее из-под ног, но собрала все силы и держалась. Она понимала: между врачами произошел сговор,  и они решили погубить ее сына.
-В таком случае пишите свое заключение, и мы пойдем прямо от вас к стоматологу удалять зуб.
Горбунья опешила и , подумав, сказала:
-А я положу вас в наше гематологическое отделение областной больницы, и там вам удалят ваш зуб. Но сначала вы пойдете к нашему стоматологу и принесете мне подтверждение о том, что вам действительно нужно удалять зуб. А для верности я переведу вас на бесплатное лечение – на ОМС. Заполнив бланк, она подала его матери.
Марина и Владик встали и пошли в стоматологический кабинет. Оказалось, что ему нужно удалять три зуба. «Я больше не выдержу,- обреченно думала Марина,- что ни врач, что ни обследование, то новая проблема».
Горбунья, увидев заключение стоматолога, пришла в еще большее неистовство, но уже показное. И  закричала:
-Я сейчас же пишу вам направление в гематологическое отделение! Вы отказываетесь, да, да?
Конечно, она отлично понимала, что никакая, даже самая глупая мать, не отдала бы своего больного ребенка в ее руки - этой сумасшедшей террористке, вырвавшейся на волю неизвестно из какого бандитского угла. А та безумно хохотала, кидалась на стол своей тощей грудью, так что горб у нее топорщился,  поднимая воротник фирменного халата, глумилась, потом начала писать размашистым почерком что-то в больничной карте.
-Вот, - сказала она, я пишу : «Мама настаивает, что на  момент осмотра у врача у ребенка наблюдался ускоренный фибринолиз. От госпитализации в гематологическое отделение мама  отказалась».
-Простите,- возразила Марина,- а кто вам сказала, что мы отказываемся, пишите направление.
-Все,- кинула  горбунья  больничную карту Марине и выбросила направление медсанчасти в корзину.
Ее запись сыграла  роковую роль. И в акте заведующая  терапевтическим отделением  медсанчасти записала, что от госпитализации в гематологическом отделении Владик отказался.

13

В нужный кабинет в военкомате их долго не впускал  худой  офицерик, командным голосом говорил:
-В учетном отделе обеденный перерыв, ждите в актовом зале. – И показала, куда надо идти.
Актовый зал уже отремонтировали, расставили там  стулья и столы, за которыми сидели в гробовой тишине призывники и их родители. Эти ребята ждали только напутственного слова военкома. Именно к ним и велел сесть Марине и Владику офицерик. Они присели на стулья с краю и не знали, в какую сторону смотреть, чтобы не встретиться глазами с новобранцами.
Не выдержав, Марина вскочила и, отошла в сторону. Там стояла пожилая женщина, по виду – деревенская. Она спросила сочувственно:
-Устали сидеть? Долго что-то ждем, аж сердце заходится. Сироту ведь в армию провожаю…
-Как сироту?- вздрогнула Марина.- Сирот не призывают.
-Сам пошел наш Сашка. А куда ему еще деваться? С бабкой  Аней жил, а ее убили. Пустила злодея в дом на постой, такого же молодого, товарища Сашкина, а он  приспособился в автоматы играть да и ограбил бабку. И ведь не взял ничего – она пенсию-то всю Сашке отдала, чтобы он за учебу заплатил. В городе мальчишка учился. В институте.  Теперича бросил. Где ж ему денег взять? Сам в армию попросился. Хоть поест досыта. Я вот  по-соседски провожаю, надоть, чтоб хотя кто-нибудь проводил. Еще неизвестно, возвернется ли…
Марина  не могла дальше слушать эту печальную историю, у нее заныло сердце. Взглянув на часы,  решительно отодвинула  стража обеденного перерыва и прошла в учетный отдел. Владик – за ней. Через пять минут его личное дело понесли в  медкомиссию. Но главный врач велела им пройти сначала к терапевту, которая направляла их в медсанчасть.
К ней было много народу. Пока  они сидели в очереди, Марина тоскливо размышляла о своей собачьей жизни. Ее смущала мысль о том, что те ребята наверху скоро наденут солдатскую форму и отправятся служить. Долг родине – он ведь существует, и героев, воинов в веках прославляют. А ее Владик…Как на нее смотрят другие матери, дети которых все-таки уходят служить? Виновата ли она перед ними? Такая сложная эта жизнь, в ней и та сторона, и эта – и у каждой своя правда…
Вдруг к ней пододвинулся мужчина в кожаной  куртке и в темных очках. Под ними она рассмотрела  какой-то странно неподвижный  взгляд, будто  неживой.
-Простите,- сказал он,- вы за сына хлопочете?
-Да,- ответила настороженно Марина.- А что вы хотите?
-Да я вот  сижу здесь по делу, жду людей…
-Каких?
-А вы не догадываетесь? Богатых, конечно, их тут много  бывает. Всяк за свое чадо старается.
-Да вы кто?- встревожено спросила Марина.
-Я книжку написал, патриотическую. Ищу спонсора, чтобы издать. Очень полезная книжка. У нас ведь историю страны молодежь не знает. А зря. Казалось бы, военкомат должен посодействовать, так не хотят! Не патриоты, что ли? Приходится искать богатых людей. Может, вы  поможете?
-Да с чего вы взяли, что у меня есть деньги?- прошептала Марина.
-Вижу – есть. Вон, какой у вас парень, красавец, хоть сейчас – в бой! Такого вырастить, немалые средства нужны. А знаете ли вы, что  военному призыву в регулярную армию  в России  скоро исполняется как раз четыреста лет. И с тех пор почти ничего не изменилось, вот что удивительно. Также рекрутируют всех подряд, также  уклонисты бегают, а военные и милиция бегает за ними.
-Неужели?- удивилась Марина.
-А как вы думали?- воодушевился мужчина и придвинулся к ней еще ближе.- Еще во время смут Московское государство узнало, что для успешной борьбы с внешними и внутренними врагами необходимо переменить военный строй, потому что при старом строе русские войска оставались почти всегда побежденными. И вот в царствование первого государя из династии Романовых начинаются преобразования. При Михаиле Федоровиче уже видим полки, набранные из иностранцев…
Марина с интересом взглянула на собеседника.
-Да. Продолжал он,- но этого мало. При нем  же образовались и русские полки, выученные по иностранному строю. Образовались конные – рейтарские, драгунские полки, пехотные, солдатские. Окончательно преобразование войска завершилось в восемнадцатом веке. И вы знаете, именно это преобразование военного строя потребовало более важных преобразований. До той поры только при объявлении войны ратные люди должны были являться в полки, но в мирное время они жили обычным образом. А с учреждением постоянного войска служивые люди не могли уже оставаться в своих поместьях, они должны были выделиться из общей областной жизни, составить особое сословие.
-Так вот как оно было…- сказала задумчиво Марина.
-Именно. При этом служить было выгодно – за это хорошо платили служилым людям, помещикам, которые приводили на сборный пункт с собой крестьян. Вообще-то им хорошо жилось на эти средства лишь в мирное время, а больше они  проводили его в походах, потому что Россия вела беспрерывные войны.
Представьте себе – то, что вы видели сейчас в актовом зале, это всего лишь видоизмененная картина четырехсотлетней давности. Тогда это происходило так. Каждый год устраивался смотр дворянскому войску. За столом в глубине двора сидел боярин с двумя помощниками. Один из них выкрикивал по списку служилых людей. Другой гусиным пером записывал вновь принятых на службу и вычеркивал состарившихся, увечных или тех, кто не смог явиться на лошади или с оружием.
Вообразите – на середину двора выезжает плохо вооруженный помещик со своими воинами. Перед столом он спешивается и кланяется боярину и его помощникам. Те осматривают вооружение, коней, ищут в записях, сколько земли у помещика. Оказывается, что много. И тут вспыхивает спор. Боярин считает, что при таком большом количестве земли помещик плохо вооружен и людей с собой привел мало, да и пешие они, а не конные. Служилый, чуть не плача, объясняет, что совсем обеднел, просит оставить его в списке и дать прибавку земли. Если сейчас вычеркнут его из списка, то придется расстаться с поместьем и идти в услужение к какому-нибудь боярину…
Марина вспомнила деревенского мальчика - сироту, который  пришел в армию за куском хлеба, и тяжело вздохнула. А мужчина продолжал:
-Поэтому владельцы больших земельных участков разными льготами переманивали к себе крестьян с малых участков, розданных в поместья ратным людям. Именно за эту землю помещики были обязаны призываться. Но  они  в массовом  порядке разорялись из-за  беготни крестьян туда-сюда и оказывались не в состоянии служить в армии, материальное обеспечение которой полностью лежало на плечах служилых людей. И началась гоньба всех за всеми, гоньба за человеком по всему  Московскому государству: гоньба за горожанами, которые бегут от тягла, всюду, куда только можно, прячутся, закладываются к богатым помещикам, гоньба за крестьянами, которые от тяжких податей бредут порознь и толпами за Уральские горы, в степи.  И тогда появилось крепостное право!
-Что вы говорите?- усмехнулась Марина.
-Не сомневайтесь. Именно тогда правительство приняло меры к восприпятствованию  перехода крестьян от одного землевладельца к другому. Это произошло еще в шестнадцатом веке, в царствование сына Ивана Грозного Федора Иоановича. На самом деле  указ писал регент царя Борис Годунов. Я вас заинтересовал?
-Вроде бы…
-Но и это еще только начало регулярного призыва. В конце концов, на армию стало работать все государство. Именно из-за необходимости ее  содержания  в России стали развивать промышленность, торговлю, промыслы. Так возникли кожевенные, стеклянные, канительные, железные заводы, виноделие и шелководство. Более того, царь Михаил Федорович, первый из династии Романовых, пришедший на престол после  смутного времени, после Годунова,  всех Лжедмитриев, Шуйского и семибоярщины, начал развивать науку в России, призвав известного немецкого ученого Адама Олеария.
-И все - только ради армии?- спросила Марина недоверчиво.
-Только ради нее. Вот о чем я пишу. Но почему-то не находится желающих спонсировать такую патриотическую книгу.
-Но ведь это же страшно, что уже четыреста лет в России все мы живем только ради армии. Это трудно понять и принять… Ведь это заставляет смириться с мыслью, что гибель в армии – момент государственной истины, даже странно, что за это вообще кого-то призывают к ответственности.
-По большому счету это так и есть. Еще Шекспир размышлял: стократ ответственен король за гибель своих людей или король не отвечает за смерть своих солдат? В этом очень много смысла. Обратите внимание, когда на войне он спрашивает о потерях, ему отвечают: потери невелики, десять человек…
Марина не дала ему договорить, перекрестилась и вскочила со стула:
-Для каждой матери потеря сына –  самая великая  потеря, и кто может убедить ее в том, что она была необходима? Да какое мне дело до ваших  черных царей, до красных генералов? Я не хочу…
-Так вот  и я о том же, вы почитайте мою книгу. Тогда, может быть,  поймете, что ее надо издать.
 Марина покачала головой в смятении и отошла подальше от мужчины.

14


Он же не двинулся с места и сидел неподвижно, время от времени оглядывая  очереди у  кабинетов врачей. Она и не заметила, как он подошел к ней и сунул  в руки какие-то бумаги. Марина не успела кинуть их ему обратно, он будто растворился в толпе. Хотела побежать следом, вернуть рукопись, но подошла их очередь  идти к терапевту. Однако вперед  протиснулся тот самый тощий офицерик, который стоял на страже обеденного перерыва своих товарищей, но теперь  был не один, а привел мать и сына и долго и нудно стал о чем-то препираться с крючконосой седовласой врачихой.
-Подождите в коридоре!- грубо крикнул им он.
-А что вы на меня кричите?- вспыхнула Марина,- мы пока не на призыв…
-А что здесь, по-вашему?- злобно заорал офицерик.
Но его тут же прервала крючконосая и тоже заголосила:
-Вы меня сегодня все достали. И родители, и военные! Выйдите все отсюда! Работать невозможно…
Она отодвинула военного, которому пришлось выйти вместе со своими протеже, и взялась за Владика.
-Раздевайся!- скомандовала она ему.
Он послушно стал стягивать с себя свитер, потом рубашку.
-Я была у вас летом,- сказала заискивающе Марина.- Вы направили его в стационар. Вот, мы принесли акт.
Врачиха стала водить носом-крючком по страницам больничной карты, мельком взглянула на акт и крикнула:
-Ну что? От госпитализации в гематологическом отделении вы отказались, а в акте нет ни одного диагноза, соответствующего  статье о непригодности.
Марина обескуражено наблюдала за происходящим. Не вытерпев, крикнула так, что услышали в коридоре:
-Вы что, не видите плоскостопия, стеогепатита, прообструктивного синдрома и разноцветного лишая? Неужели в армии нужен слепой, хромой, кровоточащий и заразный? Что вы делаете!
-Не смейте мне прекословить,- заорала  крючконосая.- Вы не будете здесь командовать!
Тут в кабинет вошла медсестра главного врача и тоже слушала крючконосую. А та подскочила к Владику и стала хватать его руками,  постучала по груди, по спине и сказала:
-В сердце и в легких все в порядке,  к службе годен!
В это время   медсестра главного врача взяла с ее стола больничную карту Владика и сунула ее в пакет, который держала в руках Марина. Потом взяла его личное дело и быстро вышла из кабинета.  Марине она сказала:
-Ждите главного врача. Та сейчас на призыве,  освидетельствует еще человек семьдесят и придет.
Чего только не передумала мать, пока они с сыном ожидали в коридоре  военного комиссариата  главного врача. Сердце изглодали страх, обида, ощущение полной беззащитности и несправедливости. За свою мизерную зарплату эти больные старики-врачи, которые работали в призывной комиссии, были готовы любого поставить в строй, без всякого освидетельствования, ибо разве можно считать  врачебной комиссией эту  дряхлую, подлую, престарелую компанию в белых халатах, подрабатывающую здесь себе на кусок хлеба на молодых человеческих жизнях? Они здесь жрали человечину!
И ладно бы речь шла об опасностях  армейской службы как таковой – дело-то, главным образом, в дедовщине, в повальном пьянстве и рядовых, и офицеров, в армейском беспределе. Марине хотелось постоянно всем задавать один вопрос: если родине так нужны солдаты, почему она их не бережет, почему дает убивать и истязать прямо в казармах? Да что такое, наконец, эта армия, в которой царствует одна уголовщина? А, ну да: «Ни один король не может набрать  из праведников войско. Все служат королю, но каждый сам своей душе хозяин!»
Владик сходил в газетный киоск, принес местные «Вести». И как только Марина взглянула на  статью на первой странице, еще больше испугалась. Заместитель губернатора, председатель областной призывной комиссии, в передовице делал разнос врачам, которые направляли слишком многих призывников на повторное обследование. «Это – всего лишь еще одна возможность уклониться от призыва в армию,- говорил он, как писали,  на совещании,- надо разыскивать тех, кто  не пришел в военкомат после госпитализации или проверять их состояние прямо в больнице…»
Владик тоже прочитал и сказал:
- А кто будет проверять? Милиция, что ли, пойдет по больницам? Да по какому праву?
-Выходит, с больничных коек будут поднимать и в армию отправлять,- предположила Марина и вдруг догадалась,- так вот почему так злобствуют врачи – и здесь, и в стационаре, и даже в диагностическом центре. Они выполняют этот приказ заместителя губернатора. Вот  почему,  в один голос  утверждая, что тебе нельзя служить, никто из них так и не поставил  того диагноза, который бы позволил по закону комиссовать тебя! Значит, жаловаться бесполезно даже на сумасшедшего гематолога, которая  так издевалась над нами. Им главное – призвать столько, сколько нужно по разнарядке, не мытьем так катаньем, любого,  намеренно скрыть  даже тяжелые заболевания или  просто не обнаружить их.
Марина вдруг ощутила, что после разговора с незнакомцем в черных очках  лучше понимает происходящее. И ее уже не удивляло, почему, в самом деле,  даже уборщица в военкомате может признать  призывника годным к службе – медосмотр липовый и не имеет никакого значения. Так где же искать правду и можно ли ее вообще найти, если она зарыта слишком глубоко - под четырьмя веками?
 Владику-то о какой службе можно думать? Да по его здоровью непонятно пока, как ему вообще жить. Ведь найдя у него массу заболеваний, ни один врач не дал ему ни одной рекомендации по лечению. А ведь они заплатили этим врачам десять тысяч рублей! И теперь им надо все начинать сначала, начинать лечиться. И на это нужны большие деньги. А его тянут в строй. Конечно, легче убить… Нет человека – нет проблемы.
Марина сидела на стуле в коридоре военкомата, согнувшись, зажав голову руками, и думала об одном: «Надо что-то понять, надо  все осмыслить…»

15
Она принялась листать рукопись и остановилась на странице с псалмами Давида, выбранными из Ветхого Завета будто для нее. Марина читала, повторяя молитвы, губы ее беззвучно шептали:  «Ты же, Господи, доколе? Обратись, Господь, избавь душу мою, спаси меня ради малости Твоей, ибо в смерти нет помятования о Тебе, во гробе кто будет славить Тебя? Утомлен я воздыханиями моими, каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою.
Иссохло от печали око мое, обветшало от всех врагов моих. Удалитесь от меня все, делающие беззаконие, ибо услышал господь голос плача моего, услышал Господь моление мое, Господь примет молитву мою.
Да будут постыжены и жестоко поражены все враги мои, да возвратятся и постыдятся мгновенно»…
Марина читала рукопись незнакомца, шепотом повторяла этот псалом Давида, не соотнося его с содержанием книги, и слезы лились по ее щекам. Она стеснялась их и спешила вытереть. Но в комиссариате уже никого не было. Разошлись даже врачи, в коридоре выключили свет, и только рядом с кабинетом главного врача, которого они с Владиком ожидали, горел на потолке слабый светильник. Наконец, из кабинета вышла женщина в военной форме, прихрамывая на  правую ногу, подошла к матери и сыну и спросила:
-Чего вы хотите?
-Нам нужен  главный врач,- сказала Марина настороженно.
-Может быть, я вам помогу?
-Я не знаю…
-Зайдите в кабинет.
Врач  открыла личное дело Владика и рассматривала  бумаги.
-Что вам говорят врачи?
-Нам нужно ехать в институт гематологии в Москву. Это стоит сто тысяч долларов,- врала или думала, что врала, Марина, потому что она не знала, сколько будет стоить обследование крови  и лечение Владика в столице.
-Но вы знаете, что мы таких услуг не оказываем?- спросила опешившая военврач.
-А что же нам делать?
-Тогда ждите главного,- вздохнула она и закрыла личное дело.
Марина и Владик снова вышли в коридор и  стали ждать. Мать открыла рукопись и начала опять читать, и перед ней разворачивались картины мрачного смутного времени в России семнадцатого века, правления семибоярщины.
«Государство российское едва существует, Москва  видит себя среди России в уединении, будучи отрезана, угрожаема всеми бедствиями долговременной осады, у нее нет надежды на избавление. Бояре бегают туда-сюда, готовые служить хоть черту, лишь бы захватить себе побольше добра и вотчин.
По сговору с польскими командирами тайно впустили в Москву польские отряды, опасаясь  нового бунта и договорившись с королем Речи Посполитой Сигизмундом, что его сын Владислав, поставленный на царство,  сохранит здесь все  существующие порядки. Однако в это же время папа римский призвал короля  распространить католичество на Руси. И тогда же вчерашний союзник Швеция захватила Новгород и его уезд. Всего семь властей тогда предъявляли свои права народу. Кому верить?
На трон взошел больной и немощный шестнадцатилетний Михаил Федорович Романов, регентом при котором на долгие годы стал его отец, фактический правитель России с тех пор. А Дмитрия Трубецкого боярская дума наградила, не помня предательства и службы тушинскому вору. Он не только, как и  отец нового русского царя Филарет, сохранил все свои титулы, заслуженные  в лагере, но и получил от великого земского собора Вагу, богатую область, которая  принадлежала некогда Годуновым и Шуйским…
Теперь на подавление бунтовщиков снова собирали армию. Призвали детей боярских с их холопами из Рязани, Тарусы, Тулы, Алексина…»
Марина вздохнула, прочитав название  своего города,  где они с сыном сейчас ожидали своей участи от людей в погонах и мучительно  силились  предугадать: жить им или погибнуть уже через месяц? Она снова  углубилась в рукопись, где теперь перечислялись имена  князей и бояр, без стыда и совести служивших всем семи властям в России одновременно, не стесняясь  предательства и корысти. Преданные царю Димитрию  в лице трех  бродяг люди - Василий Шуйский, Петр Басманов, Василий Голицын, Иван и Михайла Салтыковы, Андрей Телятевский, Петр Шаховской, Иван Воротыннский, князья Гагарин, Сунбулов, Грязной - и пальцем не пошевелили, когда казнили страшно,  рубили руки-ноги и сажали на кол, рвали на куски вчерашних их покровителей. «А какие громкие имена,- думала в смятении Марина,- и все  были у власти до семнадцатого года, а потом , спустя почти сто лет, в девяносто первом,  их потомки воду  у нас опять замутили, толкнули к войне  на Кавказе… И наши мальчики там погибали, а они потирали руки, поздравляя друг друга с победой!
Всем им, всем предателям, и  тем, и нынешним, я послала бы свое материнское проклятье! Всем им, этим красным бравым пьяным  генералам и черным царям, порожденным  ползучей тенью мировой алчности, наш материнский приговор – к стенке!»
Марина вздрогнула от собственных мыслей и оглянулась вокруг. Она опасалась, что произнесла свои проклятья вслух. Но в коридоре не было ни души. Она сидела одна одинешенька и думала свою горькую думу:
«Так вот ты какой, русский патриотизм! В веках – непрерывная цепь предательств  тех, кто рвется к власти и богатству и ведет для этого за собой на убийство невинных людей, которые хотят  только одного – спокойно жить, работать, любить, рожать детей. Обманом и искушением привлекают на свою сторону, за века напридумывали столько красных слов, чтобы  любой простодушный мог зарубить на поле брани и родного отца ради чьей-то или, еще хуже,  взращенной в нем самом, корысти. И нет обрыва в этой страшной цепи. Из века в век все идет по кругу. Обман-искушение-кровь и смерть.
Но спросить-то уже не с кого! Разве спросишь у желтых цветов,  сплошь покрывающих по весне лесные поляны, как ваше имя, солдаты? Разве спросишь у гордых пионов в садах, как ваше имя, генералы? Разве спросишь у черных деревьев, падающих и раздавливающих желтые цветы, кто вы, сгнившие цари?»
…Наконец, спустилась сверху главный врач и позвала Марину и Владика в кабинет. Открыла его личное дело, посмотрела бумаги и сказала:
-Я уже советовалась с главным врачом из областной призывной комиссии. Вам решили дать отсрочку на год. За это время обследуйтесь еще у гематолога, но за свой счет, военкомат такую услугу не предоставляет. Вообще-то парень непризывной, судя по документам, но врачи, по-моему просто не разобрались с  ускоренным  фибринолизом. Как это у него проходит?
-Этого давно уже не было,- сказала Марина.- А вспоминать страшно, но раз надо, я расскажу. - Неожиданно  течет кровь из носа – густая, черная,  не течет - выбивается густым фонтанчиком, пульсирует, льется, остановить ничем нельзя,  если  заложить тампоном нос, она пойдет из горла, изо рта… Когда это случилось в первый раз, мы даже не стали вызывать «скорую, я взяла его на руки, и мы с дочерью бежали на станцию сами, менялись…- Марина замолчала, голос ее прервался,  горло сдавил спазм.- На станции сумели остановить кровотечение. С тех пор он никогда не оставался один,  и сейчас если уходит из дома, то с лекарствами. Пузырек с перекисью водорода он брал и на экзамены в университет.
Марина не стала говорить, что  горбунья-гематолог в диагностическом центре, изъявившая огромное желание отправить Владика в разведку, даже не дала ей рассказать всю правду о его болезни. О том, что его страх  и удушье, когда у него берут кровь даже из пальца – это  предчувствие беды, которая  преследует его почти с рождения, и никакой психиатр тут не поможет.
Главный врач комиссариата  устало кивала  головой, а потом спросила:
-А куда же он на работу пойдет с его красными дипломами? На наших оборонных предприятиях, я знаю, мало платят. На режимном заводе люди вообще  приостановили работу.  Говорят, «Росвооружение» задолжало уже за выполненный заказ  почти  тридцать миллионов рублей.
-Да. Это  при том,  что пятая часть оборонки скуплена иностранцами,- грустно заметила Марина.- Но мы потерпим. Нам  не до жиру, лишь бы живу…
Она шла домой одна – Владик убежал вперед, спеша по своим делам. Сын и мать с трудом верили даже той малости, которую им дали в военкомате.  Тому, что у них есть целый год,  время, чтобы вздохнуть, начать, наконец,  лечиться! И Марина принялась подсчитывать, сколько денег придется выложить за новые обследования. У нее оставалось пятьдесят тысяч рублей, этого должно было хватить, чтобы провести обследование у гематологов в другом городе. Она понимала, что здесь им надеяться на честную работу  скурвившихся врачей из диагностического центра не стоит.
Прошло три месяца. Владик  успел защитить и получить свой красный диплом специалиста по ракетным  двигателям и начал устраиваться на работу на оборонный завод. Марина пришла в себя от хождения по больницам, от жутких диагнозов, от страха, который заставила ее пережить в военкомате старая крючконосая врачиха-убийца. Но в январе, сразу после Нового года, все телеканалы сообщили ужасную новость – где-то в Сибири заболели воспалением легких сразу двести новобранцев, которых едва  успели привезти в учебную часть. Один двадцатитрехлетний юноша скончался…
Услышав новость, Марина сидела на стуле и раскачивалась, зажав голову руками. Это были те самые парни, которые в  ноябре сидели в актовом зале военкомата и ждали отправки в армию. И хотя  она понимала, что в Сибирь свезли новобранцев со всех концов России,  ей представлялись именно те ребята, которые с опрокинутыми посеревшими лицами ожидали торжественной напутственной речи военкома. Как будто чувствовали, что уже за углом этого здания их  поджидает беда.
«А двадцатитрехлетний мальчик, который умер,- шептала Марина,- это же ровесник моего Владика, и он тоже окончил университет и решил не мучиться, как мы. Не терпеть безумных оскорблений от врачей и военных, а пойти и отслужить год. Как хотел и мой Владик, который отчаялся убеждать врачей, что он болен и что ему нельзя служить… Этот мальчик наверное хорошо учился, родители  отдали все, чтобы у сына было образование – ведь если бы были богатые, то заплатили бы этим жуликам в белых халатах и военной форме. А теперь им привезут их мальчика в цинковом гробу. Они, эти красные генералы и черные цари, просто отобрали и тут же убили их ребенка!»
Марина завыла, не переставая раскачиваться. Потом выпрямилась, села неподвижно и о чем-то напряженно задумалась. Затем прошептала: «Надо все-таки узнать, точно ли  сирот не берут в их проклятую армию…»            

16

Прошел год. Военкомат так и не докрасили в желтый цвет сумасшедшего дома. На это Марина обратила внимание сразу же, как только издали увидела знакомое здание, выйдя к нему со стороны рынка вместе с сыном. Год он работал на своем предприятии под вопросительным взглядом начальника: решит ли он свои дела с военкоматом? Владик  взял специально отпуск в сентябре, чтобы снова пройти обследование до начала работы призывной комиссии. Три тысячи рублей, уплаченные на диагностику,  были истрачены впустую. Тощая хваткая баба в рентгеновском кабинете заставила его встать на цыпочки, так что показатель плоскостопия  даже улучшился. О чем с веселым видом  написала заключение врачиха с озорными недобрыми глазами.
Мать и сын очень боялись, что гематологи  не дадут им новое направление в клиническую лабораторию на повторный анализ крови. Но, к их удивлению, гематолог,  на этот раз не знакомая им пожилая женщина, выдала это направление и даже дала адрес института гематологии в Москве и фамилию врача, который делает  развернутый анализ крови. «Сейчас он в отпуске, но скоро выйдет»,- объяснила врач, предварительно созвонившись с областной больницей и переговорив с теми, кто в прошлом году очень хотел отправить  ее сына « в разведку без бабки и дедки». Марина  уже  тогда начала понимать –  здесь что-то не то. Но такого, что произошло через два дня, совсем не ожидала. Хотя уже по смущенному виду врача-лаборантки, которая, отводя взгляд, сказала небрежно: «Сюда за результатами не приходите, возьмете их в лаборатории…»,- заподозрила неладное. Владик напрасно мучился на кушетке, когда медсестра вводила ему в вену иглу, задыхался, совал вату с нашатырем в рот, потом начал засыпать… На следующий день мать трясущимися руками развернула листок с результатами анализа на спонтанный фибринолиз и увидела, что, собственно, уже и ожидала увидеть. Этот показатель был даже ниже нормы. Хорошо, что она была здесь без сына. «Клятвопреступники!»- прошептала мать.
Марина не сказала ему, что сделала дома в его отсутствие, вернувшись из клинической лаборатории. Видимо, у этой врачихи еще оставалась капля совести или жалости к несчастному пациенту, которого, как бессловесную овцу, гнали на заклание, и она поставила цифру 13. Ее было легко исправить на 43. И тогда результат почти полностью совпадал с прошлогодним. Это подтверждал и показатель реакции Виллибрандта. Он был выше прошлогоднего и, если бы не высокий уровень тромбоцитов в крови, мог бы свидетельствовать даже о гемофилии. Однако и удавшаяся поправка больше не обнадеживала. Сердце сжималось от дурных предчувствий.
И они оправдались. Все врачи, которых он прошел на этот раз в военкомате на медкомиссии, написали в его деле: «Годен с ограничениями». Последняя была терапевт, та самая омерзительная старуха, которая орала на них в прошлом году и требовала немедленной отправки в армию. Она даже не взглянула на результаты анализов крови, а когда мать придвинула карту поближе и показала на исправленную цифру, терапевт раздраженно сказала: «Ну что? Подумаешь, фибринолиз! Что тут такого?» Но писать в деле ничего не стала, а, схватив папку со стола, понеслась к главному врачу медкомиссии. Той самой, которая прошлой осенью давала отсрочку на год и сказала, что Владик – не призывной.
Они о чем-то  долго говорили за закрытыми дверями. А потом терапевт вышла, довольно и насмешливо посмеиваясь. Мать и сын зашли в кабинет. «Я дам вам направление к пульмонологу,- сказала главный врач,- обследуетесь у него на предмет астмы. А потом придете ко мне… двадцать восьмого сентября». Она  подала подписанную  повестку и заставила расписаться на ней. «И что будет дальше?»- спросила Марина, теперь уже окончательно все поняв. «Терапевт будет решать»,- ответила главный врач. «Но она все уже решила»,- сказала мать, однако, спорить не стала  , и они с сыном вышли в коридор.
Там она сказала: «Ну вот и все. Забирают…» «Да,- ответил Владик обреченно,- забирают».
И все-таки они поехали на следующий день к пульмонологу куда-то на самую окраину города. Ехали долго на трамвае, который трясло и качало из стороны в сторону, как тонущий корабль в шторм.
Вдруг трамвай резко затормозил и остановился. Двери открылись, но никто из пассажиров не выходил. Впереди все было заставлено милицейскими и военными машинами, сбоку у тротуара примостилась «скорая». Все выглядывали в окна и спрашивали друг у друга испуганно: «Что там?» И тут прямо мимо окна, где сидела мать, какой-то пожилой мужчина протащил одетую в белый халат женщину, к растрепанной черноволосой голове которой он приставил пистолет. Потом  оттолкнул ее к забору, направил пистолет ей в грудь и крикнул:
-Говори, говори всем : «Я, тоталитарная проститутка, хочу убить  твоего сына!»
   Белыми губами пленница шептала: «Я, тоталитарная прости…»
Но тут  выстрел сразил целившегося в нее мужчину, и он рухнул на землю. Военные подбежали, подхватили его под руки и потащили к машине. В другую  заталкивали молодого человека, все лицо которого было как один синяк. Мать почувствовала, как у нее немеют ноги. «Я не смогу подняться»,- подумала она. Но вагоновожатая крикнула строго: «Трамвай идет в депо, все выходим!» И пассажиры, испуганно озираясь,  поплелись на выход. Но во дворе поликлиники, в которую  приехали мать и сын, никого уже не было. Поэтому они свободно вошли внутрь и заняли очередь к пульмонологу. Кто-то спросил у пробегавшей мимо толстой санитарки: «Что за приключение у вас здесь случилось?» Она зычно крикнула, чтобы все слышали: «Да  у нас тут каждый день ненормальные!»
Неподалеку сидел мужчина, который показался Марине знакомым. Да это же был тот самый писатель, который приносил патриотическую рукопись в военкомат в прошлом году! «Здравствуйте, - сказала она ему,- опять написали что-нибудь патриотическое и ищите спонсоров?» Он узнал ее и ответил, грустно улыбаясь: «Нет, теперь я лечусь. Стал задыхаться по ночам». «Это от нервов, поверьте, - сказал мать,- у меня тоже такое бывает. А что тут случилось?» «Да сына  отец привез на освидетельствование. Его в армии избили, он как-то сумел домой добраться. А там его уже военные из части ждали. Но мужчина  как-то отбил парня и привез на своей машине сюда, чтобы врачи осмотрели. У него рука сломана и ребра, лицо – сами видели. Ну а врачи  ничего не зафиксировали и отдали парня его командиру. Тогда отец и взял в заложницы врачиху, но – бесполезно. Сами видели… А вас, кажется, обманули в военкомате, раз вы опять по врачам ходите?» «Да, обманули»,- кивнула Марина. «Ничего удивительного, сейчас кризис, всем кушать хочется…»,- грустно улыбнулся писатель.
Дверь поликлиники открылась, вошли  две женщины – молодая девушка, над ключицей у которой была прикреплена прозрачная трубка, и сопровождающая ее медсестра. Девушка с надрывом дышала и часто с натугой кашляла. Медсестра абсолютно не реагировала на ее страдания, велела сидеть и ожидать своей очереди к врачу, а сама пошла подписывать какие-то бумаги в регистратуру.
-Время-то какое тяжелое,- вздохнула мать.- Эпоха насилия и лжи.
-Хороших эпох в истории никогда не бывало,- сказал писатель.- Потому что  короли всегда стремятся к войне. А народы – к миру.
-Говорят, нации теперь дружат…- вздохнула опять Марина.
-Да что вы! Нации не дружат со времен Наполеона и Гитлера. Вы говорите, Россия – великая страна, ее армию все боятся…
-Да,- вдруг откликнулся Владик,- особенно те, кому от восемнадцати до двадцати семи…
Мать и писатель улыбнулись. Но она тут же погасила улыбку на своем лице, тревожно глядя на задыхающуюся девушку. Как только та вошла в дверь, Марина сама почувствовала удушье. А теперь ей становилось все хуже, потому что в памяти  возникла больничная палата,  игла в темечке  ее пятимесячного сына, его страшные хрипы  и собственные рыдания, душившие и убивавшие ее. Мать почувствовала удушье и с тревогой взглянула на сына. Тот сидел, опустив голову. Она уже готова была поднять его и уйти из поликлиники, но тут открылась дверь в кабинет врача, и  их пригласили войти.
Марина  положила перед старичком-пульмонологом  медкарту сына, исписанную диагнозами: «Ложный круп, бронхит, дебют астмы, прообструктивный синдром,  аллергодерматит…» Старичок прочитал и стал писать что-то на бланке. Мать тоже достала листок бумаги и написала: «Заплачу, сколько скажете», положила листок перед пульмонологом, он прочитал, и она тут же порвала бумажку. Старичок махнул пухленькой ручкой: «Этого не надо. Я пишу вам направление. Придете завтра к девяти утра. Сегодня у нас тут приключение, а завтра будет можно сделать пробу на астму с препаратами». «Ему нельзя с препаратами, в карте же написано – у него полиаллергия на лекарства»,- возразила мать. «Но ведь эуфиллин он переносит?» «Да, мы без него на улицу не выходим». «Ну вот и  проведем пробу с эуфиллином».
На улице Владик сказал:
-Этот не в теме, к нему с деньгами соваться бесполезно. Да нет у нас теперь денег-то, зачем написала?
-Надо найти,- ответила мать, глубоко вдыхая воздух.
-Опять?
-Опять и снова.
Вечером она вспоминала, как  страшно дышала больная девушка в поликлинике. К ночи поняла: ни в поликлинику, ни в военкомат они больше не пойдут. Позвала сына и сказала ему об этом.
-Значит, в бега?- спросил он.
-Может быть, но это как крайний случай. Бега для нас – это конец нормальной жизни на три года. А три года мы выдержим? И потом – ты же видел, что они делают с беглецами. Вообще-то я слежу за прессой, и знаю, сегодня только в нашей области бегают от армии полторы тысячи человек. Нашли с милицией  семьсот. Под суд отдали  двенадцать человек. Все они заплатят штраф по сорок пять тысяч рублей и все равно пойдут в армию…
-Все,- вдруг решительно сказал Владик,- мне это надоело, я иду в аспирантуру.
-Правда?- обрадовано спросила Марина и тут же добавила,- а ведь это мы потянем. Там первый взнос какой?
-Десять тысяч за экзамены и пятнадцать за  первый семестр.
-А реферат?…Да, у тебя же опубликована работа, и диплом за нее есть. Она пойдет как реферат?
-Пойдет. Только надо все быстро сделать,  до  пятнадцатого ноября.
-Но ведь это – в самый разгар призыва. Значит, и аспирантура все-таки не стопроцентный вариант, потому что в военкомате нас хорошо запомнили и не отвяжутся. Именно к нам и будут  ходить со своими проклятыми повестками.
-Тем более, что одну я уже подписал, и двадцать восьмого сентября мне надо явиться с результатами обследования у пульмонолога.
-Нет, туда пойду я,- задумчиво сказала мать.
-С чем?
-Мое дело…
Она ушла на кухню и долго зачем-то пробыла там. Легла поздно ночью, уснула под утро. А, едва поднявшись, засобиралась на рынок. Взяла приготовленные пакеты и вышла из дома. На рынке Марина стала медленно обходить мясные ряды, останавливалась у прилавков с печенью и селезенкой. Наконец, нашла продавщицу, которая доставала овечий ливер из таза, наполненного кровью.
-Мне нужна кровь,- сказала мать, подходя к женщине в заляпанном белом переднике и белых нарукавниках.
-Зачем вам кровь?- обеспокоено спросила женщина и поспешила отойти подальше, к другому прилавку, и зашепталась там с продавцами. Они с интересом  и недоброжелательно стали рассматривать Марину.
«Еще не дадут!- забеспокоилась она и удивилась,- а почему?» И пошла  подальше от этого прилавка, в самый конец рынка. Там около овечьих внутренностей копошилась другая продавщица.
-Вы мне не нальете немножко крови?- попросила Марина.
-Зачем вам кровь?- таким же тоном, как и первая продавщица, спросила эта.
-Для живописи,- сказала первое, что пришло в голову, Марина.
-А во что наливать-то?
Марина засуетилась, подбежала к  прилавку, где продавали пластмассовые стаканчики, купила один и протянула продавщице овечьих печенок. Та зачерпнула стаканчиком со дна овечью кровь и подала матери брезгливо, даже оттолкнула ее руку со стаканчиком, чтобы она побыстрее убралась. Так со стаканчиком, наполненным  на сантиметр  кровью овцы, она подошла снова к первой продавщице и стала прицениваться к селезенке.
-Зачем вам селезенка? Купите у меня  кадык. Отличный кадык от ягнят,- посоветовала она.- Отдам дешево.
Марина согласилась и купила на сто рублей тяжелый пакет кадыков ягнят. И вдруг женщина зачерпнула из таза целую кружку крови и вылила ее в свой чистый пакет и протянула Марине. Та радостно схватила пакет, расплатилась и поспешила к выходу, спиной  чувствуя напряженные заинтересованные взгляды продавцов мяса.
Дома она  перелила кровь ягнят в банку. Закрыла ее крышкой и поставила в морозилку. Туда же запихала кадыки ягнят. А наутро не велела сыну идти на работу и вызвала ему врача. Она очень боялась, что врач не придет, что у сына будет прогул, что из ее затеи ничего не выйдет, потому что врач  увидит обман. И когда, наконец, ее знакомая участковая врачиха позвонила в дверь, Марину трясло от нервного перенапряжения. Она не пустила сразу  женщину в комнату сына, а, придержав ее в темной прихожей, сунула ей в карман, предварительно показав, тысячерублевую купюру. «За что?»,- улыбаясь, спросила врачиха. «Так… надо»,- пробормотала Марина. Она и раньше давала ей деньги, но такую сумму – впервые.
-Что случилось?- спросила врачиха, проходя в комнату сына.
Он лежал на белых простынях, рядом на столе, у монитора компьютера, стояли пузырьки с лекарствами, лежала вата. На простыне  около головы виднелись капли крови.
-Ночью было сильное кровотечение,- сказала мать и вынесла из ванной скомканное полотенце. Развернув, она издали показала большое кровавое пятно со сгустками и тут же свернула полотенце и  положила его обратно в ванную. Взволнованно спросила:
-Вы чувствуете запах крови?
-Нет,- ответила врачиха и, заглянув в нос пациенту, поинтересовалась:
-А где корочки?
-Вымылись перекисью водорода,- поспешила объяснить Марина и протянула ей медкарту.
Врачиха долго осматривала Владика, читала заключения врачей и  изучала результаты  анализов крови. Выписала больничный лист, предварительно описав симптомы, в которых значились системные кровотечения, а, выйдя в прихожую, прошептала: «Какой плохой у вас мальчик-то, очень плохой…» И покачала головой.
      Проводив врача, Марина сделала на своем факсе копии больничного листа, записей в медкарте и направления пульмонолога. Потом спросила сына: «Ты чувствуешь запах крови?» «Нет, ничего не чувствую. Что это за спектакль ты здесь разыграла?» «А я чувствую…»- сказала она и ощутила, как тошнота подступает к горлу.
Остатки крови выбросила в мусоропровод прямо в банке с крышкой, полотенце старательно выстирала. Наутро отнесла в военкомат копии всех справок. Без очереди, не слушая упреков призывников, томившихся у кабинета, вошла к главному врачу, положила все  ей  на стол. Она, бегло прочитав бумаги, пометила что-то в  деле Владика, отметила  повестку и как-то странно ласково спросила: «Когда вы теперь к нам придете?» «Не знаю, - буркнула Марина, опустив голову,- вы же знаете, нам лечиться надо. Вот как врачи выпишут… А вообще, мне все это надоело!»- не выдержала она под конец и вышла, хлопнув дверью. Призывники с удивлением смотрели ей вслед.
Дома она приготовила жаркое и добавила в него кадыки ягнят. Ела и задумчиво смотрела в окно, за которым  шел нудный  октябрьский дождь. Жаркое было сладким из-за приторного привкуса ягнятины…
Она не могла знать, что совершила древний библейский обряд обрезанного сердца. Когда  дикие звери в пустыне окружили лачугу, в которой  находилась женщина и ее маленький сын, она не знала, как прогнать их от своего дома, чтобы они не разорвали ее дитя. И тогда явился ей агнец и сказал, чтобы она отрезала кусок от сына своего и бросила диким зверям, чтобы  обмануть их. Женщина в панике стала осматривать своего ребенка, ища, отчего отрезать ей и увидела крайнюю плоть, отрезала ее и бросила диким зверям. Те сожрали кинутый кусок и ушли.
Аспирантура не понадобилась. Нужны были две тысячи евро, потому что нашелся посредник, которого друзья Владика, воспользовавшиеся им год назад, скрывали. А теперь вдруг назвали его, и все решилось.
Марина почти не ходила. У нее тряслись руки, и она ощущала себя  ограбленной бандитами и вдобавок изнасилованной. Они с сыном нашли эти деньги, но теперь над ними повис долг. «Мы отдадим,- говорила она слабым голосом Владику,- мы отдадим, мы сможем…» Она подсчитала, сколько эти тоталитарные проститутки, клятвопреступники в белых халатах заработали на них – не больше десяти тысяч каждый. А может быть, даже и меньше.